Текст книги "Том 17. Джимми Питт и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Пэлем Грэнвил Вудхауз
Собрание сочинений
Том 17. Джимми Питт и другие

Джентльмен без определенных занятий

Перевод с английского М. Лахути

Глава I ДЖИММИ ЗАКЛЮЧАЕТ ПАРИ

Главная курительная комната клуба «Ваганты» уже полчаса как начала наполняться народом и сейчас была почти полна. «Ваганты» – может, и не самый роскошный, но во многих отношениях самый приятный клуб в Нью-Йорке. Его девиз – комфорт без помпезности, и после одиннадцати вечера его занимают главным образом люди сцены. Все здесь молоды, гладко выбриты и увлечены беседой, а беседуют они на чисто профессиональные темы.

В тот июльский вечер все собравшиеся пришли сюда из театра. Большинство их составляли актеры, но было и несколько театралов, только что с премьеры последней новинки, из серии «переплюнуть Раффлза».[1]1
  …из серии «переплюнуть Раффлза» – джентльмен-взломщик, персонаж книг Э.У. Хорнунга.


[Закрыть] В том сезоне в большой моде были пьесы, чьи герои восхищают публику, пока находятся по ту сторону рампы, но становятся куда менее симпатичными, если встретишься с ними в реальной жизни. Вот и сегодня на премьере Артур Мифлин, в жизни – образцовый молодой человек, заслужил бурные аплодисменты, совершив ряд действий, за которые, будь они проделаны за пределами театра, его бы немедленно исключили как из клуба «Ваганты», так и из любого другого клуба. Одетый в безупречный вечерний костюм, он с приятной улыбкой на лице взломал сейф, украл ценные бумаги и драгоценности на крупную сумму и вслед за тем, нимало не смущаясь, удрал через окошко. В течение четырех актов он водил за нос полицейского сыщика и остановил целую толпу преследователей, угрожая им револьвером. Публика все это целиком и полностью поддерживала.

– Да, это настоящий успех, – заметил кто-то в клубах дыма.

– Эти пьески в духе «Раффлза» всегда имеют успех, – проворчал Уиллетт, игравший грубоватых папаш в музыкальной комедии. – Несколько лет назад никто бы не решился вывести на подмостки героя-жулика. А теперь, похоже, публика ничего другого и не желает. Хотя они сами не знают, что им надо, – закончил он уныло.

Возможно, Уиллетт был не совсем объективен – пьеса «Красотка из Булони», в которой он исполнял роль Сайруса К. Хиггса, чикагского миллионера, помаленьку сходила со сцены на скудной диете газетных рецензий.

– Я на премьере видел Джимми Питта, – сказал Рейке. Все живо заинтересовались.

– Джимми Питт? Когда он вернулся? Я думал, он в Италии.

– Должно быть, приехал на «Лузитании». Она вошла в порт сегодня утром.

– Джимми Питт? – переспросил Саттон из театра «Мажестик». – Надолго он уезжал? В прошлый раз я видел его на премьере «Аутсайдера». Это было месяца два назад.

– По-моему, он путешествовал по Европе, – ответил Рейке. – Бывает же везение! Я бы тоже не прочь.

Саттон стряхнул пепел с сигары.

– Завидую я Джимми, – сказал он. – Ни с кем другим не хотел бы поменяться местами, а с ним хотел бы. Человеку просто не положено иметь столько денег, разве только профессиональному олигарху. При этом здоров, как бык. В жизни ничем не болел страшнее кори. Ни единого родственника. Да еще и не женат.

Саттон, трижды женатый, произнес последние слова с особым чувством.

– Хороший он малый, Джимми, – высказался Рейке.

– Да, – сказал Артур Мифлин. – Да, Джимми хороший малый. Я его сто лет знаю. Вместе учились в колледже. Интеллектом он не блещет – не то, что я. Но малый душевный. Во-первых, он столько народу в свое время вытаскивал из глубкой финансовой ямы – больше, чем половина населения Нью-Йорка.

– Ну и что? – буркнул Уиллетт, которого вогнали в меланхолию невзгоды булонской красотки. – Легко играть в благотворительность, когда сам без пяти минут миллионер.

– Да, – с жаром возразил Мифлин, – но не очень-то легко, если сам вкалываешь в газете за тридцать долларов в неделю. Когда Джимми был репортером в отделе новостей, целая толпа кормилась за его счет. Причем постоянно, заметь, – не то, чтобы одолжить при случае доллар-другой. Спали на его диване, а утром садились к столу завтракать. Я просто из себя выходил. Все спрашивал, как он это терпит. А он говорит – им больше некуда идти. Он, мол, в состоянии их поддержать – и правда, как-то ухитрялся, хоть я до сих пор не понимаю, как он изворачивался на тридцать долларов в неделю.

– Ну, если уж он такой лопух, значит, и поделом ему… – начал Уиллетт.

– Эй, прекрати! – одернул его Рейке. – Нечего наезжать на Джимми.

– А все-таки, – сказал Саттон, – я рад, что он получил наследство. Невозможно держать открытый дом на тридцатку в неделю. Кстати, Артур, кто ему денежки-то оставил? Я слышал, дядя?

– Нет, не дядя, – сказал Мифлин. – Это, можно сказать, романтическая история. Один тип много лет назад был влюблен в матушку Джимми. Потом он уехал на Запад, нажил кучу денег и все завещал миссис Питт или ее детям. Когда это случилось, она уже несколько лет как умерла. Джимми, конечно, об этом обо всем ни сном ни духом, и вдруг приходит письмо от поверенного с приглашением зайти в контору. Он туда, сюда, а там – хоп! Примерно пятьсот тысяч долларов только и ждут, чтобы он их потратил.

К этому времени Джимми Питт окончательно вытеснил «Любовь медвежатника» из общей беседы. Все присутствующие были знакомы с Джимми, большинство – еще по газетным дням, и хотя каждый скорее бы умер, чем признался в этом, но все они были ему благодарны за то, что он относится к ним сейчас, когда в его распоряжении полмиллиона долларов, точно так же, как было при тридцати в неделю. Разумеется, богатое наследство не делает молодого человека прекрасней и благородней, но не все молодые люди это понимают.

– Странная у него была жизнь, – сказал Мифлин. – Чего он только не перепробовал. Знаете, он ведь выступал на сцене до того, как занялся газетным делом. Только в бродячих труппах, если не ошибаюсь. Потом ему надоело, он и бросил. Вот в этом вечная его беда. Не может остановиться на чем-нибудь одном. Учился в Йейле на юриста – недоучился. Когда ушел из театра, объехал все Соединенные Штаты, без гроша в кармане, брался за любую работу, какая подвернется. Пару дней проработал официантом, потом его выгнали за то, что бил тарелки. После этого устроился в лавку ювелира. Он, по-моему, большой знаток по части драгоценностей. Как-то раз заработал сотню долларов, продержавшись три раунда против Малыша Брэди. Малыш тогда проводил турне по всем Штатам после того, как отобрал титул чемпиона у Джимми Гарвина. Объявил награду в сто долларов тому, кто схватится с ним и протянет три раунда. Джимми это сделал не глядя. Он был лучшим среди любителей в своем весе – по крайней мере, я никого лучше не видел. Малыш уговаривал его всерьез заняться боксом, но Джимми в те времена просто не мог подолгу заниматься чем-то одним. Душа у него цыганская. Только в дороге он бывал по-настоящему счастлив, и теперь, видать, такой же, хоть и получил наследство.

– Ну, теперь-то он может себе позволить разъезжать по свету, – завел свое Рейке. – Мне бы такие денежки…

– А слыхали, как Джимми… – начал было Мифлин, но тут Одиссея Джимми Питта была прервана.

Открылась дверь, и вошел Улисс собственной персоной.

Джимми Питт был молодой человек среднего роста, но казался ниже из-за невероятной ширины и объема грудной клетки. Квадратный, чуть выступающий подбородок в сочетании со свойственной атлетам лихостью осанки и пронзительными карими глазами, словно у бультерьера, придавали ему агрессивный вид, но впечатление это было в высшей степени обманчивым. По характеру Джимми вовсе не был агрессивен. Не только глаза были у него как у бультерьера, но и такое же добродушие. А при случае могло проявиться и свойственное этой породе непреклонное упорство в достижении цели.

Его появление было встречено дружными приветственными криками.

– Хелло, Джимми!

– Давно вернулся?

– Давай к нам, садись. Тут места много.

– «Где он бродит, мой друг, нынче ночью»?

– Официант! Джимми, что будешь пить? Джимми рухнул в кресло и широко зевнул.

– Ну что, – спросил он, – как дела? Хелло, Рейке! Смотрел сегодня «Любовь медвежатника». Мне показалось, что я тебя там видел. Хелло, Артур! Поздравляю. Прекрасно подал текст.

– Спасибо, – сказал Мифлин. – А мы как раз говорили о тебе, Джимми. Ты, должно быть, приехал на «Лузитании»?

– На этот раз она не побила рекордов, – сказал Саттон. В глазах Джимми появилось нечто похожее на задумчивость.

– По мне, она пришла в порт слишком быстро, – сказал он. – Не понимаю, какой смысл нестись с такой скоростью, – продолжил он торопливо. – Так приятно, когда есть возможность насладиться морским воздухом.

– Знаем мы этот морской воздух, – пробормотал Мифлин.

Джимми быстро обернулся к нему:

– Что ты там лепечешь, Артур?

– Я ничего не говорил, – вкрадчиво ответил Мифлин.

– Что скажешь о сегодняшнем спектакле, Джимми? – поинтересовался Рейке.

– Мне понравилось. Артур был хорош. Вот только одного я понять не могу – откуда такое преклонение перед медвежатниками. По некоторым современным пьесам получается, что всякий преуспевающий грабитель становится национальным героем. Глядишь, скоро у нас Артур будет играть Чарлза Пейса[2]2
  Чарльз Пейс – известный грабитель.


[Закрыть] под радостные аплодисменты публики.

– Это естественное преклонение тупоумия перед изощренным интеллектом, – объяснил Мифлин. – Чтобы стать хорошим медвежатником, нужны мозги. У кого в голове не бурлит серое вещество, вот как у меня, например, тому нечего и надеяться…

Джимми откинулся на спинку кресла и проговорил спокойно, но веско:

– Любой человек со средним уровнем интеллекта может совершить ограбление.

Мифлин вскочил и начал жестикулировать, не в силах снести такого богохульства.

– Дружище, что за безумные…

– Даже я бы мог, – сказал Джимми, раскуривая сигару.

Ему ответил дружный хохот и общее одобрение. В последние несколько недель, пока шли репетиции пьесы «Любовь медвежатника», Артур Мифлин донимал завсегдатаев клуба «Ваганты» бесконечными разглагольствованиями о высоком искусстве кражи со взломом. Ему впервые досталась такая большая роль, и он проникся ею до глубины души. Он перечитал массу литературы о грабителях. Он разговаривал с сотрудниками агентства Пинкертона. Он каждый вечер делился с собратьями по клубу своими воззрениями по сему поводу, расписывая, какая это сложная и тонкая работа – вскрыть сейф, пока слушатели в конце концов не взбунтовались. Естественно, «Ваганты» пришли в восторг, когда Джимми по собственной инициативе и явно без всякой подначки с их стороны в первые же пять минут разговора наступил великому знатоку воровской жизни на любимую мозоль.

– Ты-то! – воскликнул Мифлин с презрением.

– Я-то!

– Ты! Да ты даже вареное яйцо вскрыть не в состоянии, разве только если это яйцо-пашот, которое варится без скорлупы!

– На что спорим? – спросил Джимми.

«Ваганты» встрепенулись и насторожили уши. Волшебное слово «пари» в этой комнате неизменно производило электризующее действие. Все выжидательно воззрились на Артура Мифлина.

– Ложись спать, Джимми, – сказал воплотитель образа медвежатника. – Я тебя провожу, подоткну одеяло на ночь. Утречком хорошую чашку крепкого чая, и все как рукой снимет.

Общество откликнулось негодующим воплем. Гневные голоса обвиняли Артура Мифлина в слабодушии. Ободряющие голоса убеждали его не праздновать труса.

– Видал? Они над тобой насмехаются. И за дело, – сказал Джимми. – Будь мужчиной, Артур! На что спорим?

Мистер Мифлин взглянул на него с жалостью.

– Ты сам не знаешь, на что замахнулся, Джимми. Ты на полвека отстал от жизни. Ты воображаешь, будто грабителю для работы требуется только маска, небритый подбородок и потайной фонарь. А я тебе говорю, что ему необходимо чрезвычайно специализированное образование. Я-то знаю, я общался с настоящими сыщиками. Возьмем, например, тебя, жалкий червь. Обладаешь ли ты глубокими познаниями в химии, физике, токсикологии?..[3]3
  «Джентльмен-сыщик» – персонаж книг Мориса Леблана.


[Закрыть]

– Само собой.

– …электричестве и микроскопии?

– Ты раскрыл все мои секреты.

– Умеешь ли ты пользоваться автогеном, работающим на кислородно-ацетиленовой смеси?

– Я без него не выхожу из дому.

– Что тебе известно о применении анестезирующих средств?

– Практически все. Это, можно сказать, мое любимое хобби.

– Можешь изготовить «супчик»?[4]4
  …изготовить «супчик» – нитроглицерин (амер. жарг.).


[Закрыть]

– Супчик?

– Супчик, – решительно подтвердил мистер Мифлин. Джимми поднял брови.

– Разве архитектор сам формует кирпичи? Грубую предварительную работу я предоставляю своим ассистентам. Они готовят для меня супчик.

– Джимми тебе не какой-нибудь мазурик, – сказал Саттон. – Он ведущий специалист в своей области. Так вот откуда у него денежки! Я никогда не верил в эти байки о наследстве.

– Джимми, – произнес Мифлин, – не способен вскрыть даже детскую копилку! Даже банку сардинок вскрыть не сумеет!

Джимми пожал плечами.

– На что спорим? – повторил он. – Ну же, Артур, ты получаешь вполне неплохое жалованье. На что спорим?

– Пусть будет обед для всех присутствующих, – предложил Рейке, человек весьма хитроумный и всегда старавшийся обернуть к своей личной пользе любые происшествия, с какими сталкивался на жизненном пути.

Идею приняли с одобрением.

– Очень хорошо, – сказал Мифлин. – Сколько нас здесь? Раз, два, три, четыре… Проигравший оплачивает обед на двенадцать персон.

– Хороший обед, – вполголоса подсказал Рейке.

– Хороший обед, – согласился Джимми. – Отлично! Сколько ты мне даешь времени, Артур?

– Сколько тебе нужно?

– Предельный срок необходим, – сказал Рейке. – По-моему, такая резвая лошадка, как наш Джимми, справится с этим в два счета. Хоть бы прямо сегодня ночью. А что? Отличная погожая ночь. Если Джимми не сумеет совершить взлом сегодня – ну, значит, не судьба. Годится, Джимми?

– Великолепно!

Тут вмешался Уиллетт. Он весь вечер методично пытался утопить свои горести, и это уже становилось заметно по его выговору.

– Слушьте, – поинтересовался он, – а как Дж… жимми докаж… жет, что он это сделал?

Мифлин сказал:

– Я лично поверю ему на слово.

– Н… нич… чего себе! А ч… что ему м… мешает просто взять и сказать, что с… сделал, когда на сам… мом деле, м… может, и не сделал?

«Вагантам» сделалось неловко. Впрочем, решение оставалось за Джимми.

– Вы-то свой обед в любом случае получите, – сказал Джимми. – Какая вам разница, кто угощает?

Но Уиллет упрямо, хотя и несколько невнятно, настаивал на своем:

– Не в том д… дело. Дело в прнципе. Я гврю, надо, чтоб все по-честному. Вот гврю, и все тут.

– И это, безусловно, большое достижение, – сердечно откликнулся Джимми. – А «на дворе трава» осилите?

– Я это к тому гврю, что… Фокусник он, ваш Джимми! А я гврю… что ему ммешает взять и екзать, что сделал, когда на еммом деле не сделал?

– Не переживайте, – успокоил его Джимми. – Я спрячу под ковром латунную трубку со звездно-полосатым флагом.

Уиллетт махнул рукой.

– Этво дстатчно, – произнес он с достоинством. – Нсло-ва блше.

– О, придумал даже еще лучше, – сказал Джимми. – Я начерчу большую букву «Д» на внутренней стороне входной двери. Тогда любой желающий сможет на следующий день прийти и проверить. Ладно, я пошел домой. Рад, что мы обо всем договорились. Кому со мной по пути?

– Мне, – сказал Артур. – Пройдемся немного. В ясные ночи мне не сидится на месте. Становлюсь нервным, как кошка. Если не вымотаю себя физически, сегодня совсем не засну.

– Если ты думаешь, что я собираюсь помогать тебе довести себя до полного изнеможения, мой мальчик, ты сильно ошибаешься. Я намерен не торопясь дойти до своей квартиры и завалиться спать.

– И то дело, – сказал Мифлин. – Пошли.

– Ты с ним особо не зевай, Артур, – напутствовал его Саттон. – А то как даст по затылку мешочком с песком, да часики-то и свистнет. Это же переодетый Арсен Люпен. Уж ты мне поверь!

Глава II ПИРАМ И ТИСБА

Выйдя на улицу, приятели свернули в сторону центра. Они шли молча. Мифлин мысленно перебирал запомнившиеся подробности сегодняшнего спектакля: вначале волнение, затем подъем, когда почувствовал, что сумел завладеть вниманием зрительного зала, затем растущая уверенность, что его игра хороша. Тем временем Джимми погрузился в какие-то свои мысли. Они прошли уже приличное расстояние, когда Мифлин наконец заговорил:

– Кто она, Джимми?

Джимми, вздрогнув, очнулся от раздумий.

– Что такое?

– Кто она?

– Не понимаю, о чем ты.

– Все ты понимаешь! Кто она?

– Не знаю, – просто ответил Джимми.

– Не знаешь?! Ну, хоть зовут-то ее как?

– Не знаю.

– Разве на «Лузитании» не публикуют список пассажиров?

– Публикуют.

– И ты за пять дней не смог выяснить имя?

– Не смог.

– И этот человек воображает, будто он сумеет ограбить дом! – воскликнул Мифлин в отчаянии.

Они подошли к зданию, где во втором этаже располагалась квартира Джимми.

– Зайдешь? – спросил Джимми.

– Вообще говоря, я думал прогуляться до Парка. Говорю тебе, я места себе не нахожу.

– Зайдем, выкуришь сигару. Если так уж настроился одолеть сегодня марафонскую дистанцию, у тебя еще вся ночь впереди. Мы с тобой месяца два не виделись. Расскажи мне новости.

– Да нет никаких новостей. В Нью-Йорке никогда ничего не происходит. В газетах пишут о разных событиях, но это все неправда. Ладно уж, зайду. Сдается мне, из нас двоих как раз ты – человек с новостями.

Джимми начал возиться с ключом.

– Потрясающий взломщик, нечего сказать, – пренебрежительно заметил Мифлин. – Что же ты не пустишь в ход автоген? Ты хоть понимаешь, мой мальчик, что обязался на следующей неделе накормить роскошным обедом двенадцать голодных мужчин? В холодном свете утра, когда рассудок вновь утвердится на троне, эта истина дойдет до твоего сознания.

– Ничего я не обязался, – возразил Джимми, отпирая дверь.

– Только не говори, что ты всерьез нацелился попробовать.

– А на что еще, по-твоему, я нацелился?

– Да нет, это же невозможное дело! Тебя наверняка поймают. И что тогда ты будешь делать? Уверять, что это была просто милая шутка? А если тебя изрешетят пулями? Ты будешь выглядеть круглым дураком, взывая к чувству юмора разгневанного домовладельца, который тем временем нашпигует тебя свинцом из своего «кольта»!

– Что поделаешь, профессиональный риск. Тебе ли этого не знать, Артур. Вспомни, что ты пережил сегодня вечером.

Артур Мифлин с тревогой смотрел на своего друга. Он знал, до какой степени безрассудства способен дойти Джимми, если твердо решит чего-нибудь добиться. Оказавшись в ситуации «проверки на прочность», Джимми терял всякий разум и переставал воспринимать логические доводы. К тому же слова Уиллетта задели его за живое. Не тот человек был Джимми, чтобы спокойно снести обвинение в фокусничестве, и неважно, было оно произнесено в трезвом или пьяном виде.

Между тем Джимми извлек на свет виски и сигары, а сам откинулся на спинку дивана и принялся выдувать дымовые колечки, пуская их в потолок.

– Ну? – спросил наконец Артур Мифлин.

– Что – ну?

– Я просто хотел спросить: это молчание надолго или ты все-таки начнешь развлекать, развивать и просвещать своего гостя? Что-то с тобой случилось, Джимми. Помнится, ты был такой лихой, жизнерадостный малый, неистощимый на шутки и веселые розыгрыши. И где они теперь, твои подначки, твои резвые прыжки и ужимки, где эти песенки, эти вспышки остроумия, которые все сидящие за столом встречали единодушными взрывами смеха, если ты платил за угощение? Сейчас ты больше всего похож на глухонемого, решившего отметить День Независимости при помощи бесшумного пороха. Очнись, Джимми, не то я уйду. Мы же с тобой практически выросли вместе! Расскажи мне про эту девушку – ту, которую ты полюбил и по дурости своей ухитрился потерять.

Джимми тяжело вздохнул.

– Прекрасно, – безмятежно отозвался Мифлин. – Вздыхай, если хочешь. Все лучше, чем ничего.

Джимми сел прямо.

– Да, сотню раз, – изрек Мифлин.

– Это ты о чем?

– Ты собирался спросить, любил ли я когда-нибудь, верно?

– Не собирался, потому что и так знаю: не любил. У тебя нет души. Ты просто не знаешь, что такое любовь.

– Как тебе будет угодно, – покладисто согласился Мифлин.

Джимми снова откинулся на спинку дивана.

– Я тоже не знаю, – сказал он. – В том-то и беда. Мифлин посмотрел на него с интересом.

– Я тебя понимаю, – сказал он. – Вначале возникает как бы предчувствие, когда сердце трепещет в груди, словно птенчик, впервые пытающийся защебетать, когда…

– Да ну тебя!

– …когда ты робко спрашиваешь себя: «Неужели? Возможно ли это?» – и застенчиво отвечаешь: «Нет. Да. Кажется, так и есть!» Я переживал все это сотню раз. Общеизвестные начальные симптомы. Если немедленно не принять соответствующие меры, болезнь может принять острую форму. В таких вопросах полагайся на дядюшку Артура. Он знает.

– Ты мне противен, – ответствовал Джимми.

– Склоняю к тебе свой слух, – снисходительно сказал ему Мифлин. – Расскажи мне все.

– Да нечего рассказывать.

– Не лги мне, Джеймс.

– Ну, практически нечего.

– Уже лучше.

– Дело было так.

– Хорошо.

Джимми поерзал, устраиваясь поудобнее, и отхлебнул виски.

– Я увидел ее только на второй день путешествия.

– Знаю я этот второй день путешествия! И?

– Мы, собственно, даже и не познакомились.

– Просто случайно столкнулись, да-а?

– Тут, понимаешь, какое дело. Я, как дурак, взял билет второго класса.

– Что? Наш юный Рокфербильт Астергульд, мальчонка-миллионер, путешествует вторым классом?! С чего бы это?

– Просто подумал, что так будет веселее. Во втором классе более непринужденная обстановка, гораздо быстрее сходишься с людьми. В девяти случаях из десяти ехать вторым классом намного лучше.

– А это как раз оказался десятый случай?

– Она ехала первым классом, – объяснил Джимми. Мифлин схватился за голову.

– Постой! – воскликнул он. – Это мне что-то напоминает… Что-то у Шекспира… Ромео и Джульетта? Нет. А, понял: Пирам и Тисба!

– Не вижу ничего общего.

– А ты перечитай «Сон в летнюю ночь». «Пирам и Тисба, – сказано там, – разговаривали через щель в стене», – процитировал Мифлин.

– А мы – нет.

– Не надо цепляться к словам. Вы разговаривали через поручень.

– Да нет.

– Ты что, хочешь сказать, вы с ней вообще не разговаривали?

– Ни единого слова не сказали. Мифлин печально покачал головой.

– Безнадежный случай, – сказал он. – Я-то думал, ты человек действия. Что же ты делал?

Джимми тихонько вздохнул.

– Я обычно стоял и курил у загородки напротив парикмахерской, а она прогуливалась по палубе.

– И ты на нее таращился?

– Я время от времени поглядывал в ее сторону, – ответил Джимми с достоинством.

– Оставь эти увертки! Ты на нее таращился. Ты вел себя как самый обыкновенный уличный приставала, и ты сам это знаешь. Джеймс, я не ханжа, но должен сказать, твое поведение представляется мне разнузданным. Она прогуливалась в одиночестве?

– Как правило.

– Итак, ты любишь ее, да? Ты взошел на корабль счастливым, свободным и беспечным, а сошел с него угрюмым меланхоликом. Отныне в целом мире для тебя существует только одна женщина, и именно она потеряна для тебя навеки.

Мифлин глухо и мрачно простонал, после чего подбодрил себя глотком виски. Джимми беспокойно пошевелился на диване.

– Веришь ли ты в любовь с первого взгляда? – задал он идиотский вопрос.

Он был в том настроении, когда мужчина произносит слова, при одном воспоминании о которых впоследствии его бросает в жар бессонными ночами.

– Не понимаю, при чем тут первый взгляд, – заметил Мифлин. – По твоим же собственным словам, ты стоял и глазел на эту девушку в течение пяти дней без перерыва. За это время можно до того досмотреться, что в кого угодно влюбишься.

– Не могу себя представить ведущим оседлый образ жизни, – задумчиво проговорил Джимми. – Наверное, нельзя сказать, что ты по-настоящему влюбился, пока тебя не потянет к оседлому образу жизни.

– Примерно то же самое я и говорил в клубе буквально за минуту до твоего прихода и, между прочим, выразился довольно изящно. Я сказал, что у тебя цыганская душа.

– Черт возьми, ты абсолютно прав!

– Я всегда прав.

– Должно быть, это все от безделья. Когда я работал в отделе новостей, со мной такие штуки не случались.

– Ты не так уж долго проработал в «Новостях», не успел соскучиться.

– А сейчас у меня такое чувство, словно мне нельзя оставаться на одном месте больше недели. Вероятно, это деньги на меня так действуют.

– В Нью-Йорке, – сказал Мифлин, – полным-полно добросердечных граждан, которые охотно избавят тебя от такой обузы. Итак, Джеймс, теперь я тебя оставлю. Меня уже клонит ко сну. Кстати, надо думать, после прибытия ты потерял ту девушку из виду?

– Да.

– Что ж, в Соединенных Штатах не так уж много девушек – всего-то навсего двадцать миллионов. Или сорок? В общем, сущие пустяки. Только и надо немножко поискать. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Мистер Мифлин с грохотом сбежал вниз по лестнице. Через минуту Джимми услышал, как его имя громко выкликают на улице, и подошел к окну. Мифлин стоял на тротуаре, задрав голову.

– Джимми!

– Что еще?

– Забыл спросить. Она была блондинка?

– Что?

– Она была блондинка? – заорал Мифлин.

– Нет, – рявкнул Джимми.

– А, темненькая? – проревел Мифлин, оскверняя безмолвие ночи.

– Да, – ответил Джимми и захлопнул окно.

– Джимми!

Рама окна снова приподнялась.

– Ну?

– По мне, блондинки лучше!

– Иди спать!

– Ладно. Спокойной ночи!

– Спокойной ночи.

Голова Джимми исчезла из окошка. Он уселся в кресло, которое раньше занимал Мифлин. Тут же вскочил и выключил свет. Сидеть и думать приятнее в темноте. Мысли его разбегались по разным направлениям, но неизменно возвращались к девушке с «Лузитании». Конечно, это нелепость. Неудивительно, что Артур Мифлин воспринял все как шутку. Славный старина Артур! Хорошо, что он сегодня имел успех! Но шутка ли это на самом деле? Кто там говорил, что острота, как острие иголки, не видна, когда направлена прямо на тебя самого? Расскажи ему кто-нибудь другой такую бестолковую историю, Джимми первый посмеялся бы. А вот когда сам оказываешься в центре романтической истории, пусть даже самой что ни на есть бестолковой, начинаешь все видеть под совершенно другим углом. Конечно, если говорить напрямик, это полнейшая ерунда. Джимми и сам это понимал. И все же в глубине души что-то подсказывало, что не совсем ерунда. И все же… Не приходит любовь вот так, в одно мгновение. Все равно как не может внезапно появиться на ровном месте дом, или пароход, или автомобиль, или стол, или… Джимми вздрогнул и выпрямился. Он чуть было не заснул, сидя на диване.

Подумал о кровати, но до нее было слишком далеко – черт знает как далеко. Тащиться через несколько акров ковра, а потом еще карабкаться по адовой лестнице. Да еще и раздеваться! Такое занудство – раздеваться. А красивое платье было на той девушке на четвертый день пути. Сшито на заказ. Джимми нравились платья, сшитые на заказ. Ему нравились все ее платья. Она вся ему нравилась. А он ей понравился? Трудно угадать, если у него ни разу не было возможности поговорить с ней! Она темненькая. Артуру больше нравятся блондинки. Дурень он, Артур! Хорошо, что он имел успех. Теперь он может жениться, если захочет. Если бы только не это вечное беспокойство, не это ощущение, что ему нельзя нигде задерживаться дольше чем на один день! Но пойдет ли она за него? Трудно сказать, они ведь ни разу так и не…

На этом Джимми уснул.