Текст книги "Оскорбление третьей степени"

Автор книги: Райк Виланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Это уточнение имело то преимущество, что объясняло поздний приезд Шилля без всякого багажа и дорожных принадлежностей, а кроме того, обеспечивало некоторую вариативность в перспективной оценке его персоны. Человек за стойкой тотчас переключился из режима удивления в режим понимания, выразил соболезнования, пообещал помочь и договориться насчет рубашки, хотя по этому вопросу, увы, ничего гарантировать не мог.

– Если же вам, герр Шилль, понадобится что-то еще, – добавил он, – барная стойка администратора работает круглосуточно.

Чем теперь заняться? Извечный вопрос, возникающий в пространстве гостиничных номеров, возник и в пространстве четыреста одиннадцатого номера, по шкафам и на полки которого Шилль после заселения не мог разложить никаких вещей, потому что никаких вещей при нем не было. Усталый и взволнованный, он, не снимая тренча, плюхнулся на двуспальную кровать и какое-то время смотрел на противоположную стену, на которой красовался узор из коричневых, светло-коричневых и оранжевых квадратов, напоминающий игру тетрис. В остальном оформление номера, к счастью, не было особенно изощренным. Включив телевизор, Шилль перелистал каналы: ночные повторы дневных передач, сборники клипов, прогнозы погоды, финал Кубка мира по биатлону, главные новости дня… В конце концов он остановился на программе телемагазина, в которой три дамы, взволнованно перебивая друг друга, предлагал и купить для ванной набор из трех предметов леопардовой расцветки – сиденье для унитаза, коврик для ванной и пробку для раковины, и все это за невероягтые девяносто девять евро и девяносто девять центов! Шилль уже вводил длинный номер на экране своего телефона, чтобы оформить покупку и напоследок еще сильнее удивить мир своей непредсказуемостью, но вдруг картинка на экране сменилась и начали крутить другой видеоролик, в котором другая дама продавала другой товар, а именно – вентилируемую электросушилку для белья за сто тридцать девять евро и девяносто девять центов… «Сплошная череда нелепостей», – хмыкнул Шилль.

Должно быть, он вскоре задремал, потому что спустя какое-то время открыл глаза и увидел, что по телевизору идет репортаж о массовом столкновении машин на обледенелой дороге близ Бёблингена. Часы на мобильном показывали три ночи. Еще на экране светилось уведомление о пропущенном звонке от дяди Венцеля и СМС от него же. Шилль открыл сообщение и прочел:

Уважаемый герр Александр, передача послания проиша по плану, но после антракта состоялся грандиозный спектакль. Непременно смотрите новости! Подробности завтра.

Шилль с интересом защелкал пультом, переключаясь с канала на канал намного быстрее, чем в предыдущий раз, однако новостей нигде не передавали. Предположив, что на берлинском РББ точно должны сообщить о том, что имел в виду дядя Венцель, он выбрал этот канал. Там заканчивалось ток-шоу на тему внебрачных связей, и Шилль услышал лишь заключительные слова ведущей, которая резюмировала, что говорить по душам трудно, молчать тоже трудно и что есть разные способы говорить и молчать. Единого рецепта нет и не предвидится, и в этом, пожалуй, заключался главный вывод программы. Ведущая широко и бессмысленно улыбнулась Шиллю.

И вот наконец повтор вечерних новостей. Основное внимание, конечно же, уделили крушению лайнера «Коста Конкордия», и основными вопросами, конечно же, были следующие: как дела у немецких пассажиров, особенно берлинцев, и сколько берлинцев еще находится на борту? Интервью брали у светской дамы Наташи Зильбер-Зоммерштейн, которая оказалась в числе первых спасенных. Закутанная в одеяло и стучащая зубами от страха, но, наверное, и от счастья быть лично причастной к историческому событию, она повторяла, что это просто невероятно, раньше она полагала, что такое бывает только в фильмах, и вот оно произошло наяву, ее все еще трясет, она не может сказать ничего дурного про итальянцев, все ведут себя учтиво и поддерживают, но на корабле совершенно точно еще есть люди, немцы, берлинцы, она не может никому позвонить, ведь ее телефон и все вещи остались на борту, это просто невероятно, она…

Шилль выключил звук. Замелькали хроники событий во Франции и на Тайване. Показали чрезвычайно скучные кадры с новогоднего приема у федерального президента, отчет о потреблении продуктов питания на душу населения Германии (шестьсот семьдесят килограммов в год), затем сообщили об открытии третьей полосы на автостраде А2, об обезвреживании не разорвавшегося снаряда времен Второй мировой, о масштабах ущерба, нанесенного ураганом «Андреа» в Бранденбурге… И чем более неоспоримым преимуществом этих сводок было отсутствие звука, тем более длинными и раздражающе бестолковыми казались они Шиллю, который жаждал вернуться в туннель под Шпрее, где, он не сомневался, нет не только мобильной связи, но и телевизионного сигнала.

«Целую жизнь, – подумал он, – люди смотрят новости с каким-то непонятным старанием, словно в день их смерти кто-то будет проверять, все ли события дня им известны. Это очень смешно и в то же время печально».

На экране появились кадры полицейской операции в Берлине: синие мигалки перед зданием «Комише опер», спектакль «Евгений Онегин», который пришлось прервать – тут Шилль снова включил звук – из-за подозрения, что кто-то в зрительном зале применил огнестрельное оружие; впрочем, подчеркнула дикторша, подозрение впоследствии не подтвердилось. В кадре появился видеоролик, снятый чьей-то трясущейся рукой на камеру мобильного: на полу партера лежит человек (Шилль тотчас узнал в нем Маркова) с красным пятном на животе, потом смена картинки: Маркова, который предположительно находится в невменяемом состоянии, выводят сквозь толпу, лицо его скрыто курткой. Когда инцидент был исчерпан, представление возобновили и благополучно довели до конца. Обстоятельства происшествия выясняются.

Далее последовал прогноз погоды на завтра, пообещавший температуру около нуля и преимущественно солнечную погоду.

Шилль спустился в фойе, чтобы выпить джина и попытаться истолковать поступки Маркова, а если это не удастся, то прикинуть, чего ожидать дальше. Посетителей было немного: пожилые супруги задумчиво сидели, потягивая красное вино и любуясь местной библиотекой, представляющей собой колонну, по всему периметру которой плотно стояли ряды книг, а может, это были всего лишь имитации книжных корешков. На старомодных газетных подставках поблескивали ламинированные «Нью-Йорк таймс», «Монд» и какой-то исторический новостной листок. Помимо супружеской пары, в фойе за бильярдным столом горланила компания женщин в одинаковых фиолетовых футболках, с блестящими веночками на головах и сердечками – очевидно, отмечали девичник.

Музыка, звук которой, кажется, стал потише, больше не раздражала Шилля. Он заказал двойную порцию джина (бармен за время его отсутствия  успел смениться), вынул из кармана тренча, который так и не удосужился снять, хоэнлихенский камешек и аккуратно положил его на стол. На взгляд Шилля, это был обычный полевой шпат, но он не знал наверняка. Грязноватый красно-желтый камень величиной с половину кулака, чуть вытянутый, угловатый, лежал на сверкающей лакированной стойке и напоминал посланника из другого мира, более красивого, более строгого, Шилль бы даже сказал, более реального.

Кто-то плюхнулся на соседний табурет и вздохнул.

– Вы заняли мое место, коллега, но это не беда, вы ведь не знали, я сейчас курил на улице и болтал с одной из девиц, – он махнул рукой за спину, – Лилли, она уже сильно навеселе. Ни за что не угадаете, какой дурацкий слоган написан у нее на футболке!

Шилль поднял голову и увидел мужчину с большой кружкой пива в руке. На ему вид лет сорок пять, одет в темную куртку и серую рубашку, светлые волосы коротко подстрижены, лицо мягкое, глаза усталые, на губах приветливая улыбка.

– Добрый вечер, я не знал, что это место…

– Перестаньте, в самом деле! Я пошутил. Табуретов тут предостаточно, я могу занять любое место любым вечером, любой ночью.

– Вы здесь работаете?

– Я? Нет, с чего вы взяли? Я живу здесь уже три недели и могу сказать вам одно: если вы поселились в отеле в своем городе, значит, дома вас доконали.

Шилль поднял бокал в его сторону и кивнул.

– То есть вы тоже один из тех, кого доконали дома? – догадался собеседник.

Уве, так звали этого человека, Уве через «фау», не через «дубль-вэ», подчеркнул он, но все называли его исключительно «ФВ», потому что фамилия его была Вермут, как тот напиток, который знают все, кроме него; короче говоря, бедолагу ФВ действительно доконали, а именно – жена выгнала его из дома. Шилль не стал вдаваться в расспросы, но вскоре понял, что избежать подробностей всей этой истории ему не удастся. Он болтал без умолку, строя сложные синтаксические конструкции и то и дело меняя темы, беспрестанно вскакивал с табурета и подсаживался к своему единственному слушателю то справа, то слева. Поначалу Шилль пытался направить этот поток в нужное русло, задавая уточняющие вопросы, однако быстро заметил, что это лишь затягивает рассказ и вызывает дополнительные затруднения. И если бы не Лилли и не ее подруги – «цыпы на выезде», судя по надписи на их футболках, – неизвестно, какие бы еще самоком-прометирующие и даже самоуничижительные заявления сделал бы этот ФВ.

– На дом мне плевать, – сказал он твердо, – дом – это всего лишь дом, даже нет, это намного меньше, дом – это всего-навсего до поры до времени спрятанная грязь. Ты пробиваешь дыру в белой стене и видишь эту грязь, а потом все сразу становится грязным, и сколько бы ты ни ремонтировал и ни красил грязные стены обратно в белый цвет, грязь никуда не девается, она остается закрашенной грязью и ничем другим.

При этих словах ФВ Шиллю впервые захотелось что-то сказать (между прочим, согласиться), но это ему не удалось.

– Конечно, свой дом – это хорошо, особенно если у тебя такая красивая и любимая жена, как у меня, – не успокаивался ФВ, – однако, думая об этом сейчас, я весь содрогаюсь от одной только мысли о том, сколько грязи прячется под кафелем, за обоями, над потолком, повсюду… Грязь нельзя смыть, она никогда не сойдет, но что же я делал в тот момент, месяц назад, когда у нас с женой состоялся тот злополучный разговор? Я разгружал посудомоечную машину, а это самая унизительная домашняя обязанность. Быть прислужником посудомойки – неслыханное унижение. Ты кланяешься этому устройству, да-да, ты должен кланяться, чтобы тебе позволили поставить чашки обратно в шкаф. Не хватает только коврика, на который ты мог бы преклонить колени и вознести благодарственную молитву за то, что посудомоечная машина, посудомоечное божество, избрало тебя, чтобы ты его разгрузил. Так вот, в этот самый момент женушка спросила меня, словно невзначай и очень тихим голосом, не могу ли я к ней подойти – ей, дескать, нужно кое-что со мной обсудить. Я удивился, ведь ничто не мешало ей выложить, что у нее на душе, посудомойка уж точно не стала бы ее перебивать. Мы вошли в гостиную, сели на диван, и жена сказала, что на прошлой неделе была у врача. Я насторожился: «Что-то случилось, солнышко?» А она: «Не называй меня солнышком!» Как оказалось, доктор сообщил ей, что у нее венерическое заболевание. Я, так и не врубившись, к чему она клонит, наивно изумился: «Вот это да, детка. Откуда оно у тебя взялось?» А она опять: «Не называй меня деткой! Откуда оно у меня взялось? Это я у тебя должна спросить!»

ФВ сделал паузу, чтобы отхлебнуть пива. Шилль не знал, что сказать, кроме «Ну и ну!» или «Пикантная ситуация!», однако эти реплики показались ему не вполне уместными.

– Жена дала мне сорок восемь часов, двое суток, на поиски ответа, откуда у нее мог взяться хламидиоз. По ее словам, она не спала ни с кем, кроме меня, и могла поклясться в этом. Вся в слезах, она побежала наверх, а я остался сидеть на диване с половником из посудомойки в руке и оторопело качал головой. Хламидиоз? Хламидии? Я прежде и слова-то такого не слыхивал. «Хламидии» звучало вроде части названия какой-нибудь идиотской античной драмы, типа там, «Спартанские хламидии». Конечно же, раза два, а может, пять, не суть важно, у меня были мимолетные связи, но это для меня вообще ничего не значило, кроме того, что оно значило в те конкретные минуты. И, повторюсь, это были просто мимолетные знакомства, которые ни во что не перерастали и заканчивались еще быстрее, чем заводились. Конечно же, нужно соблюдать кое-какие правила, и в первую очередь всегда пользоваться презервативом. Это правило я соблюдал неукоснительно, можешь мне поверить, я готов поклясться, не перед женой, конечно, она бы такое не оценила, это было бы слишком, но перед Богом или, раз уж на то пошло, перед посудомоечным божеством – пожалуйста.

Очередной стаканчик джина уже давно стоял перед Шиллем, который уже давно распрощался с попытками истолковать скандал, устроенный Марковым в опере, потому что рассказы ФВ о том, как он разбирался, что за штука хламидиоз и откуда берется, как консультировался с врачами, которые перечисляли ему пути передачи этой болезни и отвечали на вопрос, нельзя ли заразиться ею случайно – в туалете ресторана, в общественном транспорте или при взгляде в окно, целиком поглощали его внимание.

– Исчерпывающий ответ был у меня на руках уже спустя двадцать четыре часа. И, скажу тебе, для объекта, который может спровоцировать столь серьезные обвинения, хламидии слишком слабо исследованы. Я прочитал, что хламидиоз передается при укусе клеща или мухи, при контакте с носовым платком, в бассейне… Мало того, мерзкие хламидии способны дремать в твоем теле годами, десятилетиями и при этом оставаться незамеченными! Теоретически их можно подцепить еще до собственного появления на свет, если твоя мать…

Нет-нет, я не про твою мать конкретно, а чисто теоретически: если у твоей матери есть хламидиоз, она передаст его тебе, и вот через сорок с лишним лет жена призовет тебя к ответу и тебе придется лепетать какие-то несуразные оправдания.

Пока ФВ тараторил, приплясывая вокруг Шилля, одна из женщин, игравших в бильярд, время от времени наведывалась в бар заказать напитки и всякий раз бросала на мужчин заинтересованные взгляды. Но ФВ, похоже, не замечал ее: его выступление еще только близилось к кульминации.

– Спустя ровно сорок восемь часов, минута в минуту, я пришел к жене, мы снова расположились в гостиной, половник я брать не стал. И что ты думаешь? Жена выглядела великолепно, вид у нее был отдохнувший и свежий, казалось, она только что из спа-салона. Смотрела на меня так открыто и спокойно, как будто всецело мне доверяет. Я разложил по полочкам результаты последних клинических исследований, статистику, пути заражения, не забыв подчеркнуть, что хламидии могут десятилетиями дремать в теле человека, который о них даже не подозревает. Знаешь, что мне ответила эта сука?

– Ну, учитывая, что ты уже три недели живешь в отеле, – отозвался Шилль, – полагаю, ты оказался недостаточно убедителен.

– А вот и нет – воскликнул ФВ. – Я оказался слишком убедителен! Выслушав меня, жена произнесла бесконечно грустным, нежным, прямо-таки ангельским голосом: «Ничего другого я от тебя и не ожидала, Уве!» Уве! Она никогда прежде не называла меня Уве. А потом добавила: «Если бы ты сказал: извини, было дело, тогда-то и с такой-то, я бы поняла это, попыталась бы понять, честное слово! Мне было бы нелегко, но я постаралась бы, поверь. А что сделал ты? Принялся щеголять медицинскими терминами и статистикой – это так недостойно, так жалко. Сам разве не понимаешь? Тебе не стыдно? Если человеку нечего скрывать, ему не взбредет в голову проходить за два дня ускоренный курс „Пути передачи венерических заболеваний"! С какой стати ему вообще тратить на это время? Он скажет: „Я люблю только тебя, для меня в целом мире есть только ты!“ Вот и все! И больше ему ничего говорить не нужно». Потом она помолчала и добавила: «Будь добр немедленно покинуть наш дом. Видеть тебя не хочу». – ФВ допил пиво и вскричал: – А теперь шнапс! Всем шнапса!

Шилль, еще не успевший осмыслить впечатление, произведенное на него бесстыдной откровенностью собеседника, не мог отрицать, что в целом больше симпатизирует не Уве, а его жене, чья смелость и проницательность даже восхищают его, но понимал, что этот вердикт прозвучит пренебрежительно и оттолкнет ФВ.

– В этой ситуации есть плюс, о котором ты наверняка и без меня догадываешься: пока ты живешь в отеле, тебе не нужно кланяться посудомоечной машине.

– Так-то оно так, но, по правде сказать, по этому занятию я немного тоскую. В одном можешь не сомневаться: когда я вернусь домой, а я туда непременно вернусь, в жизни посудомойки наступят другие времена. Я ей покажу, кто в доме хозяин, я буду гонять ее вхолостую по полной. Обычная программа, потом автоматическая программа, интенсивная программа, программа «Гигиена» и напоследок «Гигиена плюс». И все это без единой тарелки! Однажды, когда у меня будет хорошее настроение, я, так и быть, положу в нее одну кофейную ложечку, а после помывки буду придирчиво ее рассматривать.

В это мгновение кто-то похлопал их обоих по плечу – Шилля, сидевшего слева, по левому, а ФВ, сидевшего справа, по правому, и когда они оглянулись в разные стороны, то никого не увидели. Повернувшись друг к другу, они увидели, что позади между ними стоит Лилли.

– Зависли?! – произнесла она, прыская со смеху. – Просто хотела убедиться, что вы еще функционируете.

– Еще как функционируем, милая! Скажи мне, что вы пьете, я вам закажу по новой. – ФВ раскинул руки и едва не упал с барного табурета.

– Будь осторожен, дружок, а не то придется мне вести тебя баиньки, – игриво проговорила Лилли и, повернувшись к Шиллю, продолжила: – Ну а ты? Ты, кажется, мог бы забить в лузу шар-другой – я, разумеется, говорю про бильярд. Кстати, что это за странный камень рядом с твоим стаканом?

– Мне тоже любопытно, – подхватил ФВ. – Когда я только увидел тебя, мне показалось, что ты с ним разговариваешь.

– Аккуратнее, не трогайте! – Шилль взял салфетку и бережно завернул в нее камень. – Это геологическое доказательство.

Невеста, некая Беа, по понятным причинам ускользнула домой пораньше, но остальные пять «цып на выезде», женщины лет тридцати, приехавшие на ее свадьбу из отдаленных городов, еще и не думали расходиться. Играя на бильярде, они отменили большинство стандартных правил и ввели свои, которые более подходили для данного случая и которые могут быть приведены здесь далеко не в полном объеме. Если в лузу падал желтый шар, происходило самое невинное действо: все участники должны были по часовой стрелке обменяться предметами одежды, при этом каждый раз разными. В результате Шилль быстро остался без тренча и носков, с чьим-то тесным топиком на плече и туфлями-лодочками, заткнутыми за пояс. Если падал зеленый, человек, стоящий ближе всего к лузе, должен был без рук протолкнуть шар себе через одежду. Что до красного шара, после его попадания все выпивали по порции текилы, но не из рюмок, а с поверхности тела игрока, забившего шар, – из пространства между большим и указательным пальцами, с места, где ключица соединяется с плечом, или из пупка, который, казалось, создан самой природой исключительно для этой цели.

Бильярд, как выяснилось, может быть куда более яркой и запоминающейся игрой, чем полагают многие; в том случае, если после хода в лузу не попадал ни один шар, применялось крайне пикантное правило, для исполнения которого игрокам приходилось забираться под стол и закрывать глаза. На беседы по душам не оставалось ни сил, ни времени, ведь игра шла динамично, да и алкоголь лился рекой. Тем не менее, когда ФВ и Шилль ненадолго отлучились на улицу покурить и холодный воздух мигом их отрезвил, драма с посудомоечной машиной неожиданно получила продолжение.

– Почему ты не спрашиваешь, что было дальше?

– О, я думал, на этом история закончилась. Сейчас ты живешь здесь, что будет дальше – покажет время.

– Ты так же наивен, как и я, дружище. Мой тебе совет, держи ухо востро, а не то попадешь в когти какой-нибудь слишком хитрой дамочке.

Шилль ответил, что сейчас его главная забота состоит не в этом, а ФВ выпустил дым изо рта и рассказал, что, прожив в отеле неделю, вдруг кое-что сообразил.

– Знаешь, о чем я не подумал на протяжении ее спектакля? Да-да, спектакля, потому что все это был один сплошной спектакль… Видишь ли, мне даже в голову не пришло, что, если она заразилась хламидиозом от меня, значит, он и у меня есть. Понимаешь?

– Ну да, – кивнул Шилль. – Иначе и быть не может. Тебе тоже надо показаться врачу.

– Я был у врача. Дважды.

– Дважды?

– Первый мазок дал отрицательный результат, никакою хламидиоза у меня нет. «Этого не может быть, тут какая то ошибка», – возражал я. Тогда у меня снова взяли мазок. – Он швырнул сигарету на асфальт и придавил ее носком ботинка. – Второй тоже оказался отрицательным.

– Не может быть!

– Увы, может.

– И это означает…

– И это означает, что я чист.

– Ты хочешь сказать, она… Не может быть!

– Подлая сука, вот кто она такая.

– Что ты теперь будешь делать?

– Я? Вернусь в бар. – ФВ поежился. – Здесь жуткая холодина.

Было еще темно, но уже начинало светать, когда Шилль наконец упал на гостиничную кровать, правда не на свою, а на кровать Лилли, одержавшей верх в последней дурацкой игре, в которой выигрывал тот, у кого номер комнаты больше. На правах победительницы Лилли потребовала, чтобы Шилль отправился в номер вместе с ней. Он покорно согласился и теперь лежал рядом с незнакомой женщиной, которая заснула, едва коснувшись головой подушки, и счастливо посапывала.

В голове Шилля крутилась карусель событий прожитого дня: Хоэнлихен, туннель под Шпрее, кузен из Данненвальде, посудомоечная машина, мнимая смерть Маркова в опере… Разложить все по полочкам и дать разумное толкование было уже просто невозможно, да и нужно ли? Так ли это важно?

Вопросы витали над головой Шилля, отчего его слегка мутило. В остальном он чувствовал себя хорошо, его не мучило даже отсутствие Констанции, потому что он забыл о ней и забыл о том, что забыл о ней. В конце концов его мысли, утяжеленные парами выпитого, вернулись к таинственным сиденьям для унитазов, обтянутым леопардовой шкурой из телемагазина. Вскоре эти мысли стали частью вечного кругового движения планет, а в гармонию сфер влился канон двух храпящих дыханий.

16

Две секундантки

Объявление на двери извещало, что собакам вход в заведение воспрещен – возможно, чтобы снизить риск слишком близкого знакомства с рыбками, возможно, из соображений гигиены, потому что далеко не все посетители, которые сидят в клиентском зале с босыми мокрыми ногами, были бы рады, если бы помимо рыбок-докторов, покусывающих их за пятки, по залу сновала бы еще и собака с непонятными намерениями. Именно поэтому такса Квиз ждала хозяйку на привязи перед входом в велнес-оазис «Фиш спа» на Данцигер-штрассе. Когда некий молодой человек несколько раз прошелся мимо Квиза, заглядывая в окна заведения, пес недовольно залаял на него. Этот прохожий в кроссовках и непромокаемой куртке был стажером-полицейским, который, вернувшись из вчерашней поездки в Хоэнлихен на дрезине, теперь выполнял новое распоряжение Зандлера и следил за тем, что происходит возле «Фиш спа». Зандлер сказал стажеру, что в этом заведении в районе полудня с небольшой долей вероятности состоится встреча, где будут планироваться противозаконные действия, и велел ему немедленно сообщить, если в велнес-центр явятся двое мужчин и начнут обмениваться письмами, вести какие-то беседы и совершать иные подозрительные поступки. Однако стажер видел за окнами лишь длинный узкий коридор со скамейками вдоль стены, перед которыми стояли большие аквариумы, и двух посетительниц, которые молча сидели рядышком, опустив ноги каждая в свой аквариум.

Стажер позвонил Зандлеру и поделился наблюдениями. Зандлер долго думал, но в конце концов сдержанно поблагодарил стажера за усердие и пожелал ему приятных выходных.

Слева расположилась Полина Лоренц с забранными в хвост волосами и в закатанных легинсах, справа – Дженни Сибилл в платье и темных очках, по просьбе Маркова приехавшая сюда, чтобы обсудить неизбежное. Полина заговорила с Дженни сразу, как только вошла в спа-центр, потому что Дженни озиралась по сторонам с нескрываемым волнением.

– Ты от Маркова?

Дженни опасливо кивнула.

– Пойдем.

Поначалу беседа не клеилась, потому что погружение ног в аквариум, в котором плавали десятки рыбешек, всецело поглотило внимание двух новых знакомых. Сначала обе не произносили ни слова, лишь изредка охая или смущенно хихикая. Когда сразу тридцать или сорок нежных ротиков скользят губами, посасывают и покусывают женскую стопу начинается самая настоящая подологическая оргия, на фоне которой у обеих дам, впервые принимавших подобную ванну, сильно обострилась чувствительность. Судя по всему, ни Полина, ни Дженни не удосужились узнать, что представляют собой образ жизни и поведение рыбок гарра руфа (так звучит их биологическое наименование), и потому опасались, как бы эти скользящие по их ступням и щиколоткам создания не перебрались выше. Вот почему потребовалось время, прежде чем на смену трепету и смятению пришли расслабленность и истома, которые задавали еще не начатому разговору положительный, даже жизнеутверждающий тон, хотя повод для этого разговора был очень серьезным и, пожалуй, трагическим.

Полина вздохнула, выражая сожаление, что настала пора перейти, так сказать, к официальной части совместной ножной ванны, и исполнила небольшую пантомиму: приложила палец к губам, вытащила мобильный телефон, выключила его, завернула в один из двух листов фольги, которые достала из сумочки, и отложила в сторону Второй листок она передала Дженни, и та повторила ее действия со своим телефоном. Когда с этим было покончено, Полина негромко произнесла:

– Если что, я тебя не знаю, ты меня не знаешь. Если кто-то спросит, я никогда тебя не видела.

Я Полина.

– Дженни, – назвалась Дженни и покачала головой. – Вчера ночью мне пришлось раскутывать одного человека из подобной фольги, только поплотнее, а сегодня я закутываю в нее свой телефон. Сплошная мистика.

Полина махнула рукой.

– Да ладно тебе, это все только ради нашей безопасности! Человеком в фольге, подозреваю, был Марков? Что произошло?

Дженни поведала, как встретила на Инвалиденфридхоф Маркова, который был явно не в себе, и как ей с трудом удалось убедить его отправиться к ней домой. Когда они очутились в ее квартире, Марков быстро уснул, впрочем, сама Дженни тоже, но незадолго до рассвета ее разбудило сопение и бормотание спящего Маркова. Из его слов она смогла разобрать лишь имя «Констанция» и что-то вроде «тихий биотуалет».

– Тихий туалет – русская традиция, – перебила Полина. – В деревенских домах раньше повсеместно были такие, как это по-вашему… Тихие местечки.

– Тихое местечко – это еще куда ни шло. Но тихий биотуалет? Честное слово, не знаю, что он имел в виду. В общем, после пробуждения он – я глазам не поверила! – вдруг упал передо мной на колени, скрестив руки перед грудью.

– Неужели хотел сделать тебе предложение?

– Со стороны было очень на то похоже. Но нет, все оказалось гораздо безумнее. Он сказал: «Сегодня ночью я застрелю человека». Я ушам не поверила, а он добавил: «Если не возражаешь, я хотел бы, чтобы ты мне в этом помогла». Он был невероятно серьезен. Я предположила, что он бредит от жара, и пощупала лоб, но тот оказался холодным. А он снова заговорил, причем очень спокойно: «Я понимаю, ты хочешь вызвать полицию. Пожалуйста, вызывай на здоровье. Я уже был в участке, уже написал заявление. Можешь, конечно, не верить, но, если ты назовешь полицейским мое имя, они не особенно воодушевятся».

Полина слушала Дженни широко распахнув глаза, а рыбки в ее аквариуме даже расплылись в стороны, потому что от волнения она дергала ногами.

– А потом он показал мне письмо, которое, кажется, получил вчера в опере, и продолжил: «Клянусь, это не выдумка. У меня просто нет другого выхода. Если я не застрелю его, он застрелит меня». Письмо я прочитала, но ничего не поняла, тем не менее согласилась ему помочь, если он внятно все объяснит. Он попытался это сделать, однако толку было мало. Его нынешняя то ли жена, то ли подруга раньше была с другим, и у этого другого явно крыша поехала, раз ему настолько неймется сразиться с Марковым на дуэли. И Марков хочет пойти на эту дуэль, потому что, дескать, альтернативы нет. Поединок должен состояться по всем правилам классической дуэли, для чего участники выбирают себе секундантов, которым, в свою очередь, предстоит выбрать оружие и место проведения дуэли. «Будь моей секунданткой!» – воскликнул Марков.

Я опустила голову и ответила, что не верю ни единому слову, на что он сказал, что я должна прийти сегодня в велнес-оазис «Фиш спа», где меня будет ждать секундант противника и, возможно, полиция, ведь там уже знают про письмо и угрозу в его адрес, и тогда я наконец пойму, что он мне не лжет. Вот так я и оказалась здесь в качестве секундантки, хотя не уверена, что в истории зафиксированы случаи, когда секундантами становились женщины.

Дженни медленно вытащила ногу из воды, проверяя, не устремятся ли рыбки следом, но они в последний момент отпустили ее и остались под водой. Едва Дженни вернула ногу на место, рыбки снова занялись делом и осыпали ее щиколотку и стопу нежными поцелуями.

– Про письмо я все знаю, – отозвалась Полина и вытащила из сумочки пакетик вишневых пралине, резким движением оторвала краешек и вопросительно взглянула на Дженни, но та помотала головой, и Полина достала конфету только для себя. – Его написал дядя моего мужа. Он, собственно, и должен был прийти сюда сегодня в качестве секунданта, но после того, как мы увидели, сколько полиции собралось вчера в опере, план решено было изменить. Что у них там стряслось, я толком не знаю, дядя тоже теряется в догадках. Возможно, знает Александр, этот друг подруги Маркова, точнее, ее бывший. Он приходил к нам в гости три дня назад и рассказал свою историю и многие другие, смешные и грустные. Про Констанцию он говорил мало; в общем, как я поняла, посыл такой: она ушла, и жизнь потеряла смысл. Я понимаю, что он чувствует, но чувства дело преходящее, а жизнь-то идет своим чередом. Шилль вызывает Маркова на дуэль. Ох, до чего же мне это не нравится… Знаешь, у нас в России мужчины уходят либо в запой, либо в армию, либо и туда, и туда, но это ведь тоже не выход. Был один случай двадцать лет назад: двое парней, сыновья двух наших знакомых семей, лучшие друзья с детства, вместе пошли в армию. Они служили в Новосибирской области и хотели вместе съездить домой на побывку, но тут в части начались маневры, поэтому отпустили только одного. Второй попросил его передать своей девушке весточку, объяснить, почему он не приедет. Первый передал, но одной весточкой не ограничился. Второй, на маневрах, узнал об этом, напился с горя, сумел сбежать и поехать вслед за своим бывшим лучшим другом, прихватив с собой эту, как там ее, гранатовую руку…