Текст книги "Дом(II) Я помню вкус твоих губ (СИ)"

Автор книги: Rina Ludvik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

В таком положении мы ещё ни разу не пробовали, и я впервые увидел одуряющий «вид сзади»: эти белые соблазнительные полукружья, эти блядские ямочки над ними, тонкую спину, разделённую дорожкой позвоночника. Я вколачивался в стонущее, выгибающееся тело, оставляя синяки от пальцев на бёдрах и следы от поцелуев на сияющей в полутьме коже спины.

– Никаким Ксюшам тебя больше не отдам! Свяжу и в шкафу запру, если ещё раз вздумаешь к ней уехать, понял? – не прекращая вдалбливаться в горячее Пашкино нутро, прохрипел я.

– Если только на крестины, – Пашка хохотнул и тут же застонал на мой очередной сильный толчок.

– О… О… О-о-на за-замуж вы-вы-ходит. Оо-ооо… Ии-и… ре-ре-бёнка ждёт… Аа-ааа…

Дальше было не до разговоров: мы приближались к финишу. С меня градом лил пот, заливая глаза и лицо. Пашка тоже был весь мокрый. Он уже захлёбывался и прерывисто подвывал, вздрагивая и вскрикивая на каждый толчок. Я наклонился и поймал его губы, он тут же жадно всосал мой язык, и мы одновременно выплеснулись, протяжно простонав друг другу в рот. Я ещё лежал, едва дыша, на его распластанном неподвижном теле, не в силах пошевелиться от накатившей истомы, когда Пашка начал подёргивать попкой, пытаясь сбросить с себя неподъёмную тушу мамонта.

– Р-раздавил, дышать нечем, Тём, слазь!

– Не слезу, пока не пообещаещь, что больше от меня ни на шаг.

– Ага, будешь меня в универ за ручку водить, папочка третий. Слазь, я щас сдохну!

И говнюк начал щипать меня за бок, куда мог достать, скрюченной кистью руки: вторую я держал у него над головой. Я быстро с хлюпом вышел и лёг рядом, притянув и крепко прижав суслика к себе.

– Если понадобится – буду! Больше никуда не отпущу! Хватит – нажился один!

Пашка сверкнул на меня глазами из-под взъерошенной чёлки:

– Чё, прям всё время один? И даже ни разу ни с кем не попробовал?

Я вздохнул и поцеловал Пашку в нос:

– Пробовал, Паш. Думал, что смогу тебя забыть, но не получилось. Только человеку жизнь сломал, идиот. Ты у меня, как хроническое заболевание – не проходишь и лечению не поддаёшься.

Пашка прыснул:

– Ты у меня тоже. Только я раньше тебя заболел. Как не сдох – не знаю. Гею в натурала влюбиться – это же смерть!

– Ну да! Есть два выхода – либо его убить, чтобы другим не достался, либо перетащить в свою команду, что ты и сделал, маленький засранец.

Пашка несильно толкнул меня в бок:

– Сам такой!

Я хмыкнул и ещё сильней прижал его к себе, поворошив носом разметавшиеся волосы. Пашка почесал сморщенный нос, чихнул и потёрся о мою ключицу.

– Ии… и чё, жалеешь?

Я вздохнул:

– Жалею… что понял поздно. Я ведь тебя всегда любил, просто принять этого не мог. Прости за это!

– Чё прощать-то? – он ещё раз потёр нос. – Как было, так и было. Зато теперь я точно знаю, что любишь… и я люблю!

– Пашка…

Я опять потянулся за поцелуем, но он накрыл рукой мои губы:

– Стоп-стоп! Пошли мыться, а то я себя слизняком чувствую: хлюпаю весь – и внутри, и снаружи.

Мы сели в ванну, наполненную горячей водой с шапкой душистой пены. Я притянул к себе суслика, положив спиной на свою грудь, и стал нежно и осторожно намыливать мягкой губкой с апельсиновым гелем шею, руки, худую грудь с розовыми горошинками сосков, проводил по животу до самого паха. Пашка расслаблено уложил голову мне на плечо и прикрыл глаза. Уснувший было зверь внутри меня стал опять просыпаться и порыкивать, пробуждая во мне самые непристойные мысли и желания.

Я отбросил губку и стал гладить тело ладонью, доходя до паха и оглаживая заинтересованно привставший, быстро набухающий член. Кажется, он был совсем не против, чтобы его ласкали, и очень удобно ложился в мою сомкнутую ладонь. Пашка напрягся и еле слышно вздохнул, пошевелившись: мой вставший член упирался ему в поясницу и прямо давал понять, что одним мытьём дело не закончится. Пашка повернулся ко мне лицом и посмотрел озорным, но уже затуманенным желанием взглядом:

– Чё будем делать с этим?

Он слегка кивнул на мою погружённую в пенную воду руку, легонько надрачивающую его набухший член.

– Будем это дело устранять? – со смешком подхватил я игру.

– Будешь весь день носить меня на руках: ходить я точно не смогу.

– Куда это тебе ходить вздумалось? Ты у меня на сегодня тяжелобольной, а я твой доктор. Буду тебя лечить интенсивной терапией. Насчёт попки не беспокойся, – уже с придыханием продолжал я, насаживая постанывающего Пашку на свой колом стоящий член, – у тебя есть к-кристааааллик.

Вода в ванной ходила ходуном от Пашкиных скачущих движений и выплёскивалась на чёрно-белые квадраты плитки. Пашка с силой вцепился в края ванны, то и дело запрокидывая голову назад, а я поддерживал его за бёдра, то приподнимая, то опуская до основания на рвущийся вперёд член. От бесподобного вида суслика, от его узкого горячего нутра, от его блядских ямочек, от попки, то появлявшейся, то опять уходившей в бурлящую пенную воду, перед глазами всё плавилось и вспыхивало фонтанчиками искрящихся фейерверков.

Я уже с силой, отрывисто насаживал ослабевшего суслика на своё, готовое взорваться орудие. Ещё несколько резких толчков, и я достиг пика, с хриплым рыком выплеснувшись тугой струёй глубоко внутрь, но не перестал насаживать Пашку на себя, давая ему кончить, хотя руки уже дрожали, и силы отказывали. Пашка, постанывая, одной рукой надрачивал своего младшего, а другой всё ещё держался за край ванны. Вот он замер, напрягся и с натужным ы-ыком излился следом за мной. Я сразу вышел и осторожно уложил Пашкину измученную тушку на себя.

Утомлённые и расслабленные, посмеявшись над своей несдержанностью, мы помылись с грехом пополам, и я, как и обещал, завернув Пашку в пушистую махровую простыню, унёс и посадил в кресло. Сам же дошёл да своей комнаты, натянул пижамные штаны, забрал подарок и, оставив его у двери, зашёл в комнату.

С усмешкой взглянув на подрёмывавшего Пашку, начал перестилать постель. Под подушкой нашёлся кристаллик, я вложил его в суслячью лапку, чмокнув в бисеринках пота розовый нос и, не удержавшись, поцеловал приоткрытые припухлые губы. Пашка вздрогнул и испуганно посмотрел на меня сонными глазами.

Я улыбнулся:

– Лечись пока!

Уложив своё голое сокровище на приподнятые подушки, спустился вниз и, накидав в две тарелки всего понемногу, прихватив шампанское и два бокала, вернулся назад. Пашка опять клевал носом, но почуяв запах еды, сразу встрепенулся и открыл глаза:

– Ох! Сто лет не ел!

Мы были жутко голодные и сразу набросились на еду: гусь, мясной рулет, пирожки, малосольные огурчики и мандарины с шоколадным зефиром – всё поглощалось вперемежку и на ура.

Утолив первый голод, мы подняли бокалы с розовым пузырящимся напитком Великой дамы Шампани – Вдова Клико. Я такое пил впервые и сразу оценил по достоинству вкус знаменитого на весь мир напитка. Скажу просто – это было очень вкусно и очень… пьяняще. И к тому, и к другому добавлялось то, что рядом, морща нос от пузыриков из бокала, сидел мой любимый сонный суслан. Я не удержался и опять коротко всосал его мокрые от вина губы. Пашка сделал страшные глаза и натянул простыню на голые коленки:

– Эй, опять без спросу? Секс-террорист, блин!

Я рассмеялся: было видно, что ему мои приставания нравятся не меньше, чем мне.

– Дай мне футболку и штаны, я уже обсох, – капризно надув губы, прогнусавил Пашка.

– Наш малыш замёрз? Сейчас мы его оденем, согреем и спатеньки уложим, – приговаривал я, доставая из шкафа одежду и разворачивая футболку.

– Солнышко, подними ручки, папочка тебя оденет.

– Даже не думай! Дай сюда, я сам!

– Что такое? Малыш капризничает? Ну-ка, где наша попа, сейчас мы её накажем! – продолжал я дурачиться.

Пашка пытался вырвать у меня из рук футболку, всё ещё сидя в постели, а я прятал её за спиной и со смехом отмахивался от рук мелкого агрессора, стараясь продеть его голову в горловину. Наконец мне удалось схватить его за обе руки и зажать их между ног. Пашка отчаянно верещал и мотал головой. И всё-таки я победил: натянув на него футболку мешком и зажав руки, повалил на постель и накрыл визжащий слюнявый рот поцелуем.

Пашка ещё немного подёргался, издавая возмущённые гортанные звуки, а потом затих и стал отвечать. Нацеловавшись до звёздочек, мы лежали рядом и приводили дыхание и сердцебиение в норму. Потом Пашка надел многострадальную футболку, натянул пижамные штаны и, повернувшись ко мне, обнял и поцеловал коротким чмоком в щёку.

– Давай ещё шампанского выпьем… за нас хочу, чтобы больше не расставаться.

И дрогнувшим голосом добавил:

– Я боюсь, что ты опять куда-нибудь исчезнешь.

– Давай! Я тоже боюсь, что ты куда-нибудь исчезнешь! Давай будем бояться вместе, чтобы не исчезать. Я, Паша, ещё такого раза просто не переживу.

Мы до конца осушили свои бокалы, потянулись к друг другу и обнялись… и долго сидели, обнявшись. Мы ещё не до конца верили, что всё уже позади, и мы опять вместе. Это было слишком невероятно! Мы были до краёв переполнены этим внезапно обрушившимся на нас после стольких долгих лет разлуки – недоверия, обид, непонимания – счастьем, и очень боялись его вновь потерять.

Потом я отстранился и попросил Пашку закрыть глаза, пообещав, что сейчас будет сюрприз.

– Чё, опять целоваться полезешь? – зевая и делая недовольное лицо, съехидничал мой суслан.

– Неа! Мои губы – когда захочу, тогда и целую! Закрывай давай!

– Размечтался! Губы его… – забрюзжал Пашка, подавляя очередную зевоту. – Чё придумал-то опять?

– Не закроешь глаза – не получишь!

– Ладно, давай уже!

Он зажмурил глаза, а я приоткрыл дверь и, подняв с пола коробку с автомобилем, достал из кармана банковскую карту и сунул внутрь. Подошёл к зажмуренному суслану и положил подарок ему на колени.

– Можешь открывать!

Пашка удивлённо рассматривал коробку с фотографией игрушки:

– Это что?

– Это – с Новым годом тебя! Маленький подарочек моему суслику.

– Чё, прям открыть можно? Ничего не выпрыгнет?

– Попробуй!

Пашка с притворным сомнением посмотрел на меня и, повертев коробку в руках, открыл.

– Ваа-ааа! Машинка! А это чё – пульт?

– Ну да. С дистанционным управлением.

– А это? – Пашка вытащил карту.

– А это твои миллионы от Насти. Помнишь?

Пашка ошарашенно смотрел на меня.

– От какой Насти… миллионы? Ты про что?

Теперь уже ошарашенно смотрел я:

– Ты не помнишь? Безвременье, Настя… Урод, то есть Ургорд? Патима? Паш, ты разве не вспомнил? Мы у Таи были, это она – Настя и есть.

Я был в полной растерянности: кажется, с картой поторопился. Пашка вытащил машинку и разглядывал, отложив карту.

– Таю-то конечно помню, чё мне её не помнить. А других, которых ты назвал – нет.

Он поднял на меня посовевший взгляд:

 – Тём, машинка ваще жесть! Спасибо! Завтра покатаю, а ты мне про этих всех расскажешь. Может, я и их припомню. Сейчас вообще ничего не соображаю, сутки, считай, не спал. Давай поспим!

Пашка зажмурил глаза и судорожно зевнул.

– Конечно, Паш, ложись давай.

– Ты тоже… Не уходи никуда, спи со мной, – уже еле слышно, сквозь сон, бормотал мой утомлённый суслан.

Я быстренько переставил на комод поднос с остатками еды и укрыл свернувшегося клубочком Пашку. Он уже спал.

Я тоже чувствовал усталость от этой необыкновенной ночи, но усталость была приятной. Меня всё ещё будоражило и сжимало мелкими судорогами внизу живота при воспоминании того или иного момента нашего новогоднего «празднества». Я ещё никак не мог до конца поверить в реальность происходящего, но уже точно знал, что всё произошедшее – реальность, и Пашка, проснувшись, никуда не денется, а будет опять со мной и мой, только мой!

Я убрал в ванной комнате следы нашей «помывки» и спустился в гостиную. Свечи уже давно все догорели, и гостиную освещала, посверкивая мерцающими огоньками, наряженная Пашкой ёлочка. Мне почему-то стало немного грустно, хотя грустить было совершенно не о чём. Наверное, всегда так бывает, когда уходит в прошлое что-то хорошее, вот как эта наша с Пашкой волшебная ночь. И хотя всё только начинается – впереди долгое будущее, где мы всегда будем вместе, всё равно в душе была капелька грустинки.

Мы были разлучены на долгих три года. Целых долгих три года мы жили каждый своей жизнью, и даже строили планы на будущее, где нас друг у друга не было и даже не предполагалось. Пашка собирался в будущем жениться на Ксюше и наплодить кучу детей. От одной этой мысли у меня начинало больно сжиматься сердце и перехватывать дыхание, как при воспоминании о пропасти, через которую мне с большим трудом удалось перепрыгнуть, но вспоминать было страшно!

Я же… А что я? Пока меня не окликнул Пашка, там, на Арбате, я просто жил и ничего не планировал. День прошёл – и ладно. Мне не было ни хорошо, ни плохо – никак. Может, по отношению к Глебу и подло так думать  – эти полгода, что мы прожили вместе, были не самыми худшими в моей жизни. Напротив, я наконец почувствовал почву под ногами, как-то более или менее успокоился и смирился со своей потерей. Может быть, когда-нибудь, когда Глеб встретит своего единственного – свою половинку, и будет счастлив, он поймёт меня и простит. Жизнь без любви, без любимого – это жизнь, лишённая красок, как чёрно-белое кино. Такого я даже врагу не пожелаю. Когда ты счастлив, хочется, чтобы и все люди вокруг тебя тоже были счастливы.

Так, неторопливо размышляя о прошлом и перебирая в мыслях мгновения прошедшей ночи, я приводил в порядок гостиную и кухню, разбирая праздничный стол, раскладывая по контейнерам несъеденные продукты и отправляя их в холодильник. Затем очередь дошла до свечей, которые я сгрудил в один пакет и поставил на пол возле ёлки: как-то рука не поднималась их выкинуть, столько волшебства они принесли своим свечением в эту ночь.

Ещё раз окинув взглядом преобразившуюся комнату, я погасил свет и вернулся к Пашке.

Присел рядом и долго смотрел на спящего суслика. Он спал на животе, разметав в разные стороны руки и ноги. Пижамные штаны слегка сползли, открыв ложбинку между полупопиями и ямочки, которые хотелось сейчас же начать выцеловывать, но я не стал тревожить своё жутко уставшее мелкое чудовище – мою боль и мою жизнь. Я выключил ночник и лёг рядом, приобняв своё солнце за талию. Пашка что-то промурчал во сне и тут же, подкатившись под бок, уложил голову ко мне на плечо, щекоча шею своим дыханием и протянув руку поперёк груди.

«Спи, малыш! Завтра наступит первый день нашей новой жизни! Завтра… уже сегодня! Уже наступило утро, но ты будешь спать до полудня. А потом я тебя разбужу и буду кормить твоими любимыми блинчиками. Обязательно встану пораньше и приготовлю. И буду смотреть, как ты их уплетаешь, и буду слизывать сироп от варенья с твоих пальцев, щёк и губ, и мне уже не нужно будет бежать в ванну «чистить зубы»! Ох, стоп, ты сейчас себе намечтаешь! Кажется, уже намечтал, сексуально-озабоченный придурок! Всё! Спать! А то будут тебе и блины, и пальцы с сиропом!»

Я ещё полюбовался на Пашкину посапывающую мордаху, не удержался и провёл рукой по ямочкам и, успокоенно вдохнув родной запах, начал уплывать в накатывающий сон.

Комментарий к Глава 27. Дорогие читатели! Жду ваши отклики – заканчивать историю наших мальчишек, или ещё продолжать?

====== Глава 28. ======

Второго числа мне позвонила Тая. После взаимных поздравлений и пожеланий я перевёл диалог на очень важную для меня тему – про Безвременье, о котором Пашка ничего не помнил. Тая, подумав, высказала свою версию: Ургорд поставил блок на нашу память, когда мы выходили оттуда. Кристаллики сняли эту блокировку, но, видимо, он – этот блок – каким-то образом опять сработал в Пашкиной голове, и теперь снять его будет гораздо сложнее.

– А вы приезжайте ко мне. Во-первых, я очень по вам соскучилась, а во-вторых – посмотрю Пашу ещё раз, ну и поговорим об этом. У вас есть какие-то планы на сегодня?

– Тай, спасибо за приглашение! Я с радостью, тоже давно тебя не видел. Поговорю с Пашкой и перезвоню, хорошо?

– Да, конечно! А что с картой? Что ты ему сказал?

– Да ничего не сказал. Он её отложил сразу, а потом больше и не спрашивал. Я её убрал пока потихоньку.

– Тимур, если ничего не поможет, ты собираешься ему сам рассказать?

– Я думал об этом. Но как? Это же из области фантастики! И потом, как ему рассказать про настоящую причину? Я к этому не готов, не хочу пугать его и подставлять тебя. Даже боюсь себе представить, как он это воспримет. Может, ты придумаешь свою версию, как мы к вам попали?

– Мы уже достаточно насочиняли, Тимур. Извини, но нет. Мне и за прошлый раз стыдно, тем более что он вспомнил своё детство, в котором меня нет и быть не могло. Удивляюсь, как он тебя ещё об этом не спросил.

– Да мы ещё ничего толком не обсуждали, не до того было.

– Ладно! Говори с Пашей, а там видно будет. Думаю, что я сама ему всё расскажу, так что не придумывай больше ничего, Паша должен знать правду.

– Хорошо, Тая! Я тоже – за. Перезвоню через полчаса. До связи!

– Давай, жду!

Пашки дома не было, он уехал покупать вторую машинку. Погоняв вчера по гостиной свой подарок, он объявил, что так ему неинтересно, ему, видите ли, нужны настоящие гонки, чтобы были соревнования. Как говорится – чем бы дитя ни тешилось… Но вчера было первое, выходить из дома, понятное дело, никуда не хотелось, да и не только из дома – из спальни… «Гонками» Пашка занимался в небольшие перерывы, когда я чего-нибудь готовил поесть: после «разносолов», привезённых им от мамы, хотелось простой свежеприготовленной еды – чего-то диетического, типа супчика или каши.

Я набрал Пашку, но он, сказав, что уже на подъезде к дому, тут же отключился. Через десять минут я услышал звук открываемой ключом двери и поспешил в прихожую.

– Фух! Дома! – произнёс мой суслан, закрывая дверь ногой. Руки его были заняты большой картонной коробкой, которую он держал перед собой.

– Это что? Ты решил скупить весь запас машинок в «Детском мире»?

– Ага, типа того! – весело, но с придыханием от тяжёлой ноши ответило моё неугомонное чудо.

Я перехватил у него коробку и отнёс в гостиную. Пашка разделся и зашёл следом.

– Чё, обедать будем или сначала посмотрим?

– Паш, наверное, давай перекусим по-быстрому, и нас пригласили в гости. А твой арсенал автомобильный распакуем вечером.

– Кто пригласил? Куда?

– Тая звонила, она нас ждёт в гости, ты как? Не против?

– Чё, опять медосмотр мне устроите? Рассказывай, чего вы там придумали? – настороженно спросил Пашка.

– Паш, Новый год, вообще-то! У Таи, кроме нас с тобой, никого здесь нет, вот она и позвала, чтобы вместе отметить, – не очень вразумительно объяснил я, хотя, в принципе, так оно и было.

– Чё, прям вообще никого? А где этот, отец её, или с кем она в деревне жила? Я вот её, кстати, почему-то не помню. Только то, что вы мне с ней рассказывали.

Я подошёл к Пашке, притянул к себе и поворошил пушистую шевелюру.

– Вот давай съездим, с Новым годом поздравим и поговорим обо всём. У меня для неё есть подарок от нас.

– Чё за подарок?

– Пойдём наверх, покажу. Но сначала давай поедим, у меня уже всё готово.

Я чмокнул его в светлую макушку, приподнял за подбородок и прикоснулся лёгким поцелуем к подсохшим от мороза губам.

– Пошли на кухню, буду кормить тебя.

– Ещё раз! Бог троицу любит! – хитро сощурился Пашка и подставил вытянутые трубочкой губы. Я тут же накрыл их коротким поцелуем.

– Идём, вымогатель! Если продолжим, боюсь, поход в гости придётся отложить, а нас ждут.

Пашка хмыкнул, ткнул меня в бок, сверкнув озорным глазом, и мы пошли в кухню перекусить перед дорогой.

Через полтора часа мы подъезжали к знакомому особняку. Тая в короткой песцовой шубейке и белой вязаной шапочке с большим пушистым помпоном поджидала нас у открытых настежь ворот. Площадка перед домом была очищена от снега, а с правого края, метрах в двух от забора, росли три небольшие ёлочки. Сейчас они были наряжены самодельными игрушками из разноцветной глянцевой бумаги и фольги и увешаны гирляндами-цепочками, тоже из бумаги. От ёлочек к дому тянулся провод, видимо, вечером зажигали иллюминацию.

Мы заехали во двор и вышли из машины. Пашка приветственно махнул хозяйке и побежал закрывать ворота, а я подошёл к улыбающейся Тае и слегка приобнял.

– С Новым годом, лесная царевна!

– С Новым счастьем, Тимур! – засмущавшись моим объятьям, ответила Тая. – Я так рада вам, сказать не могу! Паш, ты, по-моему, ещё красивее стал, светишься весь! – улыбнулась она подошедшему Пашке.

– Ага, как китайский фонарик! – хмыкнул Пашка, протягивая Тае упакованный в золотистую фольгу букет белых фаленопсисов. – Привет, Тая! Это тебе! С Новым годом! – и, оглядев Таю, добавил с улыбкой: – Вот ты действительно выглядишь потрясно! На снегурочку похожа!

–  Спасибо, Паш, Тимур! Совсем меня засмущали! И тебя, Пашенька, с Новым годом!

Было видно, что ей приятен Пашкин неуклюжий комплимент: она раскраснелась от похвалы. А уж цветы, как особое внимание, любят все женщины, невзирая на возраст.

– Мальчики, идёмте в дом! У меня уже готов стол!

Я, пока Тая с Пашкой направлялись к дому, быстро достал с заднего сиденья коробку с тортом и бутылку вина, одну из тех, что нам подарили Пашкины отцы, а также пакет с подарками, и побежал догонять Таю и суслика в ярко-красном пуховике и длинном белом шарфе с пушистыми шариками на концах, напоминающего Санту.

Да-аа! Стол, застеленный ярко-синей скатертью с окантовкой по краям с рисунком снежной изморози действительно «был готов» – просто ломился от разнообразных блюд, закусок, ваз-горок с фруктами и сладостями, а в центре возвышалась бутылка шампанского.

Пашка дурашливо потёр руки и сделал страшные глаза:

– Вот эт-то мы удачно зашли!

Мы с Таей переглянулись и невольно рассмеялись. Сразу пропала скованность и некоторая напряжённость, до этого витавшая в воздухе. Тая уже поставила цветы в вазу, водрузив её на круглую, наподобие бочонка, тумбу из белого пластика, стоявшую в углу рядом с прихожей, и я передал ей торт и вино, чем ещё больше смутил без того смущённую девушку.

«Странно, – подумалось мне, – у них там что, цветов женщинам вообще не дарят и в гости с пустыми руками ходят? Хотя… они же с пакетиков какую-то хрень едят! Точно. Представляю себе внутри пакета с надписью: торт «Мечта» – масса неопределённого цвета».

Я чуть было не хрюкнул, представив себе чаепитие с таким лакомством, но вовремя себя остановил и прикрыл рот кулаком, делая вид, что откашливаюсь.

«Тимур, держи себя в руках! Что за циничные мысли!»

Гостиная была украшена самодельными снежинками и ниточками «дождя», свисавшими с потолка, на окнах тоже были наклеены снежинки. Возле дивана у окна стояла ёлка, сверкающая от ярких золотистых и серебристых шаров, пушистой сине-зелёной мишуры, перевитой наискосок. Верхушку украшала хрустальная сосулька, вспыхивающая изнутри попеременно разными цветовыми искринками, наполняя комнату сказочными волшебными бликами.

– Мальчики, давайте за стол!

– Тай, а твоя… подруга, Галия, кажется? Она с нами не будет праздновать? – замявшись, спросил я.

– Галию я отпустила на несколько дней к её семье. У неё недавно родилась внучка, а она её ещё не видела. Они с проводником должны прийти завтра. Ну, садитесь, будем праздновать! Кто умеет открывать шампанское?

При слове «проводник» Пашка напрягся и недоуменно посмотрел на нас, но промолчал. Мы с Таей оба это заметили, но ни она, ни тем более я объяснять ничего не стали. За столом была непринуждённая дружеская атмосфера: мы повеселились, поорали «ура!» Новому году, понажелали друг другу всего, что только приходило на ум, объелись и слегка захмелели от выпитого шампанского и вина, хотя выпито было совсем немного, а Пашка к вину даже не притронулся, сказав, что ему не наливать – пьяный он буйный.

Наступила очередь подарков. От нас с Пашкой я преподнёс Тае – шарфик в сине-голубых тонах с картинками земного шара, как его изображали на картах лет триста назад, и Павловопосадский платок. Я опять выбрал синие тона, которые очень шли Тае.

Патиме я купил в отделе сувениров большую матрёшку со множеством матрёшек внутри. Матрёшка стоила около восьмидесяти тысяч рублей, и когда я её покупал, и молоденькая продавщица демонстрировала «товар лицом», вытащив и расставив на прилавке штук двадцать разнокалиберных матрёшек, собрал рядом небольшую группку зевак из покупателей, смотревших на меня, как на ненормального, пустившего кучу денег «на ветер». Я про себя посмеялся: знали бы они, для кого подарок и на чьи деньги куплен, «удивились» бы ещё больше!

Тая была в восторге от подарков, сразу накинула на плечи платок и повязала шарфик на косичку вместо ленты, став похожей на русскую красавицу безо всякого преувеличения.

Матрёшку мы разглядывали все вместе. Конечно, игрушка, придуманная ещё в старину, всем была хорошо знакома, но при виде каждой новой матрёшки, появляющейся из предыдущей, мы вскрикивали и смеялись, как придурки… эээ… как дети. Придурки – это мы с Пашкой, к Тае такое определение не имеет никакого отношения. Она сама их доставала и ахала каждый раз точно, как маленькая девочка. От Пашки же я получил тычок в бок и сморщенную сопящую мордаху. Он таким образом, пока Тая доставала очередную матрёшку, показал мне своё неудовольствие тем, что подарки покупал я один. Но я всё это купил ещё когда мы с Пашкой не стали «близкими друзьями».

– Мальчики, спасибо вам за чудесные подарки! У меня просто нет слов, правда! – разглядывая матрёшек и беря в руку то одну, то другую, дрогнувшим голосом сказала Тая, посмотрев на нас повлажневшими глазами. – Я даже представить себе не могу, как обрадуется Патима такой игрушке. Наверное, будет визжать на весь дом!

Пашка хмыкнул на слова Таи, но промолчал. Я тоже сидел и лыбился, как дурак, вспомнив Патиму на экране с её ромашками и смешными хвостиками, и представив, как она будет визжать.

После застолья мы с Пашкой помогли Тае убрать со стола и разместились на диване у небольшого столика. Тая принесла поднос с бутылочкой шоколадного ликёра, кофе, сливки в керамическом молочнике и хрустальные рюмочки величиной чуть ли не с напёрсток. Мы же ещё раньше захватили с собой вазу с фруктами и торт на круглой подставке. Тая принесла из соседней комнаты лёгкое плетёное кресло и села напротив нас.

– Ну, давайте «кофейничать»! – улыбнувшись сказала она. – Тимур, поухаживай за нами, разлей всем ликёр. Он, правда, крепковат, но очень вкусный. Думаю, пара рюмок нам не повредит.

Мы попивали действительно очень вкусный ликёр, напоминающий жидкий сладкий шоколад, пили кофе, ели торт и разговаривали. Пашка задавал вполне резонные вопросы: почему дочка Таи живёт не с ней; а с кем тогда она живёт; с кем Тая жила в детстве в деревне; а почему сейчас одна, и ещё кучу уточняющих вопросов. Наконец Тая обратилась к Пашке, предупредив следующий, не менее щекотливый вопрос:

– Паш, я тебя очень хорошо понимаю и понимаю твоё любопытство. Но не на все твои вопросы могу ответить. Не потому, что не хочу. Напротив, я очень хочу, чтобы ты знал обо мне столько же, сколько знает Тимур. Ты раньше и знал, но потом забыл.

– И что ты предлагаешь?

– Я хочу попробовать один способ. Правда, ни в чём не уверена… Но если ты нам с Тимуром доверяешь, особенно Тимуру, то мы можем попытаться вернуть тебе твои воспоминания о Безвременье и обо мне.

Пашка поставил на столик чашку с кофе и, откинувшись на диване, внимательно посмотрел сначала на меня, а потом опять на Таю:

– И что для этого нужно?

Тая слегка улыбнулась, но тут же опять посерьёзнела:

– Что нужно? Для начала, Паша, тебе нужно довериться мне. И ещё… можешь ответить? Насколько ты доверяешь Тимуру? Если у тебя есть сомнения, может ничего не получиться. Здесь всё зависит от степени доверия.

Пашка повернулся ко мне, и мы с минуту смотрели друг другу в глаза. Я тоже пока ничего не понимал, да Тая, собственно, ничего и не объяснила. А вот про доверие… я не знал, что скажет Пашка. И тоже ждал.

Пашка сказал, глядя мне в глаза:

– Тём, я тебе доверяю! Даже больше, чем себе.

Я молча нашёл его руку и тихонько сжал, проглотив подступивший к горлу комок.

– Хорошо! – прервала молчание Тая, посмотрев на нас долгим взглядом. – Тогда остался ещё один вопрос. Вы оба готовы мне довериться?

Пашка перевёл взгляд на Таю:

– Если Тимур тебе доверяет, то и я тоже.

– Тая, для меня вопрос излишен, ты знаешь, что мой ответ: «Да!»

– Тогда идёмте со мной… в Безвременье. Готовы?

– Я готов. Паш, – я продолжал сжимать Пашкину руку, – мы там уже были, но ты про это забыл. Не спрашивай ни о чём, просто идём, и ничего не бойся. Тая – наш друг. Она, как и я, желает тебе добра. Идём! – и, посмотрев на Таю, кивком подтвердил наше согласие. – Мы готовы!

Тая провела нас из гостиной в небольшой коридорчик, откуда вела лестница в подвал. Она нажала на выключатель, и лестница, а так же помещение внизу озарились ярким зеленоватым светом. Мы спустились вниз. Там был коридор побольше с двумя дверями в противоположных стенах. Тая кивнула на одну из дверей:

– Здесь у меня сауна с бассейном, потом, если захотите, можете с Пашей сходить. А нам сюда.

Она подошла ко второй двери и открыла её небольшим плоским ключом. За дверью клубился плотный сероватый туман, похожий на густой дым. Но в коридор он не просачивался.

Пашка, испуганно охнув, отпрянул от двери, но, посмотрев на нас, остановился.

– Паш, – успокаивающе сказала Тая, – это вход в Безвременье. И это обычный туман, он не причинит нам никакого вреда. Только держитесь за меня и друг за друга. Тимур, ну ты помнишь – нужно идти цепочкой.

– И куда мы придём? Там кто-то живёт? – настороженно задал вопрос Пашка, не отрывая глаз от сероватой плотной завесы.

– Мы сейчас пойдём по лесу. Он особенный – там нет зимы. Это и есть Безвременье, и недалеко отсюда есть домик. В нём вы уже были однажды, – Тая на мгновенье замолчала, а потом продолжила дрогнувшим голосом. – И даже жили некоторое время. Паш, держись за мой пояс, а ты, Тимур, держись за Пашу, – и, взглянув на меня, улыбнулась: – Будешь замыкающим.

Мы зашли в туман и сразу попали на аллею, над которой густой аркой сомкнулись ветви в причудливом переплетении. Дальше трёх-четырёх метров уже ничего не было видно, лишь по обе стороны тёмные стволы деревьев да голые, без листьев, ветки. Было тепло и очень тихо, лишь слышалось шуршание опавшей сухой листвы под ногами. Через некоторое время аллея закончилась, и мы вышли на обширную поляну, где на другой её стороне едва просматривался небольшой домик с двумя светящимися окнами. Мне всё это было знакомо, но Пашка всё время пути постоянно вздрагивал и оглядывался по сторонам, силясь хоть что-то разглядеть в плотной пелене туманной завесы.

Мы пересекли поляну и поднялись на крыльцо дома, где с правой стороны были сложены невысокой стопкой дрова. Я посмотрел на них как на старых знакомых: это ведя я их принёс, а Пашка складывал. Я даже невольно улыбнулся этим воспоминаниям и тому далёкому Пашке. Тая открыла дверь в ярко освещённую комнату и пропустила нас вперёд. Пашка, мгновенье помедлив, оглянувшись в растерянности на меня, неуверенно шагнул за порог, я придержал его за локоть и шагнул следом. Мы вошли и встали у порога. Как будто время остановилось – ничего не изменилось: всё тот же диван, накрытый зелёным плюшем, стол, печурка в углу, столешницы, шкафчики, на противоположной стене между дверями всё та же картинка с непонятными иероглифами – всё по-старому. Возле печки на полу стоит большая кастрюля. И я готов был поклясться, что это я её туда поставил. Хотя… столько времени прошло, но… здесь же времени не было?