Текст книги "Том 17. Джимми Питт и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

– Не представляю, какого дьявола она согласилась, – пробормотал Джимми словно про себя, внезапно остановившись и злобно глядя на графа через стол.

Лорд Дривер перевел дух. Сказано было, может, и невежливо, но это, по крайней мере, не грозило физическим насилием.

– Сам не пойму, старичок, – сказал он. – Странно все это, строго между нами. Еще сегодня…

– Что – еще сегодня?

– Она мне наотрез отказала.

– Ты сегодня уже делал ей предложение?

– Ну да, и в тот раз все прошло отлично. Она так мило мне отказала. Даже слышать не хотела об этом. Чуть было не засмеялась мне в физиономию. А вечером… – От мысли о собственной горькой доле голос его повысился до писка, – дядюшка вдруг вызывает меня к себе и говорит, что она передумала, ждет меня в утренней комнате. Иду туда, и она мне в двух словах объявляет, что все как следует обдумала и вся эта пакость снова на ходу! По-моему, это называется свинством. Я просто не знал, что делать, в смысле – надо ее поцеловать или нет…

Джимми яростно фыркнул.

– А? – растерянно переспросил его лордство.

– Продолжай, – процедил Джимми сквозь зубы.

– Понимаешь, я стоял перед ней, как дурак. В итоге просто сказал: «Ну, значит, такие дела» – или что-то в этом духе. Черт возьми, сам не знаю, что я такое ляпнул, и давай Бог ноги! Странно все это, очень странно. Я ведь ей на самом деле не нужен, это же видно. Ей до меня и дела нет. Знаешь, что я думаю, старик, – сказал он торжественно, – ее, скорее всего, тоже заставили. Должно быть, дядюшка с ней поговорил.

Джимми коротко рассмеялся.

– Дорогой мой, ты, как видно, считаешь, что твоему дядюшке никто не в силах противиться. А по-моему, он только на тебя так действует.

– Ну, не знаю, мне кажется, дело в этом. А ты что скажешь?

– Что тут говорить? Нечего, да и незачем.

Джимми плеснул в стакан виски и добавил самую чуточку содовой.

– Лихо ты это дело принимаешь, – заметил его лордство с легкой завистью.

– По особым случаям, – ответил Джимми и одним глотком осушил стакан.

Глава XVIII МЕТОД ЛОХИНВАРА

Вечером Джимми сидел у себя в спальне и курил последнюю сигарету' на сон грядущий, и тут в комнату вошел Штырь Маллинз. Джимми размышлял. Он был из тех людей, чьи способности лучше всего проявляются в критические моменты. Перед лицом неминуемой катастрофы он мобилизовал все ресурсы и ум его заработал с особой остротой. Новость, которую он узнал сегодня вечером, не изменила его намерений, но он понимал, что необходимо пересмотреть свои методы. Теперь нужно было все поставить на один-единственный бросок игральной кости. Образцом ему должен был стать не Ромео, а, скорее, юный Лохинвар. Джимми отказывался признать себя неспособным добиться чего угодно, если оно ему настолько необходимо, как Молли. Он также отказывался поверить, будто Молли в самом деле испытывает какие бы то ни было чувства к лорду Дриверу. Джимми подозревал, что тут не обошлось без козней МакИкерна, хотя эти подозрения нисколько не проясняли загадку. Молли – девушка с характером, не то, что его лордство, она не станет покорно слушаться старших в деле такого рода. Вся эта история поставила Джимми в тупик.

– Да, Штырь? – спросил он.

Джимми был недоволен тем, что его отвлекают. Он был занят своими мыслями и хотел, чтобы к нему никто не лез. Штырь, судя по всему, был чем-то взволнован.

– Слышь, начальник! Ни за что не угадаете! Знаете того типа, что явился сюда сегодня, – которого старикан МакИкерн приволок с собой из деревни?

– Гейлер? – сказал Джимми. – А что с ним такое?

В тот день в замке прибавилось гостей. Мистер МакИкерн пошел прогуляться в деревню и встретил старого знакомого по Нью-Йорку. Тот, осматривая достопримечательности Англии, добрался до Дривера и жаждал посетить исторический замок. Мистер МакИкерн привел его с собой, представил сэру Томасу, и теперь мистер Сэмюэль Гейлер занимал комнату на том же этаже, что и Джимми. Вечером он присутствовал за обедом – низенький человек с деревянным лицом, участвовавший в разговоре не больше, чем Харгейт. Джимми на него и внимания-то не обратил.

– Так что с ним такое?

– Он шпик, начальник.

– Кто?

– Шпик.

– Сыщик?

– Ну. Переодетый легавый.

– С чего ты взял?

– Взял! Да я их по глазам вижу, и по ногам тоже отличаю, и по всей повадке. Я вам легавого из тысячи сразу покажу. Шпик он, точно. Верное слово. Я видел, начальник, он на вас нацелился.

– На меня? Это еще почему? Ах да, конечно. Понимаю. Наш друг МакИкерн нанял его следить за нами.

– Точно, начальник.

– Конечно, ты мог и ошибиться.

– Ни-ни, начальник. Слышь-ка, он тут не один такой.

– Что, есть и другие сыщики? Такими темпами здесь, пожалуй, скоро будет аншлаг. А кто еще?

– Мордоворот внизу, в комнате для слуг. Я спервоначалу еще сомневался, а сейчас-то уже точно его раскусил. Легавый он, верьте слову. Личный холуй сэр-Таммаса – ну, этот второй мордоворот. Только никакой он не холуй. Приставлен смотреть, чтобы брульянты кто-нибудь не стырил. Слышь, начальник, что скажете, как вам брульянты?

– В жизни не видел такой красоты.

– Ага, это точно. Сто тыщ долларей потянули. Чума, верьте слову! Слышь-ка, а может, все-таки…

– Штырь! Я тебе удивляюсь. Да ты просто настоящий Мефистофель, Штырь! Если бы не моя железная воля, кто знает, на что ты мог бы меня толкнуть? Право, тебе следует осторожнее выбирать темы для беседы. Ты можешь дурно повлиять на такого, как я.

Штырь уныло переступил с ноги на ногу.

– Ну, начальни-ик! Джимми покачал головой:

– Это невозможно, друг мой.

– Да возможно же! – возразил Штырь. – Легкотня, как нечего делать. Я уже и в комнату эту сходил, шкатулку видел, где брульянты хранятся. Делов-то! Нам эти побрякушки взять, что пробку из бутылки вынуть. Не, слышьте, в этом доме вообще вещи прямо без присмотра валяются, только бери. Точно говорю, начальник. Во, гляньте, что я сегодня надыбал, а ведь вовсе даже и не старался. Они лежали, я и прибрал.

Он сунул руку в карман, а когда снова вынул ее и разжал пальцы, на ладони сверкнули драгоценные камни.

– Какого… – ахнул Джимми.

Штырь смотрел на свое сокровище любовно-собственническим взглядом.

– Да где ты их взял? – спросил Джимми.

– Там, в комнате одной. Ну, это какой-то из дам барахлишко. Делов-то, начальник. Как рядом никого не было, я и зашел, а они лежали на столике. Ни в жизнь такой легкотни мне не попадалось.

– Штырь!

– Ага, начальник?

– Ты помнишь, из какой комнаты их взял?

– Ясное дело. Которая самая первая на…

– В таком случае, послушай меня внимательно, шустрый мальчик. Завтра с утра, когда все пойдут завтракать, поднимись в эту комнату и положи камни на место, точно так, как ты их нашел. Все до одного, понятно? у Штыря отвисла челюсть.

– Взад положить, начальник?! – заикаясь, еле выговорил он.

– До последнего камушка.

– Начальник! – взмолился Штырь.

– Помни – все до единого. Точно так, как они лежали раньше. Ясно?

– Слушаюсь, начальник.

Голос Штыря был полон такой тоски, что разжалобил бы и каменное сердце. Дух Штыря объяла глубокая печаль. Солнечный свет померк для него.

Свет солнца померк и для многих других обитателей замка. Причиной тому была главным образом тень надвигающегося спектакля.

По количеству причиняемых неудобств мало что на свете может сравниться с завершающими репетициями любительского спектакля в загородном поместье. Атмосфера с каждым днем накаляется, настроение у всех беспокойное и подавленное. Режиссером-постановщиком, особенно если он же еще и автор пьесы, овладевает своего рода перемежающееся безумие. Он дергает себя за усы, если таковые у него имеются, если же нет – за волосы. Он что-то бормочет себе под нос. Время от времени у него вырываются пронзительные и отчаянные крики. Куда подевалась ласкающая душу учтивость, отличавшая его на ранних репетициях! Он уже не говорит с чарующей улыбкой: «Великолепно, старина, просто великолепно! Лучше некуда! Только давайте-ка пройдем эту сцену еще разок, если вы не возражаете». Нет, теперь он закатывает глаза и рявкает: «Еще раз, будьте любезны. Это никуда не годится! Если и дальше так пойдет, можно с тем же успехом совсем отменить спектакль. Что такое? Нет, не будет нормально в день премьеры! Так что повторяем еще раз, и соберитесь все, в конце концов!» Актеры с недовольным видом начинают сцену сызнова, а впоследствии при встрече разговаривают с режиссером холодно и натянуто.

Подготовка к спектаклю в замке Дривер как раз достигла этой стадии. Всем уже до смерти надоела пьеса, и любой без всякого сожаления отказался бы от своей роли, если бы не мысль о жестоком разочаровании, которое (предположительно) постигнет окрестную знать и мелкопоместное дворянство, если спектакль не состоится. Участники, с таким пылом сражавшиеся за самую лучшую, самую длинную роль, жалели теперь, что не согласились на «первого лакея» или «поселянина Джайлза»).

– Больше никогда в жизни не возьмусь ставить любительские спектакли! – чуть не плача, уверял Чартерис Джимми Питта. – Все плохо. Многие до сих пор еще не выучили как следует роли.

– Все будет нормально…

– Ох, только не говорите, что все будет нормально в день премьеры!

– Я и не собирался, – сказал Джимми. – Я хотел сказать, что все будет нормально после премьеры. Зрители быстро забудут, как все было отвратительно.

– Умеете вы утешить, нечего сказать, – проворчал Чартерис.

– Что толку беспокоиться? – сказал Джимми. – Если будете так себя изводить, раньше времени попадете в Вестминстерское аббатство. У вас начнется воспаление мозга.

Сам Джимми был одним из немногих, кто сохранил относительную бодрость духа. Он от души веселился, глядя на хитроумные маневры мистера Сэмюэля Гейлера из Нью-Йорка. Человек с рысьими глазами, получив от мистера МакИкерна задание вести слежку за Джимми, взялся за дело настолько основательно, что и младенец заподозрил бы неладное. Если Джимми после обеда отправлялся в бильярдную, мистер Гейлер был тут как тут, в полной готовности составить ему компанию. Если Джимми поднимался в неурочное время к себе в комнату за носовым платком или портсигаром, в коридоре ему непременно встречался мистер Гейлер. Сотрудники Частного сыскного агентства Додсона всегда добросовестно отрабатывали свой гонорар.

Иногда после таких встреч Джимми попадался на пути личный слуга сэра Томаса Бланта – второй из тех двоих, в ком опытный глаз Штыря разглядел отличительные признаки переодетого сыщика. Как правило, в такие минуты он находился где-нибудь рядышком, за углом, и при столкновении извинялся с чрезвычайной учтивостью. Джимми решил, что, должно быть, подозрение пало на него из-за Штыря. Штырь резко отличался от остальных слуг и наверняка сразу бросился в глаза детективу, приставленному приглядывать за ними. Сам же Джимми как работодатель Штыря удостоился слежки в качестве возможного сообщника.

Джимми очень смешило, что оба эти гиганта мысли так надрываются ради него.

Сам он все эти дни внимательно наблюдал за Молли. О помолвке пока еще не было объявлено официально. Может быть, новость приберегали к дню спектакля, когда в замке должно было собраться чуть ли не все графство. Момент самый подходящий. Джимми попробовал расспросить об этом лорда Дривера, и тот угрюмо пробурчал, что, скорее всего, так и есть.

– После представления намечается что-то вроде бала, – сказал он, – надо полагать, тогда все и произойдет. А потом уже не вывернешься. Раззвонят на целое графство, тут уж дядюшка постарается. Залезет на стол и прокричит про это дело во все горло, с него станется. Утром напечатают в «Морнинг Пост», и Кэти прочтет! Господи, всего два дня осталось!

Из этих слов Джимми сделал вывод, что Кэти – та самая девушка из «Савоя», о которой его лордство не сообщил никаких подробностей, кроме того, что она «потрясная» и без гроша за душой.

Всего два дня! Исход дела висит на волоске, как в битве при Ватерлоо. Джимми еще острее, чем прежде, сознавал, как много Молли значит для него. Минутами ему начинало казаться, что и она тоже это понимает. После того вечера на террасе что-то изменилось в их отношениях. Он как будто стал ей ближе. Что-то их связало. Прежде Молли держала себя с ним совершенно непринужденно, весело и открыто. Теперь в ее манере появилась непонятная сдержанность, словно что-то ее стесняло. Между ними возникла преграда, но то была уже не прежняя преграда. Джимми больше не был для нее одним из толпы.

Беда в том, что действовать приходилось наперегонки со временем. Первый день проскользнул впустую, за ним второй, и вот уже счет идет на часы. Настал последний день.

Даже мистер Сэмюэль Гейлер из Частного сыскного агентства Додсона не мог бы вести слежку так бдительно и неотступно, как Джимми в эти решающие часы. Во второй половине дня репетиций не было, участники труппы в состоянии нервного коллапса разной степени тяжести, как неприкаянные, бродили вокруг замка. То один, то другой привязывался к Молли с разговорами, а Джимми смотрел на них издали и проклинал их занудство.

Наконец она, бесцельно прохаживаясь, отдалилась от всех. Джимми выскочил из засады и последовал за ней.

Она шла к озеру. Весь день стояла ужасная, давящая жара. В воздухе пахло грозой. Озеро маняще поблескивало между деревьями.

Когда он подошел, Молли стояла у самой воды, спиной к нему. Она покачивала ногой плоскодонку, причаленную у берега. Когда Джимми заговорил, она вздрогнула – травянистая почва приглушила его шаги.

– Не хотите ли прокатиться по озеру? – предложил он. Молли не сразу ответила. Она заметно смутилась.

– Простите, – сказала она. – Я… я жду лорда Дривера.

Джимми видел, что она нервничает. В воздухе чувствовалось напряжение. Она отвернулась, глядя вдаль, через озеро, щеки у нее раскраснелись.

– Прокатимся? – спросил он снова.

– Простите, – повторила она.

Джимми оглянулся через плечо. С террасы спускалась долговязая фигура его лордства. Лорд Дривер приближался медлительной и несколько судорожной походкой. Совсем не так спешат на желанное свидание. Вот его заслонила группа лавровых деревьев на нижней террасе. Еще минута – и он покажется с другой стороны.

Мягко, но стремительно Джимми взял Молли двумя руками за талию, поднял в воздух и аккуратно усадил на подушки, уложенные на корме.

Затем и сам перепрыгнул в лодку, так что она закачалась, отцепил причальный конец, схватил весло и оттолкнулся от берега.

Глава XIX НА ОЗЕРЕ

В любви, как и в любой другой жизненной сфере, прежде всего нужно стараться быть последовательным. Трусливые колебания губительны. Следует выбрать для себя линию поведения, которая лучше всего подходит к вашему темпераменту, и твердо ее придерживаться. Если Лохинвар подхватил прекрасную деву и усадил перед собою на коня, значит, он и дальше должен действовать в том же духе. Не стоит впадать в заблуждение, полагая, будто, совершив такой подвиг, можно вернуться к прежней тактике робкого обожания. Первобытный человек, осуществлявший свои ухаживания при помощи дубины, не совершал такой ошибки и никогда не извинялся, если невеста принималась жаловаться на головную боль.

Джимми тоже не стал извиняться. Ему это просто не пришло в голову. Он чувствовал себя первобытным человеком. Сердце у него колотилось, в голове все смешалось, и только одна отчетливая мысль явилась ему в первые же секунды – давно нужно было это сделать! Так будет правильно. Схватить ее в охапку и унести, а дядюшки, отцы и набриолиненные аристократы пусть занимаются своими делами. Так будет правильно. Одни, вдвоем, в своем собственном маленьком озерном мире, где никто не помешает, никто не подслушает. Давно нужно было это сделать! Сколько драгоценного золотого времени он потратил, переминаясь с ноги на ногу в сторонке, пока разные никчемные типы донимали ее разговорами – и ведь наверняка совершенно неинтересными. Но в конце концов он поступил правильно. Теперь они одни. Она должна его выслушать. Ничего другого ей не остается. Кроме них, в этом новом мире нет ни души.

Он оглянулся через плечо на старый, покинутый мир. Последний из рода Дриверов вышел из-за лавров и теперь стоял у кромки воды, озадаченно глядя вслед уплывающей лодке.

– Между прочим, поэты иногда действительно умели сказать, – задумчиво промолвил Джимми, погружая весло в воду. – Например, тот тип, который написал: «Даль, вот что виду прелесть придает».[13]13
  …Даль, вот что виду прелесть придает» – Томас Кемпбелл. «Радости надежды», I, 7.


[Закрыть] Дривер тоже вполне неплох, если смотреть на него издалека, через широкую полосу воды.

Молли, задумчиво глядевшая в воду, не подняла глаз, чтобы насладиться живописным зрелищем.

– Зачем вы это сделали? – тихо спросила она.

Джимми поднял весло, пустив лодку в дрейф. В тишине журчание воды у носа лодки звучало очень ясно и звонко. Весь мир, казалось, уснул. Солнце сияло во всю мочь, вода в озере пылала под его лучами. Горячий влажный воздух был насыщен электричеством в преддверии грозы. Личико Молли казалось маленьким и спокойным в тени широкополой шляпы. Джимми, глядя на нее, чувствовал, что поступил верно.

– Зачем вы это сделали? – повторила она.

– Так нужно было.

– Отвезите меня обратно.

– Нет.

Он снова взялся за весло, расширив полосу воды между двумя мирами, и опять отложил весло.

– Сперва я должен вам кое-что сказать.

Она не ответила. Он еще раз оглянулся через плечо. Его лордства не было видно.

– Можно, я закурю?

Она кивнула. Он тщательно набил и раскурил трубку. Дымок от трубки неторопливо поплыл в неподвижном воздухе. Они долго молчали. Поблизости плеснула рыба и снова шлепнулась в воду, рассыпав дождь серебряных брызг. Молли вздрогнула от внезапного звука и полуобернулась.

– Рыбка, – по-детски сказала она. Джимми вытряхнул золу из трубки.

– Почему вы это сделали? – спросил он вдруг, эхом ее собственного вопроса.

Она медленно зачерпнула рукой воду и ничего не ответила.

– Вы знаете, о чем я говорю. Дривер мне рассказал.

Она вскинула голову, на мгновение в ней словно пробудилось какое-то чувство, и тут же снова угасло раньше, чем она успела договорить.

– Какое у вас право… – Она смолкла и отвернулась опять.

– Никаких прав, – сказал Джимми. – Просто я прошу вас, скажите мне.

Она опустила голову. Джимми наклонился вперед, коснулся ее руки.

– Не надо, – сказал он. – Ради Бога, не делайте этого! Не надо!

– Я должна, – сказала она несчастным голосом.

– Нет, не должны. Это нехорошо.

– Должна. Разговорами тут не поможешь. Поздно.

– Нет, не поздно. Разорвите помолвку сегодня же.

Она покачала головой, по-прежнему машинально водя рукой по воде. Солнце затянула сероватая дымка, со стороны замка сгущавшаяся до тусклой черноты. Жара давила еще больше, гроза приближалась.

– Почему вы это сделали? – спросил он снова.

– Не будем говорить об этом. Пожалуйста…

На мгновение он увидел ее лицо. В глазах у нее стояли слезы. Увидев это, Джимми совсем потерял голову.

– Вы не выйдете за него! – закричал он. – Это же чудовищно! Я вам не позволю. Вы и сами все понимаете. Вы должны знать, что вы значите для меня. Неужели вы думаете, что я допущу…

В тишине глухо заворчал гром, словно задремавший великан что-то пробормотал во сне. Черная туча, нависшая над холмом, подползла ближе. Жара была удушающая. Посередине озера, в каких-нибудь пятидесяти ярдах от лодки, лежал островок, прохладный и таинственный в сгущающемся сумраке.

Джимми оборвал свою речь на полуслове и схватил весло.

С ближайшей стороны островка виднелся лодочный сарай – узкий ручеек, перекрытый дощатым навесом, где можно было уместить прогулочную лодку. Джимми завел туда каноэ в тот самый момент, когда обрушилась гроза, и развернул лодочку боком, чтобы можно было смотреть на дождь, хлеставший по озеру сплошными потоками.

Джимми снова заговорил, на этот раз чуть медленнее:

– По-моему, я полюбил вас сразу, как только увидел там, на пароходе. Потом я вас потерял. Потом каким-то чудом снова нашел и потерял опять. И снова нашел вас здесь, опять же чудом, но уж на этот раз я вас не потеряю. Вы думаете, я буду молча стоять и смотреть, как вас отнимает у меня этот… этот…

Он взял ее за руку.

– Молли, ведь вы не любите его! Если бы я думал, что любите, я не стал бы мешать вашему счастью. Я бы уехал. Но вы не любите! Не можете вы его любить! Он же ничтожество, Молли!

Он подался к ней, лодка сильно закачалась.

– Молли!

Она молчала, но впервые посмотрела ему прямо в глаза ясным и твердым взглядом. В ее взгляде Джимми прочел страх. Она боялась, боялась не его, чего-то другого, а чего именно – он не мог разобрать. Но в ее глазах сиял и свет. Свет этот затмевал страх, как солнце затмевает огонь, и Джимми притянул ее к себе и стал целовать, еще и еще, шепча какие-то невнятные слова.

Вдруг она рванулась прочь, дико отталкивая его. Лодка едва не черпнула бортом воду.

– Я не могу! – вскрикнула Молли, задыхаясь. – Не могу! Нельзя!

Он протянул руку, ухватился за поручень, идущий вдоль стены. Лодка пересталf раскачиваться. Он обернулся. Молли, спрятав лицо, всхлипывала тихо и безнадежно, словно потерявшийся ребенок.

Он потянулся к ней, но не решился прикоснуться. Он был совершенно оглушен.

Дождь стучал по деревянной крыше. В щели между досками капало. Джимми снял пиджак, нежно набросил ей на плечи.

– Молли!

Она подняла к нему мокрые глаза.

– Молли, любимая, что случилось?

– Я не должна. Нельзя.

– Я не понимаю!

– Нельзя, Джимми.

Он осторожно двинулся вперед, придерживаясь за поручень. Оказался рядом с ней и обнял.

– В чем дело, милая? Скажи мне. Она припала к нему, не отвечая.

– Ты же не из-за него волнуешься? Не из-за Дривера? Тут не о чем волноваться. Все будет очень легко и просто. Если хочешь, я сам с ним поговорю. Он знает, что ты его не любишь. И потом, у него в Лондоне есть девушка…

– Нет-нет. Не в этом дело.

– А в чем? Любимая, что тебя тревожит?

– Джимми… – Она запнулась. Он ждал.

– Да?

– Джимми, мой отец… он не захочет… отец… отец… он…

– Не одобряет меня? Она горестно кивнула.

Огромное облегчение охватило Джимми. А он-то вообразил… Он и сам не знал, что он такое вообразил – какоето громадное, непреодолимое препятствие, какую-нибудь всемирную катастрофу, которая навсегда оторвет их друг от друга. Он готов был расхохотаться от счастья. Так вот в чем дело, вот что за туча нависла над ними – мистер МакИкерн его не одобряет! Ангел с огненным мечом, охраняющий вход в Эдем, обернулся полицейским с резиновой дубинкой.

– Придется ему ко мне привыкнуть, – легкомысленно заявил Джимми.

Молли безнадежно смотрела на него. Он не понимает, не может понять. Как же сказать ему? Отцовские слова и сейчас еще звенели у нее в ушах. Он жулик. Он «ведет свою игру». За ним следят. А она любит, любит его! О, как же сказать ему, чтобы он понял?

Она теснее прижалась к нему, вся дрожа. Он снова стал серьезным.

– Милая, не расстраивайся так. Тут уж ничего не поделаешь. Он переменится. Когда мы с тобой поженимся…

– Нет-нет! Ах, как же ты не понимаешь? Я не могу, не могу!

Джимми побелел. Он с тревогой всмотрелся в ее лицо.

– Постой, любимая! Что это значит – ты не можешь? Неужели это настолько важно, чтобы… чтобы… – он искал слово, – тебе помешать?

– Настолько, – прошептала она.

Ледяная рука сжала его сердце. Мир рушился, разваливался на куски прямо у него на глазах.

– Но… но… ты же любишь меня, – медленно проговорил он, словно пытался найти ключ к загадке. – Я… не понимаю…

– Ты и не поймешь. Ты мужчина. Ты ничего не знаешь. Для мужчины все совсем по-другому! Он с детства знает, что рано или поздно должен будет уйти из дома. Для него это естественно.

– Милая, но ведь и ты не можешь всю жизнь прожить дома! Все равно, за кого ты выйдешь замуж…

– Это совсем другое дело. Папа никогда больше не захочет разговаривать со мной. Я никогда больше его не увижу. Он Уйдет из моей жизни, Джимми. Я не могу. Ни одна девушка не смогла бы вот так выбросить двадцать лет своей жизни, как будто их и не было. Я буду постоянно мучиться, сама изведусь и тебя сделаю несчастным. Каждый день сотня разных мелочей будет напоминать мне о нем, у меня не хватит сил бороться с этим. Ты не знаешь, какой он хороший, как он меня любит. Сколько я себя помню, мы с ним всегда были друзьями. Ты видел его только снаружи, со стороны, а я знаю, что на самом деле он совсем другой. Он всю жизнь думал только обо мне. Он рассказывал мне такое о себе, чего никто и не подозревает, и я знаю, что все эти годы он трудился только ради меня. Джимми, ты не сердишься, что я все это говорю, нет?

– Продолжай, – сказал он, крепче прижимая ее к себе.

– Маму я не помню. Она умерла, когда я была совсем маленькая. Так что мы с ним всегда были вдвоем – пока не появился ты.

Воспоминания о тех далеких днях толпились перед ней, пока она говорила, заставляли ее голос дрожать – полузабытые милые пустяки, овеянные волшебным ароматом счастливого прошлого.

– Мы с ним всегда были заодно. Он доверял мне, а я доверяла ему. Мы всегда поддерживали друг друга. Когда я болела, он сидел со мной всю ночь, и не одну – много ночей подряд. Однажды у меня была всего лишь маленькая лихорадка, но я вообразила, что ужасно больна, поздно вечером услышала, что он пришел, и позвала его, а он поднялся ко мне и сидел до утра, держал меня за руку. Только потом я случайно узнала, что в тот день шел дождь, он весь промок. Он мог умереть из-за меня. Мы с ним были верными партнерами, Джимми, милый. Я не могу огорчить его теперь, правда? Это было бы нечестно.

Джимми отвернулся, боясь, как бы лицо не выдало, что он чувствует. Он сходил с ума от иррациональной, нерассуждающей ревности. Он хотел, чтобы она принадлежала ему телом и душой, и каждое ее слово резало по живому. Еще мгновение назад он чувствовал, что она – его. Сейчас, в первую минуту потрясения, он казался сам себе чужаком, посторонним, без спросу ступившим на священную землю.

Она заметила его движение и инстинктивно угадала его мысли.

– Нет-нет! – закричала она. – Нет, Джимми, все совсем не так!

Их взгляды встретились, и у Джимми отлегло от сердца. Они сидели и молчали. Дождь, истратив основной запас своих сил, сыпался мягко и ровно. Среди серых туч над холмами проглянула бледная полоска голубого неба. Совсем оядом на острове запел дрозд.

– Что же нам делать? – спросила она наконец. – Что тут можно сделать?

– Нужно подождать, – сказал Джимми. – Все будет хорошо. Обязательно. Теперь нам ничто не может помешать.

Дождь перестал. Голубизна теснила серость и в конце концов совсем прогнала ее прочь. Солнце, низко висевшее на западе, снова ярко светило над озером. Воздух был чист и прохладен.

Джимми внезапно воспрял духом. Он разглядел ниспосланный ему знак. Такой и есть этот мир на самом деле – улыбающийся и приветливый, а не серый, как ему на минуту показалось. Он победил! Этого уже ничто не изменит. Остались какие-то мелочи. Как можно было хоть на минуту поддаться такой ерунде?

Джимми вывел лодку из укрытия на сверкающую воду и взялся за весло.

– Пора возвращаться, – сказал он. – Интересно, который час. Я бы хоть всю жизнь здесь провел, но, наверное, уже поздно. Молли!

– Да?

– Что бы ни было, ты разорвешь помолвку с Дривером? Хочешь, я ему скажу?

– Нет, я сама. Я напишу ему записку, если не встречу его до обеда.

Взмахнув несколько раз веслом, Джимми вдруг снова заговорил:

– Бесполезно! Я просто не могу удержаться. Молли, ничего, если я немножко спою? Голос у меня – не приведи Господи, но очень уж я счастлив. Постараюсь перестать, как только смогу.

Он громко и немелодично запел.

Молли тревожно смотрела на него из-под своей тенистой шляпы. Солнце зашло за холмы, блики на воде погасли. В воздухе чувствовался холодок. Громада замка нависла над ними, темная и угрожающая в неясных сумерках.

Молли пробрала дрожь.