355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Персия Вулли » Гвиневера. Дитя северной весны » Текст книги (страница 5)
Гвиневера. Дитя северной весны
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 04:00

Текст книги "Гвиневера. Дитя северной весны"


Автор книги: Персия Вулли



сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

– Помни, Гвен, независимо от того, кто что говорит, важно понять, что нужно делать, и сделать это. Как бы тяжело это ни было и как бы тебе ни было больно. На самом деле это очень просто. Как только ты поймешь, что ты должна делать, сделай это…

Она вздрогнула и мягко улыбнулась мне. Потом откинула плащ и устало встала на ноги.

– Послушай, закутайся в него, пока я схожу на кухню и посмотрю, чем можно помочь Гледис. Бог его знает, как мы справимся с праздником Белтейн в такое-то время…

Итак, я вскарабкалась на стул, и мама закутала меня в плащ перед тем, как подойти к Нонни и сыну. Убедившись в том, что у них ничего не изменилось, она на цыпочках прошла к выходу.

– Скажи Нонни, чтобы она снова разожгла жаровню, когда малыш проснется, – предупредила она, остановившись в дверях и ухватившись рукой за косяк.

Я не знаю, как долго она простояла так, покачиваясь, прежде чем согнулась пополам и упала на пол.

– Мама! – пронзительно закричала я, забывая о спящих. Мама… мама!

Отец, спотыкаясь, соскочил с кровати, и Нонна, едва держась на ногах, тоже подошла к матери. Заплакал ребенок. Одна из служанок из большого зала бросилась вверх по лестнице, и к тому времени, когда я добралась до порога, где лежала моя мать, там столпилось столько людей, что я не смогла к ней приблизиться.

Ее положили на большую кровать, и Кети провела весь день, снуя туда-сюда между сундуком с травами и кроватью, пробуя все оставшиеся средства, чтобы спасти королеву. Я бегала, исполняя ее поручения, или помогала Нонни с ребенком, который почти постоянно плакал. Отец сидел у жаровни, глядя на женщину, которая была отрадой всей его жизни, и я знала, что он молится богам, которые, как он надеялся, сжалятся над ним. Время от времени он подходил к кровати и сменял Кети, прикладывая холодные тряпки ко лбу жены, но она стонала и металась в забытьи, и он не мог добиться, чтобы она пришла в себя.

Моя мама умерла на рассвете следующего утра, и маленький принц скончался через час следом за ней.

7
БЕЛТЕЙН

Я съежилась в полусне, раскачиваясь взад-вперед и зажав уши руками. Бесконечные причитания Нонни эхом отдавались в моей гудящей голове, как плач, изгоняющий духов.

Больше всего на свете я хотела оказаться в чьих-то теплых, ласковых объятиях, чтобы меня прижимали к себе, защищали и баюкали До тех пор, пока холодный комок в груди не растает и не исчезнет навсегда. Но среди рыдающих женщин и у безмолвного отца, убитого горем, найти утешение было невозможно. Поэтому я тайком прокралась в конюшню, отчаянно пытаясь прогнать мысль о том, что теперь нужно жить без матери.

В соседнем стойле заржал отцовский жеребец, и кто-то ласково потянул меня за руки. Я приоткрыла глаза и увидела присевшую рядом со мной Кети, ее залитое слезами лицо белело в темноте. Я неохотно позволила ей оторвать мои руки от головы.

– Ну, ну, дитя… ты же не можешь весь день прятаться, – проникновенно сказала Кети. И умелыми движениями рук она начала снимать у меня головную боль.

– Мама ведь понарошку умерла, правда? – проскулила я и, когда лекарка кивнула, плотно зажмурила глаза и снова отдалась горю.

– Не надо, еще будет время погоревать, – сказала старуха, обняв меня за плечи и встряхивая с поразительной силой. – Нужно готовиться к Белтейну. Ты должна присутствовать при обрядах, девочка… нет другого выбора, надо выполнить ритуал.

– Ритуал! – Это слово лишило меня последнего самообладания, и я уставилась на нее, внезапно ощутив полную пустоту внутри. Воображение рисовало мне ужасные картины котла, жреца и неясные фигуры, совершающие отвратительное жертвоприношение. – Какой ритуал?

– Что ты спрашиваешь? Нужно разжигать праздничный костер. Ты же знаешь, никто не может уклониться от обряда Белтейна, иначе боги не дадут нам огня, весны и хорошего урожая грядущим летом.

– А мама? – спросила я, отгоняя подальше мысль о традиционном Празднике костров. – Что будет с мамой?

– Ее похоронят завтра, после майского танца вокруг шеста. Люди взяли колоду и выдолбили ее, как поступали в старые времена, потому что делать хороший гроб нет времени.

Я кивнула, с тоской подумав о том, что это по крайней мере не холодная каменная гробница, подобная тем, что находятся на римском кладбище в Карлайле.

– Мы должны идти, – настаивала моя утешительница.

Голова болела меньше, но я отпрянула, по-прежнему не желая расставаться с безопасной конюшней.

– Уже поздно, дитя… день почти прошел, и пора помочь Гледис. – Уговоры Кети стали настойчивыми. – Гледис нужна твоя помощь… и отцу тоже.

Откуда-то издалека до меня донесся шепот матери. «Как бы тяжело тебе ни было…»

Судорожно вздохнув, я молча кивнула.

В зале устало передвигались люди, негромко переговариваясь, а с верхнего этажа доносились негромкие стенания.

Никто, казалось, не заметил, что дождь прекратился, хотя входная дверь была открытой, вода внутрь не затекала. Сейчас природа предоставила возможность плакать живущим в доме.

Люди тихо обменивались сообщениями; да, дрова для праздничного костра готовы и хорошо уложены; нет, жрец еще не вернулся из поездки в святилище; и, возможно, похороны королевы по старому обычаю более уместны, чем сожжение ее тела на ритуальном костре, как предложил кто-то.

От этих слов я вздрогнула, плечи дернулись при мысли о языках пламени, лижущих тело матери. Кети положила руку мне на шею и нежно подтолкнула в сторону кухни, где у очага уже трудилась Гледис.

В прошлом мы, дети, превращали в игру обряд тушения огней, дающих жизнь, выискивая каждую искорку в очаге или жаровне, светильнике или факеле. Вместе с этой игрой приходила уверенность в том, что все другие народы, живущие между двух рек, делают то же самое, и мы тянулись за Гледис, как цыплята за курицей, разбрасывая золу с дурашливой серьезностью.

Но сегодня все делалось совершенно серьезно, потому что даже единственный уголек, спрятавшийся в углу очага, не даст разгореться костру, а именно в этот год больше, чем когда бы то ни было, нам нужен этот знак благословения богов. Я боялась даже думать о том, что произойдет, если останется хоть один крошечный уголек, и молча просеивала каждую горсть золы сквозь пальцы, чтобы не пропустить ни малейшего признака тепла.

Потом я поднялась наверх, туда, где мы спали, и на меня обрушилась Нонни с душераздирающими рыданиями, гладя меня по волосам и причитая так, будто это я была ее любимицей, вернувшейся к жизни; я смотрела на нее сухими глазами, оцепенев и не находя слов, и она стала суетливо собирать наши плащи, потому что дорога до священной рощи будет холодной и сырой и нам понадобится теплая одежда.

Потом она куда-то вышла, и я медленно подошла к кровати, где лежали мама и ребенок. Казалось, они спят, спокойно и безмятежно, и я вдруг подумала, что смогу прикосновением разбудить их. Но мои пальцы наткнулись только на холодные недвижимые тела, и я со вздохом отдернула руку, когда вернулась Нонни.

– Ну, ну, моя лапочка. Вот удобная одежда, в ней ты не промокнешь, если кто-то перенесет тебя через реку.

Итак, у ворот я присоединилась к остальным, и весь остаток дня мы шли как в кошмарном сне, бессильные перед смертью, которая осталась в прошлом, и перед судьбой, ожидающей нас в будущем.

На этот раз не было ни радостного плеска при переходе через широкий, мелкий речной брод, ни веселого смеха и радости от приближения лета. Люди обменивались отдельными словами, и приветствия звучали хмуро и сердито. Тс, кого пощадила болезнь, несли своих друзей или родственников, слишком больных или слабых, чтобы идти самостоятельно, и все сосредоточенно преодолевали утомительный подъем по грязной тропинке к вершине священного холма.

Люди образовали беспокойный круг вокруг гигантской пирамиды дров, дожидавшейся явления богов. Молодые мужчины по очереди вращали заостренную палку в древней специально предназначенной для разжигания огня праздничной колоде, и каждый пристально следил, не появится ли пламя, что должно было служить доказательством благоволения богов.

Я сжалась в объятиях Нонни и, чувствуя себя в безопасности под ее накидкой из коровьей шкуры, прислушивалась к тому, как ведут себя люди. Дважды схватывался трут, и крик надежды вырывался из их глоток, настороженно возрастая, когда поджигали факелы, и опускаясь до зловещего ропота, когда языки пламени оплывали и угасали.

Толпа нервно переминалась с ноги на ногу, понемногу начиная приближаться к истерике.

Когда факелы погасили в третий раз, кто-то крикнул:

– Знак! Это знак! Костер не займется без жертвы!

– О, Нонни, – простонала я, – что они будут делать, если он не загорится?

– Тсс, дитя! Обязательно загорится, должен загореться, – пробормотала она в ответ, но в душе я понимала, что Нонни не уверена в этом. Лето будет наполнено отчаянием и опасными болезнями, если не загорится огонь и весело не затрещит ритуальный костер. В мире станет холодно, солнце перестанет быть теплым так же, как перестала быть теплой мать.

Я прильнула к старой няньке, думая о матери и брате, для которых время остановилось, как для той малиновки, замерзшей на лету, которую я нашла за воротами в начале зимы.

Она была похожа на отпечаток ноги ребенка, навеки запечатленный на снегу. При этом воспоминании комок в груди растаял и я зарыдала.

Мои рыдания переросли в завывания, и боль, вызванная смертью матери, выливалась наружу даже тогда, когда толпа надрывалась в крике, требуя крови моего отца, и наше отчаяние слилось в одну общую мольбу к небесам.

– Посмотри, дитя, посмотри на короля!

Нонни сильно встряхнула меня, заставила распрямиться, и, перепуганная, я уставилась на костер широко раскрытыми глазами.

Огонь наконец разгорелся, и на вершине пылающей пирамиды, четко выделяясь на фоне языков пламени, появилась искалеченная фигура отца. Он плясал в середине костра, являя собой мост между богами и своим народом. Он выполнял королевское обещание, и я смотрела в центр ада со страхом и ужасом, когда весь мир затуманился от рассыпающихся искр.

Спустя многие годы Эдвен, бард, сочинит песню о том, как король схватил горящий факел и, несмотря на свою хромоту и неуверенную походку, вскарабкался на поленницу, чтобы воткнуть головню в наиболее сухую ее часть в центре, где пламя быстро занялось. Но в тот миг я увидела в отце наполовину человека, наполовину жертву… и громко закричала. А память об этом осталась со мной навсегда.

Когда отец спустился, его встретили приветственными криками. Бросившись к нему, люди подняли своего короля на плечи и торжественно пронесли вокруг костра.

Волшебство, спасительное чудо всколыхнуло толпу, и ее восторг выразился в громких криках, прославляющих нашего спасителя.

Слишком слабая, чтобы вырваться из рук Нонни, я в ужасе и восторге откинула назад голову и увидела, что сквозь клочковатые облака осторожно пробиваются звезды. Это были первые звезды, увиденные нами за долгие месяцы, и я безуспешно пыталась рассказать Нонни о столь прекрасном зрелище, что-то бормоча и бессвязно жестикулируя.

Словно издалека, я видела, как она силой пытается успокоить меня. Потом кто-то забрал меня из ее рук, и я услышала грустные причитания Виды:

– Бедная крошка, она несомненно больна, как и ее мать… потрогай, она вся горит!

Толпа вокруг нас расступилась, люди растворились в сумерках, когда мы стали спускаться вниз по тропе. А потом появилась мама, поджидая нас с улыбкой майской королевы на лице.

– Иди же, Гвен, иди, помоги мне собрать цветы для короны, – звала она меня, смеясь и весело убегая вперед. Она была такой же радостной, как и всегда, и в ее приглашении было столько тепла и любви, что я улыбнулась и протянула к ней руки.

Это было последнее из того, что я запомнила за многие дни, и, приходила ли она той ночью на самом деле или была просто частью моего бреда, я не узнаю никогда, но с тех пор она больше не покидала меня.

8
БЕДИВЕР

Я настолько погрузилась в воспоминания, что даже не слышала, о чем говорила Бригит, пока она не потянулась ко мне и не взяла меня за руку. Горе той, давно прошедшей весны уступило место ритмичному топоту лошадиных копыт, звяканью уздечек и свежей зелени лесов вокруг нас. Я посмотрела на свою подругу – она внимательно рассматривала меня.

– С тобой все в порядке, Гвен? – спросила она, с тревогой хмуря брови.

Я кивнула, медленно возвращаясь к настоящему.

– Никакой хандры или грустных размышлений? Я не хочу всю ночь сторожить тебя, чтобы ты не сбежала, – сказала она полушутя.

– Не бойся… я вспомнила детство, а туда вернуться нельзя. И думала о матери… жаль, что ты не знала ее.

– Судя по рассказам Нонни и по редким замечаниям женщин, мне кажется, что я ее знала, – мягко сказала Бригит. – Кажется, что она была просто святой, если верить тому, что о ней всегда говорят.

Я улыбнулась при мысли о внезапном представлении о матери как о христианке. Верная, заботливая, смеющаяся, царственная, нежная, грациозная… у нее были все эти качества, и даже больше. Но покров самоотреченности и оторванности от мира, который носили христианские священники, был бы явно отвергнут моей матерью. Ее любовь к людям и теплое, неисчерпаемое чувство товарищества были частью того, что делало ее хорошей королевой, и я подумала, что она вряд ли изменила бы себе Вероятно, невозможно быть благочестивой христианкой и королевой одновременно.

– Ну, – рассмеялась я, – несмотря на все это, мать была почти такой же язычницей, как и тс, которые только появились.

Рысью подъехал первый рыцарь Артура с сообщением, что мы остановимся в таверне перекусить.

– И лошади отдохнут, – добавил он.

Таверна была старой и уютной. Дополнительные помещения были пристроены к зданию римского дорожного поста, и весь дом, казалось, съежился под толстой тростниковой крышей. Хозяева, должно быть, ждали нас, потому что столы были накрыты и на случай, если я захочу побыть одна, приготовлена комната. Лавиния считала, что будет более прилично, если нам подадут обед туда, но комната была маленькой и подавляла меня, заставляя чувствовать себя пленницей, поэтому я присоединилась к остальным, собравшимся на внутреннем дворе, где тоже расставили столы.

Я немного знала хозяина постоялого двора и его жену, поскольку они приезжали на заседания совета в Уотеркрук, когда двор останавливался там. Жена, крупная и добросердечная женщина, с радостью демонстрировала свое кулинарное искусство, несколько взволнованная тем, что ей приходится принимать таких благородных людей. Ее муж был настолько же аккуратен и подтянут, насколько неряшливой была она, и подавал в большом количестве добрый эль и медовый напиток явно для того, чтобы компенсировать отсутствие вина.

– Все самое лучшее, что у нас есть, для людей Артура! – объявил он, тем самым заработав рукоплескание людей, сопровождающих меня.

После обеда, состоящего из холодного мяса, сыра, ячменных пирогов и острых солений, хозяйка принесла пудинг, облитый вареньем из ягод.

Бедивер положил десерт в две миски и, подав одну из них мне, сел за стол напротив меня.

При ближайшем рассмотрении первый рыцарь Артура оказался моложе, чем я думала. У него было грубоватое лицо – из тех, что теряют пухлость в ранней юности. Его рыжевато-каштановые волосы походили на листья граба, пожелтевшие к осени, и, хотя со своими людьми он говорил на латыни, ко мне обращался на родном языке кумбрийцев. Бляха с изображением красного дракона, блестевшая на плече плаща, была единственным признаком его принадлежности ко двору Артура.

Он вежливо кивнул.

– Я надеюсь, что скорость, с которой мы едем, не утомительна для тебя?

– Вовсе нет, – сказала я, недоумевая, за кого он меня принимает. Возможно, женщины с юга действительно предпочитают путешествия в паланкине. – Я была бы только рада, если бы мы двигались чуть-чуть быстрее. Это возможно? – с надеждой спросила я.

– Боюсь, что нет, – ответил он с набитым ртом, – потому что Мерлин не хочет утомлять своего старого мерина, и нужно приглядывать за вьючными лошадьми. Но я посмотрю, что можно сделать, когда мы доберемся до главной дороги. – Его глаза прищурились в улыбке, когда он добавил: – Судя по всему, ты не из тех женщин, которые приходят в ужас от того, что надо ехать рысью?

Я ухмыльнулась от такого сдержанного высказывания и кивнула:

– Так и есть. Мне кажется, я с детства езжу верхом не меньше, чем хожу. И признаюсь тебе, что больше всего мне хотелось бы сейчас мчаться вскачь по пескам Рейвенгласса.

Потом я сообразила, что такое замечание могло быть неправильно истолковано, но Бедивер казался невозмутимым. Трудно понять, был ли он очень тактичным или просто невнимательным, и я напомнила себе, что не следует распускать язык.

– Вчера вечером нам была оказана честь слушать твоего барда, – продолжил Бедивер. – Я давно мечтал встретиться с ним.

– С Эдвеном? – Меня удивило, что о нашем семейном летописце знают за пределами королевства.

– Конечно, – подтвердил Бедивер. – Его слава дошла и до юга, и вполне заслуженно. Я всегда думал, что сам буду бардом, но предпочел стать воином. – Он закончил с десертом и поставил миску. – Надеюсь, то, что мы не стали дожидаться Владычицу, не слишком огорчило тебя. Поездка, конечно, стала бы не такой скучной, если бы среди твоих спутников было больше знакомых.

– Вовсе нет, – заверила я, тронутая его вниманием. Я вдруг поняла, что сопровождение незнакомой женщины, которая вскоре станет их королевой, – нелегкое дело для мужчин. Они знали меня так же мало, как и я их, и понятия не имели о моих потребностях и желаниях. Поэтому я постаралась успокоить Бедивера, сказав ему, что меня и Владычицу нельзя было назвать хорошими знакомыми, несмотря на то, что мы какое-то время знали друг друга.

– Я понял, что здесь, на севере, она обладает значительной властью и ее многие поддерживают, – заметил он. – Так, по крайней мере, считают при Дворе Артура.

Бедивер встал, и я надеялась, что тема разговора исчерпана, но он повернулся, посмотрел на меня, и мне не оставалось ничего другого, кроме как ответить.

– Да, большая часть нашего народа вернулась к старым верованиям, – подтвердила я, осторожно избегая упоминания о самой верховной жрице.

Мой собеседник насмешливо поднял бровь, пока я вылезала из-за стола, но наша хозяйка с букетом в руках суматошно подошла к нам прежде, чем он успел сказать что-то еще.

– Нашей будущей королеве, – объявила она, чопорно поклонившись. Потом неожиданно обняла меня обеими руками. – Кто бы мог подумать, что наша маленькая Гвен, с которой мы так часто в прошлом делили трапезу на Празднике урожая…

Я тоже обняла ее, думая, как характерно ее поведение для всех добросердечных людей, всю жизнь окружавших меня, и о том, как я буду скучать о них в будущем.

Мы продолжили наш путь, въехав в Кендал, где протекала быстрая и чистая река.

Когда мы приблизились к селению, навстречу с приветствиями высыпали люди, в глазах которых я была их кровной родственницей, которая будет представлять их при дворе верховного короля, и потому они улыбались и благословляли меня различными знаками, которых требовали разные боги.

На площади торговцы шерстью, стоящие за весами, отвлеклись от своего занятия, чтобы тоже приветствовать нас. И с галерей, где находились прядильни, кивали и кланялись женщины и дети. Отложив на минуту веретена, они перевешивались через перила и весело улыбались нашей процессии. В одном месте дорога так близко проходила к прядильне, что стоящий на галерее ребенок осыпал меня цветочными лепестками, а потом спрятался, хихикая, за юбки матери.

Вдоль берега ручья на крючках ширильных рам были растянуты для просушки куски готовой материи. Недавно окрашенные, они казались одеялом из желтых и малиновых, синих и светло-коричневых лоскутов, чередующихся с кремовыми и темно-серыми пятнами, какой была шерсть овец из Хердвика. И, конечно, был темно-зеленый цвет, которым славился этот город.

Я вспомнила о плаще, сшитом мною для Артура, плотном, темном и украшенном вышивкой и знаками богини, которые делала собственноручно. Это был лучший свадебный подарок, который мне удалось придумать, учитывая, что мы едва знали друг друга. Воспоминания о нашей единственной, очень давней встрече заслонялись другими, и у меня не было ни ощущения, что я знаю его, ни каких бы то ни было душевных волнений. Сейчас он оставался для меня такой же загадкой, какой был, когда обговаривалась наша помолвка.

Даже его страна была для меня чем-то неизвестным, и я гадала, есть ли там огромные открытые пространства, чтобы можно было ездить верхом, и Стоячие Камни, объясняющие круговороты вселенной, и праздник Белтейн, после которого пробуждается земля и благословляет людей изобилием.

Или она окажется, как говорила Винни, местом, где царят законы и чопорные правила поведения, где танцуют только при дворе, а не неистово и вольно на лугах под звездами? От одной этой мысли в горле снова появился комок, и, мысленно застонав, я заставила себя перестать думать об этом.

Бригит безмятежно ехала рядом, и я посмотрела на нее, гадая, какие чувства она испытывает, расставаясь с Регедом. Мы должны были переночевать в доме ее семьи, и казалось странным ехать в гости к незнакомым людям, чьи дети были частью моей жизни. Воспоминания о ее появлении у нас захватили меня, и я с благодарностью отдалась им.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю