Текст книги "До каких пор буду звать?"

Автор книги: Рангея Рагхав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Пьяри! – раздался за дверью разгневанный голос.

– Иду, – ответила она. – Рустамхан зовет.

Пьяри вошла в комнату, и Рустамхан пытливо оглядел ее.

Он встал, набил хукку, потом добавил в табак щепоть гашиша.

– Почему не сменила тава[77]77
  Тава – чашечка, вставляемая в хукку (см. прим. к стр. 15 /В файле – примечание № 5 – прим. верст./), куда набивают табак.


[Закрыть]? – набросился он на Пьяри.

– Сменила.

– Зачем она пришла?

– Просто так.

– Отошли ее домой.

– Это еще почему?

– Женщина, хватит болтать!

– Мы будем болтать, пока нам не надоест.

– Я замечаю большие перемены.

– В тебе или во мне?

– Как ты разговаривала со мной в ее присутствии!

– Подумаешь! А ты как со мной говорил?

Рустамхан опешил, он не нашелся, что ответить.

– Зачем ты назвала ее «саут»? – обиженно спросил он.

– А как мне ее называть, если мы две жены одного мужа?

– Ты чья жена, моя или его?

– Жена его, твоя любовница!

– И не стыдно тебе?

Она пожала плечами.

– Тебе должно быть стыдно. Если б ты знал, что такое стыд, ты не заставил бы меня прийти сюда, ты не смог бы сказать: «Иди, не то я упрячу твоего мужа за решетку». Стыд! Если есть в тебе стыд, так введи меня в свою общину, женись на мне. А ты – мужчина, твои грехи – не грехи. Если бы ты знал, что такое стыд, ты бы давно женился, не путался с кем попало…

– А ты не развратничала?

– Я падшая, неграмотная женщина, низкая из низких, и каста моя – ниже некуда, и законы в моей общине – хуже не придумаешь, я вечно голодна, вечно раздета… А тебя что толкнуло на этот путь? Можешь ли ты равняться со мной? Твой дружок Банке раскрыл все твои делишки! Твой закон велит наложить запрет на притон, а ты жиреешь на взятках с него и еще кричишь о стыде? Бессовестный! Я совершила много дурного, так я и не говорю, что мое место среди порядочных. Весь мир знает, что я падшая женщина, но ты, ты же выставляешь себя порядочным человеком!

– Не играй с огнем, Пьяри! – крикнул Рустамхан.

– Да я тебя керосином оболью, погоди, я еще из тебя фитиль сделаю – вот это будет игра с огнем! Чего выпучил глаза? Запугать хотел? Попробуй! Думаешь, я с горя в петлю полезу? Запрешь на замок? Как бы не так! Я все равно убегу и такое про тебя людям расскажу, что при одном твоем имени плеваться будут!

Не дожидаясь ответа, Пьяри повернулась и, громко стуча пятками по лестнице, пошла наверх. Рустамхан злобно смотрел ей вслед и лихорадочно думал, что бы ей ответить, но так и не нашелся.

Когда Пьяри вернулась к себе, она была спокойна, будто ничего не произошло, хотя на сердце у нее кошки скребли. Почему до сих пор нет Сукхрама? В душе она боялась за него, хотя ничем себя не выдавала.

– Ну? – бросилась к ней Каджри.

– Нет еще.

– Как он долго!

– Придет, чего ты волнуешься?

– Боюсь.

– Ох, совсем забыла, – спохватилась вдруг Пьяри, – полицейский внизу один в темноте сидит.

– Давай я отнесу ему фонарь.

– Нет, нет, только не ты.

Пьяри зажгла второй фонарь и понесла его вниз. Каджри с благодарностью посмотрела вслед Пьяри. Рустамхан лежал на кровати.

– Вспомнила и про меня наконец? – протянул он язвительно.

– У меня люди. Ты же знаешь.

– А она что, еще не ушла?

– Нет.

– Да, сегодня у вас большой совет…

– Какой совет? – нахмурилась Пьяри и молча отвернулась. Рустамхан был в ярости. Он не мог оставаться спокойным.

– Когда она уйдет? – твердил он.

– Скоро.

– Сидит и сидит. Что ей в конце концов тут надо?

– Ее кормилец до сих пор не вернулся.

– Какой кормилец?

– Сукхрам.

– Так это он ее привел?

– Да.

– А этот подлец куда девался?

– А ну-ка повтори, что ты сказал? – взметнулась Пьяри.

На какое-то мгновение Рустамхан потерял дар речи.

– Ну а если повторю? – наконец произнес он.

– Собака! – вскричала Пьяри.

– Ты собака!

– Он тебя вылечил от дурной болезни, а ты его подлецом называешь?

– Вот как ты заговорила! От рук отбилась…

– А ты меня не пугай, я свободный человек.

– Да знаешь ли ты, с кем разговариваешь!

– А ты знаешь? – гневно сверкнув глазами, проговорила Пьяри. – Знаешь, кто я?

– Ты – натни! Продажная тварь! – цинично рассмеялся Рустамхан.

– Ну подожди! – угрожающе прошипела Пьяри.

– Не грози, это мой дом! – кричал Рустамхан.

– А ты кричи громче! – насмешливо бросила Пьяри.

Рустамхан побагровел от злости.

Каджри слышала его крик. Она даже испугалась. Но потом собралась с духом и крадучись спустилась вниз. Спрятавшись в углу, она стала прислушиваться.

– Да я вас всех в тюрьме сгною! – неистовствовал Рустамхан.

– Руки коротки, свинячий сын, зубы себе обломаешь! Сгноит в тюрьме! Посмотрим, как у тебя это получится! Сможешь ли ты еще сам-то дойти до участка? Угрожает! Думаешь, если я женщина, так тебе все можно? А это ты видел?

В руках у Пьяри сверкнул нож. Рустамхан побледнел.

– На куски искромсаю, – крикнула Пьяри. – Лучше оставайся, как был, покорной собакой! Я – натни.

Рустамхан никогда не видел Пьяри такой, она вся дрожала от ярости, лицо ее побледнело, глаза сверкали.

– Ну что ты злишься? – стушевался Рустамхан. – Я же пошутил.

Пьяри повернулась и ушла к себе. Каджри услышала на лестнице ее шаги и стремглав бросилась в комнату.

Пьяри вошла, бросилась к своим вещам, достала нож и протянула его Каджри.

– На, забирай, у меня есть свой.

Каджри смотрела на кинжал.

– До этого дошло?

– Дойдет! Все открылось, и все стало на свое место.

– Ты быстро управилась с ним.

– Нет, Каджри, я задержалась, очень задержалась, – ответила Пьяри и задумчиво посмотрела на дверь. Каджри поняла ее взгляд.

21

Банке вышел из притона. Его карманы были набиты кредитками. Сегодня ему везло: он выиграл кучу денег. Он просто одурел от радости. Дружки удерживали его, надеясь отыграться, но тщетно: Банке сообразил, что другого такого случая не будет, и поспешил выйти из игры.

Сегодня он был как в лихорадке. Он сам не мог понять, как ему удалось выиграть столько денег. Он боялся поверить в свое счастье. «Сегодня, – думал он, – Всевышний милостив ко мне». Банке не помнил, как добрался до деревни. Он пришел в себя, когда до него вдруг донесся голос: «Ох, несчастное женское племя!..»

Он огляделся и увидел Дхупо. Она стояла на углу улицы вместе с женой Дина – та, видно, вышла ее проводить.

– Это верно, – согласилась жена Дина, – кто не бережет чести, тот не бережет и свой дом.

– Ну ладно, я пойду, уже поздно, – услышал Банке.

– Смотри, совсем стемнело.

– Да мне только перейти поле, и я дома.

Дхупо пустилась в обратный путь. Зажженные фонари возвещали о наступлении ночи. Дхупо, перейдя дорогу, пошла вдоль кустарника, пока не вышла к развалинам глиняной стены, которую когда-то соорудили жители деревни для защиты от врагов. Теперь же деревенские женщины сами стали ее врагами: от стены остались жалкие руины, женщины порастаскали глину для устройства своих очагов.

Было тихо и безлюдно. За деревней терпкий запах дыма растворялся в резких порывах холодного ночного воздуха. Люди мерзли после жаркого дня. Но Дхупо нравилась свежесть этой ночи. Порыв ветра неожиданно принес с собой воспоминание о покойном муже. Дхупо даже увидела его, но вот ветер умчался и унес с собой дорогой образ.

Дхупо пересекла проселок и вышла в поле. Она слышала чьи-то шаги за собой. Она еще подумала: «Наверно, запоздалый путник, спешит домой, как и я, совсем один». Ей стало страшно, но она старалась подбодрить себя. И, прибавив шагу, она пошла дальше.

По пятам за ней следовал Банке. Он дрожал от нетерпения. Банке смеялся над теми, кто завоевывал любовь терпеливым, долгим ухаживанием. Он не станет зря тратить время. Он добивался всего силой – всего, что имел. Он уже почти нагнал Дхупо, когда чьи-то тяжелые шаги заставили его сбавить ходу. Банке струсил. Это были не женские шаги. Дело принимало неприятный оборот. Ему страшно хотелось вернуться, но он подумал, что уже поздно.

Потом ему пришла в голову мысль, что, может, это вовсе не люди. Может, гуляет чья-то скотина. Он уже собрался прибавить шагу, когда впереди вместо фигуры Дхупо обозначились неясные очертания двух мужчин. Увидав его, они присели и растворились в темноте.

– Кто здесь? – негромко спросил Банке.

– А тебе что? – так же шепотом ответил чей-то голос.

– Смотри, осторожно, – послышался шепот другого человека.

– Что, мы одного испугались?

Банке вздрогнул; он узнал голоса.

– Это вы, тхакуры Чарансинх и Харнам?

Оба медленно вышли из укрытия. В их руках поблескивали серпы. Они обирали поле деревенского пастуха. Где власть, там и сила. Пастух уехал в Сорон предать прах своего отца водам Ганга[78]78
  …уехал в Сорон предать прах отца водам Ганга… – Сорон – город на берегу Ганга в штате Уттар Прадеш. Ганг в Индии считается священной рекой, берущей начало в небесах. Поэтому Ганг – кратчайший путь на небо. Существует и другое поверье, почему прах умершего бросают в Ганг или какую-нибудь другую реку. По канонам индуизма, материя состоит из трех элементов: земли, воды и огня. Со смертью человека его душа вселяется в новое существо, т. е. остается на земле. Бренное же тело надлежит вернуть двум оставшимся элементам: огню и воде. Поэтому тело первоначально сжигают, а пепел бросают в реку.


[Закрыть]. Жена его была больна, поле находилось под охраной одного Всевышнего. Однако тхакуров это ничуть не смутило. Когда они чувствовали, что можно поживиться чужим добром, они становились отважными, как львы, недаром каждый тхакур добавляет к своему имени слово «синх», что значит лев. Верхом же своей львиной отваги они считали службу в полиции. Под ее защитой можно было безнаказанно притеснять слабых, пить вино и есть всласть.

– Да, это мы, – ответил один из них. – А тебя послал полицейский?

– Вам-то какое дело? – бросил Банке.

– Но ты же друг полицейского! – сказал Чарансинх.

– Ну, друг, – согласился Банке, – но с вами-то я не враждовал.

– Придет время – посмотрим.

– А тебя освобождали от уплаты налогов, когда ты водил с ним дружбу? – спросил Банке.

– Нет, – ответил Харнам.

– Ну так вот. И разорила вас Пьяри, а не я, поняли?

– А зачем пришел сюда?

– Подружку ее выслеживаю.

– Кто это?

– Дхупо, чамарка, – тихо произнес Банке. – Хочу повеселиться.

– Это ты врешь, – сказал Харнам, – из-за Дхупо тебя избили, и ты идешь за ней, чтобы отомстить. Зачем играешь с нами в прятки?

– Это правда, что мне из-за нее досталось. Да только времена Рустамхана и Пьяри прошли.

Оба тхакура задумались.

– Дни Рустамхана прошли, Пьяри тоже скоро получит отставку. Считайте, что ее песенка спета. Ну, пошли?

– Так ты собрался убить Дхупо? – спросил Чарансинх.

– Нет, это будет хуже, чем смерть, я причиню ей такие муки, о которых женщина не забывает и всю жизнь ходит с опущенной головой.

– Дхупо же вдова! – В Харнаме заговорили последние остатки совести.

– Ты дурак, – перешел в наступление Банке. – Ну, идете?

Все трое двинулись за Дхупо.

Они остановились, когда Банке сделал рукой предостерегающий жест.

– Вот она! – прошептал Банке.

– Одна! – с облегчением произнес Чарансинх. – И спросил: – Кто пойдет первым?

– Банке, иди ты, – сказал Харнам.

Банке пошел первым. Он дрожал от страха.

– Кто здесь? – крикнула Дхупо, услышав приближающиеся шаги.

– Это я, Банке, – отозвался он, выходя из посевов.

Банке молча приближался к ней. Так же молча он бросился на нее и схватил за плечи. Дхупо вырвалась из его рук и побежала.

Банке догнал и снова схватил ее. Она стала звать на помощь, но один из тхакуров выскочил из укрытия и зажал ей рот. Дхупо укусила его за руку, а затем с силой пнула его ногой. Он закачался. Тогда подбежал другой тхакур и ударом кулака свалил ее на землю. Дхупо упала, вскочила, попыталась бежать, но ей тут же засунули в рот тряпку. Дхупо сделала последнюю отчаянную попытку вырваться, но не смогла…

Стояла кромешная тьма, в небе не проглянула ни одна звезда, чтобы рассеять мрак. Ветер шумел в посевах и уносился далеко ввысь, к самому небу. Деревня осталась где-то далеко… Туда не доносились голоса с поля, кто бы ни кричал – добродетель или порок. Крик натолкнулся бы только на дым погасших очагов, ползущий в черноту ночи. Да и прорвись крик в деревню, его бы встретила лишь глухая, равнодушная тишина деревенских крыш… На мгновение небо как бы вздрогнуло, пробудилось ото сна и замигало глазами-звездами. На миг все озарилось красновато-желтым светом, но тут же плотная, неподвижная темнота вновь окутала землю. Живая природа уступила место мертвому равнодушию. С каменным спокойствием смотрели на происходящее высокие, тонкие стебли молодых посевов. Зачем выстроились они здесь, если лишены жизни и сострадания? Чернота неба не отступает, никому не под силу было справиться с нею. Сталь можно разрезать на куски, как воск, холодную сталь можно расплавить, но чернота неба, состоящая из бесчисленных слоев времени, не поддается никому и ничему…

Когда все трое убежали, Дхупо, шатаясь, поднялась с земли. Она теряла рассудок: то, что случилось, – непоправимо. Перед ее глазами расстилалась непроглядная темнота, ее душа была отравлена, взывала к отмщению. Позор!!! Грех!!! Бесчестие сотнями кинжальных уколов терзало ей душу, огнем жгло ей тело. Она дрожала от гнева и отчаяния. Как будет она теперь жить? Чем смоет свой позор? Но в этот момент в ней во весь голос заговорила великая правда жизни. В ее душу нахлынули новые чувства, которые можно было сравнить с огромными грозовыми тучами, с грохотом оглушающего грома проносящиеся по земле, посылающие на землю огненные разрушительные молнии, угрожающие залить всю землю потоками небесной воды.

Мучительный стыд, который приходит вслед за унижением, заставляет человека забыть о страхе.

Неукротимая гордость и чувство оскорбленного женского достоинства переполняли ей душу, они же вдохнули в нее силу…

Дхупо бежала к деревне, плача и стеная, как живое воплощение горя и отчаяния.

Испуганные деревенские жители, ничего не понимая, все же устремились за ней, словно она была магнитом, притягивающим к себе людские жизни.

Она добежала до поселка чамаров. Услышав ее отчаянные крики, люди высыпали на улицу, а Дхупо упала на землю и забилась в истерике. Женщины замерли от ужаса, а дети, дрожа от страха, прижались к матерям.

– Что случилось? Что случилось? – спрашивали люди друг друга.

– О, люди панчаята, сюда! Идите сюда! – кричала Дхупо.

Исходящий из глубин истерзанного сердца призыв, проникающий в самую душу, мольба о защите нашли отклик в сердцах людей и вылились в один общий крик.

– Нет, нет! – кричала Дхупо, как безумная вращая глазами. – Старейшины! Где они? Справедливости прошу! – Она хотела сказать что-то еще, но гнев не давал ей говорить.

Вокруг нее стали собираться чамары; сбежались все жители поселка. Неясный гул толпы постепенно сменился общим криком и шумом, и теперь любопытство, охватившее всех, властно простерло руку, требуя тишины. Но Дхупо, казалось, ничего не замечала. Женщины изумленно смотрели на нее, дети от страха попрятались за спины матерей и теперь робко выглядывали оттуда. В толпе все громче раздавались голоса стариков и взрослых мужчин. Сливаясь с криками Дхупо, они все громче и настойчивее звенели в ночном воздухе. Казалось, сама темнота, нарушив обет молчания, заговорила на разные лады.

Сукхрам стоял со всеми.

На базаре он встретил продавца бетеля, который вернулся из Ахмедабада. Тот рассказывал о своей жизни в этом городе, а Сукхрам слушал, затаив дыхание. «Почему бы мне вместе с Каджри и Пьяри не перебраться туда? Я бы устроился на фабрике, Пьяри и Каджри тоже пошли бы работать, и мы жили бы в покое и согласии», – думал он по дороге к дому Рустамхана. На пол-пути он услыхал шум и присоединился к толпе.

Наконец Дхупо поднялась с земли.

– О, боги! Я погибла! Разве вы не видите, меня втоптали в грязь! О боги!..

Последний призыв к богам с такой силой и страстью вырвался из ее груди, что женщины прослезились. Чей-то малыш в ужасе закричал: «Мама!..»

И тогда Дхупо рассмеялась диким, нечеловеческим смехом.

– Но что случилось, Дхупо? – спросил старый Гиллан. – Почему ты не рассказываешь?

– Я не могу! – простонала Дхупо. – Я брошусь в колодец! Я опозорена, у меня черное лицо! Не смейте смотреть на меня! Не смейте!!!

Младший сын Дхупо подбежал к ней и протянул руку, но она закричала:

– Не смей трогать меня! Не смей! На мне грех! Мое тело в огне, оно горит, не прикасайтесь ко мне! Не смейте! Вы все сгорите! Сгорите!!!

– Да что случилось? В чем дело? – кричали люди.

– Есть у вас смелость? – спросила Дхупо, обращаясь к толпе.

– Ты только скажи, сама увидишь! – ревела в ответ толпа.

– Я скажу, но сначала поклянитесь мне, поклянитесь именем Всевышнего, поклянитесь именем своих матерей, если вам дорога их честь, поклянитесь мне их молоком, что отомстите за меня! Дайте клятву!

– Клянемся! Говори! – за всех ответил Кхачера.

Сукхрам продвинулся вперед. Толпа стояла очень плотно, но перед ним все расступились, и он оказался прямо перед Дхупо.

– Так вы дали обещание! – громко воскликнула Дхупо. – Я посмотрю, как вы сдержите его! – Она побледнела. Глаза ее сверкали.

Сукхрам смотрел на Дхупо, не веря своим глазам. Дхупо! Почему она так странно говорит, не то плачет, не то смеется? О чем все ее расспрашивают?

– Дхупо! – что было сил закричал Кхачера.

Но она даже не обернулась.

– Я объявляю свою волю: с сегодняшнего дня и до самой смерти о моих детях должен заботиться панчаят! – громко и торжественно проговорила она.

Дети Дхупо заплакали.

Любопытство разжигало людей.

– Расскажи обо всем! – кричала толпа.

Дхупо обхватила руками голову, и накидка сползла ей на плечи.

– Сначала ответьте мне! Если я говорю не по закону нашей веры, поправьте меня, – воскликнула Дхупо, стоя с непокрытой головой.

– Объясни наконец, в чем дело? – закричал было Кхачера, но тут же осекся. Все увидели гордый взгляд Дхупо, в которой проснулось чувство человеческого достоинства. Женщина походила на горящий факел, разгорающийся с новой силой, как только она начинала говорить.

– Сначала поклянитесь! – Услышав этот суровый, скорбный голос, вся толпа, собравшаяся из разных концов деревни, в едином порыве воскликнула: «Клянемся!..»

Последние сомнения покинули людей, они стали смелыми и решительными. А призыв Дхупо летел по деревенским улицам, проникал в каждый дом, под каждую крышу, находил отклик в сердце каждого. Их клятва не была пустым обещанием, в ней заключалась судьба троих детей, их жизнь и их хлеб.

– Теперь скажи! – не выдержал один из юношей.

Женщины отбросили покрывала, скрывающие их лица. Казалось, упали со звоном кандалы, которыми узники были прикованы к стенам темницы, и освободившиеся рабы гордо подняли свои головы.

– К чему говорить, лучше мне утопиться в колодце! – запричитала Дхупо. – Заклинаю вас, верьте мне! Я уже не живу. Во мне говорит лишь душа. Поверьте, я не грешница. Я не грешница! – И она вновь зарыдала.

– Да скажешь ты наконец, – снова крикнул Кхачера.

– Я скажу, скажу!..

Но терпение толпы лопнуло, люди заговорили разом, и их голоса перешли в слитный гул.

Дхупо растерянно смотрела по сторонам.

– Замолчите, братья! – попытался навести порядок Гиллан. – Дайте послушать, что она скажет! Дайте послушать!

Мало-помалу люди смолкли, и тогда заговорила Дхупо. Она словно держала речь перед судом.

– Однажды один из вас привел меня сюда и объявил, что берет меня в жены, не так ли?

– Так!

– Где он сейчас?

– Всевышний призвал его к себе.

– Кто теперь остался у меня?

– Мы. Община.

– А если я, овдовев, сойдусь с кем-нибудь?

– Мы убьем тебя!

– А если не я виновата в этом грехе?

– Мы своей крови для тебя не пожалеем!

– Мама! – закричал старший сын Дхупо и с плачем бросился к матери. Дхупо закрыла лицо руками и крикнула:

– Уберите его! Грех коснется и его, если он тронет меня!

Женщины удержали мальчика.

Дхупо заскрипела зубами. Гнев и отчаяние помутили ее разум.

– Дхупо! – крикнул Кхачера.

– Вы дали обещание! – гневно сверкая глазами, воскликнула Дхупо. – Вы поклялись.

– Да, поклялись, – подтвердил Кхачера.

– Так готовьте кинжалы! – проговорила сурово Дхупо. – Я умру, но пусть мои дети знают, что я невиновна. Я не совершила греха.

– Кто он? – в гневе крикнул Кхачера.

– Банке и еще двое. Они напали на меня. Я защищалась всеми силами, но их было трое.

– Так! – проскрипел зубами Кхачера.

Дхупо стояла, как святая Вайдехи[79]79
  Вайдехи – один из эпитетов Ситы, жены Рамы, дочери царя Джанака, правителя Вайдеха (находилась на территории современного штата Бихар). В тексте упомянут эпизод из «Рамаяны».


[Закрыть]. Она взывала к справедливости.

– Пойдите и отомстите! Во имя ваших матерей! Восстаньте против подлецов и негодяев за честь ваших женщин!

– Ты правду говоришь, Дхупо? – спросил Сукхрам, подходя к ней.

Голос его был тверд, а во взгляде горела суровая решимость.

– Ты назвал меня своей сестрой, – с нескрываемой болью произнесла Дхупо. Она не просила, она требовала, чтобы вступились за ее честь, и ее слова вновь зажгли пожар гнева в сердцах людей.

– Да, это так, – коротко сказал Сукхрам, и эти слова прозвучали, как клятва.

– Сестра, я отомщу за тебя! – проникновенным, но твердым голосом произнес он.

Она подошла к нему совсем близко и спросила:

– Ты решился ради меня?

– Нет! – твердо ответил Сукхрам. – Теперь это не только ты. Это – наша честь, я прошу крови, чтобы отомстить за честь.

– Я даю вам свою кровь, я всех призываю к мщению!

Буря, бушевавшая в душе Сукхрама, не оставила и остальных людей. Слова Дхупо потрясли их.

– Как это все произошло? – выступил вперед Кхачера.

Но прежде чем Дхупо смогла ответить, из-за ее спины вышли женщины. Покрывала у всех были спущены, и это словно говорило о том, что они намерены драться до последнего.

– Зачем тебе знать? – набросилась на него одна из женщин. – К чему твое любопытство?

Это была замужняя женщина[80]80
  Это была замужняя женщина… – По законам индуизма женщины, особенно замужние, не имеют права вмешиваться в разговоры мужчин.


[Закрыть], но сейчас рухнули все стены, разделявшие мужчин и женщин.

– Обесчестили не только Дхупо, но и всех нас! – закричала она.

Ее слова подлили масла в огонь.

– О какой чести ты говоришь? Если мужчины такие трусы, к кому же обращаться женщине за помощью? – подхватила другая.

Слова эти тысячами острых лезвий полоснули по сердцам мужчин.

– Проклятье вам! – заголосили сразу все женщины. – Проклятье!

– Замолчите! – прикрикнул Кхачера.

– Ваших жен и дочерей бесчестят, а вы сидите сложа руки! – резкими голосами кричали женщины. – Что вы за мужчины? Хуже старых баб! Вам бы еще наши браслеты надеть на руки!

Толпа взревела: «Отомстим!»

– Старейшины! – перекрикивая рев толпы, закричала Дхупо. – Прошу, прикажите, я стану сати[81]81
  Сати – вдова, обрекающая себя на сожжение вместе с телом мужа. В настоящее время обычай сати – самосожжения вдов – не соблюдается. Официально был отменен английскими властями еще в 1829 году.


[Закрыть]!

– Сати!!! – дрогнула толпа.

– А если полиция нагрянет? – послышались осторожные голоса. – Что это она болтает?

– Нет! Нет! – гремела толпа. – Мы отомстим. Не смей думать о смерти!

– Дочь моя, – обратился к Дхупо древний старец. – Ты не можешь стать сати.

– Могу! У меня отняли честь!

– Эй, не спеши, говорящая о чести. Разве в деревне мало таких, как ты? – крикнул кто-то из толпы.

Глаза Дхупо налились кровью.

– А ну-ка скажи мне это прямо в глаза!

– Кто это сказал? – обратился к толпе Кхачера.

Но из толпы никто не вышел.

– Кто сказал, что я грешница? В чем моя вина, старейшины? Разве это произошло по моей воле?

– Дыма без огня не бывает! – крикнул кто-то с другой стороны.

Дхупо потемнела от ярости.

– Трус! Выходи! – закричала она во все горло. – Почему ты боишься показаться?

Но из толпы никто не вышел.

– Дхупо невиновна! – послышались гневные голоса. – Она не грешила!

– Если люди так говорят, я стану сати. В этом мое искупление. Всевышний покарал меня за мои проступки в прошлой жизни, и я хочу искупить свою вину!

– Нет, дочь моя, – вмешался старец. – Ты чиста, это верно, но религия говорит другое.

– Как же так? – спросил один юноша.

– Сынок, она женщина.

– Но в чем ее вина?

– Виновна она или нет, но грех коснулся ее. А став сати, греха не смоешь, если он достался тебе в наследство от предков.

Дхупо слышала все, что сказал старик. Она потому и заговорила о смерти, что сама боялась этого ответа. Страшный позор ее растоптал, как взбесившийся слон топчет пашню.

– Ах, – простонала она, – значит, исхода нет, мне никогда не искупить греха… – Голос ее осекся, она бросилась к каменной стене и со всей силой ударилась головой об острый край. Из разбитого виска хлынула кровь. Струйки крови растеклись по пыли и замерли, впитавшись в песок. Так умерла Дхупо.

Мужчины стиснули зубы. Ярость мешала им говорить.

– Ну берегись, Банке, – процедил сквозь зубы Сукхрам, – я еще напьюсь твоей крови… – Но он не мог договорить до конца, спазмы перехватили ему горло. – Она призывала нас мстить, – воскликнул Сукхрам. – Она нам доверилась!

Ему никто не ответил. Все молча переглядывались, и в глазах людей мелькал страх, беспокойство за собственную безопасность. Некоторые хотели поскорее сжечь труп, сообщить в полицию и покончить с этим, но боялись, что их станут презирать и не осмеливались высказать свои мысли вслух.

– Чего же вы замолчали? – обратился к толпе Сукхрам, вглядываясь в лица людей. – Она же призывала вас отомстить!

– А, что говорить? – сказал кто-то из толпы. – Надо созвать старейшин, пусть решают, что дальше.

Сукхрам помрачнел. «Нет, если нас оскорбляют, мы, наты, действуем не так, – подумал он, – мы сначала отомстим обидчику, а потом уж рассуждаем, что дальше. А все потому, что мы свободны, нас ничто не связывает. Наты подчас вынуждены склонять головы перед жестокими законами, но в гневе они как разъяренные тигры. А эти людьми никогда не станут! Трусы, жалкие трусы!»

Сукхрам хмуро поглядел на дорогу, собираясь уйти.

– За работу! – закричал вдруг Кхачера. – Увейте цветами похоронные носилки богини Бхавани[82]82
  Бхавани – одно из имен Первати или Дурги, особо почитается низшими кастами. Считается покровительницей воров, грабителей и разбойников.


[Закрыть]! Она была рани, ей не годится просто так уйти от нас. Она была святой, была как Бхавани!

Женщины закивала в знак согласия и бросились украшать носилки.

– Вы же клялись! – гневно крикнул Сукхрам. – Неужели в вас не проснется совесть?!

– Но что мы можем сделать? – робко спросил один из мужчин.

– Разыскать Банке и убить.

– А если нагрянет полиция?

При упоминании о полиции люди боязливо поежились.

– Тогда я один возьмусь за это. Я сам его прикончу.

– Ты нат. Ты можешь убежать и спрятаться в лесу, а что будет с нами? Наш дом здесь. Нам негде скрыться!

– С вашей головы волос не упадет. Если я его убью, полиция схватит меня. Но вы клялись отомстить за Дхупо!

– Лучше скажи – отомстить за себя.

– Я – за себя?

– Ведь у тебя с ним свои счеты.

– Но из-за Дхупо!

– Уж не влюбился ли ты в нее?

– Трусы!

– Мы просто думаем о наших детях, – ответил один чамар. – Мы не хотим погубить их жизнь.

– Если пролилась кровь – это дело властей, – рассудительно заметил другой чамар. – Дхупо мертва, но закон не умер!

Сукхрам понял, что мужество покинуло чамаров.

– Во всем виноват Рустамхан, – сказал Кхачера.

– Так пошли к нему, с него спросим, – предложил Гиллан.

– Что с него спросишь? – презрительно пожал плечами Сукхрам.

– Молоды вы, ничего не понимаете, – назидательно проговорил старик, который назвал Дхупо грешницей. – Гнев – плохой советчик. Да ведь правительство всех вас поодиночке поджарит и смелет, как пшеничные зерна. Отведите Банке в полицию, а там будь что будет.

Чамарам пришлись по душе слова старика.

Они решили послать людей на поиски Банке.

Сукхрам мрачно наблюдал за происходящим.

К нему подошел Кхачера и, заглядывая в глаза, сказал:

– Перестань терзаться, друг. Все они трусы. Но нас-то с тобой двое.

Слова Кхачеры немного успокоили Сукхрама, но он ничего не ответил и молча продолжал наблюдать за чамарами.

– Мы еще посмотрим, чья возьмет! – С этими словами Кхачера направился к женщинам. – Где тело? – спросил он у них.

Тело Дхупо уже лежало на носилках, украшенное цветами, а чамары все подбавляли цветов. Они напоминали крестьян, ждущих дождя, но считающих за благо несколько капель росы, выпавшей поутру.

Среди людей, собиравших Дхупо в последний путь, не было ее родственников, и поэтому никто не голосил и не рвал на себе одежду. Только дети Дхупо горько плакали, обнимая мать. Их с трудом оторвали от нее. Плач детей разжалобил женщин, они тоже всплакнули, вытирая слезы краями юбок. Но старейшины выглядели испуганными. Дхупо ушла в другой мир, оставив детей на их попечение. Она взывала к помощи богов, но что теперь делать с ее детьми?

– Мы пошли, – обратился к чамарам Кхачера.

– Куда? – спросил Гиллан.

– К Рустамхану.

– Зачем?

– Банке там.

«Пьяри и Каджри тоже там, – подумал Сукхрам. – А если Пьяри обрадуется, увидев мертвую Дхупо? Смогу ли я простить ее тогда? Ни за что!»

Кхачера выступил вперед, в руках у него была палка.

– Кто боится, может вернуться! – крикнул он.

Из толпы сначала вышли десять человек, потом двадцать, потом двадцать пять, потом сто, а потом вся толпа шагнула вперед.

– Поднимите! Поднимите нашу Бхавани!

Чамары подняли носилки и хором начали читать молитву: «Да будет свято имя твое, Рам…»

Сукхрам шел вместе с чамарами. Он был готов взять к себе детей Дхупо и воспитать их, но ведь он принадлежал к касте карнатов, а законы общины суровы. Разве отдадут чамары детей на воспитание человеку из низшей касты?

«Прими к святым ушедшую от нас!» – неслось над толпой.

– Вы идете на маргхат? – спросил Сукхрам у Кхачеры.

– Нет, – ответил тот.

– Почему же вы поете величальную песню?

– Чтобы узнала вся деревня!

– Но тогда тело придется сдать полицейским[83]83
  …тело придется сдать полицейским... – Английские власти заставляли перед кремацией или захоронением сдавать тела умерших в полицейский участок для установления причины смерти.


[Закрыть]!

– Не отдадим!

– А если потребуют?

– Напьемся их крови и узнаем, крепки ли их кости! – гордо ответил Кхачера, поднимая палку над головой.

Но голос его потонул в громкой песне толпы:

 
Да будет свято имя твое, Рам!..