Текст книги "Вздымающийся ад (сборник)"

Автор книги: Ричард Штерн

Соавторы: Ханс Кирст
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 35 страниц)

– Премного благодарен за исчерпывающую информацию, – в тон ему ответил Михельсдорф. – Приму ее к сведению. Но у меня еще не меньше дюжины фамилий клиентов Хелен Фоглер. Надеюсь, от них я узнаю больше.

– Не сомневаюсь, засранцев хватает всегда и везде, – отрезал Циммерман–младший.

* * *

Из рапорта инспектора Кребса, начальника отдела полиции нравов:

«Инспектор Михельсдорф действовал в полном соответствии с предписаниями закона, и его поступки полностью соответствовали искомой цели. Он собирался доказать Хелен Фоглер, что ее образ жизни можно с точки зрения закона классифицировать как проституцию. Для этого необходимо иметь доказательства «регулярно вознаграждаемых половых отношений». Это весьма скользкая вещь. При желании в ней можно уличить немало дам из так называемого приличного общества. Но вот решающий момент – если Фоглер сама требовала оплату, да еще вперед.

Я убежден, Михельсдорф не собирался заносить Фоглер в реестр профессиональных проституток. Но ему нужно было припереть ее к стене, чтобы получить информацию о человеке, напавшем на нее».

* * *

– Вижу, вам не хочется продолжать разговор. Но это ничего, у нас в полиции нравов нервы крепкие, – заметил Михельсдорф.

– Это я слишком хорошо знаю, – подтвердил Циммерман–младший.

– Прошу уточнить ваши данные. Имя, фамилия, дата и место рождения, адрес, род занятий…

– Может, вам еще сообщить род занятий моего отца? – довольно ухмыльнулся юноша.

– Хорошо, и кто же ваш отец?

– Старший комиссар криминальной полиции.

Инспектор Михельсдорф взглянул на него с нескрываемым удивлением. Допрашивать сына знаменитого криминалиста – такое с ним за двадцать лет службы случилось впервые.

Глава VI

Цепная реакция

1. Из телефонного разговора директора Тириша с банкиром Шрейфогелем:

Тириш: У меня для вас не слишком утешительные известия. В завтрашнем номере «Мюнхенских вечерних вестей» выйдут две статьи о спекуляциях земельными участками…

Шрейфогель: И что вы предприняли?

Тириш: Все, что было в наших силах. Пригрозили подать на них жалобу, попытались добиться судебного запрета публикации материалов до решения вопроса их принадлежности, направили к ним нашего поверенного в делах и пытались договориться. Но Вардайнер был непреклонен.

Шрейфогель: Вашими рассказами я сыт по горло. Вы ничего не добились, не сумели даже остановить эти статьи, значит, нарушили наш уговор. Жаль, очень жаль. Придется обратиться к другим. Премного благодарен, герр Тириш!

Едва повесив трубку, Шрейфогель набрал номер своего приятеля, банкира Борнекампа из Кёльна. Бернгард Магнус Борнекамп был президентом банковского дома, влиявшего на жизнь всей Федеративной Республики. Его вес в экономике и финансовые возможности едва ли не превышали возможности государства.

2. Из телефонного разговора директора банкира Шрейфогеля с банкиром Борнекампом:

Шрейфогель: Могу я обратиться с просьбой? Срочно нужна помощь.

Борнекамп: Разумеется, о чем речь?

Шрейфогель: Дело в двух статьях, которые могут появиться в завтрашнем издании одной из здешних газет – «Мюнхенских вечерних вестях». Они содержат информацию о купле–продаже земельных участков, происходивших якобы при соучастии нашего земельного правительства и властей ФРГ. Все это, разумеется, безответственный вымысел, и мы намерены обратиться в суд. Но когда столь провокационные и спорные материалы появляются на страницах газет, всегда существует опасность…

Борнекамп: Согласен с вами. Поручите, дорогой Шрейфогель, чтобы ваши сотрудники собрали необходимые материалы и поскорее их передали моим людям, конкретно – доктору Кетлеру. Когда все будет готово, я ознакомлюсь и приму меры.

Шрейфогель: Премного благодарен.

* * *

Бернгард Магнус Борнекамп работал в своем кабинете на вилле неподалеку от Кёльна. Кабинет был обставлен с дорогой солидностью, но без броской роскоши. Личный поверенный доктор Кетлер, тридцатишестилетний юрист, говоривший на пяти языках, включая русский, и старательно штудировавший китайский, за неполный час представил ему все, что удалось собрать:

а) фотокопии статей, готовых к печати в «Мюнхенских вечерних вестях»;

б) присланный по телетайпу перечень мер противодействия, безуспешно предпринятых «Мюнхенским утренним курьером», включая резюме разговора доктора Шлоссера с Вардайнером;

в) детальную информацию о «Мюнхенских вечерних вестях»: владельцы и соиздатели Бургхаузен и Вардайнер; у каждого по пятьдесят процентов акций, тираж 120 тысяч экземпляров, субботнее издание – 180–200 тысяч экземпляров, приблизительная оценка имущества издательства, включая типографию, здания и филиалы, – 120–150 миллионов марок.

Банкиру Борнекампу это не показалось пустяком; хотя обычно он оперировал гораздо большими суммами, но знал, что любая мелочь может иметь непредсказуемые последствия.

– Распорядитесь подготовить еще информацию о «Мюнхенском утреннем курьере».

– Над этим уже работают, – с готовностью доложил доктор Кетлер. – По первым оценкам они примерно сравнимы.

Борнекамп полистал тщательно подобранные бумаги. Нашел, что «Папир юнион», одна из фирм его собственного концерна, поставляет «Мюнхенским вечерним вестям» бумагу. Доставку большей частью производит «Евротранспорт», тоже его фирма. А «Рейнско–Рурская компания» – держатель договора на поставку нового оборудования – тоже принадлежит ему.

– Отлично! Соедините меня с Бургхаузеном! Но того нигде не было.

– Тогда с Вардайнером!

Но и Вардайнера найти не смогли.

Борнекампа это отнюдь не вывело из себя. По кратком размышлении он велел:

– Соедините меня с земельным министром юстиции!

* * *

Когда комиссар Циммерман раскручивал какое–то дело, для него и его сотрудников присутственных часов не существовало. Днем и ночью в отделе гудел народ.

Организатором непрерывных и неформальных рабочих совещаний, «посиделок», как именовал их фон Гота, обычно был не сам Циммерман, а в основном Фельдер, их главная организующая сила, который, как пчелка, собирал все, что принесли сотрудники: заметки, донесения, документы.

Циммерман лишь изредка вставал из–за стола и пересаживался к дискутирующим сотрудникам. И сразу беспорядочные споры превращались в эффективные, хотя и неформальные обсуждения.

В тот вечер по знаку инспектора Фельдера первым начал фон Гота:

– Фрау Шмельц собиралась развестись с мужем. Хорстман, видимо, хотел обеспечить ее доказательствами, облегчающими задачу. Но не успел. Гольднер полагает, что после Хорстмана должно было остаться множество взрывоопасных материалов о личной жизни некоторых видных людей.

Фельдер, у которого в голове, как в архиве, уже были упорядочены все данные по делу Хорстмана, доложил:

– Материалы эти, скорее всего, у Хельги Хорстман или у Лотара, кое–что, возможно, у Вардайнера. Хочу напомнить, что на месте преступления мы не нашли следов того, что жертву обыскивали. Судя по этому, убийца знал, что Хорстман не имеет привычки держать бумаги при себе. Целью убийства, вероятно, было воспрепятствовать Хорстману воспользоваться материалами, попросту навсегда заткнуть ему рот.

– Не слишком ли категорично? – усомнился фон Гота.

– Я только исхожу из фактов, которые просто бьют в глаза, – обиделся Фельдер. – И не хочу навязывать никаких выводов.

– От дорожной полиции ничего нового? – спросил Циммерман.

– Их техники, – доложил Фельдер, успевший успокоиться, – под командой Вайнгартнера как раз пытаются по глубине колеи и типу грунта вычислить вес машины, использованной убийцей. Результаты будут завтра.

– А что у вас, коллега Дрейер? – спросил Циммерман.

– Слежка за Ингеборг Файнер дала результаты, – доложила та. – Файнер встретилась с Вардайнером в чужой квартире, оставались они там около двух часов. И в то же время визит в другую чужую квартиру нанесла жена Вардайнера. Подробности переданы Фельдеру.

– Похоже, – невозмутимо заметил Циммерман, – что на поверхность всплывает одна постельная история за другой. Это не должно нас волновать и тем более отвлекать от нашей основной задачи. Но я все–таки хочу вам сообщить, что те два часа, на которые пришлось убийство и на которые у Вольриха с женой Хорстмана не было алиби, они вместе провели в отеле «У трех медведей».

– Но по всем инструкциям мы должны поставить в известность полицию нравов, – педантично заметил Фельдер.

– Давайте, только предварительно еще раз все проверьте, – согласился начальник. – И вообще, хочу вам посоветовать быть поосторожнее с этой кучей дерьма, скрытой роскошными шелками и бархатом. Никогда не известно, во что там вляпаешься.

* * *

– Вы уволены! – заявил Альбрехт Нейдхаммер, начальник отдела кадров «Мюнхенского утреннего курьера». – Мы разрываем ваш контракт в кратчайший срок!

– А можете вы мне сказать, с какой стати? – возмутилась секретарша Антония Бауэр, которой он сообщил эту жуткую новость.

– У нас для этого предостаточно весьма и весьма серьезных причин, – начал тот объяснять. – Мы выяснили, что вы в последнее время стали работать гораздо хуже, вам недостает рвения и ответственности за дела фирмы. Кстати, нам известно, что ваша личная жизнь не в порядке, что весьма прискорбно, но не имеет отношения к принятому решению.

– Вот, значит, как? Да вся ваша фирма – готовый обезьянник, где, если хочешь жить, святошу корчить не приходится!

– Я не хочу слышать это! И обсуждать буду лишь ваше увольнение. Если желаете объяснений, обратитесь к Вольриху.

* * *

Вальдемар Вольрих принял Антонию Бауэр сразу же. С деланым участием попытался положить руки ей на плечи, но Тони увернулась. Тогда отвел ее к дивану и сел рядом.

– Просто неслыханно, что позволяют себе кадровики! – огорченно заявил он. – Но я уже поговорил с ним. Спросил, как ему в голову пришло вас уволить. А он в ответ – что, я, мол, хочу отменить его решение? И знаете, Тони, что я сказал? Что ни одно решение не окончательно, если, конечно, человек, которого оно касается, может быть вам полезен.

– И что я должна сделать, чтобы вы отменили это решение?

– Ничего, милая Тони, – уверял ее Вольрих, поглаживая по плечу. Заметив, что та не отстраняется, он, разумеется, истолковал это как доказательство своей неотразимости. – Единственное, чего мы от вас ждем, моя милая, – это охотное и старательное сотрудничество. Я бы сказал так: понимание и желание.

– И вы не собираетесь со мной переспать?

– С удовольствием, Тони, но не обязательно сейчас – Вольрих полыценно ухмыльнулся.

«Боже, – говорил он себе, – разве есть на свете такая, чтобы я ее захотел и не заполучил? Я не упустил ни Ханнелору из рекламного, ни Лотту из отдела культуры, ни Марго из местных новостей. А Фелиция из рубрики «Для женщин» или Ил она из администрации – те даже и не пытались, так что успех на всех уровнях. И вершина – Хельга Хорстман. Рядом с ней эта Бауэр – только мелкий трофей в обширной коллекции».

– Но перейдем к делу, – напомнил он ей, а заодно и себе. – Я хотел бы узнать от вас кое–что конкретное.

– Небось о Лотаре? Ну сплю я с ним время от времени, разве это так важно?

– Да нет, это мне совсем неважно. – Вольрих старался казаться человеком, который в состоянии понять и принять все что угодно. – Я знаю, что Лотар с вами предпочитает говорить о более приятных вещах, чем о работе, но все равно вы о нем должны кое–что знать.

– Если я верно понимаю, вас интересуют бумаги Хорстмана?

– Отлично, Тони, вы все понимаете с полуслова. Ну так и что вы решили? Есть у вас желание рассказать кое–какие мелочи, которые так важны для нас? Например, что в этих бумагах и, главное, где бы их найти? И мы в два счета отменим ваше увольнение. А если вы достанете мне эти бумаги, вполне можете рассчитывать на приличное повышение.

– Какой же вы мерзавец! – сказала Антония Бауэр. Вольрих рассмеялся, хотя и через силу.

– Кем, интересно, ты себя воображаешь? Будущей женой редактора, который если не возьмется за ум, то быстро вылетит с работы? Так что, милочка, довольно разговоров – не позже чем завтра эти бумаги должны быть у меня на столе!

* * *

Когда инспектор Михельсдорф, продолжавший следствие по делу Хелен Фоглер, поздно вечером снова зашел в дискотеку «Зеро», ему тут же дал знак Рикки.

– Номер девять из вашего списка уже здесь!

– Так давайте его сюда!

Михельсдорф присел за стол Рикки. Юноша, приближавшийся к нему, сразу вызвал у него неприязнь. На таких молодых людей у него был нюх – слишком много он о них знал.

Юноша сел без приглашения и сразу начал:

– Можете не представляться, инспектор. Вы, насколько я знаю, из полиции нравов. В ваших списках есть моя фамилия, а что вам от меня надо, уже сказал Манфред Циммерман.

– Если вы собираетесь напомнить мне о папаше Циммермане…

– Знаете, моя фамилия Шмельц, но я не собираюсь напоминать даже о своем папаше…

– И кто ваш отец, я тоже знаю, – резко оборвал инспектор. – Только это тут ни при чем. Что вы знаете о Хелен Фоглер?

– То же самое, что и мой друг Манфред. Время от времени мне случалось с ней… поужинать, сходить в кино, распить бутылочку вина. Иногда случалось сделать ей подарок – скажем, несколько грампластинок, новое платье, деньги на такси, чтобы вернуться домой… Но ведь это не наказуемо, не так ли?

– Сколько вы ей давали денег?

– Всегда достаточно. Могу себе это позволить, ведь мой отец…

– Не вмешивайте сюда вашего отца!

– Послушайте, Михельсдорф, вы явно знаете, кто мой отец. Зато не знаете, как он ко мне относится. А он готов ради меня на все!

– Вы собираетесь меня запугать? – Теперь и Михельсдорф вышел из себя. – Ну тогда хватит шутить!

– А разве вы вообще способны на шутку? – скептически бросил Амадей, сын Анатоля Шмельца. Он представления не имел, на кого нарвался.

* * *

Беседа ассистента фон Готы с бывшим сотрудником афинской полиции Яносом Д., который находился в Мюнхене:

Фон Гота: До того как покинуть Грецию, вы были сотрудником афинской полиции?

Я нос Д.: Вы правы, но только отчасти. На самом деле все сложнее. Я состоял в антиправительственной боевой организации и поступил на службу в полицию с ее ведома, чтобы получить доступ к информации о готовящихся полицейских акциях и предупреждать товарищей. Когда земля начала гореть у меня под ногами, я эмигрировал. Попросил политического убежища в ФРГ.

Фон Гота: И еще в Афинах вы познакомились с Хайнцем Хорстманом?

Янос Д.: Я опекал его и помог добыть некоторые весьма важные материалы. Все – с согласия нашей организации.

Фон Гота: Хорстман был арестован. Почему?

Янос Д.: Его предали. Причем его же немецкие друзья. Он был им слишком неудобен. Не только потому, что собирал материалы, опасные в политическом плане, но еще и совал нос в личную жизнь своего прямого начальника и работодателя.

Фон Гота: Могу ли я толковать ваши слова так, что человеком, донесшим о его деятельности в афинскую полицию и тем самым вызвавшим его арест, был доктор Шмельц?

Янос Д.: Я не могу утверждать этого на сто процентов, но и не исключаю. Знаю точно, что Хорстмана арестовали, когда он пытался проникнуть на виллу актрисы Марии К., где, как обычно, пребывал доктор Шмельц. Там же находился и его шофер Хесслер.

Фон Гота: Греческая полиция подвергала Хорстмана интенсивным допросам?

Янос Д.: Вы имеете в виду, пытали ли его? Да, всю ночь. Поэтому он так выглядел наутро – едва мог говорить. Так вышло, что к самолету его доставил я. И вот тогда он сказал: «Я у этой сволочи в долгу не останусь!»

* * *

Из отчета инспектора Фельдера о беседе с фрау Хельгой Хорстман, проведенной в присутствии ассистентки Ханнелоры Дрейер:

«Место: квартира супругов Хорстман на Максимилианштрассе.

Время: воскресенье, 19.30–20.00.

Мы были приглашены в квартиру. Коллега Дрейер представила меня фрау Хорстман. Та настаивала, что желает говорить со мной наедине. По совету коллеги Дрейер я согласился, но она находилась в прихожей и оставила двери в гостиную приоткрытыми».

– Наконец–то в криминальной полиции нашелся порядочный мужчина! – приветствовала Фельдера Хельга Хорстман. Как обычно, на ней был лишь легкий халатик. На диван не села, а почти легла.

– Слава Богу, это не старая перечница вроде Циммермана или напомаженный пижон вроде фон Готы. Мужчину с первого взгляда видно!

Фельдера такое начало не смутило. Ко всему, что можно было ожидать от хозяйки, его по дороге подготовила Ханнелора Дрейер. И она не преувеличивала.

– Могу я вас просить ответить на пару вопросов? – вежливо спросил он.

– Вначале я у вас кое–что спрошу, – перебила Хельга. – Вы по работе часто вплотную имеете дело с женщинами, вот как со мной, например. Дрожи в коленках никогда не бывает?

– Нет, – честно ответил Фельдер. – В нашей работе обычно видишь столько грязи, крови и мерзости, что на близость женщины, даже хорошенькой, просто нет сил реагировать. И настроения тоже!

Продолжение отчета инспектора Фельдера: «Фрау Хорстман еще несколько раз пыталась перевести разговор на меня. Поэтому я попросил ее подтвердить, что во время убийства Хайнца Хорстмана она находилась в отеле «У трех медведей» на Гетештрассе. Она невозмутимо подтвердила это в полном соответствии с тем, что мы уже знали».

– Но Господи, герр Фельдер, – весело заметила Хельга Хорстман, – что вы строите из себя святого? Что плохого, если двое, которые нравятся друг другу, окажутся вместе в постели? По вам не скажешь!

– Ну тут все дело в том, где, как и когда, – задумчиво произнес Фельдер.

Хельга с улыбкой склонилась к нему, так, что Фельдер не мог не оценить все содержимое ее глубокого декольте.

– Милый инспектор, вы же не думаете, что нормальный человек занимается любовью, только когда испытывает возвышенные чувства или когда его совесть чиста? Я – человек нормальный, поэтому проделываю это охотно и удовольствием всегда и всюду. И представьте себе, бедолага Хайнц так и не сумел оценить мои способности. Особенно в последнее время. Это вам о чем–нибудь говорит?

Продолжение отчета инспектора Фельдера: «Мои попытки узнать о судьбе оставшихся после Хорстмана бумаг не дали никаких результатов. Фрау Хорстман сказала лишь, что будь у нее эти бумаги, она сумела бы ими воспользоваться с толком для себя».

– Что вы все ходите вокруг да около? – спросила Хельга Хорстман, поджав ноги и кокетливо потянувшись. – Я женщина добрая и понимающая, не хотите этим воспользоваться?

– Я на службе, – вяло оборонялся Фельдер.

– Это ничего не меняет, – не отставала Хельга. – Не хотите попробовать вести себя как герой крутого детектива? Вы постараетесь удовлетворить меня, а я вам за это предоставлю кое–какую информацию. Возможно, и какие–нибудь бумаги найдутся. Что вы на это скажете?

– Большое спасибо за беседу, – Фельдер торопливо поднялся и вылетел, минуя ассистентку Дрейер, за дверь.

* * *

– Ах, как тебе это идет! – восторженно воскликнул доктор Шлоссер, когда зашел за Маргот Циммерман, чтобы отвести ее поужинать и потом – на Бал наций.

Он считал, что Маргот всегда одевается с изысканным вкусом и что ее фигура, несмотря на склонность к полноте, по–прежнему хороша.

А Маргот Шлоссер казался рыцарем, настоящим джентльменом, который ненавязчив, который в ее обществе никогда не позволяет себе быть грубым или циничным и не скупится на знаки внимания. Чаще всего – на цветы, причем в любое время года и по любому поводу.

– Нас уже ждут. – Он предложил ей руку.

Мать Шлоссера, ожидавшая в машине у дома, при виде Маргот обрадовалась, но и забеспокоилась.

– Ну наконец–то, девочка моя! Что–то ты бледная…

– Да это все неоновые лампы, – попытался вмешаться Шлоссер.

– Или жизнь с Мартином, – съязвила фрау коммерц–советница Шлоссер. – Не хочу ничего плохого сказать о Мартине, хотя он навсегда остался грубым мальчишкой… Не то что Тони…

– Ну прошу тебя, мама, – осторожно перебил ее сын. – Ты обещала, что весь вечер будем только отдыхать.

– А я уже отдыхаю, сынок. – Она энергично притянула Маргот к себе. – И Маргот не обижается, она мой характер знает. Ведь я права, моя милая?

* * *

На этот, раз Бал наций совпал с первенством Европы по бальным танцам среди любителей. Участвовали восемнадцать пар, в основном с Запада.

Бал наций был крупнейшим событием светской жизни. Высокий взнос и вход только для приглашенных делали его типичным смотром мюнхенского высшего света. Здесь собирались хозяева пивоварен, отелей, торговцы недвижимостью, владельцы торговых центров, хозяева доходных домов и строительные подрядчики – все, кто в этом городе наживал миллионы и желал блеснуть в свете.

На балу наряду с земельным министром экономики и мюнхенским бургомистром присутствовали и члены земельного ландтага, торговой палаты, магистрата, союза предпринимателей, а также владельцы и издатели ведущих мюнхенских газет. В этом году среди них не было таких магнатов прессы, как Фридман из «Вечера» и Пробст из «Южнонемецких новостей», которые недавно отошли в мир иной. Не было и влиятельного Феликса Буттердака из «Меркурия» – в зимнюю непогоду он предпочитал солнечное побережье Испании. Зато свое участие подтвердили Бургхаузен и Вардайнер из «Мюнхенских вечерних вестей», а также Шмельц и Тириш из «Мюнхенского утреннего курьера». Правда, все четверо опаздывали. Ведущий чемпионата танцев объявил:

– Начинаем вступительный танец.

* * *

Инспектор Михельсдорф в 20.30 явился к шефу, комиссару Кребсу. Коротко доложив о проделанной работе, он заявил, что доказательств достаточно, чтобы заставить Фоглер говорить.

Пролистав бумаги, Кребс сказал:

– В отличие от вас, я думаю, что этого недостаточно.

– Для прокурора – да, допускаю, – не сдавался Михельсдорф. – Но если надавить как следует, ей все–таки придется заговорить.

Кребс поглядел на своего лучшего сотрудника с неудовольствием.

– Вы говорите – надавить?

– Это единственная возможность, – настаивал Михельсдорф. – Вы сами говорили: преступник всегда пытается повторить неудавшееся нападение, пусть даже на другую жертву.

– Тут я с вами полностью согласен.

– Значит, я могу действовать?

– Пожалуй, лучше сделать так, чтобы наши люди следили за Фоглер и при необходимости обеспечили ей охрану, – заметил Кребс.

– А лучше всего сделать и то и другое, – предложил Михельсдорф. – Будем следить за ней – и допрашивать тоже.

– Ну ладно, – сдался Кребс – Действуйте!

– Слушаюсь! – Михельсдорф был полон энергии. – Отправлюсь за Фоглер немедленно!

– Разумеется, не один.

– Вы хотите пойти со мной?

– Нет, с вами пойдет коллега Браш.

– Опять она… – кисло протянул Михельсдорф. – Ну ладно, если иначе никак…

* * *

Результаты предварительного этапа соревнований танцоров были очевидны. Югославы отпали после слоуфокса, швейцарцы сорвались на медленном вальсе, а французской паре не удался квикстеп. Остальные вышли в следующий круг.

Лотар из «Мюнхенского утреннего курьера», который должен был написать репортаж о чемпионате и которого якобы с санкции руководства откомандировал сюда Вольрих, кисло помечал что–то в блокноте. Эти вещи обычно поручались новичкам, но его откровенно провоцировали, и приходилось держать себя в руках.

Карл Гольднер представлявший «Мюнхенские вечерние вести», никаких заметок не делал. Репортаж такого рода он может написать хоть во сне. Начнет так: «Опять великолепный праздник!» Далее пойдет перечень всех собравшихся шишек – от федерального министра до владельца обувной торговли. Этого нужно помянуть – все же постоянный поставщик рекламы.

Гольднер имел свою точку зрения на всю эту показуху, но никогда ее не высказывал. Лишняя потеря времени – все равно никто не напечатает. Лениво и равнодушно следил он за суетой вокруг себя, но тут заметил, что появился Вардайнер.

Сев вместе с Сузанной за столик, Петер Вардайнер отметил, что Шмельца еще нет. Зато Тириш уже восседал в ложе, хмуро поглядывая вокруг. Недоставало также банкира Шрейфогеля, не видно было и его приближенных. Мюнхенский бургомистр, как всегда, сдержанно кивнул ему в знак приветствия. Увидел он и адвоката Шлоссера в компании двух дам. Ничего существенного, просто толпа публики на балу…

Вардайнер чувствовал себя прекрасно. Все шло как по нотам. Его статья против Шрейфогеля была в редакции принята на «ура». Только у Замхабера были замечания, но удивительно мало. Он с облегчением вспомнил об Ингеборг Файнер. Чудная девушка.

– Нам нужно с этим покончить, – сказал он ей.

И она ответила:

– Тебе виднее.

Ему казалось, что все в порядке. В том числе и с Сузанной. Он спросил ее:

– Ты ждала у Бендера, что я позвоню?

– Нет, – рассмеялась она.

– А почему нет?

– Не думала, что это еще могло что–то изменить. Зачем тебе звонить? Ведь ты обручен со своей газетой, а я – с тобой. И все.

– Спасибо, – сказал он.

– Начинаем полуфинал! – объявил распорядитель.

В это время на балу появился издатель Бургхаузен. Ни на кого не обращая внимания, он протиснулся прямо к Вардайнеру и хмуро бросил:

– Нам грозит катастрофа!

– Почему? – недоуменно воззрился Вардайнер.

– Ты же знал, что меня не будет! Я должен был уехать – дело не терпело отлагательства, – расстраивался Бургхаузен. – Значит, тебе нужно было быть под рукой, а ты взял и уехал…

– Да, потому что я закончил свою работу.

– И где ты был?

– Ты заявил, что нам грозит катастрофа. С чего вдруг?

– Из Кёльна звонил банкир Борнекамп!

– Ну и что? – беззаботно бросил Вардайнер.

Из восемнадцати танцевальных пар в следующий круг прошли только двенадцать. Из них четыре – из ФРГ (бурные аплодисменты).

– Господи Боже! – в отчаянии всплеснул руками Бургхаузен. – Неужели неясно, что нам грозит, если звонит Борнекамп?

– Похоже, он тоже наделал в штаны, – все так же беззаботно заметил Вардайнер. Но тут же напрягся, заметив, что появился Анатоль Шмельц, подсевший к Тиришу. Выглядели оба как плакальщики на похоронах.

– На этот раз мы приготовили им бо–ольшой сюрприз! – оптимистически заверил Вардайнер Бургхаузена, взяв при этом фрау Сузанну за руку.

– Можно сказать и так, – бесцветным голосом произнес Бургхаузен. – Но вот вопрос: кто будет смеяться последним?

* * *

Примерно в то же время – в 21.45 – инспектор Михельсдорф вместе с инспектором Браш – известной как Мамаша Браш – явились к Хелен Фоглер.

– Можно войти? – спросил он, добавив на всякий случай: – Мы из отдела комиссара Кребса.

– Пожалуйста, – сказала Хелен. – Только потише – дочка спит.

Михельсдорф, не дожидаясь приглашения, расселся в гостиной, достал из кожаного портфеля папку и раскрыл ее. Браш села ближе к Фоглер, наблюдая за обоими. Инспектор сразу перешел к делу:

– Надеюсь, фрау Фоглер, у вас было время подумать. И вы мне наконец расскажете о человеке, который выбросил вас из машины и избил.

– Не буду я рассказывать, – прямо сказала Хелен. – Я не обязана это делать, как мне сказал комиссар Кребс.

– Кребс вам сказал это, в самом деле? – Михельсдорф не верил своим ушам. – Поверить не могу!

– А я могу, – вмешалась Браш. – Поскольку дело о нанесении телесных повреждений, при каких бы обстоятельствах это ни произошло, может быть возбуждено только по требованию пострадавшего.

– Хочу обратить ваше внимание, коллега, – довольно резко заметил Михельсдорф, – что дело веду я.

– Я не хочу иметь ничего общего со всей этой историей, – пояснила Хелен. – Хочу забыть обо всем!

– Вполне вас понимаю, – согласилась инспектор Браш. Михельсдорф прищурился, недовольно тряхнул головой, потом нервно постучал пальцем по папке с документами.

– Фройляйн или фрау Фоглер, речь идет не только о вас. Вполне может случиться, что человек, которому не удалось нападение на вас, попытается повторить его на ком–то еще. И нужно этому помешать. Поэтому я изо всех сил пытаюсь получить показания о всех подробностях нападения и о преступнике!

– Изо всех сил? – предостерегающе спросила Браш. Михельсдорф упрямо не реагировал и угрожающе повысил голос:

– Мы знаем, что вы занимаетесь проституцией – встречаетесь с мужчинами за деньги!

– Кто вам это сказал?

– Таких хватает, – бесстыдно блефовал Михельсдорф. – К примеру, двое молодых людей – Амадей и Манфред. Ведь вы их знаете?

Хелен Фоглер недоверчиво покачала головой, потом умоляюще взглянула на Браш. Та понимающе улыбнулась.

– Нет, этого не может быть, они мои друзья.

– Думайте, как хотите. – Казалось, Михельсдорф решился атаковать напрямую. – Того, что мы о вас узнали, достаточно, чтобы зарегистрировать вас как проститутку. А огласка может оказаться для вас очень, очень неприятна. Но я все еще колеблюсь. Ведь речь идет о весьма серьезном преступлении, в расследовании которого нам нужно ваше сотрудничество. Вы на него готовы?

– Нет, – решительно заявила Хелен Фоглер.

– И не обязаны, – поддержала ее Браш. – Никто не может вас заставить.

– Коллега Браш! – засопел Михельсдорф. – Я обращаю ваше внимание, что вы мешаете мне выполнять свой долг!

– На здоровье, – невозмутимо отрезала Браш. – Ведь я–то знаю, что на основе тех бумаг, которые вы собрали, фрау Фоглер ни в чем обвинить нельзя. И я считаю, что недостоверную информацию нельзя выдавать за доказательства.

– Да я хоть к самому черту обращусь за помощью, – не выдержал Михельсдорф, – чтоб изловить этого мерзкого извращенца, того садиста, который вас избил и мог убить. И вам придется нам помочь, фрау Фоглер. Никуда вы не денетесь. Я вас в покое не оставлю!

* * *

Полуфинал чемпионата по бальным танцам продолжался. Лидировали английская и две немецкие пары. За ними с небольшим отрывом шли австрийцы, блестяще выступившие в венском вальсе, затем датчане и австралийцы, прекрасно исполнившие слоуфокс. Напряжение в зале росло.

Шмельц молча сидел рядом с Тиришем. Оба почти не замечали, что происходит вокруг.

– Ты представляешь себе, в каком мы положении? – Тириш пытался поделиться опасениями со Шмельцем. – Мы не сумели сорвать аферу Вардайнера, угробили свою репутацию, и теперь нам грозят серьезные неприятности!

– Но я–то здесь ни в чем не виноват! – взорвался Шмельц.

– Вот вечно ты так! Пойми, на этот раз дело не в том, чувствуешь ты или не чувствуешь за собой вину, речь идет о самом нашем существовании. Вчера вечером мы договорились со Шрейфогелем, что он примет участие в финансировании нашей фирмы, а мы со своей стороны гарантируем, что в прессе о нем не появится ни слова. И что в результате? Ты был Бог знает где, Вардайнер как с цепи сорвался, а мы не только не смогли его остановить, но даже не готовы начать кампанию в прессе. Где твоя обещанная редакционная статья, которая должна опровергнуть статью Вардатшера? И где статья в защиту Шрейфогеля? Неужели нельзя найти кого–нибудь, чтобы подготовить материал и написать?

– Ну что ты так расстраиваешься? – сказал Шмельц, лицо которого заливал пот. – Ты все воспринимаешь слишком мрачно!

– Слишком мрачно? – Тириш был взбешен. – Ты не выполняешь того, что обещал Шрейфогелю, а у того ходы к Борнекампу. А для Борнекампа, милый мой, наши сто миллионов ничего не значат. Захочет – враз проглотит… И не поперхнется! И все только потому, что ты вечно опаздываешь.