Текст книги "Княгиня"

Автор книги: Петер Пранге

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

19

– Простите, – извинился Бернини, – к сожалению, вынужден вновь похитить часть вас.

Прищурив глаза, как выслеживающий дичь охотник, Лорен-цо поглядывал через край мольберта, уверенными, стремительными движениями нанося увиденное на лист бумаги.

– Вы имеете в виду мою внешность? – со смехом спросила Кларисса. – Надеюсь, ненадолго.

– Обещаю стараться изо всех сил, княгиня, хотя ужасно боюсь, что возвращенного мною все равно окажется слишком мало… Не двигайтесь, прошу вас!

Кларисса повернулась, и прикрывавшая голову драпировка скользнула вниз. Ей вдруг показалось, что за дверью, которую Кларисса специально оставила приоткрытой, чтобы не оставаться наедине с Бернини, на какое-то мгновение мелькнуло чье-то лицо. Кто бы это мог быть? Донна Олимпия уехала, Уильям отправился к себе дописывать очередную главу «Заметок…».

– С вашего позволения? – Не дожидаясь ответа, Бернини поправил драпировку. – Предстоит перевести без искажений слова святой на язык мрамора. Могу я попросить вас держать голову чуточку выше? – спросил скульптор, осторожно прикасаясь к ее плечам. – Представьте себя на месте Терезы! Ей является видение – ангел, пронзающий ее копьем, – она сама пишет об этом. «Стрела пронзила сердце мое… Неисчерпаема была сладость боли той, и любовь захватила меня без остатка…» Да-да, вот так, великолепно, просто идеально, так и продолжайте сидеть!

– Что за странные вещи вы мне говорите? – Слова художника смутили Клариссу. – О какой стреле идет речь?

Бернини вновь вернулся к мольберту.

– О стреле любви. Надеюсь, святая Тереза в этот миг видит нас. И наверняка будет в восторге от той, что ее замещает. Помните, что сказал ей Иисус в том видении?

– Я не читала ее трудов. Они не пользуются широкой известностью в Англии.

– Как? – недоумевал Бернини, что-то забеливая мелком на бумаге. – Вы не читали «Путь к совершенству»? А между тем вы удивительно похожи на автора этой книги! Точь-в-точь она!

– Откуда вам известно, как выглядела святая Тереза?

– Если бы я этого не знал, разве стал бы писать ее портрет с вас?

Кларисса не понимала, то ли возмутиться, то ли рассмеяться после этих слов.

– «Путь к совершенству», – повторила она после затянувшейся паузы, лишь бы хоть что-то сказать. – Так ведь озаглавлена эта книга?

– Да – и название великолепное, вам не кажется? – восхищенно воскликнул Бернини. – Будто мы, люди, находимся на этом свете ради того, чтобы стать совершенными. Эх, какой восхитительный бред! Совершенны звезды на небосводе, может быть, солнце, но люди?..

– Вы должны рассказать, что говорил Иисус Терезе.

– Верно! Спаситель понимал, что если и есть на земле совершенство, то лишь в женском обличье.

Оторвав взор от мольберта, Бернини глянул на Клариссу так, будто слова адресовались не святой, а ей самой.

– «Если бы небеса уже не были бы созданы мною, я бы создал еще одни для тебя одной».

По спине Клариссы побежали мурашки. Как Бернини мог говорить ей такое! Никто еще с ней так не разговаривал. И пусть это не его слова – все равно не следует позволять ему ничего подобного!

Лоренцо продолжал бросать на нее хитроватые взоры, будто цыган, и от них у девушки вновь побежали мурашки по спине. О чем она думала, соглашаясь позировать? И почему именно в этот день решила пригласить Бернини сюда? Уж не потому ли, что ей было известно: сегодня кузины в палаццо не будет?

– Прошу вас, – тихо произнесла Кларисса. – Прекратите говорить такие вещи.

– Как вы можете требовать от меня это? Давайте тогда запретим соловью петь! Верующему молиться!

– Разве это имеет отношение к вере?

– И это спрашиваете вы? Богиня?

– Не говорите со мной так! Я всего лишь женщина.

– Да, женщина! Что может быть величественнее, драгоценнее женщины?

Опустив мольберт, Бернини устремил на Клариссу взор своих темных глаз. Скульптор уставился на нее так, что Кларисса вдруг почувствовала себя нагой. Сердце билось где-то в горле, во рту мгновенно пересохло. И, понимая, что в этом нет ровным счетом никакого смысла, она стала прикрывать плечи тканью драпировки в наивной попытке защитить себя от этого всепроникающего взора. Но от него не спасало ничто – он был вездесущ.

– Существует два типа женщин, княгиня, – начал Бернини совершенно серьезным тоном, будто оба были в церкви, а не в ее уютной комнате. – Одни, словно античные вазы, чудесны, красивы, но стоит кому-нибудь прикоснуться к ним, как они превращаются в пыль. Других можно сравнить с граппой: сначала она обжигает горло, а потом, уже оказавшись в груди, начинает трепетать крылышками, словно бабочка.

Сделав шаг в ее сторону, Лоренцо пристально посмотрел на Клариссу и спросил:

– К какому же типу отнести вас, княгиня?

20

Лоренцо Бернини летел из палаццо Памфили будто на крыльях. И все-таки жизнь чудесна! Насвистывая разухабистую песенку, он, перейдя через пьяцца Навона, направился к палаццо Барберини – пешком, к чему спешка, если Урбан теперь оплачивал ему и путь на работу. Лоренцо шел на стройку дворца папской фамилии посмотреть, все ли там в порядке, а после собрался в собор Святого Петра проследить за установкой деревянной модели балдахина. Старый хрыч Мадерна незадолго до смерти нанял целую свору ремесленников ради того, чтобы обеспечить своим землякам долгосрочные контракты на работу. Этот миланский сброд вечно ввязывался в конфликты с нанятыми самим Лоренцо рабочими-тосканцами, и обычно конфликты выливались в потасовки. Здесь нужен глаз да глаз.

В дворовых воротах палаццо Барберини его дожидался Франческо.

– Я больше с тобой не работаю! – с ходу заявил он.

– Ты с ума сошел? Ты же клятву давал! Что на тебя снова нашло?

Франческо не отвечал, лишь упрямо мотнул головой. На его физиономии застыло хорошо знакомое Бернини упрямое выражение.

– Может, сегодня праздничный день, а я ненароком запамятовал?

– Я ухожу со стройки. Мои люди в курсе. И уже собирают инструменты.

– Но после обеда ты все же сходишь со мной на стройку в собор?

– Ты что, не слышал? Я больше у тебя не работаю! Баста! Лоренцо свалился с небес на грешную землю. Его помощник, его единственный настоящий помощник, его правая рука отказывается работать? Без предварительного уведомления, безо всего, просто так – раз, и не работаю! Лоренцо замутило, когда он задумался о возможных последствиях этого шага Кастелли.

– Ты можешь сказать мне, что заставило тебя принять такое идиотское решение? – стараясь оставаться спокойным, спросил Бернини.

– Я тебе отчитываться не намерен.

– Нет, это все не так-то просто. У нас с тобой договоры.

– Договоры – ничтожные бумажки.

– Ну-ну! Я тебя к суду привлеку за такие дела. Потеряешь все, что имеешь.

Франческо пожал плечами, будто это его не касалось. Ненормальный, упрямый идиот! Лоренцо из последних сил сдерживал себя, чтобы не схватить его за глотку.

– В чем причина? – снова задал он тот же вопрос. Франческо, не скрывая презрения, ответил:

– Ты обманщик!

– Я? Я – обманщик? – Лоренцо невольно схватился за шпагу. – Как тебе взбрело в голову предъявлять подобные обвинения?

– Разумеется, ты обманщик, – повторил Франческо. – Выдаешь чужую работу за свою. Если твой отец позволяет такое – его дело. Но со мной это не пройдет.

– Ах вот в чем загвоздка! Теперь понятно. Когда префект вручил мне титул почетного гражданина…

– Да-да, титул почетного гражданина, и золотую цепь, и пять сотен скудо!

– И что? – Лоренцо оставил шпагу в покое. – Если все дело в деньгах, сколько ты хочешь? Пятьдесят скудо? Сто?

– Речь о другом. Ты преуменьшаешь мой вклад. Будто ты один создавал этот катафалк.

– Идея была моя.

– А кто ее воплотил? Не потерплю, чтобы меня обводили вокруг пальца.

– Да это же просто смешно! Кто позаботился о том, чтобы Урбан платил тебе по-царски? Именно я, а не кто-нибудь – я, я, я!

– Да, ты и папа! Откупаешься от меня двадцатью пятью скудо, а из них я еще должен заплатить моим рабочим, а ты за алтарь кладешь в свой карман по двести пятьдесят. В месяц!

– Кто это тебе сказал? – испуганно спросил Лоренцо.

– Сорока на хвосте принесла! И еще пытаешься втемяшить мне, что я, дескать, больше тебя получаю! Ну-ну, двести пятьдесят скудо – в дополнение к твоему жалованью главного архитектора собора!

Лоренцо закусил губу. Надо же быть таким идиотом! Наверняка сам где-нибудь, будучи под мухой, язык распустил, в разговоре с каким-нибудь епископом или шлюхой не выдержал и ляпнул ради похвальбы, сколько ему Урбан отваливает за алтарь. Что же ответить сейчас?

– В том-то и состоит разница между каменотесом и архитектором, – ответил Бернини, пожимая плечами.

Франческо, вздрогнув, посмотрел на Лоренцо так, будто тот плюнул ему в лицо.

– Вот, значит, как, – произнес, почти прошептал Кастелли. – Ты ведь прекрасно понимаешь, что алтарь в одиночку тебе ни за что не довести до конца! – Франческо хлопнул себя по лбу. – Вот здесь, в этой голове родились планы фундамента и венчающего элемента. Все до одной линии, все углы, все до одного!

Лоренцо вынужден был согласиться, что Франческо прав. Но разве мог он сейчас признаться ему в этом?

– Ты меня разочаровываешь, – холодно произнес он. – Оказывается, ты такой же, как все. Стоит вас только похвалить, как вы тут же вбиваете себе в голову, что без вас и мир остановится. Не забывай, кто я и кто ты!

– Я – архитектор. Как и ты!

– Брось! Ты – жалкий каменотесишка, большой умник и педант, умеющий только аккуратно исполнять то, что ему велят.

Лоренцо понимал, что не прав, но уже не мог совладать с охватившей его яростью.

– Никогда ты ничего не задумаешь! И никогда у тебя не будет мастерской! И ты – никакой ты не архитектор! И никогда тебе им не быть! Никогда! Никогда! Никогда!

Приступ кашля Франческо прервал монолог разъяренного Бернини.

– Видишь! – торжествующе завопил Лоренцо. – Даже легкие твои, и те согласны со мной – каменотес, каменотес! Каменотес навеки!

Лицо Франческо стало иссиня-багровым, тело сотрясали судороги.

Тут Бернини не на шутку испугался.

– Боже, что я опять наделал! Франческо, прошу тебя – я не то хотел сказать! Я прекрасно понимаю, что ты архитектор. И не просто архитектор, а один из лучших, которых я знаю. Но ради всех святых, приди в себя! Ты ведь можешь умереть!

Когда приступ миновал, глаза Франческо слезились, а уголки рта подергивались, как у ребенка, который вот-вот расплачется. Лоренцо уже сожалел о каждом своем слове. Осторожно, будто боясь поранить Франческо, он дотронулся до его руки:

– Почему ты больше не хочешь со мной работать? В чем дело? Не в деньгах, я знаю, здесь что-то другое.

Франческо выдержал его взгляд. Темные глаза горели будто уголья.

– Да Боже мой, скажи хоть что-нибудь! Признание заслуг! Честь! Обещаю, что, если я сделал что не так, из кожи вон вылезу, чтобы исправить.

Бернини помедлил, и хотя ему пришлось сделать над собой огромное усилие, все-таки решился идти до конца.

– Если хочешь, могу попросить папу, чтобы он назначил второго архитектора собора. Урбан сделает все, мне он не откажет. Так скажи, чего ты хочешь?

Лоренцо дышал тяжело, надсадно, будто пытаясь сдвинуть с места валун. Разве можно устоять перед таким соблазном? Но Франческо устоял. Покачав головой, он ответил:

– Не надо мне твоей помощи – Он напустил на себя прежнее упрямое выражение, делавшее его так похожим на мула. – Не хочу я ее и в ней не нуждаюсь.

– Пресвятая Матерь Богородица! – вскричал Лоренцо. – Ну как только человек может быть таким упрямцем! Предлагаю ему место, за которое любой архитектор мать родную прибил бы, а ты строишь из себя оскорбленного! Что ты хочешь, чтобы я сделал ради твоего прощения? Чтобы стал целовать твои ноги?

– Я от тебя вообще ничего не требую, – ответил Франческо, собирая инструменты. – Мадерна был прав: хотя это и самый большой в мире храм Божий, даже он слишком тесен, чтобы вместить нас с тобой!

Этого Лоренцо уже не мог стерпеть. Пока Франческо очищал от пыли и грязи инструменты и клал их в холщовую суму, он стал спокойно и сосредоточенно расхаживать взад и вперед по двору палаццо между куч песка и камня. Он чувствовал себя потерянным, обманутым и преданным. Ремонт фасада, привязка основного здания к пристройке – как, как ему все это осилить в одиночку? К тому же и алтарь с него никто не снимал, а папа Урбан постоянно докучает ему своими «ну когда?», «ну когда?». И самое главное, в глубине души Бернини прекрасно понимал, что он не архитектор, а художник, ваятель, а посему просто не может отпустить Франческо на все четыре стороны. Как успевшую надоесть женщину.

Женщину?..

Тут Лоренцо осенило. Попробовать завлечь его этим? Если Франческо так жаждет получить от него знак его истинной дружбы, что ж… пойдем и на такую жертву.

– Ты ведь знаешь Констанцу, ну, жену Маттео… Франческо непонимающе уставился на него:

– Ну. Знаю. А что с того?

– Она тебе правится? Разве не красавица?

– Какое Констанца имеет отношение к тебе и ко мне? Лоренцо устыдился не на шутку, затея вдруг показалась ему грязной, мерзкой… Но выхода не было.

– Так вот, если тебе она нравится, она, считай, твоя… Хоть сегодня ночью… Дарю.

Франческо лишился дара речи. Раскрыв рот, он, ни слои, не говоря, смотрел на Лоренцо. В глазах застыло жуткое изумление, сменившееся отвращением и ужасом, будто он узрел перед собой самого сатану во всем его отвратительном обличье Не и силах сдерживать отхватившее его чувство омерзения, Кастелли сплюнул под ноги Бернини.

– Ты самый большой негодяй из всех, которых я видел! Перекинув суму с инструментами через плечо, Кастелли круто повернулся и стал уходить. Лоренцо, не в силах вымолвить ни слова, беспомощно смотрел ему вслед, пока тот не исчез в проеме ворот. Вот так всегда и бывает – полюбишь человека, а он тебе за это…

– Так поцелуй меня в задницу! – выкрикнул Бернини в приливе неожиданно накатившей ярости. – Убирайся ко всем чертям, идиот несчастный!

Подняв с земли камень, он швырнул его вслед Франческо.

– Провались ты пропадом! И не смей мне показываться на глаза! Слышишь? Никогда! Никогда! Никогда!

21

Кларисса, чувствуя устремленный в спину полный недовольства взгляд Уильяма, которого оставила дожидаться ее в экипаже, помедлила пару секунд, затем решительно постучала.

– Кого там несет? – вопросил раздраженный голос. Кларисса, сознавая, что Франческо ее не ждет, подобрала подол и решительно распахнула дверь. В доме пахло остывшим очагом.

– Княгиня, вы?

Кастелли смотрел па Клариссу будто на чудо. Он сидел за деревянным столом над раскрытой книгой. Стены каморки покрывала побелка – ни дать ни взять монашеская келья.

– Я искала вас в соборе. Один из каменщиков сказал мне, что вы там больше не работаете. Что произошло?

– Это никого не касается, – резко ответил молодой человек и поднялся из-за стола.

– Но я волновалась за вас. Я вам не помешала?

Кларисса огляделась. Голый пол, ни одной картины на стенах, стол да пара стульев, очаг и полки, на которых в беспорядке громоздились свернутые в рулон листы бумаги и книги. Как может ютиться здесь человек, мечтавший возводить храмы и дворцы?

– У вас дело ко мне? – осведомился архитектор, не предлагая гостье сесть.

– Вы обещали показать ваши проекты.

– Проекты?

– Да, проекты моих покоев. Только не говорите, что позабыли! Меня бы это оскорбило до глубины души.

– У меня и так дел невпроворот, – парировал он. – И вообще, почему вы меня об этом спрашиваете? Обратитесь к настоящему архитектору, лучше всего к синьору Бернини. Вы ведь с ним достаточно хорошо знакомы.

– Синьор Кастелли, чем я заслужила такое расположение? Я в жару еду через весь Рим и все ради того, чтобы увидеть вас. И встречаю такой прием!

– Мне очень жаль, княгиня, но ваши усилия оказались напрасны.

Кларисса не узнавала прежнего Франческо. Неужели перед ней тот, кто показывал ей собор? Куда подевались блеск в глазах, улыбка? Он даже сесть ей не предложил, будто впервые видит.

И внезапно Кларисса поняла, в чем дело. Он вел себя так из гордости! Он стеснялся принимать ее в убогой норе. При этой мысли Клариссе стало легче, и девушка решила просто-напросто не обращать ни на что внимания.

– Я хочу, чтобы именно вы строили покои, синьор Кастелли, – настойчиво сказала Кларисса. – А не мастер Бернини. И чтобы вы поняли, что мои намерения вполне серьезны, назовите мне сумму, которую потребовал бы за такую работу Бернини, и получите от меня вдвое больше.

Франческо взял лежавшую на столе книгу.

– Если позволите, я вернусь к моему приятелю. Так вышло, что вы помешали нашей беседе.

– Вашему приятелю? – недоуменно спросила Кларисса. – Что-то я его здесь не вижу.

Не говоря ни слова, Кастелли поднял книгу, чтобы гостья смогла прочесть название и фамилию автора.

– Сенека… Так это он – ваш друг?

– Лучший из друзей. И поэтому я не хочу больше заставлять его ждать.

Княгиня шагнула к Франческо.

– Если дружба так много для вас значит, скажите, а почему вы отвергаете мою?

Вместо ответа Кастелли повернулся к ней спиной. Что ей оставалось делать? Если бы речь шла о ком-нибудь еще, Кларисса тут же бы ушла, но сейчас решила терпеть до конца. Она сосчитала сначала до десяти, потом до тридцати, а потом и до пятидесяти. Когда она приближалась к сотне, Кастелли, нехотя подойдя к полке, извлек оттуда длинный бумажный свиток.

– Вот, возьмите! – сказал он. – И делайте с ним, что сочтете нужным!

Развернув бумагу, она едва не вскрикнула от радости. Все-таки он выполнил свое обещание! Изготовил проект! И какой! У нее перед глазами был зал для приемов палаццо Памфили, но выглядел он намного просторнее. Выходивший в сад балкон удлинялся за счет ряда колонн, каждая последующая колонна была меньше предыдущей, последовательно уменьшалось и расстояние между ними, и таким образом складывалось впечатление уходящей далеко вперед колоннады, хотя в действительности речь шла всего лишь о считанных метрах. Между колоннами помещалась статуя, воспринимавшаяся так, будто достигает в высоту человеческого роста, однако, если судить по начертанным тут же цифрам, она была намного меньше. В глазах непосвященного ансамбль представал огромным и величественным.

– Какой оригинальный и чудесный замысел! – медленно проговорила Кларисса. – Когда же вы начнете работы?

– Я попытался зрительно расширить помещение, – пояснил Франческо.

Она подняла взгляд от листа бумаги. На лице его была гордая и в то же время застенчивая улыбка. Вернулся прежний Франческо Кастелли.

– И это вам удалось, синьор Кастелли. Значит, все же не зря я ехала к вам!

Вдруг девушку охватило неизъяснимое желание сделать ему подарок. Сняв с шеи крест, тот самый, в котором прибыла сюда, в Рим, она вложила его в ладонь Франческо.

– И еще у меня к вам будет одна просьба, очень большая просьба.

Кларисса колебалась.

– Вернитесь в собор, – решительным тоном, глядя ему прямо в глаза, произнесла княгиня. Она чувствовала, что архитектор собрался ей возразить, и крепко сжала его ладонь с крестом. – Вы обязаны туда вернуться! Ведь алтарь и ваш тоже! И если сейчас вы откажетесь от него, откуда люди потом узнают, что и вы вложили в него часть своей души?

Кастелли пристально смотрел на лежавший у него на ладони крест, затем поднял взор на нее.

– Вы за этим и пришли? – спросил он. – Вас Бернини прислал?

– Бернини? Прислал меня? С чего вы взяли?

Лицо архитектора потемнело, лоб прорезала знакомая складка.

– «Стрела пронзила сердце мое… Неисчерпаема была сладость боли той, и любовь захватила меня без остатка…» – негромко произнес он.

Услышав эти строки, Кларисса вздрогнула и невольно опустила взор.

– Так… значит, это вы были тогда у дверей?

– Мне знакомы труды святой Терезы. А тогда я пришел к вам принести проект.

Кларисса лишилась дара речи. И вдруг поняла все: отчего он не приходил к ней все эти недели, откуда резкий тон, отчего он отверг ее дружбу. От охватившего ее чувства растерянности девушка не могла вымолвить ни слова.

– Разумеется, – заключил он, возвращая крест, – это он вас ко мне подослал. Прошу вас, уйдите и оставьте меня одного.

Собрав все свое мужество, Кларисса посмотрела ему в лицо. Лицо Франческо оставалось каменным, в глазах стояла безграничная печаль. Глядя на это лицо, Кларисса поняла, какую страшную ошибку совершила. Как ее теперь исправить?

22

Колокола собора Святого Петра уже призывали к вечерне, но никто из рабочих и ремесленников не выпускал из рук инструмент. Многоголосой тарантеллой звучал перестук молотков скульпторов и каменотесов, в кровь разбивавших руки ради выполнения папского заказа, а десятки чертежников, согнувшись в три погибели, корпели за столами – папа не знал устали, изобретая для них все новые и новые задания.

Лоренцо чувствовал себя ужасно одиноким. Через несколько недель после того, как Франческо ушел со стройки, внезапно умер отец. Едва его не стало, Лоренцо понял, как много тот успевал делать на стройке: преклонные годы не мешали Пьетро следить за работой чертежников, организовывать доставку мрамора, руководить каменотесами и скульпторами, украшавшими фасады палаццо Барберини и собора Святого Петра. Старик Бернини не чурался порой и сам взять в руки долото, если время поджимало. И всегда был готов помочь своему сыну Лоренцо советом и делом, и, надо сказать, всегда как нельзя кстати.

Будто проклятие обрушилось на голову Бернини. С тех пор как Лоренцо взгромоздил Смерть в обличье скелета на этот катафалк, костлявая время от времени демонстрировала свой зловещий оскал повсюду. Не стал исключением и папа римский. За короткое время на жизнь понтифика покушались дважды: первым был некий падре, отец Орзолини, попытавшийся отравить папу гостией, затем двое нищенствующих монахов, усмотревших в размахе деяний папы не благодарность Создателю, а олицетворение гордыни и высокомерия его земного наместника, изготовили восковую фигуру его святейшества и с проклятиями предали ее огню, свершив символическую казнь папы. Заговорщики вскоре были найдены монсеньором Памфили и обезглавлены уже не символически, а вполне реально, однако инцидент сей послужил напоминанием, что и он, папа, не вечен в мире этом. Что и подвигло понтифика в возрасте неполных шестидесяти лет заказать для себя склеп.

Хотя до завершения алтаря было еще далеко, Урбан пожелал осмотреть его модель в текущем месяце. На счастье Лоренцо, его ассистент Франческо успел выполнить нишу у главного алтаря, для которой Урбан даже пожертвовал свой церемониальный трон епископа Рима. Готовы были и цоколь, и фронтон, так что Лоренцо осталось дорисовать лишь надгробный памятник. Усевшись за столом чуть поодаль от чертежников, он набросал фигуру святого отца в момент благословения и в сопровождении двух аллегорических фигур – Справедливости и Милосердия. Центр композиции составлял образ Смерти, стыдливый и в то же время горделивый. Ах, если бы здесь был Франческо! С каждым днем Лоренцо все сильнее не хватало Кастелли: его добросовестности, старательности, даже упрямства – вкупе с постной физиономией мула. Потому что Франческо, не считая отца Бернини, был единственным, с которым Лоренцо связывали сердечные узы.

Внезапно стук молотков стал стихать.

– Чего вы там? За работу! – прикрикнул на рабочих Бернини. Подняв глаза, Лоренцо увидел перед собой донну Олимпию. – О, донна Олимпия! Какая честь и какая радость видеть вас здесь!

Вскочив из-за стола, Лоренцо отвесил глубокий поклон.

– Луиджи! Маттео! Кресло для синьоры! – громко велел он рабочим.

– Вы работаете над папским склепом? – поинтересовалась донна Олимпия, бросив взгляд на эскиз. – От души надеюсь, что его святейшество уже оправился от пережитого потрясения.

– Вчера лейб-доктор делал папе кровопускание, дабы изгнать злые силы, – ответил Лоренцо. – Но за столом он уже снова был бодр и разговорчив. Очень много хорошего высказал в адрес монсеньора Памфили, которому безмерно благодарен за умело и своевременно раскрытый им заговор и которому вскорости намеревается вручить мантию кардинала.

– Возможно, – пробормотала донна Олимпия, не отрывая взора от эскиза. – А что за пчелы вот здесь, над надгробием? Уж не пчелы ли это из герба Барберини? Снуют вокруг, будто в поисках заснувшего вечным сном господина. – Она повернула к Бернини лицо в обрамлении черных волос. – Вы ведь можете рисовать и голубей?

– Синьора имеет в виду Святой Дух?

– Я имею в виду голубей из герба Памфили, – с улыбкой ответила донна Олимпия, усаживаясь в предложенное ей кресло. – Но оставим это, я пришла другое обсудить.

Дождавшись, пока Маттео и Луиджи удалятся па почтительное расстояние, донна Олимпия заговорила:

– Я хотела попросить вас об одном одолжении, синьор Бернини. Речь пойдет о личной просьбе.

– Я готов выполнить любую вашу просьбу, донна Олимпия, – заверил Лоренцо, подавая ей бокал апельсинового сока, поднесенного учеником.

– Вероятно, – заговорила она, сделав глоток, – вероятно, вам приходилось слышать, что смотрители Рима подыскивают сейчас архитектора для постройки Сапьенцы, католической богословской гимназии. Науки ведь тоже требуют внимания к себе.

– Весьма достойное начинание, заслуживающее всяческой поддержки, – почтительно склонил голову Лоренцо. – Вот только я не уверен, что время позволит мне надлежащим образом…

– Нет-нет, – с улыбкой перебила его донна Олимпия, и черные локоны заплясали вокруг лица. – Я понимаю, что вы с утра до ночи заняты. Я имею в виду другого архитектора, он уже есть у меня на примете, мне просто хотелось бы слышать ваше мнение о нем.

– Пьетро да Кортона? – спросил Лоренцо, не зная, оскорбиться ему или же вздохнуть с облечением.

– Он, несомненно, человек подходящий, но ведь вам известны и другие.

Сделав непродолжительную паузу, донна Олимпия устремила на Бернини пристальный взор своих умных глаз.

– Я имею в виду вашего ассистента. Лоренцо ожидал чего угодно, только не этого.

– Вы имеете в виду… Франческо Кастелли? – с недоумением вопросил он.

– Да, – кивнула синьора Памфили. – Если бы в беседе с его святейшеством вы замолвили за него словечко, я не сомневаюсь, что папа внял бы вашей рекомендации и дал бы соответствующие указания.

– Да, но почему я должен просить за него, донна Олимпия? – довольно громко произнес Лоренцо. – Кастелли подвел меня, он отказался со мной работать.

При воспоминании о предательстве кровь бросилась ему в лицо.

– Я знаю его как весьма добросовестного и сведущего архитектора. Он выполнил в палаццо Памфили ряд заказов, которые никаких нареканий у меня не вызвали, скорее наоборот, я была в высшей степени довольна им.

– Не взыщите за мое прямодушие: Кастелли – склочник, честолюбец и завистник, безмерно себя переоценивающий…

– Одним словом, – с улыбкой перебила его донна Олимпия, – он – ваш соперник, а идея поддержать соперника вам явно не по душе. Вас понять нетрудно! И все же поразмыслите: если вы станете рекомендовать Кастелли для Сапьенцы, тем самым вы, вполне вероятно, кое-что сделаете и для себя, возможно, даже и не кое-что, а куда больше.

– Ценю ваш ум, донна Олимпия, и мне очень не хотелось бы показаться глупцом в ваших глазах, но все же я не совсем понимаю вас.

– Все весьма просто. – Жестом она позволила ему сесть напротив. – Вы рекомендуете Кастелли как архитектора Сапьенцы и принимаете его уход с палаццо Барберини! Так вы убиваете сразу двух зайцев: избавляетесь от конкурента на своем важнейшем участке как исполнитель заказов папской семьи и одновременно вынуждаете своего ассистента продолжить работу над главным алтарем собора Святого Петра. Как я наслышана, определены сроки его завершения?

Еще бы эти сроки не были определены! Неумолимое время уходило, будто песок сквозь пальцы. И Лоренцо отлично помнил об одном из пунктов договора: в случае задержки ему придется платить за все из своего кармана.

– Позвольте задать вам один вопрос, донна Олимпия? – спросил Бернини, подумав над ее словами. – Почему вы обременяете себя заботами о столь малозначительном художнике, каковым являюсь я?

Поднявшись с кресла, донна Олимпия продолжала изучать его эскиз.

– Сколько же у вас, синьор Бернини, чудесных и остроумных замыслов, – будто не слыша вопроса, сказала она. – Вы бы как-нибудь поделились ими со мной. Что это за фигуры рядом с папой?

– Справедливость и Милосердие, – ответил Лоренцо, тоже поднявшись. – Я решил добавить к ним и фигурки детей – как символ людской беспомощности.

– Великолепно! Как же безутешны они в горе своем по отцу.

И вдруг словно что-то испугало ее.

– Но здесь присутствует и Смерть. У нее в руках книга, как будто она готовится вписать в нее что-то. Уж не имя ли того, кто будет ею призван следующим? – Донна Олимпия склонилась над эскизом. – Ах, если бы мы знали, чье имя будет следующим в списке!

Она повернулась к Лоренцо.

– Я испытаю ваше лояльное ко мне отношение, – без обиняков заявила синьора Памфили. – Может случиться так, что фамилия Памфили в будущем станет серьезным заказчиком. Кроме того…

Не договорив фразу до конца, женщина заглянула в глаза Лоренцо.

– Кроме того? – спросил он.

– Кроме того, моя кузина просила меня переговорить с вами по этому вопросу. Это она хочет, чтобы Кастелли получил заказ.