Текст книги "Оскорбление третьей степени"

Автор книги: Райк Виланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Понимаю, – задумчиво кивнула Танненшмидт. – Итак, соблазнение особы женского пола… Почему бы нам просто не поговорить с интересующей нас особой женского пола? А вдруг она поможет разобраться в этой неразберихе?

Сделав два телефонных звонка, инспектор вышла из отделения и вскоре уже сидела в своей служебной машине, держа курс на Фогтланд, где находилась некая «Тихая обитель». Январское утро выдалось туманным, причем туманным во всех смыслах.

Сначала Танненшмидт позвонила Маркову и объяснила, что сейчас он находится под следствием по делу о нарушении правил дорожного движения: камера зафиксировала, как он ехал на машине, превышая скорость на семьдесят два километра в час. Этим делом, само собой, занимается не отделение, которое она возглавляет, однако доверие к Маркову оно абсолютно точно подрывает.

– Герр Марков, скажу откровенно: мне тревожно. Тревожно за вас. Сначала вы устраиваете скандал в участке, потом переворачиваете квартиру вверх дном, а теперь еще выясняется, что вы опасный для общества лихач. О дуэли, на которую вас якобы вызывают, я уже молчу. Другому гражданину, который повел бы себя подобным образом, я посоветовала бы обратиться за психологической помощью. Но вы…

– Да в самом же деле! – взвился Марков. – Я с первой минуты просил вас отнестись к этой истории всерьез. Сколько можно, выполните уж мою просьбу, в конце-то концов! Если вы не в курсе, я тоже всего лишь человек, а не супергерой. Да, по всей видимости, в какой-то момент я повысил голос, но вас ведь даже не волнует почему? Может, потому, что меня никто не слышит? Да, я перевернул свою квартиру вверх дном. Но поверьте, не с бухты-барахты, а потому, что запаниковал. И да, я превысил скорость. Для человека, который запаниковал, в этом нет ничего необычного. А чего вы ждали? Чтобы я тихо сидел в своем кабинете и ждал, пока меня поведут на расстрел?

Танненшмидт хотела было возразить, что люди, которые паникуют, обычно не смеются так жизнерадостно, как Марков на снимке с камеры контроля скорости, но решила завершить разговор побыстрее.

– Полно вам, пока нет ни малейших признаков того, что вас куда-то там поведут. Герр Шилль весьма убедительно заверил нас, что это розыгрыш. Похоже, он переоценил ваше чувство юмора.

– Вы шутите?

– Вовсе нет. Думаю, дело пора закрывать. Скажите, пожалуйста, как связаться с фрау Камп? Вы ведь наверняка это знаете.

Но Марков не знал. По его словам, связаться с фрау Камп в данный момент никак нельзя, поскольку она находится вне зоны доступа. Танненшмидт пришлось сурово настоять на своем, прежде чем Марков согласился сообщить, что его подруга отправилась на курс медитации, чтобы прийти в себя и обрести покой. В заведение под названием «Тихая обитель». Участники ретрита проводят там десять дней, полностью исключив все контакты с внешним миром. Он, Марков, тоже подумывает туда съездить, но, пожалуй, не сейчас, а когда вся эта чехарда закончится.

Известие нисколько не воодушевило Танненшмидт. О «Тихой обители» она слышала впервые, но, к несчастью, подобное заведение прекрасно вписывалось в атмосферу всей этой ретроистории с ее дуэлями, депешами, секундантами и оскорбления ми третьей степени. Инспектор записала, что «Тихая обитель» расположена в деревушке Трибель на юге Саксонии, и закончила разговор с Марковым, напоследок еще раз попросив его ради его же собственной безопасности ничего не делать и не нервничать. Все должно проясниться в ближайшее время.

Она быстро отыскала в интернете номер телефона «Тихой обители» и связалась с тамошним стажером, который, едва узнав, что звонят из уголовной полиции, немедленно перевел ее на директора.

– Эгон Омананда, випассана-центр «Тихая обитель», чем могу помочь?

Руководитель центра оказался носителем немецкого языка и разговаривал с Танненшмидт напевным проникновенным голосом. Беседуя с ним, инспектор приуныла. Омананда не смог ни подтвердить, в том числе из соображений защиты данных, ни опровергнуть, что в его центре пребывает женщина по фамилии Камп. Но даже если данная особа там, она все равно не станет разговаривать с инспектором, потому что во время курса медитации положено хранить молчание. Кроме того, сегодня третий день ретрита, а опыт показывает, что именно на этом этапе у участников обостряется борьба с внутренними кризисами и неуверенностью в себе. В этом-то и состоит суть медитации – вглядеться внутрь себя, таковы правила.

– Если только, – взволнованно прошептал Омананда, – человеку не угрожает непосредственная опасность.

– Совершенно точно не угрожает, – твердо ответила Танненшмидт. – Хорошо, я позвоню через неделю.

Омананда еще раз тактично попросил войти в его положение, инспектор еще раз извинилась за беспокойство, разговор был окончен. На мгновение в кабинете Танненшмидт воцарилась тишина, исполненная внутреннего созерцания, словно он только что стал филиалом «Тихой обители». Затем она вскочила и выбежала за дверь.

Через несколько секунд инспектор держала в руках блокнот Зандлера и перечитывала список Шилля. «Покончить с Эгоном О.», – гласил один из пунктов. А руководителя випассана-центра зовут Эгон Омананда!

В деле появился новый поворот – по крайней мере, такое впечатление возникло у Танненшмидт.

– Эгон Омананда, ничего себе имечко! Проверьте, что за человек, – велела она своему помощнику. – Как вам кажется, почему Шилль намерен с ним покончить? И может ли быть совпадением то, что Констанция Камп находится рядом с Ома-нандой и молчит?

Танненшмидт ехала почти четыре часа, и за это время туман не прояснился ни за окном автомобиля, ни у нее в голове. Находясь за рулем, инспектор всегда уделяла дороге необходимый минимум внимания, то есть следила за движением соседних машин и выполняла указания навигатора. В остальном Танненшмидт была сосредоточена на решении рабочих задач.

Она позвонила Занддеру и велела ему еще раз перечитать весь список Шилля.

– Вверху списка стоит слово «LOST», написанное заглавными буквами, – начал тот.

– И что это может означать? Что кто-то пропал?

– Пропал, исчез, заблудился, потерялся и тому подобное. Еще есть детективный сериал «LOST».

– Допустим. Продолжайте.

– Пункт первый: «Последнее помазание».

– Это католический церковный ритуал, который проводят для умирающего. Или у выражения есть и другие толкования?

– Нет, ничего такого я не нашел. Но упоминание ритуала бессмысленно, ведь Шилль не исповедует никакой религии.

Танненшмидт послушно выполнила очередную команду навигатора.

– Что следующее?

– Пункт второй: «Белая рубашка».

– Иными словами, саван. Зафиксируем: очевидно, Шилль готовится к своим похоронам. Что там дальше?

– «Покончить с Эгоном О.».

– Точно. Что мы узнали об Эгоне Омананде?

– В регистре сведений о населении данное имя отсутствует. Этого человека не существует.

– Не существует?

– Да.

– Хорошо. Точнее, нехорошо. Совсем нехорошо. Что у нас еще есть?

– Ха-эль точка Гитлер.

– Святой Гитлер? Хайль Гитлер? Какие еще могут быть варианты расшифровки «ха-эль»?

– Например, гектолитр. Или Любек, ганзейский город Любек^[4].

– Я за вариант со словом «святой». Оно лучше увязывается с заголовком «LOST». Что потом? Не тяните!

– Ножной секс, – прочитал Зандлер.

– Ножной секс?

– Ножной секс. И последний пункт: «Отключить сигнализацию».

– М-да-а… – Танненшмидт обреченно глядела перед собой. – Вы сможете разгадать этот ребус? На вас вся надежда, потому что я в тупике.

– Я тоже. Крутил и так и сяк, но ничего не придумал.

Взломать шифр этого списка было попросту невозможно. Единственным относительно достоверным фактом являлось существование человека по имени Эгон О., который, однако, на самом деле не существовал, хотя инспектор разговаривала с ним час назад.

«Просто несусветная ерундистика», – мысленно возмутилась Танненшмидт.

– Слушайте, Зандлер! Мне кажется, нам пора отказаться от этого расследования. Или давайте передадим дело органам госбезопасности – а вдруг у них есть дежурный астролог? Ладно, шутки в сторону… – Она тяжело вздохнула. – Соберите все, что найдете на тему дуэлей. Когда состоялась последняя, где, между кем и кем, каков был ее правовой статус? А еще отправьте кого-нибудь последить за Шиллем. Мне надо знать, куда он ходит и с кем встречается. До связи!

Завершив разговор, инспектор задумалась: «А вообще, точно ли этот набор фраз – список дел? Что такое скопировал Зандлер на кухне у Шилля? Может, это букинистический указатель, задания к кроссворду или стихотворение?» Танненшмидт охнула и продекламировала:

– LOST. Последнее помазание. Белая рубашка. Покончить с Эгоном О. Ха-эль точка Гитлер. Ножной секс. Отключить сигнализацию.

Пожалуй, это звучало в некотором смысле поэтично, но определенно не напоминало строки Гёте или Шиллера.

Остаток пути прошел без происшествий, если не считать того, что Танненшмидт долго не могла выкинуть из головы образ Гитлера, занимающегося ножным сексом.

«Будьте полны уверенности, смело и с улыбкой смотрите в лицо шипам и гвоздям на своем пути, а кроме того, всем препятствиям вокруг вас». Танненшмидт трижды повторила про себя это предложение, но так и не сумела его понять. Разве у шипов, гвоздей и препятствий есть лица?

Табличка с этой цитатой некоего С. Н. Гоенки, главного по молчанию, висела в фойе центра медитации. Комплекс, состоявший из нескольких зданий, занимал территорию бывшего просторного загородного поместья, расположенного на холме над деревней, в часе езды к югу от Дрездена. В тусклом январском свете центр выглядел заброшенным и жутким. Инспектор пересекла мощеную площадь, прошла через каменные ворота и отворила входную дверь одного из строений. В вестибюле не было видно ни одного человека. Валяющиеся на полу бесчисленные туфли, походные ботинки, резиновые сапоги и кроссовки, заляпанные грязью, стоптанные, смятые и потертые, были единственным свидетельством того, что в «Тихой обители» действительно есть жизнь. Где-то здесь, должно быть, стоит обувь Констанции Камп; Танненшмидт подавила желание угадать, которая пара принадлежит ей. В любом случае, в распоряжении инспектора имелся только снимок с камеры контроля скорости, и на нем была запечатлена женщина лет сорока: волосы до плеч, широко распахнутые глаза, узкое лицо, блузка с круглым вырезом. Обувь в кадр не вошла.

Она заглянула за угол и прислушалась. В помещении по-прежнему царило безмолвие, тишину нарушал только звук собственных шагов инспектора. Выйдя наружу, в торце здания она заметила ступеньки, ведущие к двери с табличкой «Администрация». Танненшмидт постучалась в дверь и вошла, не дожидаясь ответа.

В дальнем конце кабинета, уставленного стеллажами с папками для документов, из-за стола поднялся мужчина лет тридцати, очень худой, с очень короткой стрижкой, в бежевой рубашке без воротника. Он с любопытством взглянул на незваную гостью.

– Добрый день, старший инспектор Танненшмидт, Департамент уголовной полиции Берлина. Мы беседовали с вами по телефону сегодня утром.

– Фрау Танненшмидт? Но… Вы ведь сказали, что ситуация не опасная и что дело терпит, или я вас неправильно понял?

– Совершенно верно, именно это я и сказала, герр…

– Омананда. Извините. Добрый день. Давайте сядем вон за тот стол? – Он кивнул в сторону противоположной стены, у которой стояли журнальный столик и несколько стульев. Над ними висел плакат с изображением деревянного колеса жизни. – Признаюсь честно, я крайне удивлен.

Они уселись друг напротив друга. Танненшмидт энергично закинула ногу на ногу, и столик покачнулся.

– Видите ли, вскоре после нашего телефонного разговора у меня возникли вопросы, которые, скажем так, требуют экстренного реагирования.

– Вот как? – безмятежно отозвался Омананда.

– Они касаются лично вас.

Он сосредоточенно кивнул.

– Вам знаком человек по имени Александр Шилль?

– Нет. Не помню никакого Шилля. А я должен его знать?

– Возможно, он знает вас?

Омананда пожал плечами.

– Я имею в виду, мог ли он, к примеру, когда-нибудь приезжать в ваш центр?

– С ходу не ответить, ведь наши курсы посетили тысячи людей, но я сейчас проверю по базе данных. – Омананда вернулся к письменному столу и застучал по клавиатуре компьютера.

В ожидании результатов поиска Танненшмидт взяла лежавшую на столике брошюру «Практическое руководство, адресованное странникам на пути Дхаммы» и принялась ее листать. В тексте объяснялись ключевые термины, относящиеся к медитации. Анапана – искусство концентрации на области под носом. Випассана – систематическое наблюдение за всеми частями тела. Метта – разновидность релаксации, которую надлежало сочетать с добрыми пожеланиями всему живому. Медитативные техники следовало практиковать ежедневно, по часу утром и вечером, перед засыпанием и вскоре после пробуждения, не забывая уделять им внимание в полдень, а сверх того, в любую свободную минуту. Раскрывались в брошюре и такие понятия, как тройная драгоценность, восьмеричный путь, пять помех и десять духовных совершенств. Танненшмидт еще только дочитывала абзац про первое из них – некхамму, или отречение, – когда Омананда уже снова сел рядом с ней и заговорил:

– Ответ отрицательный. Кстати, об этом я мог бы сообщить вам и по телефону. Если человек ни разу тут не был, то и соответствующих сведений у нас нет, а значит, если я вам это скажу, закон о защите персональных данных не будет нарушен.

– О-очень странно. – Она встала и нервно зашагала по комнате. – А можете посмотреть, не за регистрировался ли Шилль на какой-нибудь курс в обозримом будущем?

– Могу только повторить, инспектор, ответ отрицательный.

– Буду откровенна: ваше имя фигурирует в личных записях этого человека, и у нас есть повод для беспокойства… Точнее, так: мы пытаемся понять, как ваше имя туда попало, потому что, по нашим сведениям, в реальности вас не существует. В едином регистре сведений о населении мы не нашли человека по фамилии Омананда. Поверьте, это нас весьма насторожило.

– О, – тихо произнес он, сложив ладони перед грудью, – теперь понятно. Позвольте мне избавить вас от беспокойства: это духовное имя, я принял его во время поездки в Индию. Два года я прожил при тайском храме в Сарнатхе. Название вам что-нибудь говорит? – Прочитав на лице инспектора отрицательный ответ, Омананда продолжил: – Изначально я прибыл туда всего на семь дней, но накануне отъезда получил известие о смерти друга. Представьте, вы целую неделю медитируете, у вас нет никакой связи с внешним миром, а когда вы наконец снова включаете телефон, на вас первым же делом сваливается ошеломительнейшая новость.

– Мои соболезнования.

– В них нет необходимости. Более того, я очень благодарен судьбе, что так случилось. Самсара Чакра, что тут еще сказать. – Он указал на плакат с деревянным колесом. – В буддизме смерть – это не печаль, а новое начало. Вы наверняка слышали об этом. Возвращаюсь к своему рассказу: мой друг умер от укуса…

– От укуса?

– От укуса осы. Аллергический шок. Догадываетесь, какое значение имел для меня данный факт?

– Э-э-э… – растерянно промямлила инспектор.

– Ну, это ведь чрезвычайно знаменательно, разве нет? На другом континенте человека ужалило маленькое насекомое, и это подталкивает меня, находящегося за многие тысячи километров, к решению уйти в монастырь и стать монахом. Оса могла бы пролететь другой улицей, повернуть вправо, а не влево, осы вообще мгновенно меняют траектории полета, но нет, она выбрала тот путь, который выбрала. Как знать, если бы не эта оса, возможно, я сейчас тоже служил бы в полиции!

– И правда, – поддакнула Танненшмидт.

– Именно этому мы и пытаемся научить тех, кто приезжает к нам на курсы, сосредоточенности, чуткости, вниманию к мелочам. Первые несколько дней випассана-медитации вы фиксируетесь на небольшом участке между носом и верхней губой, на том, что там происходит, что вы там чувствуете, что вы при этом испытываете. Это очень захватывающее, очень глубокое переживание.

Танненшмидт недоверчиво постучала указательным пальцем по тому месту между носом и верхней губой, которое только что упомянул ее собеседник.

– Но позвольте, каким образом это связано с вашим именем?

– На все сто процентов, инспектор. В слове «Омананда» священный слог «Ом» сочетается с радостью. Ананда – тот, кто приносит радость. Понимаете?

Она только покачала головой.

– А «Эгон»?

– Тут ровным счетом нет ничего необычного, это мое имя по паспорту. Желаете проверить?

– Да, если позволите, – ответила Танненшмидт и вскоре держала в руках официальное удостоверение личности с фотографией.

В жизни Омананду, к сожалению, звали Эгон Спок.

После беседы в кабинете Омананда повел инспектора на экскурсию по территории «Тихой обители», и чем дольше она длилась, тем тоскливее становилось на душе у Танненшмидт. Полуденный туман готовился смениться вечерним, мощеный двор тускло освещали немногочисленные фонари. «Теоретически, – рассуждала про себя инспектор, – нельзя исключать, что Эгон О., с которым собрался покончить Шилль, это и есть Омананда, но теоретически же речь может идти о любом другом живущем на земле Эгоне О., а то и вообще ни о ком конкретно. Вместе с тем нельзя исключать, что какие-то подсказки сможет дать Констанция Камп, но и это, увы, возможно лишь чисто теоретически».

Омананда шагал впереди и разговаривал с инспектором ровным и спокойным тремоло. Он обещал помогать следствию, насколько это будет в его силах. В то же время, даже если бы он захотел и получил соответствующее разрешение, он не смог бы сказать, где находится тот или иной участник ретрита. Плана расселения у них нет, все сами выбирают себе место, мужчины на западной стороне, женщины на восточной. Если нет ордера на обыск или арест, он не вправе устраивать тут перекличку, ибо для собравшихся это будет равносильно прекращению курса, ведь медитацию нельзя выключить и снова включить, ведь она не электроприбор.

Они прошли по двору, охраняемому черным скелетом каштана, и приблизились к залу для медитаций. За окнами горел свет, и с улицы было видно, что происходит внутри. Люди сидели на полу, большинство из них в позе лотоса, закутанные в пледы и накрытые пледами, отчего каждый напоминал горку, из которой сверху виднелась шевелюра, а снизу ноги. Они расположились друг рядом с другом, точно школьный класс, школьный класс в трансе, или шахматные фигуры в еще не начавшейся игре, а в дальнем от входа конце зала, на небольшом возвышении, восседал молодой человек, который тоже медитировал.

По оценкам Танненшмидт, в зале было человек восемьдесят. Ее взгляд блуждал по рядам. Некоторые из медитирующих держались прямо, другие склоняли головы. Судя по всему, их глаза были закрыты. Никто не двигался с места.

Заглядывая в окна, точно вуайеристка, инспектор гадала, дышат ли вообще эти люди. Сначала она попыталась вычислить Констанцию по цвету и длине волос. Среди подходивших под заданные параметры были те, кто собрал волосы в хвост, оставил их распущенными, зачесал назад, повязал платком… В какой-то момент взгляд Танненшмидт упал на копну каштановых волос, и она уже обрадовалась, что отыскала Констанцию, но быстро разочаровалась, когда посмотрела на обладателя каштановой шевелюры с другого ракурса и увидела на его лице бороду.

По двору пронесся порыв ледяного ветра.

В остальном же ни в зале, ни снаружи не происходило ровным счетом ничего. Омананда оставил Танненшмидт и пошел звонить в гонг. Они договорились, что, когда медитация завершится и участники курса отправятся на ужин, инспектор встанет у выхода и будет искать в толпе Констанцию. При этом, предостерег Омананда, ей не следует заговаривать с кем бы то ни было, дабы не посягать ни на чью духовную автономию. Танненшмидт заняла позицию там, где он ей велел, и приготовилась ждать. В руке она сжимала листок бумаги, на котором большими буквами было написано: «Констанция Камп».

Свет, льющийся из окон зала на затуманенную улицу, тусклым пятном выхватывал ее силуэт из сумерек. Стояла невероятная тишина. Но вот прозвучал гонг, и в зале началось оживление. Люди, только что казавшиеся безжизненными, приходили в себя, потягивались и позевывали, вставали, собирали свои вещи и пледы. Кто-то медленно и неуклюже взбил подушку и положил ее на место. Все продолжали хранить молчание. Соблюдая дистанцию, участники по одному выходили из зала и шествовали мимо Танненшмидт, не поднимая глаз. Инспектор с плакатиком в руке выглядела как встречающая в аэропорту, никто не обращал на нее внимания. Омананда тихо подошел к ней.

– Говорил же я вам, это не сработает. Наши подопечные путешествуют внутрь себя, освобождаясь от эмоциональных предрассудков и ментальных ограничений. Они видят, насколько мимолетны все переживания, которые они испытывали до сих пор. То, что они считали своими взлетами и падениями, на деле является лишь мимолетными переживаниями, временными явлениями, не более того. Не волнуйтесь, инспектор. Воспринимайте гнев как энергию, которую вам даруют. Пытайтесь принять дар гнева с благодарностью.

Поскольку Омананда говорил очень тихо, до Танненшмидт его речь долетала лишь частично. Она ощущала, что внутри действительно нарастает гнев, но решила сдержаться. Мимо, спотыкаясь, прошла женщина, чем-то похожая на Констанцию Камп, и посмотрела сквозь инспектора, словно той не существовало, а именно этого, кстати, сейчас и хотелось Танненшмидт.

Заметила ли ее Констанция Камп? Точно ли она была там? На первый вопрос можно ответить отрицательно с той же уверенностью, что и утвердительно на второй.

Когда инспектор заглядывала в зал, Констанция сидела на своей маленькой подушке довольно далеко от окон, и сидела она там уже больше двух часов. Записанный на пленку голос бесконечно повторял одни и те же фразы, призывающие сосредоточиться на воздухе, только на воздухе и ни на чем другом, кроме воздуха в области кончика носа. Констанции было плевать на воздух. От долгого сидения на полу у нее свело ноги, колени горели огнем, стопы занемели, а вопрос, как выдержать колотье в спине и не потерять сознание, пока оставался без ответа.

Мысли Констанции крутились вовсе не вокруг области кончика носа или боли, которая терзала ее затекшее тело. Во-первых, ее беспокоило то, что для медитаций она взяла только черный спортивный костюм. В информационном сообщении центра говорилось, что по возможности следует носить закрытую одежду без надписей, потому-то Констанция и взяла этот костюм. Но уже к концу первого дня ее начал угнетать цвет, вернее, отсутствие цвета, отсутствие каких бы то ни было цветов. Ее сотоварищи были одеты подобно ей, в черное, серое, темно-серое, бежевое, словом, удручающе прилично, и сливались в один непривлекательный конгломерат, который создавал постоянный визуальный повод для недовольства.

Во-вторых, к собственному изумлению Констанции, она не переставая думала о сексе. Она проводила здесь только третий день, и мысли эти вызывали у нее, мягко выражаясь, недоумение. Еще больше ее раздражало то, что она не тоскует по Маркову, чья мягкая медвежья нежность наполняла ее ощущением безопасности и принятия. Об отношениях с Шиллем она тоже почти не вспоминала, осознавая, что в канувшем в прошлое сексе есть что-то сомнительное, что-то нереальное. Был ли он вообще? Осталось ли от него что-то большее, чем смутные образы? По итогам тщательного медитативного размышления прошлогодний секс виделся ей не более захватывающим, чем поход по магазинам или полив цветов.

Съездить в «Тихую обитель» Констанции посоветовала подруга: по ее словам, десять дней молчания – это нечто незабываемое, она уже бывала на таком курсе и собирается еще. Марков своим вдумчивым тоном тоже предположил, что десятидневная медитация, вероятно, позволит Констанции найти и услышать внутренний голос.

А что по этому поводу думала сама Констанция? Ее в первую очередь прельстила возможность какое-то время вообще не разговаривать. Последние несколько недель пролетели в безумии, она чувствовала себя на седьмом, а то и на восьмом небе. Внезапно вспыхнувшая любовь к Маркову и последующее расставание с Шиллем повергли ее в странное состояние траурной эйфории, и чем с большим количеством людей она обсуждала свои новые отношения, тем сильнее недоумевала, как она жила раньше. Констанция была невероятно счастлива и в то же время полна печали.

Она уже давно потеряла счет тому, сколько ме-дитаций за день посетила. Первая началась еще в четыре утра и продлилась два часа, далее последовал невразумительный завтрак, состоявший из рисового отвара, потом настал черед часовой групповой медитации, затем участники разбрелись по своим комнатам на два часа, по истечении этого срока они собрались за обедом, который тоже состоял из рисового отвара, следующий час опять был свободным, а дальше началась послеобеденная медитация на два с половиной часа, которые только что истекли… Констанция воспринимала происходящее как наказание, как самонаказание, она чувствовала себя связанной и с кляпом во рту, и ей хотелось не просто чувствовать себя так, но и проживать это наяву. Покамест ее тело, вынужденное оставаться без движения, испытывало почти невыносимое онемение, скованность и боль, между ног у нее с каждым часом все ярче разгоралась похоть.

Теперь она радовалась тому, что, хотя во время медитаций не произносилось ни слова, они не были совершенно беззвучными, совершенно неподвижными. Вокруг все время сопели, демонстративно шумно вдыхали и выдыхали, причмокивали, стонали, вздрагивали… Потому Констанция надеялась, что никто не обратит внимания, если ее дыхание превратится в приглушенные стоны, но все-таки старалась сжимать губы, а по возможности и вовсе не дышать.

Желая хоть немного сбросить нарастающее внутри давление, она изобразила приступ кашля. До чего же ей хотелось скинуть плед и ненавистный черный костюм, сорвать с себя нижнее белье! Увы, подобное поведение тут было не в чести и даже под запретом. Констанция понимала, что не властна в этом вопросе: все зависело от хозяина, которого она еще не знала и который, к сожалению, пока не появился. Только ему было позволено снимать с нее одежду, клочьями или целиком.

Шквал ощущений стал для нее откровением, хоть и не из числа тех, что упоминаются в практическом руководстве випассана-центра. Прежде Констанция не имела дела с БДСМ и никогда не испытывала потребности попробовать эти техники и средства. Мир кожаных ремней, зажимов, кнутов и цепей был ей чужд, и до сегодняшнего дня она считала, что все люди, которые занимаются БДСМ, совершают ужасную ошибку.

Как-то раз в баре к ней подсел бородатый толстяк в татуировках и поинтересовался, не хочет ли она, чтобы он ее выпорол.

– Вы и представить себе не можете, насколько отчетливо я вижу эту картинку, когда смотрю на вас, – поделился он.

– Вот как? Что ж, я с радостью, – отозвалась Констанция. – Но все зависит от того, что у вас за кнуты.

Собеседник изумленно вытаращился на нее и без тени иронии произнес:

– Более сотни разных. Вам будет из чего выбрать.

В тот вечер она этого не сделала, но разговор у них получился крайне увлекательным. Выяснилось, что выбор был и впрямь необозримым: кнуты из телячьей кожи, кнуты из свиной кожи, кнуты замшевые, кнуты резиновые, кнуты многохвостые, кнуты многониточные, выбивалки для ковров, трости, ремни… Толстяк похвастался, что у него есть двадцатифутовый кнут и он может потушить им горящую свечу, которая стоит у противоположной стены комнаты, так искусно, что свеча даже не упадет. Дистанционное управление свечами весьма удобно, но он, конечно, им не пользуется.

– Из жалости к свечам? – уточнила Констанция со смехом.

– Нет, к кнуту… Слишком он дорогой, – ответил ее собеседник серьезно и с достоинством.

Почему сейчас она вспоминает об этом человеке и его кнутах? Почему ни с того ни с сего на нее хлынула лавина таких фантазий? Почему воображение неотступно рисует ей образы защелкивающихся карабинов, повязок на глаза, кляпов во рту?

Ой, она что, сейчас стонала вслух? Немедленно прекратить! Нужно сохранять спокойствие, оставаться терпеливой, ждать тихо и смиренно, стараясь ни о чем не думать. Это было нелегко, потому что в голове Констанции теперь крутились совершенно недвусмысленные последовательности движений, которые ей непременно хотелось осуществить в ближайшее время.

Наконец-то – наконец-то! – прозвучал гонг. Она почувствовала облегчение и в то же время снова запаниковала, потому что не понимала, что делать. Раздалось еще несколько глухих ударов. Констанция медленно поднялась и, не поднимая головы, направилась туда, где, если она не перепутала, должна находиться дверь. Скорее на улицу, скорее на свободу! От холодного воздуха ее затрясло, тело покрылось гусиной кожей.

Что тут сказать: именно в этот момент она могла бы увидеть инспектора Танненшмидт с листком бумаги в руке. Но Констанция не замечала ничего вокруг и, дрожа от страха и похоти, посмотрела широко раскрытыми глазами в сердитое лицо незнакомой женщины и прошла мимо нее.

9

Quod erat demostrandum^[5]

Вскоре после неутешительного телефонного разговора со старшим инспектором Танненшмидт Маркову пришла в голову мысль, которая ему категорически не понравилась: а что, если дуэль между ним и Шиллем действительно должна произойти, чтобы в нее можно было поверить? Что, если поединок – единственный способ убедить полицию в реальности этого бреда?

Он сидел рядом со своим секретером, кстати очень аккуратно выглядящим секретером, который скорее напоминал секретер мертвеца, потому что на его столешнице не валялось ни листочка, ни клочочка бумаги, и сортировал пришедшую за день корреспонденцию: квитанции, циркуляр от профессионального объединения, счета, вездесущая реклама, приглашение на вернисаж, конверт без указания отправителя, который он, сосредоточенно прищурившись, долго крутил в руках.

Мрачный, грязно-серый Берлин, притаившийся за окном, мало чем мог улучшить его душевное состояние. Марков не мог понять: ему только кажется или он в самом деле уже очутился в безвыходной ситуации и ни один из его поступков, будь то прошлые или будущие, ничего не изменит? К несчастью, было очень на то похоже. Если дело не дойдет до дуэли, а Марков на это весьма надеялся, он, несомненно, предстанет перед общественностью тем самым истеричным параноиком, какого подозревает в нем полиция. Если же дуэль все-таки состоится, это будет означать, что его довели до крайности, а такое обычно ничем хорошим не заканчивается. Марков вдруг пожалел, что не стал политиком. Вот было бы здорово, если бы он мог во всеуслышание объявить: «Прошу меня простить, дорогие соотечественники, я снимаю свою кандидатуру с выборов» – и благополучно уйти в тень. Но, будучи психиатром Оскаром Б. Марковым, он чувствовал себя совершенно беспомощным и не знал, что делать дальше.