Текст книги "Том 17. Джимми Питт и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)

X
ВЫГОДНО ЛИ ПРЕСТУПЛЕНИЕ?

1

Конечно, для писателя, который становится болбочашим эльфом, есть и другие пути спасения. Одни – приятные, другие – нет. Хороший пример неприятных – случай с полисменом по имени Лерой Кидвел (Седалия, штат Миссисипи).

Сотрудник телецентра, находящегося в Седалии, собирал деньги на борьбу с полиомиелитом, и один телезритель твердо обещал ему 5 долларов, если он покажет на голубом экране, как в Кидвелла запускают заварным пирожным. (Осведомитель сдержан, но как-то чувствуешь, что телезритель недолюбливал полисмена).

Сказано – сделано. Сотрудник телецентра буквально поднял Кидвелла с постели и передал ему предложение. Тот запросил лично себе не 5, а 50 долларов.

Узнав об этом, телезрители не поскупились. Когда набралось 65 долларов, Кидвелл согласился. Он пришел в студию, получил пирожным по лбу, утерся, ушел и снова лег.

Казалось бы, полисмен сделал первый шаг к славе. Да, часть денег ушла на полиомиелит, но в другой раз он мог бы взять все себе. Он мог бы сказать: «Выгодное дельце» – и впрямь – 65 д. за две минуты на экране. Однако только слабоумный на этом остановится. Человек вдумчивый быстро смекнет, что такой промысел – не надежней метеоритов. Могут пройти месяцы, пока группа граждан снова захочет заплатить за упомянутое зрелище. Не удивлюсь, если через год-другой он будет горестно бормотать: «Мавр сделал свое дело».

Если мы стремимся обеспечить себе старость, надо найти регулярную работу, за которую платят раз в неделю. Так понемногу и скопишь, что нужно. Естественно, на память тут же приходит воровство. Расходы – ничтожны, налогов – никаких.

Теперь воровство в моде, особенно – здесь, за Атлантикой. В Нью-Йорке любят грабить банк. Буквально все, кого ни встретишь, или идет его грабить, или возвращается. Банки притягивают воров, как мята – кошек. Недавно один молодой человек спросил управляющего и, войдя в его кабинет, осведомился, нельзя ли взять в долг небольшую сумму.

– Сумму? – спросил управляющий – В долг? Ну, конечно! А чем вы занимаетесь?

– Банки граблю, – отвечал посетитель, извлекая обрез. Управляющий выдал ему 1204 доллара.

Конечно, и здесь не все гладко. На прошлой неделе несколько энтузиастов решили ограбить банк, что требовало раздумий и расходов. Наконец, они подъехали к зданию – но увидели на табличке:

ПЯТНИЦА: Закрыто.

Все – псу под хвост. «Да, незадача…» – говорили они друг другу, не заботясь о том, слышат ли их прохожие.

2

Несомненно, воры, как и все мы, знают тяготы жизни и не считают, что вышеупомянутая жизнь – какой-то розовый сад. Однако иногда я жалею, что, покинув службу, не обзавелся маской и толикой тринитротолуола. Очень уж хорошо живется преступному миру, а когда представишь, насколько свободны их мозги, трудно победить зависть.

Кроме романа «Тысяча благодарностей, Дживс», который родился сам, как гейзер, я всегда ощущаю, что каждое из 40 000 слов никуда не годится. Соответственно, я начинаю снова. Мало того – я исписываю 400 страниц безумными заметками, пока хоть что-нибудь не слепится. Марлз Рейнор с 89-стрит, 21, пожмет плечами – зачем так мучаться, когда можно пойти в бар, познакомиться с Джеймсом Джойсом и положиться на судьбу?

Нет-нет, это другой Джойс! Он – матрос из Филадельфии, потерявший на службе ногу. Когда они с Рейнором познакомились, у него (Дж., не Р.) была 21 тысяча долларов.

Как мы уже говорили, произошло это в баре. После вводных фраз Джойс гордо сказал Рейнору, сколько у него денег. Рейнор счел, что этого мало, и поинтересовался, не нужно ли еще. Джойс признал, что это не помешало бы, но непонятно, что делать. Можно потерять еще одну ногу, но что-то в этом есть неприятное.

Рейнор заверил, что Джойсу очень повезло. Дело в том, что у него (Р., а не Дж.) есть приятель, некий Спиллер, который изобрел волшебную шкатулку, изготовляющую десятидолларовые купюры. Ну, как? Подойдет?

Джойс ответил, что очень подойдет. О такой самой шкатулке он мечтал в дальних морях. Они отправились к Спил-леру, сунули в щель 10 д., что-то зашуршало и вылезли уже две купюры. Задав несколько вопросов, Джойс выдал на расходы 6200 д. и навсегда простился с новыми друзьями.

Я думаю, они далеко пойдут. Собственно, полиция сообщает, что найти их не удалось.

Цыганка Бетти Уэлш (21 год) придерживается более тонких методов. Завидев на улице Элис Барбер, ассистентку зубного врача, она окинула ее взглядом, спросила, нельзя ли пощупать у нее пульс, пощупала и сказала: «Так я и думала, желудок. Идите домой, зажгите девятнадцать свечей, а потом принесите мне яйцо, обернутое бумажкой в 30 долларов».

Мисс Барбер решила, что это разумно. В конце концов, любой врач прописал бы то же самое. Сделав все, что надо, она узнала, что лечение не закончено.

– Тяжелый случай, – сказала мисс Уэлш, – запущенный. Идите домой, прочитайте алфавит от конца к началу, а потом принесите мне склянку с водой, три картофелины и 40 долларов.

Однако и это не помогло. Целительница растерялась, но тут же поняла, в чем дело.

– Зайдите в ювелирный магазин на угол 50-й стрит и 1-й авеню. Возьмите там в кредит драгоценностей на 500 долларов и подождите меня.

К сожалению, мисс Барбер поделилась ее советом с женихом, а тот обратился в полицию. Когда мисс Уэлш пришла к магазину, ее поджидал лейтенант Уолтер О'Коннор и еще Двое полицейских.

В беседе с лейтенантом мисс Барбер сказала:

– У меня что-то с животом, надо же вылечиться!

При всем восхищении такими мастерами, еще больше я преклоняюсь перед Робертом Уотсоном из Хобокена (45 лет). Осуществив мечты всех людей, достойных этого имени, он победил налоговую инспекцию.

3

По-видимому, преступная жизнь плоха тем, что полиция слишком настырна. Лезет и лезет! Перед самым моим отъездом они зашли и ко мне. Нет, я ничего не сделал. Я был чист, как свежевыпавший снег. Посетители (один – потолще, другой – потоньше) хотели всучить мне какую-то штуку, оберегающую от воров. Стоила она 8 долларов, и это еще мало, поскольку преступность ужасно растет. «Ну, день ото дня», – сказал толстый, а тонкий прибавил: «Чаще» – и предположил, что причина – в этих комиксах. Разжигают воображение.

Что до преступников, они обычно стучатся у черного хода и говорят, что пришли от бакалейщика. Когда вы открываете, они вас бьют по голове. Следовательно, нельзя пускать их, и тут вступает штука. Она – круглая, с глазком. Вы присобачиваете ее к двери и, заслышав стук, смотрите, а там говорите:

– Ах, от бакалейщика? Где же товар? Почему вы в масках? Что это за ружье, наконец?

Естественно, они убегают, громко вопя.

Сразу ясно, что получится. Такие кражи прекратятся, и тот, кто хочет неправедно подработать, будет вынужден приставать к людям на улице. Застенчивому человеку это очень трудно. Я бы сгорел от стыда. Ну, что это – подойти к незнакомому и сказать: «Я, видите ли, налетчик»? Как-то резко. Представляю такую сцену:

– Э… а… простите… не могли бы вы дать мне спичечку? Забыл, понимаете, а закурить надо. Доктор говорит, что много курю, но… Ах, вы тоже? Так-так-так… Доктор, знаете ли… Доктор Ливингстон, если не ошибаюсь?[49]49
  Доктор Ливингстон, если не ошибаюсь – первые слова Генри Моргана Стэнли (1841–1904), отыскавшего в Африке Дэвида Ливингстона (1813–1873).


[Закрыть] Хе-хе-хе. Быстро теперь темнеет. Не успеешь оглянуться – Рождество. Доброй вам ночи, мой друг, спасибо большое. Да, кстати! Не дадите ли мне свой кошелек?

Немного мягче, но все-таки – не то. А если он вообще глухой?

Вы говорите:

– Я, видите ли, налетчик.

Он отвечает:

– Э?

Вы:

– На-лет-чик.

Он:

– Э-э?

Вы:

– Ну, налетчик! Нарцисс, анемон, ландыш…

Он:

– Простите, не знаю. Я не здешний. Что делать дальше?

Но хуже всего в преступной жизни рутина, привычка. Вот, например, читаем в газете:

«Лазарь Коплович держит кондитерскую в Бруклине, на 60-й авеню. За последний месяц его ограбили четыре раза. Один и тот же человек приходит в одно и то же время и угрожает ему ножом. 3 февраля он взял 10 д., 10-го еще 10, 17-го и 24-го – ту же сумму. Полиция поставила в кондитерской сыщика, но несколько дней никто не являлся. Сыщика отозвали, а 3 марта вор снова забрал 10 долларов».

Несчастный этот вор. Раб привычки.

XI
БРОНЕНОСЦЫ, УРАГАНЫ И МНОГОЕ ДРУГОЕ

1

Уинклер, старый добрый Уинклер, простите меня! Перечитывая последние главы, я с неудовольствием заметил, что виляю туда и сюда. Вы задали мне вопросы, а я, чем ответить, отвлекаюсь на всяких улиток, мосты, метеориты, налетчиков, кукушек, о которых знать не хотят Ваши читатели и слушатели. Такие уж мы, эльфы. Болбочем. Вроде бы говорил, что окину взором человечество от Китая до Перу, но есть пределы. С этой поры буду идти прямо. Поскольку Вас занимает моя домашняя жизнь, с нее и начну.

Как Вы справедливо заметили, я живу на лоне природы. Семь лет подряд у меня был так называемый пентхауз на 14-м этаже одного дома (угол 84-й стрит и Парк-авеню, Нью-Йорк, Б 8-50-29), но теперь я переехал в деревушку под названием Ремзенбург, расположенную на Лонг-Айленде, совсем недалеко от места, где я жил после свадьбы сорок три года назад. Домик у нас хороший, с двумя террасами и садом вроде парка (12 акров). Не заедете ли?

Семья наша состоит из меня, жены, двух пекинесов, кошки и фокстерьера. Живем мы дружно, как моряки на берегу. Пекинесов мы привезли, а Билл (фокстерьер) и Пуна (кошка) нашли у нас желанный приют.

Происхождение их темно. Пуна зашла поесть, это понятно, на Л.-А. много бродячих кошек, которые рыщут по влажным лесам, помахивая хвостами. А вот Билл – собачка загадочная. Чистопородный фокстерьер, явно привыкший к высшему обществу. Почему же он там не остался? Быть может, ему надоели дрессура и забота, и он решил жить сам по себе.

Как бы то ни было, однажды он появился у нас в саду и сел, давая понять, что дальше идти не намерен. Отощал он страшно и так запаршивел, что мы с трудом разглядели, где же он сам. Ветеринар возился с ним день и ночь, нагоняя гемоглобина, поскольку кровь полностью перешла в паршу. Приятно вспомнить, что теперь ему приходится следить за калориями. Лиса, увидев его, просто умрет со смеху.

Из людей мы общаемся с Франсис, которая приезжает в собственной зеленой машине, чтобы помогать нам по хозяйству, с Болтонами, с несколькими соседями и местными детьми.

Один ребенок заглянул к нам, когда я поливал газон.

– Эй! – сказал он.

– Эй, – вежливо отвечал я.

– Чего делаешь?

– Газон поливаю.

– У-гу. Папаша у тебя есть?

– Нету.

– А мамаша?

– Тоже нет.

– А сестра?

– Нет.

– А брат?

– И его нет.

– А конфеты?

Какой диалог! Блестящий. Вот они, юные американцы. Заходят в наш сад и окрестные собаки, рассчитывая на плошку молока и два-три печенья. Не говорю о птицах, белках, черепахах и кроликах. В хороший ясный день сад наш похож на зоологический. Кстати, о кроликах – я слышал, что нью-йоркские ветеринары колют им энзим «папаин», чтобы уши у них не торчали, а свисали, как у коккера. Изобрел это некий Льюис Томас, и Кроличье общество счастливо. Как их, однако, легко обрадовать! Посудите сами – хорошо, укололи, а что толку? Перед вами вислоухий кролик. Если вы таких любите, что ж, ваше дело, но людей больных или нервных придется предупреждать.

Есть у нас и броненосцы, точнее – мы знаем, где их найти, если понадобятся.

Не так давно сотрудник «Нью-Йорк Гералд», отвечающий на телефонные звонки, снял трубку и услышал, что говорит Синди Э. Шварц, разводящий пчел в Риверхеде, за семь миль от Ремзенбурга.

– А, пчел! – сказал сотрудник. – Ну, как они?

– Спасибо, ничего, – отвечал Шварц. – Но я хотел спросить, не нужны ли вам броненосцы.

И поведал захватывающую историю. Почему-то, глядя на своих пчел, он как-то задумался над тем, почему он разводит их, а не броненосцев.

О броненосцах он знал одно: никто не считает, что они написали пьесы Шекспира. Тем не менее он пошел и купил счастливую пару.

Что говорить, любовь побеждает все. Любовь броненосцев, как правило, приносит не меньше восьми деток. Словом, настал день, когда эти создания кишели повсюду. Шварц приуныл. Расходы на собачий корм, рыбий жир и сметану подорвали семейный бюджет, но этого мало. Броненосцы спят весь день и, словно театральные критики, начинают вечером активную жизнь. К тому же они шумят, бесчинствуют и, судя по всему, предпочитают удовольствия долгу.

Обитель Шварцев превратилась в ночной клуб самого дурного пошиба. Броненосцы, вымазанные сметаной, кишели по всему дому, а иногда и дрались. Нетрудно представить, как одни голосят дуэтом, а другие – квартетом. Так и тянет сказать: «Это ад какой-то».

Шварц не сплоховал. Другой уехал бы в Австралию, а он остался и возвысился духом. Ему давно хотелось получить докторскую степень. Что ж, вот и тема. Труд о Dasypus novemcinctus увековечит его имя. Разделив отпрысков на две группы (родители были слишком бестолковы), он, как пишет «Гералд Трибьюн», «заставлял одну группу крутить ступальное колесо, оставив другую предаваться размышлениям и досугу. Через несколько недель он заметил, что трудящиеся броненосцы бодрее и счастливей праздных».

Степень он получил, доказав дополнительно, что из зла можно извлечь добро. Вероятно, он рад, но меня его доводы не убеждают. Откуда известно, что работники счастливей? Быть может, они преодолевают себя. Нельзя судить по внешнему виду. Бойкий, веселый броненосец нередко скрывает тяжкую скорбь и плачет в подушку. Нет, мне мало этих доказательств.

Однако интересует меня не столько душевная жизнь броненосцев, сколько участь Шварца. Хорошо, он доктор чего-то, вроде бы – конец счастливый, но броненосцы-то у него. Наверное, они размножаются. Тут призадумаешься.

Словом, если мне ко всем моим собакам, кошкам, белкам, черепахам и кроликам понадобится и броненосец, д-р Шварц охотно его отдаст. Надо будет к нему заглянуть и разобраться на месте, конечно – днем, когда еще не захлопали пробки от рыбьего жира.

2

Со спортом у нас все в порядке. В Уэстхемтоне, в пяти милях, есть и гольф, и океан, а если хочешь сидеть дома, можно бить москитов у пруда, конечно, с разрешения владельца, то есть моего. Жаль только, что сезон коротковат. С начала сентября остаются только мухи, а тот, кто глядел в глаза москиту, питает к ним недостаточный интерес. Спорт, как-никак, связан с опасностью.

Думали Вы, Уинклер, о том, как жалка, как изнежена муха по сравнению с москитом? Поголовье можно вывести за три недели, но при 70 по Фаренгейту, никак не меньше. Чуть похолодает, и муха отворачивается лицом к стене. То ли дело москиты! На борьбу с их яйцами тратят 2 миллиона долларов в год. Чем их только не шпарят, чем не опрыскивают, а уж нефть или что-то в этом духе льют тоннами. И что же? Сдаются они? Трясутся хотя бы? О, нет! Налетают тучей, выпятив грудь и весело посвистывая. У некоторых, заметьте, по жалу с обоих концов.

Наука установила, что жалят только самки. Самцы сидят дома и решают кроссворд. Так и видишь, как благодушный, незлобивый москит слабо препирается с женой, отправляющейся на дело.

– Да ладно! Не летай, а? Куда ты собралась, на ночь глядя?

– В темноте работать легче.

– В город летишь?

– Да. В Нью-Йорк.

– В Ньюарк?

(Происходит это на джерсийских болотах, где москиты просто кишат).

– Нет, в Нью-Йорк.

– Недалеко?

– Ха!

– Что «ха»? Ну, что «ха»? Сама знаешь, москит может пролететь не больше 200 ярдов.

– Сяду в поезд и на паром.

– Недорого?

– Тебе бы все деньги! – сердито отзывается самка, точит жало о порог, улетает и обычно гибнет. Жаль, конечно. Тоже чья-то мать. Но тут сентиментальность постыдна.

Я, старый охотник, люблю рассказ о генерале, который в плену у северных корейцев скрашивал однообразие жизни, хлопая москитов. Рекорд – 522 м/день – он поставил в 1953 году, но если считать добычу за год, лидирует 1952-й, когда он убил 25 477 штук. Секрет успеха, по его словам, несложен: дождись, пока добыча приникнет к стене. Москит, простая душа, не знает, что стена оштукатурена, и падает жертвой человека, который, бесшумно подкравшись, наносит удар «Историей ВКП(б)».

Говорят, 1958 год будет урожайным. Надеюсь, ибо нет зрелища прекрасней охоты на москитов. Собаки лают, куртки алеют – и так далее.

До встречи на болотах!

3

По сравнению с Лондоном, Парижем или Лас Вегасом, Ремзенбург – тихое место. Можно противопоставить его и Бэд Эксу, штат Мичиган.

Только там, насколько мне известно, человека сбила с ног перелетная корова. Точнее, сбила она миссис Дженет Уиттэкер. Та шла, мечтала, и вдруг – на тебе! По-видимому, корову поднял в воздух какой-то автомобиль, а миссис У. она ударила в спину. Отважная женщина перенесла это стойко.

Вскрикнув: «Коровами швыряются!», она быстро пришла в себя. Если вы живете в Бэд Эксе, вас ничто не удивляет.

Ремзенбург спокойней упомянутых мест, но скучным его не назовешь. Два урагана, налетевших в прошлом году на Лонг-Айленд, Род-Айленд и Нантакет, доказали то, что я давно подозревал, а именно – честность и прямоту тамошних обитателей. Спросите калифорнийца о Сан-Францис-ском землетрясении, и он вам скажет, что ничего подобного не было. «Наверное, – прибавит он, – вы имеете в виду пожар». А вот мы, восточные люди, просты и открыты. Если у нас ураган, мы так и говорим. Остановите на улице лонг-айлендца, род-айлендца, нантакетянина и спросите: «Правда, у вас был вчера ураган?» Он ответит: «Ну!» или «Да» или «Еще бы», но никак не «Вы имеете в виду дождь на прошлой неделе?» Учитесь, калифорнийцы.

В Нантакете, между прочим, второй ураган застал театрального критика, который был к нему строг. По-видимому, ураган как-то расщепился надвое, и критик сетовал в статье на то, что ему не хватает цельности, хотя, надо признать, силы он не лишен.

Наши ураганы зовутся Кэрол и Эдна. Долли, их сестра, направилась к морю, а они обе дали, что могли, с интервалом в 11 дней. Правда, к Эдне мы были готовы. Ванны наполнили водой, свечи зажгли. Все деревья, кроме самых крепких, выкорчевала Кэрол, так что Эдне ничего не осталось. Вообще же она была легче. После Кэрол электричество включили через три дня, а после Эдны мы назавтра стряпали, как миленькие.

Конечно, Вам не терпится узнать, как перенес я то, что так потрясло короля Лира. Когда стихия, разгулявшись всласть, немного поутихла, я пошел к бассейну для птиц, чтобы окунуться. Какой урок, а? Пекитесь о пернатых друзьях, остальное приложится. Воды накопилось много, я хорошо поплескался. Потом я съел кусок пирога, выпил виски с содовой, и начал свой рабочий день. Дорогу перегородило солидное дерево, в машине я бы не проехал, так что прошел пешком две мили и купил хлеба, молока, ветчины. Перед обедом – опять в бассейн. Заснул в половине девятого.

Никак не пойму, почему на ураганы так действует мыс Гат-терас. Все тихо-мирно, и вдруг, завидев этот мыс, ураган как с цепи срывается. Видимо, истерия; но с чего бы?

Когда деревья в вашем саду рушатся с громким треском, лучше всего поискать светлую сторону. К примеру, Эдна помирила доух моих соседей, убрав то самое дерево, из-за которого началась ссора. Один сосед требовал, чтобы другой удалил ствол с его участка, а тот отказывался. Сами представляете – злые взгляды, резкие слова; и что же? Эдна пресекла схватку, одним махом перебросив ствол на дорогу.

Кэрол вывела из строя 200 000 телефонов. Красота! А то болтают, болтают… Приятно подумать о том, что целых три дня Вера (16 л.) не могла позвонить Клэрис (15 л. 6 м.) и спросить, правда ли, что Джейн сказала, что Элис сказала, что Луиза сказала про Дженнифер. Отцы подрастающих девиц наслаждались непривычным покоем, удивляясь, почему люди не любят ураганов.

Заговорив о телефонах, я припомнил историю, которую кое-кто из вас еще не знает. Был я недавно в Нью-Йорке, и там зашел разговор об актерской выдержке. Как известно, крупные актеры сохраняют спокойствие, когда новички теряют голову. Вот и теперь немолодая актриса играла вместе с молодой, как вдруг помощник режиссера, что-то перепутав, зазвонил, изображая телефон.

Молодая актриса окаменела, пожилая – не дрогнула. Спокойно подняв трубку, она сказала «Алло!», послушала (молодая повторяла про себя: «Ну и выдержка!»), повернулась и произнесла:

– Это вас.

Несомненно, Вы скажете, Уинклер, что это не имеет отношения к ураганам, а мы толковали о них. Мне остается прибавить, что Флосси, самая младшая сестра Эдны и Кэрол, направляется к мысу Гаттерас. Приятно читать в газетах, что она невелика, но на мой вкус, я думаю, все же великовата. Я предпочитаю нежные, лепечущие, миролюбивые ураганы.

XII
КУРС НА ЗДОРОВЬЕ!

1

Вот Вам моя домашняя жизнь, но Вас и Вашу паству больше интересует мое физическое состояние. К примеру, вы хотите знать, соблюдаю ли я режим.

Еще бы! Если мы, семидесятилетние, не будем его соблюдать, нам недолго, как поется в «Старик-река», катить волны вперед. Мой врач особенно следит за моим весом. Чем ты меньше весишь, тем легче сердцу, а я не хотел бы его обижать (сердце, не врача).

Вес мой все время меняется, в зависимости от стоящих в ванной весов. Позавчера я был потрясен, увидев, что вешу почти восемнадцать стоунов. Завтракать я не стал, пообедал сухой галетой и веточкой сельдерея, а наутро потянул на 11 стоунов. Казалось бы, хорошо, но сегодня – 19 без малого, так что я совсем запутался. Сведущий приятель советует починить весы. Что-то в этом есть.

Однако я был потрясен и решил уподобиться одному из героев Мильтона, который, как следует из малоизвестного отрывка,

 
…чтоб сбавить вес, решительно отверг
картофель, масло, пиво, пироги,
и пончики, и роли-поли пудинг,
и кофе, и какао, и конфеты,
ну, словом, все, что утучняет плоть.
 

Однако друг его подавал дурной пример, поскольку жевал пирог за пирогом, тряся щеками жирными и не стесняясь двойного подбородка. Поглощал в невиданном количестве котлеты, попутно восклицая: «Эй, подайте и роли-поли пудинг, и варенье, да не забудьте сахара и масла, сметану, пармезана, соусов!»

Подражаю я первому, понимаю – второго. Действительно, этот режим – тяжелое дело. Если бы я родился снова, я хотел бы стать заколотым баронетом из детектива. Они как-то ухитряются есть, что хотят, не прибавляя ни унции.

– Вскрытие обнаружило, – сообщает патологоанатом, – что желудок сэра Реджинальда содержал, не считая стрихнина, следующие субстанции:

икру,

бульон с профитролями,

сильфиды (Sylphides) с кремом из креветок,

жареную утку,

спаржу «Эньюрин Бивен»,

паштет из гусиной печенки в белом вине,

снежки «жемчужные» или «альпийские»,

телячьи котлетки с рисом,

плум-пудинг,

сыр,

еще один сыр, экзотические фрукты,

не говоря, естественно, о хересе, бренди, ликере и сухом шампанском.

Тогда как в первой главе этот Реджинальд описан как немолодой джентльмен, унаследовавший сухощавость Уите-рингтонов-Дэланси. Не захочешь, а позавидуешь.

2

Я всегда любил детективы или, как теперь говорится, триллеры, но у меня старые взгляды. По-моему, любовной линии там быть не должно. Как ни печально, теперь ее вводят. Сыщик не только ищет, но и предается игре чувств.

Понять не могу, кто первый решил, что под ногами должна вертеться барышня. Барышень я высоко ценю, но на своем месте – скажем, на скачках или в ресторане. Если я не увижу девиц в ночном клубе, я же первый и огорчусь, но в притоне Ласкара Джо они неуместны.

Кроме всего прочего, они теряют свое царственное достоинство, если сунуть их в шкаф, надев им на голову мешок. Как ни крути, с героиней детектива это рано или поздно случится.

Дело в том, что, несмотря на серые глаза и волосы цвета спелой ржи, героини эти умом не блещут. Я не преувеличу, сравнив их интеллект с интеллектом таракана, причем не среднего, а такого, которого уронили в младенчестве. Девушка из детектива прекрасно знает, что за ней гонится прославленная банда. Мало того, если глубокой ночью явится посланник с запиской «Приходите немедленно», она тут же хватает шляпу и пускается в путь. Одноглазому рябому китайцу со зловещей усмешкой она верит, как родному, даже когда он сажает ее в машину со стальными шторками на окнах и везет в халупу на болотах. Когда же герой, рискуя жизнью и удобствами, приходит ей на помощь, она не хочет иметь с ним дела, ибо безносый мулат сказал ей, что это он убил ее брата Джима.

Хватит! Мы, читатели, требуем, чтобы девушек убрали. Конечно, издатели так хотят, чтобы в романе была героиня, что готовы связать ей руки и, хищно сверкая глазами, поместить ее на суперобложку, но мы стоим на своем. Лучше суперобложка с субъектом в маске, вонзающим нож в миллионера, чем такие дуры, как Мирта, Гледис или, скажем, Элейн.

Шерлок Холмс тем и хорош, что относится к ним, как надо. Да, иногда он позволяет им зайти на Бейкер-стрит и рассказать о странных поступках отчима или дяди, мало того – он разрешил им выйти за Уотсона, но когда сюжет развернется, он ставит их на место. Нам бы так!

Конечно, легче всего с ними справится злодей, и, отдадим ему должное, он не дремлет. У него есть и пыл, и мастерство слова – буквально все, что нужно; но по той или иной причине он терпит поражение. Даже когда девица надежно прикручена цепями, а в подвал течет вода, мы в глубине души надеемся на счастливую развязку. Опыт учит, что злодей что-нибудь да упустит; слишком часто это с ним бывало, и он утратил наше доверие. Поистине, надломленная трость.[50]50
  Поистине, надломленная трость – Мф. 12:30; Ис. 42:3.


[Закрыть]

Можно сказать, что злодей в детективе слишком сложно мыслит. Должно быть, наивные родители уверили его в том, что он мальчик умный, и тем сделали непригодным к будущему ремеслу.

Если обычному человеку надо убить знакомую, он берет револьвер, патроны и оборачивается за пять минут, в свободное время. Какие там хитрости, какие козни! Задумано – сделано.

Злодей простоты не понимает. Долго и нудно заманивает он жертву туда, где кинжал или револьвер быстро сделали бы свое дело, а потом, несчастный глупец, сам все губит. Ему не приходит в голову просто застрелить девицу.

Мало того, если мы ему это посоветуем, он решит, что мы шутим. Сам он решает привязать ее к стулу, соорудить треножник, приспособить на нем револьвер, прикрепить тесемку к курку, протянуть эту тесемку по стене, зацепить за крюк, присобачить к ней шнур, подвесить на нем кирпич и зажечь под ним свечку. Мысль его движется так: свечка подпалит шнур, кирпич упадет, натянув тесемку, спустит курок, и вот вам, пожалуйста. Потом кто-нибудь приходит и задувает свечу, разрушив тем самым всю систему.

Однако не стоит сердиться на несчастных – что могут, то

и делают. Чего вы хотите? Работа сложная, а подготовки не хватает. Злодею надо бы забыть все и начать с самой основы. Школы, школы у него нет. Поверьте, он ее получит, как только мы уберем девиц.

Программа будет нацелена на максимальную простоту. Начинаем с детского садика, будущий злодей бьет мух. Потом, неспешно поднимаясь по лестнице живой природы, он совершенствуется. Когда он получает аттестат, Миртл и Гледис, завидев его издалека, мгновенно лезут на дерево. Он уже опасен.

Самое трудное – обуздать его хитроумие. Сам по себе, чтобы пришибить муху, он подпилил бы балки, на которых держится пол, протянул шнурок в коридор и послал мухе анонимку, побуждающую ее немедленно явиться, чтобы узнать хорошую новость. По его замыслу, она споткнется в спешке, упадет на пол, провалится и сломает шею.

Лучших способов он не знает. Следовательно, учитель, не щадя сил, должен объяснить ему, что гораздо эффективней скрученная газета, скрепленная чем-нибудь клейким.

Больно думать, что хитроумие злодея проявляется только с девицами. С представителями своего пола он прост и прям. Дайте ему баронета, и он его тут же заколет. А вот чтобы убить девицу, он подвешивает змей на люстры или заводит граммофон и подкладывает бомбы, которые откликаются только на верхнее «до».

Я знавал злодея, который посадил героиню на бочонок с порохом и стал ждать, пока в него ударит молния. Ну, что это, честное слово!

Надо бы запомнить, что золотоволосых девиц лучше и проще всего стукнуть по золотоволосой макушке. Совать тарантула в сумочку или подмешивать в помаду малоизвестный яд – просто бессмысленно, одна морока. Пусть они усвоят эту нехитрую истину, и посмотрим, что будет.

Никто не может решить, какие детективы хуже, американские или английские. На мой взгляд, английский преступник сохраняет остатки разума, американский же – нет. Скажем, он любит одеться гориллой или кем-нибудь в этом духе. Вообще, с ними нелегко. Их никак не дотащить до электрического стула.

– Нет, зачем вы оделись гориллой? – спрашивает адвокат.

– Да так, знаете.

– Особых причин нет?

– Вроде нет…

– Просто пришло в голову?

– Вот именно. Вернее сказать, я предчувствовал, – и злодей ударяет по левой стороне груди.

Адвокат многозначительно смотрит на присяжных, которые и выносят, не выходя с места, приговор: «Невменяем». Злодея отправляют в желтый дом, а через месяц его освобождают, поскольку он уже здоров. Тогда он одевается сибирским волком и идет на следующее дело.

Мы вечно читаем в газете, что тот или иной деятель, обитающий в Вашингтоне, «хочет отдохнуть за хорошим детективом», скорее всего – американским. Не понимаю! Американский детектив требует огромного напряжения сил, если следить за всеми разветвлениями. Английский тоже всякий бывает. Вот, например:

«Через Слейберн, – сказал он, – проходит шоссе, соединяющее Лонг Престон с Клитроу, точнее – дорогу А65 с дорогой А59. Можно доехать по нему и до железнодорожного узла в Холлифорде, от которого отходит керкхолмская ветка. Если вдуматься, путь – кружной: от Керкхолма едем машиной до Верхнего Гиммердейла, от Гиммердейла – до Слейд-берна, а уж оттуда, минуя Хоксхед и Кросдейл, в Керкхолм, по железной дороге.

– Ну, это просто, – заметил Борн».

Сломаешь тут мозги? Сломаешь. Лично я уважаю Борна, для которого это просто, и как-нибудь попрошу, чтобы он помог мне с Джойсом. И все-таки безумия здесь меньше, это вам не американский триллер.

Однако вернемся к здоровью.

Кроме диеты нам, семидесятилетним, нужны упражнения и мне повезло. В Ремзенбурге есть свежий воздух, свежие яйца, вид на бухту, но цивилизация наша не достигла той стадии, когда письма разносят на дом. Поэтому я хожу пешком на почту с Пуной и Биллом, который быстро сходит с дистанции. (Говорят, они вообще такие. Насуетившись смолоду, они склонны, махнув на все лапой, нежиться на солнце. А вот Пуна покрепче, мы проходим две мили туда, две мили обратно с цыганской песней на устах.)

Кроме того, с 1919 года я делаю утром гимнастику, хотя не скрываю, что теперь мне нелегко коснуться ножных пальцев, а также ловлю по ночам Пуну. Мы выпускаем ее примерно в 10, а она, услышав зов свободы, не спешит вернуться. Если ее не поймать и не загнать в дом, она явится на заре и будет мяукать под моим окном, убивая сон получше Макбета. Ловлю ее я.

Когда вам за семьдесят, это трудно. В свое время, скажем – от 1904 до 1910, я бы шутя изловил самую прыткую кошку, но теперь суставы не те, да и сам я послабее. Дух рад служить, плоть не слушается. Обычно кончается тем, что я сердито кричу: «Ладно уж, гуляй!». Пуна спокойно улыбается, а ровно в пять часов утра вопит под окном. Если оно открыто, она вскакивает ко мне на постель и кусает меня за ноги. Как ни крути, победа за ней.