Текст книги "Флора и фауна"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Соображая, с чего лучше начать беседу с Сергеевым, чтоб он поторопился с вывозом меня, любимой, пока товарный вид не пострадал, я вышла из подъезда и окинула взглядом прерии местного двора: где же притаился селезневский птиц – щегол?

Под грибком драли глотки три самородка пятнадцати-шестнадцати лет от роду, им бездарно вторили две изрядно оскверненные местной швейной промышленностью крольчихи. Момент спаривания пришел, и девочки выбирали партнеров, еще не понимая, что от этих забав родятся дети. Юные скарлет, видно, решили обдумать это позже, не зная, что дети и СПИД – это навсегда. А их батлеры об этом и не думали. Ну, оно и правильно, самцам то по чину не положено, их дело простое – плоди да размножайся, учись, лечись и опять размножайся.

Впрочем, какое мне дело до компании малолеток? Увлеченные брачными гимнами они наверняка ничего не видят и не слышат вокруг, значит, у них не узнать ни о пробегающем, пролетающем, проползающем мимо неместном силуэте, ни о последнем сообщении синоптиков. Дети вообще отдельная часть живой природы, относящаяся по ранимости, совокупности доставляемых хлопот и итогам сбора урожая, к цветам.

Слава Богу, что они растут не в моем огороде – цветоводство вообще не мое хобби…

Я приметила на стоянке «ладу», смутно напоминающую ту, на которой меня доставили из аэропорта в штаб-квартиру Селезневки. Проверить номера, прокравшись в темноте к стоянке – не проблема. Так и есть: номера те же и водитель, мирно попивающий горячий напиток из стакана от термоса, похож на Кирюшу, во всяком случае, силуэт затылка знаком до боли.

Ужинать они изволили, – усмехнулась я, предчувствуя радость от встречи. Его. Мою от прощания.

Приготовила трофей охотника и распахнула дверцу:

– Привет бойцам невидимого фронта! – гаркнула в ухо. Кирилл дернулся от неожиданности и облил свою грудь темной жидкостью. Зашипел, закрутился, не зная то ли мазь от ожога поискать, то ли меня схватить и в термосе искупать, то ли продолжить чаепитие, наплевав на все разом. Пока он метался, я всадила дорогой нож в дешевую панель авто.

Вошел, как в масло. Хорошая сталь, – с сожалением вздохнула, захлопывая дверцу. И одернула себя – зависть плохой товарищ и дурно влияет на мозговую потенцию.

А и, правда, зачем мне боевой тесак? У меня шокер есть – милая маленькая ручка-фонарик, но бьет, как трансформатор в дождливую погоду. И помада, как подобает настоящей женщине и как положено агенту – с секретом – с потайным клинком. Губы такой намазать можно до самых позвонков.

– Слушай ты, сука!!… – взревел Кирилл мне в спину – очнулся птенчик.

Терпеть не могу, когда меня оскорбляют, тем более в спину и не по делу.

Не понял мальчик, что я его чуть-чуть поучила. Прав: нашла кого жалеть.

Я развернулась и, сделав шаг назад, откинула ударом ноги в грудь уже почти вылезшего из машины мужчину обратно в салон, а потом припечатала заветной электро-ручкой по бедру. Кирилла неслабо колыхнуло.

– Отдохни, перетрудился сегодня, – посоветовала. Кирилл, выпучив глаза, лежал на сидении и пытался сказать все, что обо мне думает, дотянуться до горла и пнуть ногой, но слова забылись, конечности не слушались, оттого получались слабые конвульсии и смешное мычание. Я не стала утруждать себя переводом его звуковых потуг: заботливо закинула ноги в машину и хлопнула дверцей. – Спи друг.

Может, я и не права, может, Кириюша вовсе не в курсе произошедшего инцидента? Тогда я неслабо компенсировала ему небольшие неудобства, подарив нож – шикарную игрушку фирмы Microtch. Ну, а если виноват, то тем более переживать мне не за что.

В любом случае, поучить птичку надо, он мне еще за тот шантаж и домогательство не по всем статьям ответил.

И с чувством полного удовлетворения я пошла за угол дома – к старой иве, под которой последние дни неустанно квартировался Иван в своем авто.

Напарник не спал – мучил смартфон.

– Ванюша-а, – стукнула я в стекло.

– Опять на приключения потянуло? – приоткрыл он окно.

– Ну, что ты? Мне их теперь на дом доставляют… Пусти погреться, – улыбнулась ему в лицо. Мужчина оглядел меня и нехотя кивнул: забирайся.

– А дверцу открыть?

– Сама.

– Да, кавалер из тебя никакой.

– Можешь другую машину выбрать…

– "Ладу", например? – спросила, усаживаясь на переднее сиденье рядом с Иваном. – Не могу – небольшие повреждения.

– У авто или у водителя? – прищурился с ехидством. Прозорлив Лейтенант, не отнять.

– А ты Кирюшу лично знаешь?

– Кого?! – нахмурился.

– Кирюшу – клеста.

– Клеста знаю, Кирюшу – нет. Это кто?

– Ой, не крути, Ванечка, – пальчиком пригрозила.

– Ой, не стращай, – скривился он. – Ты о резвом мужичке разбитной наружности? А ничего кличку дала – Кирюша.

– Кличка у него клест, хотя поначалу производил впечатление беркута. Но маловат и мелковат для оного оказался.

– Тест не выдержал?

– Не-а.

– Клест! Хм! – головой качнул, смартфон убрал. – Всем клички даешь?

– Это не кличка, это тотем – суть особи прямоходящей.

– Эк ты уничижительно: особь да еще прямоходящая. Как о животных.

– Люди и есть животные.

– Да? А ты кто?

– И я животное, а некоторым не везет – насекомыми оказываются или вовсе флорой.

– Любопытно.

Ему, правда, интересно стало, даже глазки заблестели. Сел удобнее, чтобы меня хорошо видно было. С минуту изучал и спросил:

– А я кто, по-твоему? Тотем какой у меня?

– Не разобрала еще. Вроде волчара, но мутный, как оборотень.

– Мутант.

– Ага.

– Почему же волк?

– Потому что ты из семейства хищных: предпочитаешь сам съесть, а не быть съеденным. Неприхотлив, хитер, разумен – поступки свои и слова взвешиваешь, очертя голову в пекло не суешь, с выводами не спешишь, но и к себе никого не допускаешь. Спорю, даже жена, если таковая имеется, не знает, какой ты на самом деле. Ты ее в счастливом неведении держишь, под щенка глупого пушистого маскируешься, но нет-нет, а челюсть на сонной смыкаешь, чтоб место свое помнила. За помет свой, опять же, глотку перегрызешь. Семья для тебя – лежбище, нора – место тишины и покоя. Ты не то что в нее, близко к ней никого не подпустишь.

– Зачем?

– Незачем, – согласилась.

– Все интересней и интересней, – хмыкнул. – Ты не досье ли на меня собираешь?

– Нет, тестирую, выводы делаю.

– Акарать не боишься?

– Нет. Если понимаешь, какой тотем у человека, понимаешь самого человека. Он становится ясен и предсказуем, все его поступки полностью укладываются в манеры поведения определенного животного, редко, очень редко – нескольких животных.

– А ты у нас кто по тотему?

– Считают пантерой, но я не уверена.

– Я тоже, – согласился, сверля меня взглядом. – Хотя все бабы или из семейства кошачьих или из птичьих гнездовий.

– Не скажи, мне грызуны и слонихи встречались.

– Это как?

– Элементарно. Возьми любую книжку о живой природе и почитай о слонах, а потом представь своих знакомых. Наверняка кто-нибудь слонихой окажется.

– Дородной женщиной с большими ушами? – усмехнулся.

– Нет, тихой, спокойной, терпеливой, даже трусливой, хоть и масштабной, но задень посильнее или детеныша обидь, сорвется и затопчет. Причем, топтать будет пока от тебя одна подошва не останется.

– Ну, это чисто женское, по настроению затаптывать, до самых ушей в асфальт вгонять, а потом соображать: с чего, зачем.

– Не любишь ты женщин.

– Люблю. У меня ориентация нормальная.

– Это радует, а то неформалов все больше, а натуралов все меньше. Вырождаемся. Хищники пресмыкающимся служат. Ты, например, питону Макрухину.

– А ты?

– Я сама по себе, а питону от скуки.

– Ой, ли? Сказочница… И почему «питон»?

– Потому! Нет, не хищник ты – щенок, член клуба юных почемучек. Или у вас в спецуре все такие?

– Почему в «спецуре»?

Н-да-а, много у него узнаешь. Примерно столько же, сколько у меня.

– Потому что лопухи, напасть и то нормально не могут.

– На тебя? – оглядел меня на предмет повреждений. – Лопухи, – согласился. – Как напали?

– Без объяснений.

– А подробнее?

– А то ты не знаешь, – улыбнулась почти ласково.

– Проспал, – изобразил смущенную улыбку, за сигаретами в карман полез. – Будешь? – протянул пачку Cemel.

– Не курю. Из принципа.

– Не смеши. Принципы и ты – несовместимы.

Зря ты, Ваня, обо мне такого мнения.

– Не нравлюсь я тебе?

– Что ты, очень нравишься. В фас, особенно, на расстоянии двухсот, трехсот километров.

– Взаимно. Я к вашим питомцам всегда осмотрительно относилась. Если б не питон, близко бы к вам не подходила.

– Что так?

– Врожденная осторожность.

– Грешки молодости?

– И старости.

– Понятно. На том тебя Макрухин и взял.

– А тебя на чем?

– Я сам по себе. "Служить бы рад – прислуживаться тошно" – помнишь?

– Так не бывает. Даже одиночки вынуждены жить рядом со стаей, по закону джунглей.

– Я живу в своей стае и по тому, по другому закону: "мы одной крови, ты и я". Как думаешь, повтор нападения будет?

– Нет, теперь вы наверняка бить станете, – улыбнулась хищно. Мужчина хмыкнул, затянулся, искоса поглядывая на меня. Прижал палец к уху – видимо, кто-то позвонил. Послушал, бросил «понял» и опять на меня уставился.

– За что ж тебя такую белую и пушистую на бойню?

– Расцветка глаз пастуха раздражает.

– Уходить надо, да?

– Поможешь?

Глупый вопрос, но задать надо было.

Иван задумался, докурил, выкинул щелчком окурок в окно и кивнул:

– Помогу. Знаешь много – пригодишься. Хотя по мне, такой, как ты, в гробу самое место. Но мое дело телячье…

Вскинул руку с пачкой сигарет и прыснул в лицо, глаза какую-то жидкость.

Снотворное? – подумала я, падая. Додумать помешала резко навалившаяся дремота. Сквозь вязкий дурман я почувствовала, как меня уложили удобнее, прислонив к спинке сиденья, потом услышала шум заведенного мотора и больше ничего. Меня окончательно увело в туман.

Глава 16

Валя ждала момента, но Макрухин как назло никуда из кабинета не отлучался. На вторые сутки Валентина решила остаться после шефа и опять зря – Семен Яковлевич, судя по всему, вообще в тот день домой идти не собирался. Девушка чуть не плакала – деньги Энеску уплывали, вожделенная квартира махала нежно ручкой…

Макрухин только домой собрался, приготовив отчет для венгра, как позвонил сначала Лебедев и душевно отлаял его за работников, потом Чигинцев страху нагнал. Семен принялся звонить Багире со стойким желанием придушить ее самолично и прямо сейчас, но взгляд упал на файл с документами для Энеску, и мысль о семистах тысячах долларов смягчила настроение, заставила взять себя в руки. Но подвиг оказался напрасным – Багира словно спустила свой мобильник в сортир или сама утонула. Один звонок, третий, час, второй мимо, а результат нулевой.

Макрухин, не на шутку встревожившись, позвонил Лебедеву с ультиматумом вернуть его агента на то место, откуда рос, но в ответ услышал нечто непереводимое, из которого следовало, что видел Лебедев и Макрухина и его людей на необитаемом острове, где вертолеты не летают и ничего кроме кактусов не растет. Вывод Семен сделал сам: Багира, крупно насолив селезневцам, вильнула хвостом и ушла в неизвестном направлении.

– Ну, стерва!! – грохнул сотовым по столу в раздражении. И задумался: где ее теперь ловить? И явится ли в агентство? Скорей всего нет, если эту пантеру не поймать да не приструнить, она навсегда из рук выскользнет и тогда мало доллары венгра уплывут, так еще и большие проблемы сверху появятся. Чигинцев за нее с Макрухина спросит и по полной программе. Ни крайним, ни бедным Семен с детства быть не хотел. Поэтому, убрав эмоции и иллюзии, начал спешно поднимать своих людей, кого вытаскивая из постели, кого из баров, и напрягать поисками пропавшей сучки, что головной боли прибавила всему контингенту. И главное, знал ведь, что рано или поздно это создание причинит ему огромный вред. И жалел об одном – сам ее слить вовремя не успел. Теперь, если за пару суток ее не найдет – сольют уже его.

От этой мысли не заснешь.

Макрухин всю ночь провел в кабинете, ожидая хоть каких-то вестей.

Утро его убило голосом Крайнова:

– Ее нет нигде. Из города не выезжала, никто ее не видел после девяти. В девять произошло нападение, но она была жива и даже успела нахамить соседу. После… не поверите, шеф, словно машина времени ее проглотила или во временную дыру провалилась: вещи на месте, включая леп-топ и косметичку, телевизор включен, на столе чашка недопитого чая. Но Багиры нет.

– Ты мне фантастику не рассказывай, эта сука тебе и не такой сюжет может завернуть. Рой!

– Где, Семен Яковлевич? Сдается мне, ее тихо зарыли на местном кладбище в безымянной могилке бомжа.

– Если б так! Ищи, говорю!

Наверняка транквилизатор, – мелькнуло у меня. Глаза видели, а язык не шевелился. Тело не двигалось и было чужим, посторонним, мысли были вялыми, отрывочными, но я честно пыталась их связать и соединить с тем, что видела. Мелькали лица – я слабо понимала, вижу их в первый раз или уже знакомы. Но Ивана четко отделила от остальных – этому скорпиону я по глупости доверилась, пусть чуть-чуть, но и это для меня было нечто, а он не оправдал, не проникся, не понял, значит, первый, кого я придушу, когда приду в себя, будет он. А в себя я приду и выживу, потому что теперь у меня есть четкая цель – он. А пока есть цель, есть жизнь.

Меня красили, гримировали, делали что-то с волосами. Я в ярости кусала всех до смерти: и эту элитную блондинистую гюрзу, и того усатого дегенерата с фотоаппаратом, и понятно, Лейтенанта, но, увы, мысленно. Ничего, сон, как бы он ни был долог, всегда заканчивается пробуждением, а фантазии, пусть самые смелые, имеют тенденцию сбываться.

Порезвитесь пока, господа, потом мой черед настанет.

Интересно, который час?

– Сергеев улетает, – сухо сообщил Лебедев. – И что прикажешь мне делать? Где твоя хваленая «Никита»?

– Слили, – буркнул Макрухин.

– Что?…

– Сам напросился. Теперь Сергеев – твои трудности. Все претензии к начальству!

И обрубил связь: только тебя мне не хватало!

Еще бы узнать наверняка – слили, сучку или нет. Если да, то денег, конечно, жалко, но покой и жизнь дороже. А если нет – Макрухину конец, даже если выживет, дальнейшую свою судьбу жизнью назвать будет сложно.

Может, самому смерть Ленки инсценировать?

Потом до скончания веку искать ее по странам и городам необъятного земного шара? Опять же, как пить дать, проявится, если жива, не тот она человек, чтобы мирно сидеть в какой-нибудь деревеньке да коровам брюхо чесать. Обязательно какой-нибудь фортель выкинет, что-нибудь да замутит, Мессалина фигова!

И надо что-то делать, пока это Макрухину не аукнулось!

В двенадцать Бройслав заканчивал завтракать и внимательно слушал Гарика. Новости были из разряда неплохих.

– Витислав возвращается с нужным нам человеком, но на хвосте ведет агентов.

– Обруби.

– В Хитроу.

– Туда же и другого привезут. Взяли Багиру, но придется временно превратить ее в мертвеца. Для отвода глаз. У нее на хвосте почище, чем у Витислава – у того взвод, у этой и дивизия. Макрухин рвет и мечет, все агентство под ружье поставил, крыша его тоже не сидит сложа руки. Нашему человеку достается. Пока стрелки на людей Аббаса перевели.

– Правильно. Пока разбираются, что к чему, инсценируй смерть Ивана и этой Багиры. Пора ему на покой уходить.

– Согласен. Это лучший вариант. Все уже готово.

– Да, и позвони Макрухину. В два навестим его, узнаем результаты… Впрочем, нет, сам позвоню.

– И домой?

– Когда его секретарша досье принесет.

– Ты на нее надеешься?

– Нет. Но ты ведь подключишь наших – они ей помогут.

– А потом ее?…

– Без разницы. Главное, не наследите.

– Ок.

Бройслав хмыкнул и принялся пить чай, вдыхая терпкий и душистый аромат смеси трав. Этот запах его успокаивал.

– Привет! Шеф у себя? – располагающе улыбнулся Валентине высокий красавец в дорогом стильном костюме.

– Да. Как доложить?

Мужчина оперся о стол ладонями в тоненьких лайковых перчатках и, нависнув над девушкой, тихо сказал:

– Я от Энеску. Сейчас твой патрон вылетит из кабинета, а мы зайдем. Ты отдашь мне, что нужно моему хозяину, я – то, что нужно тебе. Поняла?

Валя закивала, зачарованно глядя в синие глаза.

Все-таки Бройслав знатный гад, таких мальчиков рядом держит. Знала бы – лучше с этим связалась, чем с Энеску.

Макрухин, правда, вылетел из кабинета и, чертыхаясь, пролетел по коридору к лифту.

Налоговая, инспектора, комиссия – началось! Теперь бы разгрести.

Ну, почему, Господи, он любит малолетних стерв?! Нет, чтоб прикипеть к какой-нибудь домашней, тихой, управляемой женщине во цвете лет. Так ничего на таких у него не ёкает – насмехается природа! Остренькое да нежненькое подавай – потом плати!

Дурак старый!

А в груди сладко, только вспомни про Ленку. Хороша была, хоть и девчонка совсем. Только в память о тех днях все ей прощал и терпел. Сколько выгнать хотел? А не мог. Глянет и… Умеет девка мужчин держать, с полоборота заводить, причем, не прилагая усилий. Только глянет – уже душе тесно становится. Тоже – природа, талант уникальный.

Да что теперь? Разгребай за этим талантом, пожинай плоды увлечения.

И ведь знал, знал, что устроит она еще ему головную боль. Мстительная сука, вот что плохо.

Вскрыть сейф Валя не смогла – это искусно проделал мужчина. Отснял все документы, положил их обратно и выдал Валентине конверт. Она заглянула в него при мужчине, пощупала чек, не веря своим глазам и привалившему счастью, и чуть не лизнула бумажку на радостях.

Мужчина холодно посмотрел на нее и, криво усмехнувшись, вытащил из внутреннего кармана пиджака еще один презент: маленькую коробочку из бархата:

– Лично от моего господина вам на память и в знак дружбы.

Валя с замиранием сердца открыла коробочку, предполагая, что там, и не ошиблась: бриллиантовые сережки-гвоздики, милые, маленькие и очаровательно красивые. Хотя, может, не брильянты? Нет, Энеску мелочиться не станет.

– С-спасибо, – протянула, разом простив все обиды Бройславу. Умеет тот свою вину заглаживать.

– Не за что, – бросил мужчина и ушел, пока Валя любовалась подарком.

Девушка убрала следы пребывания посторонних в кабинете и юркнула на свое место, сгорая от нетерпения примерить подарок. Застежку, как назло, заклинило и пришлось чуть не отдирать ее, вдобавок края оказались острыми, и Валя поранилась. Но все закончилось благополучно – сережки, наконец, были вдеты в уши, зажаты плотной неудобной застежкой до боли. Неприятно, но зато точно не потеряются.

Валентина покрутила головой, раскачивая капельки брильянтов. Их блеск поднял ее настроение на необычайную высоту: прелесть какая! Девочки-подруги обзавидуются!

Нет, не зря она венгра терпела. Теперь у нее есть квартира, брильянтовые сережки, и можно смело высказать Макрухину все, что накипело, все, что она думает о старом похотливом баране, хлопнуть дверью и с гордо поднятой головой навсегда покинуть агентство. Хватит на всяких самодуров работать, прихоти их выполнять, пора о себе подумать.

А может еще с Бройславом встретиться? Все равно поблагодарить за подарок надо, и лишними ни деньги, ни презенты его ей не будут. Уедет – кто ей еще такие заработки обеспечит?

Позвоню, – решилась, некстати раззевавшись. Положила зеркальце в ящик стола и прилегла на стол – пока нет Макрухина и посетителей, можно немного поспать. Это эмоции ее сморили. Еще бы, такие перемены в ее жизни грядут!

Она заснула не услышав трели телефонов, не почувствовав как выписанный чек на тридцать тысяч долларов превратился в пепел.

Макрухин вернулся довольный – налоговая, оказывается, перепутала здания и агентства, и после проверки документов и тщательного фейсконтроля, наконец ретировалась. Обошлось.

На радостях Семен не стал пенять Валентине за сон на рабочем месте, только грянул весело:

– Подъем!! – и поспешил в свой кабинет, не дождавшись реакции. Телефон зазвонил, и мужчина на ходу приложил трубку к уху, глянув на вызываемый его номер: Энеску не тот человек, которому можно перезвонить или попросить подождать:

– Слушаю вас.

– Я хотел узнать о результатах моего дела, господин Макрухин.

– Как вам сказать, господин Энеску?

– Прямо.

– Пока результатов нет, но работу ведем, дело движется.

– Значит, вы согласились им заниматься?

– Э-э-э…Да.

– Сколько вам нужно времени?

– Понятия не имею. Возможно месяц, возможно полгода. Вы задали мне сложную задачу.

– Вы сами создали имидж агентству как способному творить чудеса.

– Какие уж чудеса – рутинная, кропотливая работа.

– Не прибедняйтесь. Хорошо, я даю вам месяц и позвоню вновь, если надо – прилечу.

– Не желаете больше задерживаться?

– Дела. Я пришлю своего юриста. Он оформит с вами надлежащие документы. До свидания. И держите меня в курсе.

– Договорились.

Телефон смолк. Семен присел на стол, улыбнувшись: что ж, часть денег он все же у Энеску выхлопотал. И на том спасибо, а там, может, еще Багира объявится, остальное забрать поможет. Ох, и высечет он ее!

И ослабил галстук – жарко стало и приятно от воспоминаний, с каким наслаждением она высекла его много лет назад, перед самым расставанием, как царапалась и кусалась, когда он ее брал в первый раз, как ненавидела и в то же время не отказывала. Глупая была, дурочка-девочка, такую удержать ему было просто: то припугнул, то надавил. Ах, как она нервничала, а потом дала волю фантазии и превратила ночи в баталии. Незабываемое время, неповторимые ощущения.

Макрухин провел по своей щеке, вспоминая, какие полосы оставили ее ногти после одной из таких ночей. Горяча девка, ой, горяча.

Может в надежде, что когда-нибудь все вернется, он ее и держал?

Тут позвонил Чигинцев и подпортил настроение:

– Твоих людей нашли. Трупы. Машина на переезде у Звягинцево, в двухстах километрах от Селезневки. Люди Нур-Хайли постарались. Квиты, Семен. Я с этим сам разберусь, а ты отдыхай. Пока.

Трубка выпала из рук Макрухина: вот и все…

Бройслав посмотрел на телефон и приказал Гарику:

– Готовь самолет. Загостились.

– На вечер?

– Да.

– Я полечу другим рейсом, иначе Ивана и эту нам не вывезти.

– Хорошо. Вылетайте раньше. Сегодня. Я прилечу завтра, прямым рейсом, чтоб избежать лишнего любопытства, а вы через Хитроу летите на Бромму и домой.

– Договорились.

– Как транспортировать собрались?

– Пока не знаю.

– Гробы, – выдал Бройслав после минутного раздумья. – Оформи, как своих родственников, и отправляй с личным сопровождением. Ребятам дай задание подготовить другие паспорта и пусть ждут в Хитроу. Чтоб не возникло трудностей, запиши их на мою фамилию.

Гарик с некоторым удивлением глянул на мужчину и лишь головой покачал:

– Рискуешь. Девке, понятно, я не завидую…

– Зато хлопот меньше. В Англии.

– Сомнительно. Здесь их будет предостаточно.

– А ты не жадничай, плати без разговоров, и документы оформят в рекордные сроки – Россию не знаешь? Работайте, – встал с кресла. – Пройдусь, попрощаюсь с Москвой. Сувениры твоей маме куплю да развеюсь.

– Расстроился?

– Из-за чего?

– Ты знаешь.

– Гарик, не начинай. Я все равно ее найду, будь уверен. Другое дело, хотелось бы раньше, чем позже.

– И женишься?

– Женюсь.

– Что ж на Гдане или Дженни не женился? Они почти точь в точь портрет твоей иллюзии.

– Почти. У портрета еще характер есть. И душа.

– У портрета?

– Да, Гарик! У портрета есть глаза, они мыслят, чувствуют, рассказывают о ней. Я почти точно знаю, какая она.

– Ты бы лучше паспортные данные узнал, – проворчал Фомин.

– Извини, – улыбнулся Бройслав. – Как встретимся, узнаю… Видишь ли, друг мой, паспорта, визы, гражданства – всего лишь статус, бумага, а мы связаны вне и вопреки им. Душой.

– На маниакальный синдром похоже.

– Каждый человек по-своему ненормален. Почитай Фрейда.

– Спасибо, я что-нибудь из классиков лучше осилю.

– Он тоже классик.

– Но не для меня. Ладно, твоя блажь, твое дело. Пойду я, управиться бы к вечеру с «трупами».

– Постарайся. Ивана опасно оставлять.

– Да и куклу эту тоже. Кстати, я в глубоких сомнениях о ее перспективности. Хлопот она нам прибавит, без сомнений, а будет ли толк от нее – вопрос. Что Иван, что Витислав, одно говорят – девка-бестия, та еще.

– Себя по молодости вспомни, – улыбнулся Энеску.

– Я, это я, а она совсем другое.

– В крайнем случае, сдадим ее. Не проблема.

– Проще убрать.

– Тоже вариант, – согласился Бройслав. – Но спешить не стоит. Возможно, ребята преувеличивают. Женщина в любом случае – женщина, и найти к ней ключик всегда можно. Запросы у них однотипные – дадим, что хочет она, и получим, что хотим мы. Что с досье?

– Обрабатываем. Дома отдам. На почту скинуть проще, чем светиться с документами здесь.

– Хорошо. К моему приезду приготовь, и не сильно дави на девчонку. Не переусердствуй, она нам пока нужна, не забывай. Нежно с ней, ласково, а если не проймет, тогда в садиста поиграешь.

– Ок, – вздохнул Фомин. Он бы вообще с ней связываться не стал, тем более, играть.

Макрухин пятый раз нажал кнопку селектора, но Валя словно оглохла. Пришлось идти в приемную, чтобы уже не просить, а приказать ни с кем его не связывать. Нет его, умер часа на два – на время панихиды в тишине кабинета по новопреставленной рабе Елене.

Но панихиду, оказывается, придется по двум его служащим заказывать – Валентина умерла. Это дошло до Макрухина минут через пять тупого рассматривания застывшего лица и тела, и столько же ушло на обдумывание причины и следствия скоропостижной смерти молодой секретарши. У него отчего-то не было сомнений, что это дело рук Энеску, но ни улик, ни фактов, понятно, не было, а интуиция хороша лишь для личного пользования.

После суеты и хлопот с милицией, врачами, зафиксировавшими смерть Валентины, вскрытия, пусть беглого, но расследования, Макрухин убедился, что венгру он ничего предъявить не сможет. Секретарша, как выяснилось, умерла от внезапной коронарной недостаточности. А в этом никого кроме Господа Бога не обвинишь.

А что конвертик с пеплом в сумочке был, да новые сережки стеклянные под бриллианты в ушах – никто внимания не обратил. Мало ли что и как? Может, девушка письмо любимого сожгла, а потом покаялась и бережно пепел в конвертик ссыпала? Сережек таких по Москве сотня за гектар – стараются китайцы, трудятся на радость любительниц бижутерии.

И причем тут респектабельный Энеску, достопочтенный бизнесмен-иностранец?

Встречался с Валей?

А кто с ней не встречался? Что ж теперь, всех тревожить и обвинять в сердечной недостаточности впечатлительной дурочки, падкой на деньги?

Глава 17.

Я точно знала – это гроб. Сначала меня уложили в него, потом накрыли крышкой. Я все видела, но ничего не могла поделать: ни возмутиться, ни воспротивиться. Ни закричать, ни вырваться, ни заплакать. Впрочем, и не хотела. Странно, но я не чувствовала страха, только холод и абсолютное равнодушие. Моя душа не трепетала в тесноте и темноте, мои мысли были далеки от местопребывания тела – я уже ушла вперед, шагнула на следующую ступень своего неординарного путешествия в неизвестность. Мое воображение питало мои силы, помогало биться сердцу. Я точно знала, что отомщу за каждый час и каждую минуту этого беспрецедентного эксперимента, уложу в гробы один за другим каждого участника этой инсценировки. А как ее еще назвать? Понятно, что убивать меня не собирались, а всего лишь транспортировали как немую игрушку, куда им надо. И за это они тоже ответят. Иван, в первую очередь.

Мой взгляд жег обивку крышки, и та почти дымилась. Я понимала, что кому-то понадобилась настолько сильно, что лучше бы прямо сейчас и умереть. В хорошие намерения моих похитителей, как и в их лояльность, не верилось.

Я чувствовала тряску, засыпала и вновь просыпалась, в паузах усиленно заставляя двигаться тело, ловя любые мысли. Пальцы почти не слушались, рук же и ног я не чувствовала, но это меня не останавливало, и в конце концов я добилась успеха – слабого, но шевеления.

Но на том вновь заснула, а может, всего лишь задремала.

Не знаю, не помню – в голове перемешалось, как я нb пыталась расставить все по своим местам, как ни хваталась за логику и здравое размышление. Меня словно вели в сторону от `сейчас', `сегодня' и окунали то в прошлое пяти-, десятилетней давности, то вовсе в древние века, где вроде я, а вроде и кто-то другой. Мне виделся густой лес, кони, мужчины в кольчугах с мечами и пиками, мне слышались то крики идущего боя, лязганье клинков и ругань, то шум воды, словно водопад или ливень обрушился на меня, то мерещился запах пожарища и влажной одежды, сохнущей у огня. А еще мужчина с глазами, что заглядывали, казалось, мне в душу, и я точно знала, готова умереть за него, и словно жила только им и только для него.

Меня охватывал ужас, наблюдая за собой со стороны. Я в панике кричала на себя: нельзя верить, нельзя привязываться, нельзя любить! Но не слышала и вновь смотрела в его глаза, тянулась всем сердцем к нему.

Раздвоение личности, – констатировала. И перестала сопротивляться, решив понять, с какой радости в моем воображении возникают странные видения. К чему они, зачем и отчего? Может предостережение?

`Оррик'?…

`Исвильда, любимая'…

Что это? Имена? Какая глупость!

А сердце предательно щемит, ноет.

`Оррик, Орри', – шепчут онемевшие губы.

Бред. Это смерть? А может он и есть моя смерть?

Или жизнь?

Но нет разницы. С ним мне все равно и на жизнь, и на смерть, только очень больно от мысли, что он всего лишь видение, то ли призрак прошлого, то ли мечта о будущем.

Я не вижу лица, я вижу лишь его глаза и слышу голос: и в нем, в нем лишь любовь.

Кто может любить меня? Какой ненормальный?! Зачем ему это надо? А мне?

Не хочу очнуться или умереть по-настоящему, потому что больше нет сил слышать завораживающий голос, что мутит мне душу, превращая разум в кисель, а меня в беззащитное, инертное существо. Но нет сил и отказаться его слышать, ведь в нем столько добра и тепла, нежности, искренней как… Не хочу видеть его глаза, в которые бы смотрела и смотрела, забыв про все на свете, и про себя в первую очередь. В них слишком много любви. Она жжет и притягивает. Она убивает, потому что у нее нет перспектив, она обречена, как все светлое и доброе обречено быть затоптанным, опошленным, извращенным.

Глупо! Опасно…

`Плевать'…

`Только не уходи, Оррик!… Я так тебя ждала'…

А вокруг уже дерутся. Рыцари средневековья совсем не такие, как рисуют на картинках и пишут в книгах. Их одежда груба и однотипна, приемы топорны и далеки от совершенства, но каменные в своей решимости лица полны привлекательной мужественности, столь редко встречаемой мною в этом мире. Я видела похоть, ревность, ненависть, презрение, чванливость, отвагу и испуг, но спокойную отрешенность от себя, и только цель, только веру, зовущую вперед на пики, на смерть – не видела. Четверо мужчин бились вокруг меня с парой десятков воинов, и каждого из четверых я знала по имени, знала их характер и манеры, внутренние страхи и мечты.

Лексинант. Сколько дорог им пройдено, сколько побед одержано в битвах и сколько веры и чести в сердце? Он закален и умен, опыта ему не занимать. Но осторожности он не ведает.