Текст книги "Выпашь"
Автор книги: Петр Краснов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 39 страниц)
ХХIII
Собрание было назначено в отдельной комнате бистро на ruе dе lа Соnvеntiоn против ruе Vеrсingеtоriх. Это была не то галерея, не то стеклянный балкон, выходивший на улицу. В ней стояли простые длинные столы и соломенные стулья. Из сеней был отдельный ход в эту комнату. По другую сторону сеней была буфетная стойка, за ней биллиардная.
Начало было назначено ровно в девять, и Петрик – действительно: педант, педант! – пришел без десяти минуть девять. В бистро еще никого не было. Не было даже и самого устроителя, Ферфаксова. Хозяин, толстый, черномазый, ко всему равнодушный француз, показал Петрику комнату и сказал, что она «resеrveе» для какого то русского "uniоn".
В комнате, куда прошел Петрик, было прохладно. Пахло винным спиртом и кофе.
Оконные занавеси были наглухо задернуты. Из соседних помещений слышались возгласы на французском языке и щелкание карамболирующих шаров.
Прошло бездумных пять минут. Сразу пришли Ферфаксов и Дружко. Дружко пришел в ужас, увидев председателя, пришедшего раньше него.
– Неужели я опоздал? – воскликнул он, вынимая из жилетного кармана никелевые часы.
– Успокойся, Степа, это я пришел слишком аккуратно. Видишь, никого и нет.
Ферфаксов озабоченно, с видом хозяина, пересчитал стулья.
– Будет много народа? – спросил Петрик.
– Человек двенадцать обещало придти. Генерал Ловчилло будет делать доклад о путях масонства… Будет полковник Пиксанов, граф Онгрин, полковник Парчевский, он мне говорил, что он был с тобою в школе, Помпонов, Рукин и еще кое-кто. Все офицеры, жаждущие правды. Хороший все народ… А я, знаешь, Петр Сергеевич, волнуюсь. Я вчера и духовника своего спрашивал, не грешу ли я? Мой духовник ничего против масонов не сказал, а у меня все такое чувство, что диавол будет между нами.
– А вы, если диавол, с молитвою на него, – сказал Дружко, и нельзя было понять, шутит он или серьезно говорит.
К половине десятого начали собираться.
– Простите, господа, – говорил, снимая с шеи шарф, граф Онгрин, – маленькое опоздание, но как раз в последнюю минуту подвернулся выгодный клиент, я не мог ему отказать… Сюда мчался, как оглашенный. Я и машину в гараж не сдавал…
Онгрин чувствовал себя до некоторой степени героем собрания и был менее молчалив, чем Ферфаксов привык его видеть.
Парчевский узнал Петрика, но не выказал особенной радости встречи. Эмигрантство наложило на него печать осторожности в отношениях с людьми, с которыми он давно не встречался. Со школы они были на ты.
– Я слыхал, ты наездничаешь?
– Да… Работаю.
– Хорошо зарабатываешь?
– Как придется.
– На чаевых? – просто, как о совсем обыкновенном деле, спросил Парчевский.
Петрик смутился.
– А ты что поделываешь? – вопросом ответил он.
– Я, как в оперетке поется: – играл чертей, качал детей… Всего перепробовал.
Ресторан русский держал. Товарищам стал даровые обеды давать… Ну, как же!..
Время такое было!.. Из Сербии приезжали голо-одные… Как самому есть, другу не дать… Прогорел… Потом… Да что – потом?… За собаками ходил… На собачьи бега их натаскивал… Теперь платья дамам расписываю… Дожили, брат… До чего дошел… И масона слушать пожаловал.
Пришел Пиксанов. Его встретили дружным говором почитания и уважения.
– Вот посмотри на него, – шептал Петрику на ухо Парчевский, – стопроцентный монархист… Ума палата… Он таки этого Ловчиллу уклеит. На обе лопатки, поди его положит. Ты Ловчиллу-то помнишь?
Но Петрик не знал никакого Ловчиллу.
– Генерального штаба и бывший гвардеец. Впрочем, в гвардии пробыл ровно столько, сколько нужно, чтобы держать в академию. Фамилия, вот уже именно по шерсти и кличка: – ловчилой был, ловчилой и остался. Авантюрный человек. То, что во время войны называли: – "Вова приспособился". Приспособляемость необычайная.
Говорят, есть такие ящерицы-хамелеоны, которые всяческую окраску принимают. Так и он с красными – красный, с черными – черный, ну, с нами, естественно, будет белым. Перед Государем на животе ползал, все в Свиту попасть добивался. В Думе в какой-то комиссии либеральничал… Теперь вот масоном заделался. Видно, и тут почуял, что жареным пахнет. Он, говорят, мастер ложи "Змея и чаша"… Важный парень. Большая шишка. В добровольцах не был, гражданской войны не нюхал. Как здесь очутился, чем живет? – темна вода во облацех… Но живет не по-нашему.
Генерал Ловчилло пришел последним. Парчевский, он оказался старшим из присутствующих, скомандовал: – "Господа офицеры".
Ловчилло обошел всех и с каждым поздоровался.
– Я, господа, по долгому опыту знаю, как на эмигрантские собрания собираются и потому не торопился.
Ферфаксов, как распорядитель собрания, провел Ловчиллу в голову стола и предложил ему стул.
– Садитесь, господа, – сказал Ловчилло и обратился к Ферфаксову, – может быть, кофе потребуем или ординеру? За чашками и стаканами веселее пойдет беседа.
Распорядитесь, голубчик.
Ферфаксов пошел сделать заказ. Офицеры сели, кто у стены, кто за стол. В самый угол сел Пиксанов. С ним рядом сели Петрик и Дружко.
Пока гарсон в зеленом переднике разносил чашки с кофеем и стаканы с бледным вином и было тихо, Петрик рассматривал собравшихся.
Генерал Ловчилло резко отличался от всех. Он был отлично и во всем новом одет.
Смокинг с блестящими отворотами прекрасно на нем сидел. Сытое полное лицо со тщательно припомаженными висками, со стрижеными усами, – лишь были оставлены маленькие черные кисточки под самым носом, – все говорило о какой-то совсем другой жизни, чем та, какую вели все другие. Ему было вероятно за шестьдесят. Он был не толстый, но пузатый. Живот круглым шаром выпячивался из-под смокинга.
Нижняя губа презрительно оттопыривалась. Во всей осанке его было, что он был генерал и генералом остался. Он знает и умеет вести себя по-генеральски.
Ловчилло положил полные руки на стол и сцепил пальцы. Руки у него были белые, холеные, на пальцах яркими огнями горели камни дорогих перстней. На белых рукавчиках были тройные золотые запонки.
Каким контрастом были сидевшие против него офицеры. У всех худые, изможденные непосильной и непривычной работой лица. Бледные от плохого, неправильного питания. Руки в мозолях и с неотмываемой грязью масла и машинной копоти. Редко у кого на пальце блеснет золотое обручальное, или черное пажеское кольцо. Все они были в одинаковых пиджаках, купленных в магазинах готового платья. Граф Онгрин был в шоферской ливрее. Это сидели настоящие рабочие – пролетарии. Только ищущие знания глаза, да спокойные, сдержанные манеры говорили о каком-то другом, во всяком случае не пролетарском воспитании.
Все молчали, чего-то ожидая. Никто не закурил. Ферфаксову, он был устроителем собрания, надо было предложить выбрать председателя собрания, или прямо взять инициативу на себя и предоставить слово генералу, но бедный, скромный Факс был подавлен генеральским видом и осанкой Ловчиллы и совершенно, что называется, «скис», и только растерянно и безпомощно поглядывал на графа Онгрина, ища у него помощи и поддержки.
Генерал Ловчилло несколько раз обвел глазами все собрание, вопросительно посматривая то на того, то на другого. Он ожидал вопросов. Потом он медленно расцепил пальцы, положил ладони на стол и сказал: – Что ж, господа, приступим.
Никто ничего не ответил. Ферфаксов мучительно, до слез покраснел и умоляюще своим собачьим взглядом посмотрел на генерала Ловчилло.
– Хорошо, господа, я начинаю, – сказал мягким и негромким голосом Ловчилло.
В комнате наступила полная тишина. Слышнее стали голоса французов в бильярдной, да резкий треск карамболирующих шаров.
ХХIV
– На этих днях в Бельгии, в Брюсселе, – спокойно и плавно начал генерал, – тоном человека, читающего лекцию и уверенного в знании предмета, – в местном оперном театре был спектакль исключительно для масонов. Спектакль resеrveе.
Масоны при входе в зрительный зал надевали свои масонские передники и знаки отличия. Заграницей принадлежности к масонскому ордену не стыдятся. Там понимают: масонство – великое братство. И что, господа, может быть выше, как общее братское искание истины. Это только наша русская косность, наша отсталость и некультурность, наконец, наша неосведомленность приписывают масонам какой-то мистический демонизм, связывает его с мировым еврейством, с каббалой, даже, стыдно сказать, с черной магией. Начитаются книг, как: "L'eluе du Drаgоn", сочинений г. Бостунича, или г. Маркова – и думают, что они знают, что такое масонство.
Генерал приостановился. Он будто ждал возражений. Все молчали. Петрик посмотрел на Пиксанова. Тот сидел, опустив красивую, худощавую голову с плоским рыбьим лицом. Он, видимо сдерживаясь, сжимал и разжимал зубы и от этого желвак играл у него на виске. Подметив взгляд Петрика, он вздохнул и охватил голову обеими руками.
– К масонам и сейчас принадлежат многие коронованные особы, – продолжал генерал. – Все выдающиеся, наиболее образованные и талантливые личности современного мира – масоны. Масонство впитало в себя, так сказать, мозг человечества, – и потому естественно, что ему принадлежит и предстоит громадная роль в будущем России.
Генерал опять приостановился, и опять никто ничего не сказал. Если бы Ловчилло теперь посмотрел внимательно на собравшихся и слушавших его в гробовом молчании, он увидал бы, каким мрачным огнем горели глаза большинства его слушателей. Но генерал был упоен своею речью. Он с наслаждением слушал сам себя и смотрел на свои холеные руки и на игру камней на перстнях.
– Что скажете вы, если я скажу вам, что императоры Павел I и Александр I были масонами? Что масоном был и наш великий вождь, учитель и наставник, непобедимый Суворов?… Богобоязненный, верующий, так благостно скончавшийся!.. Чью память мы недавно благоговейно поминали… Непобедимый!..
Генерал играл этим словом, как блестящим мячом, колдуя им своих слушателей.
– Тогда масонство было другое, – хмуря брови, резко сказал Пиксанов.
– Император Александр I был окружен масонами, а какие победы!.. Русская армия в Париже. Гвардия бивакирует на Елисейских полях… Что же это, диавол помогал?…
Я слышал… Мне возразили: – тогда было масонство другое… Может быть?… И люди и нравы были другие… И теперь есть масонство и масонство. Я не буду говорить про так нашумевшую ложу Grаnd-Оriеnt, ложу Великого Востока. Может быть, там и много евреев… Отчего им и не быть там? Может быть там и действительно есть связи с Аlliаnсе Isrаelitе и с банковским миром? Это нисколько не умаляет ее значения, пожалуй, даже напротив. Но я про них не говорю. Я их не знаю. Наши русские ложи: – "Северная звезда", «Астрея», "Юпитер" и другие – вне всякого подозрения в сношениях с Grаnd-Оriеnt. Наши ложи прежде всего философские… ищущие… находящие… Они отнюдь не враждебны православию… Они его не исключают… Когда скончался настоятель берлинской посольской церкви, протоиерей Мальцев, человек высокого ума и святой жизни, в его вещах нашли знаки масона высокой степени. Это не мешало ему предстоять перед алтарем и приносить безкровную жертву… Где же тут демонизм?… Нас упрекают в обрядности, в бутафории, театральности… Говорят про наши обряды, что они "tres еnfаntilеs"…
Но это куда меньше того, что мы видим в православных храмах…
– Оставьте православное богослужение в покое, ваше превосходительство, – громко и резко сказал Пиксанов и поднял от ладоней голову.
– Что у нас все посвященные могут говорить и оспаривать свое мнение, – то это, господа, согласитесь сами, только хорошо. Каждый может, ибо в каждом заложено это совсем особое душевное движение: искание истины. Искание смысла и оправдания жизни. Масонство в этом только помогает. Но, кроме этой духовной философской стороны жизни, которая не всякому по плечу, в масонстве есть и другая сторона, – сторона политическая.
– А, вот оно, – сказал Пиксанов.
– Вы, кажется, хотели мне возразить? – обратился к нему генерал Ловчилло.
– Я возражу после, – холодно сказал Пиксанов. – Теперь я слушаю ваше превосходительство.
– Вы, господа, конечно, знаете, что происходит теперь в России? Ее мозг, интеллигенция ее, выбита, затравлена и просто физически уничтожена. В России не осталось больше политических партий. Наконец, просто в России нет больше людей, которые бы верили один другому. Вообразите на минуту, что там совершился переворот и коммунисты отброшены от власти. Что же будет дальше?… Хаос…
Анархия… Кому верить?… Кого звать?… Просто: кто наш – и кто против нас?
Эмиграция ничего не создала. Тринадцать долгих лет она только ссорится и грызется между собою. Обще-Воинский Союз – узкая профессиональная организация, отказавшаяся притом же от политики, и не ему овладеть всем громадным служебным и правящим аппаратом России. Да он на это и не претендует. Вот когда русское масонство сыграет решающую роль. Оно явится в России во всей силе братского доверия, дисциплины и организованности. У него, благодаря всемирности ордена, братские связи везде, и оно получит какую угодно поддержку. Кредиты – ему. Вера – в него. Братские ложи подбирают лучших людей и воспитывают их загодя. Масоны, это единственная прочно организованная партия, которая придет в Россию и сыграет первую роль в ее устроении. Вне масонства не будет ни работы, ни назначений. Вне масонства гражданская смерть и тяжкое одиночество.
Генерал остановился и было похоже на то, что он кончил. На его лице играла странная и – Петрик подумал – нехорошая улыбка. Было что-то в ней смущенное и точно подловатое, дерзкое – и в то же время испуганное.
– Позволите возразить, ваше превосходительство, – вставая, сказал Пиксанов.
Генерал широко развел руками, показывая на собрание, – дескать: не от меня это зависит, а от всех.
– Пожалуйста… Просим, – раздались голоса. Генерал сделал приглашающий жест рукою и опять так же, но уже не без приятности, улыбнулся.
Пиксанов, стоя, обвел глазами всех собравшихся.
Все на него смотрели с большим вниманием и ждали его слова.
ХХV
– Прежде всего, господа, кто я? Почему говорю? Отчего возражаю? – начал, волнуясь и сбиваясь, Пиксанов. – После крушения белой борьбы, когда я очутился заграницей – тоска охватила меня. Надо делать, дело надо делать… Надо для России работать… Спасать как-то надо Россию… Я кинулся искать… За кем идти?
В кого верить?… Вот когда я услыхал это архиглупое слово: – «вождизм»… Одни физически не могли… Другие не хотели… Впрочем, я сам скоро понял, что, живя заграницей, мы жили в, так сказать, благожелательном плену… Мы не могли иметь вождей без разрешения, больше того, без приказания от наших хозяев… Прибавьте к этому страшный душевный надрыв от церковной смуты… Однако что-то делать надо…
Я тогда не понимал, что «что-то» делать – это «ничего» не делать. Это "что-то делать" был все тот же русский – авось, небось да как-нибудь… Я стал искать – и бросился к масонам. Вы слыхали сейчас его превосходительство… Что же, ничего худого, только хорошее… Так и мне спервоначалу показалось. Вере в Бога не препятствуют, напротив – признание великого Архитектора Вселенной даже обязательно, что не допускает, казалось бы, среди масонов ни атеистов, ни материалистов… Но это только одна видимость… Я прошел все стадии посвящения…
Балаган, скажу вам… Бутафория, насмешка над личностью – и не без задней мысли, и притом довольно гнусной, если хотите – провокаторской. Как можно даже и помыслить сравнить это с нашей величественной православной службой, уносящей нас к первым векам христианства, ко временам апостольским, к самому Господу Нашему Иисусу Христу… Я вырвался оттуда, но там я многое узнал… Его превосходительство сказал: – есть масонство и масонство… Это – ложь.
Генерал Ловчилло сделал движение и Пиксанов, заметив это, быстро добавил.
– Я отнюдь не хочу сказать, что его превосходительство нас обманул. Он сам обманут… Как водят и других русских за нос, рассказывая им о каких-то особых «христианских» ложах. Масонство – от диавола и основание его – ложь. Если масонство не едино, то спрошу я вас, какая ему цена? Если есть русское, шотландское, французское, еврейское масонство, – то нет у масонства и той страшной силы и того большого влияния, о котором нам так заманчиво рассказывали только что и о чем и я много был наслышан. Тогда и масонство не масонство, и политическая цена ему грош…
Что?.. Где?.. Почему?.. Какая логика?.. Тогда любая наша партия, или группа интеллигентных людей, может сыграть такую же роль в спасении России, как и масонство… Возьмем Академическую группу, Российское Национальное Объединение, Русское Патриотическое объединение, Высший Монархический Совет, да и наш Обще-Воинский Союз, чем они будут менее значительны и ценны, чем русские масонские ложи?… Да они будут еще ценнее, потому что их руководители явные, и каждый знает, куда кто ведет. Если масонство не едино, то для чего эта тайна?… Если у него нет никаких других целей и намерений, кроме тех, о которых нам сейчас говорили, то для чего все эти фокус-покусы при приеме и эта страшная тайна, многих запугивающая… Какая логика?… Если русскою ложею на ruе dе l'Уvеttе заканчивается масонство, то для чего, скажу, тайна? Каждый знает и мастера ложи и ее членов. Но тайна есть, и я вам ее приоткрою. Когда сюда приезжал брат высокого посвящения из Шотландии для связи с русскими ложами и их наставления, он предварительно посетил ложу Grаnd Оriеnt. И это вполне понятно: масонство едино. Только в этом его единстве его сила и его смысл. Мне возразят: русское масонство – невинное масонство. Я отвечу: если это только невинное баловство, выкрикивание непонятных слов, от которых несет каббалой, и питье коктейлей, то это детская игра, недостойная ищущих истины. Но дело-то в том, что этим далеко не ограничивается… Рядовых братьев очень много, и все они говорят: "вот я – масон, а как видите: ничего… Никто мне не мешает жить и ничего плохого я не вижу… Напротив, там помогли устроиться на место, там дали денежное пособие или хорошую рекомендацию… Выгодно"… Ах, это ужасное, подлое слово нашего гнусного века: – "выгодно"!.. Но вот приходит ко мне один из братьев и говорит:
– "ты знаешь, мне приказали передавать мастеру все то, что говорится у нас в полковом объединении. Как мне быть?.." – Ничего в этом такого страшного нет, – перебил Пиксанова генерал Ловчилло, – так естественно, что ложа должна знать людей. Она должна знать и настроения полков.
– Пусть только так… Но вот приходит ко мне мой старинный друг и говорит: – "Ты мне ничего не говори. Я масон… И я все должен передавать мастеру"… Тысячи людей идет в масоны и ни один не знает, когда и кого потребует масонство на работу и какое поручение ему даст. Под угрозой смерти скажут: – "сделай подлость" – и сделает… Ибо тут уже нельзя отказаться. Клятва… Присяга… Да и страх же смерти притом… И вы даже не знаете, кто, откуда приказывает… От невинной ли ложи, какой-нибудь там «Астреи», или от самой звезды Великого Востока. В этом и страшный ужас масонства. Оно вербует себе безответных рабов и распоряжается ими, когда и как пожелает. Оно в нужную минуту посадит на верхи российские или своих верных, испытанных и на все способных братьев, или ничтожество без воли и ума. Когда нужно, оно и деньги этим ничтожествам даст.
Помните у Достоевского в «Идиоте» сказано: – "Деньги тем всего подлее и ненавистнее, что они даже таланты дают. И будут давать до скончания мира"… Оно, опираясь на газеты, раздует ничтожества в гении, окружит их ореолом, и через них, им послушных, проведет все, что ему только будет нужно… И прежде всего еврейское равноправие… Какое дело, казалось бы, философскому ордену до того, что в России, для спасения русских, была учреждена процентная норма и черта оседлости? Какое дело до того, что со времен мудрейшей нашей царицы Екатерины Великой наши императоры, зная инертный и незлобивый характер своих подданных, оберегали их от порабощения сильными, способными, талантливыми и наглыми евреями?
Но вот масоны этого простить никак не могут… Масоны всего мира, писатели, драматурги, ученые, на всех языках клеймят величайшую императрицу и всячески клевещут на нее. За благостными и такими невинными масонскими циркулями, треугольниками, кожаными фартуками сверкает страшная, таинственная, пятиконечная звезда – та самая звезда, что блестит на шапках красноармейцев, что сияет всюду и везде в большевицком мире, и что скрывает за собою великую ложь. Масонство желает войти в Россию невинными русскими, христианскими ложами, а когда войдет и утвердится, когда окрепнет, тогда покажет свое страшное сатанинское лицо, но изгонять масонов будет гораздо труднее, чем не пустить их. Тогда для наставления русских лож приедет брат из Великого Востока и потребует того, что будет выгодно кому угодно, но не русским. Тогда продолжится порабощение русского народа евреями, но только это будет уже покрепче, чем при большевиках.
– Откуда вы все это знаете? – с видимым раздражением сказал генерал Ловчилло.
– Странно, я масон, и смею вас уверить, не низкой степени. Стою на высоких ступенях и общаюсь с заграничными ложами, а ничего подобного никогда не слыхал.
А вы, человек посторонний, все это так разложили, будто все тайны масонства только вам одному и открыты.
– Потому я знаю, а вы не знаете, что я свободный, а вы не свободный. Вы в тенетах, и в каких! – масонской лжи! Масонство – правильная пирамида, и пирамида всемирная, и кто на верхушке этой пирамиды?.. Вы знаете? Вы скажете, что не знаете, вы скажете, что это не так. И скажете, пожалуй, правду. То, что закрыто для мудрых – то открыл Господь простым и смиренным. На верхушке – еврейские банкиры!.. Золотой телец!.. Сам сатана!
– Да, вот как, по-вашему, – стараясь обратить все в шутку, сказал Ловчилло. – Хорошо, кабы так… Капитал – поддержка не плохая… Для всякой войны, и для войны с большевиками, конечно, тоже, нужны деньги, деньги и деньги – и если масонство так близко к финансовым кругам, как вы говорите, то всем активистам именно нужно его и держаться. А если там еще и диавол замешан – тем лучше.
Россию молебнами, да чудотворными иконами спасти не удается. Нам всем нужна Россия – и хотя с самим диаволом, а мы пойдем ее освобождать…
Генерал хотел еще что-то сказать, но вскочил со своего места молчаливо и внимательно слушавший Ферфаксов. Он даже как будто побледнел от негодования. Его лицо стало серо-бурого цвета. Голос дрожал и обрывался, переходя на хрип. Волчьи глаза его горели. Он закричал истерически:
– Нет, ваше превосходительство, нельзя с диаволом идти спасать Россию. Нельзя веру православную освобождать при помощи сатаны. Нет мира между Христом и Велиаром.
Он сжал кулаки и, казалось, готов был броситься на генерала.
– Успокойся, Факс, – строго сказал ему Петрик. – Никто с диволом и не собирается идти спасать Россию. Мы должны быть очень благодарны его превосходительству за доклад. Нам теперь вполне понятна и ясна сущность масонства. Кто захочет изучать его более основательно, тот может обратиться к литературе, а она по этому вопросу не малая, особенно на французском языке.
Генерал поднялся и, прощаясь, все с тою же подловатою усмешкою протянул руку ближайшим к нему офицерам. Граф Онгрин предупредительно подал ему пальто.
– Моя машина к услугам вашего превосходительства, – почтительно сказал он.
Ловчилло кивнул головою в угол, где стояли Пиксанов, Дружко, Ранцев, Ферфаксов и Парчевский, и вышел из бистро.
– А ведь масон-то наш за кофе и вино не заплатил… Э-эх… воскликнул кто-то весело, иронически.
– Ничего, расплатимся мы по общей раскладке. Он ведь был нашим гостем.
Полковник Ферфаксов, давайте подсчитаемся, почем с брата.
– С диаволом спасать Россию… – все не мог никак успокоиться Ферфаксов.
Собрание кончилось и, когда расходились, никто ничего не говорил о масонах.
Точно был между ними такой уговор.
Ранцев, Дружко и Ферфаксов долго шли вместе пешком. Они прошли одну станцию метро и подходили к другой. На метро им всем надо было ехать по разным направлениям, а им хотелось быть вместе. Петрик с Дружко тихо говорили о полковых делах. Дружко уже разыскал и вошел в связь еще с двумя Мариенбургскими драгунами. Один жил в Южной Америке, другой на Зондских островах.
Ферфаксов шел, молча, устремив глаза на небо. Глаза его стали опять спокойны и приняли обычное собачье ласковое выражение. Он вдруг остановился и схватился за то место, где у него был бы должен быть пояс. На темно-синем шоферском пальто его никакого пояса не было. Он громко воскликнул.
– Ну и чудачина, Факс!.. Вот уже подлинно на всякого мудреца довольно своей простоты.
Дружко и Петрик остановились и вопросительно смотрели на своего спутника.
– Искал рукавицы, а они за поясом.
Ферфаксов весело и как-то чисто по-детски рассмеялся.
– В чем дело, Факс? – спросил его Петрик.
– В чем дело?. Да дело-то в том, что я искал истину, а и забыл, что Христос-то ведь Пилату ответил, и я даже наизусть Его слова-то помню, а тут вздумал искать истину у масонов… Ах и чудак, право чудак!.. Бить таких надо.
– Поясни нам это, – сказал Дружко.
– Так ведь Христос-то прямо говорит: – "Я на то родился и пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине, всякий, кто от истины, слушает гласа Моего". Уже кажется яснее ясного!.. А Пилат-то, ах и дурной же! спрашивает, – "что есть истина"?… Ну будто не понял!.. В вере Христовой только и истина… И другой никакой быть не может… Прощайте, родные… Бывайте здоровы…
И Ферфаксов, крепко пожав руки своим спутникам, пошел от них широкими шагами.
Голова его была поднята и смотрел он в самое небо на звезды, и надо полагать, хорошо и тепло было у него в эти минуты на сердце.
