Текст книги "Вздымающийся ад (сборник)"

Автор книги: Ричард Штерн

Соавторы: Ханс Кирст
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

– Мы полагаем, что с вами, – сухо заметил Фельдер.

– Полагать вы можете, что вам угодно. Но свои версии вам придется подкрепить доказательствами. И не одним, а многими, непридуманными и существенными. Потому что доказывать предстоит вам!

– Совершенно верно, – согласился Циммерман, прежде чем уйти вместе с Фельдером. Фельдер шел за шефом следом и никак не мог понять, с чего вдруг на лице Циммермана взялась эта довольная улыбка.

* * *

Карл Гольднер добрался в такси до Виденмайерштрассе, а там роскошным лифтом поднялся на третий этаж.

Открыл ему слуга, удивительно похожий на английского дворецкого идеальной выучки. С холодной вежливостью спросил:

– Герр Гольднер?

Получив положительный ответ, торжественно сообщил:

– Герр фон Гота ждет вас.

Гольднер не переставал удивляться. Слуга провел его в библиотеку, где стеллажи, полные книг в кожаных переплетах, вздымались до потолка. В центре зала – стол, украшенный инкрустациями с античными мотивами, а на нем – кожаный глобус, словно созданный самим Мартином Бехай–мом. Возле стола – четыре староанглийских кресла, обтянутые темно–зеленым сафьяном. В одно из них уселся Гольднер.

– Глазам не верю! – воскликнул он, когда появился фон Гота, одетый в светло–серое, и сердечно приветствовал гостя. – Я попал по адресу, или у вас в полиции двойник, может быть, какой–нибудь заблудший брат?

– Нет, к счастью, я единственный оставшийся экземпляр нашей фамилии, – заверил его фон Гота.

– А в криминальную полицию вы подались из чистой любви к искусству?

– Исключительно, – подтвердил фон Гота. – Впрочем, еще из любопытства и от скуки. Знаете, иногда там бывает довольно увлекательно. А кроме того, регулярный доход и мне не помешает.

– Вам, такому богатому человеку?

– Я только наследник, герр Гольднер. Из боковой ветви вымирающего рода фон Гота. То, что вы видите вокруг себя, – все мое имущество. Его в два счета можно распродать, пропить и прогулять. И, признаюсь, порой так и делаю. Но не слишком часто. Я вовремя сумел подсчитать, что этого наследства мне хватит для безбедной жизни лет до сорока. И что потом? Найти подходящее занятие было для меня и вопросом средств к существованию.

– Но почему именно это?

– Не буду утверждать, что я люблю свою работу. Среди криминалистов трудно найти того, кто мог бы это сказать. Но, с другой стороны, это занятие дает возможность познать жизнь и людей в их экстремальных проявлениях, а это кое–что.

– Пожалуй, я вас понимаю. Вы боялись, что иначе ваша жизнь пройдет в пустопорожних разговорах с разными баронами и собственным дворецким, или опасались, что придется подыскивать невесту с многомиллионным приданым, чтоб выдерживать свой уровень жизни.

– Что–то в этом роде. Но учтите, у меня не только дворецкий, но еще и «роллс–ройс». Правда, его я передал в распоряжение одной фирме, которая сдает его напрокат с почасовой оплатой. А Бертольд, мой ангел–хранитель, пять дней в неделю работает в одном из ресторанов обер–кельнером и все же успевает вести все наше хозяйство. Знаете, он здесь еще со времен моего отца.

– Послушайте, я от вас просто в восторге! – Не удержавшись, Гольднер поднял бокал.

– Ну что ж, я рад! – улыбнулся в ответ фон Гота.

– Теперь, конечно, вы постараетесь использовать мое удивление и захотите получить побольше информации, – заметил Гольднер. – Не возражаю. Только я все то же самое постараюсь сделать с вами. Так выпьем за взаимное использование!

* * *

Шеф–редактор Ойген Клостерс рассказал позже:

– Вардайнер, прежде всего, человек честный и порядочный. Но в условиях современной журналистики это значит, что он слишком порядочный, неисправимый идеалист, не приспособленный к борьбе.

Он ведь до сих пор уверен, что в нынешнее время может позволить себе такую роскошь, как «доброе имя журналиста». В результате он помещает неудобочитаемые политические обзоры, вся суть которых заключена в фразе: «Это с одной стороны, но если взглянуть с другой стороны…»

Гораздо больше мне нравится его жена. Миниатюрная, изящная, слегка похожая на пугливую лань. Большие умные глаза, нежный мелодичный все еще молодой голос, игривые движения. Чудная женщина!

За обедом, кстати великолепным, я предложил Вардайнеру – если сумеем – совместно организовать и согласовать по времени кое–какие акции. Вардайнер согласился. И не только. В свою очередь предложил мне – даже слишком уж быстро – идею первой акции. Хотел пуститься в разоблачение «гиен монополизма». Знаете, от подобной формулировки мне дух перехватило. К тому же оказалось, что метит он в Шрейфогеля. Я его предложение весьма деликатно – из–за фрау Сузанны, – но решительно отклонил. Посоветовал ему взвесить как следует, сможет ли он подкрепить атаку на таких людей конкретными фактами. И вообще я не уверен, что эти вещи кого–то интересуют, читатели хотят совсем другого. Им нужно знать, когда, где и с кем переспала знаменитая певица, им нужны сплетни о личной жизни телезвезды или о том, как олимпийский чемпион переплавил свои медали в солидный банковский счет. Ну и еще криминальные аборты, истязания животных, какое–нибудь убийство, по возможности на сексуальной почве, – вот то, на что читателей тянет. Но только не на статьи о финансовых махинациях, где кто–то загреб кучу денег. Это для них слишком скучно.

«Вы же не собираетесь сражаться с ветряными мельницами? – спросил я его. – Копаться в грязном белье гораздо выгоднее, тут вам успех гарантирован. Нельзя витать в облаках!»

* * *

– Так, пока мы от них избавились, – сказал Вольрих Хельге, когда криминалисты удалились. – Думаю, я как следует утер им нос.

– Иди ко мне, – всхлипнула Хельга.

– Да подожди! – фыркнул Вольрих. – Вначале нужно кое–что выяснить. Ты ночью собиралась передать мне кое–какие документы. И говорила, это дело решенное!

– Но это было до того… – прошептала Хельга и потянула на себя одеяло.

– До того? – повторил он. – До чего?

– Прежде чем все случилось с Хайнцем, моим мужем.

– Девочка моя. – Вальдемар Вольрих все еще пытался говорить ласково. – Я тебе уже не раз советовал не путать разные вещи. Например, занятия любовью с несчастным случаем с твоим мужем и заодно с обещанными документами. Думаю, я этого не заслуживаю.

– А что если до меня только теперь дошло, что связь между бумагами, которые ты хочешь получить, и смертью моего мужа действительно существует?

– Я бы на твоем месте и думать не отваживался о такой возможности, – с нажимом посоветовал Вольрих.

– Но ты не на моем месте, – тихо ответила она. – А я теперь то, что называется вдова…

– Не надо так со мной, детка! Ты еще траур надень! Ведь ты до смерти рада, что от него избавилась и можешь жить в свое удовольствие.

– Вот тут ты, вероятно, прав, – произнесла Хельга. – Но это ничего не меняет: я теперь вдова, причем бедная вдова. После Хайнца мне почти ничего не осталось. За нашу мебель много не выручишь, его машина годится только на свалку. Так что не удивляйся, что я задумалась о своем будущем.

– Об этом позаботится Тириш. Ты можешь рассчитывать как минимум на солидное пособие.

– А сколько это будет? И как оформлено?

– Да не волнуйся ты, детка, об этом я позабочусь. Но дай же мне наконец бумаги…

– Ты называешь это бумагами, как будто собрался сдать их в макулатуру. Но я–то знаю, в них есть такое, что для некоторых страшнее бомбы под кроватью. Я поняла: эти документы – мой единственный капитал на будущее, дорогуша.

– Ты же не вздумаешь нас шантажировать?! – на этот раз возмущенно вскричал Вольрих.

– Я только, как говорится, хочу сберечь свою шкуру. Ведь у меня, как ты всегда говорил, такая нежная кожа. Не хочешь убедиться в этом снова?

* * *

Из отчета о телефонных переговорах Анатоля Шмельца, которые он вел в то субботнее утро из своего номера в «Гранд–отеле»:

«Поочередно его соединяли с деревенской гостиницей в Вольрафтхаузене, потом с мюнхенской квартирой в районе Фрауенкирхе и, наконец, с виллой на озере Аммер. Во всех трех случаях Шмельц говорил с женщинами, и содержание всех трех разговоров было абсолютно идентично. Что он, Анатоль Шмельц, чувствует себя неважно, видно, гриппует. Что жутко потеет и совершенно без сил. Голова кружится, поэтому он велел отвезти себя туда, где поспокойнее. К нему уже вызвали врача, но ничего, скоро станет полегче. Наилучшие пожелания и до скорой встречи.

Третий разговор был немного дольше. Говорил с женой и расспрашивал о сыне. Узнал, что Амадей давно не появлялся дома и, похоже, что в своей мюнхенской квартирке тоже. Явно болтается где–то в сомнительной компании.

На это Шмельц отреагировал так: «Ты просто не хочешь понять мое отношение к молодежи. Мы должны обеспечить им все, чего сами были лишены, дать им возможность пережить упоение жизнью, наслаждение молодостью, уважать это их возвышенное стремление разрушить прогнившую средневековую мораль нашего общества…»

Но патетические излияния Шмельца жена прервала столь категорически, что он утратил дар речи: «Анатоль, все твои словеса мне напоминают болтовню слюнявых блудливых старикашек, которые пытаются известными словами прикрыть собственное бессилие».

Ответил Шмельц не сразу: «Господи, с той поры, как ты поселилась в своей башне из слоновой кости, ты утратила всякое представление о том, что творится на свете. Все, что нужно нашему Амадею, – это свобода. И мы должны предоставить ее без каких–либо ограничений. Это должно быть нашей главной и – прошу тебя – совместной задачей. Мне это совершенно ясно, пора это понять и тебе!»

* * *

Комиссар Циммерман вместе с Фельдером вернулся в полицай–президиум, просмотрел почту, завизировал рапорты и просмотрел бюллетени. В почте он нашел записку, что уже трижды звонила жена. Повернувшись к Ханнелоре Дрейер, сказал:

– Думаю, сегодня пора вам заканчивать и идти наконец домой.

– Я хотела вам лично вручить рапорт; не уверена, не будет ли вопросов.

Циммерман пробежал рапорт. Потом прочитал еще раз. Наконец сказал:

– Исчерпывающе. Ну а кроме этого?

– Ночь тянулась очень долго. И нудно. Хельга Хорстман спала, и мне нечем было заняться, чтобы не уснуть тоже. Полистала журналы, просмотрела книги… А потом подняла с пола ее сумочку. В ней были бумаги, говоря точнее, документы в двух экземплярах.

– Наверняка вы заметили это совершенно случайно, – сдержанно «напомнил» Циммерман, – когда собирали выпавшие из сумочки бумаги, чтобы вернуть их на место.

– Так все и было, – согласилась Ханнелора Дрейер.

– И при этом, собирая бумаги, выпавшие из сумочки, совершенно случайно заметили, что в них написано. – Циммерман ободряюще улыбнулся. – И что же вам совершенно случайно показалось интересным?

– Множество дат и чисел!

– Не может быть! – в восторге воскликнул Фельдер. Циммерман же заметил:

– Во всяком случае, вы не производили обыска квартиры фрау Хорстман, на который не имели ордера. И не искали никаких доказательств, имеющих значение для следствия, поскольку для этого нужна санкция прокурора. Чисто случайно вы что–то нашли. Что это было?

* * *

Из донесения Ханнелоры Дрейер:

«Я увидела два экземпляра документов, каждый на шести листах. В них было полно исправлений, видимо, это были рабочие заметки. Оригинал отсутствовал, и, вероятно, первый экземпляр тоже, потому что оба оставшихся, которые я видела, были слабо пропечатаны. В заметках приведены данные о сделках с крупными земельными участками. Там были данные и о множестве мелких и средних объектов, но среди них особняком стояли данные о пяти исключительно крупных.

1. Участок на окраине Шонгау, по соседству с военной базой, площадью 50–55 тыс. квадратных метров. Недавно на участке была построена ярмарка. Цена покупки в 1954 году составила 2 марки за квадратный метр, цена продажи в 1968 году – 24 марки за квадратный метр.

2. Участок в низине в районе Ингольштадта площадью 160 тыс. квадратных метров. Был куплен в 1956 году по 1 марке за квадратный метр, а в 1962 продан по 38–42 марки за квадратный метр. На участке сразу после продажи построен нефтеперегонный завод.

3 и 4. Продажа участков в 1964 году, частью на территории Хафолдингского леса, частью на Эрдингской пустоши. Цена покупки от 2 до 3 марок за квадратный метр. Прибыль от продажи предположительно составляет несколько тысяч процентов.

5. Участок, обозначенный литерой «Ф», который расположен на границе округа Штарнберг и леса с западной стороны. В 1955 году был куплен за 300 тысяч марок, его нынешняя цена – от 5 до 5,5 миллионов марок.

Все эти сделки осуществила мюнхенская фирма «Хубер, Хубер и Лайтман, торговля недвижимостью» по указанию и за счет банка Шрейфогеля».

* * *

– Выглядит многообещающе, – невозмутимо заметил Циммерман.

– Если все это правда, – засомневался Фельдер. – Вы знаете, журналисты способны уцепиться за любую ерунду, чтобы раздуть сенсацию.

– Но эти данные, видимо, верные, – сказала Дрейер. – Я позволила себе запросить кое–какую информацию из отдела экономической преступности.

– Ну если так, нам будет чем заняться, – успокоился Фельдер.

Тут заговорил Циммерман.

– Дорогая коллега! – Это было столь необычное для него обращение, что после него следовало ожидать нечто небывалое. – Дорогая коллега! Если вы не возражаете, я устрою, чтобы вас немедленно перевели в мой отдел!

Ханнелора Дрейер приняла предложение не задумываясь. Ведь она понятия не имела, в какую угодила мясорубку. С той минуты она стала сотрудником отдела, начальник которого был человеком невероятной работоспособности и рвения в работе, решительным и неумолимым к своим и к чужим. Но, ко всеобщему удивлению, скоро в полицай–президиуме о Циммермане и Дрейер стали говорить не иначе как «Старый Лев и его любимая кошечка».

Циммерман распорядился:

– Фельдер, позаботьтесь, чтобы все данные, добытые коллегой Дрейер, были тщательнейшим образом проверены. Подключите к этому всех наших экспертов. Добейтесь официального содействия федеральной криминальной службы. Согласие советника Хедриха я получу. Направьте всех наших сотрудников, пусть поищут вещи, оставшиеся от Хорстмана. Разумеется, пусть в первую очередь проверят, нет ли где–нибудь еще бумаг. Они могут храниться у кого–нибудь из коллег или в сейфе у адвоката…

– А что с Вольрихом?

– Этим я займусь сам. Но это не к спеху. Полагаю, я его напугал. Он знает все – или вообще ничего из того, что нас интересует. Теперь вы, коллега Дрейер. Поскольку вы работаете у меня, я вам устрою не слишком приятный уик–энд.

– Я все равно не знала, чем заняться.

– Рад это слышать, – довольно буркнул Циммерман. – Тогда просмотрите все, что Фельдеру удалось собрать по этому делу. Постарайтесь определить, за кем нам лучше установить наблюдение. Узнайте, сколько нам смогут выделить людей. И на этом пока все.

* * *

Карл Гольднер сообщил позже о своем визите к ассистенту фон Готе:

«Каких только людей я не перевидал здесь в Мюнхене! Но куда здешним светским львам до этого фон Готы! Это просто уникум! Мог бы жить в свое удовольствие, так нет – гнет спину в полиции! Это настолько меня потрясло, что я сразу проникся к нему симпатией и спросил: «Так что, собственно, вы желаете знать?»

Он только этого и ждал и засыпал меня градом вопросов, между прочим, весьма продуманных. К примеру, насколько влиятелен Шмельц? Что он мог бы предпринять против Вардайнера и насколько это было бы опасно? И у кого лучше отношения – у Бургхаузена с Вардайнером или у Тириша со Шмельцем? И кто бы мог, по моему мнению, быть ближайшим помощником Шмельца и Вардайнера, их правой рукой? Как живется Вардайнеру с его фрау Сузанной? Что из себя представляет Вольрих? Какова роль Хельги Хорстман? Что же задумал Хайнц Хорстман?

Я сказал ему так: «О каждом из этих людей вы можете думать как вам угодно – они только люди, как каждый из нас. Но некоторые любопытные подробности я вам с удовольствием сообщу. С чего бы начать? Пожалуй, с Греции. Ведь там в одном из афинских дворцов или на вилле у моря обитает черноволосая красавица Мария. Она актриса и в настоящее время – главный предмет любви и обожания Анатоля Шмельца. Пожалуй, в эту авантюру он кинулся очертя голову в основном для того, чтобы излечиться от безответного чувства к фрау Сузанне. В Греции он ведет себя как когда–то Гёте в Карлсбаде. У него для этого хватает и финансовых возможностей, и способностей объяснить все это себе и другим с моральной стороны. Правда, прошлым летом эта поэтическая страсть едва не потерпела крах. И все из–за Хайнца Хорстмана».

* * *

Тириш, издатель «Мюнхенского утреннего курьера», любил проводить выходные в своем деревенском поместье возле Вальдхайма. Тут он отдыхал от горячки недели и разыгрывал хуторянина: навещал священника, осматривал поросят на откорме, справляясь, как они прибавляют в весе, и прогуливался в саду, скорее напоминавшем парк.

Погода в эту субботу до самого вечера стояла прекрасная. Сияло солнце, синело небо, температура около нуля и легкий покров свежего снежка, приятно хрустевшего при ходьбе… И Тириш хотел одного – наслаждаться всем этим без помех.

Однако из поэтического настроения его безжалостно вырвали, когда он еще не дошел до идиллически застывшего пруда. Из кухонного окна его пронзительно звала жена:

– Телефон! Звонит Вольрих. Утверждает, что это срочно!

– Иду–иду, – неохотно отозвался Тириш. Трубку он взял через открытое окно. – Ну что вы беспокоите меня в субботу?

– Другого выхода нет, – расстроенно произнес Вольрих. – Я только что вернулся от Хельги Хорстман. По–моему, с ней будут проблемы. Договоренности о документах она придерживаться не хочет. Видимо, попытается действовать самостоятельно. Нужно что–то предпринимать.

– Я сейчас приеду, – энергично заверил Тириш. – Сообщите Шмельцу. Через час соберемся в издательстве.

* * *

Версия Вальдемара Вольриха, которую он изложил чуть позже в разговоре с сотрудником полиции:

– Поверьте, вы ничего не понимаете. Твердите о совести* ответственности, чувствах и подобной ерунде. Смешно! Тогда об этом и речи не было. В игру вступили деньги, большие деньги.

Чтобы вам было ясно, игра пошла по–крупному. Банкир Шрейфогель внезапно дал понять, что склонен поддержать издательство Тириша и Шмельца. И это испугало Бургхаузена с Вардайнером. Поймите, в этой ситуации конкурентная борьба между обеими газетами, тянувшаяся многие годы, вступила в решающую фазу. Ведь теперь для обоих решалось – быть или не быть.

* * *

– Господи! – хрипло вздохнул Вардайнер, сползая со стула.

Одна из служанок, услышав стон, побежала за хозяйкой. Фрау Сузанна, которая как раз пробовала новый серебряный лак для ногтей, помчалась к мужу.

– Мне очень плохо, – задыхаясь, пробормотал Вардайнер, – но это пройдет.

– Что с тобой, Петер? На тебе лица нет, – заволновалась Сузанна. Налив в стакан немного холодной воды, подала мужу две таблетки, лежавшие наготове. – Ты до смерти устал. Чем это закончится?

– Да ничего, справлюсь, – с усилием произнес Петер Вардайнер.

– Я так и думала, тебе главное – справиться. Почему ты так надрываешься?

– Почему, Сузанна? – отдышавшись, сказал он. – Почему дождь идет сверху вниз? Потому что иначе быть не может. И со мной точно так же. Понимаешь?

– Я стараюсь понимать, Петер, но это становится все труднее. Допустим, оттого что я женщина, я не в состоянии понять, почему человек рискует из–за принципов всем – здоровьем, семьей, всем своим существованием. Но я тебе говорю: долго я этого не выдержу.

* * *

Закрытое совещание в издательстве «Мюнхенского утреннего курьера»; начало в 16.30; присутствуют: Тириш, Шмельц, Вольрих.

Вольрих: Ясно одно. Хельга Хорстман старается удержать документы мужа у себя. Скажу откровенно: она собирается нас шантажировать.

Тириш: А сколько конкретно она хочет?

Вольрих: Это еще не ясно. Но ясно, что у нее в руках часть материалов ее мужа и она знает им цену. В них не только данные о спекуляциях земельными участками, но и многое другое. Проблема в том, что у нее только копии, а оригиналы Бог весть у кого.

Тириш: Вероятно, у Вардайнера?

Шмельц (решительно): Если это так, нам нужно быть начеку. Не знаю почему, но Вардайнер меня ненавидит и предпримет против меня что угодно!

Тириш: Разумеется, мы должны этому помешать. Прежде всего нужно поскорее организовать похороны Хорстмана. Об этом позаботитесь вы, Вольрих. А еще нам понадобится адвокат, который бы сумел справиться с такими вещами.

Вольрих: Предлагаю Шлоссера! Этот ни перед чем не остановится!

* * *

Профессор, доктор медицины Билрот из Штарнберга собщил Сузанне Вардайнер после обследования ее мужа:

– Не существует болезни, которая не влияла бы на весь организм пациента и на которую каждый не реагировал бы по–своему. Банальное недомогание у одного может привести к фатальному исходу у другого.

Все это в полной мере относится и к вашему мужу. Хотя внешне он выглядит весьма энергичным человеком, в действительности – это исключительно чувствительный тип со спастическими реакциями. Они и вызывают у него постоянные перепады температуры тела, давления крови и сердечной деятельности.

Неверно было бы определить его состояние как критическое. Но некоторые анализы – состава крови, мочи, кардиограмма – вызывают серьезные опасения. Я бы рекомендовал вашему мужу не напрягаться на работе, беречь себя, придерживаться диеты и, по возможности, отдыхать, иначе я ни за что не ручаюсь.

* * *

Ханнелора Дрейер вместе с Фельдером и фон Готой сидела перед комиссаром Циммерманом. Она быстро привыкла, что в новом отделе иметь дело придется с одними мужчинами.

– Надо разобраться, что за женщины замешаны в этой истории с Хорстманом, – сказал начальник. – С кем мы уже столкнулись?

– Хельга Хорстман, – начала Дрейер. Комиссар кивнул.

– Она входит в ближайший круг людей, так или иначе связанных со смертью Хорстмана. Ими я займусь сам. Дальше.

– Сузанна Вардайнер, – продолжила Дрейер.

– Она – единое целое с Петером Вардайнером, – заметил фон Гота. – Супруги как–никак.

– Это еще ничего не значит. – Циммерман слегка усмехнулся. Остальным возразить было нечего.

– В списке телефонов и адресов, найденном у Хорстмана, множество женских имен, – доложил как всегда педантичный Фельдер. – Чаще всего фигурируют три, хотя у них время от времени меняются адреса и номера телефонов. Некая Антония Бауэр, затем Ингеборг Файнер…

– Кто они такие?

– Бауэр – секретарша в «Мюнхенском утреннем курьере», а Ингеборг работает в «Мюнхенских вечерних вестях», где–то в отделе рекламы.

– Займитесь ими, коллега Дрейер.

– А что с третьим именем? – настаивал любопытный фон Гота.

– Генриетта Шмельц, – сказал Фельдер.

– Она родственница Анатоля Шмельца?

– Да, его жена.

– И она тоже постоянно фигурирует в записях Хорстмана? – удивленно переспросил Циммерман. – Этой дамой нужно заняться вам, фон Гота!

– Прямо сегодня? – спросил тот, многозначительно взглянув на часы. Но тут же понял, что вопрос был излишним, и слегка покраснел.

– Коллега Дрейер, вы уже связались с отделом наружного наблюдения? – продолжал Циммерман.

– Да, комиссар Коморски просил передать вам, что в нашем распоряжении столько его людей, сколько потребуется.

– Ну, пока нам понадобятся две–три группы, – констатировал комиссар. – Фельдер остается здесь. Я заеду к Келлеру, а потом – домой поужинать. Позвоните, пожалуйста, моей жене. Потом снова встречаемся здесь.

* * *

Из стенограммы допроса адвоката, доктора юриспруденции Шлоссера:

«В субботу вечером меня пригласили в издательство «Мюнхенского утреннего курьера». С присутствовавшими там Тиришем, Шмельцем и Вольрихом я был хорошо знаком. Когда мы договорились о гонораре, меня проинформировали о подробностях истории с Хорстманом.

Говорил Тириш. От него я узнал, что Хорстман, репортер их газеты, погибший прошлой ночью, располагал некоторыми документами, которые можно оценить как крайне щекотливые и которыми нынче владеет его вдова. Далее мне было сказано, что это материалы о купле и продаже различных земельных участков, и они, вполне возможно, попали и в другие посторонние руки. Но тогда мне никто не сказал, в чьи именно.

Выслушав все это, я изложил свою точку зрения как юрист. Хорстман был сотрудником редакции с твердым месячным жалованием. По закону это означает, что все, что он написал, обнаружил и зафиксировал, несомненно, принадлежит издательству, оплатившему его труд. И если кто–то хочет присвоить эти результаты его работы, он нарушает закон.

Только тогда я услышал от Тириша о Вардайнере. Петер Вардайнер – фигура во многом спорная. В мюнхенском обществе его не любят. Прежде всего из–за его сомнительного второго брака. Кроме того, он настраивает против себя излишней щедростью, слишком независимым образом жизни, контактами с сомнительными людьми, излишней элегантностью жены. Короче говоря, у него нет репутации солидного человека.

Тириш: А можно все, что вы сказали, как–то использовать практически?

Шлоссер: По–моему, этого достаточно, чтобы подать на Вардайнера в суд.

Тириш: Прекрасно! Это то, что нам надо.

Шлоссер: Но только прошу оценить и другую возможность. Что если речь идет вообще не о материалах, которым вы придаете такое значение, а о чисто личных, возможно, весьма деликатных вопросах?

Тириш: Откуда вы знаете?

Шлоссер: У меня есть кое–какой опыт. Я знал достаточно журналистов, которые выдавали свое копание в деликатных вопросах чужой личной жизни за общественно полезную деятельность и даже за защиту справедливости. Делают они это из желания прославиться, иногда – из желания отомстить. Полагаете, Хорстман был способен на нечто подобное?

Шмельц: Да, это было бы на него похоже!

Шлоссер: Ну, тогда у нас руки связаны. Законным путем можем потребовать только те материалы, которые были подготовлены для печати. Те, что носят характер чисто личных оценок, требовать не можем. Их нельзя считать рабочим материалом и частью издательского процесса, а только личными заметками автора.

Шмельц: Боюсь, что в этом случае нам придется туго.

Тириш: Доктор Шлоссер, а не найдется ли возможности таким образом провести водораздел между личным и служебным, чтобы и так называемые «личные заметки» угодили в разряд служебных материалов и мы смогли бы их получить? Разумеется, это отразилось бы и на увеличении вашего гонорара.

Шлоссер: На сколько?

Тириш: На треть.

Шлоссер: Согласен! Сделаю все возможное. Это будет нелегко, но не теряю надежды. Дело в том, что я имею честь быть знакомым с герром Гляйхером, генеральным прокурором».

* * *

Фон Гота снова позвонил Гольднеру.

– Мне нужна кое–какая информация. О фрау Генриетте Шмельц.

Ответ последовал не сразу. В трубке он слышал, как Карл подкрепляется каким–то напитком. Когда Гольднер заговорил, язык его слегка заплетался:

– Дорогой друг, это не так просто. Мне даже в голову не приходит ничего, что вам может пригодиться.

– Это может означать только одно – вы эту даму уважаете.

– Гораздо больше, фон Гота! Я Генриетту обожаю! – признался Гольднер. Но тут же тон его изменился, и в голосе зазвучало подозрение: – Чего вы от нее хотите? Пока не объясните, ничего от меня не добьетесь!

Фон Гота понял, что увертками тут ничего не добьешься.

– Разумеется, я все вам скажу. Имя Генриетты Шмельц повторяется в записной книжке, которую мы нашли в бумагах Хорстмана. Можете сказать мне, что у них были за отношения?

– Я, пожалуй, мог бы вам сказать. Но, насколько я знаю, сведения из первых рук для вас обладают большей ценностью. Так что я договорюсь о вас с фрау Генриеттой. Поезжайте на озеро Аммер, адрес у вас есть. Она будет вас ждать. И не потому, что я позвоню, а в основном потому, что она постоянно кого–то ждет.

* * *

Издателя Бургхаузена, явившегося в сопровождении заместителя шеф–редактора «Мюнхенских вечерних вестей» Замхабера, на вилле Вардайнеров в Грюнвальде встретила фрау Сузанна. Гостей она усадила в кресла у окна, откуда они могли наслаждаться видом на ухоженный газон и бассейн на фоне густого ельника. Журчала непринужденная беседа о чем попало – о неважной погоде, проблемах с детьми, заботах с домашними животными. Бургхаузен чисто по–мюнхенски то и дело взрывался хохотом, в то время как Замхабер, этакий журналист–философ, только едва заметно улыбался. Но и его по–детски пухлая физиономия излучала понимание и дружелюбие.

Петер Вардайнер, который выглядел опять свежим и бодрым и тоже немного шумным, без долгих разговоров обрушился на гостей:

– Мне в руки попал сенсационный материал! Просто потрясающий, с точными цифрами и фактами. Раскрыты спекуляции с земельными участками, которым потворствовали органы власти. Спекуляции в гигантских размерах. И с фантастическими прибылями!

– Великолепно, – сказал Бургхаузен, но в его голосе не было и следа восхищения. – Если это удастся доказать. И если окажется столь интересно, чтобы заслуживать публикации.

Замхабер высказался еще сдержаннее, с изрядной долей врожденной осторожности:

– Журналистика, собственно, вся своего рода приключение, я имею в виду приключение духа. Но за них всегда приходится нести ответственность.

– Верно, – согласился Бургхаузен. – И чтобы не оставалось недомолвок: за столь рискованную акцию, в целесообразности которой я пока сомневаюсь, не может отвечать вся редакция. Тут должен отвечать ее автор.

– Надеюсь, вы не думаете, что я боюсь этого? – воинственно вздыбился Вардайнер. – Опубликую от своего имени!

– Это весьма благородно, – примирительно начал Замхабер, – но это единственный выход.

– Петер, я решительно против! – воскликнула расстроенная Сузанна. – Для тебя это может иметь катастрофические последствия, ведь ты сам суешь голову в петлю!

– Боюсь, что вы недалеки от истины, – поддержал ее Бургхаузен. – А вам, герр Вардайнер, я хочу напомнить, что вы не только шеф–редактор газеты, но вместе со мной и ее совладелец!

– Вопрос обсуждению не подлежит, – заявил Вардайнер.

– Не торопитесь с решением, еще есть время хорошенько подумать. И чем больше, тем лучше. Ведь речь пойдет о деньгах, моих и ваших, и о деньгах вашей жены. Но, разумеется, вы можете поступать, как считаете нужным, и располагать моим согласием на любое обоснованное решение.

* * *

Тем же вечером комиссар Циммерман навестил своего старого приятеля Келлера. Похоже, его ждали. Пес радостно запрыгал вокруг, получив за это порцию колбасных шкурок. В этом отношении Циммерман его никогда не обманывал. Когда Келлер налил им обоим по чашке мокко, заваренного по собственному рецепту и всегда стоявшего на столе в большом термосе, им показалось, что сидят они тут среди книг, вырезок из газет и полицейских ведомостей уже очень давно. Пес, спрятавшись в тени настольной лампы, наслаждался подарком. Они потягивали кофе.

Циммерман не выдержал первый.

– Я только заглянул спросить, как у тебя дела.