Текст книги "Вздымающийся ад (сборник)"

Автор книги: Ричард Штерн

Соавторы: Ханс Кирст
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

– За ту летнюю ночь я сблизилась с Хорстманом больше, чем с кем бы то ни было, – начала свои откровения Генриетта. – Хорстман понял всю безысходность моей предыдущей жизни. И он понимал, что сам в таком же положении.

Сумрак проникал в комнату, мебель и стены словно теряли свои очертания.

– Когда уже приближался рассвет, мне захотелось пройтись до пристани. Я огляделась в поисках провожатого, но почти все гости куда–то исчезли. И Амадея нигде не было. И тут рядом со мной появился Хорстман. Не говоря ни слова, он пошел за мной к мосткам. Там была приготовлена бутылка шампанского, как когда–то… Господи, сколько же минуло лет? Пятнадцать? Двадцать? За эти годы многое изменилось в отношениях между мной и Анатолем, мы растеряли наши былые чувства… Наверное, я плакала. Тихо, только слезы текли по лицу.

И Хайнц понял, что со мной происходит. Подсел ко мне, словно собираясь поддержать меня, которая ему в матери годилась. И потом вдруг сказал: «Я больше видеть это не могу!»

А я ответила: «Не нужно, прошу вас, оставьте меня одну!»

Но он не тронулся с места, только сказал: «Поймите, я не могу спокойно смотреть, когда человека обижают и унижают. Он вас использовал, и теперь собирается избавиться. Это отвратительно. Со мной произошло то же самое. Но я буду защищать и себя, и вас! Пущу в ход все средства, что у меня есть и еще будут!»

– Теперь понимаю, – тихо заметил фон Гота. – Это был какой–то напряженный до крайности и небезопасный позыв человеколюбия.

– Любовь, – грустно остановила его Генриетта, – в любой жизненной ситуации несет с собой опасность. Но человек не должен из–за нее лишаться жизни.

* * *

Мнение Рут К. об Анатоле Шмельце:

– Мой муж – архитектор, известный и в международном масштабе. Шмельц познакомился с ним и часто нас навещал. При этих визитах с ним познакомилась и я. И очень скоро почувствовала к нему искреннюю симпатию. Он необычайно чуткий человек. Любовь – главный смысл и светоч его жизни. Он жаждет любить и быть любимым. Никогда не забуду, как однажды поздно вечером у него вдруг вырвался отчаянный вопрос: «Есть ли хоть какой смысл в моей жизни, которую я трачу таким образом?»

А мой муж, который тоже любил Анатоля, сказал мне: «Этот человек слишком хорош для нашего мира. Эти гиены вокруг него чуют его слабость, знают бесконечную доброту и бесстыдно ею пользуются. И Анатоль все платит и платит, ничего не получая взамен, и прежде всего того, что ему нужнее всего, – любви!»

* * *

Из доклада доктора юриспруденции Штайнера генеральному прокурору доктору юриспруденции Гляйхеру:

«Я ознакомил Вардайнера и Гольднера с решением о возбуждении уголовного дела. А также сообщил им основные положения закона. После этого предложил дать объяснения.

Вардайнер, как отмечено в стенограмме, заявил:

– Не намерен слушать ваши измышления и тем более отвечать вам. Ваше поведение – типичное превышение власти!

Гольднер отреагировал так:

– Вы явно из юридических крючкотворцев и попали по верному адресу, ведь я – каждой бочке затычка!

Теперь нам нужно с обоими задержанными провести предварительное слушание. Существует опасность, что это не уложится в установленные законом двадцать четыре часа. Особенно поскольку оба, несмотря на неоднократные требования, не сообщили имена своих адвокатов».

* * *

Ознакомившись с докладом, доктор Гляйхер спросил:

– А что выяснила полиция?

– Достаточно, чтобы подтвердить и даже дополнить имеющиеся доказательства. Факты говорят о том, что Вардайнер не меньше пяти раз встречался в квартире Карла Гольднера с несовершеннолетней Ингеборг Файнер, которая является его подчиненной, – ответил доктор Штайнер.

– А что насчет родителей этой девицы?

– Они готовы подать в суд. Заявление у нас уже есть.

– Прекрасно, коллега! – обрадовался доктор Гляйхер. – Теперь осталось только заставить эту Файнер дать показания в том же духе – и дело сделано!

* * *

Капитана Крамер–Марайна вызвали по радио на место аварии с пятью трупами. Когда, разобравшись в этой трагедии, он вернулся в гараж Шмельца, его встретил хмурый Вайнгартнер.

– Чертовски крепкий орешек, капитан. Гараж и мастерская стерильны, как операционная. Этот тип промыл все щелочью и даже кислотой. Чистота – его слабость, как он утверждает.

– Насколько я знаю, вы тут работаете всего два часа, – сказал капитан.

– И за это время мы не нашли абсолютно ничего!

– Ищите дальше! – распорядился капитан. – И даже если это займет весь день, найдите то, что нужно!

Тут Крамер–Марайн заметил Ханса Хесслера, стоявшего у гаража, словно готового по первому призыву прийти на помощь. Неподалеку от него незаметно держался Ляйтнер.

– Мы с вами знакомы? Хесслер кивнул:

– Тогда еще вы были лейтенантом.

– Теперь припоминаю. – Капитан чуть отступил, словно желая лучше разглядеть Хесслера. – Дорожное происшествие с одним погибшим, вашу вину доказать не удалось. Вы тогда якобы сбили какого–то зверя и вышли сухим из воды. Как вы считаете, на этот раз история повторится?

* * *

– Значит, вы о Хансе Хесслере не знаете ничего, кроме того что он отличный шофер. И для вас он просто работник, как любой другой. – Так Циммерман завершил серию вопросов, на которые вынужден был отвечать Шмельц. – Или я должен понимать это так, что вы о нем и знать ничего не хотите, что вас не интересует, что он за человек и чем занимается?

Шмельц, лежавший в постели в спальне баронессы, обиженно покосился на Циммермана.

– Неужели вы не понимаете, что я болен, что моя жизнь – настоящий крестный путь?

– Не понимаю и верить этому не хочу, – резко оборвал его комиссар.

Шмельц, которого неутомимый Циммерман допрашивал уже почти час, успел выпить две бутылки минеральной воды, подкрепив ее почти полбутылкой виски. Глаза у него налились кровью.

– Вы делаете вид, что за рулем машины и за дверью спальни вам прислуживает любезный, преданный и честный

Хесслер. И не желаете допустить, что человек этот способен на любую мерзость.

– Но, комиссар, поймите, я же человек, который любит жизнь, природу и людей и доверяет всем вокруг, – защищался Шмельц. – И чем мне платят за добро? Тем, что никто меня не понимает и никто не любит!

– Все эти ваши излияния в точности соответствуют ситуации, в которой вы оказались, – заметил Циммерман. – Как сказано в Библии, вы умываете руки и теперь невинны, как агнец, ведь вы всегда хотели как лучше. А то, что у других руки в грязи и крови, вас не касается! Ваши–то – чисты!

– О чем вы говорите?

– Да вы прекрасно знаете. Все это время мы ведем речь только об одном человеке. О вашем Хансе Хесслере.

* * *

К прокурору Штайнеру доставили Ингеборг Файнер. Опытный юрист был несколько удивлен, когда перед ним предстала нежная, очень красивая девушка, словно сошедшая с одной из картин Мюнхенской галереи.

Отечески улыбаясь, Штайнер предложил ей сесть. Потом попытался убедить, что способен понять человеческие слабости и что с ним можно говорить совершенно откровенно. Хотя она, конечно, понимает, что вся эта печальная ситуация…

– А что в ней печального? – с виду наивно спросила Ингеборг.

– Ну, необычна уже даже разница в возрасте, фройляйн Файнер…

Но фройляйн Файнер продолжала тем же тоном:

– Послушайте, ну кто сейчас судит так старомодно? Он нравился мне, а я ему. Этого ведь достаточно?

– Милая фройляйн Файнер, – поучающим тоном начал прокурор, – ввиду своей молодости вы не можете как следует осознать, что существуют определенные требования морали и права, за соблюдением которых мы следим.

Штайнер вошел в роль ангела–хранителя, оберегающего невинность юных дев.

– Вы работаете в отделе объявлений «Мюнхенских вечерних вестей», и Вардайнер – ваш работодатель, так? С правовой точки зрения вы находитесь в зависимости от него как подчиненная…

– Да, в редакции я от него завишу, но* только не в постели, – без обиняков заявила Ингеборг. – Там это мое сугубо личное дело!

– Вы ошибаетесь, законодательство смотрит на это иначе. Но вам не нужно беспокоиться. Вас непосредственно это не касается, вы выступаете в этом деле как жертва совратителя. Я уже объяснил это вашим расстроенным родителям.

– Да что они понимают? Они живут позавчерашним днем!

– Но они собираются подать на Вардайнера в суд!

– И я должна быть этому свидетельницей? – взвыла Ингеборг. – Да никогда! Не добьетесь! Я сплю когда хочу и с кем хочу. А вот с Вардайнером… Нет, этого вам не понять… у нас все было по любви!

* * *

Закончив свою беседу со Шмельцем, Циммерман снова вернулся в гараж, где обнаружил нервничавшего капитана Крамер–Марайна и донельзя расстроенного Вайнгартнера. Из–за их спин с победоносной ухмылкой выглядывал Хесслер.

В углу за мусорными ящиками они наскоро обменялись мнениями. Нервозность нарастала еще и потому, что время подошло к шести. Между спорящими криминалистами и Хесслером стеной стоял инспектор Ляйтнер.

– Комиссар, – сказал Крамер–Марайн, – если вы будете нас подгонять, будет еще хуже. Делаем все что можем!

– Но мне результаты нужны как можно скорее!

– Вам всегда все нужно срочно, я уже знаю! Но не нужно нас напрасно подгонять. Всему свое время. Особенно когда речь идет о таких деликатных вещах.

– И вы еще вообще ничего не нашли?

– Нашли мы более чем достаточно, – вступил Вайнгартнер. – Прежде всего, на машине полностью заменили резину. Кроме того, мы установили, что автомобиль ремонтировали. Правое переднее крыло, передний бампер и фару.

– Но когда производился этот ремонт, сказать не можете, – подхватил Циммерман. – Было это вчера, три дня или неделю назад… И следов крови тоже не нашли?

– И не могли, – пояснил Вайнгартнер. – Эту машину за последние дни несколько раз тщательнейшим образом мыли.

– Но, комиссар, вы ведь не ждете, что мы сотворим вам чудо? – снова набычился капитан Крамер–Марайн.

– Чудо? Разумеется, этого я от вас и жду, – ответил Циммерман. – А если не дождусь, мне поможет один господин с прелестным псом, которого вы, капитан, конечно, знаете. Прошу через полчаса прибыть в полицай–президиум, посовещаемся, что делать дальше.

* * *

Комментарий Карла Гольднера:

– Мне кажется, в этой стране, чтобы иметь право высказываться, нужно испытать все, в том числе тюрьму. И мне такой опыт тоже не помешает. Чем черт не шутит, вдруг я когда–нибудь опишу свои впечатления под заголовком «Комментарии из–за решетки». Притом вначале я был весьма разочарован – слишком уж все не соответствовало моим представлениям о тюрьме.

Не было там ни грубых бесчувственных надзирателей, никто на меня не орал и не пинал под зад. Напротив, приятные лица, дружелюбное отношение… Один даже попросил у меня автограф для своей жены, мол, они оба обожают мои статьи.

Потом мной занялся прокурор Штайнер. Меня немало удивило, что в таком молодом возрасте он уже такой прожженный тип. Старался убедить меня, что ему очень неудобно, что его «сверху» заставили и что он надеется, все рассосется. И что лишь от меня зависит, как скоро это произойдет. Вот тут–то он за меня и взялся. Сначала спросил:

– Вы несколько раз предоставляли Вардайнеру свою квартиру?

– Да, чтобы он там мог немного отдохнуть, – честно ответил я. – Может, он хотел спокойно послушать музыку, или написать статью, или просто выспаться.

– Но он всегда посещал вашу квартиру в сопровождении некой Ингеборг Файнер!

– Вполне возможно, – согласился я. – Видимо, они собирались совместно почитать какую–нибудь хорошую книгу или Вардайнер ей собирался продиктовать статью, а может быть, они зашли просто поговорить. Откуда мне знать, что они там делали?

И так продолжалось не меньше часа. Прокурор все сильнее нервничал, что меня, честно говоря, только радовало. Но радовался я преждевременно. Не знал, как плохи дела у Вардайнера.

* * *

В понедельник около семи вечера капитан Крамер–Марайн прибыл в полицай–президиум. Там его поджидали Циммерман и Келлер. И естественно, неразлучный пес.

Начал Циммерман:

– Мы знаем, кто преступник, есть и кое–какие улики. Но все так слабо, всего так мало…

Капитан доложил, что его эксперты обнаружили ряд интересных деталей, но доступные им технические средства не позволяют сделать выводы, на которые рассчитывал Циммерман.,

– Позвольте мне не согласиться с вашим мнением, – заявил Келлер. – Я убежден, что в уголовных делах нет ничего, что невозможно было бы выявить современными научными методами. Существует целый ряд специалистов, которые только ждут случая применить свои знания и способности. Например, доктор Браун из Глазго, создавший теорию об использовании формы ушных раковин, или Пети из Брюсселя, умеющий снимать и идентифицировать отпечатки пальцев даже с человеческой кожи.

– И кто из них, по–вашему, мог бы помочь в этом случае? – спросил Циммерман.

– Фриш–Галатис из Цюриха, – ответил Келлер. – Это лучший специалист по анализу микроследов, которого я знаю. Он найдет и каплю крови в куче мусора и еще определит ее происхождение.

– Ну так звоните ему! – распорядился Циммерман.

* * *

Из заметок инспектора Фельдера, подшитых в дело: «19.05. Телефонный разговор с Цюрихом. Фриш–Галатиса я успел застать в лаборатории. От имени руководства попросил его о сотрудничестве. Сославшись на Келлера, просил приехать поскорее.

19.17. Фриш–Галатис позвонил из Цюриха и сообщил, что прилетит рейсом 139, вылет из Цюриха в 20.10, прибытие в Мюнхен в 20.45. Просил встретить его в аэропорту, чтобы уже по дороге ознакомиться с делом. И не забыл передать сердечный привет Келлеру».

* * *

– Не понимаю, – покачал головой Крамер–Марайн. – Если вы знаете, кто убийца, почему его не арестуете?

– Можно, – отвечая, комиссар покосился на Келлера, – но что это даст?

– Поймите, у меня здесь особый интерес. За этим типом должок – несколько лет назад он ускользнул прямо у меня из рук. Я сделаю все, чтобы его посадить, и улики хоть из–под земли достану!

– Успокойтесь, Циммерману не впервой заниматься такими делами, – начал Крамер. – Я его понимаю. Знаете, чего каждый приличный криминалист больше всего боится? Раньше времени задержать преступника и потом освобождать его из–за недостатка улик.

– Года три назад я считал, что на сто процентов уличил одного типа в двух убийствах, – подтвердил Циммерман. – Он даже добровольно подписал признание. Только суд его все равно оправдал, только потому, что он не поскупился на адвоката. А у человека, на которого мы нацелены сегодня, будет за спиной не меньше двух самых дорогих и прожженных защитников, каких только можно будет найти.

– Господи, Циммерман! – воскликнул Крамер–Марайн. – Неужели и вы разделяете мнение, что наше правосудие можно купить за деньги?

– К сожалению, да. – И от дальнейших комментариев комиссар воздержался.

– Послушав вас, я наконец понял, что в отличие от вас живу совершенно без проблем. Из аварий мои трупы прибывают с обилием солидных доказательств.

Тут Крамер–Марайна вызвал на связь патруль дорожной полиции – срочное и важное сообщение. Капитан вначале слушал спокойно, даже сделал пару заметок. Но вдруг потрясенно, севшим голосом крикнул в трубку:

– Повторите еще раз фамилии, только медленно и разборчиво! – И еще раз переспросил: – Это не ошибка?

Потом положил трубку и застыл, словно его громом поразило.

– Что случилось? – спросил Келлер, сразу поняв, что дело худо.

– Какой–то ненормальный, – медленно, заикаясь, начал капитан, – мчал в грузовике по шоссе и с полного хода влетел в группу машин, остановившихся у места ремонтных работ. Отказали тормоза или просто уснул – не знаю. Его задержали и допрашивают.

– Ничего особенного, на наших дорогах это происходит каждый день, – невесело заметил Келлер.

Крамер–Марайн медленно повернулся к Циммерману.

– Вашего сына зовут Манфред?

– Значит, там был красный «ягуар», – мертвым голосом произнес Циммерман. – А в нем Амадей Шмельц и Манфред…

– Да. И оба они погибли.

Глава IX

После ухода Крамер–Марайна комиссар Циммерман долго еще неподвижно сидел с закрытыми глазами за своим столом.

– Полагаю, жене ты скажешь сам… Циммерман кивнул.

– Я пойду с тобой. – Келлер кивнул псу. Повернувшись к Фельдеру, Циммерман уверенно, без

малейшей дрожи в голосе приказал:

– Вайнгартнер пусть займется Фриш–Галатисом. Коллега Дрейер заедет за Хелен Фоглер. Ляйтнер не спускает глаз с Хесслера. Операция продолжается. Фон Гота пусть зайдет ко мне, когда вернется.

– А кто сообщит Шмельцу? – спросил Фельдер.

– Это я возьму на себя, – решил Циммерман и кивнул Келлеру.

– Пошли… нам предстоит нелегкий путь…

* * *

Отрывок из телефонного разговора Ойгена Клостерса из «Бунте иллюстрирте» с Сузанной Вардайнер:

Клостерс: Фрау Сузанна, поверьте, я искренне возмущен. То, что позволили себе с вашим мужем…

Сузанна: Так вы уже знаете?

Клостерс: Весь город уже знает. Ходят самые фантастические слухи и сплетни. Нужно что–то предпринять!

Сузанна: Но Бургхаузен, когда сообщил мне об аресте мужа, сказал, что это недоразумение. И посоветовал ничего не предпринимать.

Клостерс: Именно потому, что так говорил Бургхаузен, вам не следует принимать этот совет. Разве вы не знаете, какую роль именно он играет в грязной афере, которую прокрутили вокруг вашего мужа?

Сузанна: Хочу предупредить вас, что я не верю никаким сплетням о моем муже, не верю и тому, что он замешан в какой–то грязной афере. И свое мнение не изменю.

Клостерс: Совершенно правильно. Но о вашем мнении должны узнать все. И подать это нужно ярко!

Сузанна: Конечно, это не в моем стиле, но, если речь идет о моем муже, я готова на все. И что, по–вашему, нам нужно сделать?

Клостерс: Все очень просто. Сегодня вечером вы пойдете в Дойче–музеум на концерт оркестра Ленинградской филармонии. И на глазах у всех мюнхенских снобов я буду как ни в чем не бывало сопровождать вас.

Сузанна: Ни в коем случае! Это вызовет лишние разговоры.

Клостерс: Послушайте, фрау Сузанна, я руковожу журналом с миллионным тиражом и знаю, что нужно людям. И уверяю вас, что этот ход заставит остеречься и прокурора.

Но чтобы избежать осложнений и ненужных сплетен, я позаботился и о втором сопровождающем. Доктор Шмельц уже выразил согласие. Что вы на это скажете?

* * *

Из записок комиссара криминальной полиции в отставке Келлера:

«Мы с псом проводили нашего друга Циммермана домой. По дороге он долго молчал, видимо, думал о смерти сына и о том, как сообщить об этом жене.

Но, наверное, где–то в подсознании продолжал размышлять о нашем деле, потому что вдруг сказал:

– Я оказался в ситуации, хорошо тебе знакомой. На этой стадии я все – или почти все – знаю, но ничего еще не могу убедительно доказать. Но должен это сделать любой ценой!

– Сейчас ты думай о том, что тебе предстоит, – сказал я. – Потом спокойно соберешься с мыслями.

Циммерман вошел к себе, а мы с псом остались на лестнице у дверей, сквозь которые доносился приглушенный голос комиссара. Ответов жены слышно не было, словно он разговаривал в пустой комнате. Но, появившись через десять минут, он был ужасно бледен. Впрочем, возможно, это все освещение…

Заговорив, он снова стал прежним непреклонным Циммерманом:

– Теперь мне нечего терять. Поэтому – за дело!»

* * *

Вайнгартнер не был новичком в своем деле. Некоторые его достижения признавали даже специалисты за границей. Но то, что продемонстрировал в гараже Шмельца Фриш–Галатис, вызвало и у него восхищение.

Этот небольшой человечек из Цюриха с неторопливой рассудительной манерой говорить производил впечатление скорее уважаемого бизнесмена, чем прославленного криминалиста.

Методы работы были у него по меньшей мере необычными. Вначале он, не говоря ни слова, замер в воротах гаража и, прищурившись, оглядел помещение. Потом вежливо, словно принося извинения за хлопоты, попросил, чтобы все светильники, которые были в распоряжении, поочередно освещали отдельные места в гараже по его указаниям. Всю площадь гаража, включая автомобиль, станки и склад запчастей, разделил на участки, которые осмотрел самым тщательным образом. И только потом, когда все вокруг, может быть, кроме Вайнгартнера, начали терять терпение, вдруг сказал:

– По той информации, которую мне предоставили, этим автомобилем мог быть убит человек.

– Мы так считаем. Но все части машины, на которых могли остаться следы этого происшествия, были заменены и удалены, – ответил Вайнгартнер. – И мы не знаем, куда их отвезли. Просмотрели все места, куда обычно вывозят автомобильный металлолом, и все автомобильные кладбища. Ничего не нашли. Разумеется, мы не успели проверить сотни нелегальных свалок…

– Это лишняя трата сил и времени, – заметил Фриш–Галатис. – Попытаемся заняться тем, что в нашем распоряжении. Любой преступник пытается немедленно уничтожить все улики, так сказать, очистить себя и орудие убийства.

– Это мы тоже учитывали. – Вайнгартнер устало усмехнулся. – Машину здесь, в гараже, очистили раствором щелочи и тщательно промыли водой.

– А где те губки или тряпки, которыми это делалось?

– Неизвестно. Вся грязь старательно смыта в канализацию. Даже решетки на стоках прочищены сильнейшими моющими средствами.

Но эта информация не отбила у Фриш–Галатиса рабочий настрой.

– Знаете, – сказал он Вайнгартнеру, – я начинал с технических экспертиз причин возникновения пожаров. И там усвоил принцип: ничто не сгорает без остатка. Полагаю, что в несколько иной форме это подходит и к нашему случаю: ничто нельзя бесследно смыть!

От этих слов авторитет швейцарского гостя в глазах коллег Вайнгартнера еще возрос: они–то знали, что экспертизы при пожарах – сложнейший вид всех криминальных экспертиз.

Склонившись над решеткой канализационного стока, Фриш–Галатис ее поднял и осветил фонариком лоток. Но тот сиял чистотой. Он не сдавался. Достал из своего поношенного саквояжа странное устройство, состоявшее из обычного зеркальца для бритья и уровня. Немного повозившись с ними, удовлетворенно поднял глаза на Вайнгартнера.

– Отлично, сливная труба идет почти без уклона, значит, в ней наверняка сохранились остатки смытой грязи.

Снова порывшись в сумке, извлек спиралеобразный зонд с пробником на конце. Просунув инструмент в трубу, повертел его в обе стороны и наконец извлек наружу.

– Нужны пластиковые ванночки и пленка для их упаковки, – повернулся он к Вайнгартнеру.

– Вы в самом деле полагаете…

– Надеюсь, что да.

Фриш–Галатис растирал остатки нечистот, какую–то густую кашицу неопределенного цвета, по кассетам, которые ему принесли.

– Большей частью это только сгустки грязи и моющих средств, но вот здесь и несколько текстильных волокон. Может быть, под микроскопом обнаружим и следы крови.

– Полагаете, этого достаточно, чтобы сделать в нашей лаборатории анализ и добыть какие–то доказательства?

– Вряд ли. – Фриш–Галатис поднялся. Лицо его было залито потом. – То, что я нашел, – это так, для пробы. Распорядитесь вскрыть пол и разобрать канализационные трубы. С тем, что мы там найдем, можно попытаться!

* * *

Из рапорта ассистента фон Готы о результатах командировки в Афины – запись его беседы с Марией К.:

«Мария К.: Все эти сплетни, которых вы тут нахватались и которыми пытаетесь морочить мне голову, стоят не больше прошлогоднего снега. Вы же не думаете, что люди примут всерьез измышления никому неведомого полицейского чиновника или захудалого писаки–журналиста, или бредни уволенной служанки? О бреднях беглого стукача и не говорю.

Фон Гота: Именно потому я и позволил себе поинтересоваться вашим мнением о некоторых вещах. Разумеется, то, что вы скажете, останется между нами.

Мария К.: Почему бы и нет – а что вы хотите знать?

Фон Гота: Хорстман в своих записках утверждает, что вы ждали, пока доктор Шмельц разведется, чтобы выйти за него замуж. Это правда?

Мария К.: Вы же знаете, как выглядит доктор Шмельц. А теперь взгляните на меня – и поближе. Можете представить нас супружеской парой?

Фон Гота: Ну, нельзя сказать, что вы особенно подходите друг другу…

Мария К.: Вот видите! Правда совсем в другом. Я гражданка Греции и никогда не собиралась покинуть свою страну. И всегда буду ей служить, кто бы ни стоял у власти!

Фон Гота: Могу я ваше патриотическое заявление понимать так, что вы уделяли внимание доктору Шмельцу, только чтобы помочь этим своей стране?

Мария К.: Можете. И я добилась, чтобы Шмельц запретил Хорстману публиковать серию статей с клеветой на нашу страну.

Фон Гота: Но Шмельц, вероятно, считал, что ваше отношение к нему вызвано уважением и любовью?

Мария К.: Что считал доктор Шмельц – это его дело. Для меня он был одним из многих партнеров, и только. И к тому же спьяну вечно путал меня с какой–то Сузанной. А такого женщина не прощает».

* * *

В квартире Хорстманов прозвенел звонок. Хельга, покачиваясь, пошла открывать. Пригладив руками растрепанные волосы, пошлепала ладонью по опухшему лицу. Она давно уже не отрывалась от шампанского, пила, чтобы забыть… сама не знала что.

Заметив мутным взглядом, что в дверях стоит мужчина, обрадовалась – именно мужчина был ей сейчас нужнее всего. Кем бы он ни был. А был он Лотаром, другом ее покойного мужа.

Господи, давно ли закопали Хорстмана? Казалось, тысячу лет назад, не меньше. А ведь прошло всего пять часов.

– Входите же! – позвала Хельга. – Устраивайтесь поудобнее, лучше всего – прямо в постели. Ваш верный друг уже на кладбище, так что ничто вам не мешает переспать с его женой. А я ужасно нуждаюсь в утешении!

Лотар протиснулся мимо нее, плюхнулся в ближайшее кресло, вытянул ноги и изрек, словно обнаружил вдруг нечто удивительное:

– Так вы теперь вдова, Хельга!

– И к тому же веселая вдова! А почему бы и нет? Ведь вы не хуже меня знаете, что наш брак с Хорстманом давно умер.

– Возможно. Но вы при этом недурно устроились. За его счет жили на широкую ногу. И представьте себе, что теперь могли бы жить ничуть не хуже!

Хельга навострила уши.

– Ну–ка, ну–ка, Лотар, что вы затеваете?

– Хельга, вы любите жизнь и прежде всего сладкую жизнь. – Испытующе взглянув на нее, Лотар продолжал: – И вы просто созданы для такой жизни. Вот только берете слишком дешево. Уже известно, что вчера вечером Тириш за жалких несколько тысяч марок провернул с вами выгодную сделку. Вы задешево уступили права на рукописное наследство Хорстмана да еще дали ему возможность подчистить изрядно подзапятнанный мундир.

– Ну и что? За эти деньги я пару месяцев проживу как королева!

– А что потом?

– А что вы предлагаете?

– Послушайте, Хельга. То, что Хайнц погиб, конечно, очень грустно. Но почему бы хоть кому–нибудь из людей, близких ему, не получить от этого хоть какую пользу? До сих пор вы были женой репортера, который великолепно умел писать и тем прилично зарабатывал. Может быть, теперь вам стоит выйти за управляющего, который умеет делать деньги еще ловчее?

– Вы имеете в виду Вольриха? – Хельга скептически ухмыльнулась. – В постели он вполне хорош, затащить его туда совсем не трудно. Но чтобы он на мне женился, нечего и думать!

– А что если ему немного помочь?

– И вы знаете как?

Лотар, усмехнувшись, вынул из кармана пачку бумаг.

– Я, милая Хельга, уже вжился в роль исполнителя последней воли вашего мужа. И при этом я пытаюсь поступать именно так, как, по моему представлению, сделал бы Хайнц. У меня полно его заметок. Среди них несколько весьма серьезных материалов на Вольриха. Попади они в хорошие руки, можно выжать недурной капитал. Например, в ваши прелестные ручки!

– Лотар! – возбужденно вскричала Хельга. – Что вы за них хотите? Хотите переспать со мной – как залог моей благодарности в будущем?

– Не будем тратить время на проявления благодарности. Отбросим сантименты, игра пойдет по–крупному!

Лотар бросил на стол перед ней пачку бумаг. Хельга жадно сгребла их обеими руками.

– Речь идет не о поисках партнера для постельных радостей, о гораздо большем. Вспомните о Тирише. Он вынужден был откупиться от своей бывшей секретарши тем, что обеспечил ее пожизненно, и потом ему все равно пришлось жениться на ней.

* * *

Из записок комиссара криминальной полиции в отставке Келлера:

«Та игра, которую нам пришлось затеять с Хелен Фоглер, – исключительный случай в нашей практике. Она требует максимального внимания и сосредоточенности. Мы с Циммерманом решились на это. Нам было не впервой. Только в этом случае, учитывая, что мы оба ей симпатизировали, это было вдвое труднее.

Прежде всего я отправил Сабину прогуляться с псом. За ними приглядывал полицейский патруль. А потом я объяснил Хелен Фоглер правила игры.

– Попытаемся устроить генеральную репетицию вашей роли свидетельницы в суде. Может быть, позже вам действительно придется выступить в этом качестве.

Попытаемся воссоздать атмосферу судебного слушания с перекрестным допросом, протестами и контрпротестами, наводящими вопросами и вопросами–ловушками. Вас могут допрашивать судья, прокурор или адвокаты, могут быть вопросы, направленные «за» и «против» вас. Попытайтесь не дать себя сбить и не попасться. Хотите попробовать?

Она не возражала, и мы приступили к безусловно необходимой, но такой неприятной процедуре.

Я: Как и где вы встретились в ночь с субботы на воскресенье с Хесслером?

Хелен: Я была в ночном клубе «Либерия».

Циммерман: Вы там ждали клиентов?

Хелен: Нет у меня никаких клиентов. Сидела со случайными знакомыми. Мы разговаривали и пили «Куба–либре» – это ром с кока–колой и лимоном.

Циммерман: Вам придется привести имена этих знакомых. Кто за вас платил?

Хелен: Платила я за себя сама. Потом появился Хесслер. Я его знала, поскольку как–то Амадей одалживал у отца на одну ночь его машину, и Хесслер отвез нас – Амадея, Манфреда и меня – к озеру Штарнберг.

Циммерман: И во время этой поездки вы, наверное, неплохо повеселились на заднем сиденье. С обоими сразу или по очереди? А Хесслер, сидевший за рулем, наверняка наслаждался зрелищем в зеркале?

Я: Примерно так, хотя и не обязательно, может происходить слушание в суде. Упаси вас Бог выйти из себя, фрау Фоглер. Наоборот, держите себя в руках и постарайтесь на любую провокацию реагировать как можно сдержаннее – хотя, знаю, иногда это будет очень трудно. Чего хотел от вас Хесслер, когда пришел в «Либерию»?

Хелен: Пригласил меня прокатиться, как он выразился. И добавил, что кое–кому это доставит радость. Я была уверена, что его прислали Амадей с Манфредом, и пошла с ним.

Циммерман: Сколько он пообещал вам за эту поездку?

Хелен: Нисколько.

Циммерман: А на какую сумму вы рассчитывали? Сто марок за один раз? Или триста марок за ночь?

Я: На такие вопросы отвечать вы не должны, но будьте к ним готовы. Значит, вы ушли с Хесслером, веря, что встретитесь с Манфредом и Амадеем. Только Хесслер вас отвез, как я полагаю, к Шмельцу.

Циммерман: Чего от вас хотел Шмельц?

Хелен: Это было ужасно. Шмельц сидел, развалившись в кресле, в одном белье. Хесслер мне швырнул три банкноты по сто марок и заорал: «Ну, давай раздевайся!» Но я не могла!