Текст книги "Флора и фауна"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Она много знает и многих подставила.

– Согласен и готов заплатить обиженным неустойку.

`Личное', – понял Бройслав и насторожился.

– В твоем гареме мало красавиц? – улыбнулся дружески.

– Это не красавица, это – алмаз! Она горда и прекрасна, как арабский рысак, и дика, как степная кошка!

– И ядовита, как гюрза.

– О, это не женщина, Бройслав, это звезда! Я три года иду по следу, ищу ее и вот нашел… Что я узнаю – на моем пути встал ты.

– У нее есть то, что нужно мне.

– И мне.

– Хорошо, что ты предлагаешь?

– Отойди.

– Не могу. Я уже вложился. К тому же ты знаешь меня – я не люблю бросать задуманное, не достигнув цели. Речь идет уже не о деньгах – о принципах.

Шейх задумался:

– Печально. Мне не хотелось бы конфликтовать с тобой, – протянул с намеком.

Бройслав широко улыбнулся:

– Ах, дорогой мой Аббас, ты же понимаешь, что это невозможно. Наши с тобой отношения всегда находились в мирном русле, потому что как разумные люди мы понимали, на что способен каждый из нас. Конфликт ни к чему не приведет.

– Я не хочу его, Бройслав, Аллах видит, что я расположен к тебе, и был бы искренне огорчен разрыву отношений, но как ты не можешь поступиться, так не могу и я. Эта женщина сильно обидела меня и должна за это ответить.

– Понимаю. Но пойми и ты: кроме обид, есть дело, и оно, прежде всего.

– Делу она не поможет, как другу и партнеру говорю. Но навредить сможет.

– С любым человеком можно договориться.

– Только не с ней. Ты и сам не поймешь, как не ты, а она начнет играть тобой, а когда придешь в себя – ее уже не будет.

– Благодарю за предостережение, но прости, Аббас, мои отношения с женщинами более приземлены и я не посвящаю их в дела.

– Я живу по тому же принципу, – развел мужчина руками, выставив белесые ладони. – Но эта женщина способна изменить даже установленный Аллахом порядок! Эта женщина загадка – она знает все, но ты ничего не знаешь даже о ней! Безумие играть с ней, ждать информации или помощи.

– Прости, не верю. Если можно купить мужчину, то женщину тем более, просто нужно дать то, что она хочет.

– Ничего она не желает, Бройслав. Она холодна, как лед, и расчетлива, как машина.

– Тогда зачем она тебе? – прищурился Энеску.

– Сейчас она почти в моих руках, сейчас я знаю, что ей нужно…

И понятно, не скажешь мне, – мелькнуло у Бройслава.

– Отдай ее мне и получишь уступки. Серьезные уступки в деле, Бройслав.

– Что ж, – после минутного раздумья кивнул мужчина. – Я готов обсудить с тобой условия ее сдачи, но лишь после общения с ней. Когда я получу что нужно мне – ты получишь, что нужно тебе. Извини, Аббас, но личное не должно мешать бизнесу. Если она хороший специалист, ее выгоднее перевербовать, чем сливать.

– Она должна мне!

– Я слышал о сорванной сделке.

– Ты упрям, Бройслав.

– Я реалист, только и всего. Мое процветание основано на разумном подходе к делу, а ты горячишься, что мешает твоим делам.

– Мне жаль, что мы не поняли друг друга.

– Не торопись с выводами. Я сделал тебе хорошее предложение и не понимаю причины его неприятия. Каждый из нас желает получить выгоду: я успешную реализацию задуманного предприятия, ты – удовлетворения мести. Тебя губит нетерпение, но если ты смиришь его на время, получишь много больше пользы. Я не отказал тебе и помню о предложении насчет процентов – каждый из нас получит свое и в свое время.

– Ты согласен отдать ее мне?

– Услуга за услугу. Мне нужна она сейчас, тебе достанется чуть позже… после подписания необходимых бумаг, подтверждающих твой отказ от равного участия в деле. Десять процентов с прибыли, я думаю, вполне достаточно.

– Двадцать пять.

– Пятнадцать.

– Я подумаю.

– Думай, Аббас.

– Но ты еще не взял ее.

– И ты.

И не пришел бы ко мне, будь твой шанс больше, чем у меня, – прикрыл ресницами стальной блеск глаз.

– Мы встретимся позже для более детального обсуждения. Возможно, этот разговор преждевременный.

– Вполне.

– Мне хотелось предупредить тебя и узнать, по какому недоразумению ты перешел мне дорогу. Но теперь мне понятно, что причина веская, однако и у меня она серьезна.

– Я понял.

– Мы постараемся мирно решить вопрос.

– Конечно. Война не выгодна ни тебе, ни мне, и бессмысленна по сути. Нужно работать, Аббас, а конфликтуют пусть лентяи и глупцы. Согласен?

Шейх кивнул, но, судя по выражению лица, не согласился. И Бройслав понял, что если не отдаст ему желаемое, конфликт неизбежен. Нестрашно, но невыгодно.

– Мы партнеры, Аббас, и надеюсь, останемся ими.

– Я надеюсь на это, – кивнул Нур-Хайли. – Разочаровываться в людях не люблю и болезненно переношу потери. Не огорчай меня, Бройслав, и я постараюсь не огорчить тебя.

– У нас разные подходы к делу, но раньше нам это не мешало.

– Надеюсь, не будет мешать и в будущем. До свидания.

– Был рад повидать тебя.

Шейх вылез из машины, и его место занял Фомин.

– Почему ты не сказал мне, что нужный нам человек – женщина? Почему я до сих пор не знаком с ее досье? – сходу спросил его Энеску.

– Во-первых, я сам не знал, кто этот человек, во-вторых, досье на нее лежит у Макрухина. Она его человек.

– Случайность? – насторожился Бройслав.

– Бог его знает. Но мне, как и тебе, не нравится это странное стечение обстоятельств.

– Поехали, – Энеску стукнул водителю, и машина плавно тронулась в путь. – Что у тебя есть по Макрухину?

– Много. Человечек так себе, с гнильцой. Но работу свою знает и агентов своих не светит. А женщина хоть и с ним, но словно сама по себе. Задание одно получает, а параллельно собирает всю информацию, какая подвернется. Любознательная, видно, от природы, – хмыкнул. – Баб всегда любопытство подводит.

– Ты поласковей с ней. Аббас недаром суетится. Она может стать хорошим козырем в игре. Досье достань и бери ее, пока люди шейха не взяли.

Гарик лукаво улыбнулся:

– Обижаешь, Бройслав. Волна поднята, Макрухину уже приказано не вмешиваться и слить ее.

– Теперь понятно, чем Аббас решил зацепить ее.

– Естественно! Когда на пятки спецорганы наступают и несколько разъяренных и влиятельных клиентов, тут поневоле запляшешь под любую дудочку, что сулит безопасность и сохранность жизни. Мужик замандражирует, занервничает, а она женщина. Ребята уже пасут ее, но девка верткая и хитрая, поэтому, чтобы мирно, спокойно вывести ее из страны и доставить к нам, я подключил Витислава.

– Стоп, он причем?

– Ее к нему приставили, – широко улыбнулся Гарик.

Бройслав прищурился: чему здесь радоваться? Немного ли случайностей?

– Давно узнал?

– Пять минут назад.

Энеску задумался:

– Я у секретарши Макрухина сегодня постараюсь узнать все, что смогу. Во всяком случае, мне она скажет все, что знает. А ты рой активнее. Как хоть именуют девку?

– Багира.

– Ох, ты! С претензией. Ладно, поехали перекусим… Кстати, ты уверен, что она нам нужна?

– Даже если не для этого дела, то для другого. В ее голове файлы до отказа секретной информацией забиты, причем на таких людей, что Аббас – пешка. Поэтому ее и торопятся убрать.

– Ну, где двое охотятся, там третьему самое место, – протянул задумчиво Бройслав. – Пока Нур-Хайли будет играть наперегонки с органами, мы успеем выдернуть эту Багиру, использовать и решить, кому отдать, а заодно и Витислав уйдет вместе с… как ее?

– Галина Аркадьевна Перетрухина. Но зачем она нам, убей, не понимаю.

– Если Витислав тянет ее, значит, она нужна.

– Ему. Мудрит он что-то.

– Пусть так. Лишний, высококвалифицированный специалист нам не помешает. А если действительно решил жениться – почему нет? Пора.

– Он тебе какой-то подарок готовит. Не люблю я сюрпризов от него. Сам со странностями и подарочки такие же.

– Мы все со странностями. Если найдешь хоть одного нормального, покажи мне.

– Я.

Бройслав рассмеялся и Гарик в ответ.

Глава 13

Ресторан средней руки был в принципе мил тем, что в помещении было почти безлюдно: я с Леонидом и еще одна пара в дальнем конце залы.

– Прекрасная кухня, – оценил Сергеев поданные блюда.

Я мысленно скривилась, но утвердительно кивнула: мол, да, превосходно.

– Извините за откровенные вопросы: Зоя, вы были замужем?

`Три раза. Так себе, развлечение'.

– Нет. Я вас ждала, Леонид, – изобразила печаль и устремила полный надежды взгляд на его физиономию.

Мужчина усмехнулся и поспешил отвернуться.

– Зоя, я не тот, кто вам нужен.

Ясно: сейчас начнется рекламная акция того, кто мне нужен.

– Как вы относитесь к деньгам?

– Положительно.

– Хотите заработать?

– Жажду.

Как я ни пыталась скрыть сарказм, он все равно прорывался во взгляде и интонации голоса, и Леонид его уловил:

– Я не шучу. И щедро оплачу ваши услуги.

`Половые? – скривилась на этот раз мысленно.

– Хорошо. Ваша сумма?

– За что?

– За необременительное для вас путешествие за границу и… знакомство с очень богатым и влиятельным человеком недурной наружности.

Угу. Наконец-то озвучил, что сразу было понятно.

– Какие же проблемы у этого недурного внешне человека? Внутренние?

– Почему? У него нет проблем.

– Тогда зачем ему я?

– Резонный вопрос. Хорошо, давайте говорить начистоту, – отодвинул тарелку и я следом. – У меня есть друг. Мы связаны с ним много лет самой крепкой дружбой…

– Когда у него день рождения?

– Не понял?

Ой, ну, Джеймс Бонд, излагающий мне теорию относительности!

– Вы хотите сделать подарок своему другу. Человек он, как вы его рекомендовали, избалованный и угодить подарком трудно, вы решили стать «оригиналом» – подарить меня. Вот я и спрашиваю – когда у него день рождения, и молчу об этической стороне дела. Это отдельная тема разговора. Долгая.

– Зоя, вы не совсем поняли меня…

`Милок, у меня со слухом и головой все в порядке'.

– Мой друг очень несчастный человек…

`Можно, ты его сам пожалеешь? А то у меня носового платочка с собой нет'.

– Видите ли, у него есть своеобразное пристрастие…

`Отклонение. Удивил! У кого их нет. Одни дам в торте любят, другие виски с соком алоэ. И ничего, живут, никому не мешая, психбригаду не вызывают'.

– Я хотел бы, чтоб вы избавили его от него.

– Отчего избавить?

– От пристрастия. Он буквально сохнет по одной, придуманной им женщине.

– Придуманной?

– Да. Я предлагаю вам занять ее место, излечить его, сыграв роль его мечты, и получить за это… Что вы хотите?

– Замуж. За вас.

– Это невозможно. Вы составите счастье любого мужчины, но я занят, и мое сердце уже отдано…

– Перетрухиной.

– Галине, – поправил сухо. – Я счастлив и хочу, чтобы мой друг тоже стал счастливым человеком.

`Это вряд ли', – предупредила честно, но не вслух.

– Тогда сделка не состоится, – хотя предложение заманчивое, а главное, своевременное. Но о моей выгоде ты не знаешь, а я о твоей уже догадалась. Значит, козырь у меня, значит, я и банкую.

– Давайте реально посмотрим на ситуацию. Я вам не нужен, Зоя…

`Мне никто не нужен, даже я сама себе'.

– … вы не испытываете ко мне никаких чувств. Все ваши слова пусты, соблазнение – игра. Вам хочется успешно устроиться, во мне вы увидели всего лишь удачную партию, но уверяю вас, та партия, что предлагаю вам я, еще более завидна. Решайтесь.

– Предлагаете выйти замуж за вашего друга?

– Нет, – он даже отпрянул. Показательно я выгляжу в глазах искушенного населения.

– Что так? – мои глаза превратились в узкие щелочки. Злость опять проникла сквозь завесу искусной игры в невинное создание. Но на этот раз можно, потому что она мотивирована и абсолютно заслужена Сергеевым. Привычка считать стервой и оторвой меня значительно бесила, потому что я и не скрывала, как другое зверье: животное не маскировалось под бабочку, будучи пантерой.

Да, я лгу и лицемерю, играю и хорошо. Лучше играть самой, чем будут играть тобой, но как же это раздражает битые карты! И понятно, я тут же стерва, потому что они вовремя не подсуетились, не стали такими же, не могут, как я, искусно укусить и вовремя увернуться. И, конечно, оторва, потому что мне ровно на все, на себя, на них, на весь человеческий зоопарк, в котором ценятся лишь шкурки убитых врагов. И жизнь в нем пошлая, грязная и жесткая, но разве это мои правила, моя в том вина? Или я виновна в том, что чуть ловчее, чуть быстрее, чуть гибче, в том, что воспринимаю мир, таким, как есть, и не верю в пошлые лозунги пустобрехов? В том, что реально смотрю на вещи и называю их своими именами?

Тогда я стерва. Но прежде чем называть меня так и шарахаться в сторону, как от чумной, оглянись и посмотри внимательно, найди хоть одного святого, хоть одну не стерву или не желающую ею стать, покажи хоть одного действительно человека.

Да, я не живу по правилам стаи, и, выбрав однажды пусть относительно честное одиночество, все же я более уважаю себя, чем стая шакалов, что живет по законам толпы и грызет своих же за то, что они чуть смелей, чуть светлее.

А злость вполне понятна и сопровождает меня, пожалуй, с детства, когда я поняла, насколько отвратны правила этого ареала, гордо называющего себя человечеством, которое и навязывает и вынуждает жить по ним, за это же потом осуждает.

И я существую, сатанея от грязи, с которой постоянно должна сталкиваться лишь потому, что явилась на свет. И живу во сне, где в истинном свете без примеси черноты могу быть сама собой. Там я, наверное, ангел, но чтоб спасти его здесь, должна быть стервой и буду, яростно защищая хоть грамм, клетку, каплю света, греющую больше и лучше, чем купюры. Тот мир бесценен для меня, там я не одинока, там есть он… И на него я тоже зла, потому что здесь он мираж, фантазия, а там реальней любой материи.

И в этом я тоже стерва, потому что предпочла оставить мечту чистой, а не отдать во мрак фальши реальности, и храню верность ей, никого не любя и ни кому не веря наяву. А лучше было бы совокупляться, как мартышки, путая инстинкт с истинной любовью, но жить, как все, честно страдать от маразма и инфантилизма кротов, баранов, пингвинов, быть разорванной стаей койотов или исклеванной стервятником? Только я не Прометей и мое сердце не вырастет вновь за ночь, как его печень, поэтому я лучше поберегу его, одев в бронь стервозности.

– Давай начистоту, ты этого хотел? Теперь по пунктам: ты хочешь, чтоб я очаровала дружеское тебе портмоне, сработав роль своеобразного клина. Какая в том выгода тебе?

Леонид с минуту смотрел на меня то ли с сочувствием, то ли с осуждением и кивнул:

– У меня есть выгода, но ты все равно не поверишь, если я ее озвучу. Кстати, мы перешли на «ты». Я могу расценивать это, как согласие?

– Для начала я хочу знать: данные друга, тип женщин, что ему нравится, его характер, место жительства, хоть примерно, финансовое положение и цену за свои услуги.

– Н-да, хватка у тебя, однако, на зависть…

О, зависть мой любимый порок в зверьках.

Кнуты для умелых дрессировщиков – зависть, ревность, алчность, гордыня и похоть – пять пальцев, которые сожми в кулак, и такие казачьи пляски устроить можно, что весь мир содрогнется.

– …Тебе придется импровизировать, извини. Никаких данных о друге я не дам, пока мы не приземлимся в Гетвике.

– Тогда же я получу и гарантии?

– Гарантии чего? – удивился он. – Того, что ты сможешь благополучно вылететь из страны и будешь недосягаема для «друзей»?

`Я насторожилась: ах, дяденька лорд, да ты такой же Сергеев, как я Якубенко!

Черт, так я и думала – он смежник'.

– Ты правильно поняла, Багира, я знаю, зачем ты появилась в нашей жизни и какая у тебя цель. Но так же понял что ты очень умная и своенравная девочка. Жаль таких, потенциал твой еще не растрачен, а уже столько неприятелей вокруг. Поэтому я и предлагаю тебе свою помощь, а ты в ответ поможешь мне. Оплата? Что ты хочешь, в каком эквиваленте, каким образом?

`Ладно, карты открыты. Идем ва-банк'.

– Паспорт на другое имя, счет в Цюриховском банке.

– Хорошо.

– И еще одно – улетаем быстро… Если вы не хотите, чтоб я вас сдала.

– Смысла нет, Багира. Мне ты нужна живой, а тем – мертвой.

– Откуда у вас информация?

– Ну, я же твою автобиографию не спрашиваю… Сколько ты хочешь на счет?

– Много, – то, что у меня есть – придется оставить на счете, а то, что есть там, даже при экономии даст мне всего год передышки, а чуть начнется гон и наступят на пятки – я окажусь в луже. Поэтому тот счет я заморожу и не трону – по нему тоже можно вычислить, хотя я почти на сто процентов уверена, о нем никто не догадывается. Открыла я его случайно, переводила понемногу и тихо. И все же лучше не рисковать. – Пятьсот.

– О! – он отклонился к спинке стула от неожиданности. – Неумеренный аппетит, – качнул головой.

– Так и я непростой товар. И потом, что не сделаешь для друга?

Леонид в раздумьях оглядел каждую деталь пустого зала ресторана и нехотя ответил:

– Я должен подумать.

– Не тяните. А то я могу передумать.

– Нет, – но в глазах появилось сомнение.

– Да. Сдам вас и получу всеобщее благоволение, охота сменится премированием и повышением.

– В виде пулевого отверстия естественного происхождения? – усмехнулся он.

– Не факт, и вы это понимаете. К тому же я в сомнениях: стоит ли принимать ваше предложение. Оно напоминает мне игру в русскую рулетку.

– Ты и так с пулей в голове ходишь.

– Она мне нравится, – улыбнулась игриво.

– Хорошо, я думаю о цене, ты ведешь себя тихо, докладываешь, что посчитаешь нужным. Через четыре дня, если сходимся в цене, улетаем, и там, на месте, ты получишь четкие данные по сути дела, документы.

Интересно, Галина в курсе, кто он? Знала бы, при ее идейности сдала бы. Значит, не знает. Что ж, ей глаза открывать я точно не буду.

– Как вести себя с Галей?

– Естественно. Я не враг вам… Зоя. Она, тем более.

– Мерси, барин! – брякнула лбом о столешницу.

Сергеев улыбнулся одними губами:

– Только сильно не капризничайте и не выказывайте ваш характер, а то я действительно передумаю… Всего доброго, – встал, вложив в книжечку меню деньги за обед. – Если хотите, закажите еще что-нибудь, здесь достаточно. И совет: прогуляйтесь, развейтесь. Городок тихий, вам пойдет на пользу прогулка и знакомство с его достопримечательностями.

Пошел к выходу и притормозил, чтобы шепнуть мне в ухо:

– Мне нравится ваша выдержка. Умение проигрывать и просчитывать варианты наперед – редкое качество для женщины.

Я оскалилась, имитируя улыбку. Его проняло, отпрянул и поспешил на выход.

Дурачок, я не проиграла, а ты уже да. С чего ты взял, что я буду тебе помогать? Главное, что ты поможешь мне, остальное не в счет.

И заказала крепкий коктейль: нужно помянуть старую жизнь и благословить новую. А кто, кроме меня, это сделает?

Глава 14

В обед Валя еще колебалась, в четыре уже склонялась повторить свидание, а в шесть, прогулявшись с работы на метро мимо рекламных щитов распродаж в снимаемую на окраине столице конуру, решилась. Мысль о встрече с Бройславом вызывала в ней дрожь ужаса, но мысль остаться в коммуналке еще на пятилетку – убивала.

За все нужно платить. Лучше чуть потерпеть, хоть и интенсивно и весь спектр неприятностей – от боли до унижения, чем терпеть тоже самое, но долго и нудно, – убедила себя девушка, медленно натягивая новое белье, более дешевое, но вполне красивое. В зеркале отразилась ее хмурая физиономия, испятнанная шея, грудь. Ласки в Бройславе столько же, сколько нежности и доброты в Макрухине. Тоже гад редкостный, но один хоть щедро платит за свои буйные фантазии, а тот и не думает поблажки какой малой сделать или несчастный рубль к зарплате прибавить. Попользует, как вещь, и "кофе принеси"!

Нет, решено, она идет к Энеску и, если надо, придет еще завтра и послезавтра. А потом покупает квартиру, посылает шефа в дальний путь, высказав все, что о нем думает.

Ради такого удовольствия стоит немного потерпеть.

Прощальный концерт «гуляй душа!», – решила я и, прихватив бутылку текилы в ресторане, пошла с экскурсией по городу. Достопримечательный он – не город, а гнездовье. Голубиные стаи на площади у маленькой речушки, вороньи на рынке, гусиные в переходах, птиц додо на скамейках сквера, в парке.

Я села на лавку и, обхватив рукой колено, попивала из бутылки жгучей гадости, поглядывая на всевозможные стайки. Малышня, визжа, рвалась к каруселям, юнцы тусовались в беседках и на лавках, сужая круг оккупации у древней танцплощадки. Старшее поколение разбилось на алконавтов и мемуарщиков и заняло позиции согласно рангу: первые в кустах, вторые за шахматными столиками.

Прозит! – отсалютовала особо ретивому Казанове паталогоанатомического возраста, что усиленно строил мне глазки, недвусмысленно поглядывая на молодое тело, проглядывающее в прорехи брюк.

Детей – цветы жизни я терплю, а вот гербарий терпеть не могу. Есть в засушенном букете какая-то щемящая тоска безысходности, с намеком на безвозвратность.

Ко мне почти под бок хлопнулось два юных гладиолуса – волосы, как шпили нераспустившихся бутонов, а глазки, как их пестики – с намеком к оплодотворению.

– Скучаешь? – улыбнулся один, слева. Я изучающе прищурилась на глупую в своей самоуверенности физиономию, хлебнула текилы и покосилась на того, кто справа. Этот поумней – рожи не корчит, в самца на выгуле не играет. Взгляд спокойный, лицо приятное, манеры вольные, но не похабные.

– Леша, – представился чинно.

– Марлен Дитрих, – кивнула.

– Я Денис, – пихнул меня его друг. Локоть под ребра – уникальный прием знакомства. Мне еще такую галантность испытывать на себе не приходилось, и я, сладко улыбнувшись юной икебане, опустила бутылку на его самое доверчивое место. – Будешь?

Парень охнул и свернулся, смешно хватая ртом воздух.

– Ой! – будто испугалась я. И пожала плечами. – Прости, я не знала, что ты не любишь текилу.

– Дура, – прошипел он.

– А я и не скрываю.

– Леха, пошли отсюда, ну, ее, припадочную. Блин, кастратом сделала! – с трудом поднявшись, как-то очень неприлично скованно зашаркал ногами прочь мой юный знакомый.

Леха не пошевелился – взглядом проводил дружка и уставился на меня.

– На Марлен ты не похожа. Та ведьма – ведьмой, а ты красивая, обалдеть можно.

Балдей, – согласилась легко и предложила на брудершафт отпить из горла.

– Крепкая, блин, – поморщился, утирая губы.

– В том и изюм.

– Да? – прикинул, оценил и тут же предложил. – Сгоняем еще?

– Ага. Ты гонишь, я ноги берегу.

– Понял, – поднялся. – Только не уходи, ладно?

– Ты мне понравился, – заверила. Еще пара глотков, минут десять, и я с такой же легкостью признаюсь ему в любви. Или этому, идущему мимо с болонкой на поводке. Что собака, что хозяин – смерть парикмахеру. А вот еще дивный экземпляр – мачо эксклюзивно– провинциального розлива, вальяжно переставлял свои ножки-спички в аляпистых брюках и небрежно обнимал девчонку лет пятнадцати. Его глазки-бусинки то и дело оценивали проходящие мимо женские тела, губы кривились то в улыбке, то в презрительной усмешке, веко то и дело дергалось, натренированное сверх меры практикой подмигивания. Самэц!

Взгляд скользнул по мне, задержался на достоинствах фигуры и уже просканировал.

Улыбка стала шире ушей, глаз зашелся в нервном тике подмигивания.

Я вздохнула и опять приложилась к бутылке.

Мне было тошно от взглядов, лиц, форм пробегающей фауны и до воя, до желания кого-нибудь придушить, избить, самым садистским методом изуродовать поднималась ярость. Я не могла понять ее причины, потому что не хотела. Там, в глубине ее черноты раздавались надсадные рыдания и скорбный плач убитых мной иллюзий, веры, надежды, доброты, и мне хотелось отомстить за них, выместить свою ненависть к этому миру, в котором нет мне места хорошей, зато всем нужна плохая. Но если б они понимали, насколько опасен созданный и желанный ими монстр, они бы ужаснулись. И я хотела его выпустить, показать во всей красе, не щадя, не жалея никого и ничего.

Мне чего-то катастрофически не хватало, очень важного, нужного, сильнее воздуха. И никто не желал мне этого не то, что дать, намекнуть, где взять – хотя бы сказать, чего мне не хватает. Я чувствовала себя ущербной из-за отсутствия этого «чего-то», что усиливало раздражение, доводя его до внутреннего невыносимого зуда и бурлящего желания выплеснуться, сорваться на кого угодно под соусом любой причины. Их всегда много и всегда можно найти – это не лица, те же маски, изуродованные своей ущербностью души, которые тщательно скрывают истину, хоть и точно знают ее.

Жизнь моя надоела мне до чертиков, до умопомешательства, но я не могла ее изменить. Как не хотела умирать, потому что боялась пропустить нечто важное, единственно нужное мне, ради чего жила, терпела столько лет. Надежда, глупая игрушка в руках таких же кретинов, как я, еще увлекала меня, еще теплилась где-то на горизонте сознания… и сливалась с яростью.

Моя ненависть копилась годами и ширилась, готовясь на выход, и все реже у меня получалось ее сдержать, проконтролировать, и все меньше я хотела этого.

Сейчас я напоминала себе канистру с бензином-текилой, к которой поднеси спичку-причину и рванет, разметает эту толпу, шокирует до замешательства.

"Запал" пришел сам – тот «мачо».

– Скучаешь, красивая? – уселся вальяжно рядом, раскинув верхние лапки от начала скамейки до конца, и, понятно, преимущественно по моим плечам. Я отпила текилы и мысленно усмехнулась: ясно, передо мной попугай: "гляжусь в себя, как в зеркало, до головокружения, и вижу я".

– Где свою подружку оставил?

– Какую?… А-а, – махнул ладонью, презрительно скривившись. – Пятиминутное увлечение, не больше.

– А ты мечтаешь о великой и светлой любви. К себе. И навеки.

Парень пропустил мою ремарку мимо ушей:

– Меня Володя зовут, а тебя?

– Фани Каплан.

– Супер имечко, – оценил он, повесив на мое плечо свою ручищу. – Предлагаю культурную программу…

Угу, бутылку пива на двоих, порнофильм и кроличий секс до утра.

Гурман!

Моя ярость клацнула челюстями, радуясь знатной дичи.

Я улыбнулась так, что любой обремененный интеллектом зверек понял бы, что лучше уйти, но эта птица, видно, поражения своему обаянию и оперению не знала, потому ничего не заметила

– … прогуляемся, возьмем что-нибудь пожевать и выпить, посидим у меня. Я здесь на набережной живу. Вид из окна, закачаешься.

– Верю, – кивнула. И даже знаю, что возьмем, чтоб проще было обозревать пейзаж: Лешу. Мальчик уже замаячил в конце аллеи, бодро двигаясь в мою сторону.

Замечательно, давно я не развлекалась, стравливая двух самцов за призовой взмах ресниц. Вперед, мальчики, рога на изготовку, копыта в стойку! – и приложилась к бутылке, допив последнее. Вот теперь я готова к рандеву и дивной цирковой программе до полного удовлетворения. Текиловый крен сознания соответствует принятым градусам… внутреннего кипения.

– Пошли? – щедро улыбнулся мне Вова, водрузив ладонь на колено.

– Сейчас, Леху дождемся.

– Кого? – малость увял в улыбке.

– Лешеньку. Он с горячим приветом из ларька идет.

– Может… пусть мимо и идет.

– Не-е, он щедрый, мало будет, еще сбегает, – хохотнула.

Попугай переварил аргумент, увидев парня, застывшего у скамейки с бутылкой коньяка. Разорился малыш. Видно, неслабо я ему приглянулась.

– Лешенька, познакомься – это Вова, – пропела, поднимаясь и выражая буйную радость опьяневшей и оттого глупой девицы. – Он пригласил нас полюбоваться вечерним пейзажем из окон его квартиры. Пойдем? – цапнула бутылку из руки, преданно заглянув в наливающиеся кровью глазки юноши. Конечно, пойло с коньячной наклейкой после текилы радость так себе, но в предвкушении развлечения я бы и чачу кефиром запила. – Ну, что вы, мальчики? Идем или нет? – капризно надула губки, прижавшись к Леше, но глядя томно на Вову. Тот криво ухмыльнулся и поднялся:

– Договоримся, старик, – бросил парню. Тот мялся, но близость моего тела манила и, еще не решив, как поступить, он все же поплелся за мной, как только «мачо», обняв меня за талию, повел к выходу из парка.

– Леша! – поманила пальчиком, взяла за руку, как малыша. – Ты такой красивый в профиль! – Мальчик расправил плечи и с превосходством глянул на Вову.

– А я? – спросил тот.

– А ты в фас! Вы такие классные! – взвизгнув, обняла обоих за плечи, повиснув на них. Меня мигом вынесли за ограду парка. За ней начиналась набережная, по кривизне пьяного сознания показавшаяся мне почти Венецианской.

– А-а-а, – оттолкнула сопровождающих и рванула к мосту, вспрыгнула на перила ограды, желая свистнуть гондольера, но опомнилась и лишь крикнула:

– Кто за мной, тот герой!

– Эй, свалишься! – забеспокоился Володя. Я засмеялась: мной двигали тоска и отчаянье, горечь и обида. В таком состоянии я не могла упасть одна – только лишь увлекая за собой других. Так уж устроен человек – «тонуть» одному ему не с руки.

Остановилась на квадрате цементного столбика и оглянулась – Алексей пытался влезть на парапет за мной, но испугался в последнюю минуту, а Вова и не пытался заняться смертельно опасной акробатикой. Постарше зверек, умнее, опытнее. Трусливее.

– Рисковая, – с долей зависти и восхищения сказал Леша.

Глупый, я не рисковая, я отчаявшаяся, запутавшаяся, замучившаяся.

Злая. Презирающая весь мир и себя. В нем все настолько ясно и предсказуемо, что от этого холодно и неинтересно жить, к чему-то стремиться. Например, сейчас ставлю на кон свою никчемную жизнь, Володя снимет меня с парапета и на руках потащит в свое гнездо, Леша поплетется следом, так и не решив изобразить благородного рыцаря по спасению загулявших дам или присоединиться к собрату по взятию несопротивляющейся крепости. Для вида попыхтит, кинет пару патетических фраз и… сдастся на милость желания повзрослеть, став "не мальчиком, но мужем".

Так и случилось: Володя стащил меня с ограды и понес в подворотню. Потом перекидывался вполне понятными фразами с Лешей, поднимаясь на этаж, и распахнул перед нами дверь в вполне уютное жилище. Включил музыку и, разрешив мне познакомиться с интерьером и пейзажем под окнами, отвел Алексея в сторону, принялся шептаться, хитро поглядывая на меня. Мальчик же краснел, смущался, мялся и все никак не мог себя заставить посмотреть на меня.

Не боец, – вздохнула. Глотнула коньяка из горла и, взяв с вазы яблоко на закуску, подошла к малышам. Их игры были пошлыми и мерзкими в своей морали, и я бы удивилась, наверное, возмутилась, будь сама другой. Призвала бы Алешу к "долгу, совести и чести", и тот бы смог устоять от соблазна скатиться ниже некуда, сохранить в себе веру в "светлое и чистое" и себя, таким, каким хотел казаться – благородным героем хотя бы в моих глазах, но это не входило в мои планы. Пиранья была голодна не меньше, чем самцы, но голод мой был иным.

Я могла затеять драку, стравив их, могла заставить ползать в ногах, но в последний момент передумала, увидев в глазах Алексея еще живое чувство уважения, хоть и колеблющееся под напором желания. Прильни я к мальчику, и он бы вытащил меня из этой квартиры с боем, желая быть единственным. Прильни к Вове, сдался бы и примкнул, став вторым. И остался бы им по жизни.