Текст книги "Поворот за мостом (СИ)"
Автор книги: Рита Вертер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Мне снились кролики – белый и красноглазый, и другой, в виде блеклого темного контура, выглядывающий из шляпы фокусника.
Поэтому, когда сквозь шипение дождя стал пробиваться другой звук (противный, хлюпающий, тяжелый), а потом меня как будто подбросило в воздух что-то невидимое, я вспомнила, откуда в моем воспаленном мозгу взялся контур, и спросила:
– Сэм?
Конечно, кто это еще мог быть, как не известный ловец кроликов Сэм. Но Сэм почему-то не откликнулся.
Я слышала, как он недовольно фыркнул где-то прямо над моим ухом, и окончательно провалилась в забытье.
Глава 11
Не припомню, когда в последний раз я болела так сильно, чтобы провести черт знает сколько времени в полубессознательном состоянии, но это был как раз такой случай.
Перед глазами, которые как будто воспалились и едва что-то различали, то и дело мелькали вспышки, в которых, словно двадцать пятый кадр, я порой улавливала чьи-то лица. Мне мерещилось, что я так и лежу под дождем, хотя под спиной, по ощущениям, было что-то плоское и однородное, никак не галька.
Очень хотелось пить, но вместо воды я пару раз получила лишь приторный сахарный сироп со вкусом бадьяна. Не знаю, кто вливал мне его в рот: до меня доносился незнакомый мужской голос. Пару раз я слышала голос мамы и даже что-то сказала ей, но она ничего не ответила.
Очнулась я так же внезапно, как и отключилась – по первому ощущению здоровой и отдохнувшей. Длилось это впечатление недолго: стоило пошевелиться, и лодыжка откликнулась острой тянущей болью, да и в целом тело словно побывало под асфальтоукладчиком. Может, подхватила в баре какой-то вирус – вряд ли это могла быть обычная простуда, потому что грудь сдавливало, как будто тисками, и дышать было тяжело.
Прислушиваясь к себе, я не сразу обратила внимание на то, что лежу в совершенно незнакомой комнате. Было темно, но на тумбочке рядом с кроватью стояла лампа – маленький ночник без абажура с тусклым желтым светом. Рядом с ней – стакан воды, который я тут же, без раздумий, схватила и жадно осушила.
Язык казался слишком распухшим и лениво ворочался во рту, словно жил своей собственной жизнью, а горло осипло.
Я уловила стук дождя и завывания ветра; на ураган не похоже, так что, может, все обошлось, как и надеялась Анна.
Кровать была большая, двуспальная, но с ужасно твердым матрасом. Поверх тонкой простыни на мне лежало тяжелое пуховое одеяло, и я сбросила его с себя, чтобы хоть немного охладиться – на мне была все та же одежда, не считая плаща. Больную щиколотку кто-то обернул эластичным бинтом, кожа под которым жутко чесалась.
Мне хотелось вылезти из постели и найти кого-нибудь, чтобы извиниться, что доставила лишние хлопоты, но я вовремя сообразила, что если сейчас ночь на дворе, придется ждать до утра.
Пришлось ограничиться тем, чтобы осмотреть комнату.
Довольно аскетичное убранство, как, впрочем, в любой гостевой – почти пустой письменный стол, стул (точно такие же стояли на кухне мистера Хейза), высокий платяной шкаф. Первое, что бросалось в глаза – несколько внушительных книжных полок у дальней стены, но названий на корешках мне разглядеть не удалось.
Морщась от боли и бранясь, я умудрилась встать с кровати и доковылять до другого конца комнаты.
На боковой стенке шкафа висел полароидный снимок. Пришлось включить и настольную лампу тоже, чтобы разглядеть лица.
Два очень похожих друг на друга парня улыбались, глядя в камеру: один высунул язык и выпучил глаза, а второй показывал «козу». Оба были красивые, очень юные, с почти одинаково зализанными назад кудрями, на которых поблескивали остатки геля или воды. Я не сразу узнала в том, что с «козой», Акселя – такая широкая и счастливая улыбка у него была и таким беззаботным мальчишкой он выглядел.
Только теперь до меня дошло, что это комната Акселя. Я ни разу здесь не была, потому что он всегда держал дверь закрытой – иногда, прибираясь в комнате мистера Хейза или коридоре, я как бы ненароком проходила мимо, задевала дверь локтем, не решаясь открыто дернуть ручку и посмотреть, что внутри.
Теперь же я смотрела на комнату совершенно иначе, чем когда думала, что очнулась дома у соседей – все здесь было совсем не так, как я себе представляла.
На книжных полках стояли потрепанные тома Уитмена, Стейнбека, Элиота, Фроста и других (причем поэзии, как мне показалось, было больше), целые коллекции сборников публицистики и несколько учебников по теории американской и английской литературы. В комнате было чисто – нигде ни пылинки, но при этом у меня возникло стойкое ощущение, что это один из тех случаев, когда вещи второпях забрасывают в шкафы и под кровать, чтобы скрыть бардак от посторонних глаз.
Во внезапном порыве проверить свою гипотезу я открыла первый же ящик стола – он поддался с трудом и едва приоткрылся, потому что был под завязку забит какими-то бумагами и тетрадями, словно их в спешке смахнули туда со столешницы. На одном из листов я прочла выведенное размашистым почерком: «Рассвет на пике Тахвица». Подавив соблазн вытащить записи из ящика, я закрыла его.
Затем я дернула ручку платяного шкафа, и на меня обрушился знакомый аромат. Так пахло от Акселя – дымом сигарет, свежей травой и древесиной, чем-то едва уловимым, может, шампунем. Полки были полупустые, но все вещи на них сложены аккуратно, а на другой стороне шкафа висел костюм-двойка, пара рубашек и джинсы. На самой нижней полке, на нескольких коробках из-под обуви и стопке бумаг, стояла старомодная и на вид нерабочая громоздкая пишущая машинка.
Скрипнула ручка входной двери, – не рассчитав силу от испуга, чуть не выбила створку, захлопывая шкаф.
Аксель остановился на пороге, сложив руки на груди и мрачно глядя на меня исподлобья.
Я замерла, гадая, что он скажет, несколько долгих секунд изнывая то ли от страха, то ли от надежды.
Мы поцеловались, черт возьми! Помнишь ты об этом или нет?
Я ждала как минимум объяснений. Хотя можно ли на них рассчитывать, после того, как влепила ему пощечину?
Очевидно, нет.
– Суешь нос куда не следует? Я так и думал.
– Привет, – протянула я, чувствуя, как глупо это звучит. – Это, значит, твоя комната?
– А ты думала, Сэмми? – едко поддел он.
Вообще-то, примерно так я и думала, пока не увидела фото.
– Я, кажется, отключилась ненадолго. Ты меня… Нашел?
– Ага. Закинул в тачку для удобрений и привез сюда.
– Спасибо, – с таким же сарказмом сказала я, хотя и знала, что это неправда и что он нес меня на руках.
Воцарилась тишина. Он не задавал вопросов, но и не уходил, и я не знала, что еще сказать.
– Ну… Я пойду к себе. Спасибо за помощь, – мне было так неловко, что я не знала, куда деть глаза. Не хотелось показывать ему, какую боль мне доставляет наступать на ногу, так что я старалась не морщиться и не хромать, как побитая собака. Аксель следил за каждым моим шагом так внимательно, словно ожидал, что я наброшусь на него с кулаками.
Я вышла за дверь, чувствуя на себе его взгляд. Идти было еще терпимо, но подняться по лестнице выше первой ступеньки, не издав ни единого стона, я не смогла.
– Можешь остаться у… В моей комнате, – донесся до меня голос Акселя.
– Мне нужно переодеться, – раньше я никогда не обращала внимания, как много в доме ступеней. А ведь эта лестница еще ничего, но вот та, что вела на мансарду…
– Мистер Уилкс сказал, что это растяжение связок и заживать будет не меньше двух недель. Тебе придется носить бинты и прикладывать лед.
Он произнес это таким голосом, словно зачитывал собственный смертный приговор. Бросив жалкие попытки примостить ступню на следующую ступеньку, я обернулась к нему.
– Папа Эрни? Он разве не ветеринар?
– Ага.
Аксель небрежно пожал плечами. Я вспомнила, как стояла на этой самой лестнице, когда он поцеловал меня, и эта мысль пробежалась вдоль позвоночника табуном мурашек. Уверена, он тоже об этом подумал.
Чертовски хотелось есть. Но наверху были мои вещи – сухие, вкусно пахнущие кондиционером для белья вещи.
– Ты не мог бы… – до чего же мне не хотелось просить его о чем-либо. Боже, а если Аксель сунется в ящик с моим нижним бельем? Я, кажется, покраснела до кончиков ушей. – Не мог бы принести мне какую-нибудь футболку…
– Боюсь, твои вещи промокли. Но если тебе станет легче, я, конечно, могу спустить все это барахло сюда.
– Промокли?! – я готова была поклясться, что он говорит это, лишь бы мне не помогать. Но Аксель выглядел вполне серьезным.
– Прошлой ночью разбилось окно наверху. Ветка упала.
– Прошлой ночью?
Я ничего не слышала. И более того, не предполагала, что проспала так долго.
– У тебя еще и сотрясение мозга? – фыркнул он, и я не удержалась, чтобы не закатить глаза. – Если хочешь, иди проверь, хотя подниматься по лестнице не советую. Если нет – возьми что-нибудь у меня из шкафа, так и быть. Ты, наверное, уже успела порыться в моих вещах и выяснить, где что лежит?
– Я не рылась в твоих вещах! – рявкнула я и тут же закашлялась, так что получилось не очень угрожающе.
– Иди ложись, – устало, как и всегда, сказал он.
Мне очень хотелось принять душ, поесть и вернуться в свою спальню, чтобы проверить, не соврал ли Аксель.
Из всего этого я могла только доковылять до кухни – приму душ позже, когда он уйдет.
А где, интересно, спал сам Аксель?
Словно услышав мои мысли, он подошел к комоду, стоящему в коридоре, и достал из верхнего ящика пару простыней.
– Возьму подушку, – буркнул он себе под нос и скрылся за дверью своей комнаты.
Значит, не дома. Почему-то это меня разозлило.
Придерживаясь стены, я поплелась на кухню.
Ставни на кухне, как и в прихожей, были плотно закрыты и поскрипывали под порывами ветра, изредка со стуком ударяясь об оконные рамы. Тихонько, почти убаюкивающе, гудел радиоприемник. В холодильнике обнаружился сэндвич с индейкой – решив, что заслужила хоть какой-то перекус без танцев со сковородками, я забрала его себе. Раковина была заставлена грязной посудой – если только Аксель не устраивал вечеринку, непонятно, откуда ее столько накопилось. На столе стоял флакон с сиропом от кашля, упаковка каких-то таблеток, пустая бутылка из-под пива, банка меда. На плите…
На плите – сотейник с кипяченым молоком. От него шел пар, и, подойдя поближе, я разглядела на еще не подернутой пленкой поверхности желтоватые разводы сливочного масла.
– Мама в детстве готовила мне такое. На вкус лучше, чем на вид. Помогает, если горло болит, – я не заметила, как Аксель вошел на кухню.
Это была первая настолько личная вещь, которую я когда-либо слышала от него.
– Мне тоже, – тихо произнесла я. Почему-то защекотало в носу. Я напомнила себе о том инциденте на парковке, чтобы не обольщаться, и уточнила: – Ты сделал это для меня?
Аксель тут же принял оборонительную позицию, словно я обвинила его в чем-то постыдном:
– Мистер Уилкс сказал давать сироп и это. Мы не знали, есть ли у тебя страховка и не придется ли вызывать службу спасения, чтобы тебя забрали отсюда.
Страховка у меня была, только не на то имя, под которым меня здесь знали. Сообщать об этом Акселю я, разумеется, не стала, и он спросил:
– У тебя есть близкие? Кому звонить в экстренных ситуациях?
– Никого нет, – ответила я чуть резче, чем планировала.
– Ясно.
– Спасибо, – благодарность запоздала: я слышала, как Аксель вышел из кухни, а потом завозился в гостиной, расстилая себе постель там. В доме было полно свободных комнат, но он предпочел скрипучий старый диван.
В полном одиночестве я сидела на кухне, с тоской глядя на бардак вокруг и жуя сэндвич, запивая теплым молоком с медом. За стенами дома дождь и ветер явно стихали. Радио порой похрипывало от помех, но вскоре снова начинало вещать голосами Луи Армстронга и Билли Холидей.
На оплату больничного рассчитывать не приходилось. Но что я буду делать в течение двух недель, пока заживают связки на ноге, если едва могу ходить?
Я решила отложить мысли об этом завтра, а пока отправилась обратно в комнату Акселя. Двери гостиной были закрыты, но свет там горел.
Вытащив из платяного шкафа футболку Акселя – едва сдержалась, чтобы не зарыться в нее носом, – я отправилась в душ. Пришлось натянуть на ногу пакет, чтобы не промок бинт. Моя школьная подружка, Мэгги, в десятом классе сломала руку, и рассказывала, что ей приходилось так делать, чтобы не мочить гипс. Вспомнив о ней, я расстроилась. Интересно, хоть кто-то из моих прежних друзей знает о моем исчезновении? И если да, что они об этом думают? Или так заняты предстоящим поступлением в колледж, новой взрослой жизнью, что и думать обо мне забыли, если не сделали этого еще раньше?
Но Мэгги-то должна помнить. Она была рядом почти до последнего.
Хотя я совсем не делилась с ней своими переживаниями и не рассказывала о том кошмаре, что начался после похорон, эта девчонка всегда была рядом со своей молчаливой поддержкой. Приходила ко мне, чтобы принести домашнюю работу и чаще делала ее за меня. Иногда рассказывала, что происходит в классе, чтобы отвлечь. Когда я, наконец, вернулась в школу, хотя и ненадолго, всегда была рядом и избавляла меня от идиотских расспросов одноклассников.
После смерти матери я совсем потеряла интерес к друзьям. Поначалу – сотни слов соболезнований и тысячи полных жалости взглядов, но чаще – немой ужас, который, по моим наблюдениям, часто завладевал теми, кто не знал, чем помочь и что говорить в таких случаях. Я отмахивалась от неловких попыток проявить участие к моей утрате и разве что вымученно улыбалась. То время я почти не помню: жизнь проплывала мимо, словно происходила не со мной.
Я встряхнула головой, чтобы выбросить из головы и Мэгги, и школу, и дом. Я не думала о них все это время и не собиралась, даже запрещала себе. Слишком велик риск погрузиться в рассуждения, что было бы, если бы я не уехала. Есть только я, и больше никого. И все. Продолжай в том же духе, Эмма.
Только намного позже я вдруг поймала себя на том, что начала думать о себе как об Эмме. Открытие не из приятных – словно обнаружить, что непредумышленно стираешь саму себя, настоящую, и не потому, что боишься, что кто-то прочтет твои мысли и бросит эту ложь тебе в лицо. Просто я так быстро привыкла к новой жизни. Как будто за пределами фермы ничего больше не существовало. Даже мысли о маме стали не такими острыми.
Лежать в комнате Акселя было странно. Почему он позволил мне тут остаться, почему не отправил на тот диван в гостиной, где сейчас спал сам?
Я не решилась закрыть дверь изнутри, и то и дело прислушивалась – вдруг ему что-то понадобится и он зайдет?
Интересно, его ли это книги и записи? Не скажу, что Аксель был похож на утонченного любителя классической литературы, интеллигента и чувствительную натуру (мне почему-то представлялось, что такой подбор домашней библиотеки предполагает все эти качества). Сама я читала не так много, предпочитая книгам кино, но в нем никогда бы не заподозрила ценителя творчества Уитмена. В крайнем случае – разве что Стивена Кинга.
Подушки пахли Акселем, так что казалось, что он тут, рядом. Я не могла понять, нравится мне это или нет, прокручивала в голове наш поцелуй, но постоянно заставляла себя возвращаться к той сцене на парковке. «Делайте, что хотите. Мне-то что».
Я снова начинала злиться, но злость выходила какой-то неестественной, почти фальшивой. Я корила себя за это и ничего не могла поделать. Выдумывала всякие нелепые доводы, что нечего на него обращать внимания, нечего думать о нем – сегодня он готовит мне горячее молоко, а завтра сбросит с моста, и я буду захлебываться, но вспоминать его пьяные губы и горячие пальцы.
Дело ведь было не в том, что он бросил там меня. Будь на моем месте любая другая девушка, пусть незнакомая ему, порядочный человек бы мимо не прошел. Я бы точно не прошла.
* * *
То, что Аксель все же раскаивается, или, по крайней мере, пытается загладить вину, я начала подозревать уже на следующий день, а позднее нашла тому доказательства – которые он, в свойственной ему агрессивно-защитной манере, тщательно пытался скрыть.
Ставни на окне были закрыты, а ночник я выключила, так что сложно было сказать, сколько я проспала – открыла глаза в такой же непроглядной темноте, как накануне закрыла. Едва не сшибив с тумбочки лампу, я нашарила кнопку и включила ее, и почти сразу зашлась отвратительным мокрым кашлем, раздирающим глотку, так что не сразу уловила странный шум.
Весь дом словно сотрясался мелкой дрожью, что-то глухо постукивало над головой – казалось, на втором этаже топает великан. Я схватила со стула свои спортивки, натянула их на себя, но футболку решила оставить – моя собственная одежда после пары дней лихорадки под теплым одеялом не благоухала свежестью, а Аксель и сам разрешил мне взять ее.
Не пытаясь подняться по лестнице, я сразу направилась к выходу, потому что шум доносился снаружи. Ноющая лодыжка, ограничивающая скорость движения раз в двадцать, до того раздражала, что в конце концов я просто допрыгала до конца коридора на здоровой ноге. По пути заглянула в гостиную и на кухню – Акселя там, разумеется, не было. Постельное белье было аккуратно сложено и лежало в кресле. Вся грязная посуда на кухне исчезла – раковина пуста, и, кажется, даже тщательно вычищена.
Дождь кончился, но двор представлял собой еще более печальное зрелище, чем раньше. Одна иссушенная и давно не плодоносящая яблоня лежала на земле, изломанная, словно под ударами топора спятившего дровосека. Уцелевшие кусты стелились ветвями по грязи. Часть деревянного забора у ворот попросту смело.
Двор Анны отсюда было плохо видно, но, судя по всему, пострадал он не меньше. Все ставни в ее доме были закрыты.
С крыльца исчезло и кресло-качалка, и скамья, на которой обычно курил Аксель – должно быть, он унес их куда-то.
Я как раз раздумывала, как бы половчее спуститься с крыльца, когда на землю передо мной с громким треском рухнула стопка сухих веток.
Взвизгнув от неожиданности, я отскочила назад, забыв про лодыжку, которая тут же откликнулась острой болью. Стук наверху стих.
На деревянной приставной лестнице, стоящей у стены сбоку, показались чьи-то ноги. Аксель пропустил последние несколько ступенек и просто спрыгнул на землю.
– Ты… – он умолк, словно спохватившись.
Я заметила, как его взгляд с любопытством скользнул по мне. Футболка Акселя была мне велика и свисала почти до колен, так что, наверное, выглядела довольно нелепо. Сам он был в одних штанах и садовых перчатках – голая грудь поблескивала от пота, мускулы напряжены (я готова была поклясться, что он специально втянул живот, чтобы косые мышцы выглядели еще более отчетливыми). Проследив за узкой полоской темных волосков, теряющейся под резинкой штанов, я отвела глаза, молясь, что не покраснею.
– Не думаю, что тебе стоит ходить, – сказал он, кивая на ногу: я вышла на улицу босиком.
Хотелось сказать, чтобы не указывал мне, что делать, но это мы уже проходили, так что я предпочла промолчать. Точнее, съязвить:
– Надо же, какая забота!
– Чем быстрее восстановятся связки, тем быстрее ты снова начнешь работать, – он утер тыльной стороной ладони лоб. Волосы разлохматились еще сильнее. – Скоро вернется отец, а я не смогу торчать тут целыми днями.
– А что ты там делал? – я проковыляла мимо него к краю деревянного настила, и, держась за сваю, взглянула на крышу, но ничего не заметила – солнце слепило глаза, и обзор закрывал водосточный желоб. – Вставил стекло?
– Пока нет, его придется делать на заказ. Чиню крышу.
– И крышу пробило?! – ветки, которые он сбросил сверху, не казались такими уж толстыми и тяжелыми, чтобы всерьез повредить черепицу.
– Там и раньше была течь, если ты не заметила, – сказал Аксель, и, не дожидаясь моего ответа, хлопнув дверью, вошел в дом.
Спустя минуту он вернулся, держа в одной руке банку колы, а в другой – пачку сигарет. Усевшись прямо на пол, он с наслаждением закурил.
– Фу.
– А в баре тебя это не очень смущало, – напомнил он, но тут же осекся. – Я имел в виду…
– Ага, я поняла, – резко ответила я. От дыма, пусть едва и ощутимого, у меня снова начался приступ кашля. Аксель, к счастью, сделал всего пару затяжек и затушил сигарету.
На улице было душно, но в дом возвращаться не хотелось. Находиться с ним в одной компании – тоже.
– А кролики? – спохватилась я. – Ты поймал Энди? Ты их кормил?
– Энди? – насмешливо переспросил Аксель.
– Ну, я назвала его Энди Дюфрейном, – пояснила неохотно, – он уже пытался сбежать.
– Ты, значит, любительница Стивена Кинга?
Ага, я же говорила!
– Скорее Фрэнка Дарабонта.
– Да, я его поймал. Он, вообще-то, не особо пытался удрать.
– Он прогрыз клетку.
– Я заметил. Ты могла бы сказать об этом мне.
– Я не…
Заметив какое-то движение вдалеке, со стороны участка миссис Грин, я вытянула шею, чтобы рассмотреть получше. Мне показалось, что к нам идет Сэм, но человек был ниже ростом и отнюдь не таким широкоплечим. Он низко натянул бейсболку, так что лица было не видно, но приближался так быстро, что я очень скоро узнала его.
– Эй? – позвал Аксель, который пока не заметил гостя.
Я быстро взглянула на него, чтобы убедиться, что он к этому не причастен. Не знаю, что отразилось на моем лице, но парень нахмурился.
Какого черта он тут забыл?
Это был Кларк. Он заметил меня и махнул рукой, как ни в чем не бывало, хотя, как мне показалось, несколько раздраженно. Аксель, наконец, тоже увидел его и поднялся на ноги.
Я же попятилась к двери, насколько могла быстро, зашла в дом и потащилась в ванную – единственную комнату на первом этаже, которую могла запереть.
Чего ему тут понадобилось? Конечно, я понимала, что пришел он скорее всего к Акселю, хотя и терялась в догадках – с чего это вдруг. Мне не показалось, что они близкие приятели, да и Кларк работал под началом Томпсона, которого все в округе, включая Хейзов, ненавидели.
Сидя на крышке унитаза и нервно прислушиваясь к тишине, я вздрогнула, когда хлопнула москитная сетка, и показалась самой себе полной дурой. Неужели я теперь буду бояться этого увальня? Да что он мне сделает в доме мистера Хейза, в конце концов?
Кто-то дернул ручку, заставив меня подскочить, и за дверью чертыхнулся Аксель. Я слышала, как скрипели половицы, когда он зашел сначала в свою комнату, а потом поднялся по лестнице наверх – наверное, во вторую ванную, которой пользовалась только я.
Загудели водопроводные трубы, и я, осторожно взглянув на себя в зеркало (зрелище печальное, надо признать – лицо осунулусь, волосы потускнели, глаза и нос красные) приоткрыла дверь, и, убедившись, что все чисто, наконец, вышла.
Я сварила кофе и как раз собиралась выпить чашечку, когда вниз спустился Аксель. Он переоделся в чистую одежду и зачесал мокрые волосы назад, так что стал похожим на самого себя с того старого полароидного снимка, что висел в его комнате. От него за версту разило моим лавандовым гелем для душа. В руках он держал мобильник и быстро набирал сообщение.
– Что ему было нужно?
– Кому?
– Кларку.
– А… – Аксель небрежно дернул плечом, хотя я заметила, что его губы сжались в узкую полоску. Чем-то он явно был недоволен. – Тебя это не касается.
– Как и всегда?
Он достал из морозилки пакет со льдом и молча бросил его на стол передо мной, а потом ушел.
Я приготовила еды, перекусила, вымыла посуду, развязала и, оценив внешний вид лодыжки на твердую шестерку из десяти (фиолетовый синяк чуть выше ступни выглядел не так уж устрашающе, а после ледяного компресса отек немного уменьшился), заново затянула бинт. Аксель все не возвращался, хотя я не слышала, чтобы он выезжал с заднего двора на своем пикапе. Маясь от безделья, я сняла телефонную трубку, чтобы набрать, не знаю, Лидию или Анну – но гудков не было: возможно, ветер оборвал провода, или же связь отключили за неуплату, потому что мне уже попадались письма с предупреждением о задолженности.
Тогда я села в гостиной и включила телевизор, но, листая каналы, ни одного стоящего фильма не нашла – сплошь ток-шоу и местные новостные сводки, на одной из которых я и остановилась.
Из-за сильного ветра половина округа оказалась обесточена. По словам репортера, в такой-то деревне (в пятидесяти милях от фермы Хейзов, подсчитала я) от удара молнии умерла старушка, а пять семей пострадали от паводка, потеряв большую часть урожая. Десятки дорог были размыты, сотни деревьев свалены от порывистого ветра. И все в таком духе. Я никак не могла поверить, что проспала чертову бурю.
В прогнозе погоды, кстати, говорили, что циклон лишь слегка задел штат и что дождей больше не ожидается. Температуру на ближайшую неделю обещали до 80 градусов.
Поняв, что ловить по телеку больше нечего, я отключила его: показывать кино начинали вечером, а до этого времени было еще полно времени, которое я ума не могла приложить, на что потратить.
Но тут кто-то затарабанил в дверь – обычная дань уважения, чтобы сообщить о приходе, потому что никто никогда не запирался. Выглянув в коридор, я увидела улыбающееся лицо Эрни. В одной руке он держал букетик полевых цветов, а в другой – пару костылей. Прыгая на одной ноге, Эрни пытался скинуть с себя высокие сапоги, заляпанные грязью, которая разлеталась по всей прихожей.
– Привет, мисс! Рад, что тебе лучше!
Расправившись с сапогами, он подошел ко мне и протянул обе руки. Поблагодарив его, я взяла цветы – они были чудесны и приятно пахли, – но костыли попросила поставить у стены: мило, конечно, но ходить с ними я не собиралась.
– Я без них после пожара и пошевельнуться не мог, – доверительно и беззаботно сообщил мне Эрни. – Папка сказал тебе захватить.
– Зря ты пришел, Эрни, вдруг заразишься! – отчитала я его, уловив в собственном голосе материнские нотки, подозрительно напоминающие Анну.
– Не, не заражусь, об этом не волнуйся. У меня этот, как его, иммунитет – как у быка.
– Есть хочешь? Я могу что-нибудь… Или чай?
– Не-не, ты давай-ко, садись, голос у тебя не больно здоровый, – Эрни галантно подал мне руку, чтобы проводить в гостиную. – А я тут не впервой, если надо, и сам соображу, что поесть. Если позволишь.
– Да пожалуйста. А Сэма и Шона по пути сюда ты не видел? Я до них вряд ли дойду, а телефон не работает.
– Они, наверное, вместе с мамкой за комбайном поехали. Вот делать нечего: дорогу размыло, там деревьев навалило: жуть! Хорошо если завтра к вечеру обратно доберутся.
Я вставила букет в стакан на столе и устало рухнула на диван. Эрни же уселся в кресло и молча уставился на меня с таким выражением лица, словно я позвала его, чтобы сообщить какую-то важную новость.
– Так ты… Э-э-э… Пришел меня проведать?
– Так точно, мисс. Акс… – он запнулся и неуклюже попытался перевести тему: – Так что, как тебя угораздило-то? Папка сказал, ты в отключке была, даже не узнавала никого. Головой приложилась?
– Может, и так. Так что – Акс?
– А что Акс?
– Ты сам сказал про него, – напомнила я, и, сделав доброе-предоброе выражение лица, попросила рассказать поподробнее.
Я знала, что Эрни не сможет устоять: он испытывал при мне какую-то особую трогательную робость и вечно смущался.
– Ну, он… Давай-ко только между нами? Я его знаю, ему не понравится, что я сказал. Он мне написал, попросил зайти, пока сам смотался куда-то.
– Аксель попросил тебя зайти?
Я не могла взять в толк, зачем это ему.
Эрни смутился. Половина его лица, не покрытая следами от ожогов, вся пошла красными пятнами, которые забавно сочетались с веснушками.
– Чтоб ты не носилась по дому, а побыла со мной. Приглядеть просто. Ничего такого.
– Да брось, ему плевать, что я делаю, лишь бы работать скорее начала.
– Ну-ну, – Эрни огляделся по сторонам, словно ожидал, что Аксель выпрыгнет из-за дивана и предъявит ему за то, что он не умеет хранить секреты. – Он, вообще-то, очень переживал, когда тебя нашел. Давай в скорую звонить, не дозвонился, поехал в больницу за доктором, застрял по пути, пошел пешком, под ливнем-то, до нас. Папка идти не хотел – он, знаешь, по животным больше-то, но какой-никакой опыт есть, это ж он меня выходил после пожара. В общем, притащил его Аксель сюда, тут уж не знаю, чего, мне потом папка рассказывал. Что он весь взбесился, волновался и не отходил. Все спрашивал, что делать. Так-то.
Я не знала, что сказать, потому что была… Впечатлена или ошарашена?
Заботливый Аксель, это что за новый вид? Может, он думал, что если со мной что-то серьезное, у него будут неприятности? Не зря же он спрашивал про страховку.
И все же я очень живо представила, как он расхаживает из в угла угол, заваливает мистера Уилкса вопросами, и, может, даже подходит, чтобы подержать меня за руку, пока я в отключке или же метаюсь по постели, так меня бросает в жар.
– Знаю, он тебе не особо нравится, но я же говорю, он не плохой парень, славный малый, и добрый в душе.
– С чего ты взял, что он мне не нравится?
– Да он сам мне как-то сказал. Ему, надо думать, не очень-то приятно.
«Знал бы ты, что он сделал, так бы не говорил», – подумала я, но рассказывать о ситуации с Кларком не стала. Во-первых, Эрни, добрая душа и самый совестливый парень на свете, наверное, тут же отправился бы искать Акселя, чтобы побить его, а шансы на победу, скажем так, были невелики. Во-вторых, впутывать его в наши странные отношения было бы неправильно. И, наконец, мне не хотелось, чтобы он разочаровался в Акселе: я давно почувствовала, что тот после пожара является для него личной разновидностью Супермена, и разрушать этот образ было бы жестоко по отношению к самому Эрни.
– А он что-нибудь еще говорил обо мне? – осторожно и как будто не заинтересованно спросила я.
– Ты уж прости, но я – могила, – Эрни не смог бы найти более верного способа пробудить во мне жгучее любопытство, чем сделать вид, что закрывает рот на замок.
Я решила действовать аккуратно, не “в лоб”, поэтому завела разговор о погоде, о том, как дожди повлияли на урожай и о прочей дребедени, которая ему, как сыну фермера, явно была интересна.
Эрни с энтузиазмом поддерживал разговор, жаловался на то, как медленно всегда работает мэрия, чтобы избавиться от последствий наводнения или других катаклизмов. У них было целое стадо коров и пастбище, так что потеря урожая от вечной сырости не так сильно сказалась бы на жизни Уилксов, как у соседей.
Мы плавно подошли к тому, что в “Старом Лисе” затопило погреб, и Фокс был вне себя, когда ему выставили счет за осушение.
– Кстати, а я ведь там была на прошлой неделе, – как бы невзначай вспомнила я. – Подменяла Лидию на покере.
– Да, я слышал, Томпсон проставился, всех выпивкой угощали, – Эрни сказал это с такой тоской, словно пропустил в тот вечер как минимум явление восьмого чуда света.
– Так вот, какой-то парень… Он упомянул Джеффри Вотлинга. Знаешь его?
Меня, конечно, интересовал не столько Джеффри, сколько слухи о том, что Аксель спит с его женой. Только вот я снова наткнулась на странную стену отчуждения, которую вызывал этот парень. Понятия не имею, что он был за человек, но, если Сэм при упоминании его имени просто стал раздраженным и поспешил перевести тему, то Эрни как будто сильно занервничал или даже испугался.
