Текст книги "Камень Апокалипсиса"

Автор книги: Пит Эрли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

Спенсер, уже порядочно набравшийся, оказался последним по счету и в пьяном угаре решил во что бы то ни стало добраться до десятки. Вспотевшими ладонями он ухватился за трубки и кивнул мексиканцу.

– Давай, давай, давай! – начала скандировать толпа в такт вращению рукоятки.

Стрелка дошла до единицы. Он улыбнулся и уверенно кивнул. Мексиканец завертел быстрее. Генератор загудел, и тон звука стал постепенно нарастать. Кругом все кричали: «Давай, еще давай!»

Опустив веки, Спенсер буквально чувствовал, как ток поднимается от правой ладони к плечу, идет по груди и спускается в левую руку. Когда он решился открыть глаза, то увидел, что стрелка едва достигла пятерки. К этому времени он уже начинал задыхаться, по лбу струился пот, боль казалась невыносимой, но… Он вновь кивнул.

– Э-ван! Э-ван! Э-ван! – орали друзья, а мексиканец все крутил и крутил ручку, подгоняя стрелку к шестерке. Ладони и предплечья начало сводить судорогой. Спенсер вдруг с беспокойством подумал, что с такими делами короткое замыкание произойдет у него прямо в сердце, однако решимость одержала верх.

Он вновь закрыл глаза и попытался подумать о чем-то другом, а не только об электротоке, мчавшемся сквозь его тело. Впрочем, ничего не вышло, и он снова посмотрел на стрелку. Восемь. Ладони жгло так, словно он положил их на калорифер. И все же он отказывался сдаваться. Сила воли против боли. Улыбка Спенсера превратилась уже в оскал, а мексиканец – этот гнусный палач и мучитель – крутил свою ручку со всей скоростью, на какую был способен.

Стрелка коснулась десятки, и толпа взорвалась ликованием. Вышло! Он сумел! Спенсер тут же захотел выбросить трубки, но пальцы отказались повиноваться. Ток был настолько силен, что перебивал команды, посылаемые головным мозгом. И тогда он запаниковал и принялся орать! Мексиканец испуганно отшатнулся и бросил вертеть генератор. Все затихли. Хриплый, шедший из самого нутра вопль оказался для них полной неожиданностью. Крик насмерть перепуганного человека. Впрочем, тут же выискался некто, нашедший это забавным. Друзья Спенсера плеснули пивом в лицо весельчаку…

Разряд, который он получил от камня, вполне можно сравнить со вторым делением на том древнем индикаторе, прикинул Спенсер.

Постой-ка! Это невозможно! Камни не могут бить током!

Он обеими ладонями стиснул булыжник, словно хотел его раздавить. Цирковой силач и яблоко.

Вновь неожиданный удар, да такой силы, что у Спенсера перехватило дыхание.

Как такое возможно?

Он решил было выбросить камень, однако руки уже не повиновались. Еще один удар, на этот раз даже сильнее. И еще один. И еще. С каждым разом все жестче и болезненнее. Мысли закружились каруселью в поисках выхода. Что делать?! Руки уже сводит судорогой в такт разрядам. От очередного удара спазмой скрутило живот, Спенсера бросило вперед, и он больно ударился о кромку письменного стола. Кажется, треснуло ребро. Ноги разъехались, и он полетел на пол. В глазах мелькнул потолок, затем висок с размаху приложился о светло-синий коврик. Свет померк.

Темно и холодно. Море раскачивает крошечную лодку и распростертого в ней Эвана. Страшно холодно. Вдруг без всякого перехода ему становится очень жарко. Над головой распахивается безоблачное сапфирное небо. Солнце обжигает щеки и лоб. Он переваливается на бок и, больно защемив костяшку локтя, тянет руку, чтобы зачерпнуть воды и остудить лицо. Но как только пальцы касаются волн, море становится мутно-зеленым, и он видит омерзительных тварей, скользящих под днищем лодки. Призрачно-белые, осклизлые гады замечают его руку и бросаются к ней, словно желая оторвать и устроить пиршество. Он едва успевает отдернуть пальцы и торопливо откидывается на спину, моля, чтобы суденышко не перевернулось. Проходит несколько минут, Спенсер слегка приподнимается и бросает опасливый взгляд за борт. Вдалеке видна какая-то фигурка в белых одеждах, бредущая по поверхности воды в его сторону. Движется она неторопливо, даже грациозно, не боясь ни утонуть, ни стать добычей подводных чудищ. Спенсер вскрикивает: «Спаси! Спаси меня!»

Первое, что Спенсер увидел, открыв глаза, был неоново-яркий зеленый огонек прикроватного монитора, подмигивавший в такт биению сердца. Из правой руки тянулась трубочка к капельнице. Стояла ночь, и его палата в центральной горбольнице Шарлоттсвиля была погружена во тьму, если не считать полоски света от приоткрытой двери. Через щель Спенсер мог видеть кусочек коридора и дежурный пост. Он захотел позвать медсестру, но глотка успела пересохнуть так, что у него не нашлось голоса. Напрягшись, Спенсер попробовал еще раз, и в тишине раздался хриплый шепот. Ноль внимания. Он попробовал было сесть, однако боль в сломанном ребре остановила на полпути. Тогда он принялся шарить руками над головой, затем вдоль кроватной рамы и, наконец, на тумбочке. Пальцы нащупали какую-то коробочку с кнопками. Не раздумывая, он начал давить все подряд.

Дежурная вскинула голову, подозвала еще одну медсестру, и они поспешили в палату. Резко вспыхнули лампы дневного света. Спенсер болезненно зажмурился.

– Господин судья, вы очнулись!

– Что со мной?

– Вы нас так перепугали, – защебетала одна из медсестер. – Мы сейчас вызовем доктора. Он ответит на все ваши вопросы. Вы очнулись – и это уже хорошая новость!

– Сколько я… здесь?

– Четыре дня.

– Четыре?! Сегодня четверг?

– Вообще-то уже утро пятницы. Ваш секретарь заглянула в кабинет и увидела вас на полу. Она и вызвала «скорую».

Часом позже появилась Мелисса, а еще через несколько минут и врач.

– Расскажите, что произошло у вас в кабинете? – распорядился он.

– Меня ударило током, – ответил Спенсер. – Электрическим. У меня там булыжник был, я его взял в руку, и он меня ударил. И я упал на пол.

– Булыжник? – медленно переспросила Мелисса.

– Ну да. Камень такой.

Врач спросил:

– Вы стояли у окна?

– Окно, конечно, есть, рядом со столом. Но я был от него в полутора метрах, не меньше.

– Не важно. Мы полагаем, что в вас, вероятно, попала молния.

– Молния?

– В понедельник шел дождь, – напомнила Мелисса.

– Вам сильно повезло, – сказал врач. – По крайней мере для человека, в которого ударила молния… Голова болит?

– Нет.

– Шум? Звон в ушах?

– Нет.

– Как насчет головокружения? Приступы тошноты? Рвота? Такое часто бывает после удара молнии.

– Да нет, нормально все.

– Хорошо.

Врач взглянул на Мелиссу.

– Мы снимем электрокимограмму, магнитно-резонансную сканограмму и… и сделаем компьютерную томографию. Хотя я полагаю, что все будет в порядке. Подобного рода обследования редко выявляют нарушения, обусловленные высоковольтным разрядом атмосферного происхождения.

– Вы не могли бы перевести это на нормальный английский язык? – потребовал Спенсер, уже начиная раздражаться тем, что врач беседует с Мелиссой, словно его самого нет в комнате.

– Господин судья, у вас ведь есть компьютер? – спросил врач. – Вот представьте: если через него пропустить электрический ток, то корпус вашего компьютера останется абсолютно целым. Точно так же и ваше тело выглядит сейчас нормальным со стороны. Даже печатные платы – и те, наверное, будут смотреться нормально, без расплавленных деталек. Я полагаю, то же самое можно сказать и про вас. Томография и магнитный резонанс покажут, что у вас в мозге нет поджаренных участков. Но вот когда вы попытаетесь включить свой компьютер… Пусть даже это вам удастся, все равно машина с трудом начнет находить файлы, вести расчеты, посылать документы на принтер… Это может произойти и с вами. Я распоряжусь, чтобы устроили кое-какие нейрофизиологические тесты, – посмотреть, как работает мозг. Не исключено, что у вас обнаружат кратковременную потерю памяти или, скажем, из-за повреждений лобной доли изменятся особенности характера.

– Что значит «изменятся особенности характера»? – прищурила глаз Мелисса.

– Больной может стать раздражительным, начнет легко впадать в гнев. Жертвы удара молнии часто сами не замечают, что с ними что-то не так. Они могут это попросту отрицать и заявлять, будто все в порядке. Хотя на самом деле…

– Да не била меня никакая молния! – возмутился Спенсер. – Я же вам говорю: булыжник виноват, это он меня бил!

Он вдруг понял, насколько подозрительно прозвучала фраза.

– Ну вот видите? – рассмеялся врач. – Итак, томография, резонанс, а потом и нейрофизиологические пробы. Если все пойдет по плану, то выйдете отсюда через пару дней. Сломанное ребрышко, конечно, будет побаливать, но тут мы ничего поделать не можем. Придется подождать, пока оно само не залечится.

Вскоре после ухода врача Мелисса сказала, что ей тоже пора. Нужно помочь папе. Вечером в гольф-клубе планируется благотворительный ужин под сбор средств для «Гусят», местной бейсбольной команды юниоров.

– Так еще и девяти утра нет! – обиделся Спенсер.

– Дел много, – ответила она. – Не будь ребенком.

Вплоть до обеда Спенсера не навестила ни единая душа. А затем в дверь просунул голову Тейлор Колдуэлл.

– Эй, Спенсер, барбос ты старый! – рявкнул он на всю палату. – Из кожи вон лезешь, лишь бы со мной не встречаться, а?

– Если ты пришел денег клянчить, я еще и не то придумаю, – улыбаясь, ответил Спенсер.

– Оклемался-таки, черт его дери, – деланно посетовал Колдуэлл. – А я-то хотел было чек подсунуть на подпись, пока у тебя соображалка не работает.

– Да ладно, Тейлор, ты же знаешь, что у меня ничего нет. Уж если кого трясти, так это мою благоверную.

Они с Колдуэллом были закадычными друзьями еще со времен юрфака. Даже Мелисса, находившая политику и юриспруденцию до ужаса скучными, с интересом следила за карьерой Тейлора и старалась спонсировать каждую его кампанию за счет личных средств и из папиного кошелька.

– Уже слыхал про убийство-то? – спросил Колдуэлл.

– Убийство?

– Да ты что, в самом деле валялся в коме? Ну-у, брат… В ночь с воскресенья на понедельник похитили Касси, дочку Арнольдов. Утром ее родители вызвали полицию. Максин сказала, что нашла записку насчет выкупа.

– Боже ты мой!

– Там сказано, что они хотят сто восемнадцать тысяч мелкими купюрами. И еще понаписали всяческого дерьма. Дескать, ее похитили, потому что папаша эксплуатирует рабочих в Мексике. У него там завод по выпуску этих самых коммутаторов. Нет, ты подумай, а? Совсем нас за идиотов держат!

Колдуэлл ногой подтянул стул поближе к кровати и сел.

– В понедельник днем Франк Арнольд вместе с копами полез осматривать подвал и, натурально, прямо на полу нашел тело своей дочери. Малышку связали, заткнули ей рот, надругались – и задушили. Прямо как в том деле, помнишь? Джонбенет Рэмзи, в Колорадо. Я говорю – один в один. Даже записка про сто восемнадцать тысяч, та же самая цифра.

– Подражатели?

– Да уж, я бы сказал! Короче, не прошло и пары часов, как в город понаехали из телекомпаний. Даже иностранцы – и те своих репортеров прислали… Плоховато ты время рассчитал по больницам валяться.

Незадолго до этого Спенсер принял болеутоляющее, а потому не вполне был уверен, что правильно понял Колдуэлла. Зачем кому-то понадобилось убивать Касси?

– Но мы его нашли, – тем временем продолжал Тейлор. – Копы взяли того самого панка. Ну, ниггера, который жил с Арнольдами. Лестер Амиль. Застали его на автовокзале в ночь на вторник. Хотел из города удрать.

– Зачем же он это сделал?

– А кто знает? Расследование пока идет. Но у него в комнате оказался целый ворох вырезок про дело Рэмзи. И еще. Криминалисты нашли супердоказательство. Центральная судмедлаборатория сообщила, что пижама девочки вымазана ниггерской спермой.

Мысли Спенсера прыгнули на несколько дней назад. Воскресенье. Воздушный шар. Арнольды мирно проплывают над ванденвендерской усадьбой… А сейчас Колдуэлл говорит, что одиннадцатилетняя Касси, помахавшая ему с неба, была похищена прямо из своей постели. Над ней надругались и убили. Такое даже трудно вообразить…

Колдуэлл нагнулся поближе и мягко сказал:

– Спенсер, ты правильно понял, что я собирался зайти к тебе в понедельник насчет пожертвований под выборы. Но сейчас все поменялось. Слушай меня внимательно. Я хочу попросить тебя об одной услуге. Об очень большой услуге. Наверное, самой большой из всех, что ты когда-либо делал для меня за всю свою жизнь.

Спенсер не мог взять в толк, к чему он клонит.

– Мы уже очень и очень давно дружим, и ты должен понимать, что я бы никогда не решился об этом просить, если бы не крайние обстоятельства, – настаивал Тейлор.

– Ладно-ладно, не тяни, – сказал Спенсер. – Чего ты хочешь?

– Я собираюсь вмешаться в это дело, – прошептал Тейлор. – Я собираюсь лично заняться Амилем. И я собираюсь требовать смертной казни.

– Это невозможно, – спокойно ответил Спенсер. – Если генеральная ассамблея не успела переписать конституцию Виргинии, пока я лежал без сознания, то генпрокурор штата не имеет права вести дела на уровне окружных сессий.

– Верно. До сих пор такого не случалось, – кивнул Колдуэлл. – Но я нашел способ. Статья два-два-пять-пятьдесят один прямо говорит, что генпрокурор не обладает властью требовать или проводить судебные следствия по уголовным делам в рамках округа. Но эта фраза кончается словами «за исключением особых случаев».

– Все «особые случаи» названы, их там конкретный список. Например, вредные выбросы промпредприятий или, скажем, незаконные свалки мусора. То есть те нарушения, чьи последствия пересекают границы округов, а потому они и подпадают под юрисдикцию всего штата, а не только местной прокуратуры, – напомнил ему Спенсер. – И сюда никак не привязать убийство.

– А! Вот тут ты не прав! Есть «особый случай номер шесть», – ответил Колдуэлл. – Он-то и есть ключ. Там сказано, что генпрокурор имеет право вмешаться, если дело касается «детской порнографии и иного откровенно сексуального видеоматериала с участием детей».

– Это же дело об убийстве, а не о порнографии!

– Попробуй с трех раз угадать, что копы нашли у Амиля в компьютере. Не напрягайся, я и так скажу: снимки маленьких девочек. Связанных и так далее. Садомазохизм. Он их загрузил из Интернета. Это, друг мой дорогой, и есть тот самый веб-шлюз, через который я смогу приконнектиться к делу.

– Ты серьезно думаешь, что губернатор Андерсон просто будет сидеть и смотреть, как ты вмешиваешься? Когда каждой собаке известно, что вы с ним грызетесь?

– Эй! Губернатор уже сам создал прецедент! Не забыл еще телеведущего? А потом, даже если у него хватит духу пожаловаться в Верховный суд, так там полно демократов. Есть, правда, одна парочка, которая может мне помешать…

– Кто?

– Ваш же, местный. Прокурор Джейкоб Уиллер. Вот он мог бы выразить протест. Но мы с тобой знаем, что он уже сейчас трясется в своих тапочках «Джей-Си Пенни». Боится, что угробит это дело. И правильно делает, что боится! Ему нужна помощь. Моя помощь. Поверь мне, Спенсер, с него не то что тапочки – носки слетят! К тому же у Уиллера есть вполне законная причина пригласить меня. Ему еще не доводилось вести дела об убийстве.

– Ну а кто вто… Постой, да мне, наверное, и спрашивать не нужно?

– Да, вторая помеха – это ты. Тут хоть в лепешку расшибись, а без разрешения окружного судьи у меня ничего не выйдет.

Насколько знал Спенсер, ни один из генеральных прокуроров штата Виргиния еще не выступал обвинителем на уголовных слушаниях по особо тяжким преступлениям. Если Спенсер даст «добро», то тем самым установит опасный прецедент. До сих пор всегда существовала неоспариваемая линия, граница юрисдикции между окружными судами и прокуратурой штата. Ведь работа генпрокурора заключается в том, чтобы вести надзор и рассматривать апелляционные дела в Верховном суде, а не выступать обвинителем в делах об убийстве на локальном уровне.

– В Шарлоттсвиле вот уже лет двадцать не выносили приговоров с высшей мерой, – заметил Спенсер. – Я даже не уверен, что город меня поддержит.

Действительно, хотя Шарлоттсвиль и был оплотом южан, по сравнению со своими ультраконсервативными соседями его можно было считать маяком либерализма. Все благодаря университету.

– Я искренне верю, что высшая мера в данном случае оправдана, – сказал Колдуэлл. – Этот панк украл ребенка, подвергнул его сексуальным истязаниям, а потом задушил. В подвале ее собственного дома, пока мама с папой спали наверху. Вот кошмар для любого родителя.

Спенсер взглянул Колдуэллу в глаза.

– Тейлор, я тебя знаю уже давно, – сказал он. – По крайней мере достаточно, чтобы понять, что родительские кошмары тебя не очень-то волнуют. Я думаю, это чистейший пиар. Ты хочешь видеть свое лицо на первых полосах и в теленовостях, как раз перед началом избирательной кампании на пост губернатора.

Колдуэлл изобразил комическое негодование:

– Пиар? Для меня? Да никогда! – Помолчав, он добавил: – Чего уж там… Пойми, это дело может стать для меня тем счастливым билетом, что распахнет дверь в резиденцию губернатора. Мои аналитики говорят, что у Андерсона есть только одно уязвимое место, когда речь идет про его драгоценных избирателей из северной Виргинии. Он неправильно оценивает их отношение к смертной казни… Ты помнишь дело Вайделя Мовера?

Конечно, Спенсер помнил. Умственно отсталого негра Вайделя Мовера признали виновным в убийстве восьмидесятишестилетней старушки из Ричмонда. За неделю до казни Андерсон разрешил его адвокатам запросить экспертизу ДНК. Оказалось, что ДНК Мовера не совпадает с генетическим материалом, взятым из-под ногтей царапавшейся старушки. Андерсон немедленно распорядился выпустить Мовера. Никто и никогда в истории штата еще не уходил живым от виргинского правосудия после вынесения смертного приговора, и дело Мовера получило широкую огласку в общенациональной прессе. Примерно в то же время губернатор Иллинойса Джордж Райан, соратник Андерсона по республиканской партии и сторонник высшей меры, ввел мораторий на смертную казнь в своем штате. После того как тринадцати смертникам подряд оставили жизнь, в основном благодаря новомодным генетическим экспертизам.

Колдуэлл продолжал:

– Понятия не имею, почему Андерсон решился на свой следующий шаг. Может, совесть заговорила, а может, хотел показать миру, что он не такой уж ультрарадикальный правый экстремист… Да бес его знает, может, он просто последовал идиотскому совету своих помощников! Как бы то ни было, наш губернатор сказал Кэтти Курик на телешоу «Сегодня», что у него появились серьезные сомнения в самой идее смертной казни и что он вряд ли теперь сможет поддерживать такие приговоры.

Колдуэлл сделал драматическую паузу, желая подчеркнуть важность своих слов.

– Так вот, Спенсер, мы с тобой отлично знаем, что в Виргинии не все так просто, когда речь заходит про высшую меру. Черт возьми, это мы первыми в Новом Свете повесили какого-то злосчастного дурня в самом начале семнадцатого века! Мы казнили больше женщин и детей, чем любой другой штат во всей стране! А возьми пятьдесят первый год? Отправили на тот свет восемь мужиков за семьдесят два часа. После того как Верховный суд объявил высшую меру слишком субъективным и капризным приговором, наши законодатели потеряли сон, лишь бы поскорее разработать новые основания и вернуться к любимому занятию. С тысяча девятьсот восемьдесят второго года мы казнили больше заключенных, чем любой другой штат, если не считать Техаса. А у них куда больше населения!

Спенсер и сам отлично знал статистику.

– Виргинцы не просто обожают сажать на электрический стул, – настаивал Колдуэлл, – мы весь процесс поставили на поток! Возьми, к примеру, апелляцию. После того как судья подпишет высшую меру, осужденному дается только двадцать один день, чтобы найти новые доказательства. Если не успеет, тогда он лишается права вообще о них упоминать. И не важно, что потом может всплыть на свет. Если доказательство не было представлено в срок, им нельзя аргументировать на апелляции!

Спенсер хмуро кивнул: среди адвокатов защиты это был очень болезненный, горячо дебатируемый вопрос. Имелись и другие противоречивые места.

– То же самое и с протестами защиты, – продолжал Колдуэлл. – Согласно Правилу одновременных протестов, адвокатам запрещено выдвигать какие-либо возражения на апелляции, если они ранее не были заявлены на исходном слушании по делу. Если заключенному попадется некомпетентный адвокат – все, пиши пропало. В нашем Содружестве есть и еще один симпатичный способ поскорее отправить осужденного на тот свет. Ты не хуже меня знаком с Правилами консервации доказательств. Окружной суд не обязан хранить улики после окончания судебного следствия. В большинстве случаев их просто уничтожают. Попробуй-ка найди биологический материал десятилетней давности для экспертизы ДНК!

Явно закусив удила, Колдуэлл горячо потребовал:

– Давай-ка подумай, отчего это славные граждане Виргинского Содружества изо всех сил мешают смертникам подавать на апелляцию? Да потому что избирателей уже тошнит видеть суды, заваленные вечно тянущимися делами! Они убеждены, что система перестанет пробуксовывать только тогда, когда высшая мера станет эффективной. А значит, ее надо приводить в исполнение как можно скорее!

Сейчас Колдуэлл говорил торопливо и делал паузы, только чтобы перевести дыхание.

– Я сам проверял. Тебе известно, что народ Виргинии ни разу не переизбрал человека, который вздумал протестовать против смертной казни? Ни одного, ни разу! Да, есть грехи, на которые наши консервативные избиратели готовы закрыть глаза. Тебя могут подловить на адюльтере с менеджером твоей же избирательной кампании – правда, только если это женщина… Ты можешь воровать из казны, но занять позицию помягче в отношении криминала? Такого не простят. Я вот – особо не афишируя, конечно – организовал несколько соцопросов. И что получилось? Восемьдесят пять процентов виргинцев за высшую меру. Мало того! Даже когда этот вопрос ставят не так категорично и предлагают альтернативу – скажем, казнь заменят на обязательное пожизненное заключение безо всякого шанса на амнистию, – даже в этом случае аж шестьдесят пять процентов хотят видеть сукиного сына поджаренным! Вот и ответь мне, что сделает наш знаменитый губернатор, когда я прищучу этого ниггера Лестера и добьюсь для него высшей меры? О, я уже сейчас вижу, какой цирк устроит пресса! Смотри: я буду требовать справедливости от имени жертвы, маленькой белой девочки, которую похитил, подвергнул сексуальному насилию и задушил любитель детской порнографии. А губернатор Андерсон окажется по ту сторону забора, пытаясь спасти трижды долбанного рэпера от заслуженного возмездия. Каждый добропорядочный родитель в северной Виргинии поставит себя на место Франка и Максин – и будет на моей стороне. И я на белом коне въеду в губернаторскую резиденцию. Просто и элегантно. Как в деле Вилли Хортона, например.

Колдуэлл нагнулся и положил ладонь на плечо Спенсеру.

– Вспомни, как мы в свое время мечтали, еще на юрфаке, о том, как я стану губернатором, а ты возглавишь Верховный суд. Вот он, наш великий шанс. Мои аналитики говорят, что этим делом я могу сбить Андерсона, как кеглю. У него вообще здесь ахиллесова пята. И из меня получится прекрасный губернатор, а ты заслуживаешь кресла в Верховном суде.

Спенсеру становилось не по себе. Разговор слишком близко подошел к границе профессиональной этики. Судьям не полагается обсуждать дела о тяжких преступлениях с потенциальными обвинителями. Кроме того, Колдуэлл напрасно размахивает перед ним морковкой в виде места верховного судьи. С технической точки зрения на такие должности назначают только решением генеральной ассамблеи. Хотя… Если Колдуэлла выберут, он вполне может продавить Спенсера вплоть до вожделенного кресла.

– Спенсер, – сказал Колдуэлл, – тут не просто политика или личные амбиции. Этот панк надругался над ребенком. Убил невинное дитя. Никто из нас не хочет, чтобы он вышел и опять принялся за свое. Я прошу только одного: не возражай, когда я объявлю, что намерен вмешаться.

– Когда ты собираешься это сделать?

– Предварительное слушание назначено на вторую половину дня. Я уверен, что судья Джордж Гатлин найдет достаточно оснований, чтобы созвать Большое жюри. Вот тогда я и выступлю с заявлением, что подсудимый заслуживает высшей меры. Мы сделаем так, будто это была идея Джейкоба Уиллера. Он меня пригласит, чтобы я помог провести судебное следствие по делу о тяжком убийстве.

– Я смотрю, ты все рассчитал…

– Спенсер, здесь мое будущее! И твое! – горячо сказал Колдуэлл. – Ну, могу я рассчитывать на тебя как на друга?

Спенсер на минуту задумался. Его с давних пор восхищала амбициозная решимость Тейлора. Он всегда был готов пойти на риск. На юрфаке Колдуэлл приобрел репутацию иконоборца, подвергавшего сомнению общепринятые истины. Упрямый, своевольный, убежденный, вечно бьющий в одну точку. И совершенно беспощадный, когда речь заходила о том, что ему хотелось. После выпуска Колдуэлл устроился в Ричмонде, где несколько лет проработал прокурором. Он брал слабенькие, порой безнадежные дела – и каким-то образом ухитрялся их выиграть, заработав себе кличку «Стальные когти». Затем его перевели в федеральную прокуратуру, где он продемонстрировал ярость неукротимого быка, взявшись за дело о мотоциклетной гангстерской банде. После этого он был делегирован от Виргинии в генеральную ассамблею, где его карьера стремительно пошла в гору. А потом поставил все на карту, выдвинув свою кандидатуру на пост генпрокурора штата против оппонента с гораздо большей финансовой поддержкой. Остальное принадлежит истории. Колдуэлл выиграл противостояние и сейчас вновь испытывал судьбу, желая выпихнуть из кресла губернатора, который пользовался на редкость большой популярностью.

– Я не стану возражать против твоего вмешательства, – тихо сказал Спенсер. – Даю слово.

Колдуэлл расцвел в улыбке.

– Я знал, знал, что могу на тебя положиться! Ты сделал правильный выбор.

Он взглянул на часы.

– Ой-ой-ой, пора бежать. Ах да! Я тебе кое-что еще должен сказать. У меня в начале недели была неформальная беседа с судьей Гатлином, так он в адвокаты Лестера собирается взять Патти Делани.

– Ты договорился, чтобы ее назначили на дело, где светит высшая мера?!

– Положим, она об этом еще ничего не знает. Вот когда я выступлю с заявлением, тогда – да. А пока что просто рассматривается убийство.

– Да хватит ли у нее квалификации?

– Послушай, у нее опыта побольше, чем ты думаешь. В Балтиморе она уже вела апелляцию по смертному приговору.

– Балтимор – это тебе не Виргиния. Кстати, она в списках? – спросил Спенсер, имея в виду перечень адвокатов, чья квалификация удовлетворяла процессуальным нормам штата, чтобы представлять клиентов, кого ожидал как минимум пожизненный приговор.

– Честно говоря, ее в списках нет, – ответил Колдуэлл. – Но и это не проблема. Я уверен, что ей дадут кого-нибудь в помощь из резерва госзащиты. В конце концов, закон требует, чтобы такие дела вели два адвоката.

– У меня на заседании она села в такую лужу… – задумчиво произнес Спенсер.

– Да что ты? – усмехнулся Колдуэлл. – Бедный, несчастненький Лестер Амиль.

– А если кто-то станет возражать против нее?

– Кто, например? – удивился Колдуэлл. – Да хотя бы и так. Законы Виргинии дают тебе полное право объявить ее компетентной. Ты же председательствующий судья! И давай-ка будем реалистами. Никто из адвокатов вашего округа на пушечный выстрел не захочет подойти к этому делу.

Спенсер знал, что это чистая правда. За разбирательствами по категории высшей меры водилась недобрая слава. На них уходила масса времени, сил и денег. При неудачном повороте событий частнопрактикующий адвокат мог запросто потерять репутацию. Тем более в нынешнем деле. Ни один уважающий себя житель Шарлоттсвиля уже никогда не обратится к Патти Делани за защитой своих интересов – или даже за примитивным оформлением завещания, – как только станет известно, что она представляет негра, душегубца и насильника детей.

– Что побудило тебя выбрать именно Делани? Если оставить в стороне ее некомпетентность? – спросил Спенсер.

– Есть причины, не волнуйся.

Колдуэлл вновь усмехнулся и затем сказал (достаточно громко, чтобы мог слышать медперсонал в коридоре):

– Ну что ж, господин судья, разрешите пожелать вам скорейшего выздоровления и возвращения к работе. Виргинское Содружество не может себе позволить, чтобы такой важный и нужный человек, как вы, лежал в больнице, флиртуя с симпатичными сестричками!

С этими словами он легкой походкой покинул палату и за руку попрощался с каждой из медсестер.

Лишь после ухода Колдуэлла Спенсер начал понимать колоссальность своего обещания. За все те годы, что он провел в судебной системе, ему ни разу не довелось заслушивать дело о тяжком убийстве, влекущем высшую меру. Ему не приходилось смотреть в глаза осужденного, зачитывая смертный приговор и зная, что того теперь ждет летальная инъекция или электрический стул. Согласившись помочь своему старинному другу – и, возможно, тем самым добиться для себя места в Верховном суде Виргинии, – Спенсер оказался в сомнительном положении как с профессионально-этической, так и с моральной точек зрения.

Какой смысл в повязке на глазах Фемиды, когда Колдуэлл может одним пальцем придавить чашу весов?

Лежа в кровати и размышляя о том, что только что сделал, Спенсер вдруг почувствовал резкую боль в левой ладони. Словно кто-то ножом полоснул. Он поднял руку и увидел, как в середине ладони начинает проявляться тоненькая красная линия.

– Что за ерунда? – изумился Спенсер и осторожно коснулся алой полоски. Влажная еще, будто от свежего пореза. В ту же секунду ранка начала пульсировать болью в такт биению сердца.