Текст книги "Гвиневера. Дитя северной весны"

Автор книги: Персия Вулли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)

Персия Вулли
Гвиневера. Дитя северной весны

Отэм и Шарон, Джону и Нику, без поддержки которых я не поведала бы вам эту историю, и маме Ди – без нее не было бы рассказчицы

ПЕРСОНАЖИ

Род Пендрагонов:

Утер – верховный король Британии, отец Артура

Игрейна – жена Утера, мать Артура

Артур – король Логриса, верховный король Британии

Гвиневера – жена Артура

Род оркнейцев:

Лот – король Лотиана и Оркнейских островов

Моргауза – дочь Игрейны и Горлойса, единоутробная сестра Артура, вдова короля Лота

Сыновья Моргаузы:

Гавейн

Гахерис

Агравейн

Гарет

Мордред

Род нортумбрийцев:

Уриен – король Нортумбрии, муж Моргалы

Фея Моргана – дочь Игрейны и Горлойса, единоутробная сестра Артура, верховная жрица и Владычица Озера

Увейн – сын Морганы и Уриена

Род корнуэльцев:

Марк – король Корнуолла

Изольда – ирландка, юная жена Марка

Тристан – племянник Марка

Динадан – лучший друг Тристана

Члены Круглого Стола:

Акколон Галльский – любовник феи Морганы

Агрикола – римлянин, король Демеции наставник Герейнта

Бедивер – названый молочный брат Артура и его первый рыцарь

Борс – герцог Ланселота

Кадор – герцог Корнуэльский

Кэй – названый брат Артура, сенешаль королевства

Герайнт – король Девона

Ланселот Озерный – бретонский принц

Паломид – рожденный в рабстве араб

Пеллеас – возлюбленный Эттарды

Пеллам – увечный король Карбонека

Пеллинор – военачальник Рекина

Ламорак – старший сын Пеллинора

Персиваль – младший сын Пеллинора

Ульфин – доверенный слуга Утера, воин Артура

Грифлет – сын Ульфина, главный псарь

Женщины Камелота:

Августа – болтливая фрейлина

Бригит – ирландка, названая сестра Гвиневеры

Бризан – служанка Элейны из Карбонека

Элейна из Астолата – слабоумная фрейлина

Элейна из Карбонека – красавица-дочь Пеллама, до безумия влюбленная в Ланселота

Энида – насмешливая фрейлина

Эттарда – юная компаньонка Игрейны

Линнет – дочь управляющего поместьем в Лондоне

Винни – римлянка, наставница фрейлин

Главы некоторых государств:

Вортигерн – бывший тиран, женатый на Ровене

Ровена – дочь Хенгиста, саксонского пришельца

Сердик – их сын

Анастасий – римский император из Константинополя

Кловис – король франков

Другие персонажи:

Белоручка – таинственный ученик Ланселота

Катбад – жрец, наставник Гвиневеры в детстве

Дагонет – шут при дворе Артура

Фрида – саксонская коровница, возлюбленная Грифлета

Гвин из Нита – коневод и строитель Гластонбери Тор

Иллтуд – принц-воин, принявший монашество

Ученики Иллтуда:

Гильдас

Пол Аврелий

Семсон

Кевин – детская любовь Гвиневеры

Лукан – привратник Артура

Маэлгон – кузен Гвиневеры, король Гвинедда

Мерлин – наставник Артура, королевский маг

Нимю – жрица и возлюбленная Мерлина

Рагнелла – предводительница древнего кочевого народа

Ридерик – бард Артура

Талиесин – крестьянский мальчик, который хочет стать бардом

Веха-швед – предводитель союзных саксов Восточной Англии

Витгар – поселенец из союзных саксов

ОТ АВТОРА

Немногие легенды более любимы и чаще рассказываются, чем предания о короле Артуре. Разрозненные повествования о военачальнике Смутного времени постепенно переросли в один из самых знаменитых циклов об истории западной цивилизации, полной необычных тем и персонажей. На протяжении веков легенды обрели форму народного фольклора, нравоучений, возвышенных любовных романов, песнопений о безрассудных рыцарских приключениях или благородных фантазий, характеризующих ситуацию в обществе в целом и личные склонности рассказчика. В этом отчасти и состоит их очарование, а приложимость к самым разным обстоятельствам является, вероятно, одной из причин их долголетия и популярности.

Сегодня многим хотелось бы взглянуть на старинные мифы по-новому и пересказать их скорее как историю простых смертных, а не легендарных героев. В результате появились великолепные исторические произведения, в которых культура и обстановка описываемого времени оказывают значительное влияние на замысел книги.

Я все время прибегала к этому приему, особенно при создании образа Гвиневеры, которую в прошлом слишком часто представляли либо невыразительным воплощением неудачного выбора короля, либо своенравной и порочной красавицей, без зазрения совести разрушающей королевство. (Такой взгляд на королеву Артура, с моей точки зрения, увековечивает консервативное восприятие ее характера, вследствие чего она выступает неким «козлом отпущения», так необходимым многим авторам.)

Легенды о замечательном королевстве Артура берут начало в кельтском ренессансе, возникшем одновременно с гибелью римской цивилизации и началом вторжения англосаксов. Из разрозненных данных современных археологических исследований, произведений древнего фольклора и сочинений Гилдаса (единственного известного автора того времени) явствует, что королевские дворы Смутного времени были намного изысканнее, а их люди – более цивилизованными и просвещенными, чем обычно считается.

Многие кельтские короли происходили родом из племен, в течение четырех столетий сопротивлявшихся римлянам. Когда рухнула империя, они объединились, чтобы отражать нашествия саксов. Кельты были грубыми, необузданными, неистовыми людьми, придерживающимися давней традиции, по которой королева являлась соправительницей своего мужа. Деятельность этих страстных и напористых женщин отмечена и в кельтских легендах, и в римской истории, и любая из них, вероятно, была по-своему независимой и примечательной личностью. Я рассматривала характер Гвиневеры, основываясь именно на этой точке зрения.

На страницах моих произведений отсутствуют драконы и рыцарские поединки, о которых рассказывает Томас Мэлори в книге «Смерть Артура». Для меня предпочтительнее описание эпохи социальных перемен и развития мысли, внешней угрозы для цивилизации в понимании бриттов и внутренних раздоров, знакомых даже современным странам.

Подобно другим рассказчикам об эпохе Артура, я в неоплатном долгу перед своими предшественниками и многими учеными, занятыми серьезными исследованиями эпохи этого короля прошлого и будущего. Подробности детства Гвен в основном являются плодом вымысла, основанного на том, что, по моему мнению, могло бы объяснить ее действия и поведение в зрелом возрасте. Культура и жизненные представления со временем меняются, но человеческая психология трансформируется гораздо медленнее. Несомненно, именно поэтому древние легенды не утрачивают популярность с веками.

В работе, подобной этой, очень просто придраться к языку. Например, должны ли ее герои пользоваться жаргоном? Можно ли употреблять слова «ленч» или «книга», если эти понятия появились только много столетий спустя? Если довести этот принцип до логической крайности, нельзя даже упоминать англосаксонские и французские слова, в большом количестве присутствующие в современном английском языке, поскольку они не входили в язык кельтов. В конце концов я решила, что педант может рассматривать эту книгу как перевод. Герои должны были бы разговаривать на языке бриттов, на латыни и на кельтском, но, говорили ли они «лет» или «полуденная трапеза», «книга» или «табличка», суть повествования от этого не меняется.

С целью облегчения узнаваемости я в основном пользовалась современными географическими названиями для обозначения мест, где происходило действие, даже если на самом деле оно должно быть англосаксонским. Если более раннее название четче определяло место действия, я вводила именно его, например, королевство Регед. Современный Старый Сарум я называю просто Сарумом, хотя бы потому, что тогда он был значительно моложе.

Проблема, связанная с понятиями «валлийский» и «кумбрийский», несколько более щекотлива. Слово «кумбри» значит «друзья», и так веками обращались друг к другу британские кельты. Когда варвары завоевали Британию, эти люди были загнаны в горы на севере и на западе, где дали названия таким областям своего проживания, как Кумбрия и Кумберленд. Победившие саксы называли их Уэльсом и Северным Уэльсом, что на их языке означало «земля чужестранцев». Таким образом, по иронии судьбы, местные жители обнаружили, что пришельцы считают их чужестранцами, что вызвало справедливое возмущение.

Я обозначила территорию, занимаемую Уэльсом, его современным названием, но о людях говорила как о кумбрийцах – частично чтобы показать родство между различными королевствами и в то же время обозначить протяженность их владений, которые простирались гораздо дальше границ нынешнего Уэльса.

Произношение имен собственных в основном соответствует варианту Мэлори, за исключением тех, которые известны в их кельтском варианте.

Поскольку в книге встречаются и исторические персонажи, я время от времени обращалась к историческим фактам, изложенным Джоном Моррисом в книге «Век Артура». Теодорик – реально существовавшее лицо, как и Уриен, Гилдас, Агрикола, Лонгхэнд, Куннеда, Маэлгон и, вероятно, король Марк и Тристан. Одним из больших удовольствий, которые приносит изучение истории Артура, является переплетение фактов, поддающихся проверке, и вымысла, поскольку каждый такой случай обладает очарованием гораздо более сильным, чем простое колдовство.

Поскольку это художественное произведение, я старалась по возможности ярко описывать происходящие события, в то же время оставаясь в рамках мыслей и поступков, которые, вероятно, были характерны для моих героев.

Начиная писать свой роман, я понятия не имела, что он потребует такого подробного изучения эпохи или перерастет в трилогию. Тем не менее знакомство с его героями было замечательно приятным, и я надеюсь, что вы будете читать эту книгу с таким же удовольствием, с каким я ее писала.

Маунтин Вью, Калифорния

1981–1986

1
ОТЪЕЗД

Я, Гвиневера, кельтская принцесса Регеда и единственное дитя короля Лодегранса, проснулась от шума на конном дворе. Резкие приказы и звяканье упряжи сопровождались руганью, ворчанием и изредка топотом больших, нетерпеливых лошадиных копыт.

Соскочив с кровати, я подбежала к окну. Конный двор под окнами заполнялся людьми и лошадьми. Люди Артура навьючивали пони и скоро начнут седлать ездовых лошадей.

Завтра наступило слишком быстро, и от приступа страха мне стало трудно дышать. Все происходило независимо от моего желания, и я боролась, пытаясь удержать судьбу в своих руках, одновременно выискивая возможность изменить ее.

– Не поеду! Я не могу расстаться с Регедом, – вызывающе крикнула я накануне вечером, натягивая толстые штаны. Растерянная Бригит, застав меня почти готовой к бегству, смотрела на меня, забыв зажечь светильники.

– Что ты хочешь сказать? – недоверчиво спросила она и вызывающе тряхнула головой. Рыжие волосы взметнулись как тени в сумерках. – Ни одна кельтская принцесса не хнычет из-за предстоящих трудностей. И ты справишься!

В словах Бригит было больше гордости, чем злости, а голос на мгновение стал так похож на голос ее кузена, что я могла бы поклясться, что слышу его самого.

– Именно так обычно говорил Кевин… – Мои глаза наполнились слезами, и я резко моргнула, пытаясь скрыть свою слабость.

– И он иногда бывал прав. – Она успокоилась и подошла к кровати, где были кучей свалены мои вещи, которые я намеревалась забрать с собой на волю. – Но бежать бессмысленно. Тебе прекрасно известно, что в лесу никто не может уцелеть. Нас съедят звери, или поймают разбойники и продадут в рабство, или случится что-нибудь похуже. – В ее зеленых глазах мелькнул ужас, она вздрогнула и перекрестилась.

Предположение Бригит, что она должна бежать со мной, было вполне естественным. В любое другое время я бы улыбнулась такой преданности, и даже сейчас напряжение стало ослабевать вопреки моему состоянию.

– Боже упаси, чтобы я позволила тебе совершить подобную вещь, Гвен. Если ты действительно против этого брака, скажи отцу. Ты же знаешь, что он не будет принуждать тебя выходить замуж за того, кто тебе противен, хотя ты и принцесса.

Тут наружу выплеснулись горячие слезы злости, разочарования и горя, и Бригит заключила меня в объятия и позволила мне выплакать страдания на своем крепком плече. Мы обе вспомнили о том, другом случае, когда я так же рыдала, но ни одна из нас не заговорила о нем. Эта ночь была и без того достаточно горькой, чтобы ворошить прошлое, – былое горе лучше не тревожить.

Когда первая волна чувств выплеснулась наружу, на меня напала икота, и, выудив из передника платок, Бригит молча вручила его мне. Я вытерла глаза и, повернувшись к окну, уставилась на крепость.

Как и большинство римских сооружений, она была наполовину разрушена; вся в заплатках и трещинах, брошенная на произвол судьбы. Обычно мне не нравились подобные места, но здесь помимо прочих строений была двухэтажная башня, расположенная в стороне и отведенная под так называемые «женские помещения», когда при дворе появилась Лавиния. Из верхней комнаты открывался прекрасный вид на озеро и горы, поэтому всякий раз, когда двор моего отца находился в Эмблсайде, я устраивалась в башне, подобно ласточке, возвращающейся в свое излюбленное гнездо.

Сегодняшней ночью озеро Виндермер безмятежно раскинулось, сверкая серебром, а над ним неярко светил молодой месяц. В тишине рыба оставляла рябь на воде, и до меня долетело кряканье утки, сзывавшей утят. Где-то в деревне ребенок пытался загнать в курятник старую шумливую курицу. Мне вспомнилась одноглазая курица, которая обычно хлопала крыльями и кудахтала, когда я шиканьем загоняла ее на насест в курятник в Паттердейле, и острота такого бесхитростного воспоминания грозила новыми слезами.

– По-моему, ты больше страдаешь от предстоящей разлуки, чем от действительной неприязни к Артуру, – предположила Бригит, спокойно возвращаясь к своим светильникам. – Хотя я должна признать, что он и в самом деле прислал за тобой грозного посланца.

– Мерлина? – Я слегка вздрогнула при мысли о суховатом, непреклонном королевском маге. Когда отец представил меня, он лишь коротко кивнул и в течение всего ужина даже не взглянул в мою сторону. В прошлом, изредка посещая наш двор во времена моего детства, Мерлин всегда держался особняком, излучая колдовскую силу, которой, как известно, обладали все верховные жрецы. Прошел слух, что он стал правой рукой молодого верховного короля, и, если его поведение являлось примером радушия, с которым меня встретят в Логрисс, у меня было о чем сожалеть, расставаясь с родной страной.

В конце концов я пообещала Бригит не убегать, а утром встретиться с отцом. Перед сном я долго и усердно молилась Эпоне, умоляя богиню-наездницу помочь разрушить брачный контракт, не навлекая бесчестья на нашу семью.

Наступило утро, и вместе с ним пропали туманы, висевшие над озером и скрывавшие даже каменную пристань. Казалось, горы парили между землей и восходящим солнцем, подножия их скрылись в бледном, мерцающем тумане. Мысленно я обратилась к обрывкам она последней ночи в попытке найти в них божественный знак. Но, подобно озеру, затянутому туманом, мудрость Эпоны была скрыта от моего взора. Единственным четким видением была мать, которая, казалось, внимательно наблюдала за мной с обеспокоенной улыбкой.

Это ничем не могло мне помочь, потому что мать, умершая пять лет назад, была непременной частью моих сновидений. Вот и прошедшей ночью она не сказала и не сделала ничего особенного, а больше мне не приснилось ничего примечательного.

На внутреннем дворе начали собираться пажи, суетясь с тюками, которые люди верховного короля разложили по разным углам. Я повернулась и пошла умываться. Было очевидно, что любая попытка изменить свою судьбу, которая стучалась и скреблась у моего порога, должна была исходить от меня.

Торопливо одевшись, я поспешила вниз по лестнице, отчетливо сознавая, как мало времени у меня осталось. Если я не найду слабое место в аргументах отца, мы окажемся в пути раньше, чем рыбы в озере кончат искать себе пропитание.

В комнате на первом этаже моя компаньонка Лавиния суетилась над корзинами с вещами, и я прокралась на цыпочках мимо ее двери, стараясь ступать как можно тише. Времени для выслушивания причитаний Винни просто не было. Я перебежала внутренний дворик и со вздохом облегчения вихрем ворвалась в главный зал.

Наши гости сгрудились вокруг стола, поставленного на козлы, расхватывая большие ячменные лепешки и кубки с горячим сидром, пока слуги стремительно носились туда-сюда. Гледис, направлявшаяся на кухню, увидела меня и, пробившись через толпу, подошла ко мне.

– Я отнесла твой завтрак в королевские комнаты, – сказала она, подхватывая пустой кувшин с конца стола. – Полагаю, ты хочешь поесть вместе с ним наедине.

Я благодарно кивнула, думая о том, как нам повезло со слугами, умевшими вовремя угадать желание королевских особ укрыться от любопытных глаз придворных.

В это утро спальня короля была единственным спокойным местом в крепости. Когда я вошла, отец уже завтракал.

– Ну, Гвен, надеюсь, что все собрано и готово к отъезду. Его слова прозвучали скорее утвердительно, а не вопросительно. Не дожидаясь ответа, он сделал мне знак сесть на стул матери. Сам он стоял у окна, напротив своего стула, и Гледис поставила поднос с едой на складной стол между нами.

Я уселась на краешек стула и протянула руку за лепешкой. Окно не было застеклено, и, хотя первые лучи солнца пробивались сквозь раскрытые ставни и играли на резных украшениях мебели, было прохладно. В апреле горные вершины все еще покрывают снега, и в северной весне обычно чувствуется резкое и холодное дыхание зимы. Я не удивилась, увидев толстую шкуру, накинутую на колени отца.

– Прошлым вечером у меня был долгий разговор с первым рыцарем Артура, Бедивером, – заметил он. – Кажется, он хороший парень и у него есть мозги. Он сможет быстро доставить тебя к Артуру, если не помешают поздние бури.

Отец пустился обсуждать погоду в этом году, ее влияние на посевы и явно позднее цветение яблонь. Я молча ела свой завтрак, наблюдая за ним со смешанным чувством любви и восхищения, дожидаясь возможности заговорить.

Никогда не бывший здоровяком, король Регеда с возрастом совсем исхудал и сгорбился. Его борода стала скорее седой, чем каштановой, и костлявое лицо, так охотно расплывавшееся в улыбке, давно избороздили морщины печали и боли. Однако, одетый в свою лучшую тунику, исполненный достоинства, приобретенного за годы пребывания на престоле, он являлся фигурой, с Которой следовало считаться несмотря на дряхлость.

– Тебе ведь известна пословица, – продолжал он. – Если яблоня цветет в мае, то яблочные пироги можно будет есть каждый день. Хоть почки еще не распустились, этой осенью нас ожидает богатый урожай.

Отец еще долго рассуждал о прочих насущных делах, ни разу не коснувшись темы моего отъезда. Он выглядел очень усталым, и я подумала, не провел ли он ночь, тоже разбираясь со снами.

Наконец, когда я прикончила вторую лепешку, он наклонился вперед и медленно спросил:

– Ты сильно расстроена, дитя?

– Расстроена? Нет… – сказала я осторожно, слизывая масло с пальцев. Вот он, мой шанс, но мне хотелось быть тактичной. – Однако я бы лучше осталась здесь и нашла супруга, который приедет в мою страну и разделит со мной власть над королевством. – Я с надеждой взглянула на своего повелителя, мысленно моля, чтобы он понял мои намерения.

– О, если бы это было возможно, – прервал меня отец, сметая крошки с полы халата. Солнечный зайчик проник дальше в комнату и, казалось, вспрыгнул ему на колени, как кошка.

Он неловко заерзал на стуле и стал торопливо перечислять доводы в пользу моего брака с новым верховным королем.

Мы много раз говорили на эту тему раньше. Сейчас я слушала вполуха и смотрела на яркие краски его одеяния, игравшие под солнечными лучами. Крючковатые пальцы отца неподвижно застыли на мягкой шерсти, и я подумала, помогает ли тепло его больным суставам.

Наконец он сделал паузу, потирая костяшками пальцев одной руки о другую и внимательно рассматривая их, чтобы избежать моего прямого взгляда.

– Ты же знаешь, что я никогда не настаивал бы на твоем браке с человеком, который тебе не нравится, и обеспокоен тем, что ты не рада сделанному выбору. Мне кажется, что мечта каждой юной девушки состоит в том, чтобы выйти замуж за человека, которого она любит…

Его голос сорвался от неуверенности, потому что хотя мы много лет совместно обсуждали разные вопросы, но сердечных дел не касались никогда. Он нервно сцеплял и расцеплял пальцы, отчего драгоценные украшения, унизывающие их, сверкали и искрились на солнце.

– Любовь – это нечто, возникающее со временем, дитя. С уважением, с обязательством создать что-то вместе. У нас с твоей матерью было чувство большее, чем прекрасный роман…

Тут он замолчал и посмотрел на тонкое кольцо с эмалью, много лет назад подаренное ему матерью. По сравнению с официальным королевским перстнем оно казалось легкомысленным, но я подозревала, что он с радостью отказался бы от власти, которую давал ему перстень, чтобы вернуть женщину, подарившую то кольцо.

Настал момент, которого я ждала, и снова мысли беспорядочно завертелись в голове, подобно пузырькам воздуха в ручье, поднимающимся на поверхность. Любовь и надежда, уважение и забота… стать обладательницей того, что делил он с моей матерью… остаться здесь, среди своего народа, и выйти замуж за человека по собственному желанию. У любой девчонки с кухни или коровницы такое право было; разве я слишком много просила, когда мне предстояло стать королевой и женой?

Слова, которые помогут мне обрести право распоряжаться своей жизнью, были готовы сорваться с языка, но застряли в горле наподобие рыбной кости. Я попыталась откашляться и напряглась, чтобы мой голос был слышен в тишине, но все, что у меня получилось, напоминало шепот матери в утро ее смерти: «Как только ты поймешь, что должна делать, просто сделай это…»

Отец посмотрел на меня, не в силах скрыть тревоги и беспокойства за мое будущее.

– Если бы найти какой-нибудь лучший выход… – беспомощно сказал он.

Сглотнув, я протянула руку и положила ее на ладонь отца, внезапно поняв, что все это так же трудно для него, как и для меня.

– Понимаю, отец, действительно понимаю, – успокоила его я. – Кажется, верховный король достойный человек, превосходный военачальник и заслуживает всяческого уважения, и я несчастлива не от чести, оказываемой мне. Моя печаль вызвана расставанием с тобой и с Регедом, а не предстоящим браком с Артуром.

Отец кивнул, испытывая явное облегчение от того, что столь щекотливый момент миновал.

– Ему с тобой здорово повезло, – заявил он. – Быть королевой – не простое дело в любой стране, а я полагаю, что к верховной королеве предъявляется больше требований, чем к остальным. Я уверен, ты хорошо справишься с ними, девочка… и будь, кроме того, хорошей женой. – На минуту он накрыл мою руку ладонью. – Ты очень похожа на свою мать.

Упоминание о матери более двух раз в одном и том же разговоре было вовсе не свойственно отцу, и его голос слегка дрогнул. Все это время он крутил на мизинце кольцо с эмалью и наконец стянул его со своего негнущегося сустава и подал мне.

– Думаю, – хрипло сказал он, – ей бы хотелось, чтобы ты взяла его с собой на юг.

Я удивленно посмотрела на отца, и в душе поднялась волна любви и благодарности, но он поспешно отвернулся от меня и отдернул руку, будто я представляла для него физическую угрозу.

– Нам надо обсудить еще несколько вопросов, Гвен.

Его голос снова стал таким, как обычно, и я спокойно слушала, как он перечислял людей, которые могли бы считаться регентами, если с ним что-нибудь случится, пока я буду с Артуром на юге. Это уже неоднократно обсуждалось и раздражало меня, поскольку я предпочла бы поговорить с ним о других вещах, которых мы никогда не касались прежде и, учитывая его слабое здоровье, никогда не затрагивали. Я попыталась прервать его, но он остановил меня.

– Это государственные дела, моя дорогая, и их надо обсудить, какими бы неприятными они ни казались. Нужды народа должны главенствовать всегда… ты, конечно, теперь понимаешь это?

Он был несомненно прав, поэтому я прикусила губу и замолчала. Солнце ушло с его колен, и шум на дворе усилился – вывели лошадей.

– Лучшее, что ты можешь сделать, – отец, наконец, подвел черту, – подарить Артуру побыстрее сыновей, чтобы я дожил до того времени, когда одного из них выберут королем этого доброго народа.

Я улыбнулась, поскольку из всего того, что ожидается от королевы, вынашивание и рождение детей – самое простое и естественное дело.

В дверь громко постучали, из-за штор высунул голову Нидан, делая знак, что пришла пора отъезда. Я соскользнула со стула и, пока мой повелитель не встал, быстро опустилась перед ним на колени, чтобы высказать хотя бы часть переполнявших меня мыслей.

– Ты подарил мне прекрасное происхождение, отец, и за это я всегда буду благодарить и благословлять тебя.

– Ну, – ответил он, беспокойно заерзав на стуле, – может быть, здесь, на севере, взросление было несколько тяжелым, но я надеюсь, что все, чему ты научилась, окажется для тебя полезным. Ты стала сильной, красивой молодой женщиной, и я горд тем, что у меня такая дочь.

От такой неожиданной похвалы в горле встал комок. Отец возложил руки на мою голову в знак благословения, а отведя их, бесцеремонно потрепал меня по волосам, будто я была одной из его собак.

– Полагаю, пришло время отправляться… ты же понимаешь, нельзя заставлять людей ждать.

На внутреннем дворе было полно прислуги и деревенских жителей, не меньше, чем людей Артура.

Я задержалась в сводчатом проходе, не в силах сделать шаг навстречу новой жизни. Казалось, вокруг меня переплелись прошлое и настоящее, словно меня отправляли в путь все люди, которых я когда-либо знала. Дух мамы ободряюще улыбался, и я быстро прочитала молитву, чтобы она оставалась со мной всюду, где бы я ни была.

Даже дух Нонни был здесь, укрывшись в теплом углу от ветра. Кормилица бабушки по линии матери и воспитательница мамы, Нонни привыкла говорить, что вырастила три поколения королев и не позволит мне обесчестить род грязной одеждой и волосами, похожими на стог сена! Я подумала, что бы сказала она об этой превратности судьбы; скорее всего, отнеслась бы к происходящему неодобрительно, потому что имела особое мнение обо всем, что относилось к Риму.

– Кумбрийцы ничего не должны империи, – весьма часто говорила она мне, – и им есть чем гордиться. – Легко было представить, как грустно трясла бы она головой, узнав, что ее последний птенчик готовится выйти замуж за романизированного короля с юга.

Меня дернули за рукав, и, бросив взгляд вниз, я увидела Кети, вглядывавшуюся в меня; когда она смотрела против солнца, ее сморщенное лицо кривилось.

– Я бы не отказалась поехать с тобой, девочка! – негромко воскликнула она, ее глаза озорно сверкнули. – Но боюсь, на этот раз тебе придется совершить путешествие за нас обеих. Просто помни, жизнь – везде удивительная штука, и только дурак жалуется на то, что ее нельзя изменить.

Я пристально посмотрела на Кети, думая о том, известно ли ей, насколько близка я была к бегству. Провидица и моя наставница в детстве, она, возможно, могла бы составить заклинание, чтобы освободить меня. Но я отбросила эту мысль, зная, что она откажется, – ведь Кети учила меня, что нить жизни разматывается сама по себе, и лучшее, что можно сделать, – приспособиться к ее ходу.

Кети сунула руку в передник и вытащила небольшой мешочек, раскачивавшийся на кожаном ремешке.

– Поскольку я не еду, то возьми-ка это с собой, – бодро сказала она. Я мельком увидела странный вышитый символ, выцветший и загадочный, и узнала талисман, который она обычно носила на шее.

– Он оберегал меня добрых три десятка лет, поэтому я вчера постирала и залатала его и вложила туда кусок омелы, чтобы он предохранял тебя от бесплодия.

Я молча стояла, не в силах подделаться под ее добродушный тон из-за слез, грозивших пролиться снова.

– Пора отправляться, моя девочка, – твердо добавила она, протягивая руку, чтобы засунуть амулет за шейный вырез моей туники. – Руфон не будет весь день стоять с твоей кобылой.

Наклонившись, я быстро обняла ее и, держась как можно прямее, прошла сквозь толпу моих людей туда, где в ожидании стоял главный конюх. Он приветствовал меня кривой ухмылкой.

Руфон, грубый, как необработанная шерсть, разрешал мне увязываться за ним всегда, сколько я себя помнила. Именно его крепкие руки подсадили меня на спину ломовой лошади для получения первых уроков верховой езды, когда я едва научилась ходить. Я по-прежнему ощущала аромат свежескошенного сена и острый запах лошадиного пота, так было всегда, когда мы важно возвращались с полей. А как интересно было в кожевенной мастерской, где он делал и чинил упряжь… Я вспомнила, как под руками исчезали кусочки сала, яростно втираемые мною в конскую сбрую, когда он учил меня обрабатывать упряжь.

– При лошадях нет места для ленивых рук, – обычно любил говорить он, заставляя меня разбирать обрывки кожи или начищать бронзовые шишечки на уздечке.

Сейчас человек, воплощавший собой все мое детство, присел, предлагая свое колено и руку, чтобы помочь мне вскарабкаться на лошадь.

– Нет причины, чтобы выглядеть такой удрученной, девочка, – прорычал он. – Отличный день для езды!

Он вел себя так учтиво и сдержанно, что можно было принять этот момент за триумфальный результат многолетней работы – будто он подсаживает меня в долгожданное будущее, а не навстречу угрюмому смирению. Усевшись в седло, я улыбнулась ему, пока он держал за узду лошадь, дожидаясь появления моего отца.

Одетый в королевский плащ, верхом на боевом коне, король Регеда выглядел не таким хилым, как во время завтрака. Все засуетились, люди расступились перед ним, а он серьезно кивнул и начал ритуал представления невесты тем, кому предстояло сопровождать ее в новый дом.

Я едва слышала его, вспоминая о словах, так поддержавших меня сегодня над крошками холодной лепешки. Наконец король сделал знак Руфону, и тот осторожно вывел вперед мою кобылу и вручил поводья посланцу Артура.

– Король Артур ставит всех в известность, – объявил Бедивер, – что принцессу Гвиневеру будут высоко ценить и хорошо о ней заботиться. – Затем он заверил людей, что Артур и впредь будет внимательно относиться к нуждам Регеда. Я сосредоточенно слушала, потому что где-то в подсознании зарождалась мысль о спасении. Возможно, мне немного повезет и боги вмешаются в это путешествие, как было с моей матерью.

Встрепенувшись, я поняла, что люди вокруг восторженно кричат, и мы начали наш путь, медленно выезжая из ворот крепости. Отец ехал впереди, его воины растянулись сзади. Люди Артура окружали меня и моих женщин, в арьергарде шли лошади с вещами.

Этот миг был полон величия; еще бы, король провожает дочь в свадебное путешествие! Крестьяне с радостными криками спускались по крутым тропам к озеру. Собаки, дети и гуси высыпали из крытых соломой хижин, лая, крича или гогоча соответственно.