Текст книги "Игры с призраком. Кон третий."

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Показательно, ой как показательно. Правда картинка складывается неприятственная.

И все равно, даже сейчас, убедившись в правдивости слов Кирилла, который предупредил ее о приказе короля, она не верила, не хотела и не могла поверить, что Ричард приказал стрелять на поражение в собственную жену, женщину, которая любила его, женщину, которую он любил…

Или не любил?…

Ей стало холодно до озноба, зубовного стука: неужели что было – неправда, ложь, сон? И нежность взглядов, любовь, забота? И благородство фальш, а понимание лишь ширма? Но для чего? Зачем так жестоко и извращенно лгать?

Нет, бред, вздор!

В жизни всякое бывает, и любовь чувство непредсказуемое, уходяще-приходящее, как бы это не было горько осознавать. Но почему расставаясь даже в память о лучших минутах, годах, что они провели вместе, в память о любви, которая была, люди не хотят вести себя как люди? И обязательно появляется жестокость. И обязательно нужно ударить, раздавить того, кого еще вчера любил? Так любил ли тогда?

Нет, Анжина не хотела думать, что Ричард разлюбил ее – это было слишком страшно для нее, но еще ужаснее было подозрение, что под маской примерного отца и мужа скрывался совсем другой человек: ненавидящий, не признающий, жестокий. Нет. Ричард? Нет! Тысячу раз нет!

Он запутался, он устал, скорей всего, как и она, не может понять, что происходит. Нет, он не мог ей лгать, не мог настолько натурально и долго играть роль влюбленного, роль порядочного и благородного человека. Произошла какая-то путаница, чудовищная ошибка. Ему больно, ему плохо. Если б она могла помочь хоть чем-то, снять груз с души, все встало бы на свои места, разъяснилось и Ричард бы успокоился. Но для этого нужно увидится с ним, поговорить, выслушать его. И пусть бы он кричал, обвинял в преступлении, и пусть бы опять начал размахивать кулаками, но если ему станет от этого легче, если после он придет в себя, увидит, что творится вокруг – она готова выдержать его натиск.

Разум говорил ей: очнись – это конец. Ты оправдываешь Ричарда в беспрецедентной жестокости, а он, даже не обвиняя, просто давит. Подумай, кто может приказывать кроме Ричарда? Крис? У него нет полномочий. Он не возьмет на себя ответственность без согласия короля на отстрел. Ричард думает, что ты клон? Но Кирилл тоже уверен в этом, однако не стреляет в тебя, не лишает свободы. И он рядом, а где тот, кто любит тебя, твой муж? Он не может простить тебе убийство его людей? Не хочет слышать о том, что они предатели? Не верит тебе, не хочет верить, не может простить? Тогда почему Кирилл простил убийство друзей? Вот тебе и любовь: верного друга и любимого мужа. Вот тебе и проверка трудностями, которые сорвали маски, обнажив истинные лица.

И кто прав, кто виноват, кто иллюзия твоя, а кто реальность?

Но душа не принимала, она отвергала доводы рассудка, находя массу оправданий Ричарду. Она еще верила, она еще надеялась. Да и подумать – легко судить, не зная сути.

Но как узнать, если голова кругом и ум заходит за разум и не разобрать в нагромождении шокирующих событий кто прав, кто виноват, где свои, где чужие. И память подводит, и сил нет, и барахтаешься в трясине непонимания и неприятия, вязнешь в эмоциях. И кругом виновата: перед Ричардом неизвестно в чем, и в том же перед охраной. Перед Кириллом, который из-за нее терпит унижения и неоправданное пренебрежение. Перед детьми, потому что нет возможности не то, что увидится – связаться с ними. Перед собой – потому что тупа слаба и бездарна в своих умозаключениях, потому что чем сильней пытается разобраться, тем сильней запутывается и никак не может найти выход, отдает тоске и страху сердце, тонет в ужасе от происходящего.

Она боялась, что это действительно конец отношений с Ричардом и ее выставляют как собачонку за дверь. Она боялась!

Театр абсурда.

`Так выстави меня – я уйду! Только объясни почему? Объясни за что? И выстави, а не держи узницей, не мучай ни меня, ни других. Не говори, что наказываешь меня за смерть Паула! Это несправедливо! Ты бы сам поступил точно так же! У меня не было выбора, не было! Случись опять – я снова бы убила!

Анжина зажмурилась. Полежала и поднялась, доковыляла до ванной комнаты, нашла пакет с асептическим перевязочным пластырем в аптечке, промыла рану и наложила повязку. Морщась от боли, натянула носки, чтобы Кирилл не увидел рану. Потом вытерла пол, убирая следы крови. И села у окна – что же теперь делать? Как прорваться к Ричарду?

Она попала в немилость и лишена всего, даже самого элементарного, заперта в трех комнатах, но хуже во сто крат осознавать, что вместе с ней, из-за нее страдает и Кирилл.

Из-за чего все это нагромождение жутких, неподдающихся объяснению поступков?! Из-за того, что она, спасая детей и мужа, убила?!…

Дети. Как они там, что с ними? Никакой информации.

Путь ее лишили всего, пусть держат под прицелом – она готова принять это, возможно понять, и простить, если б Ричард объяснил, хотя бы поставил перед фактом: это тебе за то и это. Но она решительно не понимала, почему ее лишают общения с детьми, почему третируют Кирилла? В чем он виноват? А в чем виноваты дети?

У нее возникло чувство, что она умерла и попала в извращенный мир, в котором все перевернуто с ног на голову.

А может, она и не жила?…

– Анжина?! – позвал Кирилл, проходя в комнату загруженный пакетами. Скинул их на диван в гостиной и пошел искать женщину. – Анжина?

– Я здесь.

Она сидела в спальне у окна и мирно наблюдала борьбу стихий в парке. Лицо безмятежное, а вот глаза… черные. Миг, взгляд в скользь, и Кирилл словно ожгло, в жар кинуло, а потом мурашки по спине: черные глаза!

`Ерунда', – тряхнул головой, сглотнул ком в горле, и потопал к пакетам, не понимая зачем. Ах, да, книги. Принес Анжине и подал, заглядывая в глаза – карие! Фу, ты! Померещилось.

Мужчина сел, смущенно потер затылок: дожил до дальтонизма и миражей.

Анжина полистала книги и отложила:

– Не понравились?

– Нет, что ты. Огромное спасибо. А Блейниса не было?

Кирилл опустил голову, пряча взгляд, и увидел маленькое красное пятнышко на носке Анжины.

– Что это? – схватил за лодыжку и подтянул к себе.

– Поранилась, – побледнела.

Кирилл сорвал носок уже подозревая худшее и убедился, приподняв пластырь – стрелянная рана. Бластер. Он только у охраны.

– Кто? – уставился на Анжину. – Почему ты вышла из комнат?!

Она виновато посмотрела на него, морщась, отвернулась:

– Я не поверила тебе… прости.

Кирилл потерянно кивнул, отпустил ее лодыжку. Он понимал Анжину, но не понимал того, кто в нее стрелял.

– Ты напала?

– Нет, – удивилась. – Зачем мне нападать, на кого?

От скверности характера, – хотел напомнить ее прошлые поступки, но в чистых глазах женщины не было хитрости и лжи – она искренне не понимала, зачем нападать на человека. Кирилл почувствовал злость на того кретина, что забавы ради стреляет в безоружную женщину, на Ричарда, что, утонув в своем горе, топит весь дворец вместе с его обитателями, и встал:

– Разбери, пожалуйста пакеты… Ходить можешь?

– Да.

– Хорошо. Я скоро вернусь. И не выходи больше, не экспериментируй, пожалуйста.

Кирилл вышел из комнаты, прикрыл дверь и, сжав кулаки, направился к королю, с негасимым желанием наорать на королевскую особу и если надо, то съездить по венценосной физиономии, чтоб высокородная особь пришла в себя. По дороге он увидел Меркера, стоящего на посту, у лифта. Больше никого из охраны видно не было, значит, и стрелять больше некому было.

– Привет, – бросил он, останавливаясь.

Тот сделал вид, что глух и слеп.

Ладно.

– Ты стрелял?

Парень посмотрел в глаза опального капитана и тому не понадобился ответ. Он кивнул с усмешкой и резко ударил Меркера под дых, перехватил руки и прижал к стене. Вытащил бластер, разрядил и кинул в проем лестничных маршей.

– В следующий раз, если тебя забавляет стрельба по движущимся целям, постреляй в свою мать, сестру, а еще лучше в жену и дочь. Порадуй их и себя.

– У меня приказ! – прохрипел Меркес, пытаясь вывернуться из хватки Шерби.

– А кроме приказов в твоей голове еще что-нибудь есть? – отпустил парня. Тот потер шею, зло щурясь на мужчину:

– Приказ…

– Не все приказы можно исполнять, для этого у человека свой ум есть. Я тебе прикажу в лестничный проем прыгнуть, прыгнешь?

– Приказ!…

– Да плевать мне на приказы!… – рявкнул в лицо. – Только сволочь может отдать приказ стрелять в безоружного, не угрожающего никому человека, и только такая же сволочь выполнить. Понял?

Парень потоптался, пытаясь придать своему лицу и осанке гордый, уверенный вид.

– Ну, ну, – усмехнулся Кирилл и пошел дальше, кинув на ходу. – В следующий раз я тебе обе ноги отстрелю.

Кирилл шел по коридору и думал о странной, неподвластной осознанию сущности человеческой породы. Те события свидетелем, участником которых он стал, изменили всех кого он знал, перевернули привычные понятные и, казалось бы, непреложные истины в голове каждого. Данная метаморфоза, была для него не столько не закономерной, сколько неожиданной. Всю свою сознательную жизнь он считал, что не обстоятельства властны над человеком, а человек над обстоятельствами. И если происходит что-то непредвиденное, тем паче, неприятное, это лишь незамеченные человеком по легкомыслию или близорукости звенья цепи, указывающие ему на просчеты в прошлом, что могут повлечь глобальные промахи в будущем. Но не в коем случае они не давят, не убивают в человеке человека, а всего лишь закаляют, ограняют как ювелир бесформенный камень в алмаз – личность, убирая лишнее, придавая четкость имеющимся граням-качествам.

Жизнь баловала Кирилла не больше других. Она щедро одаривала его неприятностями и сложными ситуациями, но не сломала, а именно закалила, и он был благодарен ей за то. Он давно, еще во времена службы в галактическом десанте, пришел к выводу, что все что происходит – итог твоих мыслей и поступков, и чем сильнее давят обстоятельства, тем сильнее ты должен быть. Один из хефесов когда-то сказал ему: все, что нас не убивает – делает сильнее. И Кирилл взял это за аксиому, а сейчас впервые подумал, что это скорее теорема, требующая доказательств. Очень серьезных – если судить по переменам во дворце.

Он перехватил проходящего мимо Венрти, старого товарища: интересно он будет с ним разговаривать или бубнить как Меркес – приказ, приказ?

– Привет.

– Привет, – бросил тот, стараясь не смотреть в глаза Шерби. Но хоть остановился, поздоровался, и то ладно.

– Где король не подскажешь?

Мужчина с минуту оглядывал интерьер, покосился на бывшего капитана и хмыкнул:

– В видеозале. Пьян, но не останавливается.

Кирилл кивнул, заскучав: не вовремя он с ним встретиться решил.

– А тебе зачем? – полюбопытствовал Вентри.

– Поговорить хотел.

– А-а-а! – покачался на носках. – Удачи, – усмехнулся, и пошел дальше.

– Угу, – посмотрел ему в спину Шерби. Постоял, и двинулся в видеозал – не останавливаться же на полпути? Жаль, что не успел спросить у Вентри: один король вина дегустирует или со своей тенью – графом Феррийским? А впрочем, не все ли равно?

Постучался и, не дождавшись приглашения, шагнул в зал.

Правильно, что не дожидался, и не дождался бы – король системы Мидон сидел на диване и тупо смотрел в стенной экран, по которому беззвучно двигались костюмированные персонажи какого-то древнего фильма. Вид у Ричарда был красноречивым: осунувшееся лицо, щетина, мутный взгляд, мятая несвежая рубашка и брюки в комплект. Пил он в одиночестве и себя не щадя – на журнальном столике у его ног, стояла батарея разнокалиберных бутылок самого широкого ассортимента их содержимого. Пустые валялись у дивана.

Ричард как сидел, покручивая бокал с фиолетовой жидкостью на дне и глядя осоловевшими глазами в экран, так и продолжал сидеть, не заметив, что его тесное общение с видео и вином кто-то нарушил. Кириллу на минуту стало жать этого некогда волевого, сильного человека, но вскоре он почувствовал раздражение и решительно прошел к столу, уселся напротив короля, надеясь, что тот заметит его. Ничуть не бывало – Ричард даже не моргнул. Кириллу даже показалось, что он спит с открытыми глазами – нулевая реакция.

Шерби поморщился, разглядывая короля – он напоминал ему развалину некогда величественной крепости. Неприятно смотреть на останки былого могущества, авторитета, противно видеть, как ломаются люди. И нашлось бы сочувствие и сожаление, но совокупность всех последних поступков Ричарда, лишила Кирилла и жалости и понимания.

– Мне нужно поговорить с вами… Ваше Величество.

Ни шороха мысли в глазах, ни трепета ресниц. Минута, другая – пять. Кирилл вздохнул, потеряв терпение, и уже не надеясь на ответ, раздраженно спросил:

– Вы меня слышите?!

Ноль на всех фронтах чувств.

Кирилл понял, что сейчас взорвется. Встал, загораживая своей широкой спиной экран и раздвинув бутылки, навис над Ричардом:

– Вам еще налить, Ваше Величие? А какое вино предпочитаете? Айзенкурское раннее? Шаберне? О! – повернул бутылку с яркой этикеткой, выставляя на обозрение короля. – Люберне столетней выдержки! Налить?!

Ричард смотрел на мужчину, а казалось, что смотрит сквозь него. И не слова, ни жеста. Кирилл разозлился, взгляд стал колючим, холодным. Он с трудом поборол в себе желание запустить этой бутылкой в короля или в стену, разбить экран и хоть так вывести Ланкранц из дурманной спячки. Однако Ричард находился в прострации и вряд ли заметил бы полет бутылки, он бы, наверное, и стадо мамонтов, прошедших мимо него не заметил, тем более не удивился. Ну, гуляют животные и пусть себе гуляют.

Шерби с удовольствием бы ушел, чтобы не видеть безучастную и отупевшую физиономию некогда славного короля Ричарда, потухший, мертвый взгляд когда-то ярких, живых синих глаз, но он не мог себе позволить подобной роскоши. Второй аудиенции король ему может не дать. Или его дружок Крис Войстер.

Мужчина бухнул бутылку на стол, выключил экран, и бесцеремонно сдвинув вина, сел на край стола, лицом к королю. Ему уже неважно было, услышит ли его Ричард, ему было важно высказаться, выплеснуть все, что накопилось.

– Вы думаете, убиваете себя? Вы убиваете Анжину. Второй раз. Смотрит она с небес, как ее любимый опускается все ниже, как отец ее детей превращается в тупое животное и… `радуется'. Да-а, а что ей остается? Легче тебе так, да? Напился и забылся. А главное просто – ни забот, ни хлопот. И повод есть – любимая умерла. Как же не залить горе-то?

Ричард тяжело посмотрел на него, и стало ясно – еще слово и Кирилл со свистом вылетает вон либо вместе с дверью, либо вместе с окном – не суть. Но слишком многое накипело в душе Шерби, чтобы внять, смолчать, ретироваться.

– Тебе плохо? – качнулся к королю, с презрением заглядывая ему в глаза. – А детям? Они потеряли мать, а теперь теряют отца. А нам, тем, кто тебя окружает? Кому из нас хорошо, кто из нас не любил королеву? Только она любила тебя, но не это слабое подобие человека, а того Ричарда, что не терял человеческого лица в любых обстоятельствах, что был опорой системе и семье. Но сейчас его нет. Сидит пьяное тупое нечто и стенает, а в это время его друг, граф, творит беззакония, изображает из себя короля… Анжина считал тебя сильным, а ты слабый.

Ричард смотрел на Кирилла, и в его глазах появилось подобие мысли, слабое, но отражение эмоций.

– Я много раз видел, как ломаются люди, как сдаются на волю обстоятельств, но не думал, что увижу, как сломаешься ты. Ведь тебя она любила, тобой жила… А сейчас я смотрю и думаю – ради кого? Ты не себя позоришь – ее. То-то Паул наверное рад. Продолжай, осчастливь его. Пусть он ходит по земле, пакостит дальше, и радуется, что добился своего – раздавил тебя. Придет время, он доберется и до наследников. Но это неважно, правда?

– Что ты хочешь? – спросил Ричард глухо.

– Я хочу, чтобы ты взял себя в руки, не ради себя, ради Анжины. Мы все должны сохранить ее мир таким, каким он был при ней, сохранить в память о ней. Неужели она не достойна хоть этой малости? И ты должен вернуть себе себя. Ради нее. Потому что ты был частью ее души, и если не сохранишь себя, не сохранишь и ее, не сохранишь Энту, не воспитаешь детей, чтоб они помнили и знали свою мать, такой как она, была, ты убьешь Анжину второй раз. Получится что ее жизнь, как и смерть бесцельны, бесполезны, а это не так. Возможно, я путано выражаюсь, но я не оратор.

Кирилл вздохнул, почувствовав усталость. Раздражение и злость ушли, осталась лишь печаль:

– Нам всем сейчас несладко, но ты хозяин во дворце, ты король. Ты б очнулся да посмотрел вокруг. Паула ловить не надо – он здесь и властвует вместе с твоим дружком.

– О чем ты?

– Сегодня чуть не убили Анжину…

– Клон.

– Пусть клон. Она ничего не сделала, ни напала, не оскорбила, она просто вышла из комнаты в коридор и охранник прострелил ей ногу. Скажешь – поделом? Нормально? Жаль, что не убили? И я скажу – пей дальше и забудь все, что я сказал, потому что не с кем было говорить, не кого из вина вытаскивать, ты уже не человек.

– Как ты за нее…нравится?

– Да, – прищурился мужчина. – Очень. Смотреть, как ее бьет лихорадка, как она болеет и никак не может прийти в себя после общения с тобой, таким сильным, таким смелым… ринувшимся в бой с женщиной, которая и мизинцем против не пошевельнула.

– Нужно было пристрелить…

– Да. Это было бы честно. Но избить ее до полусмерти, превратить в инвалида и кинуть на произвол – подло. Коста отказался от нее, а ты… ты же не пожалел ее, бил без скидок на пол и комплекцию. Она больна и слаба, она уже не та едкая и редкая стерва, ничего от нее той не осталось. А ее все равно давят и травят. С довольства сняли. Куска хлеба жалко да? Сидит в замкнутом пространстве стен и чахнет, а только выйдет – в нее палят как по мишени в тире. У нее температура по ночам зашкаливает, простыни хоть выжимай, а у меня нет лекарств, Коста не дает. В город съездить – Крис не пускает. Скажи, это нормально? Правильно, по-твоему?

Вместо ответа Ричард тихо спросил:

– Тебе легче с ней? – в его было голосе понимание, а не злость или желчь и Кирилл отвел взгляд, почувствовал вину: пусть он изгой, но у него есть клон Анжины, и потому он еще жив, не утонул как Ричард в вине, не сошел с ума от горя, не снес себе голову выстрелом в висок.

– Да. У меня больше никого не осталось.

– Не боишься, что она использует тебя? Снова. Выходишь, а она тебя подставит… уже подставила, хоть невольно.

– Я не думаю, что будет потом. Оно слишком далеко.

Ричард кивнул, прекрасно понимая Кирилла. Им всем как-то нужно было держаться на плаву, а значит жить во имя чего-то. Пит выбрал работу и месть, Крис гегемонию цинизма на вверенной ему территории, Ричард – память и боль, вино, которое не спасало и не убивало.

– Уйди, – попросил тихо.

Шерби смутился, потер затылок, чувствуя, что не только разбудил короля, но и усилил его муки. Он встал и вышел, пошел к себе в самом отвратительном настроении, чувствуя себя почти предателем и памяти Анжины и долгу и той любви, что все еще жила в нем, и не погасла, обретя продолжение и надежду в лице клона. Куклы, которая перестала быть в его понимании бездушной машиной. Она ли, он ли сам был виной тому, что не воспринимал куклу – куклой, а видел лишь Анжину? Живую, живущую, продляющую своим дыханием, взглядом, улыбкой, словом, его жизнь.

Наверное, он сошел с ума, но на фоне всеобщего умопомешательства его патология выглядела самой удачной, и противиться он ей не собирался. И что бы не было потом, сейчас он отдавал дань прошлому, любимой женщине, что продолжилась не в детях, которых он никогда не увидит, а в протеже Паула. И эту Анжину он не отдаст на поругание, спасет и защитит любой ценой. Любой…

Ричард долго сидел, рассматривая свое лицо в зеркальном отражении стола и, вдруг скинул бутылки на пол одним жестом, встал и, впечатав пятерню в кнопку видеофона, принялся ждать соединения.

– Рич? – удивился Крис.

– Король Мидона и Аштара. Приходи ко мне мой ретивый друг. Я тебе пару баллад о чести и справедливости спою.

– Не понял, – оторопел Войстер.

– А ты приди, я разжую… Сейчас же! – рявкнул, впечатав кулак в табло видеофона. Он пискнул и погас, расколовшись.

Буквально через пару минут, осторожно поглядывая вокруг, в залу вошел Крис.

– Привет. Рад, что ты, наконец, разговаривать начал.

– Еще как, – заверил его король. – А скажите граф вы кто?

– В смысле? – вытянул шею Крис, пытаясь понять, с чем связан странный вопрос и еще более странное поведение друга. – Я… твой советник.

– Разве не вершитель судеб?

– Рич, я не понял…

– Не король? – подошел к нему мужчина. Крис заподозрил, что зря поспешил на зов и возможно не выйдет из дверей, как вошел – вылетит. Ричард был раздражен не на шутку.

– Я?.. Нет.

– Тогда почему в моем дворце палят как на стрельбах, но по живым мишеням?!

– Ты про эту техногенную дрянь? – скривился презрительно граф и был схвачен за ворот рубашки, прижат к стене:

– Кем бы она не была, не тебе решать, кому жить, а кому умирать!

– Может мне ей еще приз выдать за убийство ребят?! – заорал Войстер. Ричард откинул его. Мужчина приземлился меж столом и диваном на пустые бутылки:

– Выдашь, если прикажу! Я! А не ты! И сегодня, ты меня слышишь?! Сегодня же, сейчас же, ты снимешь приказ о снятии с довольства Кирилла и клон! – подскочил к нему король и вновь схватив за грудки как следует встряхнул. – И если кто-то еще без причины начнет палить в моем дворце, я лично устрою тебе пару раундов для вразумления! Много воли взял!

В залу вошел Пит и замер, увидев как пытается отбиться и вырваться из стальной хватки Ричарда Крис:

– Дивная, душевная беседа? – крякнул. – Не помешал? Рич, по-моему, граф неважно выглядит, синевой отдает и хрипит странно. Ты его не придушить часом решил? Помочь? – предложил участливо.

Ричард откинул Криса к стене. Тот с трудом устояв на ногах, поправил смятую рубашку, с недоумением и страхом поглядывая на короля.

– Граф решил устроить дубль правления Паула!

– А-а! – протянул Пит, пряча за насмешку растерянность. – А я, было подумал, тебе его рубашечка от Шармана не понравилась. В смысле фасон ворота, цвет…

– С ума он сошел, – прошипел Крис.

– Вон! – махнул рукой Ричард, качнувшись к нему.

Войстер вылетел за дверь, не дожидаясь повторного пожелания.

– Мне тоже прикажете грозное королевское величие по добру, поздорову на выход? – выгнул бровь Пит.

Ричард поморщился, помолчал и тихо попросил:

– Скажи, чтобы здесь убрали… Я спать, а завтра в девять собираемся в моем кабинете.

– С радостью, – заверил Пит, боясь сказать больше и спугнуть ненароком очнувшегося Ричарда.

Глава 16

Анжина читала Астрогеографию. Тихая, спокойная – домашняя. Кирилл головой качнул – как в нее можно было стрелять? Сел рядом:

– Что интересного узнала?

– Пока ничего, – посмотрела на него внимательно. – У тебя все нормально?

– Прекрасно, – заверил хмуро.

– Почему тогда мрачный?

– Понять пытаюсь, что тебе в голову пришло Астрогеографию изучать? Я тебе женский роман купил, детектив.

– Детектив? Роман? – Анжина улыбнулась, качнув головой. – У меня жизнь – сплошной детектив, – отложила том, к Кириллу подвинулась. – Скажи, с Ричардом вообще невозможно встретится?

– Все не можешь оставить эту идею? Зачем тебе с ним видится? Я только от него.

– Как он?

Кирилл подозрительно покосился на нее: ему показалось или она действительно беспокоится?

– В тебя стреляли по его приказу, а ты интересуешься как он?

– Что же мне теперь в него в ответ выстрелить? – всплеснула руками. Шерби разглядывал ее и поражался: куда привычки клона делись? Откуда понимание, сопереживание, нормальные человеческие чувства появились? Играет? Непохоже. И вроде – радуйся, а он наоборот тревожится от непонимания. Смотрит на лже– Анжину, а видит – Анжину, и сердце глухо бьет в грудную клетку: как такое может быть? А если?… Нет, невозможно, это было бы слишком. Лучше поверить, в то, что клон очеловечился, перевоспитался, легче поверить в то, что он сошел с ума, чем только представить, что перед ним настоящая Анжина, которую Ричард… Кирилл головой мотнул: даже думать о том больно, душа переворачивается.

Нет, невозможно – Ричард слышал Анжину, он бы ее ни с кем не спутал.

Значит, все-таки клон.

Мужчина вздохнул, погладил женщину по голове:

– Ты права: нельзя на зло отвечать злом.

– Разве это зло? Скорее недоразумение. Парень неправильно понял приказ. Не стоит больше об этом.

– Да, будем надеяться, что больше стрельбы не будет. Но все равно, без меня из комнат не выходи, пожалуйста, – поднялся. – Пошел я ужин готовить.

– Помочь?

– Чем? Хотя, пошли, я буду готовить, а ты мне вслух почитаешь. Вот это, – подхватил со стола книгу нормального формата, с нормальным шрифтом.

Анжина посмотрела ему вслед: признаться, что не видит – буквы расплываются? И расписаться в собственном бессилии, получить дополнительную порцию жалости. Не нужна она ей, и пока жива, не будет она никому обузой.

– Я просто с тобой посижу. Можно? – присела у стойки. Кирилл нажал кнопку кифера, сунул в духовку ужин, и внимательно посмотрел на женщину:

– Что-то ты скрываешь.

– Ты тоже.

– Я? – присел напротив, вазу ей с фруктами подвинул. – Что мне скрывать?

– Зачем ты к Ричарду пошел?

– Тебя кроме Ричарда, кто-нибудь еще интересует? – принялся яблоко чистить.

– Дети.

– Наследники? Они причем? – прищурился, соображая.

– Беспокоюсь.

– С чего ради?

– Странный вопрос. С чего мать за детей беспокоиться может?

– Мать – да, а ты причем?

– Я – мать…

– Ты клон, – Кирилл хлопнул яблоко на тарелку. Качнулся к Анжине, повторив. – Ты клон. Ты не жена, не мать. Не королева…

– Не человек… – кивнула усмехнувшись. – А с чего ты решил, что я клон?

Кирилл растерялся, потер затылок: как яблоку объяснить, что оно яблоко?

Мужчина пододвинул ей фрукт:

– Кушай.

– Не хочешь говорить?

– Не хочу, – признался. Вытащил из духовки готовый плов, разложил по тарелкам.

– Почему не хочешь? Как мне разобраться, если никто ничего не желает говорить? – занервничала Анжина. – Ричард ведет себя со мной, словно я пустое место. Нет – хуже. Потому что клон? Я или он? Кому вынули душу за это время? Как? Куда делось все, что нас связывало? А может, и не было ничего? Я клон? Поэтому можно выкинуть как вещь? А ты, почему меня не выкидываешь? Зачем вступился, кормишь вон?

– Перестань волноваться, температура поднимется.

– Разве у клона бывает температура? Что ты переживаешь за машину? Почему ты, а не он…

– Анжина!

Женщина опустила взгляд:

– Извини, – прошептала глухо. Встала и пошла в комнату:

– Куда ты? Плов остынет.

– Я не хочу кушать, спасибо.

Кирилл в сердцах отодвинул тарелки, постоял и пошел уговаривать, смирив желание накричать:

– Тебе нужно хорошо питаться…

– Зачем? Что может измениться в искусственном человеке, если он перестанет ужинать?

– Анжина, не упрямься!…

– Я всего лишь пытаюсь понять, найти логику в происходящем.

– Никакой логики на голодный желудок быть не может…

– У меня не желудок болит, а душа! – развернулась к нему. – Она не может понять что, зачем, почему, из-за чего!

– У тебя ничего не может болеть.

– Ах, извини, я же машина… забыла, – усмехнулась горько. – У меня нет сердца, души, а то, что стучит в груди – мотор, а то, что вижу, слышу, чувствую – программа, какой-нибудь высокочастотный чип. Ричард тоже в этом уверен, да? А как вы узнали, что я клон? Разрезали, посмотрели что внутри? Пропустили через реагатор?

Кирилл потер затылок: дурной разговор.

– Ты создана на базе самых последних технологий и являешься полным подобием человека. Ты уникальна в своем роде – живые ткани, кровь, высокая обучаемость, приспособляемость. Но ты не чувствуешь боли, не имеешь того набора качеств, что присущи человеку…

– Да? Я не чувствую боли? А что тогда я, по-твоему, чувствую, понимая, что мой любимый отвернулся от меня?! Что он превратился неизвестно во что!! Что поступает жестоко с тобой! За верность наказывает, как за измену! И никаких объяснений, ничего!! Мои дети живут у деда, и я не могу с ними поговорить, увидеть!! Я не могу увидеть Ричарда, потому что за какой-то непонятный проступок я оказалась запертой в трех комнатах!!

– Ты убила пятерых! – выставил пятерню Кирилл, напоминая ей о том, что случилось.

Анжина кивнула и отступила:

– Конечно, конечно я убила. Я убийца. И клон. Все понятно. Мне нужно было оставить все, как есть, и пусть бы Паул всадил нож в спину Ричарду, подверг опасности детей, убил вас всех – и тогда я бы не была клоном, да? Тогда было бы все правильно?! Абсурд!! – сжала кулаки.

– Герхан не Паул!

– А я не клон!!

Оба смолкли, уставившись друг на друга. Анжина отвернулась и села на постель, Кирилл качнул головой:

– Ты права, ты не клон и никто тебе этого не скажет, если ты и дальше будешь вести себя как человек. И не кричи больше, пожалуйста.

Анжина кивнула и покосилась на мужчину:

– А дышать мне можно?

Кириллу нечего было сказать, он растерянно хлопнул ресницами и вышел.

Ночью Анжине не спалось, жар давил. Она боролась с ним, надеясь дождаться, когда Кирилл крепко заснет, и взять его телефон, позвонить Ричарду, хоть так поговорить с ним, объяснится.

Чутко прислушиваясь к дыханию Шерби, встала и прокралась в гостиную, плотно прикрыла двери. Нашла телефон и набрала номер Ричарда.

Король проснулся от звонка, в полудреме нащупал телефон на тумбочке и поднес к уху:

– Да.

– Ричард, извини, если разбудила, но нам нужно поговорить.

Жаркий и жалкий шепот Анжины смахнул остатки сна с мужчины. На пару секунд ему показалось, что любимая каким-то невообразимым способом нашла возможность связаться с ним с того света. Он вскочил.

– Анжина?!

– Да. Я хочу спросить тебя, что происходит? Мне ничего не надо, просто объясни, в чем дело? Что я тебе сделала? Я пытаюсь понять, честно пытаюсь, и не могу. В голове путается. Ведь у нас все было хорошо, что же произошло? И за что третируют Кирилла? Он не сделал ничего плохого, он всегда был верен тебе. Неужели ты наказываешь его за верность? Я не верю, не могу поверить. Все слишком сложно для меня, я не могу не понять, ни принять того, что делается вокруг. Может это не ты? Что случилось? Объясни мне, Ричард, пожалуйста!

Рука Ричарда опустилась. Он посмотрел на номер – Шерби. И звонит не Анжина, а клон. Никакого чуда.

Король в ярости кинул телефон об стену и, зажав голову руками, рухнул в подушки.

В эту минуту он сильно пожалел, что не убил клон за один тот факт, что она смела жить. Мало того, что она имела внешность его любимой, смела дышать, ходить, так еще и звонить, даря ему минутную надежду, мямлить что-то про объяснения. Ему! Ему, объяснять роботу, выверту человеческой фантазии, что происходит, почему он еще жив, почему она еще жива?