Текст книги "Флора и фауна"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

Все. Теперь оформить, приготовить приличную подливу для венгра и дождаться, когда Ленка взбрыкнет. Не мешало бы на Энеску информацию поискать – интересный субъект. Но к такому по старым схемам не подойдешь – тебя скорее закопают, чем ты на него что накопаешь.

– Валя, ты свободна, – милостиво бросил секретарше в селектор. – Жду завтра с докладом.

Глава 7

– Где кефир? – спросил напарник.

– Молочный завод накрылся, – бросила я, захлопнув дверцу. – Поехали.

– И хлебокомбинат тоже, – с ехидцей поддел он. – Красивая ты женщина, но стерва-а-а, – протянул, заводя мотор. И бросил на меня испытывающий взгляд.

Я поняла, Иван ждет моей реакции – а ее не будет.

Да, я стерва. И потому не съедена, не закусана, не брошена, не раздавлена, не предана, не забита. И умею выживать. А это очень ценное качество, тем более сейчас, когда тучи над головой сгустились не только в прямом, но и в переносном смысле.

Бывшие объекты меня не беспокоили – много их, а это не преимущество – недостаток. Когда недовольных и жаждущих сатисфакции много, их количество сводится к нулю легкой интригой по стравливанию меж собой. Но крыша Макрухина – это уже действительно опасно. И шеф в этой ситуации не надежен.

– Будешь проситься на постой? – спросил Иван.

– Буду. Не повезет – дождусь, когда Симакова уедет – ключи есть. План прост.

– Но тебе что-то не нравится – хмуришься.

– Погода на энергетику давит… и прерванный сон настроение омрачает.

– Верю. Выспавшаяся женщина – домашняя кошечка, не выспавшаяся – дикая рысь.

– Знаток.

– У меня по психологии отлично.

– Поздравляю. Только психологами не становятся – психологами рождаются, – сказала, думая о своем: мне нужен сообщник, соратник, напарник. Ступеньки, по которым можно вылезти из гущи событий и уйти в сторону. Кандидатуры?

– Тебе видней, – хмыкнул Лейтенант.

Я мило улыбнулась ему: он мне в любом случае пригодится. Ручным. А еще можно использовать Кирилла. Он мальчик правильный и мутант, как я – душа голубиная, натура волчья, а закрыт со всех сторон, как броненосец. Обиженный. Значит – не подойдет.

Ладно, долой плохое настроение – работай, детка, ставка теперь жизнь. Снимай броню Лейтенанта, лезь в душу и бери ее в свои руки. Тогда он твоим будет.

– Как все же хорошо, что мне послали тебя, а не желторотого птенца. В нашей работе главное, чтоб рядом был человек, на которого можно положиться. Сколько дел срывается, людей гибнет именно из-за гнилого звена. А с тобой кашу можно сварить, я сразу поняла: не предашь, не струсишь.

Лейтенант напряженно смотрел на дорогу, и это мне не понравилось: либо он не верит тому, что говорю. Это не мудрено. Либо в его планы или планы его начальства, что одинаково, не входит помощь мне.

– Хуже нет, когда уверен в плече товарища, а оно хлипкое и о себе лишь печется. Тогда чуть трудности, ни помощи не будет, ни поддержки. Сам утонет, тебя утопит, если еще в спину нож от своего же не получишь. Страшно, Иван. Ты меня стервой назвал – а как, будь я другой, выжить? Своих людей, раз два и обчелся, остальные ширпотреб, зверье. Им что предать, что подставить – только заплати.

Мужчина хмурился, видно, по больному ему ездила. Прекрасно.

– Ты в горячих точках воевал, не понаслышке о продажных знаешь, и как слабаки подставляют, тоже. Как не остервенеть, не осатанеть? Тебе, мужчине, а я – женщина…

– Красивая.

– По-твоему, это достоинство? Недостаток. Проклятье, если хочешь. Только внешность и воспринимают, а что у нее душа есть, которая болит, которая устала от этой грязи, – нет. Я кто для них? Кукла…

Вздохнула и отвернулась, пряча глаза: думай, Лейтенант, думай.

– Долго речь учила? – спросил тихо минут через пять.

Я с тоской посмотрела на него, взгляд мой был прямым и искренним. Потом появилось укоризненная растерянность, а кривая усмешка довершила дело.

– Думай, как хочешь. Мне показалось, ты свой. Извини, попуталась, – бросила тихо и отвернулась. И была уверена – проняло.

Он молчал до самого дома гражданки Симаковой. Остановился за углом и перехватил меня за руку, когда я уже вылезла из машины и пошла.

– Больше время на меня не трать и обаяние свое гнилое тоже. Я ведь все о тебе знаю. Все, – процедил с нехорошим прищуром.

Я грустно улыбнулась, с жалостью глянув на него – и была в том искренна:

– Дурачок. Никто ничего обо мне не знает. А для досье я тебе столько ролей сыграю, что ты и обхохочешься, и урыдаешься. Но узнаешь ли меня? – и качнулась к нему, заглядывая в глаза. – Ты ведь тоже свое при себе держишь. Должна же хоть душа принадлежать только тебе, а не сдаваться в аренду на нужды зверья… как твоя жизнь и твое тело.

Вырвала руку и поцокала каблучками к дому, не оборачиваясь. И знала точно – Иван смотрит мне в спину и пытается что-то решить для себя. Решай, думай – пищи для размышления достаточно. Это переваришь, еще подкину. Так шаг за шагом, слово за словом ты будешь моим.

И не бойся, я предаю лишь предателей.

Главное, чтоб ты Иваном остался, а не Иудой оказался. Тогда поладим. Может, ты из моей стаи?

Помечтай, детка, помечтай… две минуты до подъезда.

Ржавая железная дверь изначально не знала о краске и обивке и выглядела устрашающе убого. Но мне за ней недолго жить.

Я нажала кнопку звонка и приготовила маску несчастной девочки, робкой, неразвращенной и недалекой.

Дверь открыла черноглазая короткостриженная брюнетка, тогда как на паспортном фото она была длинноволосой шатенкой и выглядела более женственно. Что с нами делают амбиции и салоны красоты?

– Чего? – нахмурилась, окинув меня недобрым взглядом с ног до головы.

– Здравствуйте, – проблеяла я, пытаясь вызвать смущенный румянец на щеках. – Я по объявлению о сдаче комнаты.

– А-а-а, – протянула женщина. Подумала, взвешивая стоимость моего наряда и сумки, потом произвела фейсконтроль и бросила безапелляционно: – Триста долларов в месяц.

– Ой, – испугалась я, внутренне усмехнувшись – ничего у вас, тетенька, аппетит. – Мне на десять дней только. Я к родственникам приехала, а они в Адлер улетели, только через две недели вернутся. У меня билеты на самолет только на семнадцатое. И не меняют, – принялась тараторить, умоляя взглядом: ну, глянь на меня, несчастную студенточку – откуда у меня такие денежки? Прогонишь, что со мной будет?

– Сто, – поджала та губы, изображая непреклонность. – За десять дней.

– Да-а?… Ну, что ж… Хорошо, я согласна. Знаете, я на вокзале сегодня ночевала – в гостинице отчего-то мест нет… Ужас. Я больше не хочу.

– Оно понятно, – смилостивилась Симакова и шире распахнула дверь, решившись, наконец, впустить меня. – Документы покажь.

– А? Да, конечно. И деньги я сразу заплачу. Не люблю быть должной.

Бухнула сумку на пол в довольно чистой прихожей и спешно полезла в дамскую сумочку. Протянула застывшей в ожидании Симаковой паспорт и стодолларовую купюру.

Деньги женщина изучала дольше, чем мой документ. Помяла, погладила, на свет бумажку выставила, водяные знаки изучила и, видно, как-то сразу душой к лику Франклина прикипела. Помялась, покрутилась и кивнула:

– Ладно, оставайся, – подошла к одной из трех дверей и сняла ключ с гвоздика. – Вот. Эта комната твоя, – отперла дверь, впуская меня в довольно неуютное помещение, словно в другой век. Судя по обоям и интерьеру, здесь жили ссыльные декабристы и с тех пор, как они умерли, комнату использовали строго, как музей.

– Предупреждаю, чтоб мужиков не водила, сильно не шумела и порядок соблюдала. Приеду, увижу разгром – оштрафую. А паспорт я заберу, на всякий случай…

– Постойте, тетя, – растерялась я, а мысленно рассмеялась – нужен он мне, как и ты. – Как же мне без паспорта? Куда уедете? Как?

– Вот так! Я как раз семнадцатого прилечу, посмотрю, все ли на месте. А то, может, ты воровка.

– Да нет, тетя…

– Все, не нравится, уходи. Мне уже бежать надо, некогда тут с тобой.

– Нет, я согласна, но у меня тоже самолет. Если ваш опоздает, мне вовсе не улететь потом будет…

– Я позванивать буду. Соседке о тебе скажу, чтоб присмотрела – она женщина правильная. Ей паспорт твой и оставлю. Коли все нормально – отдаст, а нет, извини. Меня дождешься.

– Но это…

– Согласная или нет?

– Хорошо, – изобразила смирение ничтожества, у которого нет выбора.

– Тогда располагайся. По квартире сильно не шлындай – другие комнаты все равно закрыты. Да! Кран в кухне бежит, так что осторожней с ним, чтоб соседей не затопить.

И вышла из комнаты.

Ну, госпожа-а, судя по гонору – шамаханская царица, не меньше.

Я чуть не поклонилась ее спине – благодарствую, ваша светлость, за щедрость вашу неземную.

Но вместо этого проследила, как Симакова уходит из квартиры, и прослушала, приложившись ухом к двери, сольную оперу о новой квартирантке, что та в быстром темпе пропела Перетрухиной. Ясно ей. А кто еще в квартире слева под номером пятьдесят шесть обитает?

Прекрасно. Все складывается лучше некуда.

Глава 8

Я отмыла чайник и чашку, вскипятила воду и села пить чай, позаимствовав вполне сносный пакет зеленого чая с лимоном у отъехавшей хозяйки квартиры. У меня есть время на обдумывание и нужно использовать его максимально с толком, переварив уже имеющуюся информацию.

Макрухину я не верила, помощи от него не ждала. В яму со змеями с его легкой руки попала, где гарантия, что и под снайперскую пулю или кирпич на голову он меня не поставит? Нет такой гарантии и быть не может, учитывая его девиз жизни: каждый сам для себя. Пока охотился питон и его аппетиты меня не затрагивали, я спокойно закрывала на все глаза, но сейчас все по-другому – на охоту вышел Шерхан, и Ка-а придется либо пододвинуться, сдав Маугли хищнику, или быть добровольно съеденным вместе со своим питомцем. На подобный подвиг Макрухин не способен и в зобу благостных чувств в подпитии. Личное с работой он не путает ни в каком состоянии и четко просчитывает варианты, а рисковать может чьей угодно, но не своей головой, хоть при этом может испытывать самые хорошие чувства к человеку и даже дружить с ним или пылать в любовной горячке. Понятно, я буду ласково скинута со счетов, и на моей могилке старая змея от силы произнесет пару официозных слов, всплакнет на досуге, в лучшем случае, напьется, прощаясь навеки. Пройдет пара часов, и я буду не только зарыта, но и забыта.

Се ля ви.

Подведем итоги: друзей у меня ноль и помощников столько же, а врагов… пальцев ни на руках, ни на ногах не хватит.

Что делать?

Дельной мысли ни одной, скорбных полна голова.

Я включила маленький телевизор на кухонной полочке, гоня тоску-печаль. Внимательно прослушала политические дебаты, узнала рецепт приготовления зраз и решила его использовать. К тому моменту, когда в поисках нужного провианта, я поняла, что смогу в лучшем случае изобразить колобка, услышала очень интересное повествование. Николай Николаевич Дроздов в своем обыкновении наделил меня гениальным по своей простоте решением, рассказывая очередную сагу из жизни животных.

– Способность становиться под защиту сильных в тех случаях, когда собственными слабыми силами нет возможности отразить нападение врага, является дополнительным доказательством того, как распространена в мире животных приспособляемость к условиям среды, – достиг моего слуха вкрадчивый баритон уважаемого мною Дроздова. И я тут же прониклась идеей, начхав на зразы.

– Полностью с вами согласна, Николай Николаевич, – кивнула ему, в упор уставившись в телеэкран.

– … и какие остроумные и невиданные приемы используются для этих целей…

Ну, вот, и неправда ваша, господин Дроздов. Давно используются и более оригинальные… в человеческой среде.

– Маленький краб пинникса прячется в раковине моллюска, обитающего в дальневосточных морях. Он уже отвык от обязанности самому добывать себе пищу. Он слеп и всю жизнь проводит в полной безопасности под надежным щитом раковины и подбирает крохи пищи, остающиеся от моллюска…

Я поморщилась: мерси, конечно, но только за шит, а крохи, извините, без надобности, тем более подбирать. Лучше не жить вовсе, чем настолько унижаться. Да и крохи мне без надобности – брать, так все.

– Необыкновенные отношения установились между рыбкой Nomeus gronovii и медузой Physalia, так называемым морским пузырем, – вещал к моему удовольствию дальше Николай Николаевич, заставляя меня буквально впиться взглядом в симбиоз маленькой рыбки, снующей под куполом медузы с метровыми щупальцами. – Щупальца медузы покрыты обжигающими присосками, полными опаснейшего для животных и человека яда. И все же Nomeus единственное живое существо, без страха плавающее между убийственными щупальцами и пользующееся всемерной защитой медузы. До сих пор не выяснена причина такого союза. Известно только, что рыбки не питаются останками пищи медузы и, кроме того, доказали безусловный иммунитет к ее обжигающему яду. Нередко обширные «вуали» медузы представляют собой особого рода «ясли» для этих маленьких рыб.

Оч-чень интересно. Вот бы мне такую медузу заарканить и в щупальцах укрыться.

– Спасибо, Ник. – Ник, – душевно поблагодарила его и отключила телевизор, чтоб не сбивал с мысли.

Кто у нас настолько ядовит? И при этом может добровольно и с превеликим удовольствием меня укрыть настолько надежно, что ни одна хищная рыба не позарится?

А что у меня для этого есть? Инфа, много, разной… и преимущественно секретной.

Из-за нее, наверное, и слить меня решили. Логично. Тогда надо найти покупателя, который был бы заинтересован в сохранности моего тела, сознания и соответственно информации. Кому надо? Да хоть сейчас десятку свистни – прибегут, да я девушка гордая и патриотично настроенная, варанам пустыни ни хвоста от скорпиона! Значит, жаркий восток отметаем. Страна родная? Рискованно. Законы здесь на стороне тех, кому они вовсе не нужны. Хотя можно использовать Габрулина. Рашид серьезный человек, и мне будет рад без всякой информации… но позвонит дядя в погонах, и он меня погонит. Габрулин не хищник – он падальщик. Нет, не моя среда. Кто еще? Пара медведей, простых рассейских, и столь же неуклюжих, сколько объевшихся малины и меда. Хищники им параллельны, но ос боятся. Значит, опять мимо.

И вообще, что за фауна пошла? Сплошь пресмыкающиеся, падальщики и птицы-секретари.

Благородные кондоры, свободолюбивые гордые мустанги, хитрые, смелые кугуары, отважные стеллеровы коровы – ау, где вы?!

Н-да, остались пингвины, скунсы и питоны, популяция шакалов значительно выросла, потеснив истинных царей природы. Даже в животной иерархии произошло искривление в пользу более коварных, подлых и пронырливых пройдох и приспособленцев, а что говорить о человеческом обществе?

Может, всплакнуть над вымершим рыцарством и семейством японских журавлей?

А это мне поможет? Нет. Значит, прочь сентенции. Ищем дальше. Пусть не снежного барса, куда уж до такого шедевра, занесенного в красную книгу, но и койоты без надобности. Средний класс? Травоядные? Бараны, архары, антилопы? Фы-р! В изобилии настолько, что и в отстрел не мешало бы.

Грызуны? Только чужой огород рыхлить и могут, да корнеплоды жевать, прячась в норках глубоко под землей, а я свет люблю, риск, полет, бешенный бег по просторам на встречу хоть солнцу, хоть бездне.

И что имеем? Из десяти более менее благородных представителей фауны пять мечтают превратить меня в пыль и развеять по ветру, и уж не откажут себе в этом удовольствии ни за какие деньги, ни за какую даже стратегически важную информацию. Трое из пяти оставшихся могут передумать насчет развеивания пыли, если я очень сильно извернусь. А мне это как раз до одури надоело. Двое оставшихся не станут меня убивать – мараться не захотят. И уж точно не поверят, не помогут.

Итог нулевой. Пока.

Есть «лорд» Сергеев. Если правильно разыграть партию, можно склонить его в свою сторону. Сможет ли он меня прикрыть, достаточно ли силен? Это предстоит узнать.

Я глянула на часы – не пора ли с визитом к леди Перетрухиной ввалиться? За спичками, понятно. Пить она пока не даст, тарелку щей не нальет и в почти супружескую постель тем более не пустит. Но мне сегодня она и без надобности.

Я прошла в коридор и придирчиво оглядела себя в зеркало прихожей. Подумала и сплела косу. Все, это как раз: косметики почти нет, сережки самые скромные, одежда слабо элегантная. Точь в точь безобидная девочка Варвара из аграрного техникума. Если б еще лицо было менее симпатичным.

Я почти ненавидела свою физиономию за элитные черты благородного и утонченного существа… в котором и грамма этого самого благородства не было. Обман, сплошной обман манящих губ и чистых огромных глаз, густых ресниц, бровей вразлет. Гиблых в своей красоте для мужчин и еще более губительных для меня. Я ничуть не солгала Ивану, сказав, что красота – это проклятье. Зависть она рождает у подруг и толкает тех на подлости, заставляя отречься от дружбы. И все равно ты останешься виновата, даже если права. Говоришь – кокетничаешь, улыбнулась – флиртуешь, нахмурилась – загордилась, вспылила – заносчивой стала. Мальчики толпой за тобой ходят – шлюха. А сколько неказистых рыб – прилипал вьется вокруг в надежде, что им отломится нечто недосягаемое? И понять не могут, что мне нечего им дать, и злятся за то, и фырчат, и обливают грязью. Нормальная реакция ущербных в своих заблуждениях и непомерных в своих амбициях людей.

Для женщин я соперница, опасная и заносчивая тварь.

Для мужчин вожделенная игрушка, одно из заманчивых приобретений, бальзам для имиджа и мужского авторитета в глазах остальных самцов.

И никогда, никого не интересовало, есть ли у этой игрушки душа, что прячется за поволокой этих драгоценных глаз, что шепчут эти манящие губы и чего хочет ее сердце. Они видели лишь внешнюю притягательную вывеску и не стремились за нее.

Ну, и какие подруги, какие друзья? Одни ненавидят, даже если мило улыбаются тебе, другие желают и не церемонятся. Сколько раз мне приходилось охлаждать пыл мальчишек, парней, мужчин? Сколько приходилось выслушивать нелепейших обвинений, сколько раз приходилось оправдываться в том, чего я не совершала? И надоело, в итоге, обозлило, заставило пойти от противного, остервенеть, осатанеть, пойти по головам и научиться бить до того, как ударят тебя. Моя бронь крепка, но порой слишком тесна и тяжела. И женская ранимость, и желание, как той рыбке, примкнуть, прильнуть к сильному защитнику, нет-нет, но вылезает наружу и тревожит сердце иллюзией. Одно хорошо, Бог наделил меня не только красотой, но и холодным сердцем, не дав в придачу к уму любви.

Хоть за это спасибо.

А за дерьмо под названием жизнь я поблагодарю Дьявола. У нас с ним один ад на двоих – этот мир, и одна боль, разъедающая сердце – одиночество и ненужность.

Может, он и есть моя медуза, моя стая?…

Что ж, боль, разделенная на двоих, уже не боль, и сердце, понятое другим сердцем, уже не одиноко, и яд злости, разделенный на двоих, уже не разъедает, а излечивает. И очищает от любой грязи, превращая тьму в свет.

Но для этого нужно спуститься на самое дно, дойти до пика отчаянья и ненависти.

Разве я его не достигла?

А может, я мщу людям за холод в своей груди, за отверженность… за тебя?

Глупости, – сдула челку с равнодушных в своей застывшей красоте глаз. Не верю я ни в верхнего, ни в нижнего властителя, ни в любовь, ни в ненависть. Мой Бог – прагматизм, тупой и действенный, как таран. Я не ангел и не демон, не вероотступница и не религиозная фанатка, я хорошо осведомленная оптимистка, которой очень не хватает тумана лжи и очков иллюзии на глазах.

Ну, так и без них обойдемся.

Я напустила в глаза наивности и вышла на площадку: первый контакт самый важный.

Робкий звонок в дверь и сложенные в застенчивой скромности руки впереди, голова чуть склонена вниз: пода-а-айте, тетенька-а-а.

Дверь открыла сама Галина Перетрухина. Спортивные брюки, белая футболочка, собранные в хвост волосы на затылке. Не плохо, но любимого в таком виде не встречают. Значит, сегодня его не ждет?

– Здравствуйте, я из соседней квартиры… Мне неудобно просить вас, но не могли бы вы одолжить мне сахар? Я обязательно отдам…вечером. Видите ли, я только въехала. Еще вещи даже не разобрала…где магазин не знаю, а вторые сутки на ногах…. В общем, даже чай попить не могу… Простите, – блеяла, исподтишка изучая лицевую мимику женщины и оттенки чувств в ее глазах.

– Вы у Татьяны комнату сняли?

– Да.

– Понятно, – открыла шире двери. – Проходите.

– Да, что вы! – испугалась. – Мне б только сахару…

– Заходите, говорю. Перекусите у меня и чай попьете.

– Это неудобно, – замотала головой.

– Удобно, удобно, – почти силой втащила меня в свою квартиру. В воздухе витал вкусный запах и у меня невольно появилось желание узнать, чему принадлежит этот аромат. Не духи, точно – пища, точнее выпечка. Но что конкретно?

– Проходите, – подтолкнула меня Галина на кухню с уютным абажуром под потолком прямо над круглым столом. Выставила пирог с корицей и печенье явно домашнего изготовления. Расставила чашки, налила заварки из пузатого чайника.

У меня появилось странное ощущение – дома. Мама любила такие чайники, и стол у нас был именно круглый, и на кухне так же спокойно и уютно. Когда отец еще любил маму, мы каждый день завтракали и ужинали за ним, а в выходные она обязательно что-нибудь пекла. Ни до, ни после я не встречала хоть слабо напоминающее тот вкус печенье. И ни разу у меня не появлялось ощущения возвращения домой, в ту безмятежную детскую пору.

Мне стало тоскливо и проявилось раздражение – что за ерунда происходит со мной?

– Вы не стесняйтесь, – приняла мой пришибленный вид за скромность Галина. – Вас как звать?

– Зоя. У вас же мой паспорт, – напомнила, ничуть не поверив, что та из любопытства не сунула в него нос.

– Ах, да, – сходила в прихожую и взяла из ящика паспорт. Положила его передо мной. – Заберите.

– А можно?

– Конечно. Не думаю, что вы устроите Татьяне неприятности…

`Ей нет. Но ты б о себе подумала.

– … Воровать у нее нечего, да вы и непохожи на воровку…

А на кого похожа? На Мадонну? Святая ты простота, Перетрухина.

– …Скорее она, кого хочешь, обберет. Цену-то заломила? Это она может. Вы ешьте, Зоя. Кстати, меня Галей зовут.

– Очень приятно и спасибо, – взяла кусок пирога. – Знаете, сутки уже поесть нормально не могу. В гости к родственникам приехала. А они в Адлер улетели. Самолет у меня только семнадцатого, менять билеты не хотят, все рейсы заняты, говорят – звоните. А мне куда теперь? Ночь в аэропорту провела – ужас, – повторила почти дословно выдуманную легенду.

– Что ж телеграмму не дали, что приезжаете?

– Дала. В том-то и дело!

– Значит, родственники такие, – сочувственно вздохнула Галина.

Ага, значит, у тебя проблемы с родней. Взаимопонимание на уровне долга?

– Да нет, тетя Маруся хорошая, только муж ее, дядя Гена, строгий очень.

– Понятно, – кивнула, берясь за печенье.

И мне, – мысленно подтвердила я: родственники мужского пола имеют деспотичный и тем непереносимый для тебя характер. Поэтому мужчин ты любишь ласковых и уступчивых, как телят.

– Глупо, конечно, получилось. Я три года все собиралась и никак не получалось. А тут вырвалась… Вот, – вздохнула опечаленно.

– Отпуск?

– Да. Подруга в Карпаты к своим предлагала. Я сюда решила.

– Соскучилась?

– Да-а-а, – протянула загадочно – неуверенное, за которым могло скрываться что угодно. И всполошилась. – Ваш муж не будет против, что я здесь рассиживаюсь, пироги ваши ем?

– Я не замужем.

Я удивленно хлопнула ресницами.

– Что? – выгнула бровь Галя.

– Так…

– А честно?

– Вы… красивая такая, молодая…

Она хмыкнула, насмешливо глянув на меня:

– Я не молода и не красива. Не говори ерунды. Сама-то замужем?

– Нет.

– Вот видишь.

– Что?

– То. Ждешь единственного, не размениваешься?

Жду. И не разменялась бы, если б сил хватило противостоять…

Видно, что-то отразилось в моем взгляде, проникло некстати сквозь мастерски отточенную актерскую игру. Женщина нахмурилась и сочувственно спросила:

– Красота – проклятье, да?

– Скорее наказание, – и замялась – самое время отчаливать. – Пойду, спасибо за пирог и чай. Очень вкусно. И познакомиться приятно было.

– Сиди, куда спешишь? Печенье вон еще попробуй.

– Нет. Спасибо огромное, сыта. Накормили, – улыбнулась благодарственно и робко. И поспешила вон с кухни.

– Заходи, если что надо будет.

– Спасибо, зайду, – и вышла.

Теперь нужно дождаться вечера, сбегать за снедью и устроить повторный благодарственный визит с тортом. Когда жених явится.

Первый раунд прошел на «ура». Женщина оказалась доверчива, как карибский тюлень-монах. Те именно из-за исключительной доверчивости своей к людям и вымерли…

Глава 9

Валентина чуть не наизнанку вывернулась, готовясь к встрече с Бройславом. Она пошла на жуткие траты, чего не позволяла себе раньше, экономя на каждой возможной мелочи, чтоб достичь своей цели – квартиры в Москве.

Платье, белье, салон – изрядно отодвинули ее от цели, и все же она не жалела. Мысль о свидании, длинной и наверняка прекрасной ночи с романтическим красавцем-венгром вытеснила из головы все меркантильные размышления.

Полседьмого за ней пришла машина – белый кадиллак. Одного этого Вале хватило, чтобы упасть в омут иллюзий и нафантазировать по дороге в гостиницу о длинном романе с богачом, что приведет ее к благополучному замужеству и стабильной жизни.

Ровно в семь перед ней распахнули двери номера.

Около семи я стукнула каблучком в соседкину дверь, потому что руки были заняты – в одной торт, в другой два кило винограда. И приготовила до идиотизма наивную маску лица открывающему. Им оказался Сергеев. Холеный, одетый с иголочки и чисто по-английски, строго и аккуратно, от носков домашних туфель до запонки в манжете рубашки. Я могла побиться о заклад: на нем не было и нитки искусственной ткани, ни одной пуговицы меньше, чем за сто долларов дюжина. Мне захотелось отвесить джентльмену низкий поклон, подметя кокошником и кистью руки цементный пол лестничной клетки. Но, увы, мой костюм имел иной дизайн – упрощенный для особо нетерпеливых.

Мужчина пробежался по моей конституции взглядом, не обратив внимания ни на улыбку от сережки до сережки, ни на ножки, выглядывающие из-под юбки ровно на метр.

Скверно. Если мужчина уделил моим достоинствам не больше двух секунд, значит, к семейству озабоченных не относится, и ловить его за доверчивое место бесполезно. Видно, Галина не глупа и жеманство оставила в юности. Плюс ей, мне минус – зачем я тогда в мини вырядилась? Ну, с другой стороны, не попробуешь – не узнаешь.

– Здравствуйте, я из соседней квартиры. Меня Зоя зовут, – поперла напролом в квартиру, выставив торт. – Я к Галине. Вот, – сгрузила несколько растерявшемуся мужчине на руки провиант. Захлопнула дверь, скинула туфельки, вроде как опомнилась. – А ничего, что я к вам?

– Проходите, – ровным голосом пригласил Леонид, сохраняя маску невозмутимости на лице. Секундная слабость была побеждена, и на сцене опять выступал уверенный и немного надменный лорд. – Вам придется подождать – Галина занята.

Чем это, интересно? Крапает очередной научный труд или фикус поливает?

Ой, тетенька, не стоит так усердствовать в трудовом направлении – в любовно-половом оно лучше будет – мужик все ж в доме.

– Чай? – сгрузив мой презент на кухонный стол, спросил Леонид и опомнился. – Извините. Разрешите представиться: Леонид.

– А по отчеству? – засмущалась я.

– Я настолько стар? – выдавил холодную улыбку.

– Что вы, наоборот… в смысле, молоды. Вы муж Галины, да? – отодвинула стул и плюхнулась на него быстрее, чем Сергеев попытался помочь, поухаживать.

– Жених, – сообщил сухо и оглядел помещение, видно, выискивая слуг или кнопку звонка для их вызова.

– Вы неместный, да? – открыв рот от восхищения, спросила я. Мужчина, наконец, удостоил меня взгляда прямо в глаза, и я заметила под чопорно-надменным занавесом тумана в них живость и любопытство. Не совсем вереском покрылся на новой Родине, жива, значит, рассейская душа.

– Отчего вы так решили?

– Выглядите, как на картинке журнала мужской моды.

Сергеев выгнул бровь и вдруг улыбнулся почти тепло и искренне:

– Я из Англии. Бетфорд.

– Фамилия, да?

– Город.

– О-о-о! – округлила глаза, как положено неискушенной провинциалке, которая в жизни ничего, кроме Отечества масштабом с Селезневку, не видела.

Лорд выдавил улыбку и в который раз огляделся: может, не знал, как стол сервировать, может, не решил еще, надо ли. Я помогать не стала – ногу на ногу закинула, и скромно сложив руки на коленях, принялась пристально изучать «англичанина». Он смутился по истечении минуты и решился-таки на героический подвиг сервировки. Пока чашки перемещались на стол, Сергеев три раза погладил взглядом мои конечности.

Нет, родной мой, сколько бы ты стафтерьера не изображал, а рожден русской борзой, и ею останешься.

– Вы почти совсем без акцента говорите.

– Я русский.

– Там работаете, да? А кем?

– Бизнесмен.

Теперь, наверное, надо воскликнуть:

– А-а-а!

"О" то уже было.

– Тяжело из страны в страну лететь, – вздохнула сочувственно вдобавок.

– Я живу в Англии.

– То есть совсем, совсем?

– Да.

– У-у-у.

– Что значит, «у»?

– Нет, ничего. Вы не беспокойтесь, ничего не надо, я пойду. Галине привет передавайте. До свидания, – встала и вышла, оставив лорда в растерянности.

Теперь нравится – не нравится, а думать ты обо мне будешь. Сначала о моем странном поведении, а потом о достоинствах фигуры и лица, о наивности и о том, что из такого набора можно сварить.

Бройслав сидел в кресле и листал журнал. Ничто вокруг не напоминало о том, что он ждал даму: ни свечей на столе, ни фруктов в вазе, ни элегантного смокинга на мужчине – легкая рубашка и брюки в тон. Более того, Энеску даже не встал, приветствуя девушку, но и это не насторожило ее.

Его охранник, здоровенный мужчина, подвинул ей кресло, приглашая присесть, а Бройслав отложил журнал.

– Добрый вечер, – улыбнулась Валя, стараясь быть милой и максимально приветливой.

– Добрый, – слабо улыбнулся в ответ Бройслав, с некоторой усмешкой разглядывая платье гостьи. Чудачка вырядилась в платье для коктейлей, присовокупив к нему килограммовые золотые серьги. – Вы очаровательны, – выдавил избитый комплимент.

– Спасибо, – кокетливо хлопнула ресницами она.

Мужчина смотрел на нее и волновал, заставляя чувствовать себя неуютно. Нужно было что-то говорить, и она надеялась, что разговор начнет он, а она его поддержит, но Бройслав молчал. Пришлось что-то придумывать самой.

– Вы прекрасно говорите по-русски.

– Вы мне льстите. У меня жуткий акцент.

– Почти незаметный. Слышали бы вы мой французский.

– Вы изучали французский?

– Немного, – смутилась, подумав, что он сейчас скажет что-нибудь на этом языке, а она из всего курса только пять предложений и помнит. – Английский лучше.

– Да вы полиглотка. Завидую. У меня нет способности к языкам. С трудом выучил пять.