Текст книги "Том 9. Лорд Бискертон и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 38 страниц)

– Это вы! А ну-ка, верните ожерелье!

– Какое еще ожерелье?

– То, что украли в Хэмстеде!

– Вы смеете обвинять меня в краже?

– Вот именно!

– А знаете, что я сделаю, если вы выдвинете против меня такое обвинение? Я…

Она оборвала фразу на полуслове. Раздался тихий, осторожный стук в дверь.

– Лапочка!

Фанни взглянула на Джорджа, Джордж – на Фанни.

– Муж! – прошептала она.

Джордж находился не в том настроении, чтобы его запугивал какой-то Муллет. Он размашисто шагнул к двери.

– Лапулечка!

Джордж широко распахнул дверь.

– Лапу…

– Да, Муллет?

Камердинер отступил на шаг, глаза у него округлились. Кончиком языка он облизал губы.

– Оса в улье! – вскричал он.

– Не дурите! – одернул его Джордж.

Муллет пялился на него, как человек, пораженный до глубины души.

– Разве вам недостаточно собственного меда, мистер Финч? – укоризненно попенял он. – Явились еще и моим полакомиться?

– Не валяйте дурака! Моя свадьба временно отложена.

– Понятно… Беда любит компанию, вот вы и решили испортить мою.

– Ничего подобного!

– Если бы я знал, что вы, мистер Финч, дома, – с достоинством заявил Муллет, – то не позволил бы себе вольность воспользоваться вашей квартирой. Пойдем, Фанни, мы переезжаем в гостиницу.

– Да? – с иронией спросил Джордж. – Позвольте сказать вам, что сначала надо уладить одну проблемку. Возможно, вы еще не знаете, что у вашей жены находится ценное ожерелье, принадлежащее леди, которая, если бы не ваша жена, звалась бы сейчас миссис Финч!

Муллет прижал руку ко лбу.

– Ожерелье!

– Это ложь! – закричала новобрачная.

Муллет печально покачал головой. Он уже сложил два и два.

– Когда это случилось, мистер Финч?

– Сегодня, в Хэмстеде.

– Фредди, не слушай его! Он полоумный!

– А что именно произошло, мистер Финч?

– Вот эта особа внезапно ворвалась в комнату, где собрались гости, и прикинулась, будто я ее бросил. А потом свалилась на стол со свадебными подарками, словно упала в обморок. Очнувшись, она вылетела вон, а некоторое время спустя обнаружилось, что пропало ожерелье. Только не говорите, – добавил он, поворачиваясь к обвиняемой, – что сделали это ради своей бедной матери! Я уже столько вынес сегодня, больше не могу.

Муллет прицокнул языком печально, но и горделиво. Девушки, они и есть девушки, как бы говорил он, но мало какая сравнится умом с его маленькой женушкой.

– Отдай мистеру Финчу ожерелье, заинька, – ласково сказал он.

– Нет у меня никакого ожерелья!

– Отдай, дорогая, как велит тебе Фредди, не то наживем неприятностей!

– Неприятности, – тяжело задышал Джордж, – уж точно будут!

– Ничего не скажу, чистая работа. Ни одна девушка в Нью-Йорке не сумела бы такого придумать, не говоря о том, чтобы потом безнаказанно удрать. Даже мистер Финч согласен, что проделано красиво.

– Если вам интересно мое мнение… – запальчиво начал было Джордж.

– Но мы ведь покончили с такими делами раз и навсегда, правда, душенька? Отдай ему ожерелье.

Черные глазки миссис Муллет захлопали. Она нерешительно ломала изящные пальчики.

– Забирайте свою дрянь! – наконец крикнула она. Джордж на лету поймал ожерелье и, сказав «спасибо», убрал его в карман.

– А теперь, мистер Финч, – вкрадчиво заметил Муллет, – пожелаем вам спокойной ночи. У моей крошки был утомительный день, и нам пора ложиться спать.

Джордж поспешил через крышу к себе. Придется пренебречь риском, решил он, покинуть безопасное убежище веранды. Ведь надо немедленно позвонить Молли, сообщить ей про ожерелье.

Он уже открывал стеклянную дверь, когда услышал оклик, а оглянувшись, увидел Муллета, торопившегося к нему от лестничной двери.

– Мистер Финч! Минуточку!

– Что еще такое? Мне нужно позвонить…

– Я подумал, обрадуетесь…

И с видом фокусника, который на забаву детям извлекает двух кроликов и большущий старый флаг из цилиндра, Муллет разжал пальцы.

– Ваше ожерелье, сэр.

Джорджева рука метнулась в карман и появилась пустая.

– О, Господи! Да как же?..

– Все моя крошка! – Глаза лакея сияли гордостью и нежностью. – Слямзила его у вас, когда вы уже уходили. Мне, однако, удалось ее убедить. Напомнил ей, что все эти делишки мы оставили в прошлом. Спросил: как же она будет жить на нашей утиной ферме, если у нее такое на уме? Она почти сразу все поняла. Если подойти к ней тактично и с любовью, она очень разумная.

Джордж глубоко вздохнул. Теперь он спрятал ожерелье во внутренний карман и, застегнув пиджак, отошел шага на два.

– И вы хотите, Муллет, поселить такую женщину на утиной ферме?

– Да, сэр. Мы покупаем маленькую ферму на Лонг-Айленде.

– Да ваша жена в первую неделю повыдергает перья у всех уток в округе!

Польщенный Муллет поклонился.

– Ни одна утка, сэр, и не догадается, что лишилась хвоста, – согласился он. – В нашей профессии никто и рядом не стоял с моей девочкой. Но, сэр, с этим теперь покончено. Она свернула бизнес. Окончательно и бесповоротно. Ну разве что наведается когда в большой магазин на распродажу. Женщинам ведь тоже нужно поразвлечься. Спокойной ночи, сэр.

– Спокойной ночи.

Вынув ожерелье, Джордж внимательно осмотрел его, снова спрятал в карман и, опять застегнув пиджак, отправился звонить Молли.

ГЛАВА XVII

1

Как-то миссис Уоддингтон прочитала рассказ, в котором описывалось, как многочисленные эмоции, а именно страх, ужас, изумление и тошнотворное смятение, «чередовались быстро, один за другим» на лице презренного негодяя, когда он осознал, что злодеяния выплыли наружу. И теперь, рассчитывая увидеть все это на луноподобной физиономии Ферриса, она нажала дверной звонок на девятом этаже.

Но ее ждало разочарование. Феррис, появившийся в ответ на звонок, подрастерял свою напыщенную величавость, но только из-за того, что мы, авторы, после тяжких битв за письменным столом всегда выглядим несколько встрепанными. Волосы у дворецкого стояли дыбом, поскольку он хватался за них в муках творчества, а на кончике носа расплывалось чернильное пятно. Но вообще он был в достаточно хорошей форме и даже не вздрогнул, увидев, что за посетительница пожаловала.

– Мистера Биффена нет дома, мадам, – ровно сообщил Феррис.

– Зачем мне мистер Биффен? – раздулась от праведного гнева миссис Уоддингтон. – Феррис! Я знаю все!

– Вот как, мадам?

– Нет у вас никаких больных родственников! – продолжала она, хотя тон ее намекал, что у человека, связанного с таким негодяем узами родства, есть все основания заболеть. – Вы здесь кропаете статейку о том, что случилось в моем доме, для грязного листка, каких-то «Сплетен»…

– В корпорацию входят также «Шепотом на Бродвее» и «Пересуды на Таймс-сквер», – услужливо подсказал дворецкий.

– Постыдились бы!

– Осмелюсь поспорить с вами, мадам, – вскинул брови Феррис– Профессия журналиста весьма почетна. Многие очень достойные люди писали для прессы. Гораций Грили, например, Делани…

– Что за чушь!

– Мадам?

– Ладно, это мы обсудим позже.

– Слушаюсь, мадам.

– А пока я требую, чтобы вы сопровождали меня на крышу…

– Боюсь, я должен со всей почтительностью отклонить это предложение, мадам. По крышам я с детства не лазил…

– А по лестнице вы еще в состоянии подняться?

– По лестнице? Разумеется, мадам. Буду в вашем распоряжении через несколько минут.

– Нет, идемте сейчас же!

– Извините, мадам, – покачал головой дворецкий. – Я занят заключительным абзацем статьи, про которую вы только что упомянули, а мне очень хочется закончить к возвращению мистера Биффена.

Миссис Уоддингтон прожгла дворецкого тем властным взглядом, перед каким ее супруг скукоживался и потрескивал, точно горящее перо. Но дворецкий отбил его непринужденно, с апломбом человека, который в свое время поглядывал на герцогов, давая им понять, что у них брюки пузырятся на коленках.

– Не желаете ли войти и подождать, мадам?

Миссис Уоддингтон вынуждена была признать, что она побеждена. Она расстреляла все патроны. От циклона ее наглый дворецкий, может, и содрогнется, но взглядом его не пронять.

– Не стану заходить!

– Как угодно, мадам. По какой причине вы желаете, чтобы я сопровождал вас на крышу?

– Хочу, чтобы вы… взглянули кое на что.

– Если на вид города, мадам, то должен заметить, я уже любовался им с крыши Вулворта.

– Нет, не на вид. Я желаю, чтобы вы взглянули на мужчину, который живет в открытом грехе!

– Хорошо, мадам. – Феррис ничуть не удивился, разве что дал понять, что всегда не прочь взглянуть на мужчину, живущего в открытом грехе. – Через несколько минут я в вашем распоряжении.

И он мягко прикрыл дверь, а миссис Уоддингтон, раздуваясь от трусливой ярости, которая осмеливается жечь, но не смеет полыхать, отказалась от намерения лягнуть по двери и осталась стоять на площадке, тихо посапывая. Вскоре до нее с нижних этажей донесся радостный свист.

Появился лорд Ханстэнтон.

– Привет-вет-вет! – весело воскликнул он. – А вот и я! Вот и я! Вот и я! – подразумевая, конечно же, что вот он и пришел.

В наружности его с последнего раза произошла разительная перемена. Теперь вид у лорда был беззаботный и добродушный, как у человека, недурственно пообедавшего. Искорки в глазах кричали о прозрачном бульоне, а улыбка буквально вопила об утке с зеленым горошком. Миссис Уоддингтон, у которой и крошки хлеба во рту не было, он показался преотвратительным субъектом.

– Хорошо пообедали, надеюсь? – ледяным тоном обронила она.

Английский пэр разулыбался совсем уж солнечно, а в глазах у него появилась мечтательная дымка.

– Чудно! Начал с жюльена, потом перешел к омару, потом подали лонг-айлендского утенка, надо сказать, превкуснейшего…

– Замолчите! – потрясенная до самых основ, вскричала миссис Уоддингтон.

– А закончил я…

– Да замолчите вы, пожалуйста! У меня нет желания выслушивать подробности вашей трапезы.

– О, извините! А я думал, вам хотелось…

– Вы отсутствовали так долго, что могли бы за это время съесть десяток обедов. Однако случайно так вышло, что вы не слишком опоздали.

– Отлично! Порок еще цветет?

– Несколько минут назад, – стала рассказывать миссис Уоддингтон, направляясь на крышу, – я заметила, как молодая женщина вошла на веранду рядом с квартирой этого Финча. И сразу же услышала ее голос. Она с ним разговаривала.

– Ай-яй-я-яй! – укоризненно покачал головой его светлость. – Какой разврат!

– Я спустилась сюда за Феррисом, своим дворецким, чтобы привести его как свидетеля, но, к счастью, появились вы. Почему не вернулись полчаса назад, понять не могу!

– Я же вам рассказываю! Начал я с жюльена…

– Замолчите!

В полном недоумении лорд Ханстэнтон последовал за ней; он понять не мог, почему у его спутницы какое-то нездоровое отношение к еде. Они вышли на крышу, и миссис Уоддингтон, подняв остерегающе палец, подкралась к веранде.

– А теперь что? – спросил лорд, когда они остановились под дверью.

Миссис Уоддингтон постучала.

– Джордж Финч!

Ответом ей была мертвая тишина.

– Джордж Финч!

– Джордж Финч! – эхом прокричал пэр, вполне осознавая обязанности хора.

– Финч! – крикнула миссис Уоддингтон.

– Джордж! – подхватил лорд Ханстэнтон.

Миссис Уоддингтон толкнула дверь. Внутри царила кромешная темень. Она щелкнула выключателем. Пусто…

– Так-так! – проговорила миссис Уоддингтон.

– Может, они под кроватью…

– Посмотрите!

– А что, если он кинется на меня?..

Конечно, в таких случаях надо учитывать малейшие случайности, но в данном случае миссис Уоддингтон сочла, что предусмотрительность ее союзника заходит слишком далеко. Досадливо фыркнув, она повернулась… и застыла, уста-вясь на то, что вдруг материализовалось за его спиной.

Материализовался там долговязый, жилистый полисмен. Миссис Уоддингтон встречала его всего раз в жизни, но обстоятельства были таковы, что встреча эта накрепко врезалась в ее память. Узнала она его мгновенно и сразу же сникла, несмотря на сильную свою натуру, словно улитка, которой насыпали соли между глаз.

– Что такое? – осведомился лорд Ханстэнтон и тоже обернулся. – О, вот это да! Констебль!

Офицер Гарроуэй смотрел на миссис Уоддингтон глазами, из которых вечер в нью-йоркском богемном квартале напрочь изгнал доброту. Теперь во взгляде у него бушевала такая злость, что, сверли миссис Уоддингтон два глаза, а не один, она грохнулась бы в обморок. К счастью, второй был выведен из строя, а именно – прикрыт ломтиком сырого мяса и повязкой.

– Ах-ха! – произнес Гарроуэй.

На письме это восклицание не воспринимается во всей его зловещности. Но слышали бы вы, как оно звучит в устах полисмена, особенно после того, как ему в лицо швырнули пригоршню перца! Миссис Уоддингтон, пятившейся в глубь веранды, почудилось, что в восклицании слились воинственный клич индейцев и трубы Судного дня! Нет, еще и вой волчьей стаи! Коленки у нее подогнулись, и она рухнула на кровать.

– Сцапал вас, да?

Вопрос был чисто риторическим, полисмен даже паузы не сделал, чтобы выслушать ответ. Поправив повязку, он продолжал: – Вы арестованы!

Лорду Ханстэнтону все это представлялось крайне непонятным и неправильным.

– Э, послушайте-ка… – начал он.

– И вы арестованы, – перебил Гарроуэй. – Вы тоже, видимо, замешаны. Арестованы оба! Только попробуйте выкинуть новый фортель! – пригрозил он дубинкой. – Палочка эта прогуляется по вашим тыквам. Ясно?

Последовала пауза, столь часто возникающая в разговоре малознакомых людей. Гарроуэй, видимо, свое сказал. У миссис Уоддингтон слов не нашлось. Лорду Ханстэнтону хотелось задать пару вопросов, но от зрелища помахивающей дубинки все слова у него из головы улетучились. На такую дубинку посмотришь только, и уже начинает стучать в висках. Он слабо сглотнул – и промолчал.

Тут откуда-то снизу донесся голос человека, взывавшего: «Бимиш! Эй, Бимиш!» То был голос Сигсби X. Уоддингтона.

2

Ничто не вызывает такой досады у читателя, как персонаж хроники, который выныривает ни с того ни с сего, а летописец и не думает объяснять, откуда он, собственно, взялся. Добросовестному рассказчику полагается объяснять появления и уходы даже таких малозначительных представителей рода человеческого, как Сигсби X. Уоддингтон. А потому мы сделаем сейчас перерыв и все объясним.

Сигсби, если припоминаете, отправился на розыски полисмена по имени Галлахэр, и Нью-Йорк предоставил ему широкий выбор. Перед взглядом его в изобилии прошли Галлахэры, но так как на самом деле требовался ему Гарроуэй, то даже такой бурный наплыв не произвел на него впечатления. Каких только Галлахэров он ни навидался! Высоких и низеньких, худых и толстых, косых и прыщавых, рыжих и со сломанными носами, совсем кошмарных (их было двое), а под занавес – экземпляр Галлахэра, уж вообще ни на что не похожий! Но человека, которому он продал пакет акций, среди них не отыскалось.

Очень многие в подобной ситуации сдались бы без боя. Сдался и наш герой. Последний из Галлахэров патрулировал в районе Бликер-стрит, и Уоддингтон, свернув на Вашингтон-сквер, доковылял до скамейки, а там – мешком рухнул на нее.

На несколько минут исступленное облегчение вытеснило все другие чувства. Потом он подумал: явись оно раньше, это сберегло бы ему массу энергии. Он вдруг припомнил, что сгинувшего полисмена встретил у Хамилтона Бимиша, и, следуя за течением мысли к логическому выводу, решил, что именно он способен сообщить ему, где полисмен находится.

Ни один тоник, даже самый популярный и широко разрекламированный, не смог бы оказать столь мгновенного эффекта. Разница между Уоддингтоном до посетившего его озарения и после была почти магической. За миг до того он сидел, привалясь к спинке скамейки в измученной позе, которая убедила бы любого наблюдателя, что надо поскорее уведомить городские власти, чтоб останки подобрали и сунули в мусоросжигатель. Но теперь, сбросив безнадежность, как плащ, Уоддингтон, резво вскочив, припустил через площадь к «Шеридану», да так быстро, что упомянутый наблюдатель не успел бы воскликнуть «Ого-го!».

Даже неработающий лифт не сумел сдержать его бодрой рысцы. Он белкой проскакал по лестнице к квартире Хамилтона Бимиша.

– Бимиш! – заорал он у двери. – Эй! Эй! Бимиш!

На крыше офицер Гарроуэй встрепенулся, точно боевой конь при звуках горна. Он узнал голос. Если вас удивит, что узнал он его через несколько дней после одной-единственной беседы, мы готовы объяснить: голосу Уоддингтона были присущи определенные свойства. За скрежет напильника его можно было принять, но спутать с чьим-то еще – невозможно.

– Ах, черт! – Гарроуэй затрепетал, словно осиновый лист на ветру.

Подействовал голос и на миссис Уоддингтон. Она подпрыгнула на кровати, словно та вдруг раскалилась.

– Сидите! – прикрикнул Гарроуэй. Миссис Уоддингтон села снова.

– Мой дорогой констебль… – начал было лорд Ханстэнтон.

– Ти-хо! Лорд умолк.

– Ах, черт! – снова выругался Гарроуэй.

В муках нерешительности он оглядел пленников, разрываясь от желания находиться в двух местах одновременно. Что говорить, положение незадачливое!.. Слететь по лестнице и переговорить с типом, всучившим ему акции? Тогда придется оставить без надзора этих двух арестованных и они, несомненно, дадут деру, чего Гарроуэю хотелось бы меньше всего. Да ведь это – самый значительный арест с начала службы в полиции! Женщина – застигнутая на месте преступления взломщица, да к тому же напавшая на полисмена. А когда он приведет мужчину в управление да проверит по каталогу, то, несомненно, выяснится, что это и есть Пижон Уилли, разыскиваемый в Сиракузах за сбыт фальшивых монет. Упрячешь их за решетку – и продвинешься по службе.

С другой стороны, спуститься и вцепиться в горло типу внизу? Тогда он вернет свои кровные триста долларов… Что же делать?

– О, черт! – терзался Гарроуэй. – О, ч-черт!

Послышались размеренные, неторопливые шаги, и в поле его зрения возник человек с посольской внешностью. Жилет у него топорщился, на носу красовалось чернильное пятно. Увидев его, полисмен издал ликующий вопль.

– Эй! – крикнул он.

– Сэр? – отозвался пришедший.

– Вы меня замените! Ну, как бы заместитель…

– Нет, сэр, я дворецкий.

– Э-эй! Би-и-и-миш! – все надрывался голос внизу.

Это подстегнуло полисмена на стремительные и решительные действия. В более спокойную минуту он, пожалуй, оробел бы под взглядом зеленовато-серых глаз, взиравших на него сурово и невозмутимо, но сейчас ничуть не устрашился.

– Заместитель! – повторил он. – Знаете, что это означает? Я, полицейский офицер, назначаю вас своим заместителем.

– Простите, но я на это не претендую. – Голос прибывшего подзвякнул ледяным колокольчиком. Именно из-за такого звука младший сын маркиза вышел из всех клубов и сбежал в Уганду.

Но на офицера Гарроуэя никакие колокольчики не произвели ни малейшего впечатления. Он был одержим яростью.

– Неважно! – заорал он. – Я назначаю вас заместителем, и вы им будете! Не то угодите за решетку за сопротивление при исполнении. А вдобавок получите по башке этой вот дубинкой! Ну так как?

– В ситуации, какую вы обрисовали, – с достоинством откликнулся дворецкий, – у меня нет иной альтернативы, как только повиноваться вашему желанию.

– Как зовут?

– Руперт Энтони Феррис.

– Где живете?

– Я служу у миссис Сигсби X. Уоддингтон, проживающей в настоящее время в Хэмстеде на Лонг-Айленде.

– У меня тут двое арестованных, ясно? Их разыскивает полиция. Я их запираю. – Офицер захлопнул дверь и повернул ключ. – Вы стоите здесь и караулите, пока я не вернусь. Не такая уж великая просьба, а?

– Вполне в пределах моих сил, и я добросовестно ее выполню.

– Ну так приступайте! – распорядился Гарроуэй. Феррис встал спиной к веранде, уставясь с легкой тоской на луну. Лунными вечерами в нем пробуждалась тоска по дому, потому что Брэнгмарли Холл особенно хорош при луне. Как часто он, беззаботный, легкомысленный лакей, любовался лунными лучами, играющими в водах рва, и под легкие шорохи английской деревни праздно размышлял: а кто же победит в двухчасовом заезде? Счастливые деньки! Да, счастливые деньки!

Голос, бормочущий его имя, вернул его улетевшие мысли в будничный мир. Он с интересом огляделся, и интерес его возрос, когда он увидел, что на крыше никого нет.

– Феррис…

Удивляться дворецкий себе не позволял, но теперь поймал себя на том, что испытывает чувство, весьма близкое к удивлению. Никогда прежде не сталкивался он с бестелесными голосами, нашептывающими его имя. Вряд ли это мог быть кто-то из арестованных; они находились за бетонной стеной и массивной дверью. Чтобы их стало слышно, им надо было кричать, а не шептать.

– Феррис!

«А может, это ангел?» – подумал дворецкий и обратился мыслями к другому миру, когда заметил, что в стене, у которой он стоит, есть маленькое оконце, довольно высоко над ним. Значит, все-таки один из двух арестантов… Едва он заметил оконце, как голос заговорил снова, и так отчетливо, что Феррис узнал свою хозяйку, миссис Сигсби X. Уоддингтон.

– Феррис!

– Мадам?

– Это я, миссис Уоддингтон.

– Очень хорошо, мадам.

– Что вы сказали? Подойдите ближе! Мне не слышно.

Дворецкий, хотя и был не из тех, кто потакает хозяевам, на этот раз сделал исключение и встал на цыпочки. Приблизив рот к оконцу, он повторил ответ.

– Я сказал, очень хорошо, – объяснил современный Пирам.

– Да? Тогда действуйте поскорее.

– Поскорее, мадам?

– Поскорее выпустите нас отсюда!

– Вы желаете, чтоб я освободил вас, мадам?

– Да.

– Хм!

– Что вы сказали?

Дворецкий, посчитавший было, что для ступней тяжеловато без конца напрягаться, приподнялся опять.

– Я сказал: «Хм, мадам»!

– Что он сказал? – послышался голос лорда Ханстэнтона.

– «Хм»! – ответила миссис Уоддингтон.

– Почему?

– Откуда я знаю? По-моему, он пьян.

– Дайте я с ним поговорю! – предложил лорд. Наступила пауза. Тисба мужского рода заняла место у стены.

– Эй!

– Сэр? – отозвался Феррис.

– Вы там, как вас зовут…

– Феррис. Так меня зовут и всегда звали, сэр.

– Значит, так, Феррис. Слушайте меня и сразу примите к сведению – я не из тех, кто терпит всякую чепуху. Так вот, эта добрая леди велела вам выпустить нас, а вы ответили «хм»! Да или нет?

Дворецкий снова привстал на цыпочки.

– Восклицание это я издал, чтобы выразить сомнение, милорд.

– Сомнение? Насчет чего же?

– Насчет того, что я не вижу способа выпустить вас, милорд.

– Не будьте болваном, и идиотом к тому же. Не такие уж тут потемки. Все разглядеть можно.

– Я имел в виду трудности, встающие передо мной из-за того щекотливого положения, в которое я поставлен, милорд.

– Что он говорит? – поинтересовался голос миссис Уоддингтон.

– Что-то о щекотливом положении.

– Чем же оно щекотливое?

– Сам не понимаю.

– Дайте я с ним поговорю.

Послышалось шарканье, тяжелое падение и жалобный вскрик дамы, попавшей в беду.

– Так и знал, что стул сломается, если вы на него встанете, – заметил лорд Ханстэнтон. – Эх, досада! Надо было пари заключить…

– Подвиньте к окну кровать, – попросила неукротимая женщина. Хотя с правой лодыжки у нее содрался кусочек кожи, белый флаг она все-таки не выбросила.

Скрежет возвестил, что кровать передвигают. Скрипнули под тяжестью пружины. Окно в своей функции громкоговорителя объявило, что говорит миссис Уоддингтон.

– Феррис?

– Мадам?

– Почему ваше положение щекотливое?

– Потому что я – заместитель, мадам.

– Что это означает?

– Я, мадам, представляю закон.

– Что? – переспросил лорд Ханстэнтон.

– Закон, – объяснила миссис Уоддингтон. – Он говорит, что представляет закон.

– Дайте я поговорю с этим паршивцем!

Воцарилась новая пауза, воспользовавшись которой, дворецкий стал массировать нывшие ступни.

– Эй!

– Милорд?

– Что за ерунда собачья? Какой-такой закон?

– Меня назначил полицейский офицер, который недавно ушел. Велел караулить вашу светлость и миссис Уоддингтон и следить, чтобы вы не совершили побег.

– Феррис, постарайтесь не говорить лишних глупостей. Соберитесь, напрягите извилины. Надеюсь, вы не предполагаете, что мы с миссис Уоддингтон совершили нечто дурное?

– Не мне судить об этом, милорд.

– Послушайте, Феррис. Давайте займемся суровой практической стороной дела. Если б старый феодальный дух еще не угас, вы бы совершили такой пустяк – выпустили нас отсюда из чистой преданности хозяйке. Но учитывая, что мы живем в коммерческую эпоху, сколько?

– Вы предлагаете мне взятку, милорд? Если я вас правильно понимаю, я должен предать оказанное мне доверие за деньги?

– Именно. Сколько?

– А сколько у вашей светлости есть?

– Что он сказал? – опять не вытерпела миссис Уоддингтон.

– Спрашивает, сколько у нас есть.

– Чего?

– Денег.

– Он хочет вытянуть из нас деньги?

– Похоже на то.

– Давайте я поговорю с этим человеком! Миссис Уоддингтон забралась на кровать.

– Феррис!

– Мадам?

– Постыдились бы!

– Да, мадам.

– Ваше поведение меня изумляет! Оно мне противно… отвратительно…

– Очень хорошо, мадам.

– С этой минуты вы больше не служите у меня!

– Как пожелаете, мадам.

Миссис Уоддингтон отвернулась для короткого совещания.

– Феррис! – снова вернулась она к окну.

– Мадам?

– Все, что у нас есть. Держите! Двести пятнадцать долларов.

– Сумма вполне приемлемая, мадам.

– Тогда будьте добры, поторопитесь и отоприте дверь!

– Слушаюсь, мадам.

Миссис Уоддингтон сердито перебирала ногами. Убегали минуты.

– Мадам!

– Ну, что еще?

– Сожалею, мадам, но должен сообщить, – почтительно проговорил Феррис, – что полисмен унес с собой ключ!