Текст книги "Том 9. Лорд Бискертон и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 38 страниц)

– Ну что вы! – искренне запротестовал он. – Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Не удивлюсь, если в один прекрасный день «Мечта Сбывается» станет приносить вам миллионный доход!

Лицо мистера Хоука снова оживилось. И тут же омрачилось опять. До него вдруг дошло, что Берри стоит слишком близко к двери кабинета.

Что, если его слова услышал кое-кто еще?

Мистер Хоук мысленно пробежал содержание разговора. К своему ужасу, он обнаружил, что в нем содержалась откровеннейшая информация. «Надеюсь, вы довольны покупкой, – сказал этот парень. А потом затрещал насчет будущих миллионов.

Он сверлил собеседника глазами, словно стараясь заставить его говорить тише.

– Почему вы так думаете? – прошелестел он.

– Просто так подумалось, – ответил Берри с приятной улыбкой.

Собственно, эта улыбка могла бы показаться приятной кому угодно, но не Дж. Б. Хоуку. Ему виделось в ней тайное злорадство.

– Кажется, мне звонят.

– Разве? – медленно переспросил мистер Хоук. – Я ничего не слышал.

– Ложная тревога, – успокоился Берри. – Пойду в свою конуру.

Мистер Хоук проводил его взглядом. Потом сорвался с места, распахнул дверь в кабинет, подбежал к столу и приник губами к уху мистера Фрисби.

– Ш-ш-ш, – прошипел он.

Мистер Фрисби отшатнулся и вытер ухо.

– Ты еще здесь? – спросил он. – Может, тебе тут кровать поставить? Во сколько утром разбудить?

Какой сарказм. Какая горечь. Но иногда сарказм и горечь оправданы и извинительны.

– Слушайте, – обратился к нему мистер Хоук, – я только что встретил вашего секретаря. Он стоял за дверью.

– Ну и что?

– А то, что он, наверное, подслушал наш разговор. Я, к примеру, достаточно громко говорил.

– Как всегда. Это одна из причин, по которой я тебя терпеть не могу.

– Кроме того, он обронил что-то насчет миллионов, которые может приносить рудник «Мечта Сбывается».

– Правда?

– Истинно так. Слушайте. Если информация о нашем маленьком соглашении просочится прежде, чем мы успеем сделать реальные шаги, мы погибли. Этот парень начнет скупать акции раньше времени. По бросовой цене. Он может скупить тысячи акций и затаиться в ожидании, пока они не пойдут вверх. А когда мы вступим в дело, они станут уже недосягаемыми, и мы все потеряем прямо на старте. Таких случаев масса. Помню, несколько лет назад, когда я работал у Мостина и Кона в Детройте, тоже произошла утечка информации.

– Как не произойти, ежели ты там работал, – язвительно заметил мистер Фрисби.

– Я тут ни при чем, – обиделся мистер Хоук. – Я знать ничего не знал. Но кто-то кому-то что-то шепнул, а Мостин и Кон оказались за бортом. В первый день акции взлетели на шестьдесят пунктов, а Мостин и Кон смотрели на это безобразие и ничего не могли поделать и обвиняли друг друга. Они прогорели вчистую. И нам грозит то же самое, если мы не примем меры заранее. Надо выгнать этого парня, Пат.

– Не смей называть меня Патом, – сказал мистер Фрисби. – Какой смысл выгонять его?

– Ну надо что-то делать.

– А он объяснил, почему стоял за дверью?

– Сплел историю про то, будто вы позвонили.

– Гм, – хмыкнул мистер Фрисби. – Ну ладно, прощай.

– Может, мне подождать?

– Не вижу никакого смысла. Ступай прочь и не возвращайся, покуда не позовут.

– Все-таки у меня душа не на месте.

– Твоя душа и не может быть на месте.

Некоторое время Т. Патерсон Фрисби сидел, медленно раскачиваясь в кресле. Он думал не о Берри. Паника партнера не родила в нем никакого беспокойства. Его волновала только мысль о том, что в мире, где, как говорили, всегда есть место подвигу, не нашлось человека, который взял бы на себя труд линчевать Дж. Б. Хоука. Это, надо сказать, вопиющая небрежность.

Почти двадцать минут провел он в раздумьях о мистере Хоуке. В конце этого периода времени, когда мысль откристаллизовалась и воплотилась, как было в обычае мистера Фрисби, в слова, он взял манжету и начертал:

«ДЖ. Б. ХОУК —…».

В минуты сильных страстей почерк может изменить человеку. Так вышло и на этот раз. Так что мы никогда не узнаем, что собирался написать мистер Фрисби.

ГЛАВА IX

1

Полный провал миссии брата Джорджа в Вэлли Филдс убедил леди Веру Мейс в истинности старинной поговорки, гласящей, что, если хочешь сделать хорошо, делай сам. Хоть и неохотно, поскольку и без того у нее забот хватало, несколько дней спустя леди Вера села на поезд в 6.34 и у врат «Мирной заводи» встретила племянника, лорда Бискертона, который как раз из них выходил. Еще мгновение, и они бы разминулись.

Если бы так случилось, Бискертону повезло бы. Внезапное появление совершенно нежеланной тетушки подействовало на него, как призрак Банко в известный момент подействовал на Макбета.

– Боже милостивый! – воскликнул он. – Какими судьбами тебя сюда занесло?

– У меня к тебе разговор, Годфри.

– Это невозможно, – запротестовал Бисквит. – Я не готов к откровениям.

Его чувства можно было понять. Он направлялся в Кастл-вуд за мисс Вэлентайн, чтобы повести ее в «Бижу Палас» на углу Роксбур-роуд и Миртл-авеню – место встречи сливок общества Вэлли Филдс. Поскольку он знал, что делает это исключительно из жалости к одинокой крошке, чужой в чужом для нее мире и лишенной всяких удовольствий, то менее всего ему хотелось, чтобы ему помешали в этом любопытные глаза близкой родственницы.

– Я занят, – сказал он. – Масса дел. Куча встреч. Я в кино иду.

– То, что я собираюсь тебе сказать, гораздо важнее любого кино.

– Но не этого. Будет фильм об испанском луке. Чрезвычайно познавательный, с прелестной музыкальной темой.

– Я задержу тебя всего на несколько минут. У меня в 7.10 обратный поезд. Я вечером обедаю с леди Корсторфайн у «Марио».

– А! – с облегчением выдохнул Бисквит, – Тогда другое Дело. Я провожу тебя на станцию.

Он поспешил увести ее за угол, на асфальтовую дорожку, которая вела подальше от его дома. Только когда Малберри-гроув скрылся из виду, Бисквит перевел дух.

– Как тебе удалось пронюхать, где я поселился? – спросил он. – Где у нас утечка информации?

– Отец был у тебя и выведал у Веннера.

– Все ясно. Как он поживает, кстати? В добром здравии? По-прежнему подворовывает молоко у кошки и стреляет бычки на улице?

– Его здоровье и финансы в обычном состоянии.

– Бедняга! – сочувственно произнес Бисквит. – Странно, до чего же всем в нашей семье не везет на деньги.

– Он говорит, что надеется сдать Эджелинг мистеру Фрисби. Хорошо бы. Но я здесь не за тем, чтобы обсуждать твоего папашу. Я хочу поговорить об Энн.

– Да ну? О старушке Энн? Как она?

– Очень хорошо.

– Заражает тебя своей искрящейся молодостью? Вечеринки, рауты, обеды?

– Когда я уезжала, она отвечала на поздравительные письма. Так мне показалось.

– Показалось? У вас что – секреты друг от друга?

– Очень может быть, – ответила леди Вера, – что она писала друзьям, что поздравления не нужны, ибо она расторгает помолвку.

У Бисквита отвалилась челюсть.

– Чего-чего?

– Где ты набрался таких вульгарных оборотов?

– А? Ой, – спохватился Бисквит, – это у соседа. Он… гм… из Америки. Из очень уважаемой семьи. Это выражение означает удивление и недоверие. Так с чего вдруг Энн заявлять, что она расторгает помолвку?

– С того, что она действительно намеревается ее расторгнуть. Бисквит во все глаза смотрел на тетку.

– Что за чушь! Она хочет дать мне отставку?

– Да.

– То есть пинка под зад?

– Да.

– С какой стати?

Леди Вера принялась излагать текст, который вчерне подготовила по пути.

– Твой отец и я серьезно обеспокоены, Годфри. Мы оба считаем, что ты делаешь огромную ошибку, скрываясь в этой глуши.

– Но мне пришлось. Разве папаша не объяснил тебе? Меня загнали в угол. Целая стая голодных волков гналась по моему следу. Я, как заяц, бросился в холодный поток, чтобы укрыться от погони. Мне носа нельзя было высунуть из дома, без того чтобы не услышать улюлюканье и крики «ату его!».

– Все это мне известно, – нетерпеливо прервала его леди Вера. – Разумеется, твое появление в окружном суде было бы роковым для семьи. Но зачем понадобилось врать Энн, будто ты заболел свинкой?

– Приятель посоветовал. Видишь ли, надо было как-то объяснить внезапное исчезновение с горизонта такой популярной фигуры, как молодой лорд Бискертон. Не мог же я пропасть, словно в воду канул.

Леди Вера не фыркнула в ответ, потому что была женщина воспитанная. Но некий звук, похожий на фырканье, она издала.

– Идиотская увертка. Настолько глупая, что я могла отнести ее только на счет твоей изобретательности.

– Зачем же так грубо, – уязвленно ответил Бисквит. – Мне показалось, что это как раз очень ловко придумано. Свинка – болезнь заразная, так что Энн не затеяла бы меня навестить, чтобы поправлять подушки и обнаружить, к своему удивлению, нетронутую постель. Если уж это не замечательная идея, тетя Вера, то, должен признаться, я просто не знаю, чем тебе можно угодить.

– Но ведь свинка! Сказать такое Энн – девушке утонченной и романтичной!

– Какая тут связь?

– Побойся Бога, Годфри!

– Замечательное название для мюзикла! – с энтузиазмом подхватил Бисквит. – Так и видишь афишу где-нибудь… Но я тебя перебил, – спохватился он, заметив на лице собеседницы признаки недовольства.

– Я собиралась сказать тебе следующее. Я считаю – и твой отец разделяет мое мнение, – что Энн приняла твое предложение не подумав. Поэтому все может измениться под влиянием самой пустяковой причины. А ты сознательно поставил себя в такое положение, что при мысли о тебе она сразу вообразит раздутую, как арбуз, мордуленцию.

– То есть ты полагаешь, – недоверчиво переспросил Бисквит, – что такая милая девушка, как Энн, может поддаться…

– Свинка – это просто нечто немыслимое!

– Что ж, – с горечью сказал Бисквит, – если таково женское сердце, остается только констатировать: вот вам и прекрасный пол! Именно так: вот вам и прекрасный пол!

– И вдобавок ко всему, у меня есть основания подозревать, что Энн встретила мужчину, который произвел на нее сильное впечатление.

Бисквит во второй раз открыл рот. Это была сногсшибательная новость.

– Не может быть!

– Может. Она очень странно себя ведет.

– И что же мне делать?

– Ты должен вернуться.

– Я не могу.

– Можешь. Ты должен вернуться в город и сказать Энн, что никакой свинки у тебя нет. А в оправдание своего отсутствия можешь сказать, что срочно уехал в Париж. Мы все обсудили с твоим отцом, и он согласился, что неплохо будет и в самом деле съездить в Париж. Я оплачу расходы. Вероятно, я осилю и расходы Энн. Поезжайте на недельку-другую, Энн там понравится.

– Вот уж нет! – горячо запротестовал Бисквит. – Я терпеть не могу Париж. Ненавижу этот город. Там полным-полно народу и все болтают по-французски, от которого меня тошнит. Ужасно манерный язык.

– Лучше говорить по-французски, чем по-дурацки.

– И вообще, мне хочется остаться здесь.

Леди Вера испытующе посмотрела на племянника.

– Почему? Что за странное влечение к этому необыкновенному месту?

– Мне здесь нравится, – упрямо сказал Бисквит. – Здесь есть какое-то тихое очарование. Мне нравится гулять вечерами в саду, попивать винцо вдали от жеманных девиц и юных ловеласов.

– Ты затеял флирт с какой-нибудь девушкой из здешних, Годфри? – напрямик спросила леди Вера.

Окажись в тот момент в Вэлли Филдс сотня племянников, которых столь же пристрастно допрашивали бы родные тетушки, ни один из них не выказал бы такого удивления, как Бисквит.

– Я? – вскричал он. – Я!

– Не знаю, так это или нет, но скажу тебе вот что. Если не хочешь потерять Энн, немедленно оставь Вэлли Филдс и вернись в цивилизацию.

К перрону подошел поезд. Лорд Бискертон помог тете подняться в вагон первого класса.

– Придумал! – радостно известил он ее на прощанье. – Вот соломоново решение. Передай Энн, что никакой свинки у меня нет, но я состою на секретной службе и отправлен на задание, суть которого не имею права разглашать. Это вернет румянец на ее щечки. Она будет думать о своем Годфри с восторгом и уважением.

Ровно в 7.10 поезд отошел от перрона. В нем ехала леди Вера, унося с собой самое неблагоприятное мнение о племяннике. Мнение леди Веры об интеллектуальном уровне лорда Бискертона, и без того низкое, упало до рекордной отметки. Она раздумывала над тем, за какие грехи Провидение покарало ее таким родством, и не могла вспомнить ничего, равного по масштабу этой каре. Она глубоко вздохнула и вернулась к единственному утешению, доступному женщинам в минуты скорби, – открыла сумочку, достала пудреницу и принялась пудрить нос.

А Бисквит бегом помчался назад в «Замок».

2

Пока шел вышеизложенный разговор, в квартире леди Веры на Дэвис-стрит, Мейфейр, Энн сделала паузу в писании, чтобы в очередной раз побеседовать по душам со своей Совестью. С памятного вечера бала Бэсингеров в отеле «Мазарин» эта Совесть сделалась совсем несносной.

– Устала? – спросила та с притворным участием.

– Нет.

– А почему тогда не пишешь?

– Не знаю.

– Может, хочешь подумать? Поразмышлять? Уж не о событиях ли в «Мазарине»?

– А что такое?

– То был очень неблаговидный поступок с твоей стороны, – сурово ответила Совесть. – Он бросает на тебя тень. Не понимаю, почему ты не прилагаешь усилий, чтобы забыть его. Ты, надеюсь, отдаешь себе отчет в том, что, запоздай Тодди Моллинг всего на минуту, этот человек тебя поцеловал бы?

– Думаешь?

– Ты и сама это знаешь. И тебе бы это понравилось. Вот что меня больше всего огорчает. Даже удручает. Именно это…

– Ну ладно, – оборвала ее Энн.

Но Совесть не так-то легко заглушить.

– Такая порядочная девушка – и нате вам! Всегда гордилась собственным благоразумием. Никогда не понимала сверстниц, которые легко попадались в ловушку вроде этой. И что же? Вешаться на шею мужчине! Тьфу!

Энн передернулась.

– Да, вешаться на шею! Когда ты помолвлена с таким приятным молодым человеком, наследником одного из высокороднейших английских аристократов! Мало того, этот молодой человек в эту самую минуту прикован к постели, и ты – его единственное утешение. «Вот уже и агония, – говорит он, корчась от боли, – и последнее, что у меня остается, – любовь Энн. Энн мне верна. Энн не бегает по вечеринкам с первым встречным-поперечным». Вот что он говорит, этот молодой человек.

– Но у него же свинка.

– И что с того?

– Это так глупо.

– Сердцу не важны размеры лица.

– Наверно, – с сомнением протянула Энн. Повисла пауза.

– А тот, другой, – продолжала Совесть. – Что ты о нем знаешь? Если говорить без обиняков, уверена ли ты, что он тебя достоин?

– С таким лицом, как у него, – конечно.

– Статистика показывает, что пятьдесят процентов убийц и прочих преступников очень симпатично выглядят. Нельзя судить по внешности.

– Он единственный по-настоящему романтичный из всех моих знакомых.

– Романтичный! Вот в чем твоя беда, – уличила ее Совесть, попав в самую точку. – Знаешь, кто ты? Глупая, сентиментальная школьница. Да, именно так. Романтика! Что за чушь! Тебе мало романтики в том, чтобы стать будущей графиней Ходдесдон? Мне стыдно за тебя.

– Мне надо письма писать, – сказала Энн.

Она вернулась к своему занятию. Сколько идиотов поспешили пожелать ей счастья, хотя им следовало бы знать, что ей совсем не по душе брак с лордом Бискертоном… Она строго одернула себя. Вот за такие мысли Совесть безжалостно грызет ее в последние дни.

«Дорогая леди Корсторфайн, – прилежно вывела она. – Как мило с вашей стороны…»

– Тьфу! – вырвалось у нее.

Она отложила ручку. Сил нет писать.

– ? – безмолвно вопросила Совесть.

– Ладно уж, – послушно ответила Энн.

Она добила письмо к леди Корсторфайн. Две страницы девической чепухи, от которой у нее зубы заломило. Потом взяла следующее из стопки писем.

«Лесной замок»,

Малберри-гроув,

Вэлли Филдс

Дорогая Энн. Боюсь, что ты уже забыла меня…»

Энн взглянула на подпись.

«К. Вэлентайн».

Чувство, похожее на острую ностальгию, охватило Энн Мун. Кичи Вэлентайн! Девушка, с которой они так весело провели время на пароходе, когда плыли из Америки. С тех пор прошел целый век. Она почувствовала себя виноватой. Она заводила дружбу с легкостью котенка, а Кичи искренне полюбила. Расставаясь на вокзале Ватерлоо, обе обещали другу часто встречаться… И вот уже столько недель она в Англии, а ни разу даже не вспомнила о Кичи.

Ох уж эти пароходные знакомства!

Чтение письма только усилило чувство вины. Бедняжка Кичи! Она, видно, помирает со скуки. Этот ее дядюшка, должно быть, был душой общества у вустерских гвардейцев, но для юной девушки он негодная компания. Правда, в письме упоминалось про какого-то соседа, некоего мистера Смита, по-видимому, очень приятного, но о нем было сказано вскользь, зато очень много об отсутствующем Мервине Флоке. От Мервина, судя по всему, уже с месяц не было весточки, и это огорчало Кичи Вэлентайн гораздо больше, чем привычка дяди Эвералда спать после обеда, храпя, как полковая труба.

Энн опять отложила ручку. Ее жгло желание помочь ближнему. Письмо, полученное как раз в первый свободный вечер, выдавшийся у нее за последние дни, придало ей решимости. Хозяйки, по счастливому стечению обстоятельств, тоже не было дома. Следовательно, можно и нужно немедленно отправиться прямо в этот «Замок», забрать Кичи и поехать куда-нибудь вместе поужинать. А потом они придут сюда и всласть поболтают.

Ее двухместный автомобиль стоял за углом. Спустя десять минут, выяснив, что дорога в Вэлли Филдс лежит через Слоан-сквер, Клэпхем, Брикстон и Херн Хилл, она отправилась в путь. Спустя полчаса она подъехала к Кастлвуду. Спустя тридцать две минуты ей сообщили, что мисс Вэлентайн нет дома, – Она ушла в кино с мистером Смитом из «Заводи», – доложила Глэдис.

– Хорошо, скажите, что я наведывалась.

Энн почувствовала себя слегка уязвленной. Разумеется, нельзя отказывать Кичи в невинных удовольствиях, которые она могла урвать от жизни, но экспедиция по спасению потерпела неудачу. Благородный порыв скрасить монотонность жизни в Кастлвуде пропал втуне; несмотря на жалостные истории о несчастной доле, у Кичи, оказывается, всегда под рукой какой-нибудь Смит, который помогает справиться с тяготами жизни.

Взгляд ее привлекло сверкание воды по ту сторону дороги. Она подошла к берегу и стала смотреть на лебедей. Нельзя сказать, что они показались во всей красе. На Малберри-гроув опускались сумерки, и Эгберт с Перси собирались спать. Оба плыли по воде, спрятав головки под левое крыло, и если есть зрелище, более утомительное, чем лебедь с головкой, спрятанной под крыло, так это два лебедя в этой самой позиции. Энн отвернулась, и в тот же момент обнаружила, что ее тет-а-тет с природой нарушен. О калитку дома под названием «Уголок» опирался молодой человек. К улыбающимся небесам подымался табачный дым.

Энн направилась к машине. В провинциальном уюте Малберри-гроув было нечто интимное, привносившее в пребывание мужчины и женщины с глазу на глаз некую неловкость. У Энн было чувство, будто ее закрыли в одном купе наедине с этим молодым человеком и тот вот-вот ввяжется в разговор, спросив для начала, не мешает ли ей дым его

трубки.

Но когда он-таки начал разговор, то не затем, чтобы спросить разрешения курить. Когда она проходила мимо него, у него вырвался громкий возглас. В ту же секунду калитка распахнулась, и молодой человек вырос рядом с Энн.

Она остановилась. Обернулась. И уже приготовилась сказать что-нибудь строгое, сопровождая реплику выражением недоступности на лице.

Вместо этого она беззвучно открыла рот и безмолвно уставилась на молодого человека. Выражение недоступности сменилось откровенным удивлением.

– Ах, – выдохнула Энн.

Лебедь Эгберт, пробужденный ото сна, издал недовольный крик и снова задремал.

3

Берри Конвей вышел из дома покурить в благодушном dolce far niente – сладости ничегонеделания. Его притянула не только красота летних сумерек. Его выгнали причитания Обломка Прошлого, которые грозили длиться вечно.

Возвратившись из города, он сразу почувствовал, что его няня уже не та спокойная почтенная дама, что прежде. Теперь она вся была во власти какого-то мощного, до поры дремавшего в ней чувства. Говорила она теперь низким хрипловатым голосом. Иногда презрительно фыркала. И, подымаясь по лестнице, Берри спиной чувствовал ее взгляд безъязыкого животного, пытающегося что-то сказать.

Это было в половине седьмого. Спускаясь по лестнице без четверти семь, он застал ее в холле. Ясно было, что сейчас должно что-то произойти. Обломок Прошлого пребывала в состоянии, которое заядлый разгадчик кроссвордов описал бы как беспокойство, волнение, возбуждение, тремор, горячка, кипеж (сленг), мандраж (разг.) и буйство.

Без десяти семь все прояснилось. Сержант Финбоу, до сего дня известный как констебль Финбоу, отметил повышение по службе предложением руки и сердца Обломку Прошлого.

В четверть восьмого она все еще уверяла мастера Берри, что не может и помыслить о том, чтобы оставить его без своей опеки. В семь двадцать, приложив все силы, Берри почти преуспел, доказывая, что сумеет выжить и без ее заботы. В половине восьмого причитания возобновились с новой силой. В семь тридцать пять, с трудом выйдя из клинча, Берри зажег трубку и ретировался, чтобы, облокотясь о калитку, предаться мыслям о нечаянной радости.

Как только судьба Обломка Прошлого устроится, можно будет выбросить ее из головы и зажить спокойно. Она всегда горой лежала на его плечах. Теперь перед ним открывалось великолепное, безмятежное будущее. Теперь прощай, «Уголок». Прощай, Фрисби. Он начнет новую жизнь. Мир, как устрица, лежит перед ним на тарелочке, и он полон решимости вскрыть раковину вилкой.

Итак, он стоял у забора, строя грандиозные планы. Теперь, готовясь покинуть Малберри-гроув, он проникся тихой прелестью этого местечка. Через дорогу стояла у пруда девушка и смотрела на лебедей. При виде ее мысли Берри незаметно повернули в свое излюбленное русло, и на некоторое время Малберри-гроув и весь мир вместе с ним заволокло туманом.

Вдруг туман рассеялся, и Берри увидел, что девушка идет прямо к нему.

4

Энн заговорила первой, хотя еще и не справилась с дыханием. Она только что пополнила ряды уверовавших в Предопределение, и, как все новообращенные, была переполнена этим чувством. Конечно, сама Судьба устраивает так, что, где бы она ни появилась, этот молодой человек мгновенно материализуется из воздуха, оказываясь рядом с ней. Так что Совести не в чем ее упрекнуть – это Судьба виновата.

Энн заговорила с детским изумлением.

– От вас никуда не скроешься.

Берри молча смотрел на нее. Мысль о Предопределении его головы еще не достигла. По его теории, насколько он был способен теоретизировать, эта необыкновенная случайность не обошлась без силы его воли. Напряженные думы об этой девушке перенесли ее откуда-то из центра Лондона в Малберри-гроув, Вэлли Филдс. Что, учитывая дистанцию в семь миль, было неплохим достижением.

– Это в самом деле вы? – выговорил он.

Энн подтвердила.

– Вот так случайность, – сказал Берри, – просто глазам своим не верю. Что?..

– Что? – одновременно спросила Энн.

– Извините.

– Вы что-то хотели сказать.

– Я хотел спросить, что вы здесь делаете.

– И я, я тоже хотела об этом вас спросить. Я приезжала навестить подругу. – Энн умолкла, пытаясь сосредоточиться. – Вы здесь живете?

Конечно, всякий знает, что и секретные агенты должны где-то жить, но их образ жизни плохо увязывается с тихими провинциальными заводями.

Берри дорого бы дал, чтобы отрицательно ответить на заданный вопрос. Он сгорал со стыда за Малберри-гроув. Занюханный, скучный, невыразительный угол. Для человека, за которого он себя выдал, самым подходящим местом была опиумная курильня «Черный Джек» в Дептфорде.

– Да, – выдавил он.

– Почему?

Берри ответил честно.

– Нам на секретной службе мало платят.

– Как жаль! – посочувствовала Энн. – За такую опасную работу!

– Это точно. Оба замолчали.

– Что? – спросила Энн.

– Что? – спросил и Берри.

– Извините, – сказал Берри.

– Говорите, пожалуйста, – сказала и Энн.

– Нет, вы говорите, – сказал Берри.

– Что с вами произошло в тот вечер, на балу?

– Меня выгнал усатый. Он, кажется, шишка какая-то.

– Это был ваш хозяин?

– Вот уж не мой.

У Энн округлились глаза.

– То есть вас туда не приглашали?

– Только чтобы выгнать.

– А как же…

– Я пришел, чтобы увидеть вас.

– О! – выдохнула Энн.

– Я стоял в холле и увидел, как вы входите в кабину подъемника.

– Лифта?

– Лифта, – повторил Берри, не возражая против поправки. – Мне сказали, что наверху танцуют, ну я и пошел вслед за вами.

Энн овладела непонятная робость. Ее даже пробрала дрожь. От предвосхищения чего-то важного, что должно было сейчас произойти, у нее закружилась голова.

Превозмогая себя, она постаралась поддержать беседу на легкой ноте.

– Столько народу собралось на этот бал, – беспечно сказала она.

– Я, кроме вас, никого не видел, – сказал Берри. Легкая нота не прошла. И Энн начала понимать, что для поддержания разговора в рамках границ, одобряемых бескомпромиссной новоанглийской Совестью, ей следует быть более сдержанной. Она вспомнила, как не так давно, беседуя с дядей Патерсоном по трансатлантическому кабелю, она выразила желание познакомиться с таким мужчиной, который, только встретит девушку, заглянет ей в глаза, вскричит «Друг мой!» и, не мешкая, заключит в объятия.

– А я-то думала, куда вы подевались, – проговорила Энн.

– То есть вы по мне скучали? – жадно спросил Берри. – Значит, вы по мне скучали?

Совесть, которая все утро стояла на страже, готовая в любой момент вступить в бой, вышла на авансцену.

«Мне бы не хотелось тебе докучать, – ворчливо сказала Совесть, – но я бы изменила своему долгу, если бы не предупредила, что ты стоишь перед опасной чертой. Все зависит от того, какой ответ ты дашь на этот прямой вопрос. Не знаю, насколько хорошо ты разглядела этого молодца, но должна поставить тебя в известность, что я усмотрела в его глазах огонь, который мне совсем не понравился. Малейшее поощрение в данном пункте может оказаться роковым. Я бы рекомендовала ответ типа «О, что вы!», или «С чего вы взяли?», или даже просто молчаливо-вопросительное поднимание брови. Единственное, против чего я обязана тебя предостеречь, – это тихое «да» с одновременным потуплением глаз».

– Да, – ответила Энн, потупя глаза. – Конечно, скучала – Она подняла глаза и взглянула прямо в глаза молодого человека. Падение совершилось. – Вы тогда собирались мне что-то сказать, и мне было ужасно интересно, что именно.

Берри стиснул кулаки. Откашлялся. Потом издал нечленораздельный звук, похожий на лай. Проснулся лебедь Перси и прошипел что-то в ответ.

– Да вот разве только то, – сказал Берри, заикаясь на каждом слоге, – что я полюбил вас с первого взгляда.

– Я так и знала, – сказала Энн.

Он не отрываясь смотрел ей в глаза. Потом обнял ее. Он не вскричал «Друг мой!», но Энн почувствовала, что этот возглас молчаливо имелся в виду. Она доверчиво прильнула к нему. Что сталось с Совестью, она не знала. Наверное, умерла или упала в обморок. Ситуация, которая должна была вызвать стыд, доставила ей неземную радость. В тот момент, когда перед ней должно было встать полное укоризны, раздувшееся и запеленутое в компрессы лицо лорда Бискертона, она видела только Берри.

Она отпрянула и тихонько вздохнула.

– Я знала, что этим кончится, – сказала она. – Поэтому я тогда и сбежала.

Берри опять заключил ее в объятья. Лебедь Эгберт повернулся к лебедю Перси и что-то негромко сообщил. Перси кивнул, и обе птицы заверещали. Лебеди, как и младшие редакторы, страдают отсутствием темперамента и не способны понять грезы любви.

– Нам не следовало бы этого делать, – задумчиво сказала Энн. – Это нехорошо.

– Хорошо.

– Но я обручена, – сказала Энн. Даже для нее самой эти слова прозвучали глупо. Ерундовая отговорка.

– Я люблю тебя, – сказал Берри.

– Я люблю тебя, – сказала Энн.

– Я полюбил тебя с того самого момента, как увидел в «Беркли».

– Кажется, я тоже.

– Когда-нибудь я обращусь к администрации «Беркли» с просьбой установить памятную табличку. Когда в тот день я вышел из бара и увидел, что тебя нет, я чуть не умер.

– А теперь ты меня нашел, и от этого не легче, – сказала Энн, и счастливая улыбка озарила ее лицо. – Представляю, какой разгорится скандал!

– Скандал? – переспросил Берри. В этом волшебном состоянии ему трудно было вообразить, что могут найтись люди, которые не разделят его надежд и чаяний с таким же энтузиазмом. – Ты имеешь в виду, – недоверчиво переспросил он, – что кто-то будет против?

– Именно это.

– Кто?

– Хотя бы мой жених.

– О!.. – Берри выразительным жестом смел с пути незримого противника.

– Потом мой отец. И мать. И дядя. И…

Берри презрительно рассмеялся. Так смеялся рыцарь в морду дракону.

– Ну и пусть, – сказал он.

Энн довольно расхохоталась. Из тучи вновь блеснул луч счастья.

– Я знала, что ты так и скажешь. Поэтому я тебя и люблю. Как было бы ужасно, если бы ты был, ну, обыкновенный.

Берри насторожился. На безоблачном небе обозначилось грозовое облачко.

– Обыкновенный?

– Ну, как все мои знакомые. Которые работают в конторах и…

– Работают в конторах, – повторил Берри. Слова его прозвучали отстраненно, а грозовое облачко переместилось с горизонта ближе к его голове.

Но и Энн тоже приблизилась, и это заставило его забыть про громы небесные. Она взяла его за лацканы.

– У меня идея, – объявила она.

– Какая?

– Давай скажем, как нас зовут. Представь, как было бы славно называть друг друга.

– Моя фамилия Конвей.

– Ну не называть же мне тебя мистером Конвеем!

– Бересфорд Конвей. Приятели зовут меня Берри.

– А меня приятели зовут Энн. Фамилия – Мун.

– Энн Мун?

– Энн Мун.

Берри наморщил лоб.

– Звучит знакомо.

– Правда?

– Мне кажется, я где-то слышал твое имя.

– Вот как? Где же?

– Забыл. Может, я где-то его вычитал…

– Может быть.

– Энн Мун. Мун. Мун. Точно, слышал, но никак не вспомню…

– Может быть, это какая-нибудь другая Мун. Очень распространенная фамилия. У меня знакомых полно с такой фамилией – Джун, Силвери, Мэй-Калифорния – десятки и десятки.

Берри подумал, что в бесплодной дискуссии об именах утекают золотые минуты.

– Да какое это имеет значение, в конце концов. Ты – это ты.

– А ты – это ты.

– И вот мы оба вместе.

– Только давай куда-нибудь отсюда уедем. Мне эти лебеди что-то не нравятся.

– И мне тоже, – бросая косой взгляд на пруд, сказал Берри.

– Они над нами смеются.

– Точно, смеются.

– А мы их надуем. Сядем в машину и поедем в Лондон, пообедаем вместе – у «Марио», например, очень уютный ресторанчик. На галерею можно пройти без вечернего платья. Поговорим без этих противных птиц.

– Великолепно!

– Они окажутся в дураках.

– В таких дураках, в каких ни одна лебединая парочка не оказывалась спокон веку.

Эгберт посмотрел на Перси. Перси посмотрел на Эгберта.

– Вот и хорошо, – сказал Эгберт.

– Ох уж эти мне парочки! – сказал Перси. – Еще минута, и меня бы просто стошнило.