Текст книги "Дом(II) Я помню вкус твоих губ (СИ)"

Автор книги: Rina Ludvik

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Успокаивающе поглаживая его по торчащим со сна волосам, тихонько постукивал ладошкой по вздрагивающей спине, приговаривая:

– Пашунь? Ну чего ты, ну? Успокойся! Маленький мой, всё хорошо! Шшшш-шшшь! Ну, тихо… тихо…

Пашка вздрагивал всё реже, постепенно успокаиваясь. Рыдания утихали, сменяясь протяжными, а затем прерывистыми, редкими всхлипами.

– Водички выпьешь?

– Ды-дда! – выдохнул Пашка вместе с очередным всхлипом.

Я протянул руку к тумбочке за пластиковой бутылкой. Открыл её за Пашкиной спиной и, тихонько оторвав его от своего плеча с насквозь промокшей в этом месте футболкой, начал поить водой. Пашка сделал несколько маленьких глотков, поперхнулся и закашлялся. Я быстро достал из ящика тумбочки влажные салфетки, вытащил пару и протянул сотрясающемуся теперь уже от кашля суслику:

– Паш, держи. Протри лицо.

Минут через десять прошли и слёзы, и кашель: Пашка лёг, свернувшись калачиком, всё ещё изредка негромко всхлипывая. Я укрыл его пледом и провёл рукой по волосам, убирая упавшие на глаза пряди.

– Расскажешь, что случилось? Или полежишь немного, успокоишься?

– Полежу. Не надо, не гладь меня. Иди, я один побуду.

– Паш, я боюсь тебя одного оставлять. Вдруг тебе ещё что привидится?

– Я чё, псих по-твоему? Иди, подогрей чего-нибудь. Есть охота.

Блин! Я не знал, что мне делать. Как его оставлять одного в таком состоянии? А то, что он ещё в неадеквате, был уверен. И аптечка была внизу. Я, правда, не знал, есть ли там что-то успокоительное, но рассчитывал хотя бы найти валерьянку. Всё-таки решил сходить.

– Паш?

– Ну чё? – буркнуло в ответ лохматое чудовище.

– Идём вниз. Там на диване полежишь. Я тебе телик включу, поесть разогрею. Ты же в постели ужинать не собираешься?

– Ладно! Пошли! – опять пробурчал Пашка, дотрагиваясь до синяка на щеке, тут же ойкая и отдёргивая руку.

– Щёку мне прокусил, придурок! Чё, делать было нехер?

– Ага, Паш, это я от скуки. Дай, думаю, суслику щёку прокушу, а то чёт молчит всё да молчит. Скука смертная с ним!

– И чё, щас весело?

– Обхохочешься!

– Иди! Мне в ванную надо. Ополоснусь и приду.

– Иди ополаскивайся, я подожду.

– Ты чё, бля, караулить меня вздумал? Пошёл нахер отсюда!

– Только вместе с тобой. Можешь со психу откусить себе палец, я всё равно никуда не уйду. И харе тут из себя беременную истеричку изображать. Быстро зашёл, ополоснулся и вышел! Ясно?

– Да пошёл ты…

– Вот и ладненько! Исполняй!

Пашка достал из шкафа чистое бельё и закрылся в ванной.

После душа выключил режим «агрессора» и включил режим «молчуна». Я был не против, решив, что психолог из меня всё равно никакой, а игра в молчанку ему скоро и самому надоест: долгое молчание было не в его характере. Мы поужинали, я убрал со стола, включил посудомоечную машину, с усмешкой подумав, что, по всей видимости, работа на кухне автоматически перешла в мои домашние обязанности. Только вот с самим домом пока что было неясно.

Из гостиной донёсся Пашкин голос:

– Тём, давай выпьем чего-нибудь?

– Ром, коньяк, виски?

– Иди нафиг! Сладенького хочу. Давай Маргариту.

– Я так понимаю, это коктейль?

– А ты не в курсе?

– Пить – пил.

– Там ничё особого – текила, лайм и ликёр Куантро. В баре всё есть, пропорции в инете.

– Окей! Иди дави лайм.

Через пятнадцать минут коктейли в широких бокалах на тонкой ножке с «присоленными» краями и блюдце с кружочками лайма стояли на столе.

– Ну, за что будем пить? – спросил я Пашку, подняв свой бокал.

– Просто будем пить. Тём? – посмотрел он на меня, трогая квадратик пластыря на укушенной «врагом» щеке.– Мне счас правда не слишком весело. Почему – не спрашивай. Просто посидим. Хочешь, расскажи что-нибудь, – он кривовато усмехнулся, – из нашей с тобой прошлой жизни. Может, меня и отпустит.

– Что ты хочешь, чтобы я рассказал?

– Расскажи о нас с тобой. Как у нас всё было? Я сейчас не про детство.

– Хорошо, если ты хочешь.

Я задумался. Пашка поглядывал на меня, но не торопил. Мы молча потягивали Маргариту. Часы отсчитывали минуты, а я всё сидел в раздумье, не зная, с чего начать.

Да, сложную задачку задал мне мой суслан: рассказать об интимной стороне наших с ним отношений.

Как всё начиналось… А как всё начиналось? Как можно словами описать все свои мысли, чувства и переживания? Как передать свои метания, его первый порыв, его признание мне в любви от безысходности в лапах Урода? Тем более, что про Безвременье я рассказать не мог. Пашка посчитал бы это моей очередной выдумкой и полным бредом. В общем, задачка у меня была сложная. Но он ждал, и я, как мог, поведал ему о всех перипетиях нашей с ним непростой истории любви. Обо «всех» – это, конечно, сильно сказано: я ограничивался общими словами, даже близко не выражающими того, что мы тогда чувствовали, какие громы и молнии бушевали в наших сердцах, каким нелёгким было преодоление препятствий на пути к короткому, но такому ёмкому словосочетанию: «мы – пара».

Он слушал и не перебивал, но я замечал, как что-то промелькивало в его глазах. Это что-то было мне непонятно и вызывало внутренний диссонанс. Как-будто он слушал, но не слышал мой рассказ, думая о чём-то своём. Это выбивало из колеи, и я никак не мог настроиться на общую с ним волну. Мне даже казалось, что мой рассказ для него не слишком важен, а лишь является фоном, своеобразным «антуражем» к нашему застолью. Я начинал чувствовать себя полным идиотом, впустую сотрясающим воздух. Не стал рассказывать про тот злополучный Новый год, закончив своё повествование на радужной ноте. Наконец замолчал и потянулся за бокалом.

– А что потом произошло?

– Я тебе уже про это рассказывал, Паш. В подробности вдаваться не хочу, не хочется этими воспоминаниями портить наш вечер. Давай лучше поговорим о нас сегодняшних.

Но Пашка как-будто меня не слышал.

– Расскажи про свою девушку. Её, кажется, звали… Лена?

– Тебе Ксюша сказала?

– Допустим. Так расскажешь?

– Я же сказал, мне не хочется всё это вспоминать. Зачем тебе?

– Я хочу знать, какая она была? Ты же был влюблён в неё?

– Был.

– Расскажи.

– Паш? Это всё прошло, и не хочется ворошить. Мы плохо расстались.

– Ты мне сказал, что хочешь всё вернуть. Я не против, Тём, правда. Не смотри на меня так. Я бы тоже хотел. Но у нас всё должно быть по-честному, поэтому я хочу знать о тебе так же всё, как ты знаешь обо мне. Расскажи мне про Лену.

Я кивнул, отпил из бокала и начал рассказывать про Ленку. Пашка сразу переменился: пропало бесстрастное выражение лица и этот непонятный мне отсутствующий взгляд. Он поёрзал в кресле, весь подался вперёд и стал внимательно слушать. Было видно, что ему интересно всё.

Мне же эта тема сама по себе была не слишком приятна, и уж тем более, что слушателем был Пашка. Поэтому я сильно не распространялся, но постарался, как он и хотел, быть честным, рассказывая про главное «препятствие» на пути к нашим «недружеским» отношениям. Пришлось рассказать про наши с ней «взрослые» отношения, про наше, как тогда казалось, временное расставание, про свои метания, про мой разрыв с Ленкой и про её подлый поступок, разрушивший наш мир и чуть не погубивший Пашку.

Рассказ был не из лёгких и порядком меня вымотал. Никогда не думал, что мне придётся перед кем-то «освещать» значительный и немаловажный кусок своей жизни – историю моей первой любви, сопровождавшую меня по доброй трети моей жизни и закончившуюся так гадко.

Я решил сделать вторую порцию Маргариты и вышел на кухню, оставив Пашку «переваривать» услышанное, а самому обдумать неожиданные слова Пашки и проанализировать этот наш странный вечер, посвящённый вытаскиванию «скелетов» из моих шкафов.

Не так давно я пришёл к одному очень мудрому выводу, основанному на печальных событиях моей не слишком длинной жизни: в жизни ничего не бывает случайно – есть какая-то невидимая взаимосвязь между происходящими событиями. В нашем случае эта взаимосвязь чётко прослеживалась: один поступок повлёк за собой цепочку последующих и в итоге привёл к катастрофе, последствия которой едва не погубили Пашку, да и меня тоже. И мы до сих пор всё ещё пытаемся преодолеть эти последствия, пытаемся выбраться из лабиринта Минотавра, куда загнала нас наша судьба. И, может быть, моя непроходящая к Пашке любовь и есть та самая нить Ариадны, которая поможет нам найти выход и вновь воссоединиться.

Если бы всё зависело только от меня!

Когда я зашёл в гостиную с двумя бокалами свежеприготовленной Маргариты, Пашка сидел в той же позе, в которой я его оставил, напряжённо всматриваясь в пространство перед собой. Он даже не обратил внимания на моё появление, а когда я его окликнул, вздрогнул всем телом, окинув меня испуганным взглядом. В этот момент раздался рингтон моего смартфона в кармане джинсов. Я поставил бокалы на столик, достал вибрирующий смарт и взглянул на ярко-оранжевый дисплей. Звонок был от мамы. Я нажал на кнопку вызова и вернулся в кухню.

====== Глава 25. ======

Тимур

– Мамуль, привет! Рад тебя слышать!

– Здравствуй, сынок! И я рада тебя слышать, дорогой! Как ты там?

– Да всё хорошо у меня, вам не о чем беспокоиться! А вы как?

– Да мы тут с отцом поговорили… в общем, мы хотим Новый год встретить в Домбае, на лыжах покататься. Вот и решили узнать, поедешь с нами? Мы были бы рады, ты уже давно с нами никуда не ездил.

– Я не знаю… Правда, неожиданно как-то. Вообще-то у меня сессия с девятого начинается, готовиться надо. Хотя… Давай я подумаю и завтра перезвоню, хорошо?

– Тём, мы завтра будем всё оформлять: путёвки, билеты… Двадцать девятого вылет. Так что у тебя времени подумать до часу дня.

– Хорошо, я понял, мам. Завтра позвоню. Привет отцу передавай. Целую тебя! Пока!

– До завтра, сынок! Думай! Спокойной ночи!

– И вам спокойной!

Это было неожиданно. Я не знал, что решит Пашка, но всё ещё надеялся, что мы проведём Новый год вместе. Правда, надежда моя была очень маленькой и таяла с каждым часом: я ни в чём по-прежнему не был уверен.

Постоял ещё в раздумьях у окна, вглядываясь в ночную темень, и вернулся в гостиную: Пашка всё так же сидел с угрюмым отстранённым видом, никак не отреагировав на моё появление.

– Паш? О чём задумался?

Он встрепенулся и мельком скользнул по мне взглядом:

– Так… Думал про то, что ты мне рассказал. С кем разговаривал?

– Мама звонила.

– Ты своим не говорил, что мы общаемся? – спросил он, глядя в пространство перед собой.

– Нет пока, как-то разговора не было. А ты бы хотел?

Пашка ничего не ответил, но мне показалось, что его это задело. Я опять чувствовал себя полным болваном: вроде ничего такого не сделал, но был виноват.

«Да, с Пашей непросто! Не знаешь, что от этого парня ждать в следующую минуту, к чему готовиться. То на мороз за мной босиком бежит, то убить готов, то, вот как сейчас, сидит мрачный и неразговорчивый. Может, это всё-таки последствия травмы?»

– Паш? Всё в порядке? Чёт у нас вечер мрачноватый получается. Тебя что-то тревожит?

Пашка молчал, переведя на меня насупленный изучающий взгляд, но всё же ответил:

– Много чего. Например, вот ты говорил, что хочешь… ну… как бы всё вернуть. А сам даже своим про меня ни слова не сказал. Как-то получается, что я тебе не так уж и важен: на словах одно, а на самом деле – по-другому. И как я могу тебе верить тогда? Тебе из дома звонят, а ты от меня на кухню убегаешь. Секреты…

«Действительно, глупо получилось!»

Это была привычка: я никогда не разговаривал со своими при Глебе, всегда уходил либо в комнату, либо на кухню, в зависимости от того, где в эту минуту мы с ним находились. Глеб никогда не высказывал своего недовольства, хотя я вёл себя, как подонок: мало того, что скрывал от мамы наши с ним отношения, так ещё и не стеснялся ему это демонстрировать. Хотя он был в курсе, что мама знала о моих «приоритетах». И вот эта привычка сыграла со мной злую шутку.

– Извини! Это было чисто автоматически, мне скрывать от тебя нечего. Не думал, что тебя это как-то заденет.

Я сел в кресло и, взяв бокал, сделал глоток.

– Я, Паш, очень хочу, чтобы у нас с тобой всё было общее – никаких тайн и секретов. Но ты от меня постоянно куда-то отдаляешься, о чём-то всё время думаешь, а мне ничего не говоришь, – я чуть улыбнулся. – Днём на меня с кулаками кинулся. Даже теперь не знаю, как мне себя с тобой вести, чего ещё от тебя ждать?

Пашка возмущённо хмыкнул, резко откинувшись на спинку кресла:

– По-твоему – я псих? Так, что ли?

– А что? – сказал, усмехнувшись. – Иногда бывает очень похоже. Я даже не удивлюсь, если проснусь вдруг ночью, а ты рядом с какой-нибудь колотушкой стоишь.

– Ага. Сегодня же так и сделаю, чё откладывать? – огрызнулся он с ехидцей.

Я не стал отвечать на его выпад. Разговор был глупым и неприятным нам обоим. Мне совсем не хотелось ещё больше усугублять эту непонятную мрачную атмосферу, витавшую в воздухе. Нужно было начинать как-то разряжать напряжённую обстановку.

– Паш, я вижу, что ты на меня за что-то злишься. Не знаю, что я сделал не так, но мне не хочется продолжать эту пикировку. Ну их нахрен, эти разборки! Завтра я обещал позвонить своим… Обязательно им скажу, что мы с тобой опять общаемся и что… Ты ещё не передумал насчёт моего переезда?

Пашка первый раз за вечер посмотрел на меня не как на «врага»:

– Даже и не думал передумывать. Тём, ты это… забудь о том, что со мной днём было. Я сам не понимаю, как так получилось. Только не спрашивай ни о чём. Мне сначала самому нужно разобраться. Потом, может… я сам скажу.

– Хорошо, Паш. Ты прости, что я тебя укусил. Не хотел так сильно, просто не рассчитал. Но тебя нужно было как-то остановить: ты меня жутко напугал.

Пашка притронулся к наклейке на щеке и поморщился:

– Больно! Может, мне укол от бешенства сходить сделать? Мало ли что, вдруг у тебя слюна ядовитая? – на полном серьёзе выдал Пашка, блеснув на меня язвительным взглядом.

– Что?

Я медленно встал и направился к мелкому наглецу.

– Укол, значит? Ну, тогда держись: я тебя сейчас всего искусаю для верности, чтобы не зря тебе жопу проткнули, или куда там они уколы свои ставят!

Пашка моментально включился в «игру» и, деланно-испуганно ойкнув, пулей вылетел из кресла, задев столик, отчего оба бокала опрокинулись, а бледная Маргарита растеклась по столешнице двумя липкими лужицами. Он рванул к лестнице, показав мне средний палец, и пропищал на бегу противным голосом:

– Ща, ага! Мечтай! Москва-Воронеж!

– Ах ты… мелкий!

Я в три прыжка проскочил по лестнице и у самой двери Пашкиной комнаты нагнал свою «жертву». Схватив за футболку, резко повернул к себе, сделав страшное лицо. Пашка упирался изо всех сил, но где там! Я припёр его к двери и держал крепко в кольце рук, пытаясь ухватить зубами за ухо. Пашка, смеясь и вереща, отпихивался, упираясь мне в лицо ладонями и вертя головой в разные стороны. Подурачась так минут пять, мы начали успокаиваться, но всё ещё оба посмеивались и прерывисто дышали: Пашка от перевозбуждения, а я – из-за Пашки, меня опять «повело».

Мы оба стремились к примирению, и эта наша игра в «догонялки» была попыткой разрядить обстановку и сгладить ситуацию, в которой мы оказались из-за Пашкиного непонятного мне «бзика». На самом деле очень хотелось поговорить с ним по душам, очень хотелось понять, что за тараканы сидят в его голове, не дающие ему жить спокойно. У меня было много вопросов, которые я хотел бы ему задать и получить на них ответ. Но слишком опасной была эта тема, и как начать об этом говорить, я не знал – Пашка был непредсказуем.

К тому же, как только я оказывался к нему ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, мне с большим трудом удавалось себя контролировать. И сейчас, захватив его в «плен», я растерялся. А Пашка, похоже, понимал что со мной происходит, ну, если и не понимал до конца, то, по крайней мере, подозревал, что у него есть надо мной некая власть. Мы уже не «играли», но всё ещё стояли в прежнем положении: я – не убирая рук, а он – не пытаясь меня отстранить. Я изо всех сил старался держать «лицо», а он испытующе наблюдал за мной. В его взгляде читалось любопытство, смешанное с ожиданием моих дальнейших действий. Хмыкнув и чмокнув его в нос, опустил руки и отстранился:

– Ладно, живи! Не стану я тебя кусать. Иди подержи кристаллик, где он у тебя?

Кажется, Пашка был разочарован.

«Он что, ждал что я опять целоваться к нему полезу? Нет уж! Я не насильник, малыш! Теперь ты сам попробуй проявить инициативу, а я подожду. Дольше ждал!»

– Под подушкой лежит.

– Ну, иди полечись. Я пока внизу всё уберу.

Пашка неопределённо фыркнул и зашёл в комнату, закрыв за собой дверь.

Этот идиотский день выбил меня совершенно из колеи. Я не понимал, что происходит, и поэтому не знал, как себя с ним вести. Ещё утром мне казалось, что нам осталось каких-нибудь несколько шагов на пути друг к другу, и вдруг всё опять вернулось назад. Да что назад? Всё вообще встало с ног на голову! У меня было такое чувство, что со мной играют, то притягивая, то тут же отталкивая, стоит лишь мне приблизиться. Это было похоже на тупик! Во мне самом сидело два человека. Один говорил:

«Плюнь на всё и уходи!»

Другой же успокаивал:

«Подожди, не торопись. Дай ему время!»

И я очень боялся не сдержаться и послушать первого. Решил подождать до Нового года, а до него оставалось всего несколько дней.

В этот день Пашку я больше не видел. После уборки прошёл сразу к себе, принял душ и, полазив с полчаса в интернете, лёг спать. Пашка тоже не подавал признаков жизни.

На утро мы почти не разговаривали: быстренько перекусив, разъехались по универам. Последние предновогодние деньки предстояли жаркими: у меня накопилось три хвоста, которые необходимо было срочно закрыть, чтобы не лишиться допуска к сессии. Утром позвонил маме сказать, что с ними не еду из-за проблем по учёбе и… из-за Пашки. Я ей сказал про Пашку. Сказал как есть – мы просто друзья. Пообещал, что позже поговорим об этом подробней, а сейчас просто нет времени. Мама не настаивала, как всегда. Такая уж она у меня – моя мама, всегда всё понимает с полуслова.

Следующие дни мы вели себя как обычно: как будто ничего и не было. Я всё-таки перевёз свои пожитки к Пашке, предупредив хозяйку, что съеду через месяц. За месяц она кого-то может найти, и наши «договорные» обязательства будут расторгнуты. Теперь комната уже не походила на гостиничный «Люкс» – появились мои личные вещи. Домовёнок Михеич вместе с фотографией двух деревенских пацанов заняли почётное место на комоде. Книги так и остались лежать в двух коробках, которые я убрал в шкаф, так как всё ещё не был до конца уверен, что проживу здесь долго, да и вообще ни в чём не был уверен.

Шли обычные будни: мы с Пашкой встречались только по утрам в спешке, перекусывая на ходу, да вечерами, вымотанные настолько, что зачастую, быстро поужинав, расходились по своим комнатам, почти не разговаривая. Учёба отнимала все силы и всё свободное время. Я закрыл два зачёта, а с третьим, похоже, назревали проблемы: никак не мог выловить преподавателя. У них так же, как и у нас – студентов, были свои какие-то незавершённые дела, и было не до нас – должников.

И всё-таки тридцатого мне это удалось – выловил и упросил замотанного препода выделить мне пятнадцать минут его драгоценного времени: последний зачёт был у меня в кармане.

«Фух! Теперь можно вздохнуть спокойно и подумать о вечере».

Я собирался сегодня провести романтический вечер с Пашкой: сходить куда-нибудь потусоваться, а потом – чем чёрт не шутит! – «утеплить» наши охладившиеся в последнее время отношения.

Позвонил Пашке, но его телефон почему-то не отвечал, возможно, он ещё был на лекциях. Настроения мне это не испортило:

«Ничего страшного, встретимся вечером!»

Отправился за покупками для вечера, а ещё за подарком для Пашки. Я уже давно решил, что ему подарю: машинку с дистанционным управлением: знал, что такая игрушка была его детской мечтой. И хоть мы уже были взрослыми «дядями», в душе всё ещё оставались мальчишками, не доигравшими в детстве. Модель для дрифта выбрал самую крутую, за семь «целковых» на радиоуправлении. Отоварившись ещё кое-чем в супермаркете, вернулся домой.

Шёл уже шестой час вечера, но Пашки дома не было. Решив, что в течение часа вернётся по-любому, быстренько переоделся, убрал подарок в шкаф и пошёл готовить ужин, но вот прошёл час, а Пашка так и не появился. Я начал беспокоиться, но всё ещё автоматически продолжал кашеварить. Есть хотелось уже нещадно, но терпел, дожидаясь Пашкиного прихода.

наконец всё было готово, я прошёл в гостиную, чтобы начать сервировать стол.

«Ничего страшного! – успокаивал себя. – Может, в универе что-то неотложное, и он не может позвонить из аудитории. А может, в пробке? Но тогда бы уже позвонил!»

Так ничего и не придумав, достал бокалы, красивые салфетки с ажурными краями под приборы, понёс к столу и тут увидел записку. Я не заметил её раньше, так как сразу прошёл на кухню. Опустился в кресло, продолжая держать в руках бокалы с салфетками, и тупо смотрел на белый, сложенный вдвое лист, уже начиная понимать, что там написано. Сидеть и смотреть дальше было глупо. Поднялся, унёс всё назад, взял в руки лист, развернул и прочитал чётко выведенные чёрным фломастером строчки:

«Уехал в Ключ. С наступающим!»

У меня не испортилось настроение – меня внутри просто выморозило. Сразу почувствовал жуткую усталость и пустоту. Больше ничего: никаких переживаний, никаких эмоций, никаких желаний.

Всё приготовленное осталось стоять на кухонном столе, я ничего не стал убирать в холодильник, не стал доставать мясо из духовки. Зачем? Не всё ли равно? Пусть стоит. Завтра выброшу… может быть. Потушил везде свет, поднялся к себе в комнату и лёг поверх покрывала.

«А чего ты ждал? Он тебе, кажется, ясно сказал, что уедет. Это ты там себе в голове чего-то строил, на что-то надеялся… Ты! Не он! Он тебя даже не спросил ни разу – где ты будешь, с кем ты будешь? Целовался с тобой? И что? Это ты его целовал, а он проверял свои ощущения. Проверил! И поехал в Ключ с Ксюхой отношения налаживать. Ты ему со своими охами-вздохами нахуй не нужен! Жить позвал? Ну и что? Ему нужен кто-то, чтобы не одному, вот он тебя и позвал, не с улицы же ему приводить первого встречного? Тебя он знает. Блять, Тимур, долго ещё ты будешь ходить в идиотах? Паша не вернётся! Он давно перестал быть твоим, и ему похер твои переживания, он о них даже не догадывается. Ты же у нас, бля, массовик-затейник! Ты же всегда бодр, блять, весел и всегда готов, как пионер, мать твою! На всё готов, чего Паша ни попросит. Блять! Кино – «Ужин с дураком»! А у него – жизнь с дураком. Сам себе выбрал эту роль – наслаждайся! Ты у нас, сука, рыбка золотая, которая на посылках! «Чего изволите?» и «Кушать подано!» – это твои пожизненные роли! Играет с тобой, как кошка с мышкой, а ты и рад: Паша успокоился, Паша повеселел, Паша поговорил, Паша покушал! Паша уехал и забил на тебя большой болт! Ему похер, что ты будешь тут один делать! «Поедешь в Ключ?» «Нет!» Всё – твои проблемы! Мои проблемы – не наши!»

Лежать больше не мог – внутри всё горело. Спустился вниз и взял из бара бутылку вискаря. Не выбирал, взял первое, что попалось под руку. Нужно было затушить этот огонь, заглушить боль, не дававшую свободно дышать. Открыл и сделал несколько глотков обжигающей жидкости прямо из бутылки. Огнём опалило горло и пищевод, обожгло пустой желудок. Задохнулся, закашлялся, на глазах выступили слёзы, которые, однако, не помешали сделать ещё один полузадушенный глоток. Откашлявшись и отдышавшись, сел в кресло и, побултыхав бутылкой в воздухе, отпил ещё.

Алкоголь больше не обжигал, а пряным теплом прокатившись по горлу, оседал на дне желудка, заполняя теплом всё тело – до кончиков пальцев. Я не считал, сколько раз прикладывался к бутылке, чтобы загасить жгучую боль в душе, сколько раз приторный запах ирландского самогона заполнял ноздри, постепенно освобождая голову от мрачных мыслей. В голове уже во всю хозяйничал хмель. Ещё несколько глотков подряд опять чуть не заставили закашляться, но меня уже было не остановить – я сделал ещё несколько глотков и… отделился от кресла.

Я парил в воздухе, не чувствуя собственного тела. Комната качалась, обстановка гостиной, стены – всё закружилось вокруг меня и начало расплываться, а на душе воцарилось спокойствие. Боль ещё где-то в глубине плескалась, но я её почти не ощущал: моё сознание уплывало из реала. Думать о чём-то не получалось: последние обрывки мыслей собирались стайками и улетали из моей головы, как птички на юг. Это сравнение мне показалось забавным, и я начал хихикать. Так, хихикая, я и заснул в кресле, уронив голову на мягкий подлокотник.

Паша

В пути я уже был два часа. Выехал – ещё был день, а сейчас уже темно. Зима – темнеет быстро. До Ключа оставалось ехать час с небольшим. Маму предупреждать не стал, решил появиться сюрпризом. Киндерсюрприз, блин! Бедная моя мама!

Эти дни для меня, наверное, были самыми тяжёлыми днями за последние несколько лет моей новой жизни: я измучил Тимура и измучил себя. Но я так решил. Возможно, моё решение было жестоким по отношению к нему, но по-другому не мог. О том, что я всё вспомнил, первой должна была узнать мама. Поэтому и молчал, и терпеливо ждал окончания семестра, когда смогу наконец уехать в Ключ. Почему она? Потому что, прежде чем вернуться к Тёме, я хотел ей рассказать про себя и про нас. Не хотел больше никакого вранья. Не хотел, чтобы меня представляли тем, кем я на самом деле не был.

Примет она меня, поймёт? – я не знал. Но надеялся, что примет. Ведь она же моя мама, она всегда была на моей стороне, каким бы засранцем я ни был. В любом случае она должна была знать про меня правду. Дальше я старался не думать – как будет, так и будет. Я хотел быть самим собой, как мой отец, как Марио и… как Тёмка. Хотя… передо мной он поначалу и выставлялся натуралом. Придурок, изводил меня: «Ты даже представить себе не можешь, как сильно я его, говнюка, люблю!» Я ему ещё это припомню!

И ещё нужно было расстаться с Ксюхой. Расстаться по-хорошему, без взаимных обид и упрёков. Я не винил Ксюху в её обмане – я её где-то даже понимал. Она, как дурочка, столько лет была в меня влюблена, что просто не могла не воспользоваться такой «классной» возможностью – моей амнезией – и выдать желаемое за действительное. Я же был как ребёнок с чистым листом в голове – пиши, чего хочешь. Вот она и «писала».

Почему я поверил ей, а не Тёмке? Да очень просто! Сейчас я это очень хорошо понимал: я бы на его месте, окажись он на моём (тьфу-тьфу!), вёл бы себя точно так же, даже ещё хуже, наверное, ещё бился в истерике. А он сходил с ума, переживая за меня. Убеждал, что он мой лучший друг, чуть ли не насильно заставляя слушать его рассказы о моей прошлой жизни и о нашей с ним дружбе. Наверное, просто забыл, что я баран упёртый по жизни. Если мне говорят «да», я в ответ говорю обязательно «нет», и наоборот.

Он-то видел во мне Пашку, а от меня, от того – «пашкиного» – почти ничего не осталось. Да что «почти» – совсем ничего. Я был пустое место – господин Никто. Как же он меня раздражал своим неутомимым напором! И как же я его люблю за это! То есть за это люблю ещё больше! А Ксюха… Она приходила и щебетала, как птичка. Её душа за меня не болела, она не мучилась, как Тёмка. Она была, наверное, счастлива, что я нихера не помню и верю всем её фантазиям.

Интересно, сколько она думала так протянуть? ЗАГС, ребёнок, и хер я куда денусь? Вот всё-таки правду говорят, что все бабы – дуры. Ну, может, и не все, но большинство – это точно! Столько лет потерять из-за своей глупой детской влюблённости, и в кого? В меня, бля, придурка и гея. Ха! Странно даже сейчас о себе так думать. Но сейчас я не думаю – я это знаю. Если ты родился обезьяной, ты будешь сидеть на пальме и жрать бананы! А если тебя выкрасят в чёрно-жёлтую полоску, назовут тигром и заставят есть мясо, ты всё равно полезешь на пальму и будешь жрать бананы. Потому что ты – обезьяна!

Но тогда я забыл, что я – обезьяна. А Ксюха изо дня в день «писала» мою новую биографию, в которой Павел Снегов был «тигром». И я ей верил. А как я мог не верить? Ведь это же «нормально» – быть «тигром». Мне и в голову не приходило, что может быть как-то по-другому. А Тёмка молчал. Приходил и… молчал, раздражая всё больше и больше своим тупым молчанием. И он видел, что мешает, и принял решение – отступиться. Ксюха выиграла. Победила. Победительница, бля!

Это как в той притче, когда по приказу судьи две женщины тянут за руки младенца. Кто перетянет, тот и заберёт ребёнка себе – значит он её сын. Мать, настоящая мать ребёнка, отпустила руку первая: ребёнку было больно, и он плакал. Она пожалела и проиграла. Тёмка тоже отпусти, не хотел рушить мой мир – мой новый мир, в котором его у меня не было. Он решил, что для меня так будет лучше, и совсем исчез из моей жизни. Наверное, ему было пиздец как не просто уйти. А я бы так смог? Смог бы, случись что, отпустить?

Вдруг машину повело в сторону, на встречную полосу. Я резко крутанул руль вправо, вырулил на обочину и остановился. Перед глазами всё плыло, а сердце так стучало, что готово было проломить грудную клетку. Посидел, приходя в себя.

«Нет, бля, надо кончать эту викторину: смог бы – не смог бы. Всё, больше не отвлекаюсь и слежу за дорогой. Я должен доехать и вернуться назад, к Тёмке, целым и здоровым, а не… по частям».

Посидел ещё с минут пять, глотнул минералки и тронулся дальше, уже подъезжая к пригороду Ключа.

«Подожди, Тём, я скоро – только туда и обратно, ты даже соскучиться не успеешь! Завтра к вечеру буду уже дома, с тобой!»

Тимур

Да… Правду говорят – утро добрым не бывает! Особенно если у тебя вместо мозгов – булавки. И они все открытые, торчат во все стороны и впиваются в тебя повсюду – в виски, в затылок – ворочаются там внутри и колются, и колются… А перед глазами всё плывёт и раздваивается. А во рту…

«Ох, дойти бы до ванны – попить водички и зубки почистить. Или не ходить? Нахрена мёртвым чистые зубы? А если я сейчас не попью воды, я точно сдохну! Оо-о! Голова раскалывается! Ты, Тёма, не человек! Ты Страшила из страны Оз с булавками вместо мозгов. Боже, шея вообще не двигается, тело, как у Дровосека – заржавело, всё ломит и не слушается! Бля, надо же так нажраться было, что до постели не дойти! Хоть бы уж тогда на диван, что ли, лёг, ебанат! Боже, как мне плохо!»

С большим трудом мне удалось доползти до кухни и выпить Упса с минералкой. А потом ещё много-много минералки, рассола, томатного сока и всё то же по второму кругу. Потом с быстротой молнии метнуться в туалет, чтобы всё это с нечеловеческими судорогами спустить в унитаз. Правду говорят, что с похмелья с утра хорошо помогает физзарядка, которую рекомендуется начинать с наклонов. Над унитазом.