Текст книги "Оскорбление третьей степени"

Автор книги: Райк Виланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Насколько далеки от этого были люди, которые собрались у входа в туннель! Букинист, перечитавший множество книг о дуэлях и утративший связь с реальностью. Психиатр, находящийся едва ли не на грани безумия. Его пациентка, парадоксальным образом оказывающая ему поддержку. Трое переселенцев из России – завхоз, домохозяйка и пианист-пенсионер, сдающие дуэлянтам в аренду пистолеты и патроны. А еще такса по имени Квиз, которая, не подозревая ничего дурного, суетилась под ногами, обнюхивала обувь и одежду и время от времени с большим энтузиазмом бегала за палкой, которую Полина бросала в ночную тьму.

Никто из них не подозревал, что в данный момент Квиз был темой обсуждения, происходящего на кухне фрау Эберляйн. Хозяйка квартиры и Констанция Камп молча сидели за столом и наблюдали за телефонными переговорами инспектора Танненшмидт: та позвонила Зандлеру, Зандлер позвонил стажеру-полицейскому, затем в обратном порядке, однако ничего нового выяснить не удалось. Точнее, почти ничего. Под описание двух дам, посетивших днем велнес-оазис «Фиш спа», подходили все жительницы города, имеющие две ноги; но, как сообщил стажер, одна из дам пришла с таксой и та сидела на привязи у входа в заведение.

Старший инспектор, фрау Эберляйн и Констанция отнеслись к этому известию с недоумением. Танненшмидт отреагировала спокойнее всех, потому что уже привыкла к новостям, не обладающим потенциалом тревоги. А вот Констанция, похоже, была готова снова впасть в отчаяние.

– Такса, такса, что еще за такса, что мне делать с таксой? – твердила она.

Реакция фрау Эберляйн оказалась более здравой.

– Если такса – единственная наша зацепка, значит, надо искать таксу. Фрау старший инспектор, не могли бы вы привлечь к расследованию своих людей? В это время суток, – старушка взглянула на кухонный радиоприемник, – в час ночи в Берлине можно встретить не так уж много такс.

Танненшмидт скривила лицо, отчего по нему побежали многочисленные морщины.

– Это был бы первый в истории полиции случай охоты на таксу, и его непременно внесли бы в энциклопедию. Но только не в связи с моим именем, уж извините.

Первыми прибыли чета Лоренцев и дядя Венцель. Они припарковали свой фургон в зоне запрещенной стоянки у входа в туннель и, ведомые Квизом, двинулись к берегу Шпрее, черной и холодной. Вскоре к ним присоединился Шилль, приехавший на такси. Он торжественно, почти официально кивнул, вынул из кармана пачку сигарет и протянул ее собравшимся. Все взяли по одной и закурили.

Последним явился Марков, который будто нарочно пришел с противоположной стороны туннеля. На психиатре был все тот же желтовато-коричневый костюм, что и накануне, и все та же рубашка с пятном от вина. Квиз коротко тявкнул, скорее приветствуя, чем отвергая незнакомца. Рядом с Марковым шагала Дженни Сибилл в темных очках.

В знак приветствия все обменялись едва уловимыми кивками. Дженни хотела что-то сказать, но не успела она и рта раскрыть, как Полина предостерегающе приложила к губам палец, достала телефон и завернула его в алюминиевую фольгу. Лоренц, дядя и Дженни сделали то же самое. Сотовый Маркова до сих пор находился в кармане его пальто, которое до сих пор висело в гардеробе «Комише опер». Шилль похлопал себя по плащу, но телефона не нашел: тот лежал в номере Лилли в «Пента-отеле», где Шилль его благополучно забыл.

– Кстати, там, внизу, есть человек, – вполголоса сообщила Дженни, указывая в сторону лестницы. – По-моему, он пьян.

– Ничего страшного, с этим мы разберемся позже, – отозвалась Полина. – Сначала давайте выслушаем дядю Венцеля.

Дядя в длинной шубе и пышной меховой шапке выглядел представительно и вместе с тем странновато, будто посланник некой Всемирной дуэльной комиссии. Он приосанился, прочистил горло и заговорил:

– Буду краток. Мой отец воевал против немцев. Он говорил: «Каждый сделанный выстрел – это хороший выстрел. Ни один выстрел не был лишним. Но куда лучше было бы, если бы немцы сами перестреляли друг друга». Я думаю, нет, я точно знаю, он не имел в виду две тысячи двенадцатый год. Я считаю, сегодня войны уже нет, она окончена. Дуэль – это, если хотите, маломасштабная война.

Я считаю, дуэлей сегодня тоже уже нет, их эпоха миновала. Поэтому я призываю вас, герр Александр, помириться с герром Марковым. В словесном разговоре можно найти ответ, в разговоре с помощью пуль – увы, нельзя.

Он сделал шаг назад. Под сводами туннеля, словно желая ускорить дело, пронесся порыв ветра.

Шилль стоял неподвижно, закрыв глаза. Марков, тяжело дыша, переводил взгляд с одного присутствующего на другого.

– Я, – нарушил тишину Марков, – ничего не имею против разговора, совершенно ничего. Когда дело касается снижения агрессии, будь то сознательной или бессознательной, необходимо…

– Необходимо положить конец болтовне, – напряженным голосом перебил Шилль, не глядя на своего противника. Казалось даже, Шилль отвернулся от него и смотрел на темную реку, словно из воды появилось что-то необыкновенное. Но на глади Шпрее были видны лишь черные точки – это стая уток плыла вдоль берега.

Когда Шилль снова заговорил, его голос звучал едва слышно:

– Мне жаль, герр Венцеслав, но война заканчивается только тогда, когда начинается следующая.

Немного подождав и убедившись, что больше никто не хочет высказаться, Полина решительно произнесла:

– Хорошо. Дискуссию оставим на потом. Не будем терять времени. Коленька?

Ее муж кивнул.

– Николай показывает пистолеты, мы с Дженни выбираем. Дядя?

Венцель тоже кивнул.

– Ты остаешься здесь, на входе, и следишь, чтобы нам никто не мешал.

Так все и произошло.

Танненшмидт пришла к выводу, что ей больше не зачем следить за бесконечной петлей тревог, которая стягивалась на шее Констанции, и чисто по-человечески старшего инспектора можно было понять. Она поблагодарила фрау Эберляйн за кофе и уже собралась уходить, как вдруг хозяйка дома кое-что вспомнила.

– Сегодня я видела таксу, – произнесла она задумчиво. – На Данцигерштрассе. Собака металась внутри парадной жилого дома и лаяла как безумная, пока ее не выпустили. Это может быть совпадением, фрау старший инспектор, но совпадения не следует недооценивать. Кажется, вчера я читала в газете о пожилой даме, которую задержали то ли в Рейхстаге, то ли в Канцелярии. Она все время бегала вокруг здания и хотела попасть внутрь, но у нее при себе не было документов, и она не могла сказать, кто она такая и как ее зовут. Бедняжка была сама не своя и ничего не помнила. В общем, сотрудники организации написали заявление о пропаже, или как там это правильно называется, к нему приложили фото дамы, но никто не откликался. И тут кому-то пришла в голову блестящая идея: у дамы в кошельке имелось окошко для фотографии, но в него был вложен снимок… Угадайте кого? Нет, не мужа и не детей, а собаки. И представьте, когда объявление дополнили фотографией этой собаки, дело сдвинулось с мертвой точки: отыскались несколько знакомых дамы, которые узнали ее собаку!

– Чрезвычайно поучительная история, – прокомментировала старший инспектор, изо всех сил стараясь, чтобы в ее словах не прозвучал сарказм.

– Совершенно верно, – подтвердила фрау Эберляйн, – но, боюсь, вы пока не понимаете, что в ней было самым поучительным. Та собака уже давно умерла.

Констанция, которой не понравилось, что беседа опять коснулась темы смерти, всхлипнула, схватила мобильный и снова набрала номер Маркова.

– А разве, – произнесла она, прижимая трубку к уху и глядя на Танненшмидт, – вы не можете отследить местоположение его телефона? Мы тогда узнали бы, где он сейчас.

– Для этого необходимо иметь соответствующее постановление суда. Еще прослеживание телефона допустимо в случае угрозы надвигающейся опасности.

– Что означает «угроза надвигающейся опасности»? – горько вздохнула Констанция.

– Угроза опасности для жизни и здоровья.

Недолго думая, Констанция встала и подбежала к кухонному окну. Аккуратно взяла горшок с кактусом и переставила его на стол.

– Правильно ли я понимаю, – произнесла она более твердым тоном, – что письмо с вызовом на дуэль и последующую встречу секундантов, вернее, секунданток вы не считаете угрозой опасности для жизни и здоровья?

– Несомненно, – ответила Танненшмидт, пока не видя в ее действиях ничего странного.

– Хорошо, – сказала Констанция, после чего распахнула окно и вскочила на подоконник. В черном платье и красных сапогах она выглядела очень эффектно, и столь же эффектно, точно с театральных подмостков, прозвучал ее голос: – Не вставайте со стула, фрау старший инспектор. Не сомневайтесь, я сейчас выпрыгну. Это не ваша вина, вы всего лишь случайная свидетельница, фрау Эберляйн не даст соврать. Спасибо за чай! Будьте любезны, дорогая фрау Эберляйн, когда приедут другие полицейские, скажите им, что я выбросилась из окна, потому что старший инспектор Танненшмидт – не вставайте, инспектор! – потому что старший инспектор Танненшмидт не сочла необходимым отследить местоположение телефона Оскара. Скажите им, что она подтвердила: опасности для жизни и здоровья нет. – С этими словами Констанция подвинулась ближе к карнизу и решительно занесла над ним ногу.

Выбор пистолетов был произведен в нескольких метрах от дуэлянтов при тусклом свете фонаря, к которому сначала подошел Лоренц, а затем Полина и Дженни. Из пакета с надписью «Привет, окружающая среда!» Лоренц вытащил замотанный в газетную бумагу сверток размером не больше детской обувной коробки. Присев на корточки, он развернул газеты, и вскоре перед ними, сверкая начищенными черными стволами, лежали два пистолета. Женщины, чуть наклоняясь вперед, наблюдали за происходящим, точно за ожидаемыми, но все равно неожиданными родами.

– Я в этом вопросе полный профан, – призналась Дженни. – Они вообще исправные?

– Скоро сами услышите. Слева – «Парабеллум ноль восемь», калибр девять миллиметров, справа – «Вальтер ППК», калибр семь шестьдесят пять. – Лоренц взял газету (это было русское издание) и прочел: – «Двенадцатое мая сорок пятого…» Настоящее немецкое качество, – изрек он сперва по-русски, потом по-немецки. – Вы, конечно, можете все осмотреть и проверить, но у меня есть идея получше. – Он взглянул на Дженни. – Вы в оружии не разбираетесь, Полина тоже. Так?

Секундантки кивнули.

– Тогда предлагаю кинуть жребий. Полина – орел, Дженни – решка. Согласны?

Дамы снова кивнули. Лоренц достал монету и подбросил ее. В свете фонаря она сверкнула, точно металлическое насекомое, выписала дугу над головой радостно залаявшего Квиза, который внимательно следил за ее полетом, и приземлилась на ладонь Николая решкой вверх. Дженни неуверенно указала на пистолет справа. Это был вальтер.

– Что ж, с легкой частью нашего номера мы разобрались, – хмуро проговорил Лоренц, – пора переходить к сложной.

Он поднял пистолеты и, помахивая ими, направился к дуэлянтам и дяде Венцелю, секундантки пошли за ним.

Запрос местоположения показал, что мобильный Маркова находится в здании театра «Комише опер», а Шилля – в кёпеникском отеле. Танненшмидт сообщила об этом Констанции Камп только после того, как та слезла с подоконника.

– Я, видите ли, тоже умею шантажировать… Если один из них в Кененике, а другой в Митте, то дуэль между ними может состояться разве что на баллистических ракетах, – сказала инспектор, вернувшись к кухонному столу.

– Сейчас очень поздно, в опере давно уже никого нет. Что-то тут не так. Давайте немедленно туда поедем, пожалуйста! – воскликнула Констанция.

Положение и в самом деле казалось странным, однако спустя два телефонных звонка, один от Танненшмидт в театр и второй от вахтера, который перезвонил ей, запыхавшись после долгой прогулки до гардероба, тайна была раскрыта.

– Пальто с мобильным в кармане висит на вешалке, можете прийти и забрать его, – выдохнул вахтер.

– Прошу вашего понимания, дамы, но на этом я откланиваюсь, – объявила Танненшмидт. – Я работаю в полиции уже более двадцати лет и могу вас заверить, что до сегодняшнего дня всегда радовалась, когда сложная ситуация не заканчивалась правонарушением или преступлением. Нет ничего более приятного, чем обнаружить, что обнаруживать нечего. Вот и в случае с геррами Шиллем и Марковым мне бы очень хотелось, чтобы одна из сторон украла, например, яйцо на рынке или проехала на автобусе зайцем. Это было бы просто великолепно. Знаете, как я сейчас себя чувствую? Некомпетентной во всех отношениях.

Она встала, взяла пальто и снова собралась уходить.

– Но Оскар… – пролепетала Констанция.

– Я чувствую себя некомпетентной и офици ально заявляю о своей некомпетентности, – отре зала Танненшмидт, после чего вышла в прихожую и захлопнула за собой дверь.

Квиз обнюхивал лежащие на земле старые газеты, пытаясь отыскать монету, и нарушал тишину возмущенным лаем. Тем временем Шилль, Марков и дядя Венцель стояли лицом друг к другу, образуя разносторонний треугольник, и молчали. Впрочем, сказать «молчали» гораздо легче, чем соблюдать безмолвие в такой обстановке. Остается только гадать, сколько тем для разговора мелькало у них в головах и насколько редко эти темы всплывают в обычных беседах в наши дни. А драгоценные минуты, которые можно было бы потратить на разговор и, кто знает, достичь примирения, утекали, и утекали они главным образом потому, что никто ничего не обсуждал. Хватило бы одной-единственной реплики: «Что за чепуха», «Нет», «Простите, это какой-то бред», «Пойду-ка я домой», чего-нибудь совершенно незначительного – но никто не произнес спасительных слов, и теперь уже не понять почему. В мире полно слов, которые незачем произносить, однако их то и дело произносят; здесь же все обстояло с точностью наоборот.

Такое, конечно, представить сложно, но если бы в этот миг к туннелю подъехали репортеры и принялись расспрашивать дуэлянтов, какие мотивы ими движут, какие чувства они испытывают, на какой исход поединка они рассчитывают, Шилль и Марков, вероятно, только пожали бы плечами и пробормотали что-то невнятное. Констанция? Какая Констанция? Оскорбление? Какое оскорбле ние? Все это осталось далеко позади, бесконечно, непостижимо далеко позади. Они находились здесь просто потому, что находиться в любом другом месте не имело смысла. Возможно, Шилль и Марков заявили бы, что пришло время смотреть вперед, а не оглядываться назад.

Шилль был поглощен созерцанием воды, неустанный танец которой при свете фонарей успокаивал его. Он стоял с отсутствующим взглядом, мечтая погрузиться в это переливчатое мерцание, которое непрерывно создавало новые оттенки черноты.

Марков, небезосновательно предчувствующий, что события будут развиваться неблагоприятно, и испытывающий смесь любопытства и бессилия, воспринимал происходящее словно еще один непостижимый поворот своей судьбы, очередной акт фарса, в котором его участие является неизбежным, хоть и совершенно нежелательным.

Что творилось в душе у дяди Венцеля, никто не знал, ибо он надвинул шапку на лоб так низко, что во мраке туннеля его лица было почти не видно. Сложив руки за спиной, он раскачивался на пятках взад-вперед, спокойный, словно старый опытный тренер, который наблюдает за выступлением подопечных и верит, что у них все получится.

Пока Лоренц готовился объяснять дуэлянтам, как пользоваться пистолетами, как ставить на предохранитель и снимать с него, как взводить курок, Дженни и Полина спустились в туннель, чтобы выгнать оттуда пьяного и отмерить предусмотренное для поединка расстояние в пятьдесят шагов.

Второй час нового дня на кухне фрау Эберляйн проходил в молчании и саморазрушении. Хозяйка искала поддержки у бутылки бренди. Гостья выпрямила спину и тихо проговорила:

– Простите, фрау Эберляйн, что устроила этот скандал. Поверьте, я вовсе не хотела. Мне жаль, что вам так досталось.

– Понимаю, дорогая. Не надо извиняться.

– Но где-то же они должны сейчас быть, правда? Куда их занесло глубокой ночью?

– Мужчины, – изрекла пожилая дама, – они всегда где-нибудь. В основном там, где их быть не должно. Полагаю, это у них в крови.

На кухне воцарилась мрачная тишина.

– Но послушайте, если вы не сомневаетесь, что они с Александром сейчас дерутся на дуэли, то все просто. Инспектор правильно подметила, не ракеты же они будут друг в друга запускать. Значит, они где-то вместе. А вот где – это и впрямь большой вопрос.

– Александр в Кёпенике! – воскликнула Констанция. – Сейчас позвоню ему.

Она набрала номер Шилля, трубку сняли, и женский голос, перекрикивая оглушительно громкую музыку, сообщил Констанции, что вечеринка проходит великолепно. Выяснилось, что женщину зовут Лилли, что в отеле отмечают девичник и что миляга Александр, за которым ей. Констанции, следует приглядывать в оба глаза, если, конечно, еще не поздно, оставил у нее, Лилли, свой мобильный. Где он сейчас? О, Констанция не поверит ушам, когда услышит ответ, точно так же, как не поверила ушам Лилли, когда Александр поделился с ней своими планами на ближайшее будущее. Посреди ночи он надел черную рубашку и заявил, что отправляется на похороны. Не правда ли, звучит зловеще: она тут гуляет перед свадьбой подружки, а он поехал на похороны?

– Где? – завопила Констанция. – Где проходят эти похороны?

– Он не сказал, – завопила Лилли в ответ и, перекрикивая ритм танцевальных басов, добавила: – Ох, если покойный – кто-то из ваших близких… Мои соболезнования.

Неоновый свет под беленым потолком и бледно-зеленый кафель на стенах придавали туннелю зловещее очарование. У стены, лежа на левом боку, крепко спал парень лет тридцати. Мелкие струйки, бегущие по красно-коричневой напольной плитке, нисколько ему не мешали. На человеке была черная кожаная куртка с когда-то белой подкладкой из искусственного меха. Его квадратная наголо бритая голова свешивалась и почти касалась плеча. Судя по виду, мужчина был в стельку пьян.

Полина в раздумьях прошлась мимо него и решила ничего не предпринимать.

– По-моему, он такой же свидетель, как этот кафель на стенах, – сказала она Дженни. – Надеюсь, я права. – Носком ботинка Полина осторожно коснулась ноги спящего.

Взволнованный Квиз догнал их и принялся обнюхивать пьяного. Особенно пса заинтересовал левый карман его куртки. Квиз залаял и зафыркал, отчего мужчина вздрогнул и проснулся.

Не давая ему опомниться, Полина заговорила строгим голосом:

– Мой юный друг, позвольте узнать, кто вы? Как вас зовут?

– Цербер, – оторопело произнес тот. – Ханнес Цербер, а что? Что случилось?

– Это я у вас спрашиваю, герр Цербер! На дворе глубокая ночь, а вы спите посреди стрельбища! Вы что, совсем спятили?

– Посреди стрельбища? – Он растерянно огляделся. – Это разве не туннель?

– Совершенно верно, туннель при стрельбище. Как вы вообще сюда попали? Если бы собака вас не нашла, вскоре вас могло бы уже не быть на этом свете. Здесь вот-вот начнется важный эксперимент.

Цербер в недоумении посмотрел по сторонам и вверх, а затем попытался встать.

– Что еще за дерьмовый эксперимент?

– Эксперимент с магическими пулями, – лихо соврала Полина. – Слышали об убийстве Джона Кеннеди? – Не дожидаясь ответа, она продолжила: – Пуля вошла сзади, прошла через голову и горло, затем выписала дугу, проникла в ногу, вылетела наружу через руку, упала в пепельницу и рикошетом вернулась в тело. Всего то ли семь, то ли шесть таких вот попаданий, верно я говорю, Дженни?

– Вроде бы, надо еще раз пересчитать, – отозвалась та.

Квиз залаял громче прежнего. Мужчина встал, опираясь на стену, и попятился.

– Да ну, бред какой-то, – буркнул он. – Впрочем, насчет Кеннеди в это тоже никто не поверил, однако же он все равно помер.

Полина наклонилась и мелом провела черту в том месте, где еще недавно сладко спал Ханнес Цербер.

– Первый стрелок встанет вот здесь.

Танненшмидт терпеть не могла чувство, будто что-то упустила, и сейчас она испытывала именно его. Старший инспектор села в машину и стала ждать, сама не зная чего. Перед ней простиралась улица, пустынная и ничем не примечательная. Дом погрузился в сон, свет горел только в кухонном окне фрау Эберляйн. Совсем недавно Констанция Камп стояла там на подоконнике и, будь она чуть более отчаянной, сейчас могла бы лежать мертвой на тротуаре. Танненшмидт никогда не переставала удивляться, насколько мало нужно, чтобы лишить человека ума-разума, даже если у него никакого ума-разума и не было. Она включила полицейское радио. Подобно тому как другие люди следят за футбольным счетом или сообщениями о пробках, старший инспектор иногда любила послушать, что за преступления расследуются в городе в настоящее время. Слыша код 021, «Ограбление банка», или 025, «Неуплата по счетам», или 096, «Домашний скандал», она испытывала умиротворяющее, по крайней мере для офицера полиции, ощущение, что мир существует и что жизнь в нем идет своим чередом. Код 048, «Самоубийство», ее огорчил. Из Целендорфа только что сообщили об эксгибиционисте, код 075. Танненшмидт снова подняла взгляд на окно фрау Эберляйн и вспомнила, как караулила под окном фрау Ксаверштейн во время практики в полицейской академии, и подумала о питомце покойной дамы, который теперь был ее собственным питомцем, о сомике, одиноко кружащем по аквариуму в ее квартире. Инспектор вытащила мобильный и посмотрела в ничего не выражающие рыбьи глаза.

За размышлениями Танненшмидт не заметила, что к подъезду подкатило такси и в него вихрем влетела Констанция Камп, после чего машина с ревом умчалась прочь.

Со стороны всегда кажется, что стрелять из пистолета легко, но на самом деле это сущая морока: извлечь магазин, снять с предохранителя и открыть затвор, вставить в магазин патроны, вернуть магазин на место и закрыть затвор, поставить на предохранитель… Лоренц объяснял все это, показывал, повторял, однако ни Шилль, ни Марков не могли выполнить движения в правильной последовательности. Они едва не поругались, когда Марков высказался в том духе, что, если стрелять в кого-то так сложно, не лучше ли просто оставить его в живых? Шилль, стоявший достаточно далеко от нее, хрипло рассмеялся, но воздержался от ответа, напомнив себе, что на перепалки у них нет времени.

В конце концов Лоренц сделал все сам: вставил в каждый магазин по одному блестящему латунному патрону, передернул затвор вальтера и поставит на предохранитель, передернул затвор парабеллума и поставил на предохранитель.

Тем временем во чреве туннеля, под водой, которую здесь было едва слышно, настолько тихо и незаметно она протекала над ним, между Дженни и Полиной разгорелся спор. Дженни, которая до настоящего момента верила, надеялась и желала, чтобы все происходящее оказалось странноватым, но в конечном счете безопасным фрик-шоу, теперь уже сильно сомневалась в этом, видя, как старательно ведутся приготовления. Когда Полина дорисовала последнюю отметку мелом, Дженни поняла, что дело зашло слишком далеко.

– Я ретируюсь, – сказала она.

– Ну конечно, ты должна будешь ретироваться, – отозвалась Полина, выбрасывая мел и удерживая Квиза, который хотел за ним погнаться. – Мы все должны будем ретироваться, стрельба не бывает тихой, понимаешь?

Дженни покачала головой.

– Я имею в виду, что дистанцируюсь.

– Правильно, так и надо, – одобрила Полина.

– Да как ты не поймешь, я выхожу из игры! Это же безумие! Они поубивают друг друга! Что тут вообще творится? Я-то думала, это все понарошку, дурацкая игра, да и только!

Эхо ее голоса, кувыркаясь, разнеслось по туннелю.

Полина положила руку на плечо Дженни.

– Игра и есть. Николай принял меры предосторожности. Ты что, всерьез подумала, что мы допустим настоящую стрельбу? Не беспокойся, все будет понарошку.

Новость огорошила Дженни.

– Что? Но разве не… То есть… – забормотала она. – Как это – понарошку?

– Пистолеты зарядят холостыми. Только не проговорись никому, будь добра, – перешла на шепот Полина, потому что трое мужчин уже спустились по лестнице и направлялись к ним.

И Дженни, чьи глаза были скрыты солнцезащитными очками, Дженни, крайне сомневающаяся, можно ли верить последним словам Полины, Дженни, лихорадочно размышляющая о том, что, если Полина сказала правду, стрельба холостыми может привести к еще более непредсказуемым, а то и катастрофическим последствиям, взглянула на мужчин и смущенно улыбнулась.

Констанция, своими причитаниями о надвигающейся опасности и банкнотой в сто евро добившаяся того, что водитель нарушил кучу правил дорожного движения, едва не выпала из продолжающего ехать такси на порог «Пента-отеля». Она пробежала сквозь гудящую толпу к бару, чтобы узнать, где находится стойка администратора, и, узнав, что бар и есть стойка администратора, тотчас спросила бармена, известно ли ему что-нибудь о местонахождении герра Шилля. «Это чрезвычайно важное, чрезвычайно личное дело, без преувеличения, вопрос жизни и смерти», – добавила она.

– Я в курсе, – отозвался бармен негромко, и Констанция расслышала его голос несмотря на гремящую музыку. – Он отправился на похороны.

– Ночью? И что же это за похороны такие?

– Представьте себе, я задал ему тот же вопрос Он ответил, что отправляется на ночные похороны.

– Ага. – Констанция совладала с собой. – И куда он поехал? На какое кладбище?

– К сожалению, он не сказал. Хотя погодите-ка… Он забыл вот это. – Бармен достал с полки камень и протянул его Констанции.

– Камень? – растерялась та, вертя предмет в руках.

– Возможно, он ему нужен, – предположил он.

– Возможно, он ему нужен, – эхом откликнулась она.

– Да, и еще: он вызвал такси. До Шпреетуннеяя.

– До туннеля?

– До туннеля.

– Когда это было?

– Около часа назад.

Если смотреть со стороны Фридрихсхагена, Марков стоял у ближней черты, а Шилль – у дальней, в пятидесяти шагах от оппонента. Они расположились не ровно по средней линии туннеля, а чуть сбоку от нее, чтобы освободить пространство для секунданток и Лоренца, занявшего позицию между противниками, но в то же время на достаточном удалении от линии огня, у противоположной стены.

Дуэлянтам удалось снять пистолеты с предохранителя. Шилль, бросивший свой тренч Полине, остался в черной рубашке и повернулся вполоборота, стараясь точно прицелиться при помощи, так сказать, туннельного зрения. Марков стоял чуть расставив ноги, с почти скучающим видом, во всем его облике сквозила вызывающая небрежность, которая говорила, что он хочет поскорее покончить с этой ерундой и вернуться к более важным вещам. Не исключено, что эти мысли в самом деле витали в его голове.

Все получили от Лоренца по комплекту желтых поролоновых берушей, которые едва заметно светились в полумраке туннеля, и заткнули ими слуховые проходы (несомненно, это был первый в истории случай применения берушей на дуэли). У Маркова беруши смешно торчали из ушей, придавая ему, как он справедливо полагал, крайне глупый вид.

После этого никто ничего не слышал. Даже если какие-то слова все же были произнесены, они оказались неуслышанными.

Лоренц поднял руку – это был условный сигнал.

Дядя Венцель остался наверху вместе с Квизом, который свернулся калачиком у его ног и тяжело дышал, глядя в ночь. Когда раздался хлопок, пес вскочил и замер. Стая испуганных уток, ночевавших на Мюггельзе, лихорадочно замахала крылья ми, взмыла над водой и с тревожным кряканьем улетела прочь.

Кратчайший маршрут от «Пента-отеля» до входа в Шпреетуннель со стороны Кёпеника пролегал через Мюггельфорст. Поездка на такси заняла всего десять минут. Машина остановилась посреди леса, на узкой тропе, которая изгибалась, спускаясь с горы к берегу мимо невозмутимых сосен и мрачного подлеска. Быстро пройдя по тропе, Констанция очутилась перед ничем не примечательным входом в туннель и посмотрела на крутую лестницу, уводящую вниз.

В туннеле мерцал зеленоватый свет, наружу поднимался дым.

На противоположном берегу Шпрее от стенки туннеля отделился покачивающийся силуэт: это был пьяный Ханнес Цербер, который не успел далеко уйти и теперь, наполовину протрезвев от выстрела, почувствовал, что должен что-то предпринять. Кто-то кричал или это ему только почудилось? Вроде бы говорили по-русски. Ему потребовалась целая вечность, чтобы восстановить равновесие, и наконец он, спотыкаясь, направился вперед, к выходу из дымящегося туннеля, повторяя:

– Ей-богу, просто с ума сойти!

Заметив брошенные на землю газетные обрывки, он наклонился, почувствовал, что ноги его не держат, и лег подле. Сложно сказать, надеялся ли он почерпнуть из газет дополнительные сведения о происходящем или просто хотел скоротать время. В любом случае, новости за май 1945 года Цербер читал с величайшей сосредоточенностью, хоть и не понимал ни слова по-русски.

Спустя несколько минут он спохватился, вытащил телефон, набрал номер службы спасения и крикнул:

– Скорее приезжайте! Русская мафия только что взорвала туннель под Шпрее!

Фургон с водителем, тремя пассажирами и собакой стремительно удалялся от туннеля. Суматоха, крики и вопли уступили место призрачному затишью, которое обычно наступает после глубокого потрясения.

Едва Шилль нажал на курок, парабеллум в его руке взорвался. Фрагменты пистолета разлетелись по туннелю, будто снаряды. От взрыва с потолка попадали камни и куски штукатурки, которые погребли под собой Шилля.

На миг перед глазами Шилля вспыхнул белый свет. Очень ярко и очень отчетливо он успел увидеть окаменевшее лицо Маркова и обрадовался, а больше не видел уже ничего.

Полине, которая первой пришла в себя и пробралась сквозь дымовую завесу, все сразу стало ясно. Тело Шилля лежало под обломками. Дядя Венцель схватил Полину в охапку и потащил прочь, увлекая за собой Дженни, ползающую на коленях возле черты, у которой должен был стоять Марков; Марков, упавший там же, где стоял, лежал навзничь как мертвый, из его уха текла кровь. Лоренц ходил вокруг него, матерясь по-русски и разыскивая пистолеты или то, что от них осталось. Послы шалея лай, и через секунду Квиз вынырнул из облака дыма, держа в зубах оторванную кисть, и, невинно виляя хвостом, положил ее рядом с грудой камней, под которой лежал Шилль.

Вблизи стадиона «Ан дер Альтен Ферстерай» фургон притормозил и остановился.

Спустившись в задымленный туннель, Констанция ничего не видела и не слышала. Запах пороха подсказал ей, что она опоздала. Прикрывая нос и рот воротником парки, она на ощупь двинулась вперед. Дойдя до места, где стоял на дуэли Шилль, рядом с горой обломков Констанция увидела кисть руки, в оцепенении оперлась ладонью о холодный мокрый кафель на стене и повалилась на бок.

Добравшись до противоположного выхода, она уже хотела выбежать наружу и искать Маркова, но почему-то развернулась и понеслась обратно, ускоряя шаги, эхо которых больно отдавалось в ушах. Только теперь сквозь туман Констанция разглядела грязно-рыжее пятно, которое при ближайшем рассмотрении оказалось Марковым. Пятно смотрело остекленевшими глазами в потолок туннеля и ни на что не реагировало.