Текст книги "Том 9. Лорд Бискертон и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 38 страниц)

– Хочу задать вам несколько вопросов.

– Пожалуйста, мадам.

– И отблагодарю, если ответите правдиво. Сколько вы уже на службе у мистера Финча?

– Около двух месяцев, мадам.

– И что вы думаете о его нравственности?

– Она – выше всяких похвал, мадам.

– Чушь! Не старайтесь меня обмануть. За время вашей службы вы частенько впускали в квартиру девушек? Так?

– Только натурщиц, мадам.

– Натурщиц!

– Мистер Финч – художник, мадам.

– Это я знаю. – Миссис Уоддингтон содрогнулась. – Итак, вы утверждаете, что у мистера Финча образ жизни вполне достойный?

– Да, мадам.

– Тогда, – заявила миссис Уоддингтон, аккуратно вытягивая десятку из его пальцев, – может, вам интересно узнать, что я вам не верю!

– Эй, послушайте! – глубоко задетый, вскричал Мул-лет. – Вы же сами ее мне дали!

– А теперь – забрала обратно! – Миссис Уоддингтон спрятала купюру в сумку. – Вы не заслужили денег.

Оскорбленный в лучших чувствах Муллет захлопнул дверь. Несколько минут он стоял, бурля негодованием, потом, совладав с ним, выключил свет и вышел из квартиры.

Он уже дошел до лестницы, когда услышал, как его окликнули, и, обернувшись, увидел долговязого полисмена, рассматривавшего его с мягким дружелюбием.

– Мистер Муллет? – проговорил полисмен. – Правильно?

– Да! – в замешательстве откликнулся Муллет. Привычки искореняются не вдруг, а ведь недавно только миновали времена, когда от одного лишь вида полисмена он дрожал, точно осенний лист.

– Помните меня? Я – Гарроуэй. Мы познакомились недели две назад.

– А, конечно! – с облегчением отозвался Муллет. – Вы пишете стихи. Как говорится, стихотворец.

– Очень любезно с вашей стороны, – самодовольно произнес Гарроуэй. – Иду сейчас к мистеру Бимишу с последним моим произведением. Как мир обходится с вами, мистер Муллет?

– Ничего, неплохо. А у вас? Все путем?

– Вполне. Ну, не буду задерживать вас. Вы, несомненно, спешите по важному поручению.

– Да, верно. Послушайте! – Муллета внезапно осенило. – Вы сейчас на службе?

– В данный момент – нет.

– Но помочь можете?

– Конечно. Я всегда готов – и даже стремлюсь исполнять свои обязанности.

– Понимаете, на нашей крыше как раз сейчас находится одна подозрительная личность. Мне не понравился ее вид.

– Правда? Так-так, очень интересно…

– Вынюхивает что-то, заглядывает в наши окна. Видимо, на уме у нее что-то недоброе. Не могли бы вы пойти туда и выяснить, что ей тут понадобилось?

– Немедленно займусь этим делом.

– Будь я на вашем месте, я бы арестовал ее по подозрению. До свидания.

– Доброй ночи, мистер Муллет.

И Муллет в приподнятом настроении, которое всегда наступает после похвального дела, бодро двинулся вниз. А офицер Гарроуэй, помахивая дубинкой, задумчиво стал подниматься вверх на крышу.

3

Мнимую сыщицу между тем перестала удовлетворять политика бдительного наблюдения. Она не сомневалась, что тень, мелькнувшая на шторе, принадлежит молодой женщине, и инстинкт подсказывал ей, что очень скоро в квартире на Вашингтон-сквер начнут бурлить события. Уж конечно, человек, которого она расспрашивала, предупредил эту особу о ее посещении, и теперь та, скорее всего, уже улизнула. Но она вернется. Тут вопрос терпения, только и всего.

Но с крыши надо уйти. Крыша – первое место, которое кинется осматривать виновная пара. А найдут крышу пустой, и страхи их улягутся. Самый верный стратегический ход – спуститься вниз и караулить на улице.

Она уже намеревалась уйти и даже сделала шаг к лестничной двери, когда внимание ее привлек легкий скрип, и с удивлением она увидела, что дверь эта открывается.

Приотворилась она дюймов на шесть и от порыва ветра захлопнулась снова. Чуть спустя опять раздался скрип, и опять дверь приоткрылась. Очевидно, страдая от утраты десяти долларов, слуга забыл ее запереть.

Миссис Уоддингтон застыла, подошла на шаг ближе, приоткрыла стеклянную дверь и заглянула в темноту. В комнате было пусто, но женщиной миссис Уоддингтон была осторожной.

– Эй, уважаемый! Никто не отозвался.

– Я хотела бы с ва-а-ами поговорить… По-прежнему тихо. Миссис Уоддингтон прибегла к самому крепкому испытанию.

– Хочу вернуть вам десятку.

И снова – тихо. Теперь она убедилась, что в комнате действительно никого нет. Переступив порог, она ощупью, по стенке, двинулась в поисках выключателя. И тут до нее сквозь вибрирующую темноту донеслось… нет, донесся…

Запах супа!

Миссис Уоддингтон замерла, будто собака, сделавшая стойку. Хотя, сидя в вестибюле «Ритц Карлтона» с лордом Ханстэнтоном, она оставалась невосприимчивой к благоухающим ароматам, так сильно действовавшим на его светлость, она тоже была человек. Давно миновал обычный час ее обеда, а когда речь шла о еде, она была женщиной устоявшихся привычек. Еще на крыше она ощущала какое-то томление, а теперь поняла, уже вне всяких сомнений, что голодна, и задрожала с головы до пят. Запах супа взывал к самым глубинам ее существа, будто голос старой-старой любви.

Двигаясь вперед словно в трансе, она, все так же ощупью, по стенке, добралась до открытого проема двери, ведущей, по всей видимости, в коридор. Здесь, вдали от окна, темнота совсем уж сгустилась, но если видеть она не могла, то запах очень даже ощущала, так что другой поводырь, кроме собственного носа, ей и не понадобился. Миновав коридор, миссис Уоддингтон принюхалась у открытой двери, и в нос ей шибанул столь сильный аромат, что у нее чуть голова не закружилась. Теперь запах стал многослойным, и преобладал в нем мотив гренок с сыром. Миссис Уоддингтон нащупала выключатель, надавила кнопку и увидела, что она на кухне, а там, над кастрюлькой на плите, маревом зыбился пар.

Выпадают моменты, когда даже самые целеустремленные женщины позволяют себе отклониться от главной цели. Миссис Уоддингтон достигла стадии, когда суп показался ей самым важным – а может, и единственно важным – в жизни. Она сняла крышку, и мясной дух защекотал ей ноздри, словно поцелуй.

Глубоко вдохнув, она налила супа в тарелку. Отыскала ложку. Хлеб. Соль. Перец.

И, когда она любовно окропляла суп перцем, голос позади произнес:

– Вот я тебя и сцапал!

4

Мало что могло оторвать внимание миссис Уоддингтон от тарелки. Землетрясение, например, могло бы. Или взрыв бомбы. Но этот голос оторвал мгновенно. С резким вскриком она обернулась; сердце у нее скакало, будто бы исполняя танец Южных морей, популярность которого она всегда находила достойной сожаления.

В дверях стоял полисмен.

– То есть я вас арестовал, – поправился он, сильно расстроенный тем, что в возбуждении от встречи опять оплошал, нарушив чистоту слога.

В карман за словом миссис Уоддингтон никогда не лезла, но теперь все слова куда-то порастерялись. Она стояла молча и прерывисто дышала.

– Вы уж простите, – любезно продолжал полисмен, – но будьте любезны последовать за мной. Мы избежим множества неприятностей, если вы пойдете спокойно.

Оцепенение от шока у миссис Уоддингтон потихоньку рассасывалось.

– Я могу все объяснить! – закричала она.

– У вас будут все возможности сделать это в полицейском участке, – отвечал полисмен. – В ваших же собственных интересах я бы посоветовал вам до тех пор говорить как можно меньше. Должен предупредить вас, что я, исполняя свой долг, запишу все ваши слова. Видите, блокнот и карандаш у меня наготове.

– Я не сделала ничего дурного…

– Это решать судье. Едва ли стоит указывать, что одно ваше присутствие в чужой квартире – и то по меньшей мере двусмысленно. Вы проникли через стеклянную дверь – действие это квалифицируется как взлом и вторжение. Более того, вы присваиваете собственность владельца квартиры, а именно – суп. Боюсь, вам придется сопровождать меня.

Миссис Уоддингтон начала было в отчаянной мольбе ломать руки, но внезапно почувствовала, что жесту этому мешает какое-то препятствие.

Вдруг она увидела, что по-прежнему сжимает в руках перечницу. Пышной розой расцвела неожиданно пришедшая мысль, и чело ее просветлело.

– Ха! – воскликнула она.

– Простите? – переспросил полисмен.

Все в мире, даже самое незначительное происшествие, про которое мы всего лишь прочитали, предназначено, как убеждают нас философы, вооружить нас для битв жизни. Согласно этой теории, совсем не случайно несколькими днями раньше миссис Уоддингтон прочитала и подсознательно запомнила статейку о краже со взломом у некоего выдающегося гражданина Вест Оранджа, штат Нью-Джерси. Статья была специально послана в помощь ей.

Мелкие детали этого события в памяти ее не удержались, но одна характерная черта вспомнилась сейчас с силой озарения, посланного свыше. Загнанный в угол негодующим владельцем дома, взломщик умудрился удрать, применив нехитрое средство: швырнул две унции перца в лицо хозяину.

Раз уж это сумел заурядный и, скорее всего, необразованный взломщик, то такая женщина, как она, – почетный президент двадцати трех благотворительных обществ и хорошо известный лектор (тема – воспитание детей) уж как-нибудь справится. Жеманно потупясь, она принялась лихорадочно отвинчивать крышечку перечницы.

– Поймите, – умоляюще продолжал полисмен, – мне крайне неприятно…

И оказался прав. «Неприятно», как он понял минуту спустя – слово самое точное, его выбрал бы и педантичный стилист. Вселенная вдруг взорвалась огромным облаком перца. Перец щипал ему рот, перец забил ноздри, перец ел глаза и припорошил адамово яблоко. Секунду Гарроуэй слепо дергался, а потом, схватившись за стол, принялся чихать, как заводной.

Под звуки титанического чихания миссис Уоддингтон с грохотом неслась в потемках, пока не достигла стеклянной двери и, галопом промчавшись по крыше, не метнулась к пожарной лестнице.

5

Единственной ее политикой, или планом действия, было смутное желание удрать куда подальше от представителя Закона, пока тот не прочихался и, открыв глаза, не начал оглядываться. Но когда нога ступила на первые перекладины лестницы, у нее начали складываться замыслы постройнее. Пожарная Лестница, если спускаться по ней достаточно долго, ведет на землю, и она решила выбраться туда по этой. Однако, спустившись до девятого этажа и глянув вниз, обнаружила, что данная лестница выходит не в какой-то проулок, а на ярко освещенную веранду ресторана.

Зрелище это вынудило ее остановиться, и даже, если уж быть точным, окоченеть на месте. Разволновалась она не напрасно. Тем из читателей этой хроники, которым доводилось швыряться перцем в лицо полицейскому, а потом удирать по пожарной лестнице, прекрасно известно, что у пожарных лестниц, хотя они и считаются недурным средством спасения, есть один дефект – уж очень они на виду. В любой момент, опасалась миссис Уоддингтон, полисмен может подойти к краю крыши и заглянуть вниз, а обдурить его, прикинувшись мусорным баком или молочной бутылкой, как она прекрасно понимала, актерских способностей у нее не хватит.

Инстинкт самосохранения не только обостряет находчивость, но и притупляет нравственную разборчивость. Это и случилось с миссис Уоддингтон. Ее обострившийся интеллект в один миг подсказал: если она влезет в окно, рядом с которым сейчас стоит, то скроется от любопытных глаз. Притуплённая же нравственность отказывалась вспоминать, что такое действие равносильно, как объяснял деликатный полисмен, взлому и вторжению, а значит, достойно порицания. Один взлом и одно вторжение она уже сегодня совершила, но аппетит, как известно, приходит во время еды. Словом, через несколько секунд миссис Уоддингтон опять пробиралась ощупью в потемках по чьей-то чужой квартире.

Ощутимый запах жира, капусты и влажных полотенец подсказал ей, что крадется она по кухне. Темнота была такой непроглядной, что она ничего не различала. Единственное, что она могла сообщить определенно про эту кухню, – в ней есть метла. Уверенность основывалась на том факте, что миссис Уоддингтон только что наступила на нее и ручка больно стукнула ее по лбу.

– У-ух! – не удержавшись, вскрикнула несчастная женщина.

Никаких комментариев высказывать она не намеревалась – тому, кто крадется по чужой кухне, следует сохранять молчание и не терять бдительности; но внезапная боль была столь острой, что вскрик вырвался невольно. К своему ужасу миссис Уоддингтон обнаружила, что он услышан! В потемках раздался странный звук, будто кто-то вынимает пробку, и неприятный гортанный голос осведомился:

– Кто там?

Миссис Уоддингтон застыла. При данных обстоятельствах ей не доставила бы удовольствия даже самая мелодичная речь, хотя нежный, сочувственный голос, несомненно, вызвал бы меньше мук и тревог. Этот же, скрипучий и злобный, явно принадлежал человеку, лишенному всякой жалости. В мыслях миссис Уоддингтон тут же понеслись крупные заголовки:

«ВИДНАЯ ДЕЯТЕЛЬНИЦА НАЙДЕНА УБИТОЙ НА КУХНЕ!»

– Кто там?

«РАСЧЛЕНЕННЫЙ ТРУП ПОД РАКОВИНОЙ!»

– Кто та-ам?

«ОТРЕЗАННАЯ ГОЛОВА ПРИВЕЛА СЫЩИКОВ НА МЕСТО ПРЕСТУПЛЕНИЯ!»

– Кто та-а-ам?

Миссис Уоддингтон сглотнула.

– Я – миссис Сигсби X. Уоддингтон, – пролепетала она; и как бы изумился Сигсби, услышь он сейчас жену. Оказывается, она способна говорить с такой приятной кротостью!

– Кто там?!

– Миссис Сигсби X. Уоддингтон с 79-й стрит и из Хэмс-теда, Лонг-Айленд. Простите, что я так странно…

– Кто там?!?

От досады ужас миссис Уоддингтон чуть ослабел. Глухие всегда раздражали ее; как и большинство властных и нетерпеливых женщин, она твердо придерживалась мнения, что все они прекрасно услышат, если дадут себе труд слегка поднапрячься. Повысив голос, она повторила уже с некоторой холодностью:

– Я уже сообщила вам, я – миссис Сигсби X. Уоддингтон…

– Возьми орех, – предложил, меняя тему, собеседник.

Зубы миссис Уоддингтон звонко клацнули. Всякие эмоции, владевшие ею, вмиг исчезли, сменившись холодной яростью. Какое унизительное открытие для гордой женщины! Потратить столько времени на уважительную беседу с попугаем! Скандалу помешало лишь то, что в темноте невозможно обнаружить, где он. Иначе, несомненно, птичке пришлось бы туго.

– Брысь! – миссис Уоддингтон пришлось ограничиться словесным излиянием. Игнорируя совершенно неуместную и бестактную просьбу – подойти и почесать попочке голову, – она рванулась дальше, на поиски дверей.

После пережитых страхов она стала почти спокойной. Тревога, терзавшая ее несколько минут назад, исчезла; теперь миссис Уоддингтон двигалась энергично и деловито. Отыскав дверь, она ее открыла. За ней тоже лежали потемки, но света, проникавшего через незанавешенное окно, вполне хватило, чтобы она разглядела гостиную. В одном углу стоял диван с высокой спинкой. В другом – письменный стол с двумя тумбами. А на мягком ковре расположились кресла, в одно из которых миссис Уоддингтон при других обстоятельствах с удовольствием бы погрузилась.

На ногах она была уже давненько, но осмотрительность остерегала: «Нельзя поддаваться соблазну. Сейчас время действовать, а не отдыхать». Она повернула к двери, ведущей, предположительно, в холл, а оттуда – на лестницу, к безопасности. Но не успела открыть ее, как раздалось щелканье ключа.

Миссис Уоддингтон прореагировала стремительно. Странное спокойствие, владевшее ею, сменилось паническим ужасом. Она метнулась обратно в гостиную и, одним вдохновенным скачком подлетев к дивану, прилегла за ним, стараясь не пыхтеть.

– Долго ждали? – осведомился невидимый человек, включая свет и обращаясь к невидимому собеседнику.

Голос ей был незнаком, но другой, ответивший, она знала, и очень даже хорошо, а потому – застыла, едва обуздывая свои чувства. То был голос Ферриса, ее дворецкого, которому, если б он говорил правду, полагалось сидеть у чьей-то постели!

– Некоторое время, сэр. Совсем недолго.

– Почему вы хотели меня видеть?

– Я говорю с мистером Ланселотом Биффеном, главным редактором «Городских сплетен»?

– Да, именно. Выкладывайте, что у вас, да поживее. Через минутку я опять должен убегать.

– Как я понял, мистер Биффен, «Городские сплетни» охотно берут любопытные новости, касающиеся известных членов нью-йоркского светского общества, и выплачивают солидное вознаграждение. У меня есть такие новости.

– Про кого?

– Про мою хозяйку, миссис Сигсби X. Уоддингтон.

– А что с ней такое?

– Это долгая история…

– Тогда у меня нет времени.

– Это насчет скандала, помешавшего венчанию падчерицы миссис Уоддингтон…

– Так что, венчание не состоялось?

– Нет, сэр. И обстоятельства, воспрепятствовавшие ему… Биффен нетерпеливо вскрикнул, видимо, взглянув на часы и поразившись, до чего ж быстро летит время.

– Мне пора! У меня встреча в «Алгонкине» через четверть часа. Приходите завтра в редакцию…

– Боюсь, это будет невозможно, сэр…

– Тогда вот что. Вы когда-нибудь писали?

– Да, сэр. Там, в Англии, я часто писал коротенькие статейки в приходской журнал. Викарий очень их хвалил.

– Тогда садитесь и напишите все своими словами. А я потом отшлифую. Вернусь через час. Если желаете, подождите.

– Хорошо, сэр. А как насчет вознаграждения?

– Это обсудим позже.

– Хорошо, сэр.

Биффен вышел. Из его спальни донесся приглушенный грохот; видимо, он что-то разыскивал. Потом хлопнула парадная дверь, и на квартиру снова опустилась тишина.

Миссис Уоддингтон все так же лежала, припав к полу. Сразу вслед за уходом Биффена она уже было приподнялась, чтобы предстать перед вероломным дворецким и сообщить ему, что он больше у нее не служит, но новое соображение удержало ее. Да, прельстительно было бы внезапно появиться над спинкой дивана и посмотреть, как съежится под ее взглядом дворецкий, но ситуация – слишком сложная, и нельзя позволить себе такой поступок. Оставшись, где была, она коротала время, пытаясь избавиться от онемения нижних конечностей.

До нее доносилось мягкое поскрипывание пера. Феррис явно усердствовал изо всех сил. Видимо, он, как и Флобер, не щадил трудов в стремлении к абсолютной ясности и мог исправлять до бесконечности. Миссис Уоддингтон уже казалось, что бдению ее конца не предвидится.

Но в суетливом городе, вроде Нью-Йорка, редко какому творцу позволят сосредоточиться. Резкая дребезжащая трель телефонного звонка вторглась в тишину, и миссис Уоддингтон впервые за долгое время порадовалась: телефон был в коридоре, а не в комнате. Необузданная радость, сродни чувствам заключенного, которому отсрочили смертный приговор, охватила ее, когда она услышала, как поднимается из-за стола дворецкий. Вскоре его размеренный голос доносился издалека, сообщая невидимому собеседнику, что Биффена нет дома.

Страдалица поднялась из-за дивана. В ее распоряжении было секунд двадцать, и она не потеряла понапрасну ни единой. К тому времени, пока Феррис вернулся и вновь окунулся в литературные труды, она уже была на кухне.

Стоя у окна, миссис Уоддингтон оглядывала пожарную лестницу. Теперь-то уж, прикинула она, безопасно снова подняться на крышу. И решила: «Сосчитаю очень медленно до трехсот и рискну».

ГЛАВА XV

Молли и Сигсби (который беспрерывно приборматывал «Галлахэр, Галлахэр, Галлахэр», боясь, как бы магическое имя опять не вылетело из памяти) выехали в двухместном автомобиле через четверть часа после отъезда миссис Уоддингтон. На полпути к Нью-Йорку, однако, спущенная шина остановила их продвижение, а неумелость Сигсби задержала еще дольше. Добравшись наконец до Нью-Йорка, Молли высадила отца у полицейского управления и к дому «Шеридан» подъехала, когда миссис Уоддингтон уже совершила опрометчивый поступок, расстроивший офицера Гарроуэя.

Поспешно поднявшись по лестнице, Молли позвонила в квартиру Джорджа. Некоторое время ей казалось, что звонок не нашел отклика, но через несколько минут в коридоре раздались шаги. Дверь открылась, и на Молли уставились воспламененные глаза полисмена.

Она с удивлением смотрела на него. Никогда прежде она не видела этого человека, и у нее мелькнуло чувство, что она предпочла бы не видеть его и сейчас. Нос, глаза и уши у него ярко пламенели, со спутанных волос капала вода. Чтобы ослабить жжение, Гарроуэй какое-то время держал голову под краном и теперь выглядел точь-в-точь как труп, который извлекли из реки после нескольких дней пребывания в воде. Мелкое отличие состояло в том, что он чихал.

– Что вы тут делаете? – воскликнула Молли.

– А-апчхи!

– Что? – переспросила Молли.

С благородством, заслуживавшим продвижения по службе, полисмен подавил новый чих.

– Грубое насилие, – сообщил он.

– Мистер Финч не пострадал? – всполошилась Молли.

– Он – нет. Я – да.

– А кто вы?

– Гар-оо-чхи… чхи…

– Как?

– Гар-иш-чхи-и-и… Гарроуэй! – чуть успокаиваясь, сумел выговорить полисмен.

– А мистер Финч где?

– Не могу сказать, мисс.

– У вас что, простуда?

– Нет, мисс, не про… – чх-упчх-апчхи! Женщина швырнула мне в лицо перцем.

– Не надо водить знакомства с такими особами, – строго попеняла Молли.

Несправедливость укора ужалила Гарроуэя.

– Она мне не знакомая! Я ее арестовывал.

– А, понятно.

– Она вторглась в чужую квартиру.

– О, Господи!

– А когда я довел до ее сведения, что вынужден арестовать ее, она взяла да и швырнула мне перцем в лицо! И сбежала!

– Ах вы, бедняга!

– Спасибо, мисс, – признательно отозвался Гарроуэй. Человеку всегда приятно сочувствие, а уж тем более от молодой прелестной девушки, глядящей на вас огромными голубыми глазами. Именно в эту минуту офицер почувствовал явное улучшение.

– Принести вам что-нибудь? – осведомилась Молли.

– Нет, мисс, – печально покачал он головой. – Это противозаконно. Вообще-то я должен участвовать в облаве сегодня вечером. Там, в ресторане, продают спиртные напитки.

– Нет, я имела в виду – из аптеки что-нибудь. Скажем, мазь…

– Спасибо, мисс, не смею доставлять вам такие хлопоты. Я сам загляну в аптеку по пути в участок. А сейчас я вынужден оставить вас, мне надо одс. пчх… а-апчхи!

– Что-что?

– Одеться, мисс.

– Да вы одеты!

– Для рейда, о котором я только что упомянул, необходим полный вечерний костюм… пчхи… апчхи! Чтобы обмануть служащих ресто… пчхи!.. усыпить их бдительность. Ничего не получится, если мы нагрянем туда в полицейской форме. Сразу насторожатся.

– Ой, как интересно! А в каком ресторане будет облава?

– Видите ли, мисс, – заколебался офицер Гарроуэй, – это служебный секрет, но если вы никому не скажете – обла… пчхи… а-пчхи! – будет в «Лиловом цыпленке». Это здесь, за углом. Так что пожелаю вам, мисс, доброй ночи, а мне пора бежать.

– Минуточку! Я ведь пришла к мистеру Финчу! Вы его не видели?

– Нет, мисс. Никто не заходил в квартиру, пока я был тут.

– Тогда я подожду. Доброй ночи. Надеюсь, вам станет получше.

– Мне уже лучше, мисс, – галантно сообщил Гарроуэй, – благодаря вашему сочувствию. Доброй вам… апчхи-и! – ночи, мисс.

Молли, выйдя на крышу, встала там, глядя на миллионы переливающихся огней. На такую высоту голос Нью-Йорка доносился едва слышным шепотом. Воздух был прохладен и душист. Легкий ветерок шелестел кустами в горшках, за которыми с таким рвением ухаживал Муллет. Укоризненно сиял полумесяц, словно понимая, что предстает он не в самом выгодном свете. Как и Сигсби X. Уоддингтону (гонявшемуся сейчас за третьим Галлахэром), луне, чтобы выразить себя, нужны широкие просторы.

Молли, однако, не увидела в серебристом сиянии повода для критики. Клуне она испытывала собственнический интерес. То была ее личная, персональная луна, она должна была бы светить сейчас в окошко поезда, уносящего ее в свадебное путешествие. В том, что путешествие пока что откладывалось, луна ни капельки не виновата. Глядя на светило, несчастная невеста попыталась продемонстрировать своим поведением, что воспринимает все правильно.

Именно тогда в покой ночи ворвалось приглушенное восклицание, и, обернувшись, Молли увидела Джорджа.

Джордж стоял в лунном свете, поедая ее оловянными глазами. Хотя фигурка перед ним обладала всеми признаками Молли и хотя опрометчивый наблюдатель с ходу признал бы – да, это Молли и есть, казалось настолько невозможным, чтобы она очутилась здесь, что Джордж решил – он страдает галлюцинациями. Видимо, его подкосило нервное напряжение такого тяжелого дня, доведя до того состояния, в каком находится путник, которому мерещатся миражи. Поэтому он остался стоять, где стоял, не смея шевельнуться. Ему ведь было известно, что стоит дотронуться до человека во сне – и он исчезает.

У Молли склад ума был более практичный. Она двадцать миль проехала ради того, чтобы увидеть Джорджа, прождала его уйму времени, и вот он наконец-то здесь! Тогда она совершила самый разумный поступок – слегка вскрикнув от восторга, скакнула к нему, словно кролик.

– Джордж! Мой дорогой!

Человек учится, пока живет. Джорджу стало ясно, что он здорово промахнулся; надо пересмотреть все эти предвзятые идеи насчет того, что может и чего не может произойти во сне. От прикосновения Молли не исчезла, а, наоборот, с каждой секундой становилась реальнее.

Прикрыв глаза, он нерешительно поцеловал ее. Потом открыл их. Молли по-прежнему стояла рядом.

– Так это и правда ты? Наяву?

– Да, это я, наяву.

– Как же… Что?…

Уровень интеллекта у него был вполне приличный, и тут до него дошло, что он портит золотой миг бессмысленной болтовней. Он прекратил всякие расспросы, и на крыше воцарилось молчание. Луна смотрела сверху, весьма довольная. Не очень-то большой интерес рассматривать огромный город. Вот такое зрелище куда приятней. Единственное зрелище, если подумать, ради которого и стоит светить.

Джордж прильнул к Молли, а Молли прильнула к Джорджу, точно двое уцелевших после кораблекрушения, случайно встретившиеся на омываемом волнами берегу. Забытый мир уходил от них все дальше и дальше.

Но мир никогда не позволяет забывать о себе надолго. Вдруг Джордж оторвался от Молли, вскрикнул, подбежал к стене и взглянул вниз.

– Что случилось?

Успокоенный Джордж вернулся. Тревога оказалась ложной.

– Мне показалось, что я увидел кого-то на пожарной лестнице.

– На пожарной лестнице? Кто ж там мог быть?

– Подумал, может, сосед с этажа ниже. Пренеприятный тип. Очень любопытный, вечно всюду сует нос. Некий Ланселот Биффен. Он и раньше сюда захаживал. Редактор «Городских сплетен». Меньше всего нам нужно, чтоб он за нами подсматривал.

– А ты уверен, – тревожно спросила Молли, – что его там не было?

– Абсолютно.

– Если кто увидит меня здесь…

Джордж выругал про себя чересчур живое воображение, которому почудился темный силуэт на фоне летнего неба. Разрушил сам золотой миг, и его уже не вернуть.

– Не пугайся, дорогая. Даже если он и видел тебя, то ни за что не догадается, кто ты.

– Ты хочешь сказать, что ему не в диковинку, что ты кого-то целуешь?

Джордж пребывал в том расположении духа, когда человек не вполне отдает себе отчет, что он говорит, но он был уверен, что ничего подобного не имел в виду, и язык у него узлом заплетался, когда он попытался выразить это тремя разными способами.

– Да-а, после того, что произошло сегодня днем… – протянула Молли.

И отодвинулась. Она была доброй, но общеизвестно, что любая особа женского пола обожает помучить мужчину, которого любит. Женщина может быть ангелом милосердия, исцеляя муки и страдания, но если ей выпал случай кольнуть возлюбленного и понаблюдать, как тот корчится в муках, она этого случая не упустит.

Язык казался сейчас Джорджу клубком шерсти, с которым вдосталь наигрался котенок. Огромными усилиями он расправил два-три главных узла, чтобы произнести хоть что-то.

– Клянусь тебе… – начал Джордж, настолько увлекшись эмоциями, что даже пылко вскинул кулак клуне.

Молли замурлыкала от наслаждения. Она просто обожала смотреть на него, когда он бывал особенно смешным, а уж смешнее, чем сейчас, он еще никогда не выглядел.

– Клянусь тебе чем хочешь, я в жизни не видел этой чертовой девицы!.

– А она прекрасно тебя знает!

– Для меня она – абсолютная, совершенная незнакомка! Целиком и полностью!

– Ты уверен? Может, просто забыл о ней?

– Клянусь, – повторил Джордж, удержавшись в последнюю секунду, чтоб не прибавить – «этой луной!». – Если хочешь знать…

– Да! Очень-очень!

– Так вот, я думаю – она ненормальная. Совершенно безумная особа!

Молли решила, что мучение длилось достаточно долго. Девушки с поразительной точностью умеют рассчитывать время пытки. Мучения в меру мужчинам на пользу – они подстегивают их, позволяют поддерживать активную и энергичную форму. Но слишком много – это тоже перебор.

– Джордж, бедняжечка мой! – проворковала она. – Неужели ты хоть на миг мог подумать, будто я поверила хоть единому слову из того, что она наговорила?

– Что! Ты не поверила?

– Конечно, нет!

– Молли! – Теперь Джордж аккуратно взвешивал слова. – Ты самая милая… самая добрая… самая прекрасная, самая совершенная девушка на свете!

– Конечно. Видишь, как тебе повезло!

– Ты ведь сразу поняла, что она – сумасшедшая! Сразу раскусила, что она одержима какой-то манией…

– Ничего я такого не поняла! Сначала я совсем растерялась, но потом пришел папа и сказал, что исчезло мое жемчужное ожерелье.

– Твое жемчужное ожерелье? Исчезло?!

– Девица стащила его. Она воровка. Разве ты еще не понял? Все подстроено, и очень хитро. По-другому заполучить его она не могла. А вот так, ворвавшись, крича всякую чепуху, она, естественно, отвлекла внимание от свадебных подарков. Потом притворилась, будто хлопнулась в обморок на стол, схватила ожерелье и быстренько сбежала. Никто даже и не догадался, что же произошло на самом деле.

Джордж присвистнул. Кулаки у него сжались. Он враждебно уставился на куст в горшке, точно тот нанес ему личное оскорбление.

– Если я когда-нибудь встречу эту…

– А вот мама, – расхохоталась Молли, – все еще говорит, будто ты знал ее и ее история – правда, а ожерелье она стянула по пути. Забавно, а?

– Забавно, – горько заметил Джордж, – не то слово. Из-за твоей мачехи я хохочу без остановки, с самого начала. Она заслуживает, чтоб ей как следует дали дубинкой по голове. Если хочешь знать, что я думаю об этой заразе, об этой каре небесной, которая ухитрилась прицепиться к вашей семье и отравить всем жизнь, позволь мне начать с того, что… Однако сейчас не время…

– И правда. Мне пора возвращаться.

– О, нет!

– Да. Надо ехать домой и упаковываться.

– Упаковываться?

– Возьму только один чемодан.

Вселенная вокруг Джорджа бешено завращалась.

– То есть – ты что же, уезжаешь? – упавшим голосом выговорил он.

– Ну да! Завтра.

– О, Господи! Надолго?

– Навсегда. С тобой.

– Со?..

– Конечно! Разве ты не понял? Сейчас я еду домой уложить чемодан. Потом вернусь в Нью-Йорк, переночую в отеле. Завтра мы рано утром обвенчаемся и днем уедем. Совсем одни.

– Молли!

– Взгляни на эту луну. Сейчас ей полагалось бы светить в окошко нашего поезда.

– Да.

– Ну что же, завтра вечером луна будет не хуже! Джордж облизал губы. Что-то щекотало ему нос, а в груди разрастался непонятный нарост, затрудняя дыхание.

– А полчаса назад я думал, что никогда не увижу тебя.