Текст книги "Камень Апокалипсиса"

Автор книги: Пит Эрли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)

Пит Эрли
Камень Апокалипсиса

Посвящается Патти Мишель, верившей, что я сумею

Основные действующие лица

Лестер Тидвелл Амиль, рэпер и подозреваемый в убийстве

Франк Арнольд, компьютерный вундеркинд зрелого возраста

Максин Арнольд, мать убиенной отроковицы

Тейлор Колдуэлл, генпрокурор штата Виргиния

Патти Делани, адвокат

Преподобный Дино Анджело Грассо, доктор богословия

Чарлз Макдоналд, сыщик в отставке

Эван Леру Спенсер, окружной судья штата Виргиния

Мелисса Ван-ден-Вендер, великосветская львица

Часть первая
ПРÓКЛЯТЫЙ

«…и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает».

Откровение Иоанна Богослова, 2, 17

1

ЛАС-ВЕГАС, ШТАТ НЕВАДА

Патрик Макферсон разглядывал свою «руку»: десятка пик и семерка треф, итого семнадцать. На кон в блэкджек он поставил тысячу долларов. Открытая карта дилера показывала десятку червей.

– Думаю, лицом вниз у вас лежит фигура, – сказал ему Макферсон. – Получается двадцать. Стало быть, выиграть я смогу, когда вытяну четверку.

Игрок справа фыркнул. Расклад далеко не в пользу Макферсона. Все шансы за то, что с третьей попытки он сядет в лужу. И все-таки Патрик поскреб пальцами по столу, давая понять, что хочет еще. Хлестким движением кисти дилер выбросил очередную карту из красного пластикового чехла и перевернул ее рубашкой вниз. Четверка. «Очко».

– Черт возьми! Откуда вы знали? – возмутилась сидевшая слева дородная матрона.

Макферсон доверительно наклонился к ее щеке и – следуя законам физики – уперся глазами во внушительную складку над декольте. (Интересно, отчего домохозяйки из Де-Мойна наряжаются шлюхами, когда попадают в Лас-Вегас? – задался он праздным вопросом.)

– Мне открыто будущее, – прошептал Патрик. – Вот вы сейчас возьмете еще одну, и будет перебор, потому что выпадет дама.

Женщина бросила озадаченный взгляд на свои карты и вновь повернула лицо к Патрику. Шестнадцать. Действительно, набор неважный. (Он что, шутит? Никому не дано видеть будущее!) Решив не обращать внимания на пророчество, она попросила карту. Дама. Проигрыш, как и было предсказано. Впрочем, женщина не стала поднимать скандал. Она подозревала, что Патрик жульничает или виртуозно ведет счет, а потому надеялась, что рано или поздно он потеряет бдительность и его секрет раскроется.

– Вы, наверное, много играете в блэкджек? – осторожно поинтересовалась она.

– Нет, – ответил Макферсон, – впервые.

Толстушка склонила голову, делая вид, что лезет в сумочку за сигаретами, и внимательно ощупала взглядом его левую ладонь, которую он до сих пор упорно держал под столешницей.

– Что это?! – вдруг взвизгнула она. – Ведь у вас кровь!

Дилер замер. Все уставились на Патрика.

– Нет, – тихо ответил он. – Это просто родимое пятно. Хотя действительно иногда его принимают за кровь. – Он спрятал подозрительную ладонь в карман, а правой рукой придвинул все свои фишки к женщине. – Берите, они ваши.

– Здесь же двадцать тысяч! – пискнула та. – О Боже мой! Боже мой!

Макферсон встал из-за стола и скорым шагом направился к выходу вдоль шеренги звякающих игральных автоматов. (Как можно сокрыть убийство? Сохранена ли тайна? Впрочем, стоит ли волноваться об этом теперь? Один Бог ведает… Вердикт уже вынесен. Спасения нет. Не жди ни помилования, ни отсрочки в последнюю минуту. Библия недвусмысленно дает понять, чего Он хочет. «Езжай немедленно, – говорит Писание. – Езжай в Содом и Гоморру, езжай в гнездилища великого греха и разврата…»)

– Простите… – вывел из задумчивости женский голос. – Посыльный из «Федерал экспресс» уже забрал ваш пакет. Доставка завтра, в первой половине дня. Могу ли я помочь еще чем-нибудь?

– Нет, – ответил он, протягивая пятерку. Для работника гостиницы дежурная не сделала ничего особенного, но в Лас-Вегасе принято раздавать чаевые всем подряд. (Да и не важно. Деньги уже не играют роли…)

Макферсон подошел к лифту. Во всяком случае, в любом другом отеле Лас-Вегаса это сооружение назвали бы лифтом. В «Луксоре» же его именовали «инклинатором», а все потому, что сей отель был построен по подобию египетской пирамиды. Вдоль ее ребер, словно фуникулеры, под углом 39 градусов ходили четыре таких инклинатора. Архитектура увеселений. Можно было остановиться в гостинице-казино «Нью-Йорк – Нью-Йорк», построенной в стиле небоскребов Манхэттена, или в «Париже», рядом с этим отелем стояла миниатюрная копия Эйфелевой башни. Но лучше всего его интересам отвечал как раз пустотелый тетраэдр «Луксора». Сегодняшний завтрак он съел в кафе «Пирамида», а из подложенного под тарелку рекламного листка узнал, что главный банкетный зал «Луксора» по своим размерам занимает первое место в мире. Он до того громаден, что в нем с успехом разместились бы девять «Боингов-747», поставленных друг на друга. Словом, то что надо.

Макферсон нажал кнопку двадцать восьмого этажа, но в последний момент в кабинку ворвались две супружеские пары с оравой детишек. Самодельные шорты из обрезанных джинсов; канареечные футболки, обтягивающие подернутую жирком молочно-белую плоть; оранжевые сумки-набрюшники, побрякивающие при каждом шаге; майка с надписью «Сам дурак!». Стиснутый со всех сторон, Макферсон слушал путаный, грамматически изнасилованный лепет. Слова колокольным гулом отдавались в ушах. На гарвардском юрфаке он отполировал один любопытный навык: если сосредоточиться, то внутренним взором удавалось буквально увидеть чужие высказывания. Со всеми знаками препинания. Изрядная помощь на судебных слушаниях… в инклинаторе это сводило с ума.

Бессмысленные жизни. Мелкие мечты. Нули, бредущие в никуда. Транжиры сезона отпусков с бюджетом в три сотни мучительно скопленных долларов под азартные игры… Сам Макферсон был другим. Он всегда был другим. Третий сын Альфреда Камберленда Макферсона и Алисы Хейворт из Стамфорда, штат Коннектикут. Деньги со старыми корнями. Генетический фонд верхнего социального слоя – если угодно, корки – Америки. Впрочем, богачи знают: признать существование такой культурной иерархии – себе дороже. Нет, пусть лучше низкородный плебс верит, будто Америка до сих пор является страной безграничных возможностей, где ничтожный фермер из Джорджии или, скажем, сопляк, вылупившийся в трейлерном поселке Арканзаса, может стать президентом. Да, конечно, может, но даже после переезда в Белый дом ему не быть одним из своих. Из президентов получается интересное угощение к званому ужину, однако в конце их всегда ждет дверь на выход. Учись сколько влезет, все равно не освоишь социальные нюансы и тонкости, что ведомы Макферсонам и иже с ними. Это у них в крови, в костном мозгу породы. Ни единая душа во всем семействе ни разу не завела с ним разговор просто так. Что бы он ни сказал, все подвергалось придирчивому анализу и по мере возможности использовалось против него. Его манера одеваться или вести себя за обеденным столом, его стиль речи или взгляды, любая его мысль или поступок – все это безжалостно критиковалось полчищами нянек и репетиторов, не говоря уже про братьев, родителей и деда с бабкой. Что поделаешь, ведь он – Макферсон, и это кое-что значит. Его требовалось вылепить по правильному шаблону, не то выйдет некондиция. После Гарварда он пришел в одну из самых старых и влиятельных юридических фирм Бостона. Куда же еще? Женился на юнице из равноценной семьи, тоже при деньгах и положении. На ком же еще? И вот сейчас ему сорок девять. Седеющие виски придают солидный вид. Жизнь, кажется, удалась. Впрочем, нет, не кажется. Так оно и есть. Жизнь удалась. Абсолютно. Летний дом на Мартас-Вайньярде, апартаменты-студия в Париже, семизначный доход. Он удачно попал в колею, и все бы хорошо, кабы не та посылка, что неожиданно пришла девять месяцев назад. Он тогда еще подумал: «Подарок, наверное». Или, скажем, чья-то шутка. А оказалось, что это начало конца. Причина, по которой он здесь…

Макферсон вылетел из инклинатора, не дожидаясь, пока двери раскроются полностью. (Наконец-то тишина. В голове смолк стрекот пишущей машинки.) Если не считать забытого обслугой столика с горкой немытых тарелок, лифтовый холл совершенно пуст. Торопливо миновав коридор, Макферсон остановился и, перегнувшись через балконное ограждение (устроенное в половину человеческого роста, чтобы гости ненароком не кувыркнулись вниз), посмотрел в банкетный зал. С этого карниза он мог видеть змейку из киноманов, терпеливо поджидавших своей очереди у входа в кинотеатр «IMAX» двадцатью восемью этажами ниже. Другие посетители толкались возле пары верблюдов, точнее, их роботизированных копий в натуральную величину. Компьютерными голосами верблюды пропагандировали удобства и пикантные достоинства «Луксора». Третья категория посетителей напоминала куколок, рассаженных за столиками игрушечного фаст-фудного ресторана.

Макферсон перелез через ограждение, встал каблуками на пятисантиметровый поясок у основания и, придерживаясь заведенными назад руками, наклонился вперед.

Сверток отправлен. Теперь кое-кого другого ждет «подарок». А ему осталось решить последнюю задачу. Время платить за грехи. Искупление.

Вдруг страшно захотелось вспомнить какое-нибудь счастливое событие из жизни. Нечто, о чем он мог бы думать, разжимая пальцы. Это оказалось трудным делом. Но в конце концов получилось.

Стояло лето, и было жарко. Ему едва исполнилось десять. Еще один паренек, Майкл, приехал навестить свою бабушку, и оба семейства решили их познакомить. Мальчики подружились и как-то днем, в нескольких милях от Стамфорда, наткнулись на заброшенный карьер. Раздевшись до трусов, они с неровного, скалистого обрыва ныряли в этот явно бездонный пруд, чья темная прохладная вода заполнила рваную рану, оставшуюся от динамита и экскаваторов. После бесчисленных прыжков мальчики растянулись на горячем камне и, обсыхая под июльским солнцем, повели невинную болтовню о том, чье же ядро дало больше брызг. Это Майкл ему показал, как ныряют «ласточкой». Они по очереди становились на краю и, широко-широко раскинув руки, уходили в полет гигантскими птицами. Макферсон узнал, как надо напрячь мышцы, чтобы правильно сомкнуть ноги, вытянуть пальцы по струнке, запрокинуть голову и, прогнувшись в поясе, смотреть вверх, прямо в слепящее солнце. Он научился выжидать до самой последней секунды – вот-вот он приложится животом о воду! – и в этот критический миг резко сгибался и входил в пруд головой вперед, да так ловко, что худенькое тело подростка едва оставляло за собой ленивую рябь…

Макферсон отпустил перила и полетел. Падая внутрь банкетного зала, он раскинул руки, плотно сомкнул ноги, вытянул пальцы, запрокинул голову, отвел назад плечи и прогнулся в поясе. Молча. Сто килограммов его живого веса ударились о пластиковую столешницу в паре метров от стойки из полированной нержавейки. Ударились с такой немыслимой силой, что тело будто взорвалось изнутри – мозгами, костяной крошкой и кровавыми ошметками забрызгав перепуганных клиентов «Макдоналдса» вместе с их недоеденными бигмаками и жареным картофелем.

Теперь он свободен. Он уплатил по счетам.

2

ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ

Дожив до семидесяти двух лет, преподобный Дино Анджело Грассо определенно внушал достаточно уважения к своим годам и политическим связям в Католическом университете Америки – единственном колледже Соединенных Штатов, чью хартию выдал сам Ватикан, – чтобы не читать вступительных курсов по теологии. Впрочем, доктор Грассо, всемирно признанный эксперт по Ветхому Завету и библейским переводам, сам настоял на том, чтобы в каждом семестре преподавать как минимум по одному предмету начального уровня. Ему нравилось общаться с первокурсниками; он находил их религиозную наивность освежающей, а студенты, в свою очередь, из года в год называли его предмет самым любимым. Вот почему тот факт, что и на этой лекции не было ни единого отсутствующего, нисколько не удивил досточтимого клирика. В теме сегодняшнего занятия стояли чудеса (а если точнее, Мистические Стигматы), и Грассо безошибочно угадал: бывшие ученики дали понять новичкам, что такую лекцию пропускать не стоит.

Человеку постороннему, лишь на время посетившему студгородок, такая популярность могла бы показаться загадочной. С какой стороны ни возьми, доктор Грассо смотрелся просто дико. Во-первых, горб, а во-вторых, лысая тыквообразная голова столь огромного размера, что за него становилось страшно: того и гляди опрокинется. Еще он отличался расплющенным боксерским носом, удивительным левым глазом (жившим своей жизнью и вращавшимся куда и когда ему хотелось), изрытым оспинами лицом и противоестественно большим числом желтоватых зубов, едва помещавшихся в крошечном рту. И хотя душ он принимал ежедневно, от него постоянно исходил некий пряный запах, а дыхание отдавало луком. Правая нога была на пять сантиметров длиннее левой, да еще и левая рука с рождения сухая. Такое впечатление, что Всевышний решил поэкспериментировать с его телом, дабы выяснить, до какой степени из человека можно сделать инвалида. Тем не менее внутри сей гротескной оболочки помещался блестящий ученый и добросердечный человек, с энтузиазмом встречавший каждую утреннюю зарю.

В прошлом этого священника не имелось ничего, что могло бы оправдать такую жизнерадостность. Его родители были неграмотными рабочими с нищенской окраины Кассино, итальянского городка между Римом и Неаполем. Сам он был десятым по счету ребенком, причем мать, едва успев родить калеку, тут же решила его удавить, потому как знала, что он станет вечным камнем на шее у семьи. Но стоило ей опустить подушку на младенческое лицо, как верх взяла материнская вина. Словом, вместо этого она просто оставила ребенка у входа ближайшего католического монастыря. Выбрала бы она какую-то иную секту францисканцев, ее новорожденного сына отправили бы в один из неапольских приютов, под крылышко монахинь. Однако местное братство считало, что в жизни не бывает случайных совпадений и что всякое деяние спланировано Всевышним, а потому в ненужном родителям ребенке они усмотрели божественное повеление вырастить и воспитать подкидыша, как если бы он был покалеченным, выпавшим из гнезда птенцом.

Юные годы Грассо прошли под строгим надзором монахов. Детство, заполненное кропотливым трудом и вечными молитвами при постоянном одергивании и полном запрете каких-либо удовольствий. Ту любовь, что выпала на его долю, Грассо нашел в чтении Святого Писания и в своей пылкой вере, что Христу доступно то, что, судя по всему, не дано ни одному человеку: искренне любить маленького Дино. К шести годам он понял, что с рождения оказался нежеланным ребенком, и по ночам, забившись в убогую келью, задавался вопросом, уж не был ли поступок его родителей предопределен изначально, нет ли здесь какого-то Божественного промысла. Оставаясь наедине со своими мыслями, он убедил самого себя, что Всемогущий создал его для некой задачи, что у родителей просто не было выбора. Словно пешек, их неисповедимо подвинула длань Господня. И точно так же его физические недостатки были не чем иным, как испытанием, своего рода подготовкой. А раз их такое количество, то – пришел мальчик к заключению – задача, к которой предназначал его Бог, должна быть поистине грандиозной.

Шли годы. Грассо добросовестно готовился и терпеливо ждал, когда же Вседержитель раскроет ему суть той секретной миссии, которую он один способен выполнить. К подростковому возрасту он уже обладал могучим интеллектом. Свободно говорил на пяти языках, читал по-латыни и на греческом. В девятнадцать лет монахи организовали для него переезд в Рим, где он получил должность исследователя при Тайном архиве Ватикана. Идеальное решение по всем статьям: теперь церковь могла пользоваться плодами его блестящего ума, не выставляя на всеобщее обозрение уродство. Запрятанный в чреве архива, Грассо с головой ушел в древние рукописи, да с такой страстью, что порой забывал о времени и не отрывался от манускриптов сутками напролет. Именно в ту пору он овладел арамейским, затем быстро освоил иврит (на тексте Премудростей Бен-Сиры, или Иисуса, сына Сирахова), а затем и прочие древние книги, которые в библейских студиях считаются элементарным введением к пониманию истоков христианства.

В возрасте двадцати одного года Грассо вызвал некоторый переполох среди ватиканских ученых, написав статью, ставящую под сомнение репутацию церкви Святого Антония возле итальянского города Ла-Специя. Сюда столетиями приходили благочестивые пилигримы, чтобы увидеть раку с мощами: крошечный фрагмент кости, якобы от ноги этого святого. Здесь явилась миру чуть ли не сотня чудес, и когда Грассо побывал на месте сам, то увидел ворота, украшенные костылями излеченных инвалидов. Кропотливая работа молодого исследователя показала, что кость принадлежит вовсе не святому Антонию. Выяснилось, что в девятом столетии некий мошенник, выдававший себя за монаха, откопал скелет местного крестьянина и раздробил его кости на мелкие кусочки. Священник Ла-Специи потратил практически все средства своего и без того нищего прихода на покупку святыни и поверил в ее подлинность, узрев чудо через три дня после выставления мощей. Дело было так: в церковь ворвались перепуганные родители, на руках неся своего потерявшего сознание сына. Оказывается, ребенок ковырялся на поле и вдруг упал, содрогаясь в конвульсиях. Родители решили, что он выкопал демона. Сжимая в руках мощи, священник воззвал к святому Антонию с просьбой изгнать нечистого, и спустя буквально пару секунд мальчик пришел в себя, ничего не помня о случившемся. Новость о чудесном изгнании бесовской силы волной прокатилась по Италии, и с каждым пересказом легенда обрастала новыми подробностями.

Исследования Грассо показали, что у ребенка был просто эпилептический припадок. Докладную записку по инстанции направили в комиссию папских прелатов, чья работа заключалась в разборе сообщений о сверхъестественных явлениях. Не прошло и трех лет, как Грассо получил письмо, где комиссия благодарила его за впечатляющее научное достижение. В частности, в послании говорилось:

Нет богохульства в том, что искренняя вера столетиями служит источником ошибок. Привязанность к мощам, как и в случае этой кости, зачастую глубоко укореняется в сердцах крестьянства, и мы не можем просто отмахнуться от них, не вызвав скандала и народных волнений, пусть даже наши исследования доказывают фальшивость некоторых «святынь». Таким образом, имеются все основания, чтобы папский престол и впредь разрешал существование культа ряда сомнительных древних мощей.

Статью Грассо заперли в той секции Тайного архива, где хранились рукописи, считавшиеся неподходящими для публичного распространения.

Молодой ученый не стал жаловаться. Он верил в мудрость папского престола. Впрочем, этот инцидент заставил его задуматься: сколько еще чудес на поверку являются фальшивыми, сколько еще древних святынь сфабриковано? К тридцати годам он едва не пережил кризис веры, но тут вмешался Бог. Грассо узрел знак, который стер все его сомнения. Он стал свидетелем чуда.

Пожилой профессор традиционно начинал свою лекцию о Мистических Стигматах с изложения официальной позиции Ватикана в отношении необъяснимых явлений. Дар чуда, по словам церкви, имеет свои истоки в Первом послании святого Павла к коринфянам, где указывается, что Святой Дух награждает экстраординарными способностями избранных верующих. Речь идет об очень редком даре, доступном только крошечной горстке людей, причем почти во всех случаях он служит для того, чтобы такие богоизбранники помогали ближним. В греческом языке эти способности именуются харизмата, или, на техническом жаргоне теологии, gratiae gratis datae (благодать бескорыстная) в отличие от gratiae gratum facientes (благодать во имя личного спасения).

Желая удостовериться, что студенты действительно понимают разницу, Грассо спросил, нет ли у кого вопросов.

Один из слушателей поднял руку.

– Доктор Грассо, может ли грешник или неверующий человек обладать способностью к чуду? Я видел телевизионных проповедников, утверждавших, что в их силах лечить людей, хотя мне совершенно ясно, что все их желания сводятся к деньгам.

Грассо усмехнулся. Именно поэтому-то он и читает лекции. Передает знания от поколения к поколению.

– Вы задали прекрасный вопрос. Более того, ранние отцы церкви горячо его дебатировали. Папский престол учит нас, что благодать – gratiae gratis datae – может быть дарована Всевышним как верующим, так и неверующим, хотя последний случай чрезвычайно редок. Это означает, что даже грешники могут творить чудеса – да-да, они могут обладать сверхъестественными способностями, – но только если пользуются ими для помощи другим людям. Никто не волен сотворить подлинное чудо ради демонстрации личной святости. Иначе это было бы обманом и нарушением священного завета перед Богом.

– И что получается? – Явно запутавшись, студент вновь подал голос. – Так могут телепроповедники лечить людей или нет?

– Никто из нас не знает, почему Бог выбирает того или иного человека в качестве своего орудия. Но если мы взглянем на ситуацию вокруг телевизионных чудес, то, наверное, сможем сказать, что же здесь имеет место – Божий промысел или надувательство. С какой целью телепроповедники творят чудеса? Ради вящей славы Господней или же для личного обогащения? Взяли ли они за образец Христа и ведут столь же простую жизнь или, напротив, раскатывают на лимузинах, роскошествуют во дворцах, носят дорогое платье? Если да, то у них общего больше с Барнумом, нежели с нашим Владыкой и Спасителем.

Здесь Грассо сделал паузу, ожидая от студентов смеха и оживления. Увы, похоже, имя Барнума аудитории не знакомо. (Ой-ой-ой, – подумал он. – Стареем, стареем…)

– Спросите себя, – продолжал профессор, – почему Бог дарует грешнику сверхъестественные способности? Особенно когда есть столь много истинных верующих, жаждущих такого подарка?

Десяток минут Грассо посвятил изложению церковной доктрины чудес и наконец перешел к той самой истории, которую, как ему было известно, студенты с нетерпением ждали.

– Когда я работал в Ватикане, меня – на пару с отцом Петрочелли Зерилли – направили на Сицилию, чтобы расследовать сообщение о Мистических Стигматах, возникших у десятилетней девочки из рыбацкой деревни.

Стигматами, объяснял далее Грассо, называют кровоточащие участки на руках, ступнях, боках или лбах некоторых чрезвычайно набожных христиан. Их появление отмечалось на протяжении многих столетий. Они, можно сказать, копируют те раны, которые получил Иисус Христос, когда его били кнутом, распинали и надевали терновый венец на голову. Одним из первых стигматиков, официально признанных церковью, стал святой Франциск Ассизский, хотя в XIII столетии еще несколько сотен людей заявляли об аналогичных ранах. Церковь обладает как минимум полусотней безупречно задокументированных свидетельств стигматизма, относящихся к девятнадцатому веку.

– Доказанных случаев насчитывается так много, что даже неверующие перестали сомневаться в их существовании и вместо этого попытались найти объяснение, пользуясь методами экспериментальной науки, – сообщил Грассо студентам.

К примеру, в 1901 году парижский врач Пьер Жане надел на ногу одного из стигматиков медный башмак с окошечком, чтобы не дать тому возможности самостоятельно растравлять рану. Ученый сообщил, что хотя до раны теперь никто не мог добраться, она продолжала увеличиваться в размерах.

– Так вот, когда мы прибыли в деревню, – продолжал Грассо, – то нашли девочку настолько ослабевшей, что она уже не могла вставать. Осмотрев ее руки и ноги, мы обнаружили следы проколов, словно от гвоздей. По всем признакам, настоящие стигматы. Я-то, впрочем, отнесся к этому скептически и решил, что раны нанесли родители девочки, желая как-то выиграть на всеобщем внимании. Чтобы не дать ей саму себя изувечить, мы перевезли ее в дом местного священника и с этого момента, не отходя ни на шаг, по очереди дежурили у ее постели. Кроме того, мы обработали и перевязали раны, чтобы проверить, не приведет ли элементарная медицинская помощь к залечиванию повреждений.

Грассо сделал небольшую паузу. Глаза всей аудитории были прикованы к его лицу.

– Ни разу мы не оставили ее наедине. Даже пробовали суп, который приносила ей мать, – на случай если туда подмешали некий секретный эликсир. Естественные надобности она справляла за ширмой, причем ступни и ладони все время оставались на виду. Мы дошли до того, что изучали ее кал и мочу, пытаясь найти хоть какое-то научное объяснение. По истечении пяти дней стало совершенно ясно, что ни она сама, ни кто-либо еще не наносили этих повреждений. Несмотря на наши повязки и визиты местных врачей, раны девочки отказывались затягиваться. Более того, они росли на глазах.

Грассо вновь сделал паузу, на этот раз чтобы перевести дух. В аудитории ни шороха, ни малейшего шевеления. Каждый студент с нетерпением ждал, что же будет дальше.

– На тридцать третьи сутки после появления стигматов девочка впала в транс. Разумеется, нам с отцом Зерилли тут же вспомнилось, что нашему единому Господу и Спасителю Иисусу Христу было тридцать три года, когда его распяли. Девочку затем начало трясти, да так, что мы позвали врача, но и он оказался не в состоянии хоть как-то ее успокоить. Несколько раз он давал ей седативы, причем в таких дозах, что кто угодно погрузился бы в глубокой сон, однако ребенок оставался возбужден и в полном сознании. Мы отчетливо видели, что девочка страдает от крайне мучительных болей и данный факт также согласуется с Мистическими Стигматами. Страдание суть неотделимая и существенная часть этого чуда, поскольку оно проявляется лишь у тех верующих, кто испытывает потрясающую по своей силе жалость и любовь к нашему Господу и Спасителю Иисусу Христу. Стигматик в буквальном смысле переживает Страсти Господни вместе с Ним, он соучаствует в Его муках, душевной боли, печали и – в конечном итоге – в Его смерти. Именно так и должно быть, иначе раны станут выхолощенным символом, реквизитом театральной постановки, чей драматизм только подхлестывает гордыню, если стигматик не переживает подлинных мук смерти…

Грассо, казалось, сам начинал впадать в транс. Он передавал давно минувшие события с такой живостью, словно все происходило прямо сейчас, на его глазах.

– Погрузившись в молитву, я сидел у постели девочки. И тут она вдруг начала описывать последние Христовы дни. Ей предстало видение. Вы, разумеется, должны помнить, что эта девочка, пусть даже благочестивая и искренняя, была совершенно неграмотна. Ей просто не могли быть известны мелкие подробности. Так вот, пока она описывала пытки, которым подвергли Христа, я увидел, как у нее на руках, на лбу и на шее появились новые кровоточащие раны. Когда она сказала, что Его хлещут кнутом, все ее тело стала содрогаться, и при каждом ударе она кричала в голос. Кричала так, что в комнату вбежал перепуганный отец Зерилли. И вот представьте себе картину: мы с ним сидим по обе стороны постели и наблюдаем, как девочка принимает на себя роль Христа. Речь ее перестала носить описательный характер, и вместо этого она начала шептать слова, которые – как нам было известно из занятий библеистикой – произносил сам Иисус. Наконец ее хрупкое тельце содрогнулось в последний раз, и легкие извергнули воздух. Отец Зерилли немедленно принялся искать пульс, но девочка была уже мертва.

Естественно, полиция заподозрила неладное, хотя и не решилась нас задержать. Поселковый констебль, сам человек неверующий, потребовал провести судебно-медицинскую экспертизу. Вскрытие показало, что девочка умерла от точно таких же повреждений, какие может вызвать казнь на кресте. Кроме того, выяснилось, что кровь, сочившаяся из ее ран, на поверку оказалась вовсе не кровью, а обычной, пусть даже окрашенной, жидкостью, содержащейся в мягких тканях человека. Но вот в случае нашей девочки эта жидкость каким-то необъяснимым образом выступила на поверхности кожи… По сей день у меня нет научно обоснованных доказательств, что человек способен вызвать стигматы только лишь силой своего воображения, эмоциями или даже страстным желанием. Наблюдения за глубоко религиозными лицами, погруженными в гипноз, не подтвердили способность воспроизводить стигматы, и хотя действительно имеются болезни, которые приводят к появлению кровавого пота, ни медицинская физиология, ни психиатрия не дают объяснения подобным ранам и их выделениям. У той девочки-подростка ранее не отмечалось ни галлюцинаций, ни эмоциональных всплесков, ни каких-либо психических отклонений. А физического способа, каким бы она могла убить саму себя, вообразив, что ее распяли… такого способа просто не существует. Нет, мои ученики, что-то случилось у нее не с головой, а с душой. Она в буквальном смысле умерла вместе с Христом. Я там был. Я это видел…

Задребезжал звонок. Время подошло к концу, но никто и не подумал шевельнуться.

– Хотя мой мозг не сумел найти рационального объяснения, – сказал Грассо, – в сердце я знал, что стал свидетелем чуда. Но почему? И зачем? Зачем эта девочка пережила страдания и смертную агонию Христа? В чем здесь промысел Божий?

Грассо бросил взгляд на часы, висевшие над выходом.

– Что ж, это мы обсудим позднее, на других занятиях, – сказал он. – А на сегодня лекция закончена.

В аудитории раздался коллективный стон разочарования.

– Впрочем, вот вам еще кое-какая пища для размышлений, – смягчился Грассо. – Какой бы чудовищной ни казалась смерть девочки, я бы с радостью поменялся с ней местами. Увидеть нашего Владыку и Спасителя Иисуса Христа… самому почувствовать Его раны… быть рядом с Ним в момент страшной казни… и умереть вместе… Да, были и агония, и страдания, но в измученном лице этого ребенка я мог прочесть и такую радость, какую не встречал ни до ни после. Она словно узрела лик Господень, и в этот миг я бы отдал все, чтобы оказаться на ее месте…

После рассказа стигматической истории Грассо всегда чувствовал себя разбитым. К тому времени когда он наконец-то преодолел территорию студгородка и дохромал до своего крошечного кабинета, ему уже не хотелось идти в столовую, вместо этого он решил просто вздремнуть. К тому же секретарша, которая не упускала возможности удрать на обеденный перерыв, уже успела испариться. Впрочем, на письменном столе она оставила пачку свежей корреспонденции. По большей части письма: одно приглашение выступить с проповедью, еще приглашение прочесть лекцию… В самом низу стопки находился крупноформатный конверт из плотной желтой бумаги. Адрес отправителя: Следственное управление графства Кларк, г. Лас-Вегас, штат Невада. Хм-м… Никого из Лас-Вегаса Грассо припомнить не смог. Он вскрыл пакет и нашел в нем сопроводительную записку, отпечатанную на машинке, и еще один заклеенный конверт куда меньше размером.