Текст книги "Сделка с врагом. Ответ на измену (СИ)"

Автор книги: Рина Беж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

31.

Разве ж можно отказать, когда ребенок ждет. Маленький человечек, проживший на свете еще так мало, но переживший уже так много?

– Конечно, Альбина, я приеду.

Соглашаюсь без раздумий, откладываю телефон в сторону и только потом пересекаюсь взглядом с Арбатовым.

– Ты уверена, что тебе стоит это делать?

Отложив папку с документами в сторону, Руслан Германович откидывается в кресле и, сцепив пальцы домиком, как заправский психолог препарирует меня нечитаемым прищуром.

– Вы о поездке?

– А тебе предложили что-то еще?

Теряюсь. Что за странные наезды?

– Нет. А что вам не нравится?

– Многое, – звучит снисходительно, – особенно то, что я нашел время на встречу, а ты собираешься бросить меня одного. Как думаешь, часто мои любовницы из-за звонка чужих по факту людей прерывают свидание и срываются с места, оставляя меня голодным?

– Я вас накормила, парирую возмущенно.

Ловлю ехидный взгляд, усмешку, а-ля «Ты поняла, чего сейчас сказала, девочка?», еще раз, но медленнее, проматываю в голове фразу целиком, осознаю двойной подтекст и краснею, как помидор.

Сказать, что опешила – промолчать,

Вот же Сатана! Как только язык поворачивается?

– Руслан Германович, так два часа уже прошло, – подаю голос.

Продолжение: «Вы уверены, что вас на большее хватит?», благополучно проглатываю, но, судя по оскалу, считать мои мысли ему удается.

– Хочешь, опытным путем проверим: много это или мало? – интересуется мужчина, наклоняясь вперед и облокачиваясь на стол, который находится между нами.

Обычный разговор вначале, внезапно он сворачивает в неожиданную сторону.

Руслан Германович, в привычном состоянии неизменно демонстрирующий отчужденность, недовольство и скуку то есть себя настоящего, вдруг преображается.

В его глазах теперь плещется совершенно иной коктейль. Безумный. Будоражащий.

В нём опасность миксуется с влечением, приправленным толикой откровенной похоти.

Меня от этого как будто в кипящую воду окунают:

Становится горячо. Слишком по нервам. Но ужаснее всего, что на мужское начало откликается женская суть. Внизу живота оживает знакомое томление, а грудь делается настолько чувствительной, что кружево бюстгальтера начинает раздражать.

Самообладание под тяжестью дерзкого графитового взгляда Арбатова порывается сбежать в дали дальние, и лишь сила воли заставляет его не дурить и держать оборону.

– Спасибо, но я, пожалуй, воздержусь, – отвечаю, не узнавая собственный голос и теряясь в догадках: что же послужило толчком к неприкрытому проявлению мужского интереса с его стороны.

А интерес появился. Я заметила. И это не шальные игры бурной фантазии. За всё время знакомства, пусть и непродолжительного, понять сложную натуру Арбатова немного сумела. Он часто жонглирует людьми, но редко своими эмоциями.

Сатана проводит языком между верхними зубами и губой, после чего с едва уловимой улыбкой поучительно парирует:

– Воздержание, Арина, не приносит пользы.

Господи! Спаси и сохрани меня, грешную!

Единственное, что приходит в голову – плавненько сменить тему, и аккуратненько подвести «любовника» к мысли, что отпустить меня к больному ребенку всё-таки стоит.

– Руслан Германович, а у вас дети есть? – спрашиваю, смущаясь и запинаясь.

По ехидному хмыканью догадываюсь – плавненько и аккуратненько виделось только в мечтах. В реальности вышло топорно и со звоном, как у слона, заглянувшего в посудную лавку.

– Есть. Двое.

Не знаю, что удивляет больше: то, что он всё же отвечает на вопрос, или то, что содержит его ответ.

Между тем, Арбатов продолжает.

– Максу девятнадцать, Зосе пять.

– О-о-о, здорово, – выдаю искренне.

Вот бывает такое, что достаточно одной интонации, перелива голоса, чтобы понять: для мужика дети – не просто отметка в паспорте, а гордость и любовь.

Непробиваемый Руслан Германович своих отпрысков обожает.

И это подкупает, но.

– Девятнадцать? А вам тогда…

– Тридцать шесть, – усмехается и глядит выжидающе. – Только не строй никаких логических цепочек в своей умненькой головке. Я в разводе десять лет.

– Да я и не.

Стыд заполняет все чакры под завязку, потому что оно помимо воли думается и считается.

Какие щеки? У меня уши и шея пылают, хоть лед прикладывай.

– Если интересно, могу про личную жизнь рассказать, – вкрадчиво-убаюкивающий тон окончательно пригвождает к месту.

– Спасибо. Н-не надо.

`Отвожу взгляд, изучая собственные колени.

Хочется провалиться сквозь землю. Неловко до ужаса.

– А что предпочитаю на завтрак, интересует? – смеется в открытую.

– Спасибо, нет.

Вот это я – молодец, хотела аккуратненько поговорить. В итоге ковырнула в личном так ковырнула.

Понятное дело, Арбатов мне сам это позволил. Иначе фиг бы я хоть слово из него вытянула. И всё равно неудобно.

– Ладно, Арина, – еще минуту назад веселый голос становится сухим и деловым. —Поезжай к своей подопечной, раз так рвешься. Только будь аккуратна. Смотри чтобы Сергей был везде рядом.

Больше ни слова не говоря, Сатана покидает гостиную, а через минуту слышится хлопок закрывшейся входной двери.

Вот и понимай его как хочешь. Не то разозлился, не то просто пошел на встречу просьбе.

Впрочем, времени на раздумья себе не оставляю. Сайгаком несусь переодеваться, а после почти бегом вниз, к машине. Охрана, явно уже получившая распоряжения «сверху», кивает и трогается за мной следом.

Перед клиникой заезжаю всего в одно место – детский магазин. По совету продавца покупаю музыкальную игрушку, которую будет удобно держать в руках лежачему ребенку, и снова в путь.

Альбина встречает в фойе на первом этаже. Улыбается, потирает ладони и как-то немного нервно поглядывает в сторону Сергея.

Уверяю себя, что мне просто кажется. Выводы делать не спешу.

Пока идем к палате, стараюсь отвлечь женщину расспросами. Она охотно включается в беседу, рассказывает про девочку, про внимательность врачей и отзывчивость медсестер, описывает прекрасные условия пребывания в медучреждении, переключается на Стрельцову, заведующую детским домом, и ее помощь.

Говорит, не переставая, а перед нужной дверью притормаживает и обращается к Сергею:

– Простите, Катюшка сейчас не спит и может испугаться постороннего. По возможности, сильно к ней не приближайтесь.

Охранник соглашается и осматривает палату, стоя на пороге. Убедившись, что подозрительных лиц нет, застывает статуей в коридоре. А я прохожу внутрь.

Малышка действительно не спит. Заметив меня, сразу узнает. Улыбается, тянет ручки. От игрушки приходит в восторг.

Провожу с ней время, не глядя на часы, обсуждаю с Альбиной ход восстановительных процедур. А когда девочка засыпает не выдерживаю постоянных вздохов и нервных жестов и спрашиваю прямо:

– Что случилось? Я же вижу, что вы постоянно дергаетесь.

– Арина Алексеевна, простите, миленькая. Мы не могли ему отказать. Понимаем же, что без его итоговой подписи Катерине деньги бы не выделили, да и в будущей реабилитации многое от него зависит:

О, дальше можно не продолжать. О ком идет речь, становится кристально ясно, как и то, почему Зотов сегодня мне не звонил.

Он планировал встречу. Личную

По всему выходит, что та состоится.

– И где сейчас меня ждет Роман Сергеевич?

Злиться на Скворцову не вижу смысла. Не она, так кто-то другой все равно бы подобное провернул. Раз муж на это нацелился, то своего добьется. Зотов упорный.

– На первом этаже. В кафетерии.

Альбина заламывает руки, бледнеет, краснеет и прячет глаза, а потом, еще раз извинившись, выходит за дверь. Когда я следом за ней покидаю палату спящей Катюшки, первое, что отмечаю, Сергея в коридоре нет.

Его вообще нигде нет. И телефон его не отвечает.

Зато Зотов в кафе сидит. У столика возле окна. Заметив меня, уже не отводит немигающий взгляд. Смотрит жадно, будто вокруг никого больше нет. И в то же время с каким-то щемящим надрывом в серых радужках, словно по душе трещина прошлась.

А ведь она прошлась. Мы оба это знаем.

Разворотила трещина и его душу, и его жизнь.

Это по мне Измайловы катком проехались. А Ромку еще и за руль того катка посадили, без спроса сделали соучастником.

– Моя охрана где? – интересуюсь, приблизившись и сев за столик.

Голос звучит ровно, никакой паники или беспокойства я не ощущаю.

– С ними всё в порядке, не переживай. Просто я хотел, чтобы они не мешали.

Ну да, правильно. Захотел – приставил, захотел – убрал. Везёт мне на мужчин привыкших легко играть другими людьми.

Зотов

Арбатов

Измайлов где-то рядом.

– Что ты хотел, Рома? Я слушаю, говори, – откидываюсь на спинку стула и прошу у подошедшей официантки стакан воды. Точно такой же стоит и у мужа. Больше ничего.

Странное дело, но после диалогов с Сатаной, где каждая фраза – опасное скольжение по грани, с Зотовым мне легко. Нет давящей ауры, нет эмоциональных качелей.

Правда удивляет он так, что земля из-под ног уходит.

– Ариш, нам нужно развестись. Срочно. Желательно прямо сегодня.

Хорошо, что не успеваю поднести стакан к губам. Риск опрокинуть или подавиться —сто процентов.

– Что? – выходит придушенный сип. Иначе описать собственный пропавший вдруг толос не выходит – Это шутка?

– Нет, Ариш, – Зотов смотрит прямо и так, как смотрят люди, всё для себя решившие.

Становится страшно.

Жутко страшно, особенно когда Рома вдруг продолжает.

– Я даже рад, родная, что ты попала под защиту Арбатова. Он – нормальный мужик. Тебя в обиду не даст. Это главное.

– Ты что такое говоришь?

Но Зотов будто не слышит.

– Сейчас поедем в ЗАГС. Оформим документы на развод задним числом. С мировыми судьями твой адвокат потом сам все порешает, не волнуйся. После этого к нотариусу. Подпишем договор дарения.

Не волнуйся?

Не волнуйся? И…

Да меня от каждой новой фразы всё больше потряхивает.

– Какой договор дарения? Ты о чём?

– Я отпишу тебе всё имущество. Этакая страховка, чтобы ты была обеспечена, а моему наследнику, точнее его родственничкам, – Рома выплевывает последнее слово, будто оно жжет ему рот, – ничего не досталось, даже если со мной что-то случится.

– Зотов, ты о чем? – не прекращаю попытку достучаться до всё ещё мужа.

– В случае моей смерти, Ариш, подумай, кому достанется всё, чем я владею? А еще вспомни, что Измайлов не может иметь детей.

– Рома, ты что? Умирать собираешься?

А вот теперь потряхивает. Конкретно так.

Да, Зотов – мудак и кобель, но смерти ему я не желаю. Ему – нет, определенно.

– Нет, родная, не собираюсь. Моя цель – вывести Влада на чистую воду. Раскрыть все его махинации. Отнять у него всё, чем он дорожит. Лишить любимого детища —«Алмаз-Х».

– Но это опасно, – озвучиваю то, что и дураку понятно.

– Я знаю, чем рискую, поэтому и хочу для начала обезопасить тебя.

Не слушая возражений, Зотов тянет меня на улицу. Просит сесть в его машину, которую подает Макс.

Отказываюсь и отступаю к своей

– Я поеду следом, – заверяю, глядя в серые глаза.

Не обманываю. Так и планирую сделать. Потому что Ромка в этот момент настолько открыт, что его видно насквозь. Выкидыш, спровоцированный его «друзьями», не просто его шокировал, он его раздавил, втоптал в землю, размазав тонким слоем.

– Не хочу бросать машину, а потом возвращаться, – поясняю решение.

Зотов кивает. Отдает охране приказ ехать вперед, а сам забирает мои ключи и садиться за руль ласточки.

– Ариш, я поведу. Так будет быстрее, чем объяснять путь, – произносит уже трогаясь с места. – А ты пока можешь набрать Арбатова и успокоить. Думаю, его хлопцы уже очухались и подняли шум, что тебя нигде нет.

В раздумьях, стоит ли беспокоить Сатану, все-таки отыскиваю его номер в

справочнике. Успеваю ли нажать на зеленую иконку соединения или нет – уже на

знаю.

События развиваются слишком быстро и слишком страшно.

Мою машину на почти пустой трассе подрезает неизвестно откуда выскочившая тонированная приора. Чтобы избежать столкновения, Зотов резко бьет по тормозам.

От встречи с лобовым стеклом спасает лишь ремень безопасности. Взвизгнув от страха, цепляюсь за него обеими руками, и в этот же момент происходит странный треск, после чего машина перестаёт слушаться водителя, набирая скорость.

– Твою мать, тормоза отказали, – рык Зотова еще звенит в ушах, когда впереди появляется крутой поворот, в который, уже понятно, войти мы не сумеем.

32.

– Родилась в рубашке, – первое, что слышу, начиная улавливать посторонние звуки.

– Молодец, девочка. Давай, милая, приходи в себя.

Резкий запах аммиака обжигает слизистую, заставляя дернуться и задышать чаще.

– Тихо-тихо, вот так. Всё хорошо. Не двигайся пока, – чужие руки фиксируют плечи не позволяя встать или повернуться. – Полежи спокойно. Мне нужно тебя осмотреть и обработать рану на голове, – женский голос незнаком, но сочится участием и состраданием. – Думаю, сотрясение точно есть.

Не знаю, есть или нет, но звон в ушах стоит жуткий, а еще тошнит, и картинка то и дело плывет Стараясь сосредоточиться на словах, смаргиваю пелену, замечаю знакомую синюю форму медиков, а потом и лицо женщины лет пятидесяти. Доброе лицо, открытое, со смешными спиральками волос.

– С возвращением, – улыбается она, встречая направленный на нее взгляд, а затем, обернувшись куда-то в сторону, требует подать перевязочный материал и плед.

– Рома... со мной был... мой муж... он... – во рту ужасно сухо. То и дело приходится делать паузы, чтобы сглотнуть и смочить горло. – Что с ним?

– Жив.

Короткое слово. Всего три буквы. А сколько в нем силы и энергии. Дышать сразу становится легче. Будто камень с груди спадает.

Брать на себя чужую смерть. Да не дай, бог.

Картинка, когда дерево летит на меня и только в последнюю минуту уходит с траектории – четко стоит перед глазами. Я точно знаю, оно предназначалось мне.

Авария предназначалась мне. Зотов попал под раздачу случайно.

Но при этом не запаниковал, а взял на себя самое сложное. Попытался удержать машину на трассе и снизить скорость ручным тормозом. В такой же ситуации я бы однозначно растерялась и убилась.

А Ромка... он еще и руль под конец вывернул, чтобы взять удар на себя.

– Точно жив? Я могу его увидеть?

– Обязательно увидите. В клинике. Насколько я понимаю, у второго пострадавшего состояние критическое. Ему нужна срочная госпитализация. Да вон, видите, карета реанимации уже отъезжает.

Медик, убедившись, что переломов нет, и я чувствую конечности, помогает немного приподняться. Именно в этот момент мимо с мигалками и сиреной, набирая скорость, пролетает та самая машина, внутри которой за жизнь Зотова борется бригада врачей.

– Он точно жив?

Кривлюсь от боли в грудной клетке, но пытаюсь сохранить сидячее положение, а не завалиться назад.

– Жив, голубушка, жив. Покойников с включенными сиреной и «люстрой», поверьте мне, на скорой не возят. Им спешить уже некуда.

Где-то глубоко в душе понимаю, что это своеобразный медицинский юмор, но улыбаться совсем не тянет. Зато поплакать – жутко. Но держусь.

Кусаю губу и держусь. Хотя пережитое постепенно начинает накрывать. Эмоции догоняют, обрушиваются шокирующими фрагментами и тестируют на прочность силу воли.

– Так, ладно, давайте-ка проверим ваши реакции и, если все в порядке, потихонечку дойдем до машины.

– Никаких дойдем. Проверяйте, а после я сам донесу, – басовитый голос Сергея заставляет дернуться, от этого скривиться, но все же поднять голову.

Не знаю, откуда появляется охранник, но честное слово, я очень рада его видеть живым и здоровым. Как и остальных, что, выбравшись из машин рассредоточиваются по периметру.

– Ты в порядке, – выдыхаю, встречаясь с мужчиной взглядом, на что тут же получаю кривую ухмылку и убежденное:

– Ненадолго, Арина Алексеевна. Руслан Германович уже пообещал мне открутить голову, как и всем остальным, кто проморгал охрану Зотова. Хороший нам урок Роман Сергеевич преподал. Утер нос за колеса.

Губы непроизвольно кривятся в понимающей улыбке. Да, в этот раз муж оказался хитрее.

– Чем они вас?

– Хлороформом. Не ожидали, что догадаются в одежду медбратьев переодеться.

Расслабились.

Хмыкаю и переключаюсь на фельдшера, которая только и ждет, чтобы продолжить осмотр. Выполняю всё, что она просит, и стараюсь не шипеть от боли в ребрах. Вроде как те целы, но гематомы обширные.

Сергей остается рядом, кому-то звонит. По тому, как кратко, но емко обрисовывает ситуацию, догадываюсь об имени второго собеседника.

– Полиция подъехала, я отойду ненадолго.

Телохранитель просит, чтобы никуда не перемещалась самостоятельно, дает бутылку с водой и быстрым шагом отходит в сторону моей ласточки. Там уже во всю наматывают круги люди в погонах. Осматривают, фотографируют, делают какие-то замеры и записи, заглядывают в салон.

Стараюсь видеть только мужчин, но не транспорт, который теперь является грудой искореженного железа, не подлежащего к восстановлению.

БОЛЬШОЙ и страшной грудой, внушающей ужас. Потому что левая сторона «морды» большей частью отсутствует, смявшись в гармошку и частично уйдя в салон. Вот тебе и не убиваемый супер-японец. А если бы это была обычная машинка, а не подарок дяди-перестраховщика, выбравшего мне самую надежную модель?

Совершенно не помню, как меня из нее доставали. И сколько времени я была без сознания.

– Шестнадцать минут, – отвечает медик и защелкивает чемодан.

Оказывается, вопрос задаю вслух.

– Откуда вы.

Странная точность удивляет.

Обычно ведь как? Мы всё округляем десятками. Минимум, шагом в пять.

Пять минут, десять, пятнадцать, час... а тут шестнадцать.

– А вы разве не помните? Вы же с кем-то разговаривали в момент аварии. Вот тот человек всех на уши и поднял. Обычно по две кареты на один вызов редко выезжают. Только если известно, что много людей пострадало. А тут распоряжение с самого верха.

Дальше не слушаю, теряюсь в мыслях.

Арбатов. Только он мог.

Правильно. Я собиралась звонить ему, но отвлеклась на дорогу. А потом резкий рывок, когда Зотов затормозил... По всей видимости я сильнее сжала телефон и пошел вызов.

Господи, представляю, как он разозлился, поняв, что происходит.

Словно услышав, что думаю о нем, Сатана дает о себе знать.

– Арина Алексеевна, ответьте. Это Руслан Германович, – Сергей вновь подходит неслышно, протягивает обычный кнопочный телефон и, будто извиняясь, добавляет. – Ваш мобильник, к сожалению, в дребезги.

Киваю. Забираю гаджет и отвожу глаза. Жутко стыдно, что так сильно трясутся руки.

– Слушаю, – голос почему-то проседает, а еще ком в горле разрастается.

– Арина, как ты девочка?

Не знала бы, что это точно Арбатов, ни за что бы не поверила, что он умеет ТАК говорить. Короткая фраза, а прошивает насквозь.

– Плакать хочется, – говорю, как есть, и губу прикусываю.

Она, зараза, такая, тоже трясётся, как и руки.

– Раз хочешь плакать, значит, будешь, – странное обещание странного человека.

Хотя, это же Сатана, он всегда выбивается из толпы. – Только, Ариш, потерпи чуть-чуть. Погоди до больницы. Я сейчас тоже туда подъеду и предоставлю тебе для этого своё плечо.

Прикрываю глаза и помимо воли улыбаюсь.

– А друге плечи использовать нельзя?

– Вот видишь, какая ты умница. Всё сама знаешь. Передай трубочку Сергею и ни о чем не переживай. Разберемся.

Разберемся.

Звучит так просто и вместе с тем так уверенно, что сомнения уходят прочь. Арбатов слов на ветер не бросает. Если сказал, сделает.

– А Рома?

Не знаю, почему адресую этот вопрос именно ЕМУ. Наверное, потому что в моей части вселенной всеми делами в последнее время реально заведует он.

– Его уже готовят к операции в той же клинике, куда сейчас отвезут и тебя. Всё, Ари давай, милая, приезжай. Я жду.

В следующие несколько дней, что провожу в клинике под наблюдением врачей которые не отпускают меня домой, потому что перестраховываются, я часто вспоминаю этот разговор и всё больше убеждаюсь, что впервые Руслан Германович не отдавал команды, а уговаривал.

А те первые минуты, когда он вошел в мою палату.

Бывают в жизни такие моменты, которые мы особо бережем. Нанизываем их на нитку памяти, прячем глубоко в сердце и храним, как особое сокровище.

Сатана бесшумно входит в палату, закрывает за собой дверь и прислоняется к ней спиной. Стоит так несколько минут, наблюдая за мной, после чего медленно подходит и приседает на корточки. А дальше... так странно.

Едва касаясь, он трогает мое лицо. Костяшками касается дуг бровей, подушечками пальцев гладит щеки, скулы, губы. Поправляет волосы.

Обрисовывает подбородок, раковину уха. Только височную часть избегает, где наложена повязка.

Долго. Нежно. Трелетно.

– Рус.

Зову, но он запрещает.

– Тш-ини...– поглаживает большим пальцем нижнюю губу.

Склоняется ниже. Смотрит, не моргая.

Не могу объяснить, но тишина кажется громкой, говорящей за нас. Напитанной эмоциями под завязку звенящей, пронизывающей насквозь. За молчанием мужчины таится что-то настолько глубокое, мощное, что тело замирает, подчиняясь не озвученным просьбам.

Он не спешит. Плавным движением стягивает одеяло к коленям, прихватывает низ больничной рубахи и тянет ее вверх. Стыдливый румянец опаляет щеки, когда перед глазами Арбатова предстают синяки на животе и ребрах.

Не знаю откуда, но я точно знаю, что он видит е этот момент не мое, покрывшееся мурашками тело, а гематомы, ссадины и повязки.

– Руслан.

– Тиши.ши... всё хорошо, Ариш... всё хорошо.

Озноб охватывает спину и не отпускает. От внутреннего напряжения потряхивает. А потом Сатана почти невесомо касается самого краешка особо пострадавшего участка тела, и я понимаю, что его руки дрожат.