Текст книги "Дерево ангелов"

Автор книги: Пенни Самнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Часть третья
1990

Страннолюбия не забывайте; ибо чрез него некоторые, не зная, оказали гостеприимство Ангелам.

Новый Завет, К евреям, 13:2

Глава двадцать шестая

Брисбен, апрель 1990

Психиатрическая лечебница Маунтвью находилась в сорока пяти минутах езды от центра города. Рассказывая кому-нибудь о том времени, когда она там лечилась, Джулия Трулав обращала все в шутку. «Когда я была подростком, у меня съехала крыша, – смеялась она над бокалом вина. – Я была совсем с приветом». Если же ее спрашивали, зачем она до сих пор туда наведывается, Джулия не задумываясь отвечала: «Я езжу туда подумать».

Изначально в Маунтвью располагался мужской монастырь, и англиканские монахи, прибывшие сюда из Англии столетие назад, сделали его территорию идеальным местом для размышления. На постройку монастыря у них ушло два года, а потом они принялись за разбивку английского сада с цветниками, который был точно нежная, благоуханная молитва ласковому, добродушному Господу посреди суровой местной природы.

Сегодня утром, сжимая руль, Джулия вспомнила, как впервые ехала в Маунтвью. Это было двадцать лет назад, ей тогда было пятнадцать. Что бы она теперь ни говорила о своей подростковой невменяемости, тогда ей было не до смеха. Она понуро сидела на заднем сиденье – изрезанные руки замотаны бинтами, а впереди ее мать, Хейзел, не в силах сдержаться, нервно барабанила пальцами по приборной доске. «Не гони, Кирилл! – умоляла она. – Здесь такие опасные повороты!» Отец хранил злое молчание, вписывая их «хоулден» в крутые изгибы дороги.

Когда они приехали в Маунтвью, родители ушли поговорить с врачами, а Джулия выскользнула в сад. Тогда все и началось; постепенно она научилась слушать гуденье пчелиных ульев, радоваться, проводя пальцами по зернистым стенам из песчаника. В то, первое посещение ее приняли в лечебницу на три недели, а затем последовали два года регулярных, каждые две недели, встреч с доктором Дороти Дженкинс, старшим психиатром. До или после этих встреч Джулия обычно проводила немного времени в саду; летом она скрывалась в тени с альбомом для зарисовок, а зимой загорала, привалившись к валунам, в компании с «плащеносными» ящерицами, греющимися на солнышке. Кривя губы, она шептала сама себе все ругательства и неприличные слова, какие только знала. «Дерьмо собачье!.. Херня!..»

Монастырю было двенадцать лет, когда произошла какая-то заваруха в английском руководстве их ордена, и братьев-англичан отозвали обратно в Сомерсет. После ухода монахов один богатый скотовод по имени Кларенс Прайд выкупил у церкви собственность бывшего монастыря для своей жены Джанет, которая занялась расширением сада, и под ее руководством были разбиты обширные розарии, саженцы для которых доставили из самого Королевского ботанического сада в Сиднее. Когда Джанет умерла, Маунтвью превратился в отель, а затем, в начале пятидесятых, в штаб-квартиру клуба мотогонщиков. В конце концов здесь разместилась психиатрическая лечебница – клиника Маунтвью.

Джулия знала все это потому, что в прошлом году местное историческое общество издало брошюру о Маунтвью и попросило у нее разрешения использовать в оформлении обложки одну из ее ранних гравюр под названием «Женщина в саду». Этой женщиной, сидящей на скамейке и печально глядящей через лужайку, была ее мать.

Свернув с шоссе направо, Джулия повела свою маленькую «хонду-сивик» по привычному маршруту в гору и нашарила темные очки – меж высоких деревьев прорезалось солнце. Джулия не планировала ехать сегодня в Маунтвью, вместо этого она собиралась разузнать, нельзя ли сдать кому-нибудь ее дом – было бы безумием оставить его пустым на целый год. Но потом принесли почту, да и разговаривать с риэлтером не хотелось, и она позвонила в Маунтвью и спросила, ожидается ли сегодня доктор Дженкинс. Дороти недавно вышла на пенсию, но все еще проводила большую часть времени в клинике. По телефону сообщили, что доктор Дженкинс сегодня непременно будет. Джулия бросила, не просмотрев, остальную почту и запрыгнула в машину.

– Черт!

Глупо, что этот паспорт, пришедший с сегодняшней почтой, так вывел ее из равновесия. Как только она вскрыла конверт, то утро вернулось, и все чувства, которые она испытала тогда, двенадцатилетней девочкой, вновь нахлынули на нее.

Это было в первый день летних каникул. Годами они проводили каникулы в одном и том же месте, к северу от Брисбена, в одном из сбившихся в кучку ярко окрашенных дачных домиков. Мама укладывала провизию и одежду, папа загружал портативные холодильники и рыболовные снасти в багажник микроавтобуса, и они отправлялись в путь. Джулию в машине укачивало, а Пол, сидя рядом с ней на заднем сиденье, всю дорогу играл с ней в слова, чтобы развлечь ее. Он был на семь лет старше ее, поэтому они не грызлись друг с другом, как другие братья и сестры.

Тем летом они добрались до места поздно вечером и, поужинав, разобрали вещи. Джулия валилась с ног от усталости, и маме пришлось раздевать ее, сонную, точно куклу, но когда ее голова коснулась подушки, она все же не забыла четыре раза ударить себя по лбу. Четыре – потому что именно в это время она собиралась встать, в четыре утра. Пока все еще спят, она встанет и отправится одна к морю. Этому методу – лупить себя по голове – ее научил Пол. И действительно – сработало: она проснулась и увидела, что между пластин жалюзи просачивается тусклый свет. Ее сложенная одежда лежала на стуле; она натянула джинсы и футболку. Маме не понравилось бы, что дочь идет из дома одна в такую рань, а папа рассердился бы, если б узнал. Папу легко было рассердить, потому что он был управляющим банка. До того как родители поженились, мама работала в банке его секретаршей. Но даже мысль о том, что отец может ее застукать, не остановила Джулию – она мечтала об этом утре много недель.

Пять минут спустя она уже неслась, ликуя, по густой мокрой траве вниз по склону, поросшему акацией, к пляжу и пирсу. На пирсе она и думала провести большую часть предстоящих каникул. Она будет нырять с его края, а потом лежать на соленых, прокаленных солнцем досках. А вечером, когда жара спадет, – гулять с мамой и Полом вдоль берега.

Но сегодня утром Джулия должна непременно увидеть спящего ската.

Она перешла на шаг и огляделась, потом осторожно взошла на пирс. Во время отлива в песке на дне виднелись углубления, оставленные за ночь спящими скатами. Ромбы. Джулия произнесла про себя это слово. Его звучание заполняло собой впадину, оставленную брюхом ската, а затем перетекало в более мелкие углубления, где лежали широкие плавники и конец хвоста. Джулии нравилось, как некоторые слова и звуки перетекают в формы, но такие вещи были твоим секретом – о них нельзя никому говорить. Она поняла это еще в четвертом классе. «Что ты делаешь?» – спросил у нее однажды Джим Мэтьюз, без всякой злобы, будто ему и вправду было интересно. Джулия ответила не подумав: «Я слушаю листья – их шуршанье такой же формы, как и тени, которые они отбрасывают на стене». И вдруг на лице Джима появилось гадкое, глупое выражение, а потом он отвернулся и завопил на всю детскую площадку: «Джулия Трулав любит листья! Джулия Трулав хочет выйти замуж за дерево!»

Дойдя до конца пирса, она осторожно опустилась на колени, а потом растянулась плашмя на гладких досках. Подложив руки под подбородок, она уставилась в зеленовато-синюю воду и, когда привыкли глаза, стала различать на дне подвижные тени. Тени складывались в изменчивые узоры, и, любуясь ими, Джулия поняла, что на самом деле пришла сюда не затем, чтобы увидеть ската. Следы, оставленные скатами на песке, для нее не менее реальны, чем сами скаты. Нет, она пришла сюда из-за того, что встать в такую рань – уже само по себе приключение.

Джулия долго лежала на досках в сладостной истоме, слушая плеск волн и следя за игрой света и тени на песчаном дне. А потом тень в одном месте вдруг уплотнилась, и Джулия замерла: лениво двигая плавниками, поднимая небольшие облачка песка, в ее сторону скользил скат. Он стал подниматься к поверхности, пока наконец из воды не показалась, блестя на солнце, крапчатая спина. Скат посмотрел прямо на нее, будто смеясь, и в следующий миг исчез.

Джулия ошарашенно хлопала глазами – она все-таки увидела его! Она широко раскинула руки наподобие плавников ската. Какая жалость, что некому рассказать. Но вокруг не было ни души, только бакланы, да еще вдоль берега неуклюже ковылял пеликан. Скат! Джулия пробежала по пирсу и в несколько прыжков одолела склон, восторженно крича про себя: «Я его видела! И он видел меня!»

Поначалу она не заметила смутные очертания в кустах, а когда заметила, было уже поздно – на нее налетели и сбили с ног.

Из горла рвался вопль, но рот ей зажали ладонью, и Джулия покатилась по сырой траве, отчаянно извиваясь и лягаясь, пока наконец не очутилась на спине, глядя прямо в небо. Напавший, лежа под ней, крепко держал ее, а потом прорычал ей в ухо:

– Я – леший!

Рот ей разжали, и она с облегчением завизжала:

– Пусти!

– Тсс! Ты всех разбудишь… Ну так что, я – леший! – Он принялся щекотать ее, так что она задохнулась от смеха и наконец скатилась с него. Покачиваясь, она с трудом поднялась на ноги, а брат протянул к ней руки. – Я леший!

– Я видела ската, так что отвяжись, леший вонючий!

Давненько они не забавлялись этой игрой.

– Тсс! Леший проголодался!

Джулия пустилась наутек, Пол бросился за ней. Когда они взбежали на крыльцо, перед глазами у Джулии мелькнули их отражения в оконном стекле – две рыжие головы под бледным небом.

После завтрака они опять пошли на пирс. Джулия несла два старых шерстяных одеяла, Пол – плетеную корзину с рыболовными снастями. Они сели в самом конце, свесив ноги над водой, и Пол вытащил две удочки, а Джулия с опаской взяла пригоршню креветок. Они были холодные и не розовые, как после варки, а зеленые. Осторожно, чтобы не уколоться об острые зубчики, Джулия свернула креветке голову, затем отщипнула хвост и вытащила мягкое тельце из панциря.

– Хочешь сама? – Пол протянул ей крючок.

– Ладно.

– Смотри не уколись.

Начиная с толстого конца, Джулия надела креветку на крючок. Насаживать на крючок живых червей – гадость, но креветки – другое дело, они уже мертвые. Пол взял у нее крючок с наживкой и потом подал ей обратно вместе с удочкой. Джулия встала и, держа удочку в левой руке, правой стала осторожно отматывать леску с крючком и грузилами, как ее учил отец. Раз, два, три… Леска легко скользила между большим и указательным пальцами, и конец ее тихо бултыхнулся в воду на приличном расстоянии от пирса, оставляя после себя мелкую рябь.

– Молодчина! – шепнул Пол, когда она села рядом с ним.

Подождав, он далеко закинул свою удочку, сел и начал тихо рассказывать о танцах в клубе Христианского союза молодых людей, на которые он ходил два дня назад. Музыканты прибыли с таким опозданием, что люди уже начали отчаиваться, но вот наконец у дверей с визгом остановился фургон, и все стали помогать участникам группы заносить оборудование. Джулия очень любила, когда брат говорил с ней вот так, как будто они были сверстниками и она знала всех его знакомых. Давно, уже много месяцев, он так не говорил с ней. Пол сильно изменился после окончания школы, стал задумчивым, часами сидел один у себя в комнате, даже по выходным, играл на гитаре и слушал записи. Любимой группой Джулии были «Битлз», все девчонки в школе сходили по ним с ума, но Полу больше нравились «Роллинг Стоунз». Джулия знала, что он сидит у себя в комнате не только из-за музыки – его грызла тревога. Пол работал мальчиком на побегушках в редакции местной газеты, надеясь, что в один прекрасный день они согласятся обучить его журналистскому делу. Папа сказал, что пойти работать в редакцию газеты было большой ошибкой, что это бесперспективная работа и Полу лучше устроиться в банк. Но Пол твердо решил, что будет работать в газете, пусть даже там нелегко пробиться. Раньше Пол много смеялся и шутил, но в последнее время веселость с него слиняла, и порой Джулии казалось, что это навсегда. Однако сегодня он снова был таким, как прежде.

– Некоторые девушки были в париках, и в начале вечера они обменялись ими и платьями друг с другом, так что парни перестали понимать, кто есть кто. А потом вырубился свет, и поднялся визг – в темноте парни принялись целовать девчонок.

Джулия никогда еще не была на танцах.

– А ты кого-нибудь поцеловал? – поинтересовалась она, стыдясь.

– Уйму! – Он подмигнул. – Я носился по залу, стараясь перецеловать как можно больше девчонок. Правда было темно, и они не знали, что это я.

Трудно было понять, шутит он или говорит серьезно. Пол дружил с несколькими девушками, но настоящей подружки у него не было. Мама только рада была, что он не начинает бегать по свиданиям так рано, и считала, что это говорит о его благоразумии, но Джулия иногда с тревогой думала, что брат не может завести себе девушку из-за того, что он рыжий. Пол был высок, такого же роста, как отец – шесть футов три дюйма, и красив тоже в отца. У папы были голубые глаза, как и у нее с Полом, и мама всегда говорила, что девушки в банке находят его привлекательным. Его виски уже тронула седина, но он был строен и подтянут, благодаря тому что много работал в саду. Садоводство было маминым и папиным хобби, и их сад был одним из самых красивых во всем Брисбене. Отец хорошо разбирался в растениях – его дядя был ботаником, а мама хорошо рисовала и делала прелестные эскизы цветными карандашами. Они вдвоем сами спроектировали сад и работали в нем рано утром, до наступления жары.

Еще отец ходил плавать и поэтому выглядел моложе, чем многие из отцов ее подруг, но все равно Джулия не могла избавиться от мысли, что без рыжих волос он мог бы быть красивее.

Вскоре к Джулии и Полу на пирсе присоединились другие люди. В воде заплескались ребятишки, а их мамаши, прикрывая глаза от солнца, следили за ними с берега. Рыбалка не задалась, только у Пола клюнуло один раз, и через час он поднялся на ноги и направился к коттеджу, чтобы принести им попить чего-нибудь холодненького.

Он не возвращался очень долго, и у Джулии уже начали гореть плечи. В конце концов она смотала обе удочки и убрала их в корзину. Прикрывая глаза ладошкой, окинула взглядом косогор – Пола не было видно. Придется тащить все одной.

Рассерженная, Джулия устало поднялась в гору и услышала громкий голос отца, когда уже вошла в комнату. Она встала как вкопанная – сообрази она, что пришла в разгар ссоры, можно было бы переждать в тени на улице, но теперь уже слишком поздно. Джулия ненавидела эти ссоры. В том, что Пол просиживал дни напролет у себя, был и свой плюс: так они с отцом редко виделись, то есть меньше было ругани.

На этот раз они повздорили по-крупному: мама, которая во время ссор обычно занималась своими делами, как будто ничего не замечая, сегодня сидела на конце стола и плакала. Отец стоял, прислонившись к спинке стула, спиной к Джулии, а Пол – напротив него, с другой стороны стола. Лицо у Пола было серое, и Джулия заметила, что он весь дрожит.

– Я стремился выполнить свой долг, и мой отец тоже! – Голос отца почти срывался на крик. – А как же твоя мать и твоя сестра? О них ты подумал?

– Все это дерьмо собачье. – Голос у Пола дрожал.

У Джулии подкосились ноги. В зеркале на дальней стене ей было видно лицо отца – на его скулах заходили желваки. Джулия мысленно умоляла брата: пожалуйста, перестань, ради бога, прекрати! Она пыталась сказать это ему глазами, но Пол не смотрел на нее – он не спускал глаз с отца. Она знала, что Пол и его друзья сквернословят между собой, но он никогда не позволял себе крепких выражений при родителях. Джулия быстро перевела взгляд на маму, но она как будто ничего не слышала. Джулия заметила, что мать не сводит глаз с какого-то предмета на столе – это была маленькая книжечка с темной обложкой. Из книжечки торчало несколько вырванных страниц; другие были разбросаны по столу. Кто изорвал книжку? Может быть, это сделал Пол, и поэтому папа так рассердился?

– Как у тебя язык повернулся сказать такое при своей матери?! Как ты мог даже помыслить об этом – удрать, когда столько достойных мужчин со всей Австралии уже выполняют свой долг! Как у тебя хватает совести смотреть своим друзьям в глаза? Уж я бы точно не мог признаться никому из своих коллег, что мой сын пытается увильнуть от призыва, в то время как их собственные сыновья сражаются за родину. Тебе все равно, что подумают люди?

Пол всхлипнул – казалось, он вот-вот разразится рыданиями, – снова поднял глаза на отца и очень спокойно произнес:

– Да пошел ты. Только что ты исковеркал мне жизнь.

Повисла тишина, никто не шелохнулся, а потом отец взорвался.

– Убирайся! Давай, хочешь уехать – скатертью дорога! И не забудь прихватить вот это!

Он поднял со стола рваную книжечку и запустил ею в сына. Книжка угодила Полу в плечо. Он не стал поднимать ее, повернулся, вышел в застекленную террасу, где стояла его кровать, и закрыл за собой дверь.

– Ох, Кирилл!.. – испуганно простонала мама. – Может, не стоило? Что, если он…

Отец трахнул ладонью по столу так, что мама вздрогнула.

– Об этом решении он будет жалеть всю свою жизнь! Как он сможет уважать себя после этого? А если ты не можешь уважать себя…

В голосе отца послышался странный хрип, и его лицо в зеркале вдруг утратило всю свою красоту и в одночасье сделалось лицом настоящего старика. У Джулии сердце защемило от жалости, ей хотелось подбежать и обнять его. Он потер лицо ладонями, как обычно делал, когда приходил с работы усталый.

– Я просто не понимаю, Хейзел, я пытался, но, похоже, все без толку… – Тут он заметил Джулию и резко обернулся. – А ты что тут делаешь?

– Я попить пришла – совсем сжарилась на солнце…

– Сейчас не время, Джулия, могла бы попить из крана во дворе.

Джулия растерянно замерла, не зная, что ей делать – уйти или остаться.

– Тебе говорят, ступай на улицу!

Он шагнул вперед, его голубые глаза засверкали, и Джулия чуть не выронила корзину, с ужасом глядя, как все посыпалось из нее на пол – креветки, удочки, грузила и крючки.

– Видишь, что ты наделала!

Джулия, развернувшись, опрометью выскочила по ступенькам из дома и бросилась к закутку между красным жасмином и стеной. Забившись туда, съежившись на корточках посреди увядших цветов и раковин улиток, она обняла себя за колени и, раскачиваясь всем телом, горько заплакала.

Через час Пол ушел. Джулия видела, как он шел по лужайке к задней калитке. Чемодан у него в руке означал, что он возвращается в Брисбен. Она не побежала за ним – она осталась на месте, чувствуя, как кровь стучит в висках. Произошло что-то ужасное, но что именно – она не знала.

Прошло много времени, прежде чем Джулия выбралась из своего убежища. Папа заставил Пола уехать, накричал на нее и испортил все каникулы. Никогда она не простит ему этого.

Она зашла в дом с черного хода. Мама, с покрасневшим, опухшим лицом, была на кухне. Рыболовная корзина, снова собранная, стояла на столе, а рядом лежала несчастная порванная книжечка. Джулия прислушалась – отца, по-видимому, не было.

Мама смотрела в окно.

– Зачем Пол порвал эту книжку? – спросила Джулия.

– Что? – Мама обернулась. Ее голос был усталым и безжизненным. Она медленно развязала передник и сняла его через голову. – Это паспорт. Его порвал папа. Пол оформил себе британский паспорт. Он имеет на это право, так же как и ты, потому что папа родился в Англии. Я приготовлю нам чаю.

Джулия никогда не видела паспортов, но знала, что паспорт требуется, если едешь отдыхать в другую страну. Выходит, это и планировал Пол? Но тогда бы он обязательно рассказал об этом ей.

– Пол собирается куда-то уехать?

Мама взяла чайник.

– Не знаю, Джулия. Наверно, он собирался в Англию, но как он теперь поступит – я не знаю.

– Почему? – произнесла Джулия, свернув на подъездную аллею клиники. – Почему?

Она припарковалась в тени дерева, выключила двигатель и опустила голову на руль. Глупо снова возвращаться ко всему этому. Ведь больше двадцати лет прошло. Все это осталось в прошлом, вместе с Полом, мамой и папой. Пола не стало через два года после тех каникул, а мама с папой погибли пять лет назад – их сбила машина, когда они переходили дорогу по пути в магазинчик на углу. У них кончилось молоко, а водителя ослепило солнце, только и всего. Такова жизнь, и мечтать о том, чтобы прошлое изменилось, – пустая трата времени. У других людей в детстве тоже бывали трагедии, но они не терзают себя воспоминаниями двадцать лет. У них не подкатывает к горлу комок от такой мелочи, как обыкновенный паспорт.

Джулия открыла глаза и выпрямилась. У нее же уйма дел, важных дел, нужно сдать дом; вместо того чтобы взвинчивать себя и нестись сюда, ей следовало поехать на встречу с агентом… Ладно, раз уж приехала, пойдет и разыщет Дороти.

В прохладном вестибюле было пусто. В былое время клиника кишела медсестрами, пациентами, посетителями, но теперь она обслуживала только приходящих больных и в первую очередь занималась научными исследованиями и обучением. Дверь в старую часовню была открыта, и Джулия зашла внутрь. Пара монастырских витражей пережила все превратности судьбы, и натертый паркет возле двери сиял разноцветным узором. Вся обстановка часовни состояла из четырех деревянных скамей да акварели на дальней стене, которую когда-то написала сама Джулия, называлась она «Комната с женщиной и птицами». Женщина сидела за столом, исполосованным солнечными лучами, пробивавшимися сквозь приоткрытые жалюзи, и в игре света и тени размытыми пятнышками порхали проворные желтые птички.

Глядя теперь на свою картину, Джулия ощутила контраст между неподвижностью и покоем комнаты и женщины и стремительным движением птиц. Где-то там, в картине, скрывалась тайна. О чем она думала тогда, почти восемь лет тому назад, когда работала над этой картиной? О женщине в комнате, неподвижной и неизменной, и о времени, проносящемся мимо, как эти птицы.

– Мисс Трулав! – Одна из немолодых регистраторш остановилась в дверях. – Давненько вы к нам не заглядывали.

Когда Джулия поворачивалась, перед ней мелькнуло ее собственное отражение в стекле картины – высокая, стройная, в сборчатом полотняном платье, с рыжими волосами почти до пояса. Когда она впервые приехала сюда, ее волосы были острижены почти под ноль; она сама сделала это мамиными маникюрными ножницами, чтобы выглядеть так же мерзко, как она себя чувствовала.

– А, здравствуйте, – отозвалась она. – Дороти, то есть доктор Дженкинс у себя?

– Когда я в последний раз заглядывала в кабинет, ее там не было. Но я думаю, вы знаете, где ее искать.

Джулия спустилась по ступеням в сад и погрузилась в знакомое чувственное благоухание цветов и влажной, прогревшейся зелени. Там, впереди, она увидела Дороти в белой шляпе и сетке от пчел. Пчеловодство много лет было ее хобби. Она походила на призрачную невесту.

– Привет! – окликнула ее Джулия.

Откинув с лица сетку, женщина склонила голову набок:

– Та-ак… Кто тут к нам пожаловал?

Точно так же она поздоровалась с Джулией, когда они впервые встретились двадцать лет назад. Джулия сидела сгорбившись под деревом, а женщина в строгой белой рубашке и серых брюках подошла к ней через лужайку, посмотрела на нее сверху и сказала:

– Та-ак… Кто тут к нам пожаловал?

– Психопатка, – ответила Джулия, – чокнутая, извращенка, слабоумная, потаскушка…

Женщина улыбнулась и, развернувшись на каблуках, ушла, а через несколько минут вернулась с альбомом и карандашами.

– Нас не должны видеть сидящими без дела, – сообщила она. – Поэтому пока я сижу тут и любуюсь садом, ты попробуй-ка нарисовать меня.

Джулия настолько опешила, что подчинилась. Тогда-то все и началось. Люди думали, что она шутила, когда говорила, что стала художником благодаря психической болезни, но это была правда.

Дороти улыбнулась.

– Ну рассказывай, что у тебя новенького.

Джулия сощурилась, глядя на солнце.

– Я еду в Европу. Получила грант от Совета австралийских профсоюзов – на этот раз большой, год можно путешествовать. Сегодня утром пришел британский паспорт. Большую часть времени проведу в Англии. Пару недель – на Мальорке, неделю в Париже, а потом – в Лондон.

– О, Джулия… – просияла Дороти. – Я так рада за тебя!

Через час Дороти провожала Джулию к машине.

– Надеюсь, ты не сочтешь это за нескромное любопытство, но как же твой антрополог Лайам?

Джулия чуть не выронила ключи.

– Забавное совпадение, он тоже отправляется в путешествие, только не в Европу, а в Африку. Может быть, мы где-нибудь пересечемся. – Джулия торопливо перевела разговор на другую тему: – Тетя Молли, мамина сестра, как раз увлеклась генеалогическими изысканиями. Она ходит на вечерние курсы и пытается проследить нашу родословную. Я пообещала ей, что пока буду в Англии, съезжу посмотреть, где жили папины родители.

– Если не ошибаюсь, она твой единственный родственник? Что ж, по-моему, это замечательная идея. В каком городе жили твои дедушка с бабушкой?

– В Брайтоне.

– О, тебе понравится Брайтон. Однажды я ездила туда на конференцию, получила массу удовольствия. – Она расцеловала Джулию в щеки. – Если будешь не очень занята, пошли мне открытку. Королевский павильон великолепен!