Текст книги "Гвиневера. Дитя северной весны"
Автор книги: Персия Вулли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
35
САРУМ
Перед рассветом колокола, созывающие монахинь к мессе, нежно зазвонили, и я встала, чтобы пойти с Лавинией и Бригит в часовню. Я никогда прежде не посещала христианской службы, но будущей королеве Британии следовало проявить уважение к разным религиозным верованиям своих подданных.
Служба была непонятной, но приятной, и когда священник предложил помолиться за «девушку, которая приехала с севера, чтобы выйти замуж за нашего короля», я подумала, знает ли он о том, что эта девушка стоит среди женщин с покрытыми головами.
Потом мы в молчании позавтракали в трапезной монастыря и вернулись в мою комнату, где своего часа дожидались простое белое платье и венок из плюща. К восходу солнца я уже сидела верхом на белой кобыле и была готова к отъезду.
Тень приплясывала и гарцевала, и колокольчики на уздечке перезванивались, будто нас благословляли боги, давно забытые и еще неизвестные. Пробежал легкий ветерок, радующий пчел и бабочек, и я подставила лицо его ласковому дуновению.
В последнюю минуту настоятельница монастыря торопливо прошла по мощеному двору и робко поднесла мне большой букет цветов. Цветы, безупречно белые, по форме напоминающие воронку, были незнакомы мне. Настоятельница объяснила, что это лилии, символ богоматери, и они передают мне ее благословение. Я поблагодарила женщину и бережно прижала букет к себе.
Наконец мне стало понятно значение этого дня: встреча севера с югом, язычества и христианства, прошлого и будущего. По контрасту с Самхейном я почувствовала разницу между заботами смертных и неясными очертаниями непреложных божественных истин, как будто исчезла граница, разделяющая два королевства, и все стало возможным, а все противоречия приемлемыми. Когда Бедивер вывел отряд за ворота монастыря, я была одновременно и спокойной, и взволнованной. Казалось немного странным, что я начинаю путь в новую жизнь, увенчанная языческим плющом и с христианским символом чистоты в руках.
Тропинка вдоль реки была тиха и немноголюдна. Запоздалые путники сходили с нее, чтобы дать нам дорогу, почтительно кланяясь или негромко приветствуя нас. Но, когда мы выехали из леса и цель нашего путешествия замаячила на горизонте, у меня захватило дух.
Сарум примостился на краю высокого горного уступа – одинокий белый холм плавно поднимался посреди равнины. У его основания расцвели в ослепительном праздничном блеске шатры и навесы. Флаги реяли на ветру, напоминая птиц на берегу залива Солуэй-Ферт.
Весть о том, что Артур сегодня будет принимать невесту, уже разнеслась по лагерю, и по мере нашего приближения к дороге сбегались люди, а дети карабкались на деревья, чтобы лучше рассмотреть нас. Время от времени попадались знакомые лица наших спутников, и повсюду мелькали флажки кумбрийского войска, словно улыбки старых друзей.
Я спросила Бедивера, почему холм Сарума такой голый: даже издалека было видно, что меловые склоны лишены всякой растительности, которая могла бы смягчить его очертания.
– Не нужно давать врагу возможность за что-нибудь уцепиться, – сказал Бедивер. – Если стоишь на дне рва и смотришь вверх на гладкую поверхность, сразу ясно, что потерпишь поражение еще до начала штурма. Из-за своей недоступности и потому, что здесь пересекается много римских дорог, крепость стала настоящим военным центром. Боюсь, что город на вершине холма весьма грязен и совсем не так красив, как Винчестер. Надеюсь, ты не расстроишься?
– Но мне видны штандарты и флажки на башнях, – возразила я, и он засмеялся.
– Это по случаю свадьбы, госпожа. Люди украсили город, как майский шест, чтобы показать свое гостеприимство.
– Мы должны постараться тоже участвовать в празднике, – подчеркнула я, тронутая таким вниманием.
– Об этом уже позаботились, – ухмыльнулся Бедивер, и стал объяснять, что будут и танцы, и игры, и другие развлечения, а на праздничный пир приглашены все желающие, и большинство гостей уже прибыли: Уриен и Кадор, корнуэльские короли и королева-мать Игрейна. Однако Моргана, очевидно, все еще в пути.
Впереди началось какое-то движение, похожее на тень от облачка, гонимого ветром над равниной. Толпа хлынула к одному месту, и я, как и все остальные, вытянула шею, чтобы увидеть причину этой сумятицы. Внезапно толпа расступилась, И появился Артур.
Он ехал мне навстречу на черном жеребце. Красная с золотом сбруя выглядела великолепно и не менее нарядно, чем сбруя на моей кобыле. Одежды Артура были так же просты, как и мои, но по краю его одеяния шла полоса пурпурного королевского цвета, столь милого сердцу поклонников Рима. Золотые браслеты из королевской сокровищницы украшали его руки, а на боку блестел Эскалибур. На сей раз всем сразу было ясно, кто этот человек и каково его положение.
Рядом с ним ехал Мерлин, высокий и элегантный, одетый в черное с серебром.
Позади них сверкал драгоценностями и яркими красками одежд Кэй, направляя лошадь то в одну, то в другую сторону. Я улыбнулась про себя: несмотря на репутацию скряги, сенешаль явно любил пышность и показуху и, казалось, наслаждался возможностью покрасоваться.
Следом за королем ехали Гавейн с братом, Агрикола, подпоясанный своим нарядным поясом, а за ними Паломид. Они уже приближались к нам, и, снова взглянув на Артура, я увидела, что он внимательно и спокойно рассматривает меня.
Мерлин что-то сказал и свернул в сторону, за ним отъехал Бедивер, оставив нас с Артуром следовать навстречу судьбе.
Толпа стихла, словно затаив дыхание. Все взгляды были направлены на нас. Расстояние между Артуром и мной медленно сокращалось, и мы не смотрели ни направо, ни налево, а только друг на друга.
Ход времени нарушался, и с каждым новым шагом я видела перед собой нового человека: серьезного, по-мальчишески живого, неудержимо веселого, задумчивого, утомленного от сражений, оптимистичного, недоумевающего, могущественного, скорбящего, величественного… Артур виделся мне как воплощение всего разнообразия качеств человеческого характера. Невидимая нить неуклонно сводила нас, и, когда он протянул мне руку, я в ответ протянула свою, по-прежнему не сводя с него глаз.
Артур поднес мои пальцы к тубам, потом прекрасная веселая улыбка озарила его лицо, и он снова обернулся к толпе. Одним выразительным жестом верховный король представил меня народу и народ мне.
Мое напряжение спало, захлебнувшись в волнах любви к нему, людям, жизни, и я тоже повернулась к толпе. Она восторженно взревела, и даже Мерлин улыбнулся. Мы заняли место во главе процессии, по-прежнему держась за руки; лошади ступали ровно и согласованно, а люди расступались перед нами, смеясь и плача.
И вот так мы преодолели последнюю милю до ворот Сарума, улыбаясь друг другу и нашим подданным.
В городе людей было не меньше, чем на дороге, а у ворот нас встретили акробаты, с которыми мы познакомились в пути. Они возглавили процессию, крутясь и прыгая, а барабанщики и дудочники отбивали такт веселой мелодии. Отовсюду слышались приветственные крики, а мы махали руками и смеялись, захваченные радостью окружающих.
Бедивер оказался прав насчет города, – он был обычным сторожевым военным поселением. Но люди везде развесили флаги и знамена, а ящики под окнами в избытке заставили цветами. На свесах крыш покачивались корзины, наполненные цветами, принесенными специально для праздника из леса и с луга. Это было проявление скорее буйной радости, чем продуманной элегантности, и такие усилия горожан выглядели очень трогательно.
Вокруг катились волны праздника, и везде я видела улыбающиеся и доброжелательные лица.
Верховному королю было отведено римское здание на площади. Над входом во всем своем великолепии развевался штандарт с Красным драконом. Там были штаб-квартира и зал для пиршеств, а одна из комнат предназначалась лично для Артура. Королева-мать и я должны были разместиться в зданиях по соседству.
– Я подумал, что тебе может захотеться побыть одной, и поэтому поселил вас в разных местах, – объяснил Артур, когда мы проехали дом, где остановилась королева-мать. – Однако Игрейна ждет тебя к вечеру.
Весело улыбаясь, я взглянула на окно и увидела за стеклом неясные очертания женской фигуры. Полузабытые, как сон, истории о колдовстве и тайне, связанной с рождением Артура, всплыли в памяти при упоминании о его матери.
Толпа сзади нас выбралась на открытое пространство площади, не давая задерживаться. Артур свернул в узкий переулок к дому, стоящему достаточно далеко от шумной и суматошной площади. Здесь верховный король приказал остановиться, и все смолкли.
Я зажмурилась при виде наполовину деревянного здания, неожиданно спросив себя, зачем я здесь. Одно дело – отправляться в путешествие через всю Британию и совсем иное – оказаться в реальном месте моего назначения. Голова закружилась от ощущения, что я словно проваливаюсь под лед, и я посмотрела на Артура в поисках поддержки, но он снял меня с седла, избегая встречаться со мной взглядом.
Комната, в которую мы вошли, была большой и удобной. В одном из углов горел очаг, а свежие камыши на полу и недавно взбитые подушки придавали ей обжитой и домашний вид. Два застекленных окна впускали много света; вокруг них были встроены шкафы, образуя нишу с мягким сиденьем под каждым из окон. Верхний этаж опирался на тяжелые балки, и, хотя он был меньше, чем в Эпплби, дорогое дерево и отгороженная часть комнаты заставили меня вспомнить о тамошнем большом зале.
Винни начала проверять содержимое буфетов, а Бригит с Бедивером занялись разгрузкой вьючных лошадей. Артур молча указал мне на сиденье у окна, где мы никому не мешали.
– Надеюсь, тебе понравится комната, потому что это лучшее, что мы смогли найти, – неловко сказал он. Голос звучал холодно и официально, и я пристально посмотрела на него. Возможно, Артур тоже был несколько взволнован и не уверен в себе.
– Ты слышал, чтобы я когда-нибудь жаловалась? – спросила я.
– Кажется, нет, – медленно ответил он. – Но комната и наполовину не так хороша, как ты могла бы ожидать.
Комнату заполняли возницы, слуги и люди, помогавшие тащить наши вещи, и все же, несмотря на суету, у меня возникло странное чувство, будто в этом месте я провела всю свою жизнь. Это ощущение было надежным и прочным, к нему следовало относиться с доверием, и неожиданно я успокоилась и почувствовала себя счастливой.
Когда я снова посмотрела на Артура, он тоже показался мне довольным, близким и весьма заслуживающим доверия. Он, вероятно, мог быть веселым, взволнованным, полным энергии и неожиданностей, но я не сомневалась, что понимаю его лучше других и он искренен и честен. Даже его теперешняя робость была понятной, и последние мои сомнения исчезли.
– Я ждала только одного – быть рядом с тобой, – сказала я медленно и осторожно. Он должен понять, что я даю свой обет без колебаний и оговорок. – И неважно, где: в шатре, крепости, римском зале или в тростниковой хижине. Я выхожу за тебя, а не за обстановку. И хочу быть с тобой всегда, даже при самых тяжелых обстоятельствах, а не жить на «женской половине», красивой, но бессмысленной.
– Мне следовало бы догадаться, – сказал он, смущенно хмыкнув, – я приношу свои извинения. Если я буду обращаться с тобой как с изнеженной чужестранкой, просто напомни мне о кельтских королевах.
С облегчением вздохнув, Артур принялся обсуждать практические дела: после свадьбы мы останемся в Саруме на неделю, а потом переедем в Каэрлеон и будем жить там до жатвы.
– Там есть прекрасный конный отряд, и условия для обучения отличные. Можно будет заняться созданием конного войска, – заключил Артур.
Я слушала его с растущим недоумением, не понимая, слышал ли он меня. Женщина только что подарила ему свою жизнь и свободу, а он говорит только о лошадях!
Я попыталась подавить разочарование, уверяя себя, что глупо ждать от него понимания кумбрийского характера. Возможно, он не воспринял мои слова как клятву верности или предпочел подождать до другого раза, чтобы сделать то же самое. В конце концов, обстановка для этого была не самой подходящей.
Огромное количество наших вещей начало скапливаться по углам комнаты, и Винни суетилась вокруг, показывая на тот или иной угол по мере того, как люди втаскивали тюки в дверь. Артур выглянул в окно.
– Толпа такая, что я не смогу даже выйти на площадь, – проворчал он, – а там столько дел. Со всеми этими гостями ужасная суматоха, будто мы готовимся к военному походу. Даже хуже, – признался он с гримасой.
– Чем тебе помочь? – спросила я, вставая вместе с ним… Нагромождение дневных переживаний измучило меня, и хотелось сосредоточиться на том, что, как ожидалось, предстоит делать в ближайшем будущем.
Быстрым шагом вошел паж, неся кожаную сумку. Узнав короля, он засмотрелся на него и столкнулся с Лавинией. Последовал поток негодующих восклицаний и торопливых извинений. Артур, покусывая кончик уса, смотрел на все это отсутствующим взглядом, как будто ничего не случилось, потом вздохнул и покачал головой.
– Кроме того, что тебе нужно подготовиться к свадьбе, я не могу придумать ничего особенного, – сказал он рассеянно и, увидев, что кто-то прошел через дверь в другом конце комнаты, просиял. – Ульфин говорил, что из здания есть другой выход.
С этими словами он протащил меня через кухню в небольшой сад, где росли травы и овощи, а к дальней стене прижималось грушевое дерево. Артур неожиданно повеселел.
– Со всеми этими заботами я сомневаюсь, что мы сегодня снова увидимся. Но, может быть, мне удастся завтра привести собак, и мы погуляем с ними.
Я кивнула и получила торопливый поцелуй в щеку. Артур подтянулся на ветках дерева, с минуту покачался и спрыгнул по другую сторону стены.
Бегство верховного короля от своих подданных удивило и ошарашило меня. В этом, как и во многом другом, было много непонятного – и мне не оставалось ничего, кроме как тряхнуть головой и рассмеяться. Потом я вернулась домой и стала готовиться к встрече с королевой-матерью.
36
КОРОЛЕВА ИГРЕЙНА
– Я ничего не нахожу, – причитала Винни, стоя посреди комнаты и растерянно глядя на беспорядочно сложенные вещи. – Я уверена, что положила его в одну из ореховых корзин!
– Все в порядке, Винни, правда, – успокоила я ее, ощупывая одноцветный шерстяной пояс, украшавший темно-зеленое платье. – Так мне еще удобней. Не забывай, что это только послеобеденная встреча, а не официальный прием.
– Даже если и так, ты должна быть одета как можно красивей, – возразила моя наставница, переворачивая содержимое корзины в поисках шелкового пояса с маленькими колокольчиками. – По крайней мере, – добавила она, победно извлекая шкатулку с драгоценностями моей матери, – ты сможешь надеть на голову золотой обод.
Я была раздражена от усталости и волнения и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.
– Винни, на мою голову скоро водрузят гораздо большую корону, не надо торопиться.
Мне не хотелось вызвать неудовольствие будущей свекрови, поэтому, когда Ульфин пришел за мной, мои волосы были просто завязаны сзади лентой, несмотря на возражения Винни. Я встрепенулась, вспомнив, что когда-то он был постельничим короля, но Ульфин ободряюще улыбнулся и предложил мне руку.
Когда мы шли через главный зал, на глаза мне попались лилии, привезенные этим утром в Сарум, И я поспешно схватила их вместе с вазой.
– Ее светлость любит цветы? – с надеждой спросила я.
– Думаю, что сегодня они ей понравятся, – многозначительно сказал Ульфин, чем напомнил мне Грифлета.
Итак, я вышла из комнаты, держа перед собой цветы и стараясь не залить платье.
Спустя минуту Ульфин с озабоченным восклицанием: «Позвольте, госпожа» – забрал у меня вазу и осторожно вылил воду на булыжную мостовую.
– Пока мы дойдем, они не завянут, – сказал он, возвращая вазу.
На площади стало намного спокойнее по сравнению с утренней суетой, хотя по ней слонялись самые разные люди. Сапожник из мастерской на углу оторвался от работы и кивнул нам, когда мы подошли ближе. Он с любопытством рассматривал меня, словно пытаясь понять, кто я, потом, пожав плечами, вернулся к набойке, бережно держа во рту кучку ощетинившихся гвоздей. Я вспомнила, как Руфон однажды заставил меня искать гвоздь, который я уронила, сделав замечание, что нельзя обращаться небрежно с вещами, которые так трудно достаются.
– Учись у сапожников, – сказал он, – они крепче всех в мире сжимают губы.
Пока мы шли, множество вопросов мелькало у меня в голове. Какой будет Игрейна – дружелюбной или равнодушной, суровой или снисходительной, не обижена ли она? Может быть, она видела, как я приехала, и вспомнила дни своей молодости, когда была верховной королевой рядом с могущественным королем? А вдруг она посчитает меня чужестранкой из дикой страны, которая незаконно занимает ее место в сердцах людей? Артур так мало говорил о ней… Лучшее, что я могла сделать: помнить про сапожника и держать рот на замке.
Дверь в доме королевы-матери распахнулась еще до того, как Ульфин успел постучать. Служанка, стоявшая на пороге, была полна любопытства и не могла решить, кланяться ли сейчас, когда я стою у порога, или подождать, пока я войду. Я постаралась улыбнуться ей как можно увереннее, подумав, что неизвестно, кто из нас нервничает больше: она при виде меня или я перед встречей с Игрейной.
Комнаты королевы-матери, по-домашнему уютные и скромные, были очень похожи на мои, и я обратила внимание, что она ничем не украсила их. За исключением медной жаровни, в которой даже в этот весенний день тлели ароматные угольки яблоневых поленьев, обстановка, несомненно, была такой же, как обычно.
Игрейна грела руки над жаровней; когда мы с Ульфином вошли, она повернулась и посмотрела на нас.
Королева-мать была высокой, величественной женщиной, и, хотя кожа на ее лице напоминала пергамент, по-прежнему было видно, что в юности она была очень красива. Ее волосы, о золотистом цвете которых когда-то рассказывали легенды, сейчас посеребрились, их почти скрывала черная вдовья вуаль. Королева-мать была в домотканом платье скромного коричневого цвета. Я вдвойне порадовалась, что одета буднично – надев какой-нибудь необычный наряд, я почувствовала бы себя неловко с самого начала.
Ульфин торжественно представил нас друг другу, и мать Артура внимательно посмотрела на меня, будто заглядывала в самые сокровенные уголки моей души. Может быть, она и не растила своего сына, но мне стало понятно, откуда у Артура привычка смотреть людям в лицо честно и прямо.
– Это цветы из Эймсбери, – торопливо сказала я, приседая перед ней в глубоком поклоне и протягивая лилии. – Но их надо поставить в воду.
Брови Игрейны слегка поднялись, и она посмотрела на Ульфина, словно удивившись услышанному.
– Ну, дитя, вставай. Мы же не сможем сделать это, пока ты кланяешься, – сказала она.
Покраснев, я резко распрямилась. Торопливо подошла служанка, взяла у меня вазу и унесла ее на кухню.
Около небольшого стола стояли три стула, и, сев сама, Игрейна жестом пригласила сесть и нас.
– Не хотите ли чаю? – спросила она, и пришел мой черед вопросительно посмотреть на Ульфина.
– Чай из ромашки, – продолжила Игрейна, не дожидаясь объяснений Ульфина. – Он хорош для крови и вполне сносен с булочками.
Я кивнула в знак согласия, чувствуя себя по-дурацки. Вернулась служанка, поставила цветы на подоконник, и Игрейна сообщила ей, что мы будем пить чай.
Царственное величие этой женщины подавляло меня, и я сидела молча, пока она беседовала с Ульфином. Они говорили о погоде, о самых последних гостях, приехавших на свадьбу, и о том, что отряд Морганы еще не появился. Я смотрела на длинные лепестки цветов, безукоризненно белые под полуденным солнцем, и беспокойно думала о том, чем кончится эта встреча.
Чай был приятным, и я обнаружила, что булочки представляют собой странные маленькие подушечки, покрытые толстой коричневой коркой. Я осторожно раскусила одну, надеясь, что поступаю правильно. Я заметила, что королева-мать не ела ничего, хотя выпила чашку чая.
– Изумительно! – сказала я, расправившись с коричневой булочкой. – Но из чего они сделаны? Они такие… непривычные.
– Это пшеничные булки, – объяснила Игрейна. Потом, заметив мое недоумение, добавила: – Ты, наверное, привыкла к хлебу из овса и ячменя?
Когда я кивнула, она наклонилась к столу и, осторожно взяв теплую булку, очень бережно разделила ее пополам. Корка, захрустев, разломилась, и хлеб внутри, казалось, увеличивался в объеме, потому что пласты его медленно раздвигались. Они были похожи на облака в золотой оболочке, и я завороженно смотрела, как Игрейна перевернула обе половинки коркой вниз и положила на мою тарелку.
– Такие булочки можно сделать только из пшеницы, – пояснила она. – А теперь полей их медом и попробуй, не станут ли они еще вкуснее.
Я пропитала темным янтарным медом половинки булочки и облизала липкие пальцы.
Когда все выпили чай, поднос унесли, хотя Игрейна попросила оставить чайник. Наших сопровождающих отпустили, и началось настоящее знакомство.
– Говорят, что сегодня утром ты была на мессе, – сказала королева-мать, скорее утверждая, чем спрашивая. Она взяла свою чашку и обхватила ее пальцами.
– Да, госпожа, – ответила я неловко, подивившись про себя, откуда ей стало известно об этом.
– Сплетники при дворе верховного короля замечают почти все, и новость долетела до Сарума раньше тебя. Ты христианка от рождения? Я почему-то считала, что народ Регеда вернулся к старым богам.
Ее тон был вежливо-равнодушным, и, хотя в нем сквозила властность, я не могла определить, какие чувства двигали ею.
– Меня воспитывали в старой вере, – рискнула я, – но моя приемная сестра от рождения христианка и моя наставница тоже. Поэтому учение Белого Христа не так уж незнакомо мне.
– Это хорошо, – кивнула Игрейна. – Ты и не представляешь, какие дикие представления у некоторых людей о римской церкви. Я надеялась, что ты взойдешь на трон, не испытывая предубеждения против этой религии. Я никогда не стала бы навязывать свою веру другому, но надеюсь, что, если будет нужно, ты сможешь обратиться к церкви за помощью. Для меня это огромное утешение. Особенно сейчас, когда при дворе у меня больше нет обязанностей. Тебе сказали, что я живу в монастыре?
– Я слышала об этом, – медленно сказала я. Царственный взгляд упал на цветы, и женщина слегка улыбнулась, хотя я не знала, моему ли подарку или какой-то потаенной мысли.
– Он находится в излучине незаметной речки. Моя келья расположена в тени ив, гостеприимно принимающих певчих птиц. Я не слышала трубы, не видела штандарта и не показывалась на людях больше четырех лет.
– Ах, госпожа, – сказала я, – если ты пожелаешь вернуться, я уверена, что для тебя всегда найдется место при дворе короля Артура, и он хочет, чтобы ты знала об этом.
– Да, и такое же место есть у Моргаузы с Оркнеев. – Быстрота ответа Игрейны удивила меня. – Или, возможно, при дворе Уриена, если Моргана перестанет служить вере и вернется к своим обязанностям жены и королевы. Дело не в этом, моя дорогая. После того как прожита жизнь, полная трагических событий и величия, когда прибой бесконечно бьется в скалы Тинтагеля, а ветер собирает самые разные бури вокруг короля Утера, хорошо укрыться в маленьком гнездышке и жить незаметно. – Сейчас королева-мать говорила свободно, расслабленно, как будто радуясь возможности с кем-то поболтать. – Я потеряла интерес к придворной жизни задолго до смерти мужа и испытала облегчение, когда Артур не пригласил меня остаться при дворе после его коронации. Мы с сыном сейчас почти чужие друг другу, ты же знаешь, – добавила она, помолчав и легко вздохнув.
Я попыталась что-то сказать, но она опередила меня.
– Нет, нет, я предпочитаю шумной придворной жизни свою маленькую келью в излучине реки. Трудность была не в том, что делать с овдовевшей королевой, а как найти новую. Большинство людей ведь не понимают, что от нее требуется.
Я уверена: каждая женщина думает, что может быть королевой, если представится случай, но в действительности очень немногие обладают нужными для этого качествами. Я все пытаюсь сказать, – добавила она, переходя непосредственно к сути дела, – что я уверена: ты отлично справишься со своим делом… возможно, гораздо лучше меня.
– Почему ты так думаешь? – воскликнула я, пораженная ее внезапной поддержкой.
Она снова посмотрела на меня, на этот раз неожиданно весело.
– Начнем с того, что в тебе нет ни притворства, ни фальши. Ты такая, какая ты есть. И людям это нравится. Рано или поздно они всегда разглядят притворство. Но, что более важно, – я наблюдала за тобой сегодня утром, моя дорогая, – ты ехала, волнуясь, и это понятно – ты в первый раз почувствовала, что тебе предстоит стать королевой. Сначала ты испытаешь гордость и восторг, а королевская величавость поможет тебе позже, даже тогда, когда ты устанешь от нее. Во всяком случае, твои силы она будет поддерживать, – Игрейна снова перевела взгляд на жаровню. – Наслаждаться ею дано не каждому. Она помогает, если ты воспитана для этого, можно сказать, вскормлена для этого. Но если женщине нужно учиться вести себя по-королевски из-за того, что ее привела на трон страсть, ничего не выйдет. Я боялась, что Артур выберет какую-нибудь смазливую, но пустоголовую маленькую простолюдинку, пожелавшую стать королевой, понятия не имея о том, что для этого надо. Или что ты окажешься безумно влюбленной девицей, полной романтических идей, которые со временем только разобьют твое сердце и станут доставлять бесконечные неприятности сразу после медового месяца.
Сейчас Игрейна и поучала, и вспоминала прошлое, как будто делясь со мной мудростью, накопленной за годы нелегкой жизни.
Она помолчала и протянула руку к чайнику, чтобы убедиться в том, что чай еще теплый. Я взяла чайник, она кивнула, протянула свою чашку и, когда наши чашки были наполнены, снова откинулась на спинку стула.
– И вот позавчера вечером Артур приехал, в полном восторге от своей будущей жены, и я подумала, не влюблен ли он сам. Он рассказывал о твоем умении ездить верхом и о чем-то, называемом стременами, и о том, что ты интересуешься всем и каждым. Он не мог остановиться, говоря о твоих замечательных качествах, которые так радовали его, и я подумала: хорошо, что наконец-то он по-настоящему доволен. А это важно.
Снова наступила тишина. Спустя некоторое время Игрейна продолжила, глядя прямо на меня:
– Артур говорит, что люди уже обожают тебя, а это прекрасное начало. Но я не могла понять, как же ты относишься к ним. Поэтому утром я подошла к окну, чтобы увидеть, какая ты.
Королева-мать подняла чашку, и я уловила веселую искорку в ее глазах, когда она взглянула на меня поверх нее.
– Я была почти уверена, что увижу невзрачную, неуклюжую, крикливо одетую девушку, которая будет отбиваться от шумной толпы, перепугавшись чуть ли не до потери сознания. А вместо этого передо мной предстала юная красавица, отвечающая людям той же признательностью, какую они дарили ей. Люди чувствуют, когда ты искренне их любишь, и тогда так же относятся к тебе. И если это правда, твоя задача станет гораздо проще. Очень трудно быть верховной королевой женщине застенчивой и скрытной, – добавила она очень тихо.
Королева-мать поставила чашку и безмятежно скрестила руки на коленях, будто забыв о моем присутствии. Но когда она наконец посмотрела на меня, улыбка была ослепительной и лукавой.
– Мне бы хотелось, дорогая, чтобы твоим свадебным даром было умение ценить то, что дано тебе судьбой. Это лучше, чем сильная страсть, или чрезмерное честолюбие, или всепоглощающая преданность другому человеку. Тогда, похоже, народу повезет с королевой, а ты самой природой рождена, чтобы радоваться своей судьбе. А Артуру… не знаю, понимает он это или нет… ему необыкновенно повезло.
Она ласково засмеялась, словно забавляясь слепотой мужчин, и я поймала себя на том, что смеюсь вместе с ней.
Затем Игрейна сказала, что пришел ее черед слушать, и стала расспрашивать меня обо всех событиях моей жизни, и прошлой, и настоящей. Я рассказала ей о матери и Регеде, о Кети и Нонни, о Быстроногой и Эйлбе, и, конечно, о Винни, Бригит и моем отце. Мы проговорили до вечера, и она потребовала передать моим домашним, что я остаюсь у нее обедать.
Для женщины, отрекшейся от мира и заточившей себя в монастыре, она обладала удивительным умением быстро распознавать характер человека, и ее оценки были проницательными и трезвыми.
– Тебе очень повезло, дитя, – сказала она, когда я рассказала о сватовстве короля Марка. – Я знала Марка много лет и не пожелала бы ни одной женщине оказаться в его постели. Он хвастун и трус, не любимый своим народом и сам не любящий его. До сих пор ни одна женщина не удовлетворяла его запросам, и я сомневаюсь, что когда-нибудь такая найдется. Хотя, – добавила она с лукавой улыбкой, – если бы я оставалась язычницей, то была бы склонна думать, что богиня запутает Марка в сети его собственных требований и превратит на старости лет в игрушку для какой-нибудь стройной девчонки. Такое бывало и раньше, богине это известно.
Я не рассказала ей только о Кевине и о своей встрече с Владычицей. Мне было любопытно поговорить и о Моргане, и о Моргаузе, но я не решалась. С этой ясноглазой женщиной было очень приятно и интересно беседовать, и я не хотела вносить напряженность в наши отношения. Поэтому Игрейна застала меня врасплох, сама заговорив о дочерях.
– Тебя уже познакомили с моей дочерью Морганой? – неожиданно спросила она. Я покачала головой. – Ну, не важно, вскоре это случится. С Морганой довольно… трудно общаться… ее нелегко понять. Не то чтобы она была намеренно жестокой или сеяла раздоры, подобно Моргаузе… нет, я не думаю, что Моргану можно назвать человеком, сознательно склонным к обману. Моргана попадает в неприятное положение из-за того, как она выражает свои убеждения. Она глубоко религиозная, истовая язычница, не имеющая ни времени, ни терпения для тех, кто не разделяет ее верований, которые, по ее мнению, неопровержимы. Возможно, она и не считает людей порочными… просто слепыми или упрямыми для того, чтобы раскрыть сердца старым богам и принять их милость. Я уверена, что она не понимает, как отпугивает от себя людей. – Игрейна вздохнула. – Ну, ладно, это становится похожим на желание заставить других следовать близкой мне вере. То, что начинается с духовного рвения, слишком часто превращается в самонадеянность и фанатизм.
Меня восхитила четкость, с которой Игрейна определила характер своей дочери, и я поблагодарила королеву-мать за то, что она поделилась со мной сокровенными мыслями.
– Возможно, тебе станет немного проще, если ты будешь предупреждена заранее, – ответила она.
Мне хотелось узнать и о Моргаузе, но уже опускались мягкие весенние сумерки, и пора было уходить.
