Текст книги "Дерево ангелов"

Автор книги: Пенни Самнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

Фрэнк усмехнулся, а потом продолжал:

– «Этот индус – поразительно начитанный малый. Он знает не только древних греков и наших викторианских поэтов и романистов, но и твоего соотечественника Толстого. Он горячий сторонник Махатмы Ганди, который во время своей учебы в Лондоне, оказывается, был верным членом Лондонского вегетарианского общества. Мой индус очень хочет поближе познакомиться с Обществом, и мне пришлось разочаровать его, признавшись, что я ничего о нем не знаю. Но я тут подумал, не могут ли Фрэнк с Мэгги познакомить его с кем-нибудь? Спроси у них, пожалуйста, при случае».

Фрэнк хмыкнул и покивал.

– Я действительно кое-кого знаю, например Беренис Олифант. Ей, наверно, лет девяносто, и, по всей видимости, она была членом Общества в то время, когда мистер Ганди учился в Лондоне. Ее муж, маленький, тщедушный человечек, тайно… – Подняв глаза, Фрэнк запнулся и снял очки. – Господи, Нина, у тебя совершенно измученный вид! Ну-ка марш в постель! Мэгги, может быть, вернется через несколько часов, и она рассердится, что я заставил тебя ждать.

Он проводил ее до лестницы.

– Смотри не обожги ноги – я слышал, Мэгги говорила Эллен положить в постель металлическую грелку.

Когда на следующий день Нина спустилась к завтраку, Фрэнк уже уехал в суд. Мэгги, как обычно, была вся в своей работе.

– Женщины на заводах работают в ужасающих условиях, – сообщила она. – Мало того что из-за химикатов их здоровье постоянно под угрозой, так еще происходит столько несчастных случаев. В газетах редко пишут о них, а на самом деле их полным-полно. На одной фабрике, к примеру, произошел взрыв и начался ужасный пожар. Начальство что-то там напутало, и полиция отказалась открыть ворота, в результате женщины, оставшиеся внутри, сгорели заживо.

Рука Нины дрогнула – ложечка звякнула о фарфоровую рюмку для яйца. Ей пришлось отвести взгляд от кучки ломаной скорлупы из-за внезапно накатившей тошноты.

– Фрэнк беспокоится, что для меня с моим слабым сердцем это слишком нервная работа. Не буду отрицать – так оно и есть, любой бы на моем месте нервничал. Но это жизненно важно – научить работниц технике безопасности. Да и слово «нервная» здесь не годится; я не нервничаю – я бешусь! Недавно ко мне обратилась одна девушка, наша знакомая. Она интересовалась работой на военном заводе. Я посоветовала ей лучше пойти в женскую вспомогательную службу. Насчет женской вспомогательной службы ходят всякие нелепые толки, мол, тайно планируется однажды послать женщин в бой… Просто курам на смех! – Мэгги с горестной улыбкой кивнула в сторону двери. – Ту девушку мне убедить не удалось, но Эллен нечаянно услышала наш разговор и с тех пор ходит задумчивая. Боюсь, как бы нам с Фрэнком не пришлось скоро самим готовить завтрак. – Ее взгляд упал на Нинин недоеденный гренок. – Ты почти не притронулась к завтраку! Будь здесь Фрэнк, он бы принялся расписывать достоинства серого хлеба из непросеянной муки. Тебе нездоровится?

– Нет, у меня всего лишь…

У Нины сперло дыхание от второго приступа тошноты. Уборная для прислуги располагалась за судомойней – Нина вскочила и, зажав рот рукой, бросилась через холл на кухню. Эллен как раз вытирала тарелку и шагнула ей навстречу, вытаращив от удивления глаза.

– Я… – Смесь чая и желчи выплеснулась на каменный пол, забрызгав туфли Эллен.

– Черт! – Эллен отшатнулась.

Нина отвернулась, и следующая струя пришлась на внутреннюю сторону кухонной двери. Позывы к рвоте продолжались, несмотря на то что в желудке было уже пусто, и Нина перегнулась пополам от боли. Она протяжно всхлипнула и, когда подняла глаза, почувствовала, как в ее мокрую руку сунули полотенце.

– Простите, мадам. – Эллен покраснела. – Я не должна была ругаться. Сама виновата, что не отошла с дороги.

– Ты не виновата, Нина, – убеждала Мэгги, вытирая Нине лицо и руки фланелькой, смоченной розовой водой, и усаживая ее на диван в библиотеке. – Вполне возможно, что ты съела что-нибудь не то в поезде.

– Скоро мне станет лучше, – пообещала Нина, а сама подумала: «Я же нездорова, зря я вообще приехала».

– Конечно, просто тебе надо отдохнуть. Я собиралась предложить прокатиться в центр – мне нужно купить новые туфли, – но я должна еще написать два письма и отнести их на почту. – Она кивнула на поднос. – Чай из лимонного сорго. Очень помогает, когда пошаливает печень. Фрэнк вернется еще нескоро, но Эллен на кухне и, если что, придет на твой звонок. Если тебе понравится этот чай, я заварила целый чайник, надо только развести кипятком. Ну, принести тебе книгу из твоей комнаты?

– Я забыла взять с собой книгу. – Что бы Нина ни читала в последнее время, ничто не завлекало ее.

– Если ты хочешь роман, советую тебе посмотреть на полках Фрэнка. – Мэгги махнула в сторону стеллажей у двери. – Мои книги вон там. А вот тут, – она показала на полку, где лежала большая перламутровая раковина, – собрано то, что Фрэнк называет дамскими романами. Он говорит, что некоторые из них способны шокировать любого мужчину, и он абсолютно прав.

Нина выпила чай, странный на вкус, но, по крайней мере, не вызывающий рвоты, и заснула на диване. Когда она проснулась, в окно светило солнце, а в доме царила тишина. Минуту-другую она полежала, наблюдая за игрой теней от платана на обоях, потом встала и подошла к письменному столу Фрэнка, на котором лежал сборник рассказов некоего Радклиффа Холла и эссе некой Эммы Гоулдман. Нина открыла вторую на месте, заложенном закладкой:

«Что может быть чудовищнее, чем идея, будто здоровая зрелая женщина, полная жизни и страсти, должна отринуть зов природы, должна подавить свое самое страстное желание, наплевать на свое здоровье и искалечить свою душу, должна подрезать себе крылья, отказывая себе в глубине и блаженстве сексуального опыта до тех пор, пока не явится «хороший» мужчина и не возьмет ее в жены? А ведь именно такое положение вещей и подразумевает институт брака. Разве подобный союз не обречен на неудачу?»

Нина вздрогнула от неожиданности, когда в комнату влетела Мэгги с бумажным пакетом в руке.

– Прости, что я так долго. Зато я нашла себе новые туфли прямо рядом с почтой, в маленьком магазинчике за углом. Точно такие, как я и хотела, и вполовину дешевле, чем стоили бы на Оксфорд-стрит. – Мэгги упала в кресло. – Ты выглядишь уже лучше. Что ты там читаешь? A-а, «Анархизм и другие эссе»… Эта русская еврейка толково рассуждает, но далека от практики, как почти все анархисты. У них полно прекрасных идей о социальной свободе и свободной личности, только они понятия не имеют, насколько эти идеи применимы к реальной жизни. Вот бы нам с тобой сходить на одну из лекций князя Кропоткина. Сама я никогда его не видела, но, по словам Фрэнка, он бесподобен… А теперь, – она наклонилась и подняла с пола бумажный пакет, – я примерю новые туфли, чтобы ты на них посмотрела.

Невозможно было не любить Мэгги – она так хлопотала, пытаясь спасти весь мир, но вместе с тем и находила время, чтобы порадовать себя новыми туфлями.

Готовя ужин, Эллен объявила о своем уходе.

– Как я и думала, она собирается записаться в женскую вспомогательную службу. – Мэгги помешала суп в своей тарелке. – Это все я виновата, Фрэнк.

Нина вспыхнула:

– Боюсь, что это я виновата.

Фрэнк посмотрел на нее с недоумением:

– Ты?

Мэгги нетерпеливо махнула левой рукой:

– Пустяки. Нине утром слегка нездоровилось, вот и все. Нет, это все моя вина – это я расхваливала женскую вспомогательную службу и расписывала, насколько больше возможностей она может предложить молодой женщине по сравнению с работой на военных заводах. Эллен не глупа и решила, что я говорю дело.

– Мы немедленно дадим объявление, – решил Фрэнк. – Какая жалость, что у тебя, Нина, было плохое самочувствие, хотя я не удивлен: вчера вечером у тебя был неважный вид. – Он кивнул Мэгги. – Я уже говорил Нине, чтобы она не поддавалась предубеждению против серого хлеба. В нем полно железа.

В супе плавал кусочек жесткой моркови. Нина отодвинула его ложкой к краю тарелки. Поверхность супа поблескивала жирными разводами.

– Дорогая, – забеспокоился Фрэнк, – с супом что-то не так? Я знаю, он, пожалуй, слишком сильно отдает дрожжами, но я убежден, что дрожжи…

Нина только успела встать, как ее вырвало прямо на стол.

Мэгги привела ее в ванную.

– Мне так стыдно, – захлебывалась от рыданий Нина. Она готова была провалиться сквозь землю.

Мэгги достала из умывальника фланельку.

– Садись на табуретку. – Она вытерла Нинины руки и засмеялась. – Я никогда не забуду, как ты ухаживала за мной на верху пагоды. «Моя юная медсестричка» – так я мысленно называла тебя тогда. Ну а теперь ты должна позволить мне поухаживать за тобой. – Она провела фланелькой по Нининым щекам. – Ничего ты не съела в поезде, это что-то другое, верно?

Мэгги так добра!

– Прости, Мэгги, я всю неделю нехорошо себя чувствую. Не надо было мне приезжать. Со мной хлопот не оберешься!

– Ерунда. Ты наш друг, и мы беспокоимся о тебе. Пойдем в твою комнату.

В спальне они обе сели на край кровати.

– Так… – Мэгги взяла Нинины руки и повернула их ладонями кверху, будто гадалка. – Я попрошу Эллен заварить тебе еще чаю из лимонного сорго и принесу тебе из библиотеки те эссе. Если хочешь, можешь принять ванну.

Нина положила голову на плечо Мэгги и призналась:

– Ты мне дороже всех друзей…

Мэгги стиснула ей руку.

– Очень надеюсь на это, – отозвалась она, – потому что ты мне тоже очень дорога. И именно потому, что ты мне так дорога, я чувствую, что должна спросить тебя об этом. Не может ли быть такого, что ты беременна, Нина?

Глава тринадцатая

Как только Мэгги произнесла эти слова, Нина поняла, что так оно и есть.

– Конечно, не исключено, что это всего лишь простуда, – продолжала Мэгги, – но все признаки налицо. Каждую неделю как минимум одна девушка приходит поговорить со мной о таких тревожных симптомах. Иногда они считают это результатом действия химикатов, с которыми работают, а сами уже не один месяц беременны. Бывали случаи, когда женщинам уже приходило время рожать, а они даже не догадывались, что беременны. Уж не беременна ли ты?

– Да, – прошептала Нина.

Когда они с Гарри сидели на скамейке в Лондоне, он сказал: «Той ночью… я не ожидал ничего подобного, и все это было так волшебно. Но я пренебрег обычными мерами предосторожности…»

– Ты можешь сказать, сколько времени прошло? – Мэгги почти касалась губами ее волос. – Когда у тебя были последние месячные?

– Семь недель.

– Последние месячные у тебя были семь недель назад?!

– Нет. Времени прошло семь недель.

Под ногами хрустело – Нина шла по засыпанной снегом дорожке, рассказывая мисс Бренчли о юноше, упавшем в водопад, как вдруг его имя само всплыло у нее в памяти.

– Кирилл, – произнесла она вслух.

Когда Нина открыла глаза, в комнате было темно, но издалека доносился утренний шум уличного движения. Сегодня она разоспалась. А потом вспомнилось: «Я беременна». Эта мысль не вызвала у нее никаких эмоций – ни печали, ни гнева, ни испуга, ни радости.

– Главное не морить себя голодом, – сказала Мэгги, когда Нина спустилась завтракать. – Хитрость в том, чтобы есть понемножку, но часто. Так что я предлагаю начать с чая из лимонного сорго. А потом, – она хлопнула в ладоши, – можешь съесть ложку меду. У нас есть целая рамка с сотами – Фрэнку подарил один клиент, у которого ферма в Уилтшире.

Нина быстро отвела взгляд от тоненького гренка на тарелке Мэгги.

– Спасибо, – сказала она. – С медом я, наверно, справлюсь.

Эллен принесла соты, и Нина принялась медленно пить чай.

Мэгги повертела в руке нож.

– Я рассказала о тебе Фрэнку, – призналась она. – Надеюсь, ты не против.

– Нет, конечно нет.

– Хорошо. – Мэгги положила нож рядом с тарелкой. – А Ричард? Как он воспримет, как ты думаешь?

Мэгги знала. Знала, что ребенок не от Ричарда. Нина разглядывала цветочный узор на своей чашке, не осмеливаясь поднять глаз.

– Ричард будет счастлив – он очень хочет ребенка.

– Правда? – Мэгги не могла скрыть облегчения. – Нет, конечно же хочет! Просто мало ли что – у мужчин бывают свои причуды, тем более теперь, когда идет война. – Она подалась вперед, облокотившись на стол. – Я так рада за тебя. Я думала, мало ли что… Одним словом, когда случается такое важное событие, вечно лезет в голову всякая ерунда. А что может быть важнее ребенка? – Она рассмеялась. – Тогда с твоего позволения я помогу тебе подготовить приданое для новорожденного…

Слушая Мэгги вполуха, Нина думала о том, что Чаплины, вероятно, давно догадались о Ричарде.

После завтрака они вышли посидеть на солнышке в саду.

– Я подумываю выкопать тут пруд, когда кончится война, – сказала Мэгги.

Слова подруги напомнили Нине кое-что, о чем она не думала годами.

– Помню, мама рассказывала, как в детстве ее возили в сад, где в пруду водились рыбы, и чтобы их покормить, надо было позвонить в колокольчик, и тогда они подплывали.

Нина сама была точно пруд, в котором внезапно выныривают на поверхность воспоминания.

– Как, интересно, рыбы слышат под водой звон? – отозвалась Мэгги. – Послушай, Эллен варит к обеду бульон, и вот что я предлагаю: ты сиди читай книгу, а сама тем временем ешь потихоньку бульон чайной ложкой. Книга отвлечет твои мысли, а маленькая ложка обманет желудок. Скажи, – она похлопала Нину по колену, – как в России определяют пол ребенка?

Да так же, как и везде, с недоумением подумала Нина, а вслух сказала:

– Смотрят. Акушерка или доктор осматривают новорожденного и…

– Да нет! – рассмеялась Мэгги. – Как узнают, кто родится – мальчик или девочка? В Англии есть уйма способов предсказать пол будущего младенца. В основном это полнейшая чепуха, но зато как занятно! К примеру, можно привязать обручальное кольцо к пряди своих волос и посмотреть, в какую сторону оно повернется. Если по часовой стрелке, то будет мальчик, если против – девочка. Или наоборот?..

Наконец Мэгги ушла в дом, и Нина открыла книгу с эссе Эммы Гоулдман, которую Мэгги подарила ей.

«Для многих современных мужчин и женщин брак не более чем фарс, но они мирятся с ним, чтобы не бросать вызов общественному мнению. Брак главным образом является финансовым соглашением, страховым договором. От обычного страхования жизни он отличается лишь тем, что накладывает более строгие и обременительные обязательства… Любовь не терпит принуждения, она может существовать только в атмосфере свободы. Тогда она дарит себя безоговорочно, без остатка… Любви не нужна защита – она сама себе защита. Там, где жизнь зачинается в любви, не бывает брошенных, голодных, обделенных лаской детей. Я знаю женщин, родивших детей в свободе, от мужчин, которых они любили. Очень немногие дети, рожденные в браке, получают столько любви, заботы, преданности, сколько способно дать свободное материнство».

– Господи! – Нина перестала читать и подняла глаза в синее небо.

Пьянящая радость вдруг охватила ее. Было такое чувство, будто она бросается с высокого утеса, делает шаг в бездонную пустоту. Подумать только! Чтобы женщина могла думать – и писать – такое! И эти идеи родились в головах у русских – идеи, которые изменят мир. И она будет частью этих грандиозных перемен – она сама, Ричард и Гарри. И ее ребенок.

– Нина. – К ней подошла Мэгги. – Вот твой бульон. Дорогая, – она поставила поднос и опустилась коленями на траву, – ты плачешь? Не плачь, солнышко, все будет хорошо, обещаю. – Она обвила Нину руками. – Ты не одна, ты же знаешь. У тебя есть мы, и тебя любят.

Нина поцеловала подругу в щеку и утерла слезы.

– Я плачу не от горя, Мэгги, я плачу от счастья.

Фрэнк и Мэгги хотели, чтобы Нина побыла у них подольше, но она осталась только на четыре дня, как и планировала.

– Вы за меня не беспокойтесь, – сказала она. – Я скоро опять к вам приеду.

В кебе Мэгги села рядом с ней.

– Когда ты снова приедешь, можешь оставаться сколько захочешь. Мы будем только рады, если ты родишь у нас. Недомогание и тошнота скоро пройдут, и будущее сулит нам столько хорошего!

– Будущее… – Когда Фрэнк с Мэгги махали ей с перрона, Нина произнесла это слово вслух, так что ее соседка по купе, сидевшая напротив, оторвалась от вязания и посмотрела на нее.

Приехав вечером домой, Нина приняла ванну, надела ночную рубашку и халат и спустилась на кухню заварить себе чаю из лимонного сорго. Насыпала в миску сухофруктов, которые ей купил Фрэнк: сухофрукты в сочетании с чаем помогали от тошноты. Потом отнесла поднос в малую гостиную и села в кресло рядом с пустым камином. Со дня происшествия с дымоходом, казалось, прошла целая вечность.

Зевнув, Нина подложила под голову подушку. Утром надо будет составить список самых насущных дел. Перво-наперво написать письма. Мэгги с Фрэнком уже знают ее новость, так что остается написать Ричарду. А потом – Кате. И Гарри. В поезде она думала над тем, что напишет Гарри. «Я очень счастлива и чувствую себя хорошо. Можешь за меня не волноваться. И все-таки я надеюсь…» На этом ее мысль застревала, не осмеливаясь выразить в словах то, на что она надеялась.

– Нина-а! – Входная дверь хлопнула.

Невероятно! В комнату вошел Ричард с чемоданом в одной руке и букетом в другой.

– Милая, да ты уже почти спишь! Нет-нет, не вставай. – Он поцеловал ее в лоб, а потом подозрительно понюхал ее чай. – Это еще что за отрава? Не говори только, что очередной рецепт от Мэгги.

Он никогда еще не приезжал вот так, неожиданно, без предупреждения.

– Неужели война кончилась? – прошептала Нина, не поднимаясь с кресла.

– Что? – Он бросил чемодан на скамью и хохотнул. – Боже правый, нет, боюсь, ничего подобного. Просто небольшое непредвиденное увольнение. Я позвонил Фрэнку, чтобы спросить, не у них ли ты еще, но он сказал, что ты уже уехала. – Он скинул шинель. – Сиди-сиди, у тебя усталый вид. А я сделаю себе настоящего чаю.

Наскоро поправив перед зеркалом волосы, Нина пошла за мужем на кухню.

– Я так рада, что ты приехал.

– Я и сам рад. – Он поставил цветы в бутылку из-под молока, стоящую на столе. – Если у нас найдется яйцо, я приготовлю себе яичницу. Ты ужинала?

– Да. Я сделаю тебе яичницу, – предложила Нина, однако у нее не было уверенности, что она сможет.

– Я и сам справлюсь. У тебя совершенно измочаленный вид. Мэгги с Фрэнком, небось, замучили тебя. Ложись-ка ты сегодня пораньше. А я посижу и напишу пару писем. Давно уже пора написать матери и Анне.

Зажигая газ под чайником, Ричард наклонил голову, и Нина увидела, что волосы у него не точно такие же, как у Гарри, а чуть темнее. В рыжине серебрились седые прядки. Нина была поражена: когда только они успели там появиться? Она перевела взгляд на его осунувшееся лицо.

– Ричард, что-то случилось?

– Ты имеешь в виду – что-то особенное?

Нина вся напряглась. Неужели он все-таки добился своего – добился перевода на фронт? И домой приехал затем, чтобы сказать ей, что его отправляют во Францию… В горле у Нины пересохло.

– Что происходит?

– Ничего не происходит. Просто ни-чер-та! – Он задул вощеный фитиль и виновато взглянул на нее. – Проста, ты вовсе не обязана терпеть мое поганое настроение. Желчный и неблагодарный тип, вот я кто. Понимаешь, мне отказали в переводе из военного министерства. Я со своим опытом там незаменим – по крайней мере, так мне сказали, и мне велено больше не обращаться с подобными просьбами. Такие вот дела.

Нина встретила эту новость с огромным облегчением, хотя ей и жалко было Ричарда – у него был такой удрученный вид.

– Мне тяжело видеть, как ты несчастен, – сказала она.

– Несчастен… – Он медленно кивнул. – Да, я несчастен. Хотя сейчас я, наверно, похож на капризного ребенка. «Когда Ричарду не разрешили сражаться на войне, он ужасно обиделся». – Он вздохнул. – Объяснить это непросто. Дело не в том, что я хочу воевать, Нина, ты должна понять. Я совсем не жажду убивать кого-то или быть убитым. Просто я должен доказать, что я не трус. Глупое желаньице, не так ли? Более того – эгоистическое. Все дело в причастности к тому, что важнее меня, тебя, любого другого. Меня вечно будет мучить чувство, что я посылал других делать то, что мне самому не по зубам. У меня будет чувство, что я не заслужил собственное будущее.

Неужели он и правда верит в это?

– Но, Ричард, то, что ты делаешь, имеет огромное значение…

– Это тут совсем ни при чем! – Он отошел к буфету и уже спокойным голосом сказал: – Прости. Я дал себе зарок, что у нас не будет споров.

Нина посмотрела на цветы, которые он принес, – такие нежные, но полные жизни и красок.

– Ричард, у меня есть новости. – Эти слова вырвались сами собой.

– Да? Хорошие? – Он поставил на стол две чашки с блюдцами.

– Думаю, да. – Нина перевела дух и прямо взглянула на него. – Ричард, у меня будет ребенок.

Кровь бросилась ему в лицо, но он выдержал ее взгляд.

– Ребенок? Ты… Я и не подозревал, что ты… Боже правый, вот это новость!

Он снова будет счастлив. Они все будут счастливы.

– Ты уверена?

– Думаю, да. Мэгги самой пришлось сказать мне об этом.

– Так Мэгги все знает?

– И Фрэнк тоже. Они очень обрадовались. Мэгги говорит, из тебя выйдет прекрасный отец.

Ричард подошел к мойке, потом снова вернулся к столу.

– Нина, это так неожиданно… Я надеялся, что когда-нибудь… ну, ты знаешь. Но чтобы приехать домой и услышать такое… Даже не знаю, что сказать.

– Так это хорошие новости? – поддразнила его Нина.

– Хорошие? – просиял он. – Превосходные, просто чудесные! Хоть я и ошеломлен, знаешь, ты меня просто огорошила. – Обойдя стол, он взял ее руки в свои. – У меня было так скверно на душе, а тут такой сюрприз! Спасибо, Нина. Надо же, ребенок!

– И очень велика вероятность, что у него будут рыжие волосы, как ты и просил.

Он вздрогнул.

– Господи, это была всего лишь шутка…

Нина засмеялась, а у них за спиной глухо засвистел чайник.

– Ты серьезно ничего не можешь есть? – Ричард посолил яичницу и хлеб. – Тебе нужно есть, знаешь ли.

– Я знаю, ради ребенка. – От запаха еды ее замутило.

– Ради самой себя и ребенка. Мэгги ничего не посоветовала?

– Насчет тошноты? Она посоветовала есть часто, но понемножку.

– По-моему, в этом есть смысл.

– Да. – Ей пришлось отвести глаза от его тарелки. – Мэгги много знает об этих вещах. Жалко, что у них с Фрэнком нет детей.

– Да, может быть, она не чувствует в себе… – Он запнулся: – Ты знаешь, когда у тебя срок?

– Думаю, что в декабре.

– Бедный парнишка решит, что в этом мире слишком холодно. Интересно, что он подумает о снеге.

– Парнишка? С чего ты взял, что это будет мальчик? – лукаво усмехнулась Нина.

– Мальчик, девочка – мне все равно, главное, чтобы ребенок был здоров.

Его глаза блестели – он опять стал самим собой. Нина подумала о двойняшках Алисы, о том, как они спят в своих кроватках, сжав кулачки. Вот так и ее ребенок сейчас спит у нее внутри. Она надеялась, что он знает, как его любят. Она всех их любит: и ребенка, и Ричарда, и Фрэнка, и Мэгги, и Катю. И Гарри, она любит Гарри. В глазах у Нины защипало от счастливых слез. Жалко только, что она не может написать Дарье обо всем. А отец? Ему и писать нет смысла.

– Нам нужно много о чем подумать, – заметил Ричард, прихлебывая чай. – Например, об имени. Ты уже думала об этом? Что, если будет девочка?

– Не знаю. Мне всегда нравилось мамино имя – Ирина.

– А если мальчик? Я не стану предлагать имя своего отца – Герберт, так как знаю, что сам он никогда его не любил. «Берт, – бывало, говорил он, нахмурившись. – Когда меня так называют, я чувствую себя каким-то лавочником». Имена для мальчиков – это целая проблема. Для девочек полно красивых имен, а вот для мальчика…

– Кирилл. Моя мама считала, что это очень красивое имя.

«Или Лоренс, – подумала про себя Нина. – Если родится мальчик, может быть, назвать его в честь Лоренса?»

– Кирилл? Звучит очень по-русски. Ну, у нас еще много времени, чтобы обдумать это. Боже, мои письма матери и Анне! Я знал, что мои новости их огорчат, но теперь совсем другое дело. Я напишу им прямо сейчас. Ты ведь не против? Я знаю, иногда люди не хотят ничего никому рассказывать, но при нынешнем положении, когда вокруг творится такое, не передавать хорошие новости – преступление.

– А я должна написать Кате и Гарри.

– Гарри?

Нина чуть было не сказала – отцу ребенка, – но спохватилась.

– Да. Он австралиец, лейтенант.

– Но что ты собираешься сказать ему? Что ты беременна?

– Да! Что же еще? – Ей-богу, с Ричардом не соскучишься.

Он глядел на нее во все глаза.

– Милая, ты не можешь сказать ему. Уж это-то ты должна понимать.

Теперь уже она уставилась на него.

– Я не понимаю. Еще одно табу англичан?

– Ну, начнем с того, что он отнюдь не будет рад, – мягко заверил Ричард. – Нина, ни один мужчина не захочет услышать, что он сделал ребенка замужней женщине. К тому же…

Нина выпрямилась в кресле.

– Гарри не безразлично, что со мной!

Ричард слегка нахмурился.

– Дорогая моя, как можно быть безразличным к тебе? Но все это уже никак его не касается, неужели ты не понимаешь? В конце концов, это будет нехорошо по отношению к нему.

Какое-то безумие.

– Нехорошо сказать ему, что у него будет ребенок?!

– Нехорошо по отношению к каждому из нас, включая и ребенка.

Да что с ним такое? Неужели он совсем ничего не понимает?

– Ричард, я не собиралась забеременеть, это вышло случайно.

– Да? А что ты собиралась сделать?

От неожиданного холодка в его голосе у Нины сжалось сердце.

– Мы оба вольны в своих поступках, – напомнила она. – Таков был уговор с самого начала. Если тебе или мне встретится человек, который нам понравится или которого мы полюбим…

– Я говорил тебе, – перебил он очень спокойно, – что не могу заниматься с тобой любовью. Я никогда не говорил, что не могу любить тебя.

– Не об этом и речь!.. – Он ведь знает, что разговор о другом.

Ричард провел рукой по волосам.

– Какой прок в том, что ты скажешь ему? Ты говоришь, он австралиец?

– Да.

– Он вернется в Австралию. Какая ему польза от того, что он будет знать, что в Англии у него остался ребенок?

– Он имеет право знать. – Пальцы Нины машинально нащупали браслет. – И потом, он, может, и не поедет в Австралию: до войны он хотел работать журналистом в Лондоне. – До этой минуты Нина едва осмеливалась подумать о такой возможности.

Ричард помолчал, потом спросил:

– Что ты сказала ему обо мне?

– Ничего. Просто сказала, что мы понимаем друг друга.

– И какой вывод он для себя сделал?

– Я не знаю. – Нина облокотилась на стол. – Ричард, мир станет другим. Война все переменит, и уже существует столько всяких идей о том, как можно устроить жизнь. Мэгги дала мне книгу одной русской анархистки, которая живет в Америке, Эммы Гоулдман. Ты должен ее прочитать. То, что она пишет, это то, что творится на наших глазах. Взять хотя бы Россию…

Ричард вдруг хлопнул по столу обеими ладонями – так, что Нина даже подскочила от неожиданности, – и встал.

– Мэгги со своими глупостями! Мы не в России. Мы не анархисты. Мы – в Англии, и неужели ты и вправду думаешь, что Англия или Европа изменятся к лучшему после этой проклятой войны? Что она решит все проблемы и сделает мир свободнее, счастливее, добрее? Так вот, можешь быть уверена: ничего такого не произойдет. – Его глаза лихорадочно блуждали по комнате. – В чем дело, Нина? У тебя будет ребенок. Ты любима. Чего тебе еще?

Неужели он и вправду этого не знает? Нина посмотрела на него.

– Страсти, – тихо ответила она, – секса. Ты хочешь, чтобы я так и жила без этого всю жизнь?

– Я думал, ребенок даст тебе все… – пробормотал Ричард, избегая встречаться с ней глазами.

В душе у Нины всколыхнулся гнев: несправедливо так унижать ее!

– Мне нужно то же, что и тебе.

– И теперь ты собираешься получить все сполна? Продолжая связь с мужчиной, который готов мириться с нашим «взаимопониманием»? Разве настоящий джентльмен согласился бы на это?

Теперь уже и Нина встала и, плотно запахнув на груди халат, в упор смотрела на Ричарда.

– А молоденький солдат, с которым я столкнулась здесь однажды утром, тоже был джентльменом? – Резкие слова срывались с языка сами собой. – Впрочем, он вел себя настолько по-джентльменски, что даже сделал мне комплимент – сказал, что у моего мужа большой член!

Лицо Ричарда мертвецки побледнело.

– Ричард, я… – Она не должна была говорить этого, нужно взять свои слова обратно.

Но он остановил ее жестом.

– У тебя есть полное право сердиться. Я не должен был приводить его сюда, а он не имел права так с тобой разговаривать. Я не знал об этом. Что ж, – он сощурился, – сегодня у нас вечер сюрпризов, не правда ли? Думаю, на сегодня высказано достаточно. Утро вечера мудренее.

Нина стояла неподвижно как изваяние. Ей не следовало говорить всего этого, и все-таки он должен знать, что она не может жить наполовину.

На пороге Ричард обернулся.

– Ты молода, Нина, порой я забываю, какая ты еще юная. К тому же я, возможно, забыл о том, сколько времени требуется, чтобы научиться не смешивать секс и любовь. Поверь, многие супружеские пары имеют только первое, а у многих нет ни того ни другого. Мне жаль, что кое в чем я разочаровал тебя, но я все еще считаю, что нам – или, по крайней мере, мне – очень повезло в браке. – Он опустил глаза. – Я передумал писать прямо сейчас матери и Анне, лучше оставлю письма до завтра.

Через несколько минут Нина услышала, как за ним закрылась входная дверь.

Рано утром на следующий день Нину вырвало в нижней уборной, и ей вспомнилось гадкое выражение на лице того парня-солдата. «Далеко не самый лучший из всех, с кем я трахался».

Когда желудок отпустило, она открыла кран и, набирая горстью воду, стала полоскать рот. Она надеялась, что Ричард не услышит: не хотелось будить его. Затем она заставила себя надеть жакет и шляпу и тихо прошла по холлу. Сверху не доносилось ни звука.

На улице она снова почувствовала усталость и недомогание, да и на душе кошки скребли. За спиной послышался частый топот, и мимо нее пробежал мальчик-коридорный, ударяя палкой по деревянному обручу. «Одна жена у трубочиста ушла и вышла за артиста. К другой чувств нежных не питал – в трубу печную запихал…»

Перейдя через дорогу, Нина пошла по приморскому бульвару. На горизонте ее лениво нагонял какой-то корабль, и она сбавила шаг, чтобы понаблюдать за ним. Что, если Гарри не захочет больше знать ее, когда она расскажет ему о ребенке? Но она должна сказать ему, не мог же Ричард не понять этого. А если все же он не смог понять?.. Перед глазами у Нины встали футляры с мамиными драгоценностями, но она заставила себя не думать о них – до этого не дойдет. Корабль постепенно растаял вдали, она отвернулась от моря и направилась обратно в город. Еще только семь часов, но пока она доберется до булочной, там уже будет очередь.

Ей удалось купить не только хлеба, но еще и маленький торт. «Он, правда, без глазури, – предупредила продавщица, – из-за подводных лодок по всей стране пропала ваниль». Пока Нина, стоя на пороге, возилась с ключами, при мысли о торте к горлу опять подступила тошнота.