Текст книги "Муравьи революции"

Автор книги: Петр Никифоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Стачка

4 мая вечером по окончании работ всем командирам судов были вручены копии требований, которые были предъявлены делегацией администрации порта.

Вручая эти требования начальнику порта, делегация заявила что «завтра к 12 часам должен быть дан ответ. Если все требования не будут удовлетворены, рабочие оставят работу». Начальник порта заволновался: «Как же так, без предупреждения? Вы знаете, что иностранные пароходы через неделю подойдут к проливу, а мы задержим очистку канала? Вы думаете, из Питера-то нам спасибо скажут…» «Это зависит всецело от вас, – ответил ему председатель делегации. – Если все требования будут удовлетворены, рабочие будут продолжать работать, и иностранные суда не будут задержаны у пролива».

Раскланявшись с начальником порта, делегация ушла.

Ночью был митинг всех рабочих, на котором я указывал на трудности;, которые нужно нам преодолеть в борьбе, указывал на возможность уступок, на которые может администрация пойти, на то, что администрация постарается потом более видных рабочих повыкидать и что поэтому мы должны добиться во что бы то ни стало создания рабочего комитета. Целый ряд рабочих-стариков заявлял: «Ребята, трудно нас было поднять на этакое дело. Но раз уж мы поднялись, так надо держаться крепко. Товарищ Малаканов таки потрудился над нами и раскачал нас. Рабочий день сократили – добьёмся других улучшений…»

На другой день утром мне был заявлен расчёт. Командир судна позвал меня в каюту и заявил: «По требованию начальника порта я должен вас уволить. Получите расчёт». Я заявил, что расчёта принять не могу, пока не будут даны мне мотивы увольнения.

Ясно было, что администрация считает меня организатором всего дела и решила как можно быстрее отделаться от меня и попытаться сорвать назревающую стачку. Командир заявил мне, что он доложит начальнику порта о моём отказе принять расчёт.

«Откровение» начальника порта, что скоро к проливу подойдут «иностранцы», я решил использовать полностью. Подойдя к проливу, «иностранцы» несомненно будут требовать пропустить их через пролив или возместить убытки от простоя. А пароходов ожидалось много, потому что начиналась кампания по экспорту хлеба из ростовского порта.

На собрании стачечного комитета и делегации я объяснил значение давления иностранцев на администрацию, и мы решили привлечь внимание к «иностранцам» всей рабочей массы, как к моменту, играющему нам на руку. При дальнейших переговорах с администрацией это обстоятельство также решили учесть.

К двенадцати часам от начальника порта на «Шуйский» пришёл инженер Буйко и заявил, что начальник порта «петицию» рассмотрит и все приемлемые требования удовлетворит. Рабочим приказывает продолжать работу.

Рабочие, собравшиеся вокруг инженера, загудели:

– Пусть удовлетворит всё, что написано в требованиях. Неча обещать. Словам не верим, пусть подпишет.

– Айда… Бросай работу. Неча тут слушать. Пусть говорит с делегатами.

Быстро на трубах и бортах появились белые надписи; гудок «Шуйского» загудел, и ему ответили остальные черпалки. В 12 часов 5 мая рабочие каравана за исключением администрации и боцманов покинули работу. Буйко, ошеломлённый ответом рабочих и развернувшейся перед ним картиной стачки, стоял, не понимая, что сделалось вдруг с рабочими, которые и словом-то никогда не обмолвились о каком-либо недовольстве и которых он считал такими покорными и ручными. Он бессильно разводил руками и хрипло говорил: «Что происходит… Что происходит…»

Я стоял недалеко от инженера Буйко и тоже, только с захватывающей радостью, смотрел, как рабочие кучками валили по мосткам с судов и ручейками разливались с берега по переулкам. Я не ожидал такого дружного подъёма.

Рабочие с «Шуйского» радостно смотрели на развернувшуюся картину стачки. Они ведь сегодня «вышли из повиновения».

– Первая победа, господин Буйко, за нами. Передайте об этом начальнику порта, – обратился я к инженеру.

Буйко рынком обернулся в мою сторону, свирепо упёрся в меня глазами:

– Ты кто такой?

– Это монтёр Малаканов, – торопливо ответил ему капитан.

– Малаканов? Почему не уволен?

– Он не пожелал взять расчёта, требует законных оснований.

– Уволить немедленно.

– Успеете, господин Буйко. Рассчитаемся после стачки. А пока желаем вам здравствовать. – Я приподнял на голове мою грязную кепку, чуть поклонился ему, и мы толпой повалили на берег.

Шёл как на крыльях. Волновала радость победы и в то же время тревога за успех стачки.

Через два дня к начальнику порта явилась делегация и запросила, что он может сказать по поводу требований. Начальник сам не вышел, а вышел к нам инженер Буйко – правая рука начальника и довольно мерзкий тип – и заявил, что начальник не считает нужным отвечать на дерзкие требования. Мы ушли. На другой день мы узнали от телеграфиста, приятеля Андрея, что из министерства торговли и промышленности получилась телеграмма с запросом, почему приостановились работы, с предложением немедленно приступить к очистке пролива.

На пятый дань стачки нам было сообщено, что начальник приглашает к себе доверенных от рабочих. Мы посовещались и решили одного из делегатов послать к начальнику узнать, зачем он нас приглашает. Посланный вернулся и сказал, что начальник хочет поговорить о требованиях. Мы пошли. Начальник пригласил нас в кабинет: «Ну, давайте поговорим». Оказалось, что половину требований он согласен удовлетворить, что же касается другой половины, то над ними нужно подумать. Я ему сейчас же ответил: «Вы подумайте ещё, а мы подождём». Начальник покраснел, но спокойно опросил, с какого я судна и как моя фамилия. Я оказал, что моя фамилия Малаканов. Начальник вскочил из-за стола и закричал: «Ты уволен, и я с тобой говорить не желаю». Но остальные делегаты заявили, что Малаканов расчёта не принял и, кроме того, он избран делегатом всеми рабочими каравана, «и если вы не будете с ним говорить, мы откажемся вести дальнейшие переговоры с вами». Буйко, стоявший сбоку стола, проговорил: «Жиды их всех подкупили». Меня так возмутила его выходка, что я кинулся на него с кулаками. Он с перепугу прыгнул через стол и спрятался за спину начальника. Я схватил пресс-папье и хотел им запустить в зарвавшегося инженера. Начальник растерялся, поднял кверху обе руки и, махая ими, лепетал: «Господа, господа… Что вы… как можно… Успокойтесь… Давайте приступим…»

Поганый вид перепугавшегося инженера и комичный вид начальника подействовали успокоительно, и я опустил поднятую с пресс-папье руку. После этой сцены начальник, не поднимая больше вопроса о моей правомочности, усадил нас вокруг стола, а инженера удалил.

Начальник порта заявил нам, что часть наших требований он готов удовлетворить. Делегация ему заявила, что она настаивает на удовлетворении не только второстепенных, но и основных требований. Начальник старался быть очень внимательным и втянуть нас в дискуссию. Но от дискуссии мы уклонились, ещё раз повторили наши требования и ушли. Уходя, мы услышали, как инженер недовольно говорил:

– И как вам хочется говорить с этой сволочью…

– Вы мне портите дело своей горячностью.

– Казаков бы на них…

Мы вышли из конторы.

– Слышали? Насчёт казаков-то?

– Нетути их в городу-то, – спокойно ответил председатель делегации.

– Всё же нам надо эту угрозу иметь в виду. Нет казаков, зато есть солдаты… Как бы провокацию нам не выкинули; этот Буйко, видать, зверь и ненавидит нас.

Наша разведка сообщила нам, что начальник подал градоначальнику просьбу вмешаться и прекратить стачку, но градоначальник ответил, что пока нет бесчинств, он вызывать бесчинства своим вмешательством не желает. После этого нам стало ясно, почему полиция нас не тревожит: градоначальнику наши требования были, по-видимому, сообщены. Как он к ним относится, мы не знали.

Выяснилось также, что начальник порта обращался к начальнику гарнизона, который тоже ему отказал, заявив, что «у меня у самого неспокойно».

Получив эти сведения, мы сообщили их рабочим, в то же время предостерегая их от возможных провокаций со стороны полиции.

Все черпалки и шаланды выстроились вдоль берега. Жизнь на них замерла. На каждом судне дежурило по одному рабочему. Задачей этих дежурных было сообщать, что делает на судах администрация. Нас сильно беспокоила одна черпалка, стоявшая на месте работ в проливе. Команда с этой черпалки хотя и сообщила нам, что «Лисовский» (так звали черпалку) к нам присоединился, но к берегу всё же она не подошла. Мы боялись, как бы она не начала работать по ночам.

Делегация решила поехать на «Лисовский» и привести его к берегу. У начальника порта был паровой катер, который днём стоял под парами у пристани. Мы решили воспользоваться катером. Когда мы пришли, чтобы забрать катер, то встретили на нём инженера Буйко, который, узнав, что мы хотим ехать на «Литовский», дать катер категорически отказался. Мы решили захватить его силой.

– Забирай, ребята, катер. Чего на него смотреть? – крикнул Михаил и прыгнул на борт катера.

Буйко повернул на него резиновую трубу и окатил Михаила паром. Михаил свалился за борт катера. Машинист в это время пустил машину, и катер отошёл от берега.

Мы, обозлённые, матюгами костили злорадно смотревшего на нас инженера.

Один из делегатов залез в гребной баркас, в котором лежали вёсла.

– Айда на гребном, пусть он сидит на своём катере…

Мы сели в баркас, и три пары вёсел быстро погнали его к «Лисовскому». Буйко увидел, что мы решили всё-таки попасть на «Лисовский», пустил катер и быстро пошёл к нему, потом круто повернул к стоявшей на рейде военной бранд-вахте. Этот манёвр нас встревожил; если Буйко удастся уговорить командира брандвахты, он может нас не допустить до «Литовского». Я высказал свои соображения делегатам.

– Держи на брандвахту.

Баркас повернул на брандвахту, и мы вслед за Буйко пристали к её борту. Я и ещё двое делегатов поднялись по трапу. У трапа нас встретил командир. Он стоял и смеялся:

– Что это за необычайные визитёры сегодня, – весело сказал он, здороваясь с нами.

– Мы немножко встревожены посещением вас инженером порта. Дело в том, что на почве экономических требований у нас стачка. На проливе стоит черпалка; опасаясь, чтобы её не повредило бурей, мы решили её пришвартовать к пристани, а инженер порта хочет воспрепятствовать. Мы опасаемся, что он хочет уговорить вас помешать уводу из пролива «Лисовского».

– Да, да, он просил меня помешать, но я не имею права этого делать без приказания моего начальства. Я могу вмешаться только тогда, если вы учините на «Лисовском» какое-либо насилие.

– Ну, какие там насилия. «Лисовский» всё равно бастует, лишь рискует, стоя в проливе, сесть на мель и зарыться в иле, а мы этого не можем допустить.

Командир брандвахты обратился к Буйко:

– Я извиняюсь, господин Буйко, вмешиваться в ваши дела я не могу.

Обескураженный и обозлённый неудачей инженер сбежал по трапу в свой катер и уехал.

Мы спустились в баркас и поехали на «Лисовского». Переговорив с командой и капитаном, снялись с якорей и поволокли неуклюжую черпалку к пристани. Рабочие на берегу встретили прибытие «Лисовского» радостными овациями.

С телеграфа нам сообщили, что от министра торговли и промышленности поступил новый запрос, почему не приступают к работам, а начальник порта будто ответил, что рабочие устроили политическую забастовку. Мы решили телеграфно передать министру наши требования с заявлением, что мы настаиваем на их удовлетворении полностью, иначе к работе не приступим.

Бастовали уже восемь дней. Стала ощущаться нехватка денег. Голод начал заглядывать в окна рабочих – самый опасный момент, который необходимо перешагнуть. Мы послали ещё в начале стачки письма во все профсоюзы Крыма с просьбой поддержать нашу стачку.

Из Одессы и Большого Токмака приехали представители и привезли нам около пяти тысяч рублей. Эта поддержка окрылила рабочих, которые на общем собрании единогласно постановили продолжать стачку.

Одесские гости. «Иностранцы». Победа. Жандармы. Ещё конфликт с комитетом. Отъезд

Из Одессы от союза моряков мы получили телеграмму, что в Керчь вышел одесский землечерпательный караван в числе четырёх черпалок и восьми шаланд. Это обстоятельство нас встревожило. Мы созвали общее собрание и выбрали делегацию для встречи одесского каравана и для переговоров с его командой, ночью же забрали паровой катер, и нас шесть человек отправилось навстречу землечерпательному каравану.

Одесские моряки устроили на своих судах собрание и вынесли решение примкнуть к стачке и подчинить себя стачечному комитету керченского землечерпательного каравана. Караван вошёл в бухту, и все суда стали в стройном порядке на якорь. Утром жители Керчи любовались, как «одесские гости» стройно выстроились на середине бухты.

На собрании делегаций одесского и керченского караванов было постановлено, что одесситы не уйдут из керченской бухты, пока стачка не будет окончена. Это решение было сообщено командирам судов одесского каравана.

В день прибытия одесситов начальник порта созвал совещание командиров одесских судов, упрекая их в неуменье помочь ему выйти из тяжёлого положения. Но командиры засвидетельствовали ему своё бессилие и разошлись по своим судам. Из Одессы пришёл приказ каравану вернуться обратно, но команды заявили, что они снимутся с якоря только тогда, когда кончится стачка. Из Мариуполя также были высланы две черпалки, но мариупольские власти, узнав, что одесситы примкнули к стачке, вернули черпалки обратно.

В это время к проливу стали подходить «иностранцы» и, не рискуя проходить по каналу пролива, становились у входа в пролив на якорь. К двенадцатому дню стачки у пролива скопилось до восьми пароходов.

В конторе начальника порта происходили бурные сцены; капитаны иностранных пароходов требовали пропуска судов:

– Мы терпим большие убытки. Почему ваши черпалки не работают?

К министру летела масса телеграмм: «иностранцы» требовали дать им ответ, нужно ли им ждать или возвращаться обратно.

Из министерства был прислан приказ немедленно уладить конфликт и приступить к работам. Начальник порта метался и не знал, что делать. Буйко куда-то скрылся. Положение стало заметно напряжённым, чувствовалось, что начальник порта скоро сдаст; но и рабочие истощились и начали колебаться. На берегу усилили полицейские посты, часто возле «Шуйского» стали появляться жандармы. Рабочие мирно сидели на штабелях и, когда подходили жандармы, молча злобно смотрели на них. От этих взглядов жандармы спешили поскорее уйти. Арестов производить не пытались. Я сильно нажимал на молодёжь, не выпуская её из-под своего влияния, перед каждым собранием накачивал её на агитацию среди колеблющихся. Ребята агитировали настойчиво, и каждое очередное собрание выносило постановление: «стачку продолжать».

Партийный комитет поражался, откуда взялась такая устойчивость и выдержка у этой, как казалось, политически безнадёжной массы. Шёл пятнадцатый день стачки. Утром мне на квартиру принесли телеграмму. Читаю: «Копия Малаканову». Развернул и опешил: «Распоряжению министра приказываю основе требований ликвидировать конфликт, и приступить к работам. По распоряжению, министра управляющий делами».

Быстро собрали стачечный комитет и делегацию. Телеграмма вызвала у всех ликование – победа…

Нас известили, что курьер начальника порта ищет делегацию, что начальник приглашает на переговоры. Мы пошли.

Начальник в кабинете был один. Он поздоровался с нами, пытливо посмотрел на меня, по-видимому, не зная, получил я копию или не получил.

– Ну что же, давайте побеседуем. Может, договоримся.

– Что же, давайте. Только нашего решения мы не изменили.

Начальник покраснел, но быстро взял себя в руки.

– Что же, давайте ещё раз посмотрим, что можно удовлетворить. Зря вы тянете, ведь с голоду уже пухнете.

Мы поднялись.

– Если вы нас вызвали за тем, чтобы поиздеваться над нами, мы уйдём.

Начальник испуганно соскочил с кресла и замахал руками:

– Нет, нет, что вы, господа. Зачем издеваться, давайте серьёзно договоримся. Пора эту глупую стачку кончать. Садитесь, пожалуйста.

Мы сели. Начальник вынул из стола наши требования.

– Садитесь. Давайте выясним, какие требования я не могу выполнить.

– Давайте, – ответил я.

– Вот первое мая – этого я не могу, это политический вопрос. Восьмичасовой рабочий день – тоже не могу. Рабочий комитет – это ведь вмешательство в дела управления. Я думаю, вы сами на нём настаивать не будете?

– Нет, будем, – резко ответил я.

Начальник поморщился и продолжал читать. Ещё несколько пунктов требований он считал «преувеличенными». Скоро, однако, он по всем пунктам уступил, за исключением первых трёх пунктов.

Мы от празднования первого мая отказались, но на применении восьмичасового рабочего дня для кочегаров настаивали и вторично решительно заявили, что от рабочего комитета мы не откажемся. К соглашению не пришли. Делегаты мои не сказали ни одного слова.

Когда мы вышли, некоторые из них мне заявили:

– Надо было согласиться. Ведь ты смотри, все наши пункты удовлетворил. От комитета можно было и отступиться…

Мне с большим трудом удалось уговорить делегацию не отказываться от комитета. Я приводил примеры, когда у рабочих отнимали то, что им уступили во время стачки.

– А с вами то же будет: как кончится стачка, вас первых выгонят. А если мы отвоюем рабочий комитет с правом контроля над увольнением рабочих, администрация не сможет вас уволить…

Делегаты с этими доводами согласились. Теперь необходимо было созвать собрание и получить санкцию на продолжение стачки. Решили сначала провести подготовительную работу среди бастующих, доказать необходимость добиться признания рабочего комитета. Я созвал свою молодёжь, разъяснил ей значение победы, которой мы достигли, а также то, что администрация завоевания рабочих отберёт, если мы не добьёмся признания рабочего комитета. Молодёжь хорошо усвоила положение и энергично взялась за обработку стариков. Ночью созвали общее собрание. Прения были горячие, нажим на стачком и на делегацию был невероятный; рабочие настаивали на принятии предложений начальника порта.

– Ведь мы же добились удовлетворения почти всех наших требований, можно комитет и уступить, – заявляли колеблющиеся. Тут некоторые делегаты опять поддались и стали поддакивать более напористым. Много и долго говорили, долго нe ставили вопроса на голосование. Пустили молодёжь. Друг за другом начали выступать мои ребята. Час – другой, почти до свету тянулась дискуссия. Били на усталость. Наконец проголосовали. Получили пятьдесят голосов – перевес за стачку; добились и того, чтобы все сидели дома и старались не собираться.

– Ещё только один нажим, товарищи – и победа полная. И комитет будет гвоздём нашей победы. Вколотим – не вырвут.

Разошлись.

Постарались, чтобы начальник порта узнал о постановлении общего собрания рабочих продолжать стачку. Шёл семнадцатый день. К вечеру начальник пригласил делегацию.

– Ну, ваша взяла. Согласен.

– Что согласен? – спросил я.

– Комитет согласен. Чёрт с вами!

– А восемь часов кочегарам?

– Тоже согласен. Становитесь завтра на работу.

– Нет, надо подписать условия.

– Какие условия?

– Да вот требования-то наши. Подпишите два экземпляра. – Я вынул заготовленные экземпляры и положил перед ним на стол.

– Что же, вы не верите моему слову, что ли?

– Верим. Но лучше ваша подпись под нашими требованиями. Крепче будет, и мы тоже подпишем.

Начальник взял требования, внимательно прочёл оба экземпляра и, обращаясь ко мне, спросил:

– Вы, что же, уверены были, что выиграете стачку?

– Да. Как только появились «иностранцы», с этого момента мы в нашей победе не сомневались. Об этом говорит и последнее постановление собрания: «стачку продолжать».

– А кто от вас будет подписывать?

– Председатель рабочего комитета.

– Председатель? Вы уже и комитет выбрали?

– Да. Выбрали.

Начальник подписал оба экземпляра и подал мне ручку.

– Васюков, подписывай, – обратился я к одному из делегатов.

Васюков взял своей корявой рукой ручку, которая у него позорно дрожала, и также подписал оба экземпляра. Я взял один экземпляр себе, а второй передал начальнику.

– Господин начальник, все вопросы, связанные с проведением принятых условий, вам придётся разрешать с председателем рабочего комитета Васюковым. Прошу выслушать пункт о рабочем комитете внимательно.

Я стал читать третий пункт требований.

– Рабочие каравана избирают рабочий комитет, которому предоставляется право контроля над увольнением рабочих с судов каравана и порта. В случае возражения комитета, администрация отказывается от увольнения рабочего; если комитет найдёт необходимым кого-либо из рабочих снять с работы, администрация обязуется согласиться с предложением комитета. Комитет следит за выполнением соглашения рабочих с администрацией, подписанного в результате стачки.

– Имейте в виду, господин начальник, общее собрание рабочих дало полномочие комитету в случае отказа администрации выполнить принятые требования объявить в любое время стачку.

Начальник смотрел в бумагу и молча кивал готовой.

– Ну, до свидания. Завтра загудят гудки, и, кстати, одесские гости уедут домой.

– Надеюсь, господин Малаканов, вы не подходите под подписанное соглашение? Увольнение мы вам предъявили до стачки? – обратился ко мне начальник.

– Я не настаиваю, тем, более, что я обещал рассчитаться после стачки. Начальник кисло улыбнулся, и мы вышли.

– Ну и здорово же ты с ним: подписать заставил. Кто бы мог подумать.

– Подпишешь, когда «иностранцы» под носом. Если не подписать, всё равно стачку проиграть. Обещаниями-то, брат, ад вымощен – в два счёта надуют.

– А как ты это насчёт рабочего комитета ловко. И Васюкова председателем сделал. Ведь мы комитета ещё и не выбирали.

– Выберем. А Васюков парень крепкий и преданный. Его и председателем сделаем. Держись теперь за комитет, братва, голыми руками не возьмут.

Вечером собрались на берегу. Стачком дал полный отчёт о достигнутом соглашении. Показали всем подпись начальника порта. Рабочие шумно одобрили отдельные места нашей беседы с начальником. Я обрисовал ход и условия, в каких протекала стачка, значение солидарности рабочих между собой, указывал на примеры одесского каравана и денежной помощи. Выступали одесситы. Они весьма хвалили и восхищались стойкостью и организованностью керченских пролетариев. Число членов профсоюза за эту ночь удвоилось.

Стачечный комитет сложил свои полномочия. Собрание единогласно переименовало его в рабочком, а Васюкова утвердили председателем рабочком. Вынесли постановление: «В случае нарушения пункта принятых требований о рабочем комитете администрацией, комитет немедленно объявляет стачку, и приказу комитета все обязаны подчиниться». Обеспечив этим постановлением правомочность и мощь «рабочего комитета», рабочие, упоённые победой, закончили своё последнее стачечное собрание.

Утром я пошёл за расчётом. Работа на всех судах кипела, раздавались стуки молотков и говор людей, караван после семнадцатидневного молчания ожил. Черпалка «Лисовский», медленно повернувшись, поползла в пролив. За ней потянулись шаланды. На одесском караване шла суетня, гремели цепи якорей, раздавалась команда: одесситы собрались в поход.

Яркое солнце ликующе скользило по загорелым лицам рабочих. Труд жадно вступал в свои права.

Расчёт мне дали быстро. Попрощавшись с друзьями, я пошёл по мосткам на берег. Ко мне подбежали рабочие из нашей разведки:

– Уходи в степь – жандармы идут за тобой.

Я ушёл в степь. Во всём моём существе чувствовалась лёгкость, как будто с меня и из меня вынули тяжесть. Все заботы и тревоги об успехе стачки и даже заботы о том, что надо выходить на работу, отошли от меня, и я один, опять предоставленный самому себе. Известий я ждал в условном месте в степи. Скоро пришли ребята и сообщили, что жандармы были на «Шуйском» – спрашивали капитана, где я нахожусь. Получив ответ, что я уволился и ушёл неизвестно куда, жандармы слегка оглядели «Шуйский» и ушли обратно.

На квартиру идти я не решился, а пошёл к Карлу, где и решил на некоторое время обосноваться. В комитете решили, что моё дальнейшее пребывание в Керчи небезопасно, и предложили мне вернуться в Симферополь. Я, однако, с отъездом решил обождать; мне хотелось убедиться, что рабочие каравана удержат свои завоевания.

Подошёл срок перевыборов партийного комитета. К этому времени в организацию влилось порядочное число рабочих с каравана, и последние два собрания проходили не с прежним спокойствием, а довольно шумно. Рабочая братва, не знакомая с партийной дисциплиной, да ещё в меньшевистском применении, вела себя не особенно «прилично», нарушая спокойную обстановку. Поэтому комитет тревожился – не произошло бы в нём больших изменений.

Собрание было многочисленное и весьма неспокойное. Работа комитета подвергалась резкой критике даже со стороны рабочих-меньшевиков. Выяснилось, что комитет не только не взял руководства в таком важном событии как стачка, но просто остался в стороне от неё. В моём докладе о прохождении и результатах стачки я особенно подчёркивал пассивную роль не только комитета, но и всей керченской организации. Комитет отказался напечатать в подпольной тилографии моё письмо к рабочим о значении рабочего комитета, и я принуждён был печатать его на гектографе от своего имени. Когда начались выборы комитета, рабочие выдвинули мою кандидатуру в комитет. Со стороны старого комитета сейчас же последовали возражения с мотивом, что я недисциплинирован и настроен анархически и т. д. Однако многие участники собрания заявили, что если Малаканов будет отведён, то многие будут голосовать против членов старого комитета. Поднялся шум, потом большинством собрания было постановлено мою кандидатуру не снимать. При выборах я прошёл вторым по списку. Но поработать мне уже не удалось: через неделю я принуждён был уехать из Керчи.

Со мной из Керчи уехал участник очаковского восстания Виктор Элерт. Виктор приехал в Керчь до начала стачки, и комитет направил его ко мне. Мы устроили его, как и Михаила, в качестве чернорабочего. Высокий, красивый, с голубыми глазами и русыми кудрями, поэт, он сильно выделялся из массы рабочих. Будучи резок на язык, он особой симпатией не пользовался, а администрация всё время на него подозрительно косилась. В начале стачки я поручил ему повести агитацию среди строительных рабочих порта, строящих пристанский мол. Виктор отправился, и я видел, как он, сидя на камнях, собрал вокруг себя кучку рабочих и что-то им говорил. Вдруг несколько человек рабочих стремительно бросились на Виктора, схватили его за руки, за ноги и бросили в воду. Такой неожиданный финал его агитации ошеломил нас, и мы даже не бросились его спасать. Было трагично, но в то же время и смешно. Виктор, отфыркиваясь, подплыл к молу и вылез на камни. Погрозив кулаком рабочим, он, мокрый и обозлённый, вернулся на «Шуйский».

– Видел, что они со мной проделали? Это же идиоты, а не рабочие.

Так печально кончилась его агитация. За время стачки Виктор был неутомим; он вёл с молодёжью усиленную агитацию среди рабочих, собирая их кучками на берегу. Полиция несколько раз пыталась его арестовать как «забастовщика», но с помощью молодёжи он всегда благополучно скрывался. Один неисправимый порок был у него: он принципиально не желал платить за проезд по железной дороге и всегда ездил бесплатно. По этому случаю на него составлялось бесчисленное количество протоколов, и полиция вечно искала его на предмет вручения ему исполнительного листа.

Перед отъездом я собрал правление профсоюза и рабочий комитет, сделал им указания, как нужно дальше действовать рабочему комитету и правлению профсоюзов. Правлению передал адреса профсоюзов, связавшихся с нами во время стачки, получил явки, и мы с Виктором оставили Керчь. Покидал я этот маленький городок с грустью. Кусочек моего «я» я здесь всё же оставил. В Симферополь я ехать отказался и взял явку в Мелитополь по направлению к Харькову. Про себя я задумал пробраться к родной Сибири.

По полям, по дорогам. Агитаторы. Ингуши. Под охраной жандармов. Уральские приключения

Первая наша явка была на Мелитополь, куда мы принуждены были заехать. В Мелитополе нас приняли хорошо и сейчас же предложили побывать на заводе сельскохозяйственных машин, где назревал конфликт рабочих с владельцем завода. Виктора я решил на всякий случай на завод не брать: не было смысла садиться обоим в случае провала. Взял связь и поехал на завод. Конфликт был в разгаре, но до стачки ещё дело не дошло. Руководитель конфликта – токарь, молодой, энергичный парень – коротко ввёл меня в курс дела.

Сил на заводе было достаточно, и мне, собственно, можно было не приезжать. Узнав, что я руководил стачкой керченского землечерпательного каравана, рабочие предложили мне подождать до окончания работ и тут же на заводе сделать доклад об организации и ходе керченской стачки. По окончании работы закрыли заводские ворота и собрались в сборочном цехе.

Я спросил, не вызовет ли внимания полиции закрытие ворот.

– Нет, мы каждый вечер так собираемся, готовим требования и обсуждаем вопрос о переговорах с хозяевами. Они уже привыкли.

Однако за ворота выслали ребятишек для наблюдения.

Я сделал подробный отчёт об организации и прохождении стачки и требованиях. Рабочих особенно занимал вопрос о рабочем комитете, самый факт завоевания рабочего комитета они считали особенно важным и подробно заставили изложить его задачи и взаимоотношения с администрацией. Моё сообщение о создании нелегального профсоюза их также заинтересовало. У них возникла мысль создать такой и у себя. Моё объяснение, какие политические задачи должны лечь на профсоюз, вызвало горячие прения. Некоторые опасались, что нелегальный союз обязательно вовлечёт рабочих в политику, и поэтому возражали против его организации, однако решили этот вопрос подработать. Собрание затянулось. Посланные наблюдать ребятишки сообщили, что из города едет хозяин с приставом. По-видимому, контора успела сообщить хозяину о собрании и появлении на заводе постороннего человека. Мы с токарем и с группой рабочих покинули собрание, вышли калиткой за территорию завода и полями направились в город.

К заводу по шоссе вслед за экипажем ехали два верховых стражника.

В городе мы задерживаться не стали и, пройдя пешком на соседний разъезд, уехали в Харьков.

Получив в Харькове явку на Самару и немного денег, мы решили пройти дальше некоторое время пешком и позондировать настроения рабочих на мукомольных мельницах, находящихся по пути вдоль железной дороги.

Взяв в руки наши узелки с бельём и хлебом, мы двинулись вдоль железнодорожного пути. На одной из мельниц рабочие угостили нас чаем. Мы опрашивали насчёт условий труда, о зарплате. Обычным явлением была двойная смена; работали по двенадцать часов в смену. Зарплата – от пятнадцати до двадцати пяти рублей в месяц. Хотя по внешнему виду и мы не отличались от обычного рабочего, всё же рабочие чуяли в нас людей, с которыми можно поговорить и кое-что узнать. А желание знать было весьма велико. Раскаты революции ещё давали себя знать. Стачки, как пламя, вспыхивали в разных местах и подмывали рабочую братию. Разговоры о политике заводились осторожно и издалека: