Текст книги "До каких пор буду звать?"

Автор книги: Рангея Рагхав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

15

Сукхрам шел встревоженный, с тяжестью на душе; ему хотелось вернуться. Мысль о том, что он поступил так жестоко с Пьяри, не давала ему покоя. Почему он не объяснил ей все как следует? Что бы они ни наговорили друг другу в запальчивости, он чувствовал себя виноватым. Он никогда не разговаривал с ней так грубо. Чувство вины не давало ему покоя. Его потянуло назад, к Пьяри. Она больна. Надо посидеть возле, подбодрить ее.

А он даже не сказал, что заберет ее к себе. Неужели он сознательно промолчал об этом? Неужели Пьяри больше не нужна ему? Страшная мысль! Сукхрам вздрогнул. Решится ли он нанести ей теперь этот жестокий удар: сказать, что Каджри заняла ее место? А что, если Пьяри останется у Рустамхана? Он, Сукхрам, вылечит их от болезни. Тогда не придется ломать голову, как жить дальше, все образуется, не будет лишних хлопот и тревог. Но тут же образ Пьяри с новой силой завладел его сознанием.

Было время, когда он исполнял любую прихоть Пьяри. Почему? В памяти Сукхрама воскрес тот страшный день, когда он потерял сразу и отца и мать. Ведь никто, кроме Пьяри, не протянул ему тогда руку помощи. С тех пор она, наверное, все продолжает считать себя его покровительницей.

Сукхрам стал сравнивать Каджри и Пьяри.

Да, Каджри он господин и муж.

Пьяри же лишь иногда видит в нем мужа, но никогда – господина, она убеждена, что он нуждается в ее защите. Как будто он все еще тот мальчик, которого они приняли в свой шатер.

«Обе они хорошие, – решил Сукхрам, – но только очень разные».

Сукхрам закурил. Он сделал несколько глубоких затяжек, но это его не успокоило. Чем больше он думал, тем больше запутывался в сложном клубке собственных чувств.

Перед ним то возникал тревожный, умоляющий взгляд Пьяри, то сияли восторженные и счастливые глаза Каджри, полные любви и преданности.

Беспокойные сомнения закрались Сукхраму в душу. Любит ли он на самом деле? Не обманывает ли он их обеих?

Он вспомнил о Рустамхане. Лежит жалкий, испуганный, стонет, молится… Давно ли он стал таким? Нет! Он просто почувствовал себя зависимым. Это трусливая ничтожная душонка!

Сукхраму пришла мысль: почему полиция защищает только богатых и знатных? От кого? От воров и бродяг? Но почему человек становится вором или бродягой? Только потому, что он беден. А что его делает таким? Каста, сказал он себе.

«Я тоже принадлежу к низкорожденным, – подумал Сукхрам. – Неужели, если в мире не будет полиции и солдат, низкорожденные захватят власть? Разве это нам нужно? Неужели мы так хотим власти?» Сукхрам сравнил всех натов, каких знал, с деревенскими ростовщиками и брахманами и решил, что только тхакуры могут сравниться с натами. Но и у людей из высших каст могут быть благородные сердца. У них есть ум. А наты дикие, неграмотные люди, пьяницы, распутники и головорезы.

Значит, все-таки нужна полиция, нужно оружие, чтобы держать нас в повиновении? Но разве мы так опасны, что для этого требуется целая армия?

Сукхрам был простым неграмотным человеком, он не мог объяснить, что порождает несправедливость в современном обществе. «Большие люди не дерутся между собой. Почему же мы хватаемся за ножи по любому поводу? А они, видно, трусливы? Но почему же тогда именно они захватили власть? Как? Что по сравнению с ними значит какой-то Сукхрам? Ведь у них власть!»

Сукхрам припомнил все ссоры и драки натов, которые происходили у него на глазах. Дрались из-за краденых вещей, из-за женщин. Почему Сукхрам не такой, как они? Он никогда не сможет перенять их обычаи и привычки, никогда не станет им настоящим товарищем.

Наты? И тут в Сукхраме вновь заговорил тхакур. Почему он так низко пал? Почему до сих пор не смог уйти от низкорожденных? Он же тхакур! Тхакур!

«Но почему же тогда каждый полицейский имеет право меня арестовать?» – спросил Сукхрам.

Никто ему не ответил.

«Нас никто не уважает, – Сукхрам разговаривал сам с собой. – У нас нет опоры в жизни, никто нам не помогает, никому нет дела до нас. Разве только богу? Но он почему-то не хочет вмешиваться в нашу судьбу. Даже если предположить, что болезнь Рустамхана – это божья воля, разве на этом кончилось насилие? Нет! А за что господь так жестоко покарал Пьяри?..

У нас нет земли, ничего нет. Мы спим под открытым небом, земля нам дом родной.

Мы появляемся на свет, как сорная трава, и так же безжалостно нас вытаптывают.

Полицейские считают, что имеют права на наших женщин, и бессовестно пользуются своей властью. Что же остается нам? Ничего!»

Ход мыслей Сукхрама замкнулся, он вернулся к тому, с чего начал. Он познал горькую истину жизни, но он не знал пути к освобождению. Да и как мог он знать? Мысли метались в его смятенном мозгу, непрестанно будоражили сознание, но он был не в состоянии разобраться в них. Он просто думал и думал.

«Какой подлец этот Банке!» – мелькнуло у него в голове.

При воспоминании о нем Сукхрам вспыхнул. У этого подлого труса не хватило духу хоть как-нибудь ответить Сукхраму. «Он еще не почувствовал, какая у меня рука, – подумал Сукхрам. – Мерзкая тварь! – От отвращения у Сукхрама скривилось лицо, и он презрительно плюнул. – Считает себя большим человеком! – Но Сукхрам не только не склонит перед ним головы, но еще и проучит его. – Как могла Пьяри позвать этого подлеца на помощь? Почему я не отделал его прямо там же, у нее на глазах? – Сукхрам сокрушенно вздохнул. – Негодяй стал бы шелковым!»

Но ведь Банке не одинок. Он ведет себя так потому, что чувствует поддержку Рустамхана, стал сообщником в грязных карточных аферах полицейского. А за спиной Рустамхана стоит правительство – при этой мысли Сукхраму стало не по себе.

Погруженный в свои раздумья, он дошел до поселка чамаров.

Поселок стоял за деревней. Неподалеку паслись свиньи, принадлежащие бханги[64]64
  Бханги – представитель одной из самых низших каст – мусорщиков и метельщиков.


[Закрыть], ютившимся по соседству. И хотя все считали чамаров низкой кастой, сами они относились к бханги с таким же презрением, как люди благородные относились к ним, к чамарам.

Большую часть времени они проводили на случайных работах, некоторые уходили батрачить на соседние поля.

У чамаров были маленькие домики, обнесенные глиняными заборами. По почерневшим от времени крышам было видно, как бедны их обитатели. Голые детишки с вздувшимися животами играли в дорожной пыли. Чамарки носили юбки из грубой линялой ткани, а голову покрывали плотными тяжелыми накидками.

Сукхрам вошел в поселок, пустой и безлюдный в это время дня. Вдоль дороги лежали изнывающие от жары собаки. После ночного бдения они теперь отсыпались. Подобно людям они соблюдали кастовое различие и не пускали в свои владения чужих собак.

У подножия маленького храма на полусгнившей кровати лежал старый слепой чамар. Кожа на его теле сморщилась и обвисла, на худой шее болтались тяжелые бусы. Старое рваное дхоти едва прикрывало ему бедра. Рядом с кроватью лежал кокосовый орех. Кружевная тень нима спасала старика от палящих солнечных лучей, и он мерно посапывал во сне.

Полуденный зной сковал природу. Умолк шелест листьев огромного дерева, и безмолвие, как бы сойдя с его кроны, проникло в глубь хижин, на стенах которых вперемежку с золотисто-желтыми фигурками отважных героев красовались выписанные охрой слоны рядом со священным фиговым деревом.

Кое-где возвышались пирамиды кизяка, расписанные узорами, чтобы кизяки не разворовали. Отгороженные колючим кустарником мусорные ямы никогда не выгребались. Сквозь оконца хижин можно было разглядеть все их внутреннее убранство, обмазанные глиной полы и черные стены. Никакой утвари. В таких хижинах проходит вся жизнь чамаров, они даже не мечтают когда-нибудь выбраться отсюда. Для них все это в порядке вещей. Поэтому люди из высших каст стали именовать любую грязную заброшенную местность «чамарварой».

В центре поселка стоял дом побольше и почище. Он предназначался для собрания панчаята[65]65
  Панчаят – общинный совет старейшин.


[Закрыть], который часто созывается в деревнях: пришедшие на совет чамары выносят из дома широкую тахту и усаживают на нее членов панчаята, а сами располагаются напротив и принимаются попыхивать трубками; за ними, сидя или стоя, устраиваются их жены, закрывая краем покрывала лица от посторонних взглядов. Женщины вроде и не слушают, что говорится на совете, они тихо переговариваются между собой, и стоит панчаяту закончиться, как они затевают крикливую перебранку; иногда дело доходит до потасовки, в ход идут крепкие мужские словечки; Дети пользуются моментом и поднимают невообразимый шум. Тут уж приходится вмешиваться старикам, которые до этого мирно дремали, забившись в какой-нибудь угол. Они начинают стыдить и увещевать спорящих и дерущихся, и тогда весь поселок превращается в кромешный ад. Днем же здесь тихо. Оживление вносят лишь возвращающиеся с полей мужчины. В отсутствие мужчин женщины мирно беседуют друг с другом.

…Заметив Сукхрама, женщины стали перешептываться, показывая на него пальцами. Молодые натянули на голову углы покрывал, а девочки-подростки остались с открытыми лицами.

– Послушай, братец, – окликнули его наконец. – Поди-ка сюда.

Сукхрам не тронулся с места.

– Да ты не бойся!

– Это он ее спас! – громко сказала одна женщина.

Тогда все уставились на Сукхрама. Обычно в присутствии постороннего мужчины чамарки разыгрывают смущение, даже если никто не обращает на них внимания.

– Что нужно? – спросил Сукхрам.

Но ему никто не ответил. Женщины переговаривались между собой:

– Наверно, над ней измывался полицейский?

– Банке ее бил.

– А этому-то что, кем он ей приходится? – Это о Сукхраме.

– Бедняк должен помогать бедняку.

– Как бы не так! Станет тебе всякий задарма помогать!

Сукхраму надоело их слушать.

– Эй! – крикнул он. – Хватит болтать! Зачем звали?

Он обернулся и увидел Дхупо, стоявшую в нескольких шагах от него.

– Ты?!

– Я. А ты никак испугался?

– Чего мне пугаться?

Женщины с любопытством уставились на него. Как-никак, а Дхупо вдова. Кто знает, чем все это кончится?

– Сестрицы! – обратилась к женщинам Дхупо. – Карнат сегодня вступился за меня.

– Так он карнат! – презрительно бросила одна из женщин.

– Да, – отрезала Дхупо. Она с благодарностью глядела на Сукхрама и, помедлив какой-то миг, решительно подошла к нему.

– У тебя стыда, что ли, нет? – смущенно проговорил Сукхрам.

– А чего мне стесняться? – в ее голосе звучал вызов.

Сукхрам не нашелся, что ответить.

– Я хочу тебя кое о чем спросить, – заявила Дхупо.

– Ну? – неуверенно сказал Сукхрам.

– Она – твоя жена?

– Кто? – поинтересовалась одна из женщин.

– Да эта Пьяри.

– Ах, Пьяри? А чья она пьяри[66]66
  …а чья она пьяри?.. – Игра слов. «Пьяри» на языке хинди, кроме имени собственного, значит «возлюбленная, любимая».


[Закрыть]? – ядовито протянула другая женщина, и все рассмеялись. – Раньше была его, а теперь – полицейского.

– И как только мир терпит такую распутницу?

– Неужели тебе не стыдно за жену? – спросила Дхупо, пристально глядя на Сукхрама.

Он снова промолчал. Да и что было сказать: согласно традициям и обычаям женщина – собственность мужчины.

– Плевать она на него хотела! – заключила одна из женщин. И все они залились веселым смехом.

– Когда мужчина проявляет слабость, немудрено, что его жена путается с кем попало. Чем ей еще заниматься?

– Чего же он молчит?

– А что скажешь? Для них это дело привычное!

– Неужели у натов нет чести?

– О какой чести разговор, когда речь идет об их женах? Была у них, продажных, честь?

– Наты – самые низкие люди.

– Никто не знает, кто из нас низок, кто высок, – гордо произнес Сукхрам. – Человек не может быть низким от рождения, низким его делают подлые поступки. В мире все равны. Все когда-нибудь появляются на свет, и все когда-нибудь его покидают.

– Эй, люди, вы только послушайте, – всплеснула руками Дхупо. – Он стал настоящим пандитом! Уложил жену спать с другим, а сам пошел к нам сказки рассказывать.

Все покатились со смеху.

– Я сказал так потому, – смутился Сукхрам, – что мир считает и вас низкими людьми.

– Мы не низкие люди, карнат, – перебила его старая женщина, на плечах у которой сидела внучка. Девочка была сильно простужена, у нее текло из носа, лицо со следами недавних слез казалось грязным и некрасивым. – Мы – люди низкой касты. Такими нас создал господь. Все зависит от наших дел в прошлой жизни. Чем меньше грешит человек, тем выше его каста в следующем рождении, так до тех пор, пока он не родится в высшей касте…

Сукхрам задумчиво слушал.

– Хватит болтать! – набросилась на женщин Дхупо. – Человек вам дело говорит.

– Так веди его к себе в дом и нажарь лепешек! – бросила Дхупо одна из женщин.

– Не забудь взять у меня соус позабористей! – добавила другая.

– Я вот из тебя сейчас соус сделаю, – шутливо пригрозила ей Дхупо. – Попридержите языки, он – хороший человек.

– Это точно. Что поделаешь, если жена не повинуется?

– А если ты с кем-нибудь спутаешься, твой-то что с тобой сделает? – ехидно спросила Дхупо.

– Ничего не сделает, – ответила женщина. – Да ведь ты теперь вдова, тебе уж нечего опасаться.

Дхупо приумолкла. Затем, помолчав, сказала:

– Что говорить обо мне? Мое время прошло.

– А ты спроси у Банке, прошло оно или нет, – подлила масла в огонь еще одна женщина.

– Братец, – обратилась к Сукхраму другая, – а ты-то чего вступился за Дхупо?

– Дхупо – моя сестра, – серьезно ответил Сукхрам. – Все мы живем в одном мире, по религии она мне и сестра, и подруга. А кто скажет, что я вступился за нее ради своих интересов, из того я душу вытрясу! Мы, наты, люди низкой касты, нам часто приходится грешить, но на мне сейчас нет греха.

– Святой, да и только! – воскликнула одна из женщин. – Бог требует жертв, так он и уступил жену другому.

И все смеялись.

Сукхрам вспыхнул, но промолчал. Не объяснять же всем, что у натов другие законы и обычаи. Да и не в этом сейчас дело.

– Не было у Дхупо дружка, вот и нашла карната!

– Кому как повезет!

– Теперь-то ты, Дхупо, довольна?

– Ну погодите, я с вами еще разделаюсь! – рассердилась Дхупо. – Что бы вы ни болтали, он – мой друг! Это он защитил меня! Какое мне дело до его касты?

– Так чего же ты не ведешь его в дом? Накорми и напои своего заступника!

– А ну, поговори мне еще! – всерьез разозлилась Дхупо. – Думай, что мелешь! И на тебя, и на эту Пьяри найдется нож острый.

– Ты не умеешь прощать? – спросил Сукхрам.

– О, великий боже! Она же приказала меня избить!

– Я научу ее уму-разуму.

Женщины так и прыснули.

– Эй, джиджа[67]67
  Джиджа – зять, муж старшей сестры; здесь обращение к женатому мужчине.


[Закрыть]! Нужны ей твои уговоры! Только их она и ждет, – крикнула одна из женщин.

– Прости ее, Дхупо, – печально произнес Сукхрам. – Прости Пьяри.

– Почему это?

– Она неразумна, как ребенок.

– Это она-то ребенок?

– Вот так ребенок, заставляет плясать под свою дудку сразу двух обезьян! – смеялись женщины, но одна, пожилая, сказала:

– Много ли у бабы ума! – Ты это верно рассудил.

Сукхрам с благодарностью посмотрел на нее. И никто не посмел больше смеяться.

– Нрав женщины зависит от постели, на которой она спит, – продолжала она. – Чего ж Пьяри винить? Все не могут быть хорошими. И всяк расплачивается за свои поступки.

И снова никто не возразил ей. Все притихли и присмирели.

– Скажи правду, сестра, – обратился Сукхрам к Дхупо. – Ты ведь простила Пьяри. На кого еще ты гневаешься?

– На Банке!

– Но…

– Что? Испугался?

– Нет, но ведь за ним – полицейский.

– Несчастный! – вспыхнула Дхупо. – Один господь знает, как я одинока в жизни, у меня нет защитника!

– Ладно, – тряхнул головой Сукхрам. Будь по-твоему. Я спущу с него шкуру.

– А я изрежу ее на мелкие кусочки, – добавила Дхупо и презрительно сплюнула.

Но тут женщины увидели старого Гиллана, возвращавшегося с базара, и те, что помоложе, разбежались по домам.

– Что случилось, ты зачем здесь? – спросил старик Сукхрама.

– Ничего не случилось, – ответила за него Дхупо, закрывая лицо концом покрывала.

– Сегодня Банке поднял руку на Дхупо, – пояснил Сукхрам и рассказал старику всю историю.

– Ты совсем потерял голову, – всплеснул руками Гиллан. – Надо же, с кем схватился! Ты сам-то понимаешь? Ну и ну! Когда я был молодым, мы работали на заминдара с утра до вечера и пикнуть не смели. А теперь вы чуть что – поднимаете голову.

– Что же, значит, мы должны работать, а кто-то будет деньги получать?

– Сынок, господь с самого рождения сделал тебя низким человеком.

– Почему я низкий? Разве я дурные дела делаю?

– А почему бханги – низкие люди?

– Они убирают всю грязь и нечистоты, – заявил подошедший к ним молодой парень по имени Кхачера.

– А ты не сдираешь кожу с умерших животных?

– Если мы не будем этого делать, то в чем брахманы и тхакуры будут хранить воду? Ведь они ее держат в наших кожаных ведрах! А что наденут на ноги все люди? Что, как не наши кожаные туфли?

– А если бханги не будут убирать грязь и нечистоты, то мы все задохнемся от вони, – заметил старик.

Кхачера не нашелся что ответить.

– Ну, это другое дело, – только и сказал он.

– Это почему же? – оживился старый Гиллан. Его полузакрытые черными густыми ресницами, выцветшие от старости глаза на какое-то мгновение оживились. – Сейчас в мире нет того счастья, что прежде, продолжал он. – У людей теперь другие цели в жизни. Теперь в общине поклоняются только деньгам, а раньше все были друг за друга. Теперь вы называете больших людей дураками, а в наше время их чтили.

– Но послушай, дада[68]68
  Дада – отец (хинди).


[Закрыть]! Мы работаем на них дни и ночи, а они пристают к нашим женщинам. Мы не отказываемся работать, но не потерпим, чтобы бесчестили наших жен. Сильные люди всегда избивают тех, кто послабее. Вспомни, почтенный! У господ было право, они и драли с нас семь шкур! Не дашь – бьют. Но времена меняются!

– Да, да, – согласился старик. – Где теперь большие люди? Когда я был маленьким, наш заминдар содержал сотню с четвертью солдат и разных слуг. Все ели и пили за его счет, напивались пьяными да еще получали по восемь ан в месяц. Они отдали бы за него жизнь. А нынешний еле сводит концы с концами, у него трех десятков слуг не наберется. Раньше, бывало, в барабаны били, когда заминдар вставал, опочив, а теперь? Где теперь вся пышность? Раньше у заминдара был трон, а люди из семи окрестностей приходили к нему с подношениями. Куда теперь все это девалось?

Сукхрам не стал слушать и пошел. В его голове вертелась мысль: «Все в жизни меняется? Так было, так будет, но тогда и раджи тоже исчезнут? И тогда он не сможет стать владельцем старой крепости? Говорят, в правительстве уже нет раджей, там заправляют ученые люди».

У поворота с дороги Сукхрам столкнулся с Банке. У стены, где кончалась деревня, стоял его противник. Сукхрам выплюнул сигарету и вопросительно посмотрел на него. Тот ждал, как тигр, готовящийся к прыжку. В руках у Сукхрама была тяжелая палка. Сукхрам посмотрел на Банке и улыбнулся. Тот даже вспыхнул от гнева.

– Ты, я вижу, давно готовился к встрече, дубинку прихватил, – шипя от злости, спросил Банке.

– Трус нападает исподтишка, – насмешливо отвечал Сукхрам. – Палку же берут, чтобы отгонять собак, шакалов и буйволов.

– Ах, значит, я собака! – взвизгнул Банке.

– Это ты сам сказал.

– Сейчас ты у меня по-другому заговоришь!

Банке двинулся на Сукхрама.

– Берегись, Банке! – предостерег Сукхрам, сжимая в руке палку.

Банке нанес удар, тоже палкой, но Сукхрам отразил его. Еще и еще раз они сходились.

– Посмотрим, как ты сейчас побежишь отсюда! – пригрозил Банке.

– Не раньше, чем отправлю тебя на тот свет! – Сукхрам усмехнулся и перешел в наступление.

Банке растерялся и попятился, но в это время из-за стены выпрыгнул здоровенный детина.

– Заходи сзади! – закричал ему Банке.

С громким криком его сообщник бросился на Сукхрама. Сукхрам изменил тактику и быстро отпрянул в сторону.

– Вы деретесь, как подлые трусы. Почему не выходите один на один?

– А почему раджа собирает целое войско?

– О, да ты никак в раджи лезешь, собака!

– Ну, берегись!

Банке опять наступал, размахивая палкой. Сукхрам улучил момент и толкнул под удар сообщника Банке.

Тот упал, Сукхрам засмеялся. В это время из-за забора выглянула женщина.

– На помощь! На помощь! – закричала она, увидев, что происходит. – На одного двое напали! Помогите! Убивают!

На крик сбежались люди.

В воздухе мелькали дубинки, на этот раз Банке не удалось увернуться. Палка Сукхрама настигла его, и он упал. Тогда из-за угла показалось еще четверо вооруженных дубинками. Теперь Сукхрам отбивался от четверых.

Опозоренный Банке злобно следил за разгоравшимся боем. Собравшись с силами, он попробовал подняться.

– Эй, не спеши! – насмешливо бросила садовничиха, та, что первая наткнулась на них. – Сначала подтяни штаны! – Женщины засмеялись. Банке вновь бросился с палкой на Сукхрама, но тот с такой силой ударил по ней, что она сломалась пополам. Банке отпрянул в сторону, но на смену ему перед Сукхрамом возникло семь вооруженных палками парней. В бессильной ярости Банке кусал губы. Семеро окружили Сукхрама. Ему пришлось жарко. Он едва успевал отбиваться, как затравленный тигр метался из стороны в сторону. Двоих он изловчился ударить ногой в живот, и теперь они корчились на земле. Когда же он нанес страшный удар по голове третьему, симпатии женщин целиком перешли на его сторону. Теперь они не отрываясь следили за дракой. Их восхищала гибкость и ловкость в движениях ната, ему желали победы, а Банке, который оказался таким трусом, вызывал у женщин лишь презрительный смех. Оставшиеся четверо норовили ударить Сукхрама ниже пояса. Тогда Сукхрам быстро завертел палкой вокруг себя. Он сломал дубинку одного из противников, наступив на нее ногой, и таким образом вывел его из боя, палку другого он выбил своей; крепко досталось и ее хозяину, который не удержался на ногах и упал. Теперь против Сукхрама оставалось только двое.

– Вот это мужчина! – восхищенно кричала садовничиха. – Такого не грех и полюбить! Я молилась бы на него! – Она прищелкнула языком. – Какой мужчина! Одолел пятерых негодяев, нарубил из них котлет!

– Куда! Стойте, не разбегайтесь! – кричал Банке своим людям. – Окружайте его! – Он поднял с земли палку. – Пусть только посмеет кто-нибудь из вас удрать! – пригрозил он.

– Подлецы! – заголосила садовничиха. – Набросились семеро на одного да еще струсили! Он вам сейчас покажет!

Сукхрам размахнулся и ударил Банке по спине. Тот застонал и сел прямо в дорожную пыль.

– Вот это удар! – воскликнуло сразу несколько женщин.

Между тем сообщники Банке начали понемногу приходить в себя. Кое-кто из них уже встал на ноги. Один побежал за подкреплением. И едва Сукхрам подумал, что можно, пожалуй, спастись, он увидел, как к нему бегут еще пять человек. На какое-то мгновение Сукхрам растерялся.

– Эй, подонки! – закричала одна из женщин. – Стыда на вас нет! Всех предков, наверное, созвали!

– Ишь, привел всех хахалей своей матери! – ругалась садовничиха. – Ни одного не забыл!

– Эй, Банке, ты по всем сразу будешь поминки справлять?

Но в голосах женщин звучала и тревога. Сумеет ли продержаться Сукхрам против всех? Однако поддержка женщин придала Сукхраму силы. Он дрался с таким ожесточением, что даже Банке раскрыл глаза от удивления. Женщины знаками подозвали вертевшегося вокруг дерущихся мальчишку, что-то сказали ему, и тот помчался к поселку чамаров.

Банке тоже подал знак, и трое его людей зашли Сукхраму в тыл.

– Берегись, храбрец! – криком предупредила его одна из женщин. – Три шакала подкрались сзади!

С быстротой молнии Сукхрам повернулся и налетел на них; они сразу пустились наутек. Теперь Банке потерял остатки уважения у женщин.

– Будьте вы прокляты! – обрушился он на своих сообщников. – Не можете справиться с одним парнем! Хоть бы раз его стукнули как следует.

– А, дитятко, ты уже расплакался? – засмеялся Сукхрам.

В это время из-за угла показались чамары. В стане Банке поднялся переполох, сам он не на шутку испугался. Сукхрам рванулся вперед и выбил палку у него из рук. Безоружный Банке взмолился:

– Пощади! Отныне я твой слуга, твой раб!

Чамары подходили все ближе и ближе.

– Пришли! – радостно завопила садовничиха. – Пришли люди Сукхрама! Пришли его друзья!

Вздрогнув, Сукхрам обернулся и выпустил врагов из поля зрения. Банке подал знак своим перепуганным насмерть людям, и они смекнули, что второго такого момента не будет. Все семеро бросились на Сукхрама, семь палок одновременно обрушилось на его голову и плечи.

Сукхрам упал. Банке и его люди бросились было бежать, но тут подоспели чамары. Снова замелькали палки. Сообщники Банке в замешательстве озирались по сторонам, но спасения не было.

– Ага, трусы, бежать хотите! – гремела садовничиха.

С чамарами прибежала и Дхупо.

– Окружайте их, окружайте! – кричала Дхупо. – Они убили моего брата!!! Он меня спас! Моя честь – ваша честь!

– Окружай их, окружай! – подхватили чамары.

С каждой секундой крики нарастали.

Наконец чамары плотной стеной обступили Банке и его сообщников. Зажатые со всех сторон, те не могли пустить в ход свои палки.

– Мой брат убит! Они убили его! На помощь! На помощь! – неистовствовала Дхупо.

Чамары и без того были злы на Банке. Они начали жестоко избивать его. Досталось и его сообщникам, а его самого еще и вываляли в грязи. Каждый считал своим долгом как следует ему всыпать. Банке кричал и плакал. Наконец чамары позволили избитым и окровавленным подручным Банке бежать, но его самого не выпустили. К мужчинам подошла Дхупо.

– Натолкайте ему в рот грязи! – приказала она.

Чамары тут же набили в рот Банке грязи, а Дхупо ударила его ногой в лицо.

– Смотрите-ка, он еще руками шевелит, – удивился один из чамаров.

– Отрубить паршивцу руки, – предложил кто-то.

Кхачера с силой оттянул руки Банке за спину. Тот застонал от боли.

– Припади к ее ногам и проси пощады! – кричали чамары.

Но Банке не пошевелился. Тогда один из чамаров со всего размаху ткнул его ногой прямо в спину. Удар другого пришелся Банке возле самого глаза. Он обмяк и затих. Его бросили к ногам Дхупо.

Чамары немного успокоились и поостыли.

– А о Сукхраме-то мы забыли! – крикнула садовничиха.

Дхупо осмотрела Сукхрама. Из его разбитой головы тонкими струйками стекала кровь.

– О, брат мой! – зарыдала она, разрывая на себе одежды.

– Чего ревешь? – напустился на нее старый Гиллан. – Разве живых оплакивают?

Тем временем приковыляла старая Сугго. Она была известна своей способностью неожиданно появляться там, где происходило что-нибудь необычайное. Распустив волосы, она тут же принялась колдовать и произносить заклинания.

– Он не умер, – сказала она, внимательно посмотрев на Сукхрама.

– А выживет?

– Да.

– Принесите кровать! – закричал кто-то.

Принесли кровать и уложили на нее Сукхрама. Процессия тронулась. Ее возглавляли не менее пятидесяти вооруженных палками чамаров.

Банке пришел в себя и медленно пополз в сторону. Никто не обратил на него внимания. Тогда он встал и, спотыкаясь, побежал.

– Эй, вон гад зашевелился! – крикнула садовничиха. – Еще ужалит!

– Пусть только посмеет! – запальчиво воскликнул Кхачера. Мы его живьем сожжем.

Кхачера не был умен, но был молод, здоров и общителен. Этим пользовались умные и хитрые деревенские старейшины, которые, усадив его рядом с собой на возвышение в храме, впутывали его в бесчисленные деревенские тяжбы. Он вступал в стычки и перебранки как с людьми из своей общины, так и с посторонними, вынуждая их к уплате денежных штрафов. Это было на руку старейшинам, те просто загребали деньги. Но в общем-то Кхачера был неплохим парнем.

По дороге кто-то сказал:

– Сукхрам истечет кровью, пока мы его донесем. Надо бы его перевязать.

– Надо сжечь кусок шелка и присыпать рану.

Одна молодая женщина протянула свое покрывало.

Покрывало было совсем новое.

– Панчаят заплатит тебе за это, – послышались голоса.

– Что вы, зачем? Дхупо такая же женщина, как и я, она мне как старшая сестра. Ее честь – моя честь. А покрывало мне мой кормилец купит.

– Да, да, – пообещал ее муж после минутного колебания.

Покрывало подожгли. От горящего шелка распространялся удушливый дым.

– Э, да шелк-то ненастоящий, – усомнился кто-то.

– Откуда у нас настоящий шелк! – вздохнул муж той, которая дала покрывало.

Полусгоревший материал вместе с пеплом положили на раны.

Кровать подняли и понесли. Пятьдесят человек с палками плотным кольцом окружили неподвижного Сукхрама и шли рядом.

Женщины галдели, как сороки. Садовничиха была в центре внимания. Слушая ее рассказ о несравненной отваге Сукхрама, люди замирали от восторга. В глазах мужчин можно было прочесть даже зависть, но их сердца были на стороне Сукхрама. Они понимали, что не так-то просто отбиваться от целой своры вооруженных палками негодяев.

Садовничиха трещала без умолку.

Новость распространилась с быстротой молнии. Докатилась она и до Мангу, который в это время промышлял на базаре. С ним было еще четверо натов.

– Кто, Сукхрам? – переспросил он.

– Ну да… ранен…

– Кто его ранил? – спросил Мангу, но тут же, не дожидаясь ответа, бросился бежать к поселку чамаров. По дороге он встретил процессию.

– Постойте, братцы. Мы теперь сами донесем его.

– О, да это Мангу! – воскликнул кто-то.

– Слышите, пришли люди из его племени.

– Тихонько опускайте кровать!

– Эй, Мангу, осторожнее, он потерял много крови.

– Ничего, донесем.

Чамары повернули назад.

– Он дрался, как лев! – прощаясь, сказал Кхачера.

– Знаю, – сказал Мангу. – Он – гордость всех натов.

– Он ни разу в жизни не украл, – добавил другой нат.

– Хороший человек, – вставил третий.

Глаза мужчин увлажнились, и они отвернулись, чтобы скрыть слезы. Кхачера пошел догонять чамаров, а Мангу и его друзья подняли кровать.

– Только бы донести живым.

– Теперь все в руках Всевышнего.

– На него надеяться – последнее дело.

Наты несли кровать, переговариваясь. Сукхрам все еще не приходил в себя.

– Как бы на нас опять не напали люди Банке, ведь их было больше десятка, – сказал один из них.

– Тогда он был один, а теперь нас четверо, – ободрял Мангу.

– Будем биться до последнего!

Покрывало, наброшенное на тело Сукхрама, алело пятнами крови.

– Садовничиха говорила, что он зазевался. Обернулся назад и забыл о Банке.

– Настоящий тигр! Один раз я уже склонял перед ним голову, – восторженно произнес Мангу. – У него и сердце большое. Только благодаря ему невестка Рамо стала теперь моей женой, а не то коротать бы мне век одному.

Когда они вошли в табор, Каджри сидела в шатре и шила юбку.

Сегодня она была счастлива. Ее сердце радовалось при виде обновки. Наконец-то она сможет надеть новый наряд, который ей купил ее кормилец.

Женщина счастлива, когда в знак любви муж покупает ей платье. И каждая такая вещь дорога ей не своей ценой, а любовью мужа.

«Что-то скажет Пьяри, – думает Каджри, – когда увидит, что ее возлюбленный одел меня во все новое! Но она – хитрая ведьма! Расплачется, чтоб разжалобить Сукхрама. Я ей тогда покажу!»

И Каджри довольно улыбается. Одно дело смотреть, как резво бежит одна твоя лошадь, и совсем другое – когда она, обгоняя других, приходит первой.