Текст книги "Том 17. Джимми Питт и другие"
Автор книги: Пэлем Вудхаус
Жанры:
Юмористическая проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)
ГЛАВА III
В живописном шале, высоко в горах, покрытых снегом и эдельвейсами (это цветы, растут они в Альпах, рвать не разрешается), жил Вильгельм Телль с женой Гедвигой и двумя сыновьями, Вальтером и Вильгельмом. Он был такой замечательный человек, что я ему отведу целую главу. Любое дело горело у него в руках. Во всей Швейцарии никто лучше него не стрелял из лука. Он дрался, как лев, ходил по горам, как серна, прыгал, как белка, и носил осанистую бороду. Пробраться через вечные льды или проскакать по утесам вслед за дичью? – Телль не подведет. Нагрубить наместнику? – Телль туг как тут. Однажды охотился он в Шехенском ущелье, там редко след увидишь человека; он шел пустынной горного тропой, где встречным разминуться нелегко. Над головой его скала нависла, под ним ревел сердито бурный Шехен. Внезапно они встретились с наместником лицом к лицу. Как только Геслер увидел Телля при луке, он смутился и побледнел, колени задрожали, словом, он присел на камушек, ощущая дурноту.
– Ба! – сказал Телль. – Кого мы видим! Я вас знаю. Хороши вы, нечего сказать, со своими налогами на хлеб да на овец. Когда-нибудь вы плохо кончите, старый негодяй!
Фу!
Он бросил строгий взгляд и пошел прочь, пусть-де Геслер призадумается над его словами. С тех пор Геслер затаил злобу и все искал случая ему отплатить.
– Попомни мои слова, – сказала Гедвига, когда за ужином муж рассказал ей о встрече. – Позора он вовек не позабудет.
– Я встречи не ищу. И он не ищет.
– Вот и ладушки, – согласилась Гедвига.
А то еще был случай: конная стража наместника гналась за другом Телля, Баумгартеном, и тому ничего не оставалось, как пересечь озеро в ужасный шторм. Когда перевозчик справедливо заметил: «Мне ринуться туда, в кромешный ад? Нет, я еще рассудка не лишился», – и отказался отчалить, даже за двойную цену, когда рейтары с ужасными воплями почти настигли свою жертву, Телль прыгнул в лодку и, со всей силы орудуя веслами, перевез друга по бурным волнам. Отчего наместник Геслер еще больше рассердился на него.
Особенно отличала Телля необыкновенно меткая стрельба. Никто во всей стране ему в подметки не годился. Он появлялся на каждом состязании лучников и всегда уносил первый приз. Даже соперники не отрицали его мастерства. «Зато, – говорили они, – Телль стреляет не для души», намекая, что он только и думает, как бы собрать побольше призов. Телль посмеивался: «Понятно, не для души, а для тела: мне надо кормить семью». Он никогда не возвращался с охоты без добычи. Иногда он приносил серну, и тогда семья ела в первый день жаркое, еще четыре дня – заливное, а на шестой день – биточки, с гренками по краю блюда. Иногда он добывал одну птицу, и тогда Гедвига жаловалась: «Попомни мои слова, ее на всех не хватит». Хотя всегда хватало, и уж никогда не случалось так, чтобы даже птицы не было.
Собственно, семья Телля жила счастливо и благополучно, несмотря на наместника Геслера и его налоги.
Телль был настоящий патриот. Он верил, что настанет день, и Швейцария восстанет против тирании наместника, поэтому он муштровал сыновей, чтобы те всегда были готовы. Они маршировали, крича во все горло и колотя по консервным банкам с таким пылом, что Гедвига, которая не выносила шума и ждала от детей помощи по хозяйству, частенько ворчала. «Попомни мои слова, – говорила она, – растущий дух милитаризма в молодом незрелом поколении ни к чему хорошему не приведет». Она считала, коли мальчишки играют в солдатики, а не помогают матери протереть стулья и вымыть пол, их ждет ужасный конец. Телль отвечал: «Тот, кто хочет в жизни пробиться, должен быть вооружен и для защиты, и для нападенья. Так держать, молодцы!» Они так и держали. Вот к какому человеку швейцарский народ решил обратиться за помощью.
ГЛАВА IV
Обсудив положение в таверне «Глечик и глетчер», горожане решили выбрать троих делегатов, чтобы те пошли и объяснили Теллю, чего от него хотят.
– Не хотел бы показаться нахальным, – сказал Арнольд Сева, – но, мне кажется, одним из троих должен быть я.
– Думается, – возразил Вернер Штауффахер, – нам ни к чему замены и перемены. Почему не выбрать тех, что втроем ходили к Геслеру?
– Не хотел бы подходить критически, – ответил Арнольд Сева, – но вынужден напомнить уважаемому оратору (прошу меня простить), что он и его не менее уважаемые друзья не добились успеха.
– Как и вы! – огрызнулся Арнольд Мельхталь. Палец еще болел, тут кто угодно огрызнется.
– Все потому, – сказал Арнольд Сева, – что вы и ваши друзья, забыв о такте, взбудоражили наместника, и он не захотел прислушаться к другим. В делах такого рода самое главное – такт. Хотя как знаете. Не обращайте на меня внимания!
Горожане и не обращали. Они выбрали Вернера Штауффахера, Арнольда Мельхталя и Вальтера Фюрста, и троица, осушив стаканы, потянулась в горы, к дому Телля.
Остальные договорились подождать их возвращения в «Глечике и глетчере». Все очень волновались, чем дело кончится. Восстание без Телля немыслимо, ну, а вдруг Телль откажется стать предводителем? Ведь чем плохи восстания – подавляя их, предводителя казнят, чтобы другим было неповадно. Не всем нравится, когда их казнят, даже в назидание друзьям. С другой стороны, Телль был храбрый малый, патриот, и, может, только того и ждал, чтобы сбросить иго тирана. Прошел час, и на склоне холма показалась тройка делегатов. Телля с ними не было, и у горожан возникли нехорошие подозрения. Человек, которого прочат в вожди революции, первым делом идет к соратникам устраивать заговор.
– Ну что? – заговорили все наперебой, когда троица дошла.
Вернер Штауффахер покачал головой.
– А-а, – сказал Арнольд Сева, – я все понял. Он отказался. Вы не проявили такта, и он отказался.
– Нет, проявили, – возразил Штауффахер, – но убедить его нам не удалось. Дело было так: мы подошли к дому и постучались в дверь. Телль открыл. «Доброе утро», – сказал я.
«Доброе утро, – сказал он. – Присаживайтесь». Я сел.
– «Поговорим, – сказал я. – На сердце тяжело». По-моему, выразительный оборот.
Собравшиеся одобрительно забормотали.
– «Да что слова, – сказал Телль. – От них не станет легче».
– Неплохо, – шепнул Иост Вайлер. – Красиво он излагает, Телль.
– «Но к подвигам пускай ведут слова», – сказал я.
– Изящно, – одобрил Иост Вайлер, – очень элегантно. И что?
– А Телль на это и ляпни: «Терпеть, молчать – весь подвиг ныне в этом».
– «Но должно ль то сносить, – сказал я, – что нестерпимо?»
– «Да, – сказал Телль, – кто любит мир, того оставят в мире. Как только наместник поймет, что мы от его притеснений не бунтуем, он устанет нас притеснять».
– А вы что ему ответили? – спросил кузнец Ульрих.
– Что плохо он знает наместника, если на это надеется, «мы многого добьемся сообща, – сказал я. – Сплотившись, даже слабые могучи».
– «Тот, кто силен, – сказал Телль, – всего сильней один».
– «Что ж, родине на вас надежды нет, – сказал я, – когда придет нужда в самозащите?»
– «Нет, почему же, – сказал он. – Я с вами. Только я не гожусь в заговорщики или в советчики и все такое. В делах я себя проявляю лучше. Так что не зовите меня на собрания, не просите выступать и прочее; а вот если понадобится что-то сделать, тут я и подключусь, ладно? Черкните мне, как понадоблюсь – можно открытку, – и Вильгельм Телль не станет прятаться за чужими спинами. Нет, господа». С этими словами он нас выпроводил.
– Ну что ж, – подытожил Иост Вайлер, – небезнадежно. Нам остается только устроить заговор. Давайте приступим.
– Давайте! – закричали все.
Кузнец Ульрих постучал по столу, требуя тишины.
– Господа, – сказал он, – наш друг Клаус Флюе прочтет доклад на тему «Наместники: их слабые места, и как с ними бороться». Прошу тишины, господа. А ты, Клаус, старина, говори погромче и не тяни.
И горожане без дальнейших проволочек начали серьезно заговариваться.
ГЛАВА V
Несколько дней спустя Гедвига пилила Телля за любовь к авантюрам. Он чинил топор на пороге дома. Гедвига, как обычно, стирала. Вальтер и Вильям неподалеку играли детским самострелом.
– Отец, – сказал Вальтер.
– Да, сынок?
– У меня тетива крякнулась («крякнулась» – так швейцарские мальчишки говорят вместо «порвалась»).
– Чини, сынок, – сказал Телль. – Стрелку неоткуда ждать помощи.
– По-моему, – заявила Гедвига, выскочив за дверь, – мальчику в его возрасте вообще незачем стрелять. Мне это не нравится.
– Не начать сызмала – не стать мастером. Помню, когда я был мальчишкой…
– По-моему, – перебила Гедвига, – когда ребенок хочет только стрелять, это не дело. Ему бы дома посидеть, матери помочь. А тебе не вредно подать пример.
– Ну, знаешь ли, – сказал Телль, – я не домосед от природы. В пастухи меня калачом не заманишь. Я бы не знал, куда повернуться. Нет, у каждого свое дело, вот охота – по моей части. Охотиться я как раз умею.
– Гадкое и вредное занятие, – отпарировала Гедвига. – Не нравится мне слушать, как ты заблудился в пустынных ледниках или прыгал по всяким утесам. Когда-нибудь, попомни мои слова, оступишься и упадешь в пропасть, или под лавиной окажешься, или пойдешь по льду, а он возьмет да треснет. На все лады можно убиться.
– Кто соображает да смотрит в оба глаза, – самодовольно произнес Телль, – не убьется. Природным горцам горы не страшны, а я дитя гор.
– Дитя, уж точно! – отбрила Гедвига. – Что пользы с тобой спорить!
– Никакой, – согласился Телль, – мне пора в город. У меня назначена встреча с твоим папенькой и еще кое с кем.
(Забыл сказать: Гедвига была дочерью Вальтера Фюрста.)
– Та-ак, чего вы с папой затеваете? – поинтересовалась Гедвига. – Какую-то заварушку, я знаю. Поняла еще, когда папа привел сюда Вернера Штауффахера и того, другого, а ты не позволил мне слушать. Что там еще? Опасные выдумки, не иначе.
– Ну как тебе пришло в голову? – рассмеялся Телль. – Опасные выдумки! Что опасного станем мы с тестем выдумывать?
– Знаю! – сказала Гедвига. – Меня не обманешь! Зреет заговор против наместника, и ты туда же.
– Как не помочь родной стране!
– И тебя, конечно, поставят куда поопасней. Я их знаю. Не ходи. Пошли Вальтера с запиской, мол, сожалею, только сейчас вспомнил, обещал быть в другом месте, не могу принять ваше любезное приглашение.
– Нет, надо идти.
– Еще одно, – настаивала Гедвига. – Геслер сейчас в городе.
– Сегодня уезжает.
– Вот и подожди, пока уедет. Не стоит с ним встречаться. Он затаил на тебя злобу.
– Да что мне до его злобы! Я в своем праве, кого мне бояться?
– Кто в своем праве, – заметила Гедвига, – тот ему больше всех и ненавистен. Ты же знаешь, он тебя никогда не простит за разговор тогда, в ущелье. Не ходи сегодня в город. Найди себе занятие. Ступай на охоту, раз так.
– Нет, я дал слово, – ответил Телль, – и должен идти. Поторапливайся, Вальтер.
– А несчастного ребенка чего за собой тянешь? Иди сюда, Вальтер, сию минуту!
– Я хочу с отцом, – захныкал Вальтер, потому что специально копил карманные деньги для города, с тех пор как отец обещал его взять с собой.
– Да отпусти ты мальца, – сказал Телль. – Вильгельм при тебе останется. Правда, Вилли?
– Да, отец, – согласился Вильгельм.
– Ну, попомни мои слова, – заявила Гедвига, – как бы чего плохого не случилось.
– Вот еще, – сказал Телль. – Что может случиться?
И, не задерживаясь, они с Вальтером направились к городу.
ГЛАВА VI
Тем временем в городе много чего происходило, о чем Телль не имел понятия. Поскольку тогда в Швейцарии не было газет, ему случалось отстать от жизни. Обычно он полагался на знакомых, которые, посиживая в кухне, рассказывали, что произошло за последнее время. Конечно, когда случалось что-нибудь из ряда вон выходящее, им некогда было тащиться в гору, к его домику. Им хотелось быть в городе, поближе к событиям.
А случилось вот что. Когда наместнику выдавалась минутка отдыха от наместничества, Геслер (который, как вы помните, был нехороший человек) выдумывал все новые способы досадить швейцарцам. Он был из тех, кто
Больше всего он любил запрещать. Только обнаружит, что именно людям нравится, и тут же посылает герольда сказать: «Прекратите». Нет вернее способа им досадить, решил он для себя. А тут стал в тупик: все, до чего он смог додуматься уже запретил. Запретил петь, танцевать, играть на всех музыкальных инструментах, под предлогом, что шум мешает людям работать. Запретил есть почти все, кроме хлеба и мясных обрезков, ведь люди объедаются, а потом только и способны сидеть и жаловаться на здоровье. Запретил всякие игры, чтобы люди не тратили зря время.
И вот, дожил. Хотел еще хоть что-нибудь запретить, а придумать ничего не мог.
Внезапно его осенило.
Он приказал слугам срезать длинную жердь. Они срезали очень длинную жердь. Потом он повелел: «Принесите из прихожей мою шляпу. Не самую лучшую, что я ношу в воскресенье и по праздникам; и не ту, в которой хожу каждый день; и не охотничью – эти мне все нужны. Подайте мне самую старую шляпу». Ему подали самую старую. Он сказал: «Наденьте шляпу на шест». Шляпу надели на самую верхушку шеста. Тогда он приказал: «Идите и поставьте шест посреди луга у входа в городские ворота». Слуги пошли и поставили шест точно посреди луга, напротив входа в ворота.
Затем он разослал глашатаев на север, юг, запад и восток, позвать людей, поскольку им объявят нечто важное и особенное. Люди приходили десятками, и полусотнями, и сотнями – мужчины, женщины, дети; все стояли и ждали перед дворцом, пока не выйдет наместник и не объявит важное и особенное.
Ровно в одиннадцать часов Геслер доел превосходный завтрак и вышел на крыльцо с речью.
– Дамы и господа! – начал он. (Голос из толпы: «Громче!»)
– Дамы и господа! – снова начал он, уже громче. – Попадись мне любитель кричать «Громче!», я бы его затравил дикими слонами. (Аплодисменты.) Я созвал вас сегодня, чтобы пояснить, почему на лугу против городских ворот выставлен шест, а на верхушке его – моя шляпа. Причина такова: вы все, как я знаю, меня любите и уважаете, – он сделал паузу, ожидая громких приветствий, но все молчали, и он продолжал: – Я знаю, как бы вам хотелось приходить каждый день во дворец и склоняться передо мной. (Голос: «Нет, нет!») Попадись мне любитель кричать «Нет, нет!», я бы нацепил ему на пятки розовых скорпионов, а если он же кричал «Громче!», еще и тарантулов. (Громкие аплодисменты.) Как я уже говорил, пока меня не перебили, я знаю, как бы вам хотелось приходить во дворец и склоняться передо мной. Однако вас много, дворец тесный, и я вынужден отказать вам в удовольствии. Чтобы вас не разочаровать, я установил свою шляпу на лугу, и вы можете склоняться перед ней. Даже должны. (Голос: «Ну, она будет покрасивее тебя!») Попадись мне любитель таких сравнений, я бы привязал его к дереву и затравил дрессированными мухами. (Оглушительные аплодисменты.) В общем, короче: если кто пройдет через луг, не поклонившись шляпе, его арестуют стражники, и я посажу бешеных дроздов клевать ему нос. Вот так-то! Солдаты, рассейте толпу.
Геслер успел скрыться за дверями, когда яйца и капустные кочаны засвистели в воздухе. Стражники принялись распихивать толпу по переулкам, пока площадь перед дворцом не расчистилась. Все это произошло за день до того, как Телль с Вальтером отправились в город.
ГЛАВА VII
Установив шляпу на шесте посреди луга, Геслер отправил двоих солдат, Фризгарда (я думаю, следует писать Фриз-гард, а произносить Фрис-гарт, но на всякий случай спроси у сведущих людей) и Лёйтхольда, стоять на страже и следить, чтобы никто не прошел, не преклонив колени перед шестом и не обнажив голову.
Но люди, гордые тем, что они «die terten Kolatschen», как говорилось у них (по-нашему, это «тертые калачи»), нашли выход из положения. Они быстро сообразили: раз надо кланяться шесту, проходя по лугу, то можно не ходить по лугу, а значит, и не кланяться. Так что все шли далеко в обход, и двоим стражникам пришлось скучать в одиночестве.
– И чего мы здесь валандаемся, – начал Фризгард, – время тратим? (Фризгард, человек малообразованный, говорил не очень грамотно.) Никто ведь из местных шляпе кланяться не хочет. Ясное дело. Помнится, тут на лугу было что на твоей ярмарке – все толкаются и пихаются, только бы пройти – а теперь! Пустыня, одно слово. Чистая тебе пустыня. Одни мы тут околачиваемся за здорово живешь. Вот так вот.
– И ты подумай, ловкачи какие, – продолжал он. – Нынче утром, не дальше, я себе смекаю: «Фризгард, – говорю, – ты только дождись двенадцати, когда они потащатся из ратуши, и тут уж мимо лужайки им не пройти. Там увидим, – так себе говорю. – Как сейчас, с подковыркой будто. Поживем, – говорю, – увидим». Жду-пожду, и вот в полдень выходят они, целой толпой, и пошли по лужайке. «Ну, – думаю, – щас самое веселье начнется». И что, по-твоему? Только они к жерди-то подошли, выскочил вперед священник, псаломщик в колокольчик зазвонил, и все бухнулись на колени. Так то ж они молиться, а не из-за шляпы. Вот чего удумали. Ловкачи, одно слово!»
Фризгард со злости пнул шест железным башмаком.
– Я уверен, – сказал Лёйтхольд, – целиком и полностью уверен, они смеются над нами. Послушай только!
Из-за пригорка послышался голос.
– Где ты взял такую шляпу?
– Видишь! – проворчал Лёйтхольд. – И так все время. Перед этим было: «Кто же шляпник у тебя?» Мы здесь просто посмешище. Ни дать ни взять два жулика у позорного столба. Ведь это срам для доброго вояки – быть на посту перед пустою шляпой. Отвешивать поклоны перед шляпой! Поверь, дурацкий это, брат, приказ!
– Ну вот еще, – отозвался Фризгард, – перед пустою шляпой! Ты ж кланяешься голове пустой? Ха-ха! Заправский из меня шутник, верно?
– Сюда идут, – сказал Лёйтхольд. – В кои веки! Да что там, один сброд, по большому счету. Кого поприличнее здесь не дождешься.
На краю лужайки копилась толпа. Поминутно прибывали еще люди, по виду – из низов, пока не собралась добрая сотня. Они стояли, указывая пальцами на шест и переговариваясь, но никто не пытался ступить на луг.
Наконец кто-то выкрикнул: «Эй!»
Стражники не шелохнулись.
Кто-то еще гаркнул: «У-у-у!»
– Проходите, проходите! – откликнулись стражники.
В толпе загалдели: «Где ты взял такую шляпу?» Стоит швейцарцам придумать дразнилку, и они от нее не скоро откажутся.
– Где-ты-взял-такую-ШЛЯПУ? – вопили они. Фризгард и Лёйтхольд стояли, как статуи в доспехах, не обращая внимания на выкрики черни. Черни это не понравилось. Стали переходить на личности.
– Ты, в ржавой жестянке! – горланил кто-то, имея в виду Фризгарда, хотя его доспехи, пусть не новые, не заслуживали такого обращения. – Кто шляпник у тебя?
– Да ты разуй глаза, – орал ему друг, поскольку Фризгард хранил молчание, – не видишь будто, ведь это чучело!
Шутника наградили взрывом смеха. Фризгард, хоть и сам любил шуточки, покраснел.
– Зарделся как маков цвет! – раздался выкрик. Фризгард побагровел.
Тут события стали принимать интересный оборот.
– Ладно, – отрезал грубый голос из толпы, – разговорами делу не поможешь. Подавай яички, хозяюшка!
Немедленно над лужайкой пролетело яйцо и разбилось о плечо Лёйтхольда. Толпа взвыла от восторга. Вот забава так забава – решили они, и тут же от яиц, капусты, дохлых кошек и тому подобных снарядов потемнело в воздухе. Стражники кричали и бушевали, но не смели покинуть пост. Внезапно, в самый разгар шквала, все стихло, как по волшебству. Стоило кому-нибудь обернуться, как он начинал прыгать от радости и размахивать шапкой, и так все сборище.
Раздалось оглушительное приветствие.
– Ура! – кричали в толпе. – Вон идет старина Телль! Теперь-то повеселимся!
ГЛАВА VIII
Телль шагал с луком на плече, в компании Вальтера. Он ничего не знал о распоряжении наместника и очень удивился, увидев большую толпу на лугу. Он, как всегда вежливо, поклонился, в толпе трижды прокричали «ура», и он снова поклонился.
– Ого! – внезапно заметил Вальтер. – Отец, гляди-ка, шляпа на шесте.
– Что нам до шляпы? – сказал Телль и пошел по лугу с величайшим достоинством, а Вальтер пошел рядом, стараясь держаться, как отец.
– Эй, там! – закричали солдаты. – Стоите! Почтения не отдали вы шляпе.
Телль ничего не ответил, только глянул презрительно. Вальтер глянул еще презрительнее.
– Ну-ка, ты! – рявкнул Фризгард, преграждая ему путь. – Во имя императора, ни с места!
– Приятель, – сказал Телль, – отстань. Я спешу. Ничего я тебе не дам.
– У меня приказ, – сказал Фризгард, – стоять здесь, и чтобы никаких хождений, которые шляпе не кланяются. Наместника приказ, самого. Так-то.
– Приятель, – сказал Телль, – не мешай мне. Я пройду, и весь сказ.
Поощрительные выкрики из толпы, только и ждавшей, когда начнется заварушка.
– Давай, Телль! – вопили они. – Не мели с ним языком. Наподдай ему!
Фризгард распалялся все больше.
– У меня приказ, – повторил он, – которые не кланяются – арестовать, и без лишних слов, молодой человек, я вас арестую. Так что? Будем кланяться или пройдемте?
Телль оттолкнул его и пошел, гордо подняв голову. Вальтер пошел рядом, тоже подняв голову.
БАЦ!
Толпа ахнула, увидев, как Фризгард поднял пику и с размаха ударил Телля по макушке. Эхо раскатилось по лугу, вверх по холмам и вниз, в долины.
– Ох! – выдавил Телль.
«Ну, – подумала толпа, – сейчас будет на что посмотреть».
Сначала Телль решил, будто на голову ему упала самая высокая гора в округе. Потом подумал: землетрясение. Наконец до него дошло, что какой-то солдатишка ударил его пикой. Тогда он разозлился по-настоящему.
– Слушай, ты! – начал он.
– Смотри, ты! – указал на шляпу Фризгард.
– Ты мне сделал больно, – сказал Телль. – Пощупай, какая шишка. Хорошо хоть, голова у меня твердая, а то бы не знаю, чем кончилось. – Он двинул кулаком Фризгарду в лоб, но поскольку тот был в железном шлеме, вряд ли почувствовал удар.
Зато прочувствовала толпа и ринулась на помощь Теллю. Все ждали, когда Телль начнет драку, потому что сами не хотели быть зачинщиками. Нужен был предводитель.
Убедившись, что Телль ударил Фризгарда, они засучили рукава, ухватили свои палки и дубинки и помчались по лугу.
Стражники ничего не заметили. Фризгард бранился с Теллем, а Лёйтхольд смеялся над Фризгардом. Так что народ, вооруженный палками и дубинками, захватил их врасплох! Но Геслер набирал себе на службу храбрых солдат; скоро они вовсю давали сдачи, и народ в большинстве пожалел, что не сидит дома. Ясно, на солдатах были доспехи, и удары они ощущали слабо; а поселяне были без доспехов, и удары по ним приходились чувствительней. Например, Конрад Гунн напал на Фризгарда, а тот случайно уронил пику – и надо же, как раз Конраду на ногу. Тот похромал назад, находя, что в драке без крепких башмаков мало толку.
Перевес временно оставался за стражниками.
