Текст книги "Гвиневера. Дитя северной весны"
Автор книги: Персия Вулли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)
Итак, мы засмеялись и пришпорили лошадей, пустив их вскачь по лугу, а когда пришла пора поворачивать домой, каждый из нас знал, что между нами возникла особая дружба.
11
ВЕРХОВНЫЙ КОРОЛЬ
В течение месяца Бригит и Кевин настолько сжились с нашим домом, как будто родились здесь, и моя жизнь стала более наполненной, даже по сравнению с той, которую я помнила до смерти матери. Если я не была занята чем-нибудь с Бригит, мы проводили время с Кевином. Несколько раз в неделю мы разъезжали верхом по округе, в хорошую погоду прыгали через ручьи или лазили на деревья в поисках меда и придумывали бесконечные приключения.
Под внимательным наблюдением Бригит я расширяла свои познания в ведении домашних дел, хотя любовь к ним не усиливалась. Если Нонни и испытывала какую-то неприязнь к новичкам, она улетучилась сразу после того, как Бригит выбранила меня за порванные штаны.
– Если ты с такой ловкостью рвешь одежду, то можешь научиться так же ловко обращаться с иглой, – объявила моя подруга, отправляя меня к Нонни за корзинкой со швейными принадлежностями.
Старуха от удивления заморгала и, отперев шкаф ключами моей матери, стала шарить в корзинке, пока не нашла отполированный осколок кости с отверстием на конце.
– Все в порядке, Нонни, я обещаю, что игла будет положена на место, – успокоила ее Бригит и тут же усадила меня за штопку. Глаза Нонни были слишком старыми, чтобы увидеть мои неуклюжие стежки, но она очень обрадовалась, что кто-то может держать меня в руках, и не слишком придиралась.
Когда осенние ночи стали длиннее, отец решил, что зиму мы проведем на северном побережье залива Солуэй; зимы там были мягкими, и мы сможем забыть боль прошлогодних утрат. Поэтому мы направились на север, часто останавливаясь в дороге, чтобы узнать, как идет жатва. Урожай, конечно, был не самым лучшим из-за холодной и мокрой весны, но оказалось, что большинству людей будет с чем перезимовать, хотя отец допускал, что положение могло оказаться гораздо хуже.
Выехав из Карлайла, мы прокладывали наш путь через сплетение рек и ручьев, которые впадают в морской залив там, где стоят Камни Мебона. В этом месте был устроен сбор; и люди съехались со всех поселений, расположенных вдоль Стены, чтобы поделиться новостями: бароны и рыцари, местные короли и кое-кто из приехавших по личным причинам. Из Эпплби приехал Эмерис-мельник с сообщением, что Уриен совершил несколько набегов на границу Пеннин, но из его притязаний на земли Регеда ничего не вышло.
Были выслушаны и другие сообщения и пересказаны сплетни, и днем мой отец выполнил обряд благодарения под звуки музыки, а Катбад учил нас греческому танцу в честь молодого бога. Он говорил, что греки, называя Мабона Аполлоном, все же понимают важность этого танца почти так же хорошо, как и мы, кельты.
Сбор в целом прошел весело, хотя прошли слухи, что верховного короля терзает изнурительная болезнь.
Я наблюдала за длинной стаей гусей, летящих с дальнего севера с приглушенными мягкими криками, как бы выплывающими из серебристого неба, и гадала, что означают слова «изнурительная болезнь».
– Наверное, это что-то такое, чего не могут вылечить лекари, – предположил Кевин на следующий день.
Мой отец был доволен умением нового мальчика обращаться с лошадьми и подарил ему мерина, которого мы назвали Галлдансер. Когда двор переезжал на зимовку, мы ехали вместе, рядом трусил большой пес Эйлб.
– Разве это так важно? – спросила я, недоумевая, почему люди так серьезно относятся к тому, кто будет верховным королем. В конце концов, мы никогда не видели его в нашей незаметной земле, лежащей между центральной частью Британии и необжитыми землями Каледонии. Мне и в самом деле казалось, что здоровье и нрав северных королей должен волновать нас гораздо больше, чем благополучие какого-то неизвестного нам правителя в далеком Логрисе.
– До тех пор пока мы мелкое королевство, важно, – заявил Кевин. – Кроме того, не все верховные короли так бездеятельны, как Утер. Говорят, что Амброзий много путешествовал по стране; возможно, не меньше твоего отца.
Мы выезжали из нагромождения холмов, и я затаила дыхание, когда перед нами открылась широкая долина. Я очень любила этот вид: обработанные поля медленно опускаются к южному побережью и ограничены на западе первым из скалистых полуостровов, которые врезаются в Солуэй, как толстые короткие пальцы, отделенные друг от друга мутными водами залива.
В тот день осенние поля были окрашены в цвет начищенной бронзы, и голубой массив хребта Криффель определял границу мира перед нами. В лесах на взгорье свистел ветер, а за ожерельем болот залив Солуэй выглядел обманчиво спокойным и мирным. При отливе по серебристому илу можно уйти далеко, но прилив с грохотом сметает все на своем пути, и тогда человек может погибнуть, сделав только один шаг.
– Как говорит Эдвен, нет ответа на вопрос, кто будет королем после Утера.
Голос Кевина оборвал мои размышления, вернув меня к действительности так резко, что ревущий прибой и судьба верховного короля слились вместе в стремительном, сбивающем с толку потоке.
– После?..
– После смерти Утера, глупышка. Эдвен говорит, что мы находимся на перепутье между прошлым и будущим, а жизненная нить сотворена как из того, что было раньше, так и из того, что предопределено грядущим.
Я улыбнулась, поскольку по его голосу было ясно, что он повторяет одну из историй, которой недавно научил его наш бард. Кевин учился исполнять сказания величаво и с налетом таинственности, и мне нравилось слушать, как он упражняется.
– Когда дни империи подходили к концу, римские военачальники вывели свои войска из Британии и отплыли в Рим, надеясь защитить его от нападения варваров. Потом начались смутные времена с чумой и голодом, и из-за того, что легионы ушли, враги Британии осмелели и обнаглели. Они наступали с севера, востока и запада: пикты с раскрашенными телами и свирепыми боевыми криками, саксы в своих длинных ладьях и ирландцы из-за Малого моря. Британия была осаждена и посылала в Рим призывы о помощи, но Вечный Город сам пал под натиском варваров и не мог прислать ни войск, ни поддержки. Везде царил хаос, пока не поднялся один человек, чтобы попытаться сплотить кумбрийцев против ужасного врага. Его звали Вортигерн; он был жестоким, надменным тираном, который убивал, грабил и добился верховенства над другими, неистово борясь за власть после распада Империи. Этот человек верил в старых богов, гордился историей кельтов и старался стереть все, на чем лежал отпечаток Рима; и тот, кто противостоял ему, спасался бегством и нашел убежище в Малой Британии, которую мы сегодня зовем Бретанью. Пытаясь остановить набеги врагов, угрожавших опустошить страну, Вортигерн заключил договор с саксонскими племенами, хотя они и были его врагами. Он предложил им и землю, и деньги, если они повернут оружие против других захватчиков, и на этих условиях саксонские вожди, Хенгист и Хорса, привели на помощь Британии три боевых ладьи с воинами.
Потом новые союзники сражались на стороне бриттов, наголову разбив захватчиков с севера. Но когда пикты отступили, саксы, недовольные тем, что у них мало земли, начали требовать большего и обратили оружие против своего повелителя, смертельной волной прокатившись по богатой центральной части Британии. А потом из-за моря в Британию приплыли сыновья мужей, которых Вортигерн убил на своем пути к власти. Став взрослыми и могущественными, они привели с собой армии и снова вселили в людей мужество и надежду, и народ присоединился к ним, восстав против тирана, и изгнал его даже из его горной крепости в сердце Уэльса. – Кевин сделал паузу, чтобы передохнуть.
– Новыми вождями стали Амброзий, обладавший большим опытом в делах управления страной, и его брат Утер, военачальник. Вдвоем они восстановили порядок в королевстве и заставили саксов вернуться на восточное побережье. Амброзий был объявлен верховным королем и призвал ко двору молодого чародея Мерлина, признав его своим родным сыном, хотя и рожденным вне брака. Римлянин по воспитанию и мышлению, Амброзий принялся восстанавливать закон и порядок, разъезжая по стране и пытаясь объединить различные кельтские племена. Однако он стал жертвой отравителя при дворе, и поскольку воинам больше всего по душе пришелся его брат Утер, они избрали его верховным королем. Это случилось шестнадцать лет назад, – размышлял Кевин уже обычным голосом. – У Утера не было наследника в течение всех лет его правления, не считая, конечно, какого-то загадочного принца, которого, по слухам, создал Мерлин с помощью магии и колдовства. В течение многих лет никто не видел ни мальчика, ни колдуна; никто не знает, где находится ребенок или как его зовут… и даже неизвестно, жив ли он. У наследников всегда найдутся враги, если есть претенденты на корону.
– Но кто же на нее претендует? – спросила я, все еще не понимая, какое отношение это имеет к нашим делам в Регеде.
– Эдвен говорит, что многие недовольны такой приверженностью к Риму и хотят, чтобы верховная корона вернулась к старым кельтским семьям, которые обладали властью до начала Смутного времени. Поскольку верховный король выбирается с общего согласия, многие могут соперничать за почет и власть, которые приносит этот титул.
Его черные, пронзительные глаза пристально следили за мной.
– Скажи-ка, – сказал он, – как бы ты отнеслась к тому, чтобы верховная корона была бы отдана, например, Уриену?
– О…
Ответить было совсем не просто, поскольку Уриен являлся нашим соседом. Мне, конечно, не нравилась мысль, что он может стать верховным королем и над нами. Я молча кивнула, снова уставившись в воду и думая о том, какими обманчивыми и изменчивыми кажутся происходящие события, когда начинаешь докапываться до их сути.
Я вздрогнула и заставила себя забыть о верховном короле и его наследнике. Мы приближались к плавучим домам, расположенным на далеком озере Мильтон – даже верховный король вряд ли смог бы отыскать нас там.
Дома, возраста которых никто точно не знал, стояли на островах из грязи, хвороста и бревен, очень напоминая гнезда чомги. Летом в них чудесно, когда челноки привязаны к верандам, окружающим каждый дом, и вода, открывающаяся взгляду со всех сторон, действует умиротворяюще. И даже зимой пол из начищенных досок и уютные спальни, заливаемые теплом от очага, сложенного из камня-плитняка, так же удобны, как и любой круглый дом на холмах.
В тот год погода была мягкой, возмещая, вероятно, ужасы прошлой зимы, и много раз по утрам Кевин и я брали лошадей на рассвете и катались по тихой, затянутой туманом земле, наблюдая за восходом солнца. Зимние камыши вдоль берега озера, казавшиеся черными из-за тумана, внезапно расступались, когда с пронзительным криком взлетала цапля, и мое сердце взлетало вместе с ней. Даже голые, черные ольхи становились красивыми, когда солнце подсвечивало иней на ветках, сверкавший, как осколки драгоценных камней.
Именно в такое утро мы наткнулись на путника, спящего в шалаше из ветвей и сучьев. Любой неизвестный человек, живущий в лесу, казался непонятным и зловещим, потому что только преступники или сумасшедшие устраивали себе здесь жилище. Кроме того, драные одежды этого существа едва прикрывали татуировки, выдававшие в нем пикта – представителя странного, непокорного народа северных высокогорий, пившего вересковое пиво и обладавшего суровой решимостью. Кети говорила, что их свирепость и издевательства были так ужасны, что римляне построили Стену, чтобы отгородиться от них. Я резко сглотнула и направила Быстроногую прочь, а Кевин рассмеялся.
– Как же ты будешь кельтской королевой, если поворачиваешься и убегаешь при первой же опасности? – уколол он меня. – Давай выясним, кто он такой.
Я начала было протестовать, но Кевин схватил сосновую ветку и начал щекотать ей лысеющую голову спящего.
Остановленные на бегу лошади нетерпеливо гарцевали, а в морозный воздух поднимались облачка. Галлдансер, всегда любопытный, опустил голову и осторожно дунул на голую ногу незнакомца.
– Боже, помоги мне, – пробормотал оборванец, пытаясь укрыться от уколов сосновых иголок и подтянув ноги под накидку из шкуры волка. – Ладно, ладно, встаю, – добавил он с завидным добродушием.
Он медленно сел и потер глаза, а мы в изумлении смотрели на него. На шее у неизвестного висел деревянный крест, и он перекрестился, хотя было неясно, является ли это приветствием или самозащитой. Кевин отбросил ветку сосны в сторону.
– Куда направляешься, отец? – спросил он, учитывая временный характер убежища незнакомца и отсутствие кострища.
– В монастырь Уиторн, конечно, – последовал ответ.
– Как давно ты ел? – спросил мой спутник, и пикт печально ухмыльнулся.
– Над этим я задумываюсь не часто, – ответил он, – потому что привык довольствоваться тем, что посылает мне господь.
Итак, мы показали ему направление на озеро и быстрым галопом поскакали домой. Прибытие любого гостя – причина для волнения, а появление такого странного и необычного человека непременно обещало стать интересным событием.
Мы оставили лошадей на попечение Руфона и с криками ринулись по настилу к дому.
– Гость на подходе… гость, Гледис, гость!
Кухарка оторвалась от горшка с овсяной кашей, которую мешала, почти не выразив удивления.
– В это время года? – спросила она, и мы рассказали ей все, что знали, пока она накладывала в миски густую, горячую кашу и ставила их перед нами.
– Ну, ему придется довольствоваться тем, что у нас есть… густая овсянка и подливка из сливок. – Она пожала плечами.
– Я уверена, ему хватит, – вставила Бригит, явно взволнованная мыслью о таком госте. – Святым людям много не нужно, ты же знаешь.
И вот появился отец Брайди, рваные одежды которого и неряшливый вид никак не вязались с его глазами, излучающими веселье. Он провел с нами день, и изо всех домов выходили люди, собирались вокруг него и засыпали его вопросами. Тем вечером и мой отец присоединился к нам, чтобы у костра послушать рассказы путника о жизни на лоне природы и о монастыре в Уиторне, в котором была даже библиотека.
– Там есть свитки, дощечки с надписями и разные сочинения, некоторые с картинками и с прекрасными обложками, и другие – старые и хрупкие, но все они несут слово Божье.
Его глаза горели восторгом, и Кевин с напряжением слушал его.
– Я намерен вернуться туда, – продолжал отец Брайди, чтобы пожить с моими друзьями-монахами; на некоторое время я покончил с жизнью отшельника.
– Разве ты не боялся, – спросил Кевин, – скитаться по лесам совершенно один, без еды, огня и без спутника, который мог бы тебе помочь?
Наш гость улыбнулся, лицо его было мудрым и привлекательным.
– Любовь к богу и знание того, что он защищает меня от волка, медведя, голода и дурных людей, делает жизнь прекрасной независимо от того, где я нахожусь. Когда за мной стоит Белый Христос, мне не нужно бояться зла, копить золото, желать роскоши. И всегда, всегда я возвращаюсь в монастырь с чистой душой и восхвалениями господу.
Многие из наших людей восхищенно закивали, потрясенные верой, вселявшей в этого человека такую храбрость.
Божий человек провел с нами ночь, и на следующее утро отец разрешил ему отслужить мессу в одной из надворных построек на берегу.
Руфон бурчал по поводу подобных поступков, но Бригит и другие местные жители, также исповедовавшие христианскую веру, были очень довольны.
Позже, когда монах собрался продолжить свой путь, все столпились вокруг, чтобы пожелать ему добра. Несколько человек попросили благословения, и он перекрестил всех нас – и язычников, и христиан.
– Не забывайте, – крикнул он, сворачивая на тропу, ведущую вдоль берега озера, – монастырь принимает каждого, кто хочет найти утешение в Христе. Вам нужно только прийти туда.
Бригит, Кевин и я стояли на настиле, махая ему руками вместе с остальными домочадцами и наслаждаясь чувством общности, принесенным пиктским монахом. Я обняла своих друзей и прижала их к себе в порыве любви и признательности.
Лучшей семьи и более приятного образа жизни и быть не может, думалось мне.
12
ИРЛАНДСКОЕ СЕМЕЙСТВО
– День был долгим, госпожа, – сказал первый рыцарь Артура, приветственно кивая мне, осадив лошадь возле нас. Он обратился к Бригит: – Я думаю, что вскоре мы выедем на тропу, поскольку недавно проехали мимо мильного камня. Ирландка показала на лесок впереди.
– Поворот вон там. Что касается меня, то я буду ужасно рада слезть с лошади и снова почувствовать под ногами твердую землю!
Мы съехали с дороги и, немного попетляв, выехали на склон холма, с которого открывался вид на усадьбу семьи Бригит.
Круглые дома стояли плотно друг к другу, окруженные насыпью и рвом, а за ними тянулись поля и конюшни, построенные на отвоеванной у дикой природы земле. Сбоку стоял свинарник, и ряд меньших по размеру камышовых крыш закрывал ямы для хранения зерна и других зимних припасов. Две лошади прядали ушами, возбужденные нашим появлением. Я подумала, не тс ли это лошади, которых мой отец подарил Ангусу, когда их семья впервые появилась в Регеде.
Тропа снова скрылась между деревьями, и мы проехали мимо группы берез – их сережки сверкали золотом под полуденным солнцем. Стволы некоторых деревьев были в подтеках, и это свидетельствовало о том, что нам предложат молодое вино из березового сока. Было ясно, что семья Бригит умело обрабатывала свои земли, и я с удовольствием подумала, что это стало возможно благодаря моему отцу.
У ворот нас встречала вся семья. Взрослые, как я и помнила их, были крупными и рыжеволосыми. Детей стало больше, и одна молодая женщина была беременна.
После приветствий и представлений мы все разошлись по домам, где нам предстояло остановиться.
– У нас редко бывает много гостей, – застенчиво улыбнулась мне Унаг, мать Кевина.
– И вдобавок таких важных, – вставила мать Бригит, провожая меня в ткацкую, отведенную для нас. Дом был настолько большим, что для поддержки крыши установили второй ряд столбов, и между ними и стеной стояли кровати с высокими спинками. Незаконченный кусок холста висел на ткацком станке у входа.
– Не хочешь ли отдохнуть перед обедом? – спросила хозяйка. – Придется немного подождать, пока еда будет готова.
– Благодарю, но мне хотелось бы немного погулять. Мы весь день ехали верхом, и неплохо бы размять ноги, – ответила я.
– Ну да, конечно же, я должна была сообразить это. Может быть, ты хочешь, чтобы Бригит показала тебе дом? У нас, конечно, не дворец, но мы все сделали сами, и это самый настоящий дом. – Женщину переполняла заслуженная гордость.
Лавиния встряхивала платье, которое, по ее мнению, мне следовало надеть сегодня вечером, и казалась весьма хмурой. Я знала, что она всегда найдет, что приводить в порядок, поэтому поблагодарила мать Бригит и сказала ей, что через несколько минут встречусь с ее дочкой в большом доме. Наша хозяйка удалилась, раскрасневшаяся и счастливая, а я осталась наедине со своей сопровождающей.
Маленькая римская матрона стояла в центре комнаты, так же неуместная в этом простом деревенском доме, как недавно отчеканенная монета на ярмарке в Карлайле. От негодования у нее покраснели щеки, и она прокаркала своим аристократическим голосом:
– Слыханное ли дело? Приглашать девушку, будущую королеву всей Британии, слоняться по усадьбе!
– Ну, Винни, по-моему, это очень мило с ее стороны. Она просто пытается быть гостеприимной. Посмотри, как они постарались, чтобы нам было удобно.
Корзины с овечьей шерстью и пучки льна, которые в обычное время наверняка заполняли все вокруг, были убраны, а дом хорошо проветрен Корзинки с льняными нитками и несколько деревянных сундуков, без сомнения, набитых ткацкими изделиями, были спрятаны под свесы крыши, и на комоде стоял кувшин со свежей водой.
– Между прочим, твое красивое платье будет заляпано грязью и навозом, – проворчала Винни, нежно разглаживая платье, будто успокаивая ребенка.
– Ну, в таком случае, – сказала я как можно более деликатно, – лучше мне не надевать его, чтобы не испачкать или не испортить. Я бы предпочла надеть другие штаны и тунику, а эти можешь вычистить и проветрить до завтра.
Как и следовало ожидать, Винни пришла в ужас от такого предложения. Добрая матрона продолжала верить, что женщины, которые ездят верхом и носят штаны, являются оскорблением для всего цивилизованного образа жизни. Она скрепя сердце соглашалась, что штаны можно носить на улице, но считала, что в доме я должна «помнить о своем положении». Сейчас на ее розовом лице в равной мере отражались раздражение и разочарование.
– Ты хочешь сказать, что не наденешь его ни сегодня вечером, ни завтра утром? – шипела она. – Но ведь ехать в паланкине лучше всего в платье.
Мы добрались до главного препятствия, и я подошла к ней и взяла ее за руки.
– Винни, я тоже думала об этом. Мне просто неудобно в паланкине: я не вижу, куда мы направляемся, в нем душно и меня укачивает. Это замечательная мысль, и я ценю твою заботу, но мне гораздо лучше ехать верхом на Быстроногой.
– Но паланкин сделан специально для этого случая, – напомнила она, – точная копия того, который был привезен моей бабкой из Рима, чтобы ты приехала к верховному королю, как подобает в твоем положении, а не одетая в варварское тряпье, оседлав какую-то кобылу:
– Я ценю твою заботу обо мне. Если это сделает тебя счастливее, – быстро сказала я, желая смягчить ее обиду, – я обещаю тебе въехать в Винчестер в паланкине, но только перед самой встречей с королем Артуром. Мне гораздо удобнее носить «варварское тряпье» и ехать вместе с остальным отрядом.
Лавиния без умолку ворчала, пока я переодевалась в свежую одежду.
– И даже не думай, что будешь расхаживать в подобном виде при верховном дворе! – заключила она, когда я попыталась прошмыгнуть мимо нее в дверь.
Меня подмывало сказать что-нибудь наперекор, однако я придержала язык и поблагодарила ее, когда она дала мне короткий плащ и потребовала немедленно надеть, потому что вечера стояли холодные.
Бригит водила меня по усадьбе, и младшие дети увязались за нами, показывая коров, свиней и даже стаю диких гусей, которые подошли к нам вперевалку, вытянув головы и длинные, похожие на змей шеи. Они клохтали, ворчали и шипели нам вслед свои проклятия.
Мазанки были сделаны на совесть, и на верху амбара гомонили воробьи. Конечной точкой нашего похода была псарня, где шумно играл и возился выводок щенят, рычавших и бросавшихся друг на друга.
– Мой отец по-прежнему гордится своими собаками, – сказала Бригит, окруженная толпой ребятишек. – Я думаю, он делает больше запасов для них, чем для своих детей. И конечно, собаками хвастается больше.
Когда мы собрались в главном доме на обед, уже наступили сумерки. Застолье было шумным и веселым, и члены моего эскорта смешались с друзьями и родственниками семьи Бригит. Это был настоящий пир, с жареной уткой, свежей рыбой из залива, вкусным весенним пудингом из молодых побегов боярышника и всевозможными овсяными и ячменными пирогами.
Ангус настоял, чтобы я села на его место в центре стола с Бедивером с одной стороны и с Бригит с другой. Бригит, конечно, предлагала матери свою помощь, но была выдворена с кухни с замечанием, что это пиршество устроено как в ее честь, так и в мою, поэтому она со смехом плюхнулась на скамью рядом со мной.
Остальные люди Артура беспорядочно расселись за столами и казались весьма довольными. Мерлина, однако, нигде не было видно, и я наконец спросила Бедивера, почему волшебника нет с нами.
– Ты всегда все подмечаешь, госпожа? – Он говорил серьезно, но я заметила ту же насмешливую улыбку, которую уловила за завтраком.
– Ну, хм… – Я запнулась, не зная что ответить.
– Нет, послушай, я не хотел сказать ничего обидного. Я говорю о хорошей черте характера. Королеву, думающую только о себе, найти достаточно просто, но королева, которая озабочена благополучием и местонахождением ее сопровождающих, достойна того, чтобы ею восхищались.
Я вспыхнула и торопливо опустила глаза. Лесть на людях и комплименты по поводу того, что можно назвать здравым смыслом, были непривычны для меня, и я почувствовала себя глупо и неловко.
– Я не хотел смутить тебя, госпожа, – торопливо добавил Бедивер, наклоняясь ко мне, чтобы не слышали другие.
Когда я взглянула на него, на его суровом лице был написан такой явный испуг, что я не смогла сдержать улыбки.
– Бедивер, я не привыкла к лести. Я даже не привыкла к тому, что меня называют «госпожа», и кто знает, сколько пройдет времени, прежде чем я начну думать о себе как о королеве? Возможно, некоторые считают наш северный образ жизни отсталым и грубым, но он, по крайней мере, открытый и честный, и в нем нет… нет… – Я запнулась, не в силах придумать, что сказать, не оскорбив при этом его.
– Как же тебя называть? – спросил он, своим любезным поведением помогая мне скрыть смущение.
– Гвен. Меня называли так всю мою жизнь.
– Хорошо, – ответил он серьезно, но глаза продолжали озорно поблескивать. – С этого момента в любом личном разговоре я буду называть тебя Гвен до тех пор, пока ты не попросишь меня этого не делать. Так будет лучше?
– Намного, – сказала я с облегчением, чувствуя себя так, будто заставила Быстроногую сделать опасный прыжок.
– Теперь о королевском чародее. – Мой спутник оглядел собравшихся, потом пожал плечами. – Наш достойный мудрец не любит переполненных помещений и обильную еду, поэтому он, вероятно, взял легкую закуску и удалился на вершину ближайшего холма, чтобы поесть в одиночестве. Ты же знаешь, он немножко странный, но, если учесть его возраст и значимость для Дела, такие желания следует уважать.
– О-о-о, – сказала я, чувствуя облегчение. – Я боялась, что езда в течение целого дня слишком утомила его. Ты уверен, что за этим не стоит ничего, кроме его привычек?
– Совершенно уверен, – последовал ответ. – Я знаю его с детства, и он так же крепок, как и всегда, хотя бывает не в настроении, когда вынужден путешествовать. Не забывай, он мастер перевоплощения, и хотя иногда ему удобно предстать на людях в облике болезненного, убогого старика, чародей по-прежнему силен и энергичен.
Я засмеялась.
– После нашей встречи с посланцем Владычицы я так и подумала. – Одна из сестер Бригит протянула мне миску со свежей зеленью, я взяла немного и поблагодарила ее, затем снова обратилась к Бедиверу. – Как получилось, что ты столько времени знаешь его?
– Артур и я росли в одном доме. – Он положил себе салата и начал с удовольствием поедать нежные листья. – В моем понятии, я был приманкой, предназначенной для отвлечения внимания от другого ребенка, если кто-то начнет охотиться за ним. Конечно, ни один из нас тогда этого не знал. Мы были просто приемышами, которые росли при небольшом дворе, без особой суеты и внимания. Сэр Эктор относился к нам так же, как и к собственному сыну, Кэю. Так могли бы расти любые три брата в любом кумбрийском королевстве.
– А Мерлин?
– Он был просто нашим наставником. Тогда мы понятия не имели, кто он такой – просто чудаковатый учитель, оказавшийся в забытом уголке Уэльса. Иногда какой-нибудь гость приносил известия о делах при верховном дворе, оттуда и могли пойти рассказы о сыне короля Утера, спрятанного волшебником в потаенном месте. Но все это было очень далеко от нашей простой жизни и с таким же успехом могло оказаться одной из сказок о далеких землях, которые рассказывал наш учитель… Никому из нас, мальчиков, не приходило в голову, что мы были частью легенды.
Я кивнула, вспоминая Катбада и его чудесные рассказы.
– Напоминает Троянскую войну, что-то таинственное, происходящее в ином мире…
Бедивер ухмыльнулся.
– Похоже, твое образование вовсе не было деревенским, – заметил он. – Откуда ты знаешь «Илиаду»?
– От своего учителя, жреца Катбада. Я рано узнала о ней. Помню, как тем же вечером я рассказывала о ней няньке, пока мама расчесывала мне волосы, и как Нонни была поражена тем, что королева предпочла бросить свой народ, чтобы быть со своим возлюбленным. «Для какой-нибудь грязной чужестранки это нормально, но ни одна кельтская королева так бы не поступила!» – Я передразнила презрительный тон Нонни, и Бедивер рассмеялся. – До того момента мне казалось, что я завидую Елене, ее красоте и тому, что ее добивалось столько мужчин, но потом очень обрадовалась, что принадлежу к кельтам, а не к грекам.
Несколько секунд мы ели в молчании, потом я спросила:
– А как ты себя чувствуешь, будучи частью легенды?
– Сама понимаешь, нужно время, чтобы к этому привыкнуть.
Я многозначительно кивнула, и он снова улыбнулся.
– Да, вероятно, сейчас и ты испытываешь нечто подобное. Но, говоря по правде, Гвен, как только потрясение и первое смущение исчезнут, все пойдет точно так же, как и раньше. По утрам нужно вставать и одеваться, потом выполнять то, что намечено на день; обед по-прежнему подается в сумерках, и арфу надо настраивать прежде, чем петь. В том, чем мы занимаемся, нет ничего таинственного. Но Дело, которому мы служим, и впрямь замечательное. Оно никогда не перестает поражать меня.
Он помолчал и, взяв кубок, стал медленно поворачивать; березовое вино плескалось внутри, от него исходил чистый, острый запах. Его суровое лицо смягчилось, и в голосе зазвучали благоговение и восторг.
– Я не знаю, началось ли оно с мечты Артура или Мерлина, но это великолепное Дело, ради которого стоит работать. И… – он поднял кубок, – по-моему, нам повезло, что ты будешь участвовать в нем.
Комплимент поверг меня в удивление, и я, покраснев, уставилась в тарелку.
Он понизил голос и твердо сказал:
– Посмотри на меня, Гвен, – и когда я подчинилась, он был очень серьезен. – Я говорю это не как льстивый придворный, а как друг. Я боялся, что Артуру в конце концов навяжут в качестве жены плаксивую дуру, какую-нибудь дочку придворного, которые толкутся здесь, добиваясь милостей, или монастырскую недотрогу, которую интересуют только молитвы и наряды. Предстоит совершить слишком много важных дел, чтобы позволить такому вождю, как Артур, нервничать из-за придирок капризной, эгоистичной мегеры, которая оказалась бы у власти, только благодаря своей красоте. Я, например, испытал облегчение, когда он объявил, что намерен взять в жены девушку с севера. Ему была необходима кельтская жена из Кумбрии, и он давно чувствовал симпатию к тебе и твоей семье.
Я снова опустила глаза, потому что услышала то, о чем уже подозревала, и разочарование оказалось более болезненным, чем можно было ожидать.
Бедивер, должно быть, прочитал что-то на моем лице, потому что продолжил уже более мягко:
– Рассказать тебе, что мне говорил Артур? Мы сидели в его комнате после того, как он объявил о своем решении. Ему надоело спорить с теми, кто советовал ему поискать жену где-нибудь еще. «Бедивер, это не только разумный выбор, она из хорошей семьи, и мне не нужна другая женщина. Передай это толпе надеющихся на что-то отцов, и, может быть, тогда они замолкнут». Я думаю, что он пошел бы на них войной из-за тебя, настолько был уверен в том, что ты именно та женщина, которая ему необходима.
