Текст книги "Игры с призраком. Кон третий."

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Горисвет через ворота проскакал до самого терема, сходу с лошади спрыгнул, девок с лавок вскидывая, пацанят зашалившихся в лопухах, озадачивая. На крыльцо кинулся, а с него кнеж ступил, из-за угла Купала вывернул.

– Чего прешь, как оглашенный?! – с места в карьер взял, но гридень на дядьку и не глянул – на князя воззрился:

– Худы новости. Господари к нам именитые идут…

– Ну и Бог в помощь, гость свят, – вставил Купала и смолк под упреждающим взглядом Мирослава.

"Дальше молви", – поторопил Горисвета.

– Господари те от полешанского кнежа Богутара, сына Полеша, а тот брат…

– Кому он брат – ведаю, дале молви, – отрезал, руки на пояс водрузив.

– С дарами княже идут, с поклоном за жену добрую.

– От те! Оженился?! А мы чего?! – всплеснул руками Купала и опять смолк под взглядом князя.

– А жена та… А жена! Халена! – выпалил.

– От ты, ядрена кочерыжка! – выдал Купала и притих уже сам по себе.

Мирослав постоял и неторопливо со ступеней спустился, на лавку сел, помолчал и спросил гридня:

– Верно то?

– Как обсказали – она, токмо веры родичам росков нету. Миролюб разведать решил.

– Увозом али как?

– Миром, бают, по чести. Даров три воза, богатые.

Закаменело лицо мужчины.

– Далече?

– К утру будут.

– Дозорных ко мне кликни.

Горисвет поклон положил и ушел, а Купала рядом на лавку плюхнулся, губами пошамкал, зыркая на князя. У того лицо – камень, взгляд – тишина и покой – худо, ясно не в себе Мирослав от вестей.

– Нет мне веры полешанам, коварны аки роски и черны делами аки лютичи – едино родня, – молвил. – Да и где видано, Мирослав, абы на небо вздетая, на землю возвернулась? Тут бы аймаки поди уж гудели.

– Поди и гудят, – протянул спокойно.

– Вера есть? – насторожился.

– Что возвернулась.

"Боги, Купала, запамятовал? А и спокою опять по украинам нет, сбирают ахиды войско – всем ведомо, так что быть сече и Халена тут ко времени. Другое сердце щемит и веры тому нет – что с ней по чести слажено".

Веригор, Зорямир и Олеша головы перед князем склонили, проявившись. Замерли в ожидании наказов:

– Господари к нам идут, – прогудел тот. – Три воза добра от щедрот полешанских за Халену Солнцеяровну с ими.

Мужчины мигом головы вскинули, взгляды острее клинков стали.

– В шею гостечков да так, чтобы поняли и кнежу свому заповедовали – нам все ведомо и воровство их без ответа не останется.

– Головы за скверну сымем, – кивнул с нехорошим прищуром Веригор.

– Ни чинясь, – подтвердил Олеша.

– Ратников отрядите ярых, чтобы за Белынь ворогов не мешкая спровадили и без почета.

– Устроим ужо, – сжал кулак Зорямир.

Мирослав взглядом дал понять – свободны. Мужи пошли, переглядываясь.

Князь помолчал и молвил Купале:

– Донка с десятком к Белыне отправь сей же час. Пусть привечают и наготове будут. Всяк случиться может, – встал и пошел в терем.

В поволушу к себе поднялся и достал из сундука подарок Грома. Вещица заветная, сколь не смотрел на нее, все понять не мог, как малость такая, коробочка с закомуринками, голос Бога хранить может. Но то видно не его ума забота, а вот что приспело Грому невесту свою выручать, а знать ему Бога тревожить, уверен был. И нажал красную точечку, как Гром баил. Верно ли нет, Халена с небесного терема жениха опять на землю зринулась, может от его узнает. А там и дело будет. Уж на этот раз не полечь воительнице. Не убережили, ясно, но за то ахиды сполна поплатятся, в этом он слово княжье дает.

Ричард внимательно слушал доклад Пита и посматривал на Криса – хмур тот был и взгляд виноватый прятал. Не нравилось это мужчине:

– Только не говори, что твои люди потеряли Анжину, – протянул голосом жестким, предостерегающим, а сердце сжало – так ведь и есть.

Крис поерзал вздохнув:

– Ищут.

– "Ищут", – кивнул, на спинку кресла откинувшись и, карандаш в пальцах сломал от ярости.

Пит тяжело на Войстера уставился и все файлы откинул – полетели те веером:

– Мать твою, Крис!

– А что я?! – взбеленился тот. – Крутануло их при высадке и фиг знает куда кинуло! Ни мирян, ни вообще аборигенов – каньоны, джунгли!

– Убью, – прошептал, глядя на него Ричард.

Мужчина сжался и опять вздохнул, виновато глянув на друга.

– Здорово. Все как обычно. Через задницу! – рявкнул Пит.

– В общем так, снаряжай…

И смолк, услышав трель телефона. Допотопная вещица – давно уж видиосвязь работает. Вытащил из ящика стола забытую трубку и насторожился – Мирослав – кто такой?

– Да? – решил ответить.

– Хм… – князь растерялся от неожиданности, услышав явственный голос без человека. На трубку уставился:

– Грома бы мне, царствие небесное, – прогудел чуть сумятясь, но, пытаясь вида не показать. Все ж князь, не опоек.

– Царствие? – нахмурился Ричард и побледнел. Сообразив. – Князь Мирослав?!

– Да!… Хм. Да, он я.

– Князь! Халена у вас?!

– Тут дело такое, надобно б Грому явиться.

– Что случилось?!

Пит и Крис над другом нависли, вслушиваясь в его слова и гудящий голос в трубке.

Граф еще кнопку нажал, дав сигнал охране записать разговор.

– А Халена не у вас?

– Она к вам улетела!

– Ааа… ну, это… – ой и неудобно ж говорить в коробку эту! – Вы тама Грому передайте…

– Это я, Мирослав, Гром! В чем дело?!

– Так это… Споймали ее видать полешанские, и бают, оженили. Неладно то, чую увозом взяли, смикитили верно, кто она. Я тут разберуся, но ты б забрал ее. Не дело ж приключилось. А и смута идет, абы снова сече не быть, а Халене в ее не ввязаться.

– Я скоро буду! Найди ее! Не пускай никуда! Прилечу, разберемся со всеми разом!

– Зарок кладу, сыщу и воров споймаю. Всем на орехи выдадим, не сумлевайся, а и впредь бы оженился б, что ли на ей. Чего девка шастает без пригляду?

– Она не одна была! С ней Кири… Ливень с ней!

– От ты… о ем не слыхал, но сведаю. Приходь, а тут и устроим.

– Буду скоро! Звони, если будут новости!

И отключил связь, уставился на Криса и вдруг схватил его за галстук, к себе подтянул:

– Быстро звездолет!! Идем на Лефевр, поднимай людей!! Загрузка по полной программе! – процедил в лицо и откинул, вставая: я им устрою – оженили!

А самому душно от страха за Анжину, от ревности и бессилия – три недели лететь!

Зачем он ее отпустил?! Как мог?! За этот месяц, что ее нет, он вовсе дошел – ни спать, ни есть не может, дышать и то больно. И как чуял беду!

– Ну, если только ее пальцем тронули!…

– Хана Лефевру, – кивнул Пит с лицом готового к бою и на Криса прикрикнул. – Чего замерз-то?! Бегом на вылет! Мечи…

– Лазерники! – отрезал Ричард – хватит, побаловались! Росков этих он под корень вырубит, чтобы неповадно было и другим в наказ!

– Вы чего, всерьез? – растерялся Крис. Да и подумать – какой-то варвар, абориген отсталый Анжину по своей прихоти в жены взял! Ну, бред же собачий! Кому они верят вообще? Диплодоку?…

– Нет, шучу!! – рыкнули оба в голос и, Войстер мигом выдуло из кабинета.

Через два часа звездолет стартовал, но не один – пошла эскадра.

Глава 25

Почти седмица промелькнула, а он не заметил – любушка глаза застила. Одна как свет ему. Но дела тоже делать надо.

Поутру отпоил ее отваром от лихорадки, как заведено, и щепоть порошка дурманного сыпнуть не забыл. Девки одели госпожу и в светлицу отвели, песнями развлекать, сладостями баловать. Охрана – муха в комнату не проскользнет.

Богутар в темницу спустился, пленника проведать. Сидел тот смотрел холодно и давяще, а лицо как тесано из гранита.

Кнеж сел на лежанку и оценил работу – пол кладки отковырял, а крюк как стоял так и стоит. Усмехнулся Богутар:

– Я думал, в правду Бог ты, а ты так, ни пришей кобыле хвост.

– То что я тебе отрежу, тебе уже точно никто не пришьет, – сказал Шерби вроде между прочим и вроде равнодушно, а поверилось сразу.

– Зря стращаешь, побратим жены моей. Обиды посестре твоей не чиню, всем довольна лапушка и присмотрена и обласкана…

– Вот за лапушку причиндалы и отрежу, – стеклянными глазами глядя перед собой, тихо заметил Шерби.

Богутар помолчал, пытливо рассматривая пленника и, молвил:

– Люба она мне.

– А ты ей нет.

– Почем знаешь? – прищурил глаз. Шерби хмыкнул: "сам как телок за ней сколько лет, а все равно «друг».

– Ясновидящий.

– Ведун?

– Угу.

– Тогда скажи – затяжелела она?

Кирилл дернулся от ярости, челюсть свело так, что и домкратом не разжать. Уставился на мужчину – были бы глаза огнеметом – снесло бы того и спалило.

И подумать – какая-то мразь Анжины касается! Да от этого свихнуться можно!

А представить каково ей, и вовсе хоть на луну вой и железо на руках грызи.

– Тварь! – выплюнул.

Богутар головой качнул:

– Не выходит у нас разговор никак.

– Я с людьми разговаривать умею, а с мразью и животными нет.

Кнеж насторожился, глянул на него искоса:

– Да ты никак вздумал, что силой ее познаю?

Кирилла от одного «познаю» в дрожь кинуло, перевернуло – жаль кандалы не выдернуло.

– Хочешь верь, хочешь нет, но сейчас в светлице посестра твоя, сладости вкушает. Девок-песельниц слушает. Охранена – мышь не проскользнет.

Кирилл ком в горле сглотнул, взглядом железную дверь в каземат тараня, а в груди тесно от отчаянья, ненависти ко всему миру.

– Я к тебе как муж к мужу именитому говорить пришел, – затянул опять свое Богутар, не ведая что только видом своим мучает пленника. – Побратим жены свят для меня, потому все разговор с тобой веду. Что кандалы вздели, не серчай, горяч ты больно. Как в ум войдешь – волю дам, а и рад буду, если за посестрой своей, женой моей, приглянешь.

"Я те пригляну, сука, я тебе так пригляну – дай срок – кишки твои на кулак намотаю!"

– Есть дума у меня, почто серчаешь – не тебе досталась, не с тобой сладилась и слюбилась. Так то горек мед, ведаю, но об ней речь, не о нас. Смири гнев и гордыню, признай меня мужем Халены и милости прошу в светлицу к ней, а и сотником ко мне, а и советником.

– Пошел ты туда, чего у тебя скоро не будет, – уставился на него Кирилл, взгляд безмятежный, а скулы от гнева белые.

Кнеж губы поджал:

– Не слышишь ты меня.

– А тебя нет. Ты ископаемое, тупое, как засушенное дерьмо мамонта. Пошел ты… ублюдок.

Богутар встал и от души пнул пленника в лицо:

– Смерд, – прошипел и вышел.

Кирилл сплюнул кровь на солому и одарил закрывшуюся дверь жутким взглядом – примешь ты, Богутар, смерть лютую. Клянусь!

В ярости был Богутар. От разговора с побратимом Халены кипел, оскорбления его ели, а тут еще послы вернулись от Мирослава к вечеру.

На крыльцо вышел и, от увиденного, вовсе скулы от гнева свело – три воза хлама: посуда попорчена, соболя порезаны, сундуки побиты, порублены и послы Чернобог знает в чем, побиты – светятся разномастью. Кудри у Кудеяра срезаны, бороды у воинов до подбородков срезаны и все это в возках с дарами.

Вот значит, как приняли их миряне.

Вот значит, как поверили.

Спустился медленно, склоненные головы разглядывая и, вдруг выхватил меч. Срубил головы и Кудеяру и Гардару, обтер меч о их лохмотья.

– Все убрать, – приказал, стоящему за его спиной Наймару. – Головы Мирославу послать и одежду Халены. Не верил – поверит. Поздно чиниться, моя власть над ней, жена она мне. И коней седлай! Уходим в Полеш!

Пора отца навестить, с невесткой познакомить, а и с дядькой сговориться.

Нельзя тут. Неровен час мирянские явятся, выкрадут Халену.

Не отдаст! Пойдет против них с ярлами – иного хода нет, иначе так и будет трястись, ожидая, когда ее выкрадут. А выкрадут – не жить ему.

Меч в ножны сунул и на крыльцо взмахнул. Хольгу заприметил у лестницы, к себе подтянул за грудки:

– Дурмана давай еще кисет! И быстро!

В светлицу ринулся, подхватил жену на руки, в лоб нежно поцеловал.

– К батюшке поедем, – прошептал, ликом ее любуясь, губы манящие накрыл и канул гнев, как не бывало. Мягок стал, хоть мни как воск плавленый. – Лапушка ты моя, – расцеловал, горя от страсти. – Не отдам! Никому тебя не отдам! Моя ты! Лапушка, соколица, голубка моя белокрылая!

– Плащ соболями подбитый несите!! – прикрикнул на слуг. В ночь едут – в лесу остановиться придется – не застудилась бы лапушка, нельзя ей.

– Ничего, – улыбнулся ей, волосы оглаживая, лентой на лбу перехваченные. – Отобьюсь, лапушка. Оно ясно чего хотят – тебя свет мой, себе забрать. А не дам. Жена ты мне, велиокая, люба моя. Обломятся охотники, уберегу тебя.

А и совет кнежий устроить, показнить мирян. Но то рано, а был бы прок – не сунулись. Только на совет кнежи Халену призовут, чтобы она молвила так ли все как муж ее, кнеж Богутар баит, и поймут, что дурманом пояна – конец тогда, все аймаки ополчатся.

– Лето переждать надобно, лапушка, – прижал к себе, вслушиваясь, как сердечко ее ровно бьется. – К дрязге по-любому затяжелеешь и смиришься, пройдут тучи-то над нашими головами. А покаместь у батюшки поживем. Полеш не взять, не умыкнуть тебя из него, и рать у батюшки великая, и Рольхаальд споможет. Он мне, я ему. Сладим гордецов, согнем.

Плащ подали – укутал жену и на руки поднял, вынес с крыльца, на коня по спинам слуг взобрался, Халены не выпуская. Никому не доверял, а уж помыслить и миг ей в руках чужих побыть, не мог.

Усадил перед собой, устроил удобно и кивнул воинам и Наймару:

– Выходим!

Кирилл смотрел на суету во дворе – ноги, ноги – сапоги и копыта. Видно засобирались куда-то и большим количеством воинов, конными.

"Давай, двигай", – посоветовал Богутару: "чтоб тебе в дороге хребет сломали, сволочь!"

И развернулся, опять ковырять крюк начал.

Миролюб делал вид, что семечки пробует у торговки, а сам искоса на конников посматривал. И чуть язык от ярости не проглатил – впереди гордо вышагивал рысак, неся не менее гордого Богутара, не шел – плыл. И обнимал кнеж прижавшуюся к его груди Халену! А на лбу у нее женская повязка, как у мужней! И край подола шитого видно, носки сапожков узорчатых, вышитых, в соболя кутана.

Миролюб проводил взглядом конников, подивившись их количеству и, осел у стены, глаза закрыл, кумекая. А как не крути, выходило прав кнеж полешанский, по чести вышло. Полешане за эти два дня, что он в городище крутился, во всех красках свадьбу их кнежа с хранительнице мирян, девой – воительницей расписали. И все как один баили – не силком взял, сама далась. И гордились – еще бы – их кнежа Богиня мужем взяла!

– А скажи мне, куда это кнеж ваш направился? И не с молодой ли женой? – у торговки спросил.

– Кто ж знает – куда? Дело кнежеское, не нашенское. А и с молодой женой, – расцвела. – Верно ты приметил, муж воинский. Уж такая голубка – краше на свете нет. И пригожа и ладна и нраву смирного! А уж как ходит, как стоит, как глянет – Богиня едино! Слюбились они с кнежем-то крепко. Он у нас тоже пригож, девки-то обвздыхались об нем, да уж куда им неумытым супротив красы такой, кнеженки нашей! Вторую такую не сыскать!

– Это точно, – зубами скрипнул. Отлип от стены и побрел.

– А вот побратим ее все бают, серчает, – донеслось уже в спину от словоохотливой женщины. Миролюба развернуло:

– Кто?

– Да тож, грят, Бог. Не стерпел, что посестра смертного выбрала и все гневается, – наклонилась к нему, в ухо зашептала. – Баят кнеж его на цепь посадил в подземелье, чтобы охолонулся. А чего? Наш Богутар– Младой теперь Богам равен! Как никак Богини муж!

– Каков из себя не ведаешь? – глаз пытливый прищурил на балаболку.

– Так кто ж знает? Я не видала, но баят, одет чудно. А и кнеженка, когда ее Богутар – то привез, чудно одета была – черна вся, в мужеском – не подступись, страх берет. А в спаленке ровно голубка тиха, ручки-то – веточки, белехонька да точена! Красы писанной! Без ума от ее кнеж-то!

Миролюб отпрянул – как пощечину дали:

– Откуда прознала?

– Так обычай таков – в спаленке молодых поутру проведать, убедиться, что сладились и по миру все, что познали друг друга.

– И что? По миру? – сверкнул глазами от гнева.

– Ой, как еще! – заулыбалась. – Ровно голубочки! И дева – по чести – апосля простынь вывесили, все зрили! Свезло нам – а и кнеж голова попался, сметливый да Богами обласканный. А через него и мы!….

Миролюб развернулся: зубы от ярости свело, и пошел к терему кнежа.

Чего лучше в наем напроситься и все не через вторые руки прознать и в темницу наведаться – кто таков есть побратим с Халеной заявленный.

На диво без хлопот в стражники взяли. Позже он узнал, что многие до сечь охочие к лютичам идут в наем. А это тоже приметно было. Но вот про кнежа и кнеженку то же что и в городище баили – что по чести все, полюбовно, что Богутар души в жене не чает, а она в нем. И мало красна да статью велика, тиха и послушна – Богиня едино, Богиня.

Не нравились мужчине эти речи, ведь выходило, что Халена к ворогам перекинулась, отвергла своих, хранительница, мало осиротила, кинула, еще и в душу плюнула открыто с недругом слюбившись. Невыносимо о том думать было, и не верилось вопреки всем словам, даже тому, что сам видел.

Он помнил Халену – женщину, простую, неспесивую, скаженную и безрассудную, но чистую, как вода в ключе, верную и смелую. Не способна была та Халена на такое воровство, что сотворилось. И кумекал Миролюб – а она ли явилась или кто под личиной ее сквернить деву – воительницу вздумал, черное дело замыслил? Если б не это, кинул в сердцах сторону немилую и домой возвернулся.

Ночью молодым шатер раскинули, соболиные плащи постелили.

Богутар в шатер с зельем вошел и понял – вовремя: смотрела на него суженная пристально, изучающе.

– Что это? – выставила подол парчового платья. Мужчина, молча ей кубок подал – чуть не разлила, отмахнувшись.

– От лихорадки отвар, – молвил, понимая, что придется видно силой влить, иначе устроит воительница побоище. Немного и вовсе в себя придет – потеряет он ее. Зажал, и как не трепыхалась, выпить заставил, и держал, руками своими спеленав. Зашипела вскинувшись:

– Убью скота! Вспомнила я тебя! Убери руки!

– Т-сс, люба моя.

Халена притихла для виду и, как только он хватку ослабил – в челюсть снизу въехала кулаком – зубы клацнули. Мужчина волосами тряхнул, искры из глаз вспыхнувшие от удара гоня и, оказался на плаще, лицом вниз – руку ему Халена так завернула, что снова искры из глаз посыпались, но смолчал, только зубы до боли стиснул. Негоже мужу под бабой выть.

– Дальше что? – прохрипел.

– Кирилл где?! – процедила ему в ухо. А в голове звон уже пошел, туман плыть начал, слабостью одолевая. Противилась как могла, гнала его, но хватка ослабевала. Богутар вывернулся, перехватил ринувшуюся из шатра женщину. Зашипела, ногами забила и стихать начала.

– Тише, лапушка, тише, – зашептал на ухо. Дернулась и притихла. Мужчины волосы ей огладил, в лицо заглянул: опять в глазах пусто. – Вот и славно, лапушка, вот и ладно. Горда ты, голубка моя, все смириться не можешь, что муж тебя смертный взял? Что ж тут поделать, любушка? Прости уж меня. А в остальном, разве ж плох?

Платье ей расстегнул, снял и свои одежу прочь, прижал к себе Халену, грудью к груди, на себя усадил, в лицо заглянул, ладонями его оглаживая:

– Чем плох-то лапушка? Али обидел? Аль не люблю, не милую, не бережу? Сколь уж оженены, а ты все как из дурмана выходишь и зришь как на не родного. Неладно то, любушка, обида меня берет – ведь все для тебя, лапушка, все, слово молви!

Губ ее коснулся, впился жарким поцелуем и застонал – сколь не милует, а все мало. Али дурман, что ей спаивает и ему передается? Но как же любить-то ее сладко! Оглаживал и целовал, себя потеряв. Дурман, едино дурман, но сил нет его отринуть, лучше кануть в нем, в ней, но с ней!

Уложил на себя, ласкал, в волосы зарывшись:

– Привязался я к тебе, как собака, – шептал, дурея от запаха ее волос, от тела нежного, податливого. – И ночь, и день ты для меня, любушка, сердце мое…

По утру только зорька занялась, на коней сели. Ближе к Полешу опять Халене зелья споил, а там уж и град показался. В батюшкиных хоромах проще будет. До осени здесь она останется, Хольгу ей привезут.

С коня у крыльца слез, на ноги Халену поставил, обнял крепко и уставился на отца, что наверху стоял, свысока невестку оглядывал. И усмехнулся в усы, на сына глянув:

– Знамо такое масло коту приглянется.

Богутар улыбнулся – отлегло – принял батюшка невестку. И повел любу к нему, встал, ближе выказывая.

– Хороша, что уж. Только квелая.

Богутар шире улыбнулся, взгляд хитрым стал. Поцеловал жену в висок:

– Надобно так. Горяча попалась.

– Нуу, птицы полета высокого завсегда горделивы. Пока крылья не пообламаешь, землю не познают, – хмыкнул. – Надолго? – на сына уставился.

– Миряне гневаются.

– А ты как думал? Ха! А и пусть их. Рот-то разевали, а в рот не положили, кто ж виновен? Ты по уму все сотворил, слышал, так куда собачиться? Жена она тебе – слажено.

– Не верят. Дары им богатые за нее послал – вернули порубленными, людей моих изувечили и осрамили.

– Мирослав лютует. Ясно, что ж, и ты б взлютовал таку красу у тебя уведи, – хлопнул сына по плечу. – А ты горазд умом, выше меня встал. Брюхата уже али нет?

– Не ведаю еще.

– Ты торопись с этим. Дитя-то любую бабу по рукам ногам совьет и крепче-крепкого повяжет. Ну, идем, с дороги-то отдохнешь, вина выпьешь. А и с Рольхаальдом поговоришь.

– Здесь он?

– Здесь. К вечеру явился – к тебе шел, а ты и вот он. Ну, и добре.

В дом пошли, в зале за столом усатый, бритый на лысо мужчина сидел. Баранью ногу глодал. Увидел племянника, бросил ее в подливу, руки о юбку прибежавшей с вином служанки вытер и, полный кубок вина себе налил:

– Ну, здрав будь, племяш.

– И тебе здравия, – улыбнулся. Халену за стол усадил, рядом сел обняв ее, и на дядьку пытливо смотрит. Тот губы пожевал, вино прихлебывая, пытливый и неприятный взгляд с женщины не спуская.

Хлопнул кубок.

– Как это ты ее охомутал?

Богутар улыбнулся, расслабился и вина себе и Халене налил.

– Мешкать не стал. Сама в руки приплыла, я не отказался.

– Ну, да, – усмехнулся, недобрым взглядом женщину охаживая. – Я б встретил – походной девкой у меня стала, под телегами с моими воинами валялась.

"А ты что сделал?" – уставился зло на Богутара, но тот в ответ взгляда не отвел:

– Бесчестить Богиню много ума не надо, а я сам поднялся и род мирян ослабил, защиты их лишил. И веры у них теперь никому не будет. А и против меня не пойдут. Как затяжелеет – наши сыны и нашей и их землей владеть станут, выше них только Ярило будет.

– Далеко зришь, – оценил Рольхаальд подумав. Взгляд чуть изменился, не колол и не давил уже. Покрутил опустевший кубок, еще вина налил и кивнул. – Горазд, хитро.

Богутар дальше пошел, поразив родню и себя высоко пред ними умом поставив – сыпнул щепотку порошка в вино и Халене к губам поднес:

– Испей лапушка.

Выпила послушно.

Ярл головой качнул, хмыкнув, на брата покосился – тот ус покручивал, из-под полуопущенных ресниц сына и невестку рассматривая с еле заметной улыбкой:

– Далеко пошел сын твой.

– Не дурак, – согласился – горд был.

– Присмирил, значит, кобылицу, чтоб охаживать сподручнее было, – хохотнул Рольхальд, подмигнув Богутару. – Ай, горазд, племяш. И долго ее зелье хомутать собрался.

– Пока не затяжелеет.

Мужчина кусок хлеба в рот сунул, оглядывая женщину и, улыбнулся:

– А что? Усмирил змею, ладно. Первенца родит – Эльфаром назовешь, второго Малифом. Вот как народит сынов, так считай, поквитались.

– Руду за руду пускать одно, а возродить канувшее – другое.

Рольхаальд усы огладил: не откажешь щенку в уме. Он бы на потеху воинам кинул, ославил и раздавил, а этот гляди ты, наперед просчитал, другой дорогой пошел.

И не мог отказать – нравилось ему на Халену смотреть – та кукла – куклой сидела. Ее Богутар обнимал, прижимал к себе – хоть бы воспротивилась.

А оно-то и, правда лучше – не за раз воинам кинуть, а забрюхатить и на весь свет выставить, как девку простую. От плюха мирянам! Знатно!

Головой качнул, принимая. И Богутар улыбнулся в ответ, поцеловал Халену в висок: вот и убережина ты, лапушка. Не тронут тебя, а еще и вступятся.

– Одно, Богутар – ход теперь тебе на мирян. Не снесут они молча, вступятся.

– На руку – не так разве?

– Эк, ты! – и тут просчитал! – Ладно, обскакал ты меня, признаю, – протянул кубок, чокнулись по традиции, так чтобы вино из одного в другой перелилось, смешалось, и в том дань была – открыто мы, вместе, и заодно.

Глава 26

Мириолюбу приказали пленнику мису с кулешом отнести, а он радости не показал, закивал и бегом исполнять. Вошел, а там действительно знакомец – Ливень в кандалах на полу сидит, сердит – ликом хмар. Кого видеть не бажил гридень, так это его.

Кирилл с удивлением посмотрел на знакомую физиономию и уже рот открыл сказать пару ласковых, подумав, что и миряне Халену предали, но парень предостерегающе глянул на него и Шерби смекнул – лазутчик. Прошептал, как только тот спиной входную дверь загородил:

– Сумку подвинь.

Миролюб глянул на суму немалую слева от дверей, покосился – не смотрят, и быстро сумку под лежак перетащил, а она звякнула.

– Чего ты там? – услышал подозрительный звук стражник, высунулся – гридень мисы выставил:

– Так собираю. Эва накидано.

– Не воловодься!

– Иду ужо!

Из камеры вышел, стражник в камеру заглянул, проверил, все ли так: пленник как сидел туча – тучей, в щелочки оконцев под потолком поглядывая, так и сидит, кандалы на месте, все как положено. Захлопнул дверь, успокоившись, на засов закрыл.

Миролюб быстро мисы оттащил, вернулся. Понимал, что Ливень сейчас утворит что, а тут он, ему подмога. Меч завсегда за плечом и уж за подруга полечь, жаль не возьмет. Уйдут они с Ливнем, а там и с Халеной решат – чего да куда и кого. Можа ему поболе Миролюба ведомо?

Кирилл до сумки дотянулся, ругаясь про себя – кой черт этому «Миру и Дружбе» только сейчас заявиться вздумалось. Нет, чтобы раньше!

И раскрыл свой арсенал, лазерник достал. На скрепу руки ствол направил, выстрелил. Отдалось глухо по железу, скидывая его, сплавив – руку ожгло, неслабо ударив. Пара секунд – ничего, тряхнул свободной уже конечностью, ствол на другой штырь в браслете кандалов приставил, положив руку на пол. Выстрел и вторая рука свободна.

Поморщился от боли, потер запястья и к ногам, с браслетами на них разбираться. Два выстрела – свободен. Пара секунд, чтобы боль спала и встал, размял немного затекшие конечности. Быстро в сумку – бластер за пояс брюк за спину, лазерник во внутренний карман слева, второй справа, два на лежанку, чтобы сумку на спину закинуть, лямки через плечи передернув, чтобы не мешалась.

Размял мышцы, на железную дверь поглядывая, и широко улыбнулся: ну, держитесь скоты, сейчас я вам устрою гнев Богов!

Миролюб недалеко от камеры устроился, делая вид, что увлечен игрой в кости вместе с двумя другими стражниками. Еще двое у стены стояли, разговаривали. Четверо на карауле – одолеют легко, – решил Миролюб, но вот дальше как выбираться, пока не знал. Тихо-то всех четверых уложить не удастся, шум пойдет, его услышат, набегут…

И вдруг жахнуло – Миролюб как не ждал, а плечи согнул и голову в плечи вжал от неожиданности. Двери подскочили, заскрипели, пали – на месте затвора пробоина оплавленная.

Кирилл шагнул в коридор – четыре выстрела и четверо без шума упали на пол, не успев сообразить, а что собственно было. Мужчина на мирянина уставился, тот на него:

– Здрав будь Ливень, – выдохнул, сумятясь от жуткого оружия в руках Бога. Мало да заковыристо, а ишь ты, четыре огненных плевка и четыре стражника с дырами в голове лежат, кровью пол заливают.

– Халена где? – спросил Шерби – потом поздороваются, а надо и побратаются. Сейчас Анжину вытащить надо, это главное. И потемнел лицом, увидев, как закаменел гридень:

– С Богутаром любится, – ответил резко, даже зло.

– Сам видел? – разозлился Шерби – и этот туда же!

– Сам! – и глаз не сводит, а в них все эмоции сцепились, хороводят.

Кирилл зажмурился, затылок огладил. Холод грудь обуял:

– Правду, выходит мне этот козел с косичкой говорил?…

И головой покачал – не верю! Да и не мог он поверить, хоть и сам бы увидел! Но даже если… Понять можно – Ричард вон что ей устроил – кого не свернет? Увлеклась аборигеном или мужу отомстить решила… Что за чушь!!

– Где она?! – уставился на Миролюба.

– В Полеше. Вчера с Богутаром ускакали.

– Вместе?

– Вместе.

– Силой?

– Какой? Она у него на плечике лежала. Он обнимал, в плащ соболий закутал, хотя и лето.

– Спала!

– Глаза открыты были, зрила.

Оба помолчали – что тут скажешь.

– Ладно. Сначала выбраться, а там решим.

Протянул Мироолюбу лазерник и показал, как стрелять.

– Отдача небольшая, так что не унесет, заряд под завязку – на пару полков хватит.

– Спиной к спине идем к вратам, – кивнул. – Абы не закрыли их.

– Открою, – глянул на него мужчина так, что Миролюб понял – мало откроет – никто после не закроет.

– Ну, – сплюнул в сторону Шерби. – Готов к шоу?

Миролюб не понял о чем баит Ливень, но по виду его сообразил – достанется собачьим детям всем без разбору. Кивнул с готовностью: я с тобой!

– Пошли!

А дальше – кому обскажи, не поверят.

Из подвала вышли – никто не остановил, не было стражей, а в тереме, только покажутся Ливень их снимал. Ладно да без шума выходило. И страх брал – эка заковыра-то, оружие Бога.

Миролюб узрев на лестнице воина, вскинул Ливнем даденное и нажал, куда он показывал. И чуть не засмеялся – надо ж! Легко огнь выпускать, сметает воина, бронь и та не спасает!

На крыльцо вышли, сумятица началась – со всех сторон к ним побежали, но они не останавливались. Двигались, отстреливая кого видели из воинов, кто на пути вставал. Крики, суматоха, визг чей-то понесся по городищу.

Миролюб мешкал, не привычный к лазарнику, а Шерби как на стрельбах укладывал не разбирался. Проявился – получи! Об одном жалел – Богутара нет и дружков его гребанных. Знал, куда бы им для начала заряд послал.

К воротам бегом двинулись, отстреливая лучников, что на терема забрались.

– Пригнись! – рявкнул гридню, голову ему наклоняя – стрела мимо прошла, воткнулась в столбец. – Не подставляйся! – рявкнул на парня.

Тот усмехнулся: абы и Морана приветит, али не честь полечь в бою за правое дело, сотоварищу подмогая? Да не абы кому – честному Богу!

Ворота наглухо закрыты были, да еще замками завешаны.

"Чего делать?" – глянул на Шерби гридень и прикинул можно ли через стену перелезть. Но Кириллу обезьяну изображать недосуг – из кармана сумки упаковку пластида достал, одну пластину, тонкую как жвачка вытащил, на замок налепил. Остальное в карман куртки вернул – может пригодиться еще.

Толкнул парня к стене с другой стороны ворот:

– Прижмись!

Тот воина снял, и кивнул, прижался к стене – Кирилл с другой стороны. Выпустил заряд прямо в замок и, грохнуло. Ворота в щепы – полетело в разные стороны, жаром обдавая, пламенем.

Миролюб обалдел, волосами тряхнул, пыль и щепки скидывая: ядрена кочерыжка! Это ж что было-то?!

Народ в панике бегал, кричал, кто во что горазд.

Шерби парня от стены отодрал и за свободный уже проем толкнул. Дальше бегом в лес через холм. Немного и погоня за ними – конные ринулись, лучники. Засвистели стрелы.