Текст книги "Вздымающийся ад (сборник)"

Автор книги: Ричард Штерн

Соавторы: Ханс Кирст
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

ГЛАВА IX

15. 10–16. 03

Постовой Варне наблюдал за прибывающими гостями и толпой, пока ещё стоявшей за барьерами, оглядел все размахивавших плакатами, оценил степень их серьезности или намеренной абсурдности и сказал:

Безопасность! Слышал ли ты, Майк, это слово лет десять назад?

Слово как слово, ответил Шеннон, как будто эта фраза могла объяснить что угодно. Он знал о достоинства своей крепкой мужской фигуры и не то чтобы красовался перед барьером, но и не старался быть незаметным.

Ты, кстати, не только слишком много читаешь Френк, но и слишком много думаешь.

Прекратить бомбежки, прочитал Барнс на ближайшем плакате. Этот плакат я последний раз виде перед зданием ООН.

При сегодняшних ценах, сказал Шеннон, каждый старается сэкономить, где только можно. На стадионе от матча к матчу я вижу все те же лозунги.

Ну, не совсем те же, заметил Варне, Он улыбался. Они с Майком Шенноном хорошо подходили друг другу, а если между ними существовал разрыв в образовании или даже в интеллекте, так что из этого? Намного важнее такие факторы, как взаимопонимание, доброта товарищество.

Ты когда–нибудь был там внутри, Майк?

Шеннон внутри не был. Не то чтобы для него Башня была заурядным зданием и все, хотя мысль такая у него частенько мелькала, но скорее потому, что в городе столько домов и столько небоскребов, что захоти человек все это осмотреть, тут ему и конец придет. Так что лучше уж ограничиться своими, знакомыми местами. Он так и сказал:

Тебя, Френк, что–то стали привлекать слишком крупные особы. Это не к добру. Что там особенного, внутри этой громады? Что там не так, как везде? Он помолчал и взглянул вверх. Кроме того, что она так чертовски высока?

Там есть центр обеспечения безопасности, ответил Варне. Снова то же слово. Это центр управления, который связан со всеми этажами. Вычислительный центр, который контролирует температуру, влажность и Бог весть что ещё по всему зданию. Противопожарные двери на лестнице запираются электроникой, но если что–то случится, электроника же их отопрет. Там есть двухконтурная система пожарной сигнализации, которую можно привести в действие с любого этажа… Он умолк и слегка улыбнулся.

А что в этом смешного?

Когда–то я слышал такой анекдот, ответил Варне. О самолете будущего. Он взлетает из аэропорта Хитроу в Лондоне, убирает шасси, перестраивает крыло для полета со сверхзвуковой скоростью. Потом в динамиках раздается голос:

Приветствуем вас на борту, дамы и господа. Наш рейс номер 101 ЛондонНью–Йорк. Полет будет проходить на высоте двадцати одной тысячи метров со скоростью тысяча пятьсот километров в час; прибытие в аэропорт имени Кеннеди точно в три часа пятьдесят пять минут по Нью–Йоркскому времени. Наш самолет самый современный в мире. Все операции пилота поручены электронике, учтены все возможности, никакие отказы невозможны, невозможны, невозможны…

Шеннон покачал головой.

Откуда ты только берешь свои шуточки!

* * *

Гровер Фрэзи, с гвоздикой в петлице и без шляпы, сияя Улыбкой, встречал гостей у подножия лестницы, ведущей на трибуну, установленную на Тауэр–плаза; на огороженном отрезке улицы останавливался один автомобиль за Другим, высаживая своих пассажиров. У всех на лицах было выражение, рассчитанное на свадьбы, открытие сессий парламента или открытия памятников.

Ax да, ещё на похороны. Господи, с чего это пришло ему в голову?

Он поспешил вперед с протянутой рукой и сказал:

Очень любезно с вашей стороны, господин посол, вы нашли время прийти!

Я ни за что не пропустил бы такое событие, мистер Фрэзи. Такое огромное, прекрасное сооружение, символизирующее взаимопонимание между людьми… Посол уважительно закивал головой.

Сенатор Джон Петере и конгрессмен Кэрри Уайкофф ехали в такси из аэропорта Ла Гардия. Они вместе летели из Вашингтона, и Кэрри Уайкофф все ещё был под впечатлением разговора. Он начался с совершенно невинных реплик на посадке в Вашингтоне.

Были времена, сказал сенатор, застегивая привязной ремень, когда человек должен был ездить поездом или сидеть дома. Еще перед войной… Вы–то этого уже помните.

Кэрри Уайкофф не помнил. Ему было тридцать четы года, он был избран в конгресс на второй срок и не попал на войну в Корее, ни тем более, на вторую мировую, которую, похоже, имел в виду Джон Петере.

Вы намекаете, что я слишком молод? спросил Кэрр Сенатор ухмыльнулся:

Обычная зависть. Я был бы счастлив иметь ваши годы и начать все снова.

Тогда, спросил Кэрри, или теперь?

Он никогда ещё не оценивал этой стороны проблемы. Зависть к новому поколению это ностальгия или просто желание продолжать жить, видеть, что будет Обычный эгоизм или интеллектуальная любознательность?

Теперь, твердо ответил сенатор. Я не испытываю тоски по прошлому. Приехал в Вашингтон в тридцать шестом. Сегодня «великая депрессия» только термин, да же это была больная язва общества, и хотя мы все чаще повторяли, что лечение идет успешно, на самом дел?, просто кормили пациента аспирином, меняли повязки на гноящихся ранах и молили Бога, чтобы он не умер у нас на руках.

Слушая подобные речи престарелых политиков, Кэрри всегда ощущал потребность возразить.

Сегодня тоже хватает проблем, сказал он. Думаю, вы это не будете отрицать.

Да бросьте, какого черта! Разница в том, что сегодня у нас есть средства поправить положение. В нашем распоряжении знания, капиталы, производство, снабжение, связь и связь прежде всего, а тогда не было ничего, кроме истерии и отчаяния.

Знания? возразил Кэрри. Мне кажется…

Я вполне сознательно употребил это слово, резко ответил сенатор. Знаний хватает, вопрос в том, хватит ли нам ума, чтобы суметь их использовать. Именно потому я хотел бы снова быть молодым, как вы, хотел бы начать все снова, но в мире, который мог бы стать лучше с той поры, как Ева дала Адаму яблоко. Только сомневаюсь, что это было яблоко, я никогда не слышал, что в Месопотамии, где был райский сад, росли яблоки. Вам это никогда не приходило в голову?

Кэрри это в голову не приходило. Но теперь его заинтересовал не сам вопрос, а скорее та ловкость, с которой сенатор использовал его, чтобы сменить тему разговора.

Джейк Петере был личностью уникальной: он говорил как типичный рабочий, в его речи все ещё мелькали слова «намедни», «нынче», «дожить», но его эрудиция в самых невероятных областях просто потрясала. Как могли подтвердить его многолетние коллеги в сенате, каждому полемизировавшему с Джейком Петерсом следовало свою домашнюю заготовку продумать до последней буквы.

Сенатор уже сменил тему.

Не знаю, как вы, но я сегодня почти ничего не ел. Он улыбнулся: У тебя, парень, бывают когда–нибудь предчувствия?

Этого у Кэрри Уайкоффа хватало, но признаваться не хотелось.

Но вы все–таки здесь, сенатор, сказал он.

Я все же не ясновидец, улыбаясь, продолжал сенатор. я очень давно знаком с Бентом Армитейджем и знаю, что для него это очень важно. Он помолчал.

Улыбка погасла. По крайней мере, мне так кажется. Его я никогда не спрашивал.

Я бы сказал, заметил Кэрри Уайкофф, что важно для многих. Новое здание означает новые рабочие места, новые фирмы, которые оно привлечет в город, большие налоги…

Вы все видите в черно–белом варианте? вмешался сенатор.

Удар пришелся по больному месту. Кэрри Уайкофф: своим воззрениям и политической позиции считался либералом, но часто, к его великому огорчению, ему приход лось слышать упреки в узости позиции и неспособности! диалектическому подходу, и он не знал, как их опровергнуть.

Я не отрицаю право на иную точку зрения, сенатор, сказал он и добавил. Как некоторые.

Если вы думаете, что дали мне под дых, беззаботно ответил сенатор, то ошибаетесь.

В молодом Уайкоффе, как и в многих других конгрессменах и даже некоторых кандидатах на пост президента, чувствовалась упрямая убежденность в своей абсолютной правоте, сродни проповедникам на воскресной проповеди; и сенатор уже давно пришел к выводу, что с таким людом спорить бесполезно. Человек, который абсолютно уверен в своей правоте, в любых других взглядах видит только кощунство.

Если человек верит в то, что говорит или делает, продолжал Уайкофф, то, по–моему, он должен иметь право…

На что? На насилие? Или на уничтожение списков призывников? Или подкладывать бомбы? Сенатор заметил, что Уайкофф заколебался.

Наша революция, наконец сказал Кэрри, была насильственным выражением недовольства, не так ли?

Была, согласился сенатор. Но если бы её организаторы и участники не выиграли, а проиграли, пришлось нести ответственность, какие бы благородные мысли ни нашли воплощение в «Декларации независимости». Они рисковали головами и знали это.

Так что же, моральная оценка зависит от того, выиграет человек или проиграет? Вы так считаете? В голосе Кэрри звучало недоумение.

_ Об этом люди спорят давным–давно, ответил сенатор и я не буду притворяться, что знаю ответ. Он улыбнулся: Но знаю, что если кто–то возьмет законность в свои руки и кто–то другой от этого пострадает, я не буду требовать всеобщей амнистии.

Вы не верите, что человек должен подставить и другую щеку? Кэрри был убежден, что завоевал в споре победное очко.

Я знал случаи, когда такой подход наградил человека двумя фонарями вместо одного, и все равно ему пришлось продолжать драку. Сенатор наклонился вперед и протянул руку с деньгами через плечо таксиста. Предчувствие не предчувствие, но мы на месте.

Они вышли из такси и между барьерами прошли к трибуне. Флаги развевались, плакаты покачивались, несколько голосов запело что–то невразумительное.

Да здесь одни полицейские, сказал Кэрри Уайкофф. Можно подумать, что–то будет.

Я так и знал, что вы ляпнете какую–нибудь глупость, ответил сенатор и продолжил: Гровер, вы выбрали чудесный день!

Рад вас видеть, Джейк, ответил Фрэзи. И вас, Кэрри. Вы пришли вовремя. Мы как раз собрались заводить шарманку.

Все трое рассмеялись.

Бегом на трибуну, занимайте места, продолжал Фрэзи. Я сейчас.

Вы, конечно, рассчитываете, сказал сенатор, на короткий спич о Боге, патриотизме и будущем человечества, без низких политических материй, да?

Фрэзи снова улыбнулся:

Вот именно.

* * *

Башня была оборудована автономной телевизионной системой, которая контролировала все этажи, включая все ярусы подвала. Но в этот день, когда в здание ещё не было доступа посетителей, у контрольных мониторов никого было, и телевизионная система отдыхала.

Этот вопрос дебатировался, но верх взяли соображен» экономии. Было сказано, что «Башня мира» это не Фор Нокс с неисчислимыми грудами золота, которые могут украсть. По крайней мере, сейчас. Когда она будет заселена и полностью сдана в аренду (при этой мысли Гровер Фрэз содрогнулся), безопасность превратится в такую же проблему, как и во всех крупных зданиях, и расходы на её охрану будут считаться сами собой разумеющимися. Тогда: всех контрольных мониторов днем и ночью будет идти дежурство, и замкнутый телевизионный контур превратит в неусыпного стража. Но пока это не так. По крайней мер не сегодня.

Но и сегодня, как и все месяцы с того момента, когда стальной скелет здания начал обрастать мясом и кожей шло дежурство у компьютера за диспетчерским пультом. Его можно было сравнить с сердцем, которое бьется эмбриона задолго до рождения, обеспечивая жизненной энергией развивающийся организм.

За полукруглым пультом, вглядываясь в мигающие индикаторы, дрожащие стрелки и ряды цифр на шкалах приборов, человек следил за здоровьем гигантского сооружения.

На шестьдесят пятом этаже северо–восточной стороны увеличился расход охлажденного воздуха возможно, где–то возникло отверстие, пропускающее жару снаружи. Завтра нужно проверить, а пока увеличить по северо–восточной магистрали приток очищенного и охлажденного воздуха.

В банкетном зале на сто двадцать пятом этаже ожидается наплыв гостей; придя на прием, каждый из них принесет свою дозу тепла, поэтому зал уже охлажден на два градуса ниже нормы.

Энергопотребление по линии от Кон Эдисон остается постоянным. Оно будет уменьшаться или возрастать мере подключения и отключения автоматических ев тем.

Выходное напряжение понижающих трансформаторов в пределах нормы.

Местный лифт номер тридцать пять между этажами сорок четырепятьдесят четыре неисправен и требует ремонта; судя по пульту, он не движется.

В подвалах работает автоматика, тихо гудят моторы, терпеливо ждут своей очереди трансформаторы.

Все оборудование работает нормально. Неисправностей нет. Человек во вращающемся кресле за огромным пультом мог отдохнуть и даже слегка вздремнуть.

Его звали Генри Барбер. Он жил с женой Хелен и тремя детьми, десятилетней Анной, семилетним Джоди и трехлетним Питом, а ещё с пятидесятичетырехлетней тещей в квартале Вашингтон Хайтис. Барбер имел диплом инженера–электрика, полученный в Колумбийском университете. Его коньком были шахматы, профессиональный футбол и старые фильмы, которые показывали в Музее современного искусства. Было ему тридцать шесть лет.

Старше он никогда не стал.

Он так и не узнал, что явилось причиной его гибели: удар восемнадцатидюймового ломика размозжил ему череп так, что он был убит на месте и избежал ужаса всего происшедшего позднее.

Джон Коннорс немного постоял, разглядывая мигающие лампочки на пульте, потом вышел из комнаты и сбежал по лестнице в подвал, где проходили в здание высоковольтные кабели. Там, за закрытыми дверьми, в безопасном укрытии, где никто не мог ему помешать, он спокойно ждал, время от времени поглядывая на часы.

В голове его все ещё вертелся тот же вопрос, который он задавал себе и раньше, но теперь он уже знал точный ответ. С наслаждением он повторял его снова и снова, изучая толстые электрические кабели и трансформаторы: «Надо бить прямо в ворота».

Всего один удар, прошептал он, такой удар, что и сетка навылет.

* * *

Оркестр на площади играл «Звездно–полосатый флаг» и плакаты демонстрантов раскачивались в его ритме.

Раввин Штейн совершил молебен, чтобы Башня своими огромными возможностями послужила миру между народами.

На краю площади, надежно окруженная несколькими полицейскими, смешанная группа арабов и не арабов скандировала что–то про справедливость для Палестины.

Епископ О'Тул благословил Башню.

Плакаты, призывающие к ограничению рождаемости; легализации абортов, расцвели, как крокусы по весне.

Преподобный Артур Уильям Уильяме призывал благословение небес, мир и благополучие.

Появились и плакаты, требующие обложения налогами церковного имущества.

Преподобный Джо Уилл Томас попытался взобраться по ступеням к микрофонам, но был задержан. Слетев с лестницы, он потерял молитвенник.

Гровер Фрэзи руководил ходом церемонии. Вначале говорил губернатор. Он похвалил замысел Башни. Мэр в своей речи выступал за братство всех людей. Сенатор Джейк Петере прославлял прогресс. Конгрессмен Кэрри Уайкофф говорил о выгодах, которые здание принесет городу.

Телекамеры и фотоаппараты прекрасно поработали, запечатлев перерезание ленты, протянутой поперек одно из дверей парадного входа. Когда вдруг оказалось, что телекомпания Эн–Би–Си прозевала этот момент, туда срочно доставили другую ленту и процедуру повторили.

Приглашенные гости потекли через вход в вестибюль к двум автоматическим скоростным лифтам, чтобы после двух минутного путешествия оказаться в самом верхнем помещении самого высокого в мире здания, где уже установили столы, зажгли свечи, расставили на столах закуски, готовили охлажденное шампанское и теперь стояли в ожидании бармены и официанты.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

«Никогда не следует забывать, что, когда температура поднимается достаточно высоко, горит все, абсолютно все!»

Заместитель начальника городской инспекции пожарной охраны Тимоти О'Рейли Браун. Из заявления для печати.

ГЛАВА X

16. 1016. 23

В банкетном зале губернатор с бокалом в руке говорил Гроверу Фрэзи:

Я ничего не имею против слуг Господних как таковых, но некоторые из них слишком часто умудряются перегнуть палку.

Вы хотите, чтобы это высказывание стало известие вашим избирателям? спросил Фрэзи. Он уже немного расслабился, чувствовал себя гораздо лучше и впервые утра успокоился. Ничего не скажешь, Уилл Гуддингс со своими новостями подействовал на него угнетающе. Не теперь со всех сторон слышались приветствия и поздравления, его подавленное настроение понемногу развеивалось и совсем исчезло.

Удовлетворенно оглядев зал, он сказал:

Это могло бы вам стоить немало голосов.

Знаете, ответил губернатор, я не уверен, что мне на это не наплевать. В горах на севере Нью–Мексико у меня есть ранчо. Жилой дом стоит на зеленом лугу высоте две тысячи шестьсот метров над уровнем моря, ручье там полно форели, а с террасы я вижу четырехкилометровые вершины, с которых никогда не сходит снег.

Он обвел взглядом переполненное помещение.

Чем дальше, тем больше мне там нравится. Подозвал ближайшего официанта.

Будьте добры, принесите ещё один «бурбон» с воде Потом снова обернулся к Фрэзи.

С шотландским я уже завязал. Привет, Боб, обратился он к подошедшему мэру.

По–моему, все прошло очень хорошо, начал мэр. Поздравляю вас, Гровер.

Ваш спич о братстве всех людей имел большой успех, Боб, сказал губернатор. Как я и говорил, вся соль именно в таких тщательно подготовленных экспромтах.

Было время, когда губернатор почти стыдился дразнить Боба Расмея; это было, как говорят на пресловутом Западе, слишком легко как ловить рыбу в бочке с водой.

Где же ваша прелестная супруга?

Там, у окна. В голосе мэра послышалась нежность. Она обожает этот вид. Знаете, в ясный день…

А они ещё бывают? удивился губернатор. Нет, не то. Я имел в виду совсем другое.

«Я имел в виду синее бескрайнее небо и горы, которые ясно видны за полторы сотни километров, и сиреневые сумерки, ложащиеся на них; безмерную тишину и ощущение мира и покоя». Губернатор вдруг впал в сентиментальность.

Вы давно женаты, Боб?

Тридцать пять лет.

Вы счастливый человек.

Мэр прикинул, что за ловушку приготовил ему губернатор. Но не нашел.

Да, вы правы.

Он снова посмотрел в сторону своей жены.

А кто это там с ней? спросил губернатор.

Одна из ваших поклонниц, моя свояченица. Ее зовут Бет Ширли. Мэр улыбнулся. Интересуетесь?

Представьте меня, сказал губернатор.

Она была высока, эта Бет Ширли, со спокойными синими глазами и каштановыми волосами. При знакомстве только кивнула и подождала, пока губернатор выберет тему разговора.

Единственное, что я о вас знаю, начал губернатор, то, что вы свояченица Боба Рамсея и голосуете за лучшего, на мой взгляд, кандидата. Что ещё мне стоило бы знать?

Неуверенная улыбка очень шла к её спокойным глазам.

Все зависит от того, губернатор, что вы имеете в виду.

В моем возрасте, начал тот, но тут же покачал головой.

Я бы не сказала, что для вас все уже позади, ответила Бет. Ее улыбка стала шире: По крайней мере я о вас всегда думала лучше. Так что, пожалуйста, не обманите моих ожиданий.

Губернатор задумался над её словами. Потом, также улыбнувшись, сказал:

Ну, думаю, я меньше всего хотел бы вас разочаровать Как ни странно, он говорил правду. Губернатор к своему удивлению почувствовал, что в нем просыпается тот самый бес, который в ребро.

А если это звучит смешно, добавил он, ну пусть. Мне не впервой быть смешным. Совсем не впервой

Вокруг них бурлила толпа, но они в эту минуту ощущали себя наедине.

Ваша способность к самоиронии, сказала Бет, это то, что мне в вас всегда нравилось.

Губернатор всегда считал, что жажда лести у людей безгранична.

Продолжайте, попросил он.

Боб Рамсей на самоиронию не способен.

Тогда ему не стоит заниматься политикой. Президент Соединенных Штатов, к нашей общей беде, тоже воспринимает себя только всерьез.

Вы тоже могли стать президентом. Ведь вы были близки к этому.

Я всегда говорю, что быть к чему–то близко годится только при игре в подковку, да и там этого маловато. Президентская кампания это как рулетка. Мало кто полу–i чает даже один шанс, и почти никто второй. Вот и попробовал сделать ставку. Второй раз уже не рискну, дело и кончится.

Почему сегодня все его мысли о ручье с форелью, которая резвится на перекатах, и об аромате вечнозеленых растений, плывущем в чистом горном воздухе?

Вы знаете Запад?

Я училась в Колорадском университете.

Быть того не может! «Какие бы силы ни устроили эту случайную встречу, подумал губернатор, ей–богу, можно со смеху лопнуть над наивностью людей, мыслящих себя хозяевами своей судьбы».

Вам знаком север штата Нью–Мексико?

Я каталась там в горах на лыжах и ездила верхом.

Губернатор глубоко вздохнул.

Ходите на рыбалку?

Только на форель. В горных ручьях. Как раз в этот момент к ним приблизился сенатор Петере с бокалом шампанского в руке.

Вы всю жизнь боролись с монополиями, Бент, сказал сенатор, а теперь нарушаете собственные принципы.

Шли бы вы отсюда, Джейк, вздохнул губернатор. Момент откровенности кончился. Но ведь вы все равно не отстанете. Вы никогда не отстанете. Прямо как угрызения совести среди ночи. Мисс Ширли, сенатор Петере. Говорите, что вам надо, и убирайтесь.

Вы напали на Боба Рамсея, сенатор подмигнул.

Я ему только изложил одну новую идею. Насчет динозавров.

Боб просто не в себе, если ему кто–то изложит новую идею.

Мисс Ширли его свояченица, осторожно заметил губернатор.

Сенатор улыбнулся и кивнул:

Простите.

Немного помолчал, а затем добавил, будто объясняя:

Мы с Бентом старые знакомые. Произносим одни и те же речи, хотя и расходящиеся во мнениях по всем пунктам, и он лучший оратор, чем я. Нам удалось закончить один и тот же юридический факультет. У Бента получилось получше, чем у меня. Я обслуживал клиентов в ресторанах и возил тележки с грязной посудой. У Бента оказалось больше фантазии: он открыл прачечную и жил как король.

В то время как Бобу курс в Йельском университете оплатили родители, подхватила Бет. Кивком дала понять, что из этого следует.

Боб любит этот город, сказал сенатор. За это я его уважаю. Он так горд этим зданием, как будто сам его построил.

А вы нет, сенатор?

Моя милая, ответил сенатор, я ведь старомодный идеалист. Если это звучит парадоксально…

Нет, не звучит, сказал губернатор. В профсоюзах то, чего хочет Джейк для своих избирателей, называют «свиными котлетами» больше зарплату, больше льгот, всего потолще. Он помолчал. А не всякие там элегантные хоромы, правда, Джейк? Сенатор кивнул:

Боб сказал мне, что вы говорили о стадах динозавров. Теперь кивнул губернатор, сразу напрягшись:

Вас это обидело, Джейк? Это ведь и ваш город тоже.

Нет, не обидело. Вы ведь воевали против этого здания, но часть его принадлежит вам.

Когда невозможно победить, неплохо хотя бы присоединиться. Он оскалил в улыбке свои крепкие зубы. А Гровер умеет быть убедительным.

Как дела с арендой помещений?

Насколько я знаю, неплохо. Эта небольшая ложь не составила губернатору труда.

Я слышал совсем другое.

Человек слышит только то, что хочет услышать, Джейк. Этого никто не знает лучше вас.

Сенатор замялся. Возле них как раз проходил официант, и сенатор его остановил.

Заберите это и дайте мне какого–нибудь приличного виски. Он поставил бокал шампанского на поднос. Губернатор спросил:

О чем, собственно, речь, Джейк? Сенатор снова замялся.

Ну, знаете, вот, например, мой коллега К Уайкофф озабочен недугами человечества. Это нормаль но. Я объяснил ему, что сегодня у нас уже есть средств для борьбы с ними.

Неожиданно он широким взмахом руки обвел весь зал; людей, бар, торопливых официантов, разговоры, смех тихую музыку, доносившуюся из скрытых динамиков заглушавшую шум кондиционеров.

Но мы расходуем эти средства на все это, расходуем на здания, на которых кучка людей заработает большую кучу денег. Или на войну, на оружие, которое будет убивать массу людей…

Я бы посоветовал вам выпить двойную дозу алказельтцера, сказал губернатор. Сенатор усмехнулся:

Вы правы, Бент. Признаю. Но это сильнее меня. «И были осуждены они на смерть, и не было дано им умереть». В школе я никак не мог понять, что имел в виду Драйден. Теперь, пожалуй, понимаю.

Тогда два алказельтцера и один гастрогель, сказал губернатор. Весь газ как рукой снимет. ' Сенатор не дал отвлечь себя от темы.

В том, что вы сегодня сказали Бобу Рамсею, возможно, кое–что было. Смотрите! На этот раз он указал на широкую полосу окон, сквозь которые открывался вид вниз на меньшие, но все ещё гигантские небоскребы на переднем плане, на блестящую гладь реки и на верхнюю часть гавани, которая терялась в заводском дыму, в смоге.

Губернатор ответил, но уже без улыбки:

Понимаю. Джунгли, да?

Нам пора сдавать дела, Бент, сказал сенатор. Губернатор упрямо выпятил подбородок:

Кому? Кэри Уайкоффу? Тем, кто марширует и протестует, тем, кто всегда «против» и никогда не «за»?

Губернатор покачал головой. Снова взглянул на страну, которая простиралась перед ним, на ту богатую, огромную, плодородную страну, давшую миру столько нового.

Да, эти джунгли сотворили мы, не отрицаю. Но при этом мы построили нечто прочное, вечное, вокруг чего сплотился народ. Он вдруг улыбнулся Бет: Вам кажется, я говорю как политик? Не отвечайте. Я и есть политик.

Я бы голосовал за вас, улыбнулся сенатор. Это была прекрасная, солидная предвыборная речь, Бент. Но Бет возразила:

По–моему, губернатор и в самом деле так думает. Джейк Петере кивнул:

Конечно, думает. Все мы так думаем, моя милая. По крайней мере, большинство из нас. В этом–то и трагедия: в противоречии между верой, убеждениями и поступками. Он осмотрелся вокруг: Где же официант с моим виски? Я должен его найти.

Губернатор и Бет стояли молча, и снова как будто кто–то опустил занавес и отделил их от суеты остальных гостей.

Оба они сознавали эту иллюзию и были благодарны ей.

Когда–то я был женат, сказал губернатор, как будто это была самая естественная тема для разговора. Давным–давно.

Я знаю.

Губернатор приподнял бровь. Откуда, Бет Ширли?

Ну, «Кто есть кто». Из статьи о вас. Ее звали Памела Браун, и она умерла в пятьдесят первом году. У вас замужняя дочь Джейн, которая живет в Денвере. Она poдилась в сорок шестом году…

Ну что ж, заметил губернатор, это примерно тогда же, когда и вы.

Это что, вопрос? с улыбкой спросила Бет. Я родилась на десять лет раньше. И после паузы: А в «Кто! есть кто» вы меня не найдете, так что я сама расскажу, что тоже была когда–то замужем. Это была катастрофа.

Меня предупреждали, но от предупреждений мало толку, правда? Думаю, что обычно результат бывает как раз противоположный. Я вышла за Джона отчасти и потому, что меня предостерегали, и все произошло именно так, как пророчили, вместо мужа я получила тридцатилетнего сына.

Мне очень жаль, сказал губернатор, улыбаясь неизвестно чему. А может быть, и нет. Мне очень приятно, что вы стоите и разговариваете со мной.

Тут он увидел, что между столами пробирается Гровер Фрэзи Q неуверенной улыбкой на лице.

Запаситесь терпением, прошептал губернатор. Нам хотят помешать. И потом: Хелло, Гровер!

Мне нужно поговорить с вами, Бент.

Но вы и так говорите со мной! В голосе губернатора не было восторга. Мисс Ширли. Мистер Фрэзи. Гровер серый кардинал проекта «Башни века».

Я серьезно, сказал Фрэзи. У нас проблемы. Он нерешительно взглянул на Бет. Я бы предпочел…

Я ухожу, сказала Бет. Губернатор взял её под руку.

Никуда вы не пойдете. Я вас потом нигде не найду. Он посмотрел на Фрэзи. В чем дело? Давайте, Гровер. Перестаньте тянуть резину.

Фрэзи заколебался. Потом наконец сказал: _ у нас где–то пожар. На одном из нижних этажей. Ничего страшного, но в вентиляцию попадает немного дыма; Боб Рамсей как раз звонит начальнику пожарной охраны, так что скоро все будет в порядке.

А зачем тогда вы это мне говорите, Гровер? медленно спросил губернатор.

Тут к ним подошел Бен Колдуэлл, изящный и безупречный, как куколка. Лицо его было непроницаемо.

Я слышал ваш вопрос, сказал он, обращаясь к губернатору. Гровер нервничает. Он знает, что в ходе строительства возникли некоторые проблемы. Естественно, он озабочен.

А вы нет, констатировал губернатор.

«Он прирожденный руководитель, подумала Бет, наблюдая за их разговором. Не теряя времени на мелочи, выясняет суть дела».

Бен Колдуэлл ответил:

Я не делаю никаких выводов, пока не получу необходимых доказательств, но действительно не вижу поводов для беспокойства. Я знаю возможности этого здания, и какое–то возгорание… он пожал плечами.

Губернатор взглянул на Фрэзи:

Вы хотите, чтобы вас взяли за ручку и сказали, что нужно делать? Хорошо. Выполняйте указания начальника пожарной охраны, и если он сочтет нужным безотлагательно очистить помещение, то ради Бога, займитесь этим, пока журналисты…

В этот самый миг совершенно внезапно, как потом утверждали очевидцы, все гигантское сооружение содрогнулось в невообразимой судороге, всюду погас свет, смолкло тихое гудение кондиционеров, оборвалась музыка и наступила мертвая тишина. Где–то раздался тонкий женский визг.

На часах было 16. 23.