Текст книги "Дерево ангелов"

Автор книги: Пенни Самнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава девятнадцатая

Дела на войне шли скверно. В Лондоне во время воздушного налета были разбиты витрины универмага «Свои и Эдгар», одна бомба угодила в здание Центрального почтамта. Пострадали также стоящие за почтамтом собор святого Барта и синагога.

Нина смотрела из окна спальни в соседский сад. Две недели назад пришел какой-то человек и срубил грушевое дерево. «Будут делать огород», – предположила Фэй, но все оставалось без изменений, земля просто пустовала. Часы на камине пробили полдень. Скоро пора обедать, но газету сегодня она покупать не станет: ей больше невмоготу было видеть это слово – Ипр[8]8
  Ипр – город в Бельгии. В 1917 г. в боях у Ипра немцы впервые применили горчичный газ – иприт.


[Закрыть]. Везде Ипр, Ипр, Ипр… Все это было вдвойне невыносимее оттого, что уже почти три недели Нина не получала весточки от Гарри. В последнем письме он говорил, что они прибыли на место назначения и устраиваются там, но что это за место – она не знала.

Она поднялась и побрела в гардеробную. Кушетка Ричарда все еще стояла там. Надо будет распорядиться, чтобы ее вынесли – эта комната станет детской.

– Миссис Трулав? – В дверь спальни постучали.

Это была Виолетта. Сегодня утром она не работала на фабрике и заменяла Фэй.

– Я в гардеробной, Виолетта!

– Вас хочет видеть какой-то джентльмен, мэм. Точнее, офицер. Представился капитаном Стюартом.

У Нины упало сердце. Капитан Стюарт не давал о себе знать уже порядочно времени.

– Я проходил мимо и решил зайти, сообщить вам о ходе расследования, – сказал капитан. – Полагаю, что вам будет интересно. К сожалению, эти дела делаются далеко не так быстро, как хотелось бы. Мы еще не задержали Рида, но поймаем его непременно. Но даже когда мы его схватим, останется открытым вопрос о его вине.

Нина почувствовала, как ребенок в ней резко шевельнулся, и постаралась успокоить дыхание.

– Он же признался своему другу, – напомнила она.

– Это так, но пока вина его не доказана, он невиновен, а в данный момент мы еще не можем сказать с полной уверенностью, что убил вашего мужа именно он. Это будет решать суд.

Нина промолчала. Несколько секунд он разглядывал ее, а потом сказал:

– Показания Эдди Холмса заставили нас бросить все усилия на поиски Рида. Но мне вот что стало интересно… Миссис Трулав, не может ли быть такого, что кто-нибудь еще желал смерти вашего мужа? Кому могла быть выгодна его смерть?

Нине ужасно захотелось запустить в него каким-нибудь тяжелым предметом – как можно быть таким болваном!

– Уверяю вас, у моего мужа не было врагов. Его все любили и уважали.

– Ну, лишний раз спросить не помешает. Спасибо, что уделили мне время, и прошу вас, не стесняйтесь, если что, обращайтесь ко мне в любое время.

Капитан поднялся, и Нина позвонила Виолетте, но он, вместо того чтобы направиться к двери, шагнул к окну.

– Какой необыкновенный день для английского лета! Такая жара, что можно подумать, будто оказался где-то в тропиках. – Он улыбнулся, оглянувшись через плечо. – В какой-нибудь очень жаркой стране, скажем, в Австралии.

У Нины кровь отхлынула от лица, а он повернулся и вышел за Виолеттой из комнаты. Они знают о Гарри. Цензоры могут просматривать любые письма с фронта. Письма, в которых она писала о смерти Ричарда, о своей беременности – они прочли их.

Ее пробрала холодная дрожь, как будто она прошла по могиле. «Миссис Трулав, не может ли быть такого, что кто-нибудь еще желал смерти вашего мужа?» Капитан Стюарт говорил о ней. Он намекал на то, что она желала смерти Ричарду из-за Гарри.

В дверь снова осторожно постучали.

– Мэм, принести вам чашку чая?

– Нет. – Ей нужно поскорее на свежий воздух. – Я иду на улицу, Виолетта. Зайду в бакалею.

Но когда Нина открыла парадную дверь, перед ней стоял почтальон.

– Извините, что так поздно. – Он прикоснулся к шляпе и подал ей коричневый армейский конверт.

Взяв письмо, Нина почувствовала, какое оно непривычно увесистое. Очевидно, произошла ошибка, подумала она, это письмо не для нее. Нет, письмо адресовано ей – миссис Н. Трулав. Но почерк был незнакомый. Нина неохотно перевернула конверт и прочитала имя отправителя – майор Ф. Джоунз. Несколько секунд она стояла в дверях как вкопанная, а потом медленно развернулась и, не снимая жакета, с корзинкой в руке, поднялась по лестнице мимо удивленной Виолетты и закрылась в спальне.

Глава двадцатая

– Миссис Трулав… – Фэй села на кровать. – Меня вызвала Виолетта. Она очень встревожилась.

У смерти был свой запах. Запах пропитанного кровью матраса, текущего из уха гноя. Трупы на поле боя распухали и лопались, как останки коровы, вынесенные однажды речкой на Южное поле.

– Она говорит, вы лежите тут прямо в жакете уже несколько часов. – Она потрепала Нину за плечо. – Что случилось? Я должна знать. Вы совсем обессилели от рыданий. Плохие новости? – Она наклонилась к лицу Нины и прижала к ее губам стакан. – Глотните воды. – Вода потекла у Нины по подбородку. – Ну же, мэм, и о ребенке надо подумать. – Нина разжала губы и сделала глоток. – Может, мне позвонить доктору? Или миссис Лэнг?

Нина покачала головой.

– Но я должна что-то сделать, не смотреть же на вас в таком состоянии. Не то потом окажусь виновата, что не позвала никого на помощь.

Нина по-прежнему крепко сжимала в пальцах письмо. Она сунула его Фэй, та взяла и спросила:

– Кто такой майор Джоунз?

Вокруг слишком много смерти, и виновата в этом она. Все, к чему она прикасается, погибает.

Фэй стала читать вслух:

– «Уважаемая миссис Трулав, даже не знаю, как мне начать это письмо, разве что попросить у Вас прощения. Потому что я пишу, чтобы сообщить Вам очень плохие новости. Мой близкий друг лейтенант Гарри О’Коннор просил меня написать Вам, если с ним что-то случится…»

Фэй дочитала письмо про себя, обняла Нину, положила ее голову себе на колени, стала гладить по волосам. Тишину нарушало только сердитое жужжанье осы, которая билась в стекло, стремясь на волю.

Глава двадцать первая

Оба мертвы – и Ричард, и Гарри. Нина сидела за туалетным столиком и смотрела на себя в зеркало, не понимая, кто она, не понимая ничего. Их больше нет. Можно протянуть руку и коснуться лица, что отражается в зеркале, – к ним уже никогда не прикоснешься. Никогда не поговоришь с ними. Будет проходить год за годом, а боль от утраты никогда не притупится.

Сидя в спальне в Челтнеме, Нина медленно провела рукой по своему лицу в зеркале. Дарья когда-то рассказывала об одной женщине из деревни, которая, проснувшись однажды утром, увидела, что ее дочь и внук, лежащие в постели рядом, умерли. С ней случился припадок, после которого одна сторона лица у нее онемела, так что она не могла больше ни улыбнуться, ни нахмуриться. Нина думала, что то же самое должно случиться и с ней, – казалось несправедливым, что ее лицо ничуть не изменилось.

– Нина. – Анна постучалась и заглянула в спальню. – Чай будем пить на лужайке.

– Хорошо. – Нина отодвинулась от зеркала, откинувшись на спинку стула.

Идея поехать в Челтнем принадлежала Фэй. «А вы не думали о том, чтобы поехать к золовке и родить там? А потом, после родов, вернетесь в Брайтон. Когда вы станете матерью, все переменится, вот увидите. А здесь вы себя слишком изводите».

Что Гарри погиб, Нина поняла в ту самую минуту, как почтальон подал ей конверт, но каждая частичка ее существа кричала «нет!», отказываясь верить. Этого не может быть – произошла какая-то ошибка. Придет другое письмо. «Прости, что заставил тебя волноваться…»

Гарри не хотел, чтобы она волновалась. Как объяснил в своем письме майор Джоунз, Гарри хотел, чтобы Нина думала, будто его служба сводится в основном к роли переводчика, «но, к несчастью, это только часть правды. Действительно, его часто использовали как переводчика, когда мы находились не на передовой, но он был солдатом, а долг солдата – сражаться. Он не хотел, чтобы Вы волновались».

Смерть Гарри была мгновенной – его поразила пуля снайпера.

Волна отчаяния захлестнула Нину, ее как будто засасывало в черную пучину. Одна половина ее существа жаждала погрузиться во тьму, но другая сопротивлялась: несмотря на то, что Ричарда и Гарри больше нет, она обязана жить дальше – ради ребенка.

По утрам Нина отдыхала в плетеном кресле на лужайке, под деревьями, где Ричард с Анной когда-то учились танцевать.

– Было столько китайских фонариков из плотной лакированной бумаги, – рассказывала Анна. – Отец купил их в Лондоне, в китайском квартале. Ричард был от них без ума и предложил развесить на деревьях. К осени они все изорвались в клочья, и их сняли. Садовник принес лестницу… – Она вдруг запнулась и отвернулась – вспоминать об этом было слишком горько.

Нина представила, как молодой Ричард танцует на лужайке и хохочет, закидывая голову. А потом гремит выстрел, и вот он уже лежит на земле с открытыми глазами и безмятежным лицом. Птицы по-прежнему поют в ветвях, как будто ничего не произошло.

Жених Анны часто приходил на чай или на ужин.

– Джереми работает как каторжный с ранеными в госпиталях, – говорила Анна. – Но тяжелее всего ему приходится в психиатрической больнице, не знаю, как только он выносит.

Они сидели в садовой беседке, рука об руку, и их отражение в серебряном кувшине с лимонадом походило на фигуры близнецов в черном. Задняя дверь дома открылась, и к ним по лужайке направился Джереми. По пути он остановился осмотреть некоторые из розовых кустов.

– Признайся, что они прекрасны! – окликнула его Анна. – Роза далеко не самый любимый цветок у Джереми, – с улыбкой пояснила она Нине, когда Джереми подошел. – Для настоящего ботаника они слишком заурядны. Однажды прошлым летом мы обедали у миссис Бевик, и когда она с гордостью показывала нам свои замечательные розы, Джереми вдруг взвыл от восторга, упал на коленки перед какой-то невзрачной травинкой, которую любой другой посчитал бы просто сорняком, и объявил ее редким видом.

Джереми застенчиво рассмеялся:

– Нечасто в английских садах встретишь что-то действительно необычное. Конечно, в других странах, в районе экватора и в тропиках, существуют тысячи растений, еще неизвестных науке.

– Жалко, что Индия, Африка или любая другая страна с жарким климатом противопоказана моей коже. Ты, Нина, со своей смуглостью наверняка отлично перенесешь тропическое солнце, а вот я просто сгорю дотла!

Нина подняла глаза на Джереми:

– А серьезно, вы хотели бы побывать в этих странах?

– Пожалуй, да. Когда читаешь о растительном мире, такие места не могут не манить.

На кувшине расплывалось отражение Нининой головы, похожее на мыльный пузырь, готовый улететь в небо.

– Я слышала, что есть ядовитые растения, от которых человек может сойти с ума. Кажется, такие растут в Австралии. Я читала, что в джунглях на севере Австралии растут лианы толщиной с человеческую руку, а в тамошнем море – странные водоросли и кораллы.

– Но, видите ли, кораллы – это не растения, хотя люди и считают их таковыми. По сути это колонии маленьких животных.

– А морские огурцы? – вспомнила Нина из той же книги. – Это растения или животные?

– Боже мой! – воскликнула Анна. – Морские огурцы! Откуда ты знаешь о таких вещах?

– В брайтонской библиотеке была книга об этом.

– У меня есть книга, которая может вас заинтересовать, – сказал Джереми. – Мы можем вместе посмотреть иллюстрации – нечасто мне попадается человек, интересующийся подобными вещами.

– Ну что ж, – вздохнула Анна, – я только одно могу сказать по поводу всех этих ядовитых деревьев и животных, похожих на растения. Как хорошо, что я живу в Челтнеме, а не где-нибудь в Австралии!

Фэй пересылала Нине всю почту; раз в неделю ей писала из Ниццы Катя.

«Все мы чувствуем, как здесь против нашей маленькой общины поднимается волна неприязни, а Иван отмечает похожие настроения в армии. Распространились слухи, будто правительство в Петрограде не сможет погасить облигации военного займа, а в этом случае многие французы понесут большие убытки. Иван пишет – ему все больше кажется, что Европа не имеет будущего и что после войны нам лучше перебраться к его кузену Василию в Мексику. Помнишь, Дарья гадала нам на картах? Она сказала, что меня ждет дальняя дорога. Ума не приложу, что нам делать, Нина. Неужто и впрямь покинуть Европу и ехать в Мексику?»

Повивальной бабке было за шестьдесят. Звали ее Бетти. Она удовлетворенно провела ладонью по большому Нининому животу.

– Осталось недолго. Вы должны как следует кушать, побольше двигаться и поменьше думать. Ваша золовка сказала, что вы ищете няню, – я дала ей несколько имен. Так что беспокоиться не о чем. – Перед дверью она закопошилась, роясь у себя в сумке. – Сколько вы знаете о родах, миссис Трулав?

Нина устала, у нее болела голова.

– Что вы имеете в виду?

– Вы знаете, как дети появляются на свет? – Она подняла сумку и вздохнула. – Откуда ребенок выходит наружу?

– Я выросла в русской деревне, на ферме.

Старуха крякнула:

– Вот бы и все женщины в Англии росли на фермах.

Ребенок был превыше всего, ее собственное здоровье имело значение лишь потому, что от него зависело здоровье ребенка.

– Тебе ничего не грозит, все будет хорошо, – прошептала Нина, но у нее не хватило духу добавить: «Обещаю».

_____

Мэгги часто звонила и наконец приехала проведать Нину. Анна показала ей спальню, которая должна была стать детской.

– Скоро доставят колыбель. А взгляните-ка сюда, – она показала на фотографию Ричарда в форме. – Чтобы малыш знал, как выглядел его папа.

– Нина, ты уверена, что хочешь рожать здесь? – спросила Мэгги, когда Анна оставила их вдвоем. – Тебе не кажется, что было бы лучше, если бы ты поехала к нам? Мы были бы счастливы тебя принять, ты же знаешь. Мне тяжело думать, что ты потеряла Ричарда и отца ребенка, а здесь тебе даже не с кем поговорить…

– Анна потеряла Ричарда и мать, она бы просто не поняла.

– Наверно, ты права, – нерешительно произнесла Мэгги. – И ты останешься здесь какое-то время после родов?

– Я останусь, пока не кончится война. Необязательно в этом доме – Анна намекнула, что они с Джереми планируют пожениться в течение года, – но не исключено, что я останусь в Челтнеме. – Она достала из кармана конверт. – Я написала письмо Фрэнку с просьбой сообщить поверенному, что я не буду продлевать аренду брайтонского дома, когда кончится срок. – Она попросила его еще кое о чем – если что-то случится с ней, открыть ее металлическую шкатулку с письмами и уничтожить письма Гарри, а также ее письма к нему, которые ей вернул майор Джоунз.

– Ты вообще не собираешься возвращаться в Брайтон?

– Я вернусь только для того, чтобы проследить за упаковкой вещей, когда для этого придет время. – Она прислушалась и, убедившись, что в холле никого нет, добавила: – Ко мне снова приходил капитан Стюарт. Он знает о Гарри, я уверена, они читали наши письма.

Мэгги выглянула в окно. Шел дождь, и сад выглядел уныло.

– Англичане могут быть очень злыми, – заметила она. – Есть в нас немало настоящей жестокости.

– Я написала Руби, сестре Гарри – три письма в разное время, чтобы хоть какое-нибудь дошло, – и дала ей твой адрес, чтобы Анна не увидела ее ответного письма. Когда оно придет, позвонишь мне и скажешь, что она пишет?

– Конечно.

– Последнее время я много думаю о будущем, Мэгги. Я еще точно не знаю, но, когда война кончится, я, наверно, поеду к Кате в Ниццу. У Анны скоро будет собственная семья – ей будет не до меня. А из Ниццы я, может быть, отправлюсь в Австралию.

– Что?.. – Мэгги уставилась на нее в изумлении.

– Это еще только разговоры, но Катин муж считает, что им следует уехать в Мексику, а моя тетя со своей семьей поселилась в Канаде. – Она попыталась улыбнуться. – Если я уеду в Австралию, мы окажемся разбросаны по всему свету.

– Уедешь жить! – Глаза Мэгги затуманились слезами, и она быстро отвернулась. – Я и подумать не могла… Знаешь, как я буду скучать по тебе, а?

Нина знала, и ее решимость чуть было не поколебалась. Но Европа – и впрямь кладбище без конца и края, ребенку здесь не место.

Джереми принес книгу «Удивительная флора и фауна Тихого океана», которую обещал показать Нине. Сидя рядом с ней, он раскрыл книгу у себя на коленях.

– Тут есть глава об Австралии. – Он перевернул страницы. – Смотрите… – Он показал на иллюстрацию с деревом. – Гляньте-ка на эти цветы – «ёршик», «лапа кенгуру». Какие образные названия! Прямо как из детской книжки. – Он улыбнулся такой непосредственной улыбкой, будто и сам был ребенком.

– Как вы думаете, как там в Австралии? Каково было бы жить там? – Нина теперь стала так же медлительна в мыслях, как и в движениях.

– Как в раю, по-моему. Там еще столько неизведанного! Это одна из величайших радостей в ботанике – столько всего еще предстоит открыть. – Он перевернул страницу, и они стали разглядывать животных. – «Поразительное сумчатое», – прочел он вслух подпись под иллюстрацией с кенгуру. – А вот утконос. Когда первые колонисты послали в Англию заспиртованный образец, здешние зоологи решили, что это мистификация.

Внизу страницы была еще одна иллюстрация: «Коренной житель. Аборигены живут сегодня точно так же, как жили наши предки много тысяч лет назад». С фотографии на них глядел старик – темнокожий, с длинными седыми волосами и бородой. В его глазах была печаль.

– А попугаи – длиннохвостые, волнистые, какаду… Разве не великолепные птицы?

Красно-синий попугай был в точности таким же, какого Нина видела в пабе на Флит-стрит. Застигнутая врасплох, она быстро отвернулась и смахнула выступившие на глазах слезы.

– Нина, дорогая… – Джереми положил книгу на пол и взял ее руки в свои. – Если тебе нужно поговорить, если я чем-то могу помочь… Я знаю, как трудно бывает порой не разувериться в Христовой любви и сострадании…

В комнату вошла Анна, но, увидев их, остановилась.

– Что случилось?

– Нина немножко расстроилась. Я как раз собирался сказать ей, как замечательно, что она приехала в Челтнем. Очень хорошо, что в такое время вы с ней будете вместе. – Он выпустил руки Нины.

– Да, – отозвалась Анна, – мы очень рады, что ты с нами. – Она села на стул напротив них. – Нина, ты нервничаешь из-за полицейского расследования, да? Я и сама на этот счет беспокоюсь, нам ведь ничего не сообщают. Давно собираюсь написать им, поинтересоваться, как двигается дело. Джереми, дорогой, поможешь мне с письмом? Мы должны обратиться к офицеру, ведущему следствие. Нина, как его звать?

– Не знаю.

Джереми наморщил лоб:

– Капитан военной полиции… Он был на похоронах, но ушел, в дом уже не вернулся. Капитан Стерлинг, что ли. Ему-то и надо написать.

– Так мы и сделаем, – решила Анна. – Нина, так его зовут Стерлинг?

– Я точно не знаю, говорить со мной приходили несколько офицеров. – Ее пальцы нащупали браслет со скарабеями. – До родов осталось совсем немного, и я не хочу думать обо всем этом. Фрэнк с ними свяжется, я попросила его разобраться со всеми моими делами…

– Но как же, Нина… – начала было Анна, но Джереми остановил ее.

– Это не горит, – вкрадчиво заверил он, а потом поднял книгу и осторожно положил ее Нине на колени. – Можешь оставить себе, Нина. А мы пока не станем писать в Брайтон, если тебя это расстроит.

_____

Закутавшись в шаль, Нина закрыла утренний номер «Таймс», в котором сообщалось, что мятежники взяли штурмом Зимний дворец и Керенский бежал. Наконец-то Россия выйдет из войны.

Сидеть на скамейке в беседке было холодно. Сад уже оделся в золото и багрянец, а через несколько недель будет стоять голый, мертвый. Фэй переслала из Брайтона три письма, и Нина без интереса глядела на лежащие на столе конверты. Первое письмо было из банка, второе от Лидии Барнс, а третье – без обратного адреса и надписанное незнакомым почерком. Его-то она и вскрыла первым. Вместо письма внутри оказалась скверно напечатанная на серой бумаге листовка. Некоторые абзацы были подчеркнуты синими чернилами.

«Гомосексуализм – это тайное оружие Германии, которое разрушает британскую нацию изнутри. Людей, слабых в нравственном отношении, немецкие агенты обрабатывают, превращая в педерастов и лесбиянок – извращенных «женщин», часто обнаруживающих симптомы помешательства и неврастении, каковы, например, потерявшие всякий стыд дамочки, именующие себя суфражистками. Своим порочным, гнусным поведением эти немецкие прихвостни и дегенераты подрывают моральный дух нации. Признаки морального разложения очевидны для тех, кто умудрен жизнью (но не пресыщен ею), другие же часто спрашивают в страхе: «Как нам распознать тех, кто скрывает свою порочность под личиной достойного образа жизни?» Ответ прост: не бойтесь посмотреть трезвым взглядом на всяких пацифистов, фабианцев, социалистов, суфражисток, интернационалистов и евреев – среди них, в их зловонных клоаках, обязательно найдутся извращенцы и вырожденцы. В низших сословиях тоже процветают эти пороки, ибо там полно людей, больных венерическими болезнями, слабоумных и нравственно распущенных. Именно по этой причине педерасты из высших слоев общества часто любят наведываться в переулки и подворотни городских трущоб, где их ждет богатый ассортимент извращенных удовольствий…»

Ахнув, Нина вскочила на ноги, неуклюже обошла стол и побежала по лужайке к куче листьев, которую садовник сгреб в углу. Какая мерзость, подлость! И каким мерзким и подлым должен быть человек, который послал ей это! На ходу она стала рвать листовку в клочья, а перед глазами у нее стояло лицо капитана. Подбежав к куче, она бросила клочки бумаги на землю и яростно втоптала их каблуком в сырые листья.

Тяжело дыша, она развернулась назад к дому, и в этот миг ее пронзил первый приступ боли.