Текст книги "Камень Апокалипсиса"

Автор книги: Пит Эрли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 27 страниц)

– Что-то вроде заплечного мешка или рюкзака. Он заявил, что эта вещь принадлежит кому-то другому… Какому-то его другу, с которым он собирался встретиться в Вашингтоне. Он сказал… э-э… что его не волнует, стану ли я в нем рыться, поэтому я дал ему расписаться на специальном бланке и открыл мешок. Внутри я обнаружил небольшой пластмассовый контейнер, заполненный белым порошкообразным веществом, по виду напоминающим кокаин. Он заявил, что никогда раньше этого предмета не видел.

– Вы допросили Лестера Амиля по поводу убийства Касси Арнольд?

– Я подождал с полчаса, а потом начал задавать вопросы. Понимаете, до этого я всю работу строил вокруг кокаина и ждал, не упомянет ли он сам про убийство. Но нет, он молчал, а когда я задал вопрос ему в лицо, прикинулся, будто впервые об этом слышит.

– Протестую! – вмешалась Делани. – Свидетель не может знать, «прикидывался» или «не прикидывался» мой подзащитный!

– Протест принят, – вздохнул Спенсер.

Далее Стюарт показал, что в девять вечера Амиля предъявили магистрату и выдвинули официальные обвинения.

Затем на протяжении доброй четверти часа Колдуэлл опрашивал следователя по поводу схожих особенностей убийства Касси и Джонбенет Рэмзи. Стюарт выпалил их без запинки. Письма с требованием выкупа были составлены на бумаге, найденной в домах жертв. Текст обоих писем почти полностью совпадает. Упоминается одна и та же сумма – 118 тысяч долларов. Обе девочки были умерщвлены практически идентичным способом.

– В моих глазах это типичное «подражательное» преступление, – заявил Стюарт. – Убийца Касси Арнольд явно копировал обстоятельства смерти Джонбенет Рэмзи.

– Нашли ли вы что-нибудь в доме Арнольдов, что имеет какое-то отношение к убийству Джонбенет Рэмзи? – спросил Колдуэлл.

– Да, – ответил следователь. – В комнате Лестера Амиля мы обнаружили несколько сотен газетных вырезок и журнальных статей об этом преступлении. Затем, когда мы просматривали содержимое жесткого диска в его компьютере, то выяснилось, что он посещал десятки веб-сайтов, посвященных этому убийству. По ходу дела мы нашли и шесть электронных фотоснимков с обнаженными детьми. На каждом из них дети связаны, с кляпами во рту. Снимки были загружены с вебсайта, который функционирует за рубежом.

Делани было дернулась, чтобы выразить очередной протест, но тут же передумала, не желая лишний раз привлекать внимание к порноснимкам.

– Нашли ли вы что-то еще, что связывало бы подсудимого с убийством Джонбенет Рэмзи?

– Мы обнаружили текст хип-хоповой песни, которую Лестер Амиль написал по мотивам этого преступления. Он выставил ее в Интернете для свободного доступа публики.

Колдуэлл показал следователю бумажный листок.

– Вы об этом тексте говорите?

– Да.

– Пожалуйста, зачитайте для присяжных тот отрывок, который отчеркнут желтым фломастером – те самые вирши, что Лестер Амиль набрал на своем компьютере и затем выставил в Интернете.

Откашлявшись, Стюарт прочитал:

 
Шесть лет, а уже королева.
Белые гольфы, чечеточный треск,
Слава ковбойских романсов,
Мамина гордость,
Видеоблеск.
Лакомый кус: «Забрызгана спермой!»
Таблоиды взяли тебя в оборот.
Скоро кому-то еще доведется
Ждать у порога жемчужных ворот.
 

– Повторите, пожалуйста, последнюю строчку, – попросил Колдуэлл.

– Тут написано: «Скоро кому-то еще доведется ждать у порога жемчужных ворот».

– Удалось ли вам в ходе расследования выдвинуть теорию о возможном мотиве данного преступления?

– Судя по моему опыту работы, подсудимый убил Касси Арнольд, чтобы привлечь внимание к той хип-хоповой песне, которую он написал про убийство Джонбенет Рэмзи.

– Вы хотите сказать, что мотивом была реклама его собственного рэперского опуса?

– Частично – да. У него в тексте есть еще много намеков на то, как убийца Джонбенет Рэмзи до сих пор рыщет в поисках жертв. Убийство Касси Арнольд полностью вписывается в эту теорию… А потом, я совершенно убежден, что Лестер Амиль – педофил.

– Протестую! – выкрикнула Делани, подскакивая на стуле. – Детектив Стюарт не обладает квалификацией, позволяющей анализировать психологию моего подзащитного. Его неуместная ремарка просто возмутительна и к тому же пагубно отражается на беспристрастности присяжных!

Спенсер принял протест, даже не дожидаясь, как отреагирует Колдуэлл. Затем он пожурил Стюарта:

– Вы не раз выступали свидетелем на уголовных процессах и должны помнить, что подобные замечания недопустимы.

Судья распорядился, чтобы присяжные проигнорировали мнение Стюарта насчет педофильных пристрастий Лестера.

Впрочем, Делани ясно понимала, что дело сделано и исправить его будет ох как трудно…

На перекрестном допросе Стюарта перед Патти Делани стояли три основные задачи. Она хотела, чтобы присяжные четко уяснили, что никто не видел, как Лестер Амиль вернулся в дом Арнольдов в ночь убийства. Во-вторых, требовалось внедрить идею, что кто-то другой вполне мог совершить это преступление. И наконец, ей хотелось заронить сомнения в достоверности показаний Стюарта.

Первую задачу удалось решить довольно просто. В ходе допроса следователь признал, что ни Франк, ни Максин не видели Амиля той ночью.

– Ранее вы показали, что персональный идентификатор Лестера Амиля был обнаружен в кладовой, – заметила Делани. – Но ведь кто-то мог просто специально подложить его туда, не так ли?

– Мистер Арнольд очень строго следил за тем, чтобы все носили бейджики, – ответил Стюарт. – И разумеется, хозяева дома резонно считали, что Амиль свой идентификатор держит при себе. В противном случае мистер Арнольд и не стал бы проверять показания компьютерного монитора.

– Вы уклоняетесь от ответа на мой вопрос, – сказала Делани. – Вы ведь не знаете, носил ли Амиль свой бейджик постоянно или же снял его перед тем, как отправиться на вечеринку. Скажем, он мог положить его на виду в своей спальне, откуда любой мог забрать его и затем подбросить в кладовую, чтобы навлечь подозрения на моего подзащитного.

Вмешался Тейлор Колдуэлл:

– Ваша честь, собирается ли защита задавать вопросы, или она сама выступает здесь свидетелем?

Спенсер сказал:

– Мисс Делани, если у вас есть вопрос, задавайте.

Патти решила сменить тему.

– Раз вы такой эксперт по убийству Джонбенет Рэмзи, – саркастически заявила она, – вот и расскажите нам, на кого тогда пали подозрения.

– Никаких арестов или официальных обвинений по тому делу не было.

– Я не об этом. Ответьте: кого изначально подозревали в убийстве?

– Ее родителей.

– А в нашем деле? Подозревала ли полиция Франка и Максин?

– В подобных преступлениях всегда падает подозрение на родителей, – ответил он, – однако мы вычеркнули их из списка, как только начали поступать улики против вашего клиента.

– Вот и давайте обсудим вашу методику сбора улик, – сказала Делани. – Взяли ли вы образец слюны у моего подзащитного?

– Да, взяли.

– До или после того, как сообщили ему про убийство Касси Арнольд?

Впервые за все время пребывания в свидетельском кресле детектив Стюарт замешкался с ответом.

– Этого я точно не помню, – наконец сказал он. – Но я точно помню, что он подписал разрешение на отбор пробы.

– А, бросьте! Давайте без утайки, только чистую и голую правду. Вы сказали моему клиенту, что если он разрешит взять у него образцы крови и слюны, вы сможете определить, употреблял ли он кокаин или иные запрещенные средства. Он позволил это сделать, так как считал, что его готовятся обвинить в хранении наркотиков, и хотел доказать, что кокаина у него в организме нет. Вы ничего не сказали ему о том, что собираетесь использовать образцы слюны при расследовании убийства Касси Арнольд. Вы не объяснили истинную причину, зачем вам нужны эти пробы. А ведь вы хотели провести анализ ДНК, не так ли?

Стюарт и глазом не моргнул.

– Могу по памяти повторить текст на том бланке, который он подписал без какого-либо принуждения. Цитирую: «Биологический материал, добровольно предоставленный вами в распоряжение Управления шерифа при графстве Альбемарль, будет использован в ходе текущего расследования, которое может привести к возбуждению против вас уголовного дела». Я конкретно спросил Амиля, прочел ли он этот текст и понял ли его смысл. Он сказал, да, дескать, понял. Так что я не считаю, что время взятия пробы играет хоть какую-то роль.

– О да, разумеется, вы так не считаете, – насмешливо отозвалась Делани. – Потому что вы знали, что обманываете его, сознательно отвлекаете. Ответьте мне, детектив: вы хотя бы проверили его организм на присутствие наркотиков в крови?

– Проверили, – кивнул Стюарт. – Наши тесты показали наличие остаточных количеств алкоголя и следы марихуаны, а больше ничего.

– Скажите мне, – продолжала она, – в каких таких тестах на наличие наркотиков используется слюна? Разве не правда, что слюна применяется в основном для анализа ДНК?

– Я не знаю, – спокойно ответил он. – Я не фармаколог.

Делани начинал захлестывать гнев, и ей хотелось, чтобы это не прошло мимо внимания присяжных. Пора прибегнуть к театральным приемам. Направившись к своему стулу как будто для того, чтобы сесть, она вдруг резко обернулась в последнюю секунду.

– Кстати, один маленький вопрос, детектив Стюарт. Разве не правда, что мой подзащитный заплакал, когда вы сообщили ему об убийстве Касси?

– Ага, зашелся рыданиями.

– Вот! Я бы сказала, что это весьма убедительное свидетельство, – триумфально воскликнула Делани, – что он до глубины души был потрясен этой новостью!

– Или, – усмехнулся Стюарт, – его сильно расстроил арест.

– Ваша честь! Я протестую и настаиваю, чтобы последняя сентенция была удалена из протокола заседания! Я не просила свидетеля выражать личное мнение!

Спенсер отказался:

– Советник, вы сами открыли эту дверь, когда изложили присяжным собственную трактовку слезливости вашего клиента.

С пунцовым перекошенным лицом Делани плюхнулась на место.

Тейлор Колдуэлл заявил, что у него совсем немного вопросов, чисто уточняющего характера.

– Защита указала нам, что никто не видел возвращения Амиля в дом в ночь убийства. Господин следователь, не могли бы вы сообщить суду, откуда появляется мужская сперма?

Кое-кто из зрителей хмыкнул. Стюарт несколько опешил.

– Мужская? А разве бывает женская сперма?

– Детектив, это не вопрос-ловушка. Итак, знаете ли вы, откуда берется человеческая сперма?

– Из мужских репродуктивных органов…

– А по опыту вашей работы, – продолжал Колдуэлл, – встречались ли вам случаи, когда подозреваемый оставлял свою сперму – или семенную жидкость, если угодно – на месте преступления, не побывав там лично?

– Не знаю я таких случаев, – ответил Стюарт. – Уж если найдется сперма, так сразу ясно, откуда она взялась.

– Даже если никто этого мужчину не видел?

– Ну да, – кивнул Стюарт, – даже если его никто не видел.

К моменту окончания допроса следователя часы показывали почти семь вечера. Судья Спенсер чувствовал себя разбитым. То сверхъестественное видение про Мелиссу, секс и конюшню, что посетило его около полудня, упорно не выходило из головы. Пора закругляться, на сегодня хватит.

Прежде чем объявить перерыв до завтра, он покончил с традиционными формальностями, которые преследуют каждого судью: сделал несколько распоряжений секретарю и приставу, приказал присяжным не обсуждать дело между собой, позаботился об иных аспектах и, наконец, встал, завершив текущее заседание. Идя на выход, он в глубине зала заметил какого-то пожилого человека, чье лицо показалось знакомым, хотя как и почему, Спенсер сказать не смог.

Парой минут позже в дверь кабинета постучала мисс Алиса и объявила, что с ним хочет встретиться профессор Иллинойсского университета.

– Он говорит, что вы были его студентом.

Ах да! Вот и оно – имя. Доктор филологических наук Уолтер Бенедикт. Добрых тридцать лет прошло с того дня, когда Спенсер в последний раз сидел на его лекции по английской литературе.

Эван сердечно поприветствовал старого преподавателя. Бенедикт, казалось, по-прежнему ходил в том же твидовом пиджаке с кожаными накладками на локтях, как и три десятилетия назад.

– До сих пор читаете? – спросил Спенсер.

– О нет-нет, что вы, мой мальчик, – слабо улыбнулся профессор. – Я ведь давно на пенсии, какие уж там лекции… Заехал сюда немножко отдохнуть, повидаться с дочерью. Она преподает в здешнем университете. Как и я, английскую литературу.

– Ах, сколько лет, сколько зим… – вздохнул Спенсер, не зная толком, о чем говорить.

– Боюсь, я к вам по делу, – посерьезнел Бенедикт. – В «Шарлоттсвильских курантах» я встретил заметку про убийство в доме Арнольдов. Там ваше имя… По-моему, у меня есть что сказать. К сожалению, миссия моя не из самых приятных…

Спенсер понятия не имел, что за связь может существовать между его старым преподавателем и Арнольдами, однако ясно видел, что Бенедикту сейчас не по себе.

– Если ваши сведения касаются убийства, – осторожно сказал Спенсер, – тогда вам лучше поговорить с прокурором, а не со мной.

– О нет, именно с вами, потому что дело касается лично вас.

Бенедикт положил ногу на ногу, потом сел прямо и принялся нервно теребить свой галстук-бабочку.

– У вас ведь не очень много осталось в памяти из моих занятий? – начал он. – Помнится, вы тогда дали ясно понять, что предмет вас мало интересует.

– Боюсь, – пожал плечами Спенсер, – вопросы литературного стиля и композиции нельзя назвать моим коньком.

– Да, ведь вам никак не удавалось получить тогда зачет. Конечно, сейчас мне трудно перечислить все те оправдания, на которые ссылались студенты, но ваш случай я запомнил. Я согласился дать вам второй шанс. Согласился поставить «удовлетворительно», если вы представите еще один реферат, и вы выбрали тему цензуры. К моему удивлению, ваша работа оказалась просто блестящей. Помните?

– М-м, – неопределенно отозвался Спенсер. – Не в подробностях.

– Ах да, подробности! Как говорится, дьявол виден в мелочах… За работу я поставил «отлично», вам благополучно вручили диплом, а затем вы переехали сюда и поступили на юридический факультет.

– У вас доброе сердце, профессор. Я очень признателен за тот второй шанс.

– В последний год моей преподавательской карьеры один из студентов тоже написал мне курсовую работу про цензуру, причем столь же блестящую. Блестящую настолько, что я заподозрил неладное. Дело в том, что голова у него не такая светлая, как у вас. Я и подумал, что он где-то отыскал ваше эссе и, как говорят студенты, «передрал» его чуть ли не слово в слово. Из личного опыта я знал, что рефераты, получившие в свое время высокие оценки, склонны появляться вновь и вновь, порой через десятилетия. Я покопался в архиве, нашел вашу работу, сравнил ее со свежим эссе и… все мои опасения оправдались. Тот молодой человек, выходит, воспользовался вашим трудом. Знаете… там была одна фраза… она мне особенно запомнилась. «Кабы из уст человеческих могла исходить только мудрость, великая тишина простерла бы над землей свои темные крылья». Из вашей же работы. Помните?

Нет, этого Спенсер не помнил.

– Надеюсь, вы не очень сильно наказали того студента, – решил ответить он. – По молодости мы все делаем ошибки, особенно в школе.

– О да, несомненно, – кивнул Бенедикт. – И ваше замечание определенно говорит о вашей всепрощающей натуре. Но знаете, в моей области плагиат считается абсолютно непозволительным грехом. Бывали случаи, когда из-за него рушились звездные карьеры и ученых, и писателей.

– А что сталось с бедолагой-студентом?

– Я поговорил с ним начистоту. Положил на стол обе работы – вашу и его, – и он сознался. Сознался в том, что поддался искушению, совершил плагиат. Но при этом категорически отрицал, что пользовался вашим эссе. Он «передрал» книгу.

Из портфеля Бенедикт извлек ветхий коричневый томик и громко зачитал его название: «Мир, который построил Кобб».

– Книга издана в тысяча девятьсот двадцать четвертом году, сборник статей Франка Кобба, который когда-то работал редактором газеты «Мир Нью-Йорка». Вот тут, на странице 350… Перепечатка выступления Кобба на заседании Нью-Йоркского экономического клуба от шестого апреля двадцатого года. В частности, я здесь подчеркнул одну фразу из его речи…

Бенедикт на мгновение вскинул глаза на Спенсера, затем прочитал вслух:

– «Кабы из уст человеческих могла исходить только мудрость, великая тишина простерла бы над землей свои темные крылья».

Бенедикт гулко захлопнул книгу.

– Прочитав эту речь, – горько сказал он, – я понял, что вы обманули меня ради получения зачета. Вы украли слова Франка Кобба.

Да, сейчас Спенсер вспомнил. Он никак не мог нагнать учебу из-за тяжелой болезни матери. Выпуск был уже не за горами, а академическая успеваемость Эвана дышала на ладан практически по всем предметам. Ведь столько занятий пришлось пропустить… На книжку Кобба он наткнулся случайно, копаясь в читальном зале. Древнее выступление какого-то журналиста показалось вполне подходящим, вот Спенсер и решил, что никто не узнает про истинный источник его студенческой мудрости… Так и вышло. До поры до времени…

Бенедикт положил книгу судье на стол.

– Это вам, – сказал он. – Про ваш плагиат я знал уже довольно давно и даже верил, что смогу о нем забыть. Пусть все канет в забвение, думал я… Но вот сегодня утром, проснувшись, я тем не менее решил прийти и все вам рассказать. Ведь вы – судья. Человек, который по определению считается честным и порядочным. Да и кому, как не вам, знать, что грех всегда остается грехом, от него не убежать…

Профессор вышел из кабинета, не дожидаясь оправданий и даже не предложив руки на прощание. Спенсер был раздавлен, словно его, мальчишку, только что подловили за постыдным делом прямо в школе. Он попробовал найти спасение в логике.

Ведь я был тогда совсем молод и зелен. Ну, совершил одну ошибку… Да и сам профессор Бенедикт… Его что, жизнь никогда не заставляла ловчить? Какое вообще он имеет право попрекать меня грехами?..

Спенсер взял книгу со стола и швырнул ее в мусорное ведро.

Какой гнусный, отвратный день.

13

Вечером в среду судья Спенсер не торопился домой, а просто сидел в кабинете, придумывая себе одно дело за другим. Мелисса заранее предупредила, что задержится в гольф-клубе. По правде говоря, он и не испытывал особого желания ее видеть, тем более сейчас, когда возникли серьезные подозрения насчет конюшни и неверности супруги.

Около десяти вечера голод властно заявил о себе, и Спенсер вспомнил, что в нескольких кварталах от университета есть паб, где можно заказать сандвич и тарелку горячей, свежеподжаренной картошки, щедро сдобренной пикантным соусом. В пору его бедной студенческой молодости он частенько наведывался туда, чтобы перекусить и поболтать с друзьями. Но это было еще до знакомства с Мелиссой. Его избранница презирала эту, как она выражалась, «плебейскую забегаловку».

Он спустился вниз и вышел на улицу. Ночь стояла на удивление ясная, небо сплошь засыпано угольками звезд. Спенсер нажал красную кнопку на брелке, «ягуар» прочирикал бип-бип, и стержни дверных фиксаторов сочно щелкнули, выскакивая из гнезд. Он повел машину к университету, по дороге размышляя о минувших годах. Поездка по переулку воспоминаний.

Добравшись до нужного места, он, однако, ничего там не нашел. Точнее, нашел, но только парковку, забитую автомашинами студентов. Здание паба, оказывается, уже снесли.

Спенсер принялся бесцельно кружить по центру в поисках ресторана и вскоре заблудился. Сделав подряд несколько неверных поворотов, он минут через десять заметил красную неоновую надпись: «РИТЧИ». Загнав машину на соседнюю полупустую стоянку, он зашел внутрь. Здесь царил полумрак и пахло древностью. Свет по большей части исходил от свечей, горевших на дюжине столиков, застланных клеенкой в красно-белую шашечку. Вдоль одной из стен шли кабинки для особо стеснительных или секретничающих посетителей.

Пожилая официантка молча провела Спенсера к свободному месту и столь же молча сунула меню. Судя по всему, в «Ритчи» подавали аутентичную итальянскую кухню, что означает – без перевода или объяснений. Он заказал себе когда-то слышанные названия: бокал минеральной воды «Пеллегрино» и «прошутто пармезано».

В одной из кабинок сидела юная парочка, за другим столом ужинали два седовласых джентльмена, однако в целом ресторанчик, можно сказать, пустовал. Спенсер задумался о своей жене. Ему нравилось тешить себя горделивой мыслью, дескать, «у меня аналитический ум», а потому он перевернул бумажную салфетку-рекламу лицом вниз и авторучкой провел линию, поделив лист надвое. Слева он написал «Причины остаться», а справа – «Причины уйти». К тому моменту, когда официантка принесла салат, он уже успел изложить десять доводов, почему ему следует остаться в браке, несмотря на вероятную неверность Мелиссы. Все эти аргументы связывала одна общая идея: либо его личное финансовое благополучие, либо его же социальный статус. Справа он написал только одну фразу: «Больше ее не люблю».

– Господин судья?

Он тут же стыдливо перевернул салфетку, опасаясь, как бы кто не успел прочитать его мысли, и вскинул глаза. Рядом стояла Патти Делани. Интересно, давно она за ним наблюдает?

– Я не была уверена, вы ли это. Здесь так темно… Как-то странно видеть вас в таком месте…

– Да? – ответил он. – Почему же?

Женщина красноречиво огляделась по сторонам. В зале пахло подгорелым маслом. Кое-где обои с венецианскими мотивами – гондолы и так далее – пошли пузырями. Меню, которое официантка не удосужилась забрать после заказа, было забрызгано кетчупом. Самое дорогое блюдо стоило одиннадцать долларов.

– Совсем не похоже на клуб для сливок общества. Как он у вас там называется? «Фокс ран»?

Ее слова задели в Спенсере какую-то чувствительную жилку, однако нынешним вечером он был не в том настроении, чтобы ввязываться в дуэль, и решил парировать шуткой.

– Наверное, мне любопытно было узнать, что «делают обычные люди», – ответил он, позаимствовав кусочек припева из попсового хита десятилетней давности. Группа «Палп», всплыло в памяти.

Судя по пустым глазам напротив, Делани не уловила и не оценила глубин его музыкальных познаний или изящество аллюзии.

– Я просто из вежливости… поздороваться. Я не хотела вам мешать. Вы, видимо, были в глубоком раздумье. Впрочем, наверное, от судей именно это и требуется.

Не успев даже сообразить, что делает, Спенсер предложил ей присоединиться к нему за ужином.

– До тех пор пока мы не обсуждаем процесс, – сказал он, – здесь нет ничего предосудительного.

Приглашение, конечно, звучало довольно бесцветно. Впрочем, этим вечером ему действительно было не до веселья.

Она поколебалась, однако после того, как Спенсер встал и пододвинул для нее стул, все-таки присела. Сейчас на ней были светло-голубые джинсы, кроссовки (без носков) и мешковатый сине-оранжевый пуловер с надписью «УВА». Впервые он видел Делани в нормальной одежде и в очередной раз поразился ее привлекательности. Рыжие волосы спрятаны под синим бейсбольным кепи, из выреза на затылке торчит «конский хвост».

Официантка, не задавая вопросов, налила Делани полный бокал красного фирменного вина, сказала:

– Мисс Делани, ваш ужин будет готов через пару минут, – и поставила перед ней блюдце с шоколадными трубочками.

– С десерта начинаете? – улыбнулся Спенсер.

– Ага.

– Вы, должно быть, завсегдатай. Она даже не спросила, чего вам хочется.

– Хозяева – мои друзья. Бывшие клиенты, если точнее. Я им помогла разобраться с налогами, им грозила потеря лицензии на ресторан. Сюда я хожу два-три раза в неделю.

– А, срезаете купончики с благодарной клиентуры? Хорошо устроились.

– Если бы… У них почти нет денег, поэтому я согласилась часть гонорара взять домашними обедами. Я ведь не умею готовить, а здесь выдающийся шеф-повар. Так что теперь у меня выдающаяся талия… Странно, не находите? Кому-то забегаловка, а кому-то – гастрономический дворец.

– Адвокат-герой… героиня, – поправился Спенсер. Сейчас им владела меланхолия. – А ведь я не так много знаю Аттикусов Финчей во плоти. Если я правильно помню, он в оплату с клиента взял мешок орехов.

– Мой отец был адвокатом и героем, – твердо ответила она. – Так и не сумел заработать денег, потому что всегда защищал какое-то благородное дело. Сражался с ветряными мельницами.

– Стало быть, у него больше от Дон Кихота, чем от Аттикуса Финча, а? – Спенсера, похоже, заклинило на литературных аналогиях.

– Мой отец и есть та причина, почему я стала юристом, – без понуканий призналась Делани. – Когда я была маленькой, он часто говорил: «Патти-пирожок…» Он так меня называл. «Патти-пирожок, на свете есть только одна вещь, которая отличает человека от животного. Это закон». В его глазах закон был священной коровой. После развода я собиралась вернуться домой и вести с ним частную практику. Но он умер еще до того, как я уладила дела с бывшим мужем. Так что я решила на некоторое время сменить профессию и пошла преподавать. Потому и оказалась в Виргинии, а потом уже переехала сюда.

– И чем вам приглянулся Шарлоттсвиль?

– А разве плохо? Городишка небольшой, то что надо для справедливости с человеческим лицом. С другой стороны, даже есть своя культура. Благодаря университету.

Спенсеру понравился ее ответ.

– А хотите узнать настоящую причину, почему я сюда переехала? – перейдя на шепот, вдруг спросила она. Похоже, вино подействовало на нее умиротворяюще. – Сколько себя помню, меня всегда привлекал Сэм Шепард. Знаете такого? Актер и драматург? Так вот мне сказали, что они с Джессикой Ланг тут поселились… Я приехала, чтобы его отбить.

Она откинулась на спинку стула и залилась смехом.

– Я даже не уверен, живут ли они здесь… – промолвил Спенсер. – Хотя Шарлоттсвиль, похоже, действительно привлекает кое-каких знаменитостей. Неподалеку от города есть ранчо Сисси Спейсек, две сотни акров. И еще имение писателя Джона Гришэма.

– О, судья, я и не знала, что вас интересуют «звезды».

– Меня-то не интересуют, – сказал он, – но вот моя супруга тщательно отслеживает всех, кого считает социально значимыми фигурами.

Здесь Спенсер решил поменять тему:

– А где вы провели детство?

– В крошечном чумазом городишке в Колорадо. Уж поверьте на слово, вы о нем и не слыхали. Этакая клякса в долине реки Арканзас. Горы арбузов, кучи дынь, а более всего – в ту пору, конечно – поденщиков-мексиканцев. Мой отец провел там всю свою жизнь. Если не считать войну… Да, так вот. Во всем городе не наберется и тысячи обитателей, и это – заметьте! – с учетом кошек и собак. Когда я была маленькая, латиносов не пускали жить в пределах городской черты, несмотря на все федеральные законы. Им просто не продавали дома. Вот они и селились в бидонвиле за окраиной. Это место называли «лоскутом». Отец взял в банке ссуду, купил на нее домик по соседству и продал его молодой мексиканской паре. С ним перестали разговаривать. Даже в церкви. Ходили слухи, что его собираются «хорошенько проучить». Но знаете, когда он умер и я приехала на похороны, за его катафалком шла самая длинная процессия в истории города. Сотни машин. И мексиканцы, и белые – все были. Как я уже говорила, он так и не разбогател, зато помог очень многим людям.

Спенсер заметил, что у нее наворачиваются слезы.

– А ваша матушка?

– О, у нее такой боевой характер!.. Точнее, дикий. Человек просто не в себе, со стороны даже смешно. Они познакомились в Англии во время войны, потом отец привез ее в Колорадо, и с тех пор она возненавидела это место. Мама родом из Лондона и так и не смогла вписаться в сельскую жизнь. Не выносит фермеров. Говорит, что они все время жалуются на нищету, хотя владеют сотнями акров. Но отца она очень любила и до сих пор живет там. Обожает носить шляпки и меняет их каждый день… Местные поначалу не очень-то ее жаловали. Мама не обращала внимания. Отказалась ходить в церковь и на глазах у всех курила отцовские сигареты. Она мне часто говорила: «Патти, никогда не успокаивайся». Мой вкус в одежде от нее. Может быть, немножко детский, слишком романтический, но так я выражаю свою независимость. Пошла по ее стопам.

– Сейчас у вас вполне нормальный вид, – заметил он и тут же спохватился. – То есть… э-э… смотритесь вы очень хорошо… Просто не слишком отличаетесь от других.

– Гм. Прямо не знаю, считать ли это за комплимент… Я торопилась, а дом мой рядом, за углом. Наш процесс мне спать не дает. Да и вам, наверное…

Наступила неловкая пауза.

– А что у вас за история? Почему вы стали юристом? Наверное, только этого от вас и ждали?

– Как прикажете понимать?

– Да нет, я не к тому, чтобы вас обидеть… Просто подумала… Когда знаешь, кто вы, кто ваша жена, в каких кругах вы вращаетесь… Вот я и решила, что вы выросли в семье адвокатов или дипломатов. Да вы сами все отлично понимаете: «Лига Плюща», гольф-клуб, имение с особняком, великосветские рауты. Серебряные ложки.

Сейчас Спенсер начинал серьезно сомневаться в мудрости сделанного приглашения к совместному ужину.

– Ах, серебряные ложки? Поговорка, да? Хотите сказать, что меня родили в рубашке, с серебряной ложкой во рту, в руке и еще в одном месте?

– Приношу свои извинения. За мной водится талант ляпнуть что-нибудь эдакое… Признаю и каюсь. Скажем, мне завидно. Я выросла, мучительно раздумывая: что же это такое – быть богатым? Иметь все на блюдечке… Ой, пардон, я опять на ту же мозоль. Наверное, мне лучше убраться восвояси.

– Нет, – ответил он. – Предпочитаю, чтобы вы остались. Я вам открою один ма-аленький – вот такусенький – секрет. Мой отец был военным. После его гибели мать по вечерам, после работы, стирала чужое белье, чтобы свести концы с концами. Свои миллионы я заработал старомодным путем: неравный брак.

Делани даже не улыбнулась.

– Между прочим, я только что изящно пошутил, – посетовал Спенсер. – А впрочем, вам лучше расспросить мою жену. Как-никак, это я ей неровня.

Не хотел он этого говорить. Само вылетело.

– А я слышала – все совсем наоборот, – ответила она.

Прямота Делани изумила Спенсера. Он даже не мог сразу понять, как реагировать: возмутиться за оскорбление жены или, наоборот, сказать спасибо?

– Деньги никогда меня не впечатляли, – добавила она. – Люди позволяют деньгам управлять их жизнью. Деньги за них принимают решение, кто чего стоит. Кто кого выше. Кто кому неровня.

– Хотите сказать, что, буде представится такая возможность, вы предпочтете жить бедно и счастливо, нежели богато и уныло?

– А вы сами? Разве выберете другое?

– Помню, после смерти отца бывали такие времена, когда у нас с матерью не хватало денег, чтобы купить друг другу подарки на Рождество… Знаете, я подозреваю, что люди, заявляющие, что, дескать, можно быть бедным и счастливым, сами никогда шкуру бедняка не примеряли.

Вновь появилась официантка, на сей раз с блюдом для Делани: огромная тарелка равиолей. Спенсер расплылся в улыбке: