Текст книги "Истина в деталях (ЛП)"

Автор книги: Р. С. Болдт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Легкое подергивание челюсти говорит о том, что он не так спокоен, как хотелось бы казаться. Незаметное сгибание пальцев на боку говорит о том, что он готовится в любой момент достать оружие из кобуры.

Когда он поднимает другую руку, чтобы почесать челюсть, то прищуривает глаза, как будто его это забавляет. Но что-то есть в его взгляде, когда он на мгновение переводит его на предполагаемого преподавателя математики из университета.

Узнавание.

– Ничего себе, La Madre de la Muerta во плоти. – Нико наклоняет голову на бок, и его фирменная нахальная ухмылка появляется на лице. – Пришла посмотреть, как идут дела?

Она откидывает свои длинные темные волосы на плечо, ее движения излучают чистое высокомерие. Она уверена в себе. И думает, что знает, как все произойдет. Но она ошибается.

Это знаю только я.

– Нико Альканзар. – От того, как она оценивающе смотрит на него, я напрягаюсь. – Знаешь, я ожидала увидеть кого-то намного старше. – Один угол ее рта приподнят, губы окрашены в блестящий красный цвет. – Теперь понятно, почему моя дочь так увлеклась тобой.

Нико приподнимает подбородок, устремляя на нее вызывающий взгляд.

– И все же ты выстрелила в меня.

Джоанна непринужденно пожимает плечами, как будто не сожалеет, что чуть не убила его.

– Это была проверка.

– Проверка, – монотонно повторяет он.

– Именно так. Чтобы увидеть, насколько далеко моя дочь затянула тебя в свою паутину. Я видела твое лицо в тот день. Ты не ожидал, что она спасет тебе жизнь. И именно в этот момент начал влюбляться в нее. – Она изгибает бровь со знающим взглядом. – Я знаю, как выглядит мужчина, попавший под чары сильной женщины. – Ледяная злоба окрашивает ее смех. – Жаль, что ты не понял, что она играет с тобой.

Выражение его лица превращается в самодовольную ухмылку, но глаза леденеют, когда он разражается резким смехом.

– Сука, ты все не так поняла. В этом мире нет ни одной достаточно привлекательной киски, чтобы отвлечь меня. – Глаза Джоанны сужаются в раздражении от его ответа. – Я зашел так далеко не потому, что позволяю своему члену принимать решения. Она всего лишь маленькая похотливая шлюшка, которую я использовал некоторое время.

Его слова глубоко рассекают мою плоть, обнажая меня.

– Итак, скажи мне… Ты пришла сюда, чтобы поговорить о делах? Потому что, как видишь, – он машет рукой, указывая на рабочих, суетящихся у столов упаковки наркотиков, – мне есть чем заняться.

Джоанна устремляет на него пронзительный взгляд.

– Ты должен знать, что не стоит недооценивать женщин Сантилья. – Я вздрагиваю от того, что она называет меня Сантилья. Как будто я на нее похожа. – Ходят разговоры о том, что агент под прикрытием сливает информацию.

Он встречает ее взгляд сохраняя молчание, в то время как его глаза впиваются в нее с интенсивностью арктического шторма.

– И что?

Мое внимание приковано и к ней, и к Нико, когда она делает шаг к нему. Боковым зрением я замечаю, что ее телохранитель молча приказывает мудаку рядом с ним отойти на несколько шагов, его кобура смещается вместе с его движением.

Обращаясь к Нико, Джоанна делает жест, наклоняя голову в сторону телохранителя.

– Можешь поблагодарить Хосе за то, что он узнал это для нас. – Ее тон странный, что говорит о том, что я не понимаю, о чем идет речь.

– Для нас? – выражение лица Нико остается жестким, нечитаемым. – Сука, нет никаких «нас».

Она неодобрительно цокает.

– Видишь ли, я тут подумала. Объединить два картеля в один было бы мудрым решением, ты так не думаешь? Одна общая власть. – Когда он ничего не отвечает и не изменяет выражения лица, ее черты становятся расчетливыми, а тон загадочным. – Возможно, ты изменишь свое мнение, когда я покажу тебе, насколько серьезно настроена устранить все угрозы этой власти, такие как наш друг.

Прежде чем ее слова успевают полностью прозвучать, Хосе стреляет, и мозговое вещество другого человека – агента Харпера – вылетает с противоположной стороны его головы, а его тело падает на пол.

Черт возьми. Я достаю свое оружие, хотя меня превосходят и по численности, и по вооружению. Где они, черт возьми? Появившись сейчас, я рискую быть застреленной на месте, но у меня нет выбора.

Рабочие бегут к ближайшему выходу, прекрасно понимая, что ничего хорошего их не ждет. Голиаф с оружием в руках выглядит апоплексически, его суровое выражение лица вызывает у меня мурашки по коже. От человека, который держал меня в коридоре после нападения Лоренцо, не осталось и следа. Теперь я понимаю, почему он – правая рука Нико. Когда нависает угроза, он превращается в воина, его кровожадные глаза сверкают.

– Что это было? – требует Нико, его голос леденеет, черты лица каменеют. Он держит пистолет наготове, снятый с предохранителя, его палец на спусковом крючке.

Гнев вперемешку с возмущением пульсирует во мне, быстро сменяясь защитой. Если они расправились с Харпером, то ничто не помешает им застрелить Голиафа или Нико. Пусть эти двое и преступники, но каждый из них защитил меня от зла. Они заслуживают того же.

Я смотрю на то, что осталось от моего бывшего коллеги. Чертов агент Харпер. Он утверждал, что я дилетант, но он был опытным, и посмотрите, как далеко это его завело.

Где. Они. Черт возьми?

– Mi hija. – Голос Сантилья мелодичен, но в то же время в нем слышны нотки издевки. – Теперь ты можешь выйти.

Я выхожу из тени, походка непринужденная и неторопливая, в руке пистолет. Как только глаза Нико встречаются с моими, меня захлестывает приступ вины. Оно растет в геометрической прогрессии, когда в его выражении лица нет ни удивления, ни шока.

То, что он ожидал этого – ожидал предательства с моей стороны, больно колет мне сердце. Как бы я не осознавала предстоящие последствия, это не значит, что я эмоционально непробиваема. Я позволила ему проникнуть под мои защитные слои. Показала ему себя настоящую, даже когда знала, что это опасно и может привести к гибели.

Кислород покидает мои легкие, вызывая жжение, которому я рада, надеясь, что оно пересилит изнуряющую боль в сердце. Это мешает мне говорить, и все, что мне удается, это произнести его имя. Показать ему глазами, что я сожалею и пытаюсь поступить правильно. Несмотря ни на что, то, что я чувствую к нему, настоящее.

Он стоит молча, стиснув челюсти, глазами следя за моим приближением.

– Ах, дорогая. Вот ты где. – На ласковое приветствие Джоанны Нико переводит взгляд на нее. Она снова небрежно приглаживает свои длинные волосы и поднимает подбородок, одаривая Нико надменным взглядом. – Что это было, спрашиваешь? Вот как это делается. Как мы избавляемся от грязного агента. – Переведя взгляд на безжизненное тело Харпера, она добавляет. – Он работал на ФБР.

От страха мой желудок сворачивается в узел, а сердце замирает. О, черт. Если она знала, что Харпер работал в ФБР, то…

Сине-зеленые глаза встречаются с моими, и это кажется поэтичным в самом горьком смысле этого слова. Я смотрю в лицо, которое не должно быть чужим. Это должно быть знакомое лицо. Лицо человека, вырастившего тебя. Лицо, на котором должна быть привязанность, а не маска ненависти и ярости.

От меня не ускользает, что Хосе по-прежнему держит пистолет наготове.

– Оливия. – У ее покровительственного тона жуткий, зловещий оттенок, от которого мурашки бегут по каждому сантиметру моей кожи. – Ты действительно думала, что твой коллега не сдаст тебя?

– Какого хрена? – горячо вскрикивает Голиаф.

Тяжесть взглядов Нико и Голиафа обрушивается на мои плечи, словно двухтонные глыбы. Но я не смею оторвать глаз от женщины, которая хладнокровно заказывает убийства и даже не вздрагивает при виде того, как жизнь покидает тело.

Я стараюсь подавить панику, грозящую охватить меня. Черт возьми, где они?

Она смотрит на меня холодным, расчетливым взглядом, как будто я меньше, чем кусочек жевательной резинки, прилипший к подошве ее дорогого каблука, и усмехается.

– Я думала, ты планируешь стать настоящей Сантилья. – Жесткие линии сковывают ее рот. – Твой отец недооценил меня. Он думал, что может бросить меня, а я его убила. Ты должна понимать к чему приведет твое предательство.

Она едва успевает закончить, как Хосе поднимает пистолет и направляет его прямо на меня. Я отпрыгиваю в сторону, держа оружие наготове, но Нико оказывается быстрее и стреляет в Хосе прежде, чем тот успевает выстрелить. Пуля Нико попадает ему в верхнюю часть груди, и Хосе шатается, падая спиной на очередной штабель гипсокартона. То, что на нем надет бронежилет, становится ясно, когда он издает громкий хрюкающий звук, но крови из раны на груди не видно.

Садистка Джоанна стоит в стороне с довольной ухмылкой, похожая на гордого родителя, наблюдающего за тем, как его ребенок играет главную роль в школьном спектакле.

В отместку Хосе целится в Нико. Палец на спусковом крючке моего пистолета, мой голос разносится по аудитории, когда я кричу на этого убийцу.

– ФБР! Опусти оружие!

Я бросаюсь к Нико, и мое тело оказывается перед его телом как раз вовремя. Первая пуля Хосе попадает в верхний квадрант моего жилета. Черт. Сила удара выбивает из меня дыхание с такой силой, что кажется, будто легкие взорвались. Мой рот разжимается в беззвучном крике, и я отшатываюсь назад. Нико поддерживает меня, а затем резко отпихивает в сторону.

Голиаф ударяет Хосе в руку, и вторая пуля Хосе уходит от цели, мимо Нико, и попадает мне в верхнюю часть руки. Я вздрагиваю от жгучей боли, по руке стекает мокрая жидкость. Черт. Если этот придурок задел артерию, надо срочно ее прижать.

В следующее мгновение становится ясно, что мое ранение – это только первый признак того, что дело быстро идет наперекосяк.

– Опустите оружие! – кричу я, стараясь не спускать глаз со всех. Я крепко прижимаю руку к ране, но кровь продолжает просачиваться сквозь пальцы. – Немедленно опустите оружие!

Я напрягаюсь в поисках хоть какого-нибудь звука, похожего на топот шагов, несущихся к нам, но ничего не обнаруживаю, и это вызывает во мне тревогу.

Черт побери! Это просто ужасно.

Хосе не слушает моего приказа. Вместо этого он стреляет в Нико. Я с ужасом наблюдаю, как тело Нико дергается от попадания первой пули во внешнюю часть плеча, а следующая пуля попадает в центр груди.

– Нет! – мой крик вырывается из глубины души, переплетаясь с шоком и агонией. Я стреляю в Хосе, и моя пуля пробивает его голень, отчего он отшатывается назад.

Нико падает на пол, из раны на плече хлещет кровь, он сжимает грудь, и кровь вытекает у него между пальцев. Его глаза встречаются с моими, и на долю секунды в их глубине появляются, клянусь, следы сожаления. Из уголка его рта вытекает красная струйка, и когда его глаза становятся пустыми, меня охватывает холод. Кажется, что жизнь вытекает из его взгляда, прежде чем его глаза закрываются в болезненном содрогании, от которого тонна свинца падает на дно моего желудка.

Этого не может быть!

– Нико. – Громкие выстрелы делают мой всхлипывающий крик его имени неслышным. Мои барабанные перепонки протестуют, когда назойливый звон перекрывает все остальное.

Голиаф действует как одержимый: он стреляет в Хосе и попадает ему во вторую ногу, а следующая пуля пробивает стопу мужчины. Оружие Хосе падает на бетонный пол, он корчится от боли, из ран сочится кровь.

– Черт побери! Опустите оружие! – кричу я. Черт возьми, где они?!

Краем глаза я вижу, как Голиаф делает несколько шагов к Хосе и пинает его пистолет, отчего тот скользит по бетону, оставаясь вне пределов досягаемости. Ударяя его сапогом в пах, он лишает его запасного оружия, спрятанного в кобуре на лодыжке раненой ноги.

Хватая пистолет, я окидываю Джоанну мрачным взглядом.

– Ложись на живот. Живо. Руки за голову.

Я не ожидаю, что она прислушается к моему приказу. Мое прикрытие уже должно было быть здесь, и я могу только надеяться, что тот двуличный ублюдок, который меня подставил – тот, чьи мозги разбросаны по недостроенному бетонному полу, не испортил мне все дело.

К счастью, я – та самая женщина, которая уже сталкивалась с трудностями и выжила.

Покровительственная улыбка кривит губы Джоанны.

– Дорогая. Ты знаешь, как это должно работать.

– О, я знаю, как это будет работать. – Я смотрю на нее непоколебимыми глазами, и ее улыбка гаснет, а взгляд становится жестче.

– Вспомни, что случилось с твоим отцом. – Она выдавливает слова сквозь стиснутые зубы, глаза пылают гневом.

– Ты убила его. – Я бросаю короткий взгляд в сторону Нико. – Но я не позволю тебе забрать больше жизней. – Голиаф подходит ближе и встает в нескольких футах от меня, его пистолет нацелен на нее.

Джоанна надувает губы.

– Как жаль, что мне приходится пачкать руки.

Она достает из-за спины маленький пистолет, и время замедляется до скорости улитки. Я стреляю, и сила пули отбрасывает ее назад, ее ноги подгибаются под ней, а чуть ниже ключицы расцветает красное пятно. Опустившись на бетон, она прижимает руку к ране, но оружие не выпускает.

– Опусти. Свой. Пистолет. – Я произношу слова отрывисто, так как во мне бурлит адреналин.

Ее глаза прищуриваются от безудержного гнева, рот непривлекательно кривится. Она поднимает оружие, на ее губах появляется усмешка.

– Ты такая же, как твой отец.

Прежде чем она успевает нажать на курок, раздается еще один выстрел, попавший ей в бицепс. Я перевожу взгляд в ту сторону, откуда раздается выстрел, и вижу, что Голиаф смотрит на нее. Он стоит наготове, несмотря на то, что она роняет оружие, чтобы схватиться за руку.

Черт. Судорожно переводя взгляд с него на Джоанну, на Хосе, я выбиваю у нее из рук пистолет и приказываю Голиафу,

– Опусти оружие! – его глаза сталкиваются с моими, он выглядит растерянным, между его бровями пролегает глубокая складка.

Где моя гребаная подмога?!

В воздухе витает едкий запах пороха. Тело Нико слишком неподвижно, под ним красная лужа. Меня охватывает почти невыносимая боль от желания подойти к нему. Сжать его голову в своих руках и рассказать ему правду. Дать ему понять, что все, что у нас было, не было ложью.

Сказать ему, что я люблю его.

Сжимая челюсти, я чувствую ярость, смешанную с болью из-за несправедливости, что обрела любовь, чтобы потерять ее самым ужасным образом. И хотя Голиаф заслуживает обвинения за свою преступную деятельность, он не совсем плохой парень в этом сценарии. В конце концов, мы с ним в одной команде, когда речь идет о Джоанне.

Он только что потерял своего босса. Своего друга. Мои слова мягкие, но настоятельные, а прицел пистолета не дрожит.

– Опусти пистолет, Рэйф. – Он заметно колеблется, но, видимо, видит что-то в моих глазах, потому что медленно опускает оружие.

– ФБР! Опустите оружие!

Меня пронзает дрожь облегчения. Чертовски вовремя появилась кавалерия.

Вдруг раздается мужской голос.

– Райт?! – и я с облегчением вздыхаю, услышав знакомый голос моего коллеги.

Голиаф, Джоанна и Хосе мгновенно оказываются в окружении людей в пуленепробиваемом снаряжении, на котором крупными жирными буквами было написано, что они из ФБР.

– Нам нужен медик! – кричу я, засовывая пистолет в кобуру.

Я уже собираюсь броситься к лежащему на земле Нико, отчаянно пытаясь проверить, есть ли у него пульс, как вдруг раздается незнакомый мужской голос, резким звуком возвышающийся над какофонией происходящего.

– Где здесь, блядь, главный агент?!

Шестидесятая глава

Оливия

Я стою под дверью конференц-зала, прислушиваясь к резкому разговору внутри.

– Ты провалил нашу операцию, позволив ей войти с оружием наперевес! Она хоть понимает, сколько сил и лет было потрачено на это? – обвинения мужчины гулко отдаются по всему офису. – А ваш второй парень погиб, потому что был чертовым предателем Бюро!

Следующий громовой голос принадлежит Томасино, моему супервайзеру, специальному агенту.

– Если бы между агентствами существовало хоть немного взаимопонимания, то, возможно, дела бы шли более гладко! Но не думайте, что мы будем разгребать ту кучу дерьма, которую вы оставили! Это вы не дали нам войти туда до того, как раздались выстрелы, потому что были слишком заняты разруливанием того, что, как вы утверждали, являлось исключительно вашей операцией!

Я вздрагиваю от резких, но вполне оправданных слов Томасино. Напряженность и враждебность не покидают наши агентства с тех пор, как агент УБН Джанетти выступает против одного из наших сотрудников, агента Фонтена, когда оба они работали под прикрытием по общему делу три года назад.

Когда выяснилось, что агент Джанетти был соучастником пыток и убийства агента Фонтена, это положило начало ухудшению отношений между УБН и ФБР.

Я дважды стучу костяшками пальцев по дверной коробке и жду разрешения Томасино войти.

Войдя внутрь и закрывая за собой дверь, я спешу занять место за овальным столом рядом с Томасино, стараясь не задеть перевязь, защищающую мою травмированную руку. Разумеется, второй мужчина остается стоять, видимо, слишком разгоряченный, чтобы сидеть в кресле.

– Это заместитель специального агента Пенман из УБН. Пенман, это Оливия Райт, наш криминальный психолог.

От Пенмана исходит ощутимое раздражение. Когда он устремляет на меня свой прищуренный взгляд, я выпрямляю спину.

– Так это вас я должен благодарить за то, что наша операция полетела к чертям? – его тон наполнен упреком.

Поднимаю подбородок и встречаюсь с ним взглядом, мой тон спокоен.

– Я просто выполняла свою работу, сэр.

Томасино прочищает горло и обращается ко мне.

– Люди Пенмана проводили беспрецедентную операцию под прикрытием. – Челюсть Пенмана сжимается от язвительного тона моего начальника.

Кто, черт возьми, работал под прикрытием?

Томасино вздыхает.

– Райт была направлена туда, чтобы определить, достаточно ли доказательств того, что университет и конкретные сотрудники участвуют в незаконных операциях с наркотиками.

Однако Пенман не собирается отступать.

– Мы держали там нашего ведущего парня в течение многих лет. – Он хлопает кулаком по столу. – Черт возьми. – Еще один удар кулаком. – Годы, Гарольд. А твой чертов психолог превратила все в кавардак.

О, черт возьми, нет. Я вскакиваю с места.

– При всем уважении, сэр, все уже давно хотят, чтобы La Madre de la Muerta исчезла из поля зрения. Она сейчас находится под стражей? Да. Достаточно ли у нас улик для обвинительного приговора? Да, черт возьми. И все жаждут разоблачить связи университета с наркоторговлей. – Я встречаю его холодный взгляд и произношу слова сквозь стиснутые зубы. – Оба. Задания. Были. Выполнены.

– И если бы ваши люди действовали по протоколу и докладывали вам хоть что-то, то вы бы знали, что я не только была поражена своей связью с Сантилья, но и была вынуждена войти в мир Альканзара, и меня дважды обманул один из наших. Но я все равно выполнила свою работу, доставив на блюдечке с голубой каемочкой не только Сантилья, но и правую руку Алканзара, да еще и с большим количеством информации.

– Да, когда операция идет наперекосяк, это ужасно. Я понимаю. Мы потеряли агента, независимо от того, при каких обстоятельствах. Но мы одержали и победу.

– Мы получили убедительные доказательства того, что сотрудники университета работали в связке с одним из лидеров картеля, пропуская наркотики через учебное заведение. Это то, что никто не мог повесить на них, потому что они хорошо заметали следы. До сих пор.

– У меня была зацепка, и я ею воспользовалась. Я знала, что Сантилья не сможет упустить потенциальную возможность разрушить власть Альканзара. Жалею ли я о том, что погибли люди? Конечно.

Я сглатываю подступающий к горлу комок, когда в памяти всплывает труп Нико.

– Я ненавижу, что все так получилось. Но мы все равно получили больше, чем ожидали. Есть реальная вероятность предъявления множества обвинений и вынесения обвинительных приговоров, когда дело будет передано в суд.

Пенман хмурится на меня, и у меня возникает ощущение, что ему не нравится, что я выступаю против него.

– Вы все равно провалили нашу операцию.

Поднимая руку, Томасино молча приказывает мне занять свое место. Наклонившись к столу и склонив голову, Томасино с любопытством смотрит на Пенмана.

– Ввиду деликатного характера этого дела и высокого уровня риска, связанного с ним, я могу понять, почему вы не раскрыли эту информацию. – Его тон полон недовольства, но ясно, что он предлагает своего рода оливковую ветвь. – Вы упомянули, что ваш ведущий агент находился там в течение многих лет. О скольких именно годах идет речь?

Пенман проводит рукой по лицу.

– Пять лет.

– Господи, – бормочет Томасино, и мы обмениваемся шокированными взглядами. Работа под прикрытием в течение такого долгого времени – это неслыханно.

За всю историю существования каждого из наших агентств были редкие случаи длительных операций под прикрытием, но в последние годы таких не было. Самым известным является агент под псевдонимом Донни Браско. Его история экранизирована после того, как он уничтожил нескольких ключевых членов мафии.

– Поначалу предполагалось, что он будет работать недолго, пытаясь встать на ноги. Но появилась возможность, которую мы не могли упустить. – Пенман засовывает руки в карманы и невидящим взглядом смотрит на чистую доску, занимающую одну из стен. – Его могли убить.

Я поджимаю губы, чтобы не спросить, кого он имеет в виду, хотя любопытство не дает мне покоя.

Выдыхая, на грани между раздражением и недовольством, Пенман переводит взгляд на нас.

– Это судебное разбирательство будет тем еще дерьмом.

Томасино отрывисто кивает.

– Мы готовы к полному сотрудничеству.

Взгляд Пенмана снова останавливается на мне.

– Будьте осторожны, Райт. Мы не можем позволить себе потерять еще кого-нибудь из-за этих проклятых картелей. – Не дожидаясь ответа, он выходит из комнаты, оставляя за собой открытую дверь.

– Ну что ж… – я медленно выдыхаю. – Он просто лучик гребаного солнца.

– Райт, – предупреждает Томасино, но уголок его рта выдает его. Сдержанная ухмылка исчезает в мгновение ока, и мрачное выражение окрашивает его черты, когда он смотрит на меня.

Я уверена, что он решит, что стресс от этой операции – причина обильного количества консилера, которым я замаскировала темные круги под глазами. Видит Бог, я ежедневно использую бесчисленное количество средств под глазами, пытаясь уменьшить припухлость от слез по Нико.

Я застываю, когда жгучая боль пронзает мою грудь при одной только мысли о нем, и мое горло сжимается от горя. Разрывающая душу потеря переплетается с мучительным чувством вины за то, что он умер из-за меня. Я привела туда Сантилья.

– Ты молодец. – Я едва не вздрагиваю от похвалы Томасино, в то время как мои бурные эмоции заставляют мой разум кричать. – Но человек, которого я люблю, умер из-за меня! – Особенно учитывая обстоятельства, – тихо добавляет он.

Я знаю, о чем он говорит. В последнее время это становится «слоном в комнате».

Обнаружение моей связи с Сантилья.

– С отчетами придется повозиться, но, уверяю вас, я сделаю все возможное.

Он кивает.

– Я в этом не сомневаюсь. – Поморщившись, он постукивает большим пальцем по лежащей перед ним папке. – Я хотел упомянуть об обязательной психологической экспертизе… Да, это протокол, и никому не нравится, но я хочу, чтобы ты знала, что мы поддерживаем тебя в этом вопросе.

Сотрудники, как правило, стонут по поводу оценки, которую необходимо провести после прекращения операции, особенно той, которая пошла не по плану, как эта. Никто не хочет, чтобы кто-то копался в его психике. Хотя я понимаю, чем это вызвано, но мне особенно не хочется мучиться.

У меня назначена встреча через тридцать минут, и я надеюсь пройти ее как можно быстрее, пока мои страдания по поводу Нико не поднялись вновь и не выплеснулись через край.

Сожаление проступает в его чертах.

– Из-за того, как все сложилось, ты понимаешь, что продолжать работу в качестве Оливии Райт сейчас слишком опасно. Я знаю, что, идя на это, ты ничего подобного не ожидала.

Он морщит лицо, его глаза сверлят мои.

– В наши планы не входило подвергать тебя риску. К сожалению, из-за того, что твоя биологическая мать – Сантилья, твоя безопасность находится под угрозой.

Мне не остается ничего другого, кроме как смириться, что моя жизнь переворачивается из-за задания, первоначально казавшегося простым.

Томасино продолжает.

– Это не должно было превратиться в то, во что превратилось. Никто не ожидал, что это превратится в нечто такого масштаба. Но теперь ты узнаваема. И не сможешь жить по-старому, особенно не сможешь сохранить свою фамилию.

– Да, сэр. – Мой ответ лаконичен, но я подавляю в себе неоспоримое осознание того, что моя жизнь никогда не будет прежней.

Я никогда не буду прежней.

Он поднимается со стула, и я следую его примеру.

– Когда дело дойдет до суда, ты будешь нужна нам в наилучшей форме. – Кивная, он выходит из комнаты, и я следую за ним, приготовившись проверить свой стол на наличие сообщений, прежде чем отправиться на психологическое обследование.

Не успеваю я подойти к своему столу, как замечаю Пенмана, беседующего с одним из моих коллег. Мужчины обмениваются рукопожатием, после чего Пенман двигается к выходу, и я меняю направление. Несколькими быстрыми шагами я оказываюсь в нескольких футах от него.

– Простите, сэр?

Пенман останавливается, выражение лица свирепое, глаза жесткие, и он осматривает меня без единого слова.

– Райт.

– Я интересовалась состоянием ваших агентов, сэр. Это не было упомянуто. Они были ранены?

С подозрением глядя на меня, он отрывисто кивает.

– С ними покончено. А теперь, если вы меня извините, мне нужно вернуться в офис.

Он уходит, оставляя меня ломать голову над тем, кто же, черт возьми, был у него внутри все это время.

Шестьдесят первая глава

Оливия

Три недели спустя…

Составление отчетов по делу утомительно, но необходимо. Оба агентства соглашаются встретиться и обсудить наши данные, прежде чем составить единый подробный отчет.

Мы рассчитываем, что это облегчит работу прокурорам, которым поручено подготовить судебный процесс. По слухам, они намерены максимально ускорить его.

Старший специальный агент Томасино созывает совещание для нашего отдела перед запланированной встречей с заместителем специального агента Пенманом и его агентами.

– Это будет дело века. Мы направим все силы на то, чтобы ни одно из наших агентств не вышло из этого дела с подмоченной репутацией. И как мы это сделаем?

Никто не говорит, потому что все понимают, что это риторический вопрос.

– Не допуская ни одной чертовой утечки в прессу. – Он ударяет кулаком по продолговатому столу конференц-зала. – Мне лучше не слышать ни единого шепота об этом, когда вы будете в туалете. Ни одного слова об этом деле за пределами этого кабинета. Понятно?

Коллективное «Да, сэр».

– С этого момента, – он стучит по часам, – если вы считаете, что не можете держать язык за зубами по этому делу, вам нужно взять чертов отпуск, чтобы вообще не разговаривать.

Тишина опускается на комнату с тяжелым осознанием того, что поставлено на карту.

– У нас есть сведения и достаточно улик, чтобы посадить этих придурков на всю жизнь, а если станет известно, что кто-то из вас скомпрометировал это дело… – он зловеще замолкает, не отрывая взгляда от каждого из нас и давая понять, что подтекст очевиден. После паузы он кивает в сторону двери. – Все свободны.

Я встаю вместе с остальными, когда Томасино прочищает горло.

– Райт? На пару слов, пожалуйста.

Выйдя из толпы коллег, я приближаюсь к тому месту, где он стоит, и он жестом приглашает меня занять место за столом. Как только последний человек выходит из комнаты, Томасино закрывает дверь.

Затем возвращается к столу, выдвигает кресло и со вздохом усаживается на него. Но это не тот вздох, который я привыкла слышать от него – по крайней мере, когда он обращен ко мне.

Этот вздох мгновенно выводит меня из равновесия, напряжение пульсирует во мне.

Опираясь локтями на стол, он сгибает пальцы и смотрит на мою руку.

– Вы выглядите так, будто все зажило.

Во мне возникает настороженность.

– Так и есть. Швы сняты, и с каждым днем становится все лучше. – Помогает и то, что я продолжаю носить перевязь.

Его взгляд выражает сомнение, когда он оценивает состояние моего лица.

– Вы достаточно спите?

Я тяжело сглатываю и пожимаю плечами.

– Да, сэр. – И это действительно так. Я сплю достаточно для того, чтобы функционировать.

Но, черт возьми, я не могу разглашать причину своего жуткого внешнего вида. Не могу признаться в том, что у меня тусклые, безжизненные глаза или темные круги, которые, очевидно, недостаточно хорошо маскирует консилер.

Я не могу признаться, что в моей груди, где когда-то было сердце, зияет дыра. Это потому, что я влюбилась в Нико Альканзара, известного лидера наркокартеля в Майами.

Я не могу сказать, что плачу каждую ночь до боли в ребрах, желая, чтобы последним воспоминанием Нико обо мне было не предательство, а то, что я наконец-то сказала ему, что люблю его.

Он барабанит пальцами по гладкой поверхности стола раз, второй, третий, но потом резко останавливается. Его брови сходятся на переносице, губы сжимаются.

– Я спрошу только один раз. Вы изложили все в своем отчете так, как это произошло, верно?

Почему он спрашивает меня об этом?

– Да, сэр.

– Потому что любые расхождения в вашем отчете могут нам дорого обойтись.

Я киваю.

– Я понимаю. – С трудом сглатывая, я стараюсь, чтобы выражение моего лица ничего не выдало. – Я все задокументировала соответствующим образом.

Я обращаюсь с безмолвной мольбой ко всем богам, которые могут меня услышать. Пожалуйста, скажите мне, что агенты УБН не разгласили ничего из того, что произошло между мной и Нико. Я благодарна агенту Харперу за то, что он не включил в предыдущие отчеты свои обвинения в том, что я «шлюха» Нико. Черт, я даже не знаю, как бы мне удалось выкрутиться из этой ситуации.

«Ну… я не сочла нужным упоминать, что влюбилась в Нико Альканзара и занималась с ним сексом несколько раз, потому что намеревалась сдать его, невзирая на свои чувства».

Томасино некоторое время пристально смотрит на меня, затем резко кивает. Поднявшись со стула, он выпрямляется и засовывает руки в карманы брюк своего костюма.

– Ваш отчет был исчерпывающим. Вы справились, но впереди еще много работы. – С суровым выражением лица он добавляет. – И помните, что в четверг мы встречаемся в их офисе. Конференц-зал Б. Не опаздывайте.

Он выходит из комнаты, а я остаюсь сидеть, благодарная за то, что остаюсь одна в тишине. Медленно дыша я полушутя-полусерьезно надеюсь снять навалившееся на меня напряжение, но это бесполезно.

Мой взгляд останавливается на третьем стуле слева, стоящем напротив двери. Именно на нем я сидела в этой комнате несколько месяцев назад. В голове прокручивается фрагмент разговора.

✦✦✦✦

Предварительное совещание ФБР