Текст книги "Коммунист во Христе"

Автор книги: Павел Кочурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

И благому делу свой черед.

1

Спали зимние морозы, днями рыхлел под солнцем снег, а ночами схватывался ле-дяной коркой. Утром по насту на дровнях поезжай. Самая пора крестьянину для мечтаний. Дмитрий Данилович и обдумывал планы, как приступить к Татарову бугру. На кого поло-житься из механизаторов. Приглядывался к Тарапуне – Леониду Алексеевичу, к Косте Кринову – внуку деда Галибихина. Начать работы – это еще не начать дело. У человека должна загореться душа осознанием своего сотворения. А как ей загореться, если у тебя работа без дела?..

В задуме Дмитрия Даниловича были две цели – и порушить клятое место, и создать богатое поле. Посланный на такую работу может опьянить азартом рушения. Свалить ве-ковые сосны на буере – кого не захватит. Спихнуть сам бугор в Лягушечье озерцо – это уже ощущение подвига: гору своротил. Было одно, увидел другое. Победа революцион-ная… Вроде кулака из деревни беднота изгнала. А у сотворителя – задор увидеть новую жизнь разумом. Не рушить, а превратить менее полезное, в более нужное, как творцом за-ветано человеку. Стволы сосен с бугра – сберечь. Верхний слой почвы самого бугра, ил и перегной из Лягушечьего озерца и логовины – разровнять по новому полю. Неоценимое богатство для урожая.

У Тарапуни, опасался Дмитрий Данилович, не хватит терпеливости сотворителя. В змтеэсе приучен делать все для вида. Для показа дяде-начальнику, как тогда у них говори-ли. За работу возьмется охотно, с лихой веселостью. Прошумит, что всех чертей с потро-хами выкурит с клятого места. Это и будет подвигом Тарапуни. Косте Кринову, внуку ссыльного кулака, не устоять от напора демиургенов. Он и станет разрываться между ни-ми и требованием его вот, Дмитрия Даниловича.

Весной работы не начнешь. Нижнее поле как оставить незасеянным. Такого никто тебе не простит. Могут и вредительство приписать. В раздумьях Дмитрий Данилович пришел к выводу, что задуманное самому надо исполнять. К делу приступить в конце ле-та, чтобы за осень разровнять пашню и поднять зябь.

Истового пахаря приход весны и лета не застает врасплох. Сама земля ждет его. За рекой Шелекшей кроме Нижнего и Верхнего полей, были еще два поля через болотняк – Патрекийка и Кузнецово. Дмитрия Даниловича и осенила заманчивая мысль, до начала работ на Татаровом бугре подсыпать дорогу через болотняк к тем полям. У мелиораторов в летнюю пору простаивают самосвалы и экскаваторы, и затирает с вспашкой… Колхоз вспашет осушенный ими участок в Травниковской долине, а мелиораторы займутся доро-гой. Карьер рядом – песчаный холм в километре от болотняка. Сухов, предисполкома, ко-гда решался вопрос о Гарях и Татаровом бугре, призвал к взаимовыручке. И надо не упус-тить случая, пока… Под "пока" тут разумей что угодно. А вот не зазеваться, воспользо-ваться, это уже твоя находчивость.

У Дмитрия Даниловича зрела мысль, отказаться от должности заместителя предсе-дателя колхоза. Лето протянуть, а там возвращается домой сын, Иван, по окончании ин-ститута. Ему и передать должность, а самому заняться обустройством своего поля. Долж-ность, какая бы она ни была, для крестьянина всегда кара господняя. Был и еще один по-вод, подталкивающий Дмитрия Даниловича к такому намерению. Возвращается из лесхо-за в свой колхоз Толюшка Лестеньков, молодой механизатор, отслуживший в армии. Рос-ли вместе с Иваном. Отца у Толюшки как бы и "не было". В метрики вписан отцом Дани-ло Игнатьич. Это было желание матери Толюшки, Агафьи Лестеньковой, прозванной Фронтовичкой. Выходит, что Толюшка как бы брат Дмитрию Даниловичу… Все упорней шли слухи о звеньевой системе – новой организации труда. Вот они с Толюшкой и возь-мутся за Татаров бугор.

С Лестеньковым договорятся, а вот с сыном, с Иваном, просто кашу не сваришь. Он не захочет смещать отца, занимать его должность. Зато Николай Петрович, председа-тель, пойдет на такую замену охотно. И у Горяшина, да и у "Первого", полную поддержку найдет. Как же – в колхозе появится настоящий инженер, с высшим образованием. Подна-доел всем заместитель председателя с мужицкими замашками, этот Корень. На последнем активе снова боднули: "В Бльшесельском не уймутся, новых единоличников хотят рас-плодить". Как над ребячьими проказами понасмешничал "Первый", Нестеров, в ответ на 'неосторожное высказывание Дмитрия Даниловича о закреплении напостоянно полей за механизаторами. И это при указании того же "Первого" выполнять партийные директивы о звеньевой системе. Выходит сам ты – опять ничего не смей, а дожидайся разъяснений как эту систему внедрять. И Старика Соколова впутали. Тутановский председатель, ора-тор-активист, бросил реплику: "Староверская борода у большесельцев во всем главный специалист, Коммунист во Христе" Ясно – Горяшина науськивание. Щекочет зава уяз-вленное самолюбие. И Саша Жохов усердствует. Нового парторга, учителя Климова, ис-подтишка и подсиживает. К чему тому же председателю при таком заместителе быть по-стоянной мишенью для затылоглазников.

Иван – другое дело. Будет в колхозе не заместителем, а главным инженером. Обра-зование как бы и делает сына современней отца. А как ладить с демиургенами – поднато-реет. Наука лицемерия "во благо", что называется, в воздухе нашем висит. Она в тебя входит не по своей охоте. Говори одно, думай по другому, а делай, как получается. И са-мому Дмитрию Даниловичу постоянно приходится изворачиваться, подлаживаться. Но когда заходит речь о земле, о поле – тут он крестьянин без лукавства. Иван так же будет относиться к земле, но при этом ссылаться на науку. И тут уж не упрекнешь его в мужиц-ких выдумках. И облик у сына привлекательней. Для глаза демиургенов тоже не лишнее. Сказался город, среда "гегемона" отпечаток наложила. Но сам-то Дмитрий Данилович знает, что все это в сыне только внешнее, манера существования, защитная маска. Этот умственный блуд ныне в каждом. Лицемерие, опять же по высказу городских гостей, "са-мосохранение в себе личности"… Хотя, что за личность при лицемерии?.. И все же Божью искру в створяющем свое житье человеке ничто не может превратить в серый пепел… Есть в Иване природный задаток устроителя нашей завтрашней жизни. Дедушка Данило и старался ее разглядеть за всяким "не таким", нами пережитом. Она будет не прежней, и не сегодняшней. Наука дедушки в крови внука… Нынешнее время, пусть и губительное, тоже так просто с плеч не сбросишь. Изуродованное поколение долго будет метаться по сторо-нам в разладе и раздорах. Надежда на избранных, праведных в духе. Они и найдут лад люда с природой в себе, и в них уверуют не озабоченные своим делом. На Ивана и падет бремя одоления скверны в людских душах и призыва к творящему труду. Дедушка Дани-ло эту веру-надежду держал в себе взаперти. Внуку и надлежит высвободить мечту де-душки из неволи.

2

Иван приехал домой "насовсем" перед сенокосом. Страдная пора не пала еще на поля, механизаторы поджидали ее в мастерских. Решительная команда "вывести ком-плексно технику на сев" терпеливо и ждалась. А пока собирались сводки о готовности этой техники… С Иваном прибыла молодая учительница в Большесельскую школу вместо Климова Бориса Семеновича, избранного парторгом колхоза. В легком платье, с серым плащом на руке, робко поставила синюю сумку на крыльцо, ожидая, пока Иван внесет вещи ее и свои в дом. Вышла Анна Савельевна, мать Ивана.

Проходи, милая, в дом-то, – приветствовала она девицу, взяла ее сумку.

Два дня Светлана с Иваном холили по окрестностям Мохова. Побродили по берегу реки, по лесу. Прошли к Барским прудам. С Черемуховой кручи оглядели лесные дали. Бродом перешли Шелекшу и поднялись на Татаров бугор. Иван сказал Светлане:

– Этот бугор у нас считается нечистым, клятым. Пугает тут, тени какие-то выказы-ваются. Одним словом – черти тут водятся, загадочное место.

Светлана восприняла все это как уложившееся поверье. И все же заметила шутли-во:

– В таком красивом месте и черти… Они больше любят топкие болота, лесную глу-хомань.

– Нет, серьезно. Какие-то странные явления тут происходят. Черная птица, время от времени появляется. Старика Соколова, Марфу Ручейную и дьяка Акиндия и можно будет об этом порасспросить. Тайные видения невидимого. Существует вот снежный человек… На Святой Руси, что не место, то свои чудеса…

На третий день инженер и учительница прошли в контору колхоза… Прошлым ле-том председатель пытал Ивана, куда он мети после окончания института. Иван ответил на вопрос вопросом:

– Возьмете механиком-электриком. Большего не хочу…

Николай Петрович тут же и поймал его на слове, по-мальчишески воскликнул:

– Чур, чур, чур… Будем считать, что договор заключили, – протянул студенту руку.

Теперь, вертя в руках корочки диплома новоявленного инженера, председатель во-просительно взглянул на Ивана:

– Так как?.. – спросил.

Иван игриво ответил на его взгляд:

– Как договорились… Недельку вот погуляю, попривыкну к дому…

Со Светланой походили вокруг школы, где ей предстояло учительствовать. Это было обшитое тесом серое квадратное строение, с окнами пошире, чем в обычных кресть-янских избах. Перевезенная в середине двадцатых годов помещичья хоромина из Травни-кова и поставлена на красивом берегу ручья.

О Светлане родители Ивана прослышали от дочерей, живших в городе, И не боль-но удивились ее появлению. Анна Савельевна приглядывалась к ней не назойливо. Сте-пенная, не вертлявая. Не курит. Высоконькая, сероглазая. На лицо милая. Русые волосы прибраны в пучок. Ведет себя строго, стыдливо. Видно, Что Иван ей нравится. И он к ней относится не как к случайной знакомой, приглашенной на квартиру.

Дмитрию Даниловичу приехавшая с сыном учительница тоже нравилась. Но пока что его больше интересовало другое. Как склонить сына занять его должность. Диплом он защитил по оборудованию животноводческих комплексов. Модная тема. За основу взял их большесельскую ферму. Предусматривал ее усовершенствование. "Гвоздь программы" – широкая механизация, оборудование кормоцеха, удаление шлаков (навоза) и устройство самого навозохранилища. Последнее было, пожалуй, главным, "копание в навозе" отпу-гивает молодежь от животноводства. Вывозить на поля должны не навозную жижу, а ор-ганические удобрения, как вывозят торф, плодородную землю. Николай Петрович заинте-ресованно отнесся к такому проекту, "Первому" доложил. В районке, "Заре коммунизма", раструбили: "инициатива, новаторство"… Идеи такие всегда безопасны. Пошумели – вро-де и дело сделали, продвинулись вперед. Это как раз и настораживало Дмитрия Данило-вича. Сын столкнется с пустой досужестью отношений к делу – и остынет. Могут такого остылого куда-то и переманить… И появиться желание расти как вот у Горяшина…

О своем уходе с должности пока решил не говорить сыну, пусть пообвыкнется, по-ходит в тех же электриках.

Но эти устремления отца нарушил сам Иван. Как-то за вечерним чаем, ни с того ни с сего, сказал отцу и матери, что они со Светланой решили пожениться. Сказал, как будто следом за городской ребятней решили в клуб сбегать.

– Собственно, не сегодня решили, – оговорился он, видя, как озадаченно перегляну-лись между собой родители. – Тамара, и Настя, да и тетушки знают Светлану… Мы любим друг друга…

Уж больно по-современному, легкомысленно, вроде не всерьез, начал сын разговор о женитьбе. Как о покупке горшка в лавке. Прямо при невесте, что называется, брякнул наобум. Отцу с матерью и не подумать вслух, и словом не обмолвиться.

Светлана, будто совсем тут посторонняя, сидела смиренно. Глянув на будущих свекровь и свекра., смущенно покраснела. Встать бы, да и уйти. Но тоже вышло бы не со-всем ладно. Молчаливые взгляды Дмитрия Даниловича и Анны Савельевны друг на друга были ей понятны. Ее-то, невесту, они не осуждали. Не упрашивает же она их отдать свое дитятко ей в мужья… А им что делать, раз сын так вот решил оповестить их о своей же-нитьбе. Как бы сказал дома, брат Светланы: "обалдил предков совсем нормальной ве-стью". Они-то ведь остатки недорушенного до основания уходящего мира.

Все сидели какое-то время молча. Отец вздохнул, вроде как полуобиженно: "вот детки пошли, какие сюрпризы преподносят". Светлана глянула на Ивана укоризненно: "Зачем же ты так-то?.."

Баском пошумливал самовар, как бы единя сидевших за столом. "Так вот жизнь и длиться" – исходило из шума. Дмитрий Данилович, держа ладони рук на кромке стола, на-крытого льняной домотканой скатертью, пошевеливал медленно костистыми пальцами, что-то перебарывал в себе. Повеселев, улыбнулся, вроде запоздало понятой шутке. Отки-нул с крутого лба русую прядь волос, снова опустил руки на скатерть. Взглянул с тепло-той в глазах в открытое лицо Светланы. Она взгляд выдержала, лишь дрогнули уголки губ и крылышки тонкого носа. Дмитрий Данилович кивнул и вымолвил единственное, что и можно было тут высказать:

– Ну и ладно, раз так… Коли любовь, так чего же лучше-то… Мы с матерью, чего греха, таить, и догадывались. И благословляем. Ну и ладно, – повторил он, – и хорошо… – Сделал предупредительный жест рукой и тоже решил, что называется, огорошить сына. – Только, раз так, то и для тебя, сын, приготовлен у меня сюрприз… Занимай мою долж-ность. Это тебе и будет первым свадебным подарком. А мне поле дедушкино заказано устроить. А ты настоящий инженер, так вот и берись. И будет так: я при своем деле, и ты тоже при своем…

– Да не стремлюсь я, папа, к должности, наоборот, – перебил отца Иван.

– Нет уж, уважь, сын, уважь, – качнул решительно головой Дмитрий Данилович. И будто что разом отсекая, взмахнул руками. – Ты не стремишься, а мне таким быть дальше уже и нельзя. Срок уходит. Годы маховиком на холостом ходу по должностям крутился. Пора и пришла к своему жительству возвращаться…

Женитьба сына как бы отошла на второй план, в сторону. Житейство вот не больно ладное. Будто что лихое накатилось на люд. Оскопились разумом и лишились силы. Неу-жто крестьянскому роду исчезнуть под неразумием в вопротивности Божьей воле?..

Разговор об уходе Дмитрия Даниловича с должности заместителя председателя возникал каждый раз за вечерним чаем. Что-то договаривалось, домысливалось. И выхо-дило так, что все это связывалось с женитьбой сына. В том был свой смысл – дом в кре-стьянской семье всегда длиться сыном. И Светлана уже чувствовала себя Кориной. Ее ох-ватывало какое-то состояние прочного покоя, какой возникает в душе молельника в божь-ем храме. Она как бы становилась причастницей к благостному действу пахарей…

3

Наехали городские гости. Мать на радостях тут же и проговорилась о свадьбе сына. В доме начались тайные приготовления… Сестры Ивана, как и всегда в летние приезды, заняли комнаты под крышей дома. С ними была и Светлана. Иван с племянниками – в де-душкином сарайчике-мастерской. Так с давних пор называлось низкое утепленное строе-ние с галереей (тоже свое название) в проулке дома. Утром гурьбой бежали на Шелекшу купаться.

Ходили в лес, катались на комяге. Любимым местом было широкое плесо под Че-ремуховой кручей… Выходили и на Татаров бугор, больше из любопытства, с желанием, чтобы там "напугало". Но ничего не случалось. Может потому, что веры не было в это. Старые матерые сосны с вороньими гнездами на них, кваканье и бульканье лягушек, на-веивали что-то необычное, сказочно-волшебное. И правда, что в таких местах могут тво-риться чудеса и мерещиться.

Иван с племянниками и со Светланой собирались наведаться в Каверзино, лесную далекую моховскую пустошь, когда-то богатую сенокосами. Тропки и дороги туда зарос-ли. Не так давно на пути к пустоши держалась еще древняя деревенька. До нее был след, а дальше заросли. Ивана больше интересовала кедровая рощица, высаленная дедушкой Да-нилой на своей единоличной покосной полосе. Сам он с художником, Андреем Семенови-чем, еще школьником, наведывался туда. И ему хотелось показать кедры племянникам и Светлане. Нетленная живая память о роде Кориных. Все Корины должны эту рошицу знать. Но поход пришлось отложить. Отец проговорился, что хочет освободиться от должности заместителя. Председатель тут же и высказал намерение назначить на эту должность Ивана. С парторгом, учителем Климовым, вопрос согласовал, и с "Первым". И отец написал заявление… Николай Петрович заторопил Ивана принимать дела. Весть о женитьбе инженера на приехавшей с ним учительнице, тоже успела расползтись по селу. Председатель с того и начал разговор с новым главным инженером.

– Свадьба уж при должности, Иван Дмитрич. Солидней будет. Сенокос на носу, а там жатва, уборка хлебов. Надо тебе побыстрей осваиваться. Пока вместе с отцом порабо-таете. И его надо уважить. Пускай полем своим занимается, плантацию там особую созда-ет, стационарный ток в бывшем нагуменнике задумал вот оборудовать. Со Стариком Со-коловым пусть и устраивают, пойдем навстречу.

Иван рассказал отцу о разговоре с председателем. Дмитрий Данилович, не дав сы-ну высказать свое недовольство, тут же поздравил его с назначением. Был обрадован и тому, что Николай Петрович проявил интерес к его задуму оборудовать молотильный ток.

Своей радостью, как уже бывший заместитель председателя колхоза, Дмитрий Да-нилович поделился со Стариком Соколовым. И оба вполусерьез, полушутя, в одноголосье подумали, что тут не обошлось без воздействия на головы демиургенов таинственных сил Татарова бугра. Они и по велели не противиться умыслу пахарей. Может это и есть наста-ние изжития неподобия нашего. Грехи-то люда Божьего, знамо, велики, но Творец наш Всевышний – Благ и милостив.

Так досуг Ивана и кончился. Мать огорчилась, что не дали человеку и передохнуть. Добро бы своя полоса торопила, а то место в конторе занимать. Будто с этим и погодить нельзя. С рассветом главный инженер укатил в мастерские, в контору. Появлялся дома к обеду и опять пропадал допоздна. Светлана, невеста, оставалась с сестрами и ребятней. К сенокосу подъехали мужчины – мужья сестер. В доме Кориных все кипело, как варево в большом котле. Веселый труд, звяканье кос, детский гомон. Вечером, как в лучшие годы жизни Мохова, шумной компанией шли на реку, к удобному для купания местечку, назы-ваемым Широково.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В твоем начале – опыт дедичей.

1

Во время учебы в институте, Иван приезжал в свой колхоз на практику. Пахал па-ры, сенокосил. Поспевали хлеба – переходил на комбайн, на льнотеребилку. Всякие по-ломки в машинах старался исправить сам.

Впервые на трактор посалил внука дедушка Данило, тогда еще школьника, третье-классника. Это особо запомнилось Ивану. Подъехали на тарантасе к паровому полю, ко-торое пахал Тарапуня, молодой тракторист.

– Позволь-ка, Леонид Алексеич, – сказал ему дедушка, – нам вот с Ваней поездить на твоем тракторе. А сам пока сходи в лесок. Сухари и грузди, говорят, пошли после дож-дей, так и поищи, погляди в ельничке.

Иван впервые тогда узнал, что их Тарапуню, веселого парня, зовут Леонид Алек-сеичем.

Дедушка пахал на тракторе лучше любого тогдашнего их тракториста. И лучше самого Тарапуни. Тарапуня это считал нормальным – дедушка председатель колхоза, а председатель во всем должен быть умелей. К Тарапуне льнула, ребятня. И он давал паца-нам поуправлять трактором. Бригадир трактористов сердился, дедушка хвалил Тарапуню. Колхозникам объяснял:

– Мы ребятишками в дошкольные годы все по хозяйству делали. И пахали, и на ка-рюхах ездили… Неужто трактор мудренее лошади, Знамо, непослушно урчит, дымит, го-лоса твоего не слушает. Мертвое железо. За ним вот и надзирай… А установись тогда кон-ный надзор, возродись телесная инспекция, и нас, мальчишек, гоняли бы от лошадей, как ныне от тракторов и автомобилей. А раз трактор и машина, вместо лошади с телегой, так и надо к ним с детства приучаться. Если мы будем ребятишек

от всего отгонять, то кто же их делу научит.

Сели на трактор, дедушка прошел два захода. Выправил кривую тарапунину бо-розду. Показал внуку какими рычагами, что делать. Как раньше ему самому показывали вожжами лошадью управлять.

– Ну вот, Ваня, и учись любить землю, ценить на ней труд. Кем будешь – сам опо-сля решишь, а уметь пахать и сеять должен каждый жующий хлеб. А если в деревне жи-вешь, так и разговору нет, обязан.

От Ивана не ускользнуло, как дедушка выправлял тарапунины кривули, А ведь хвалил Тарапуню. Когда он прицел с полной кепкой груздей и сухарей – не сказал ему о кривых бороздах, а как бы даже повинился.

– Мы тут с Ваней немножко ссамовольничали, линию твою порушили, поленились лишний раз за рычаг дернуть. Дак не худо ли сделали, погляди. И уж не серчай, если что…

Тарапуня, ни чуть не смутившись, по-свойски ухмыльнулся:

– Да уж ладно, дядя Данило… – Достоинства своего не хотел терять.

Тарапуня слыл шкодливым парнем. Но дедушка это в нем не осуждал. Говорил тем, кому Тарапуня досаждал: "Каждый по-своему проворство проявляет. Иной и с норо-вом. Это лучше, чем с хитростью и обманом". Дедушка тайно сокрушался, жалея Тарапу-ню, что без защиты доброй парень может и надломится. Но Тарапуня и уличенный в шкодливости, без обиды, но и без унижения умел с высмехом повиниться. И тогда вот, перед дедушкой, вывернулся. Садясь за трактор, сказал председателю:

– Так ведь как не старайся, дядя Данило, а количество давит на качество. Что вот поближе, да повиднее лежит, то и хватай. От тебя ведь всем и всего больше надо.

Дедушка покачал головой, теребнул усы, чмокнул языком, будто вкусное что про-глотил: "т-цы". Этим чмоком и признал свое бессилие чего-то изменить. И сказал, вроде, как и не Тарапуне, а кому-то присутствующему тут.

– Эх, парень, парень!.. Этак-то с "большим-то" таким, мы все как раз и останемся при меньшем. А то и совсем ни с чем. Если ты – не ты, так и спрашивать не с кого, и ждать нечего.

Тарапуня уехал. Дедушка попереминался возле своей борозды, сказал Ивану:

– Начали-то мы с тобой вроде и не плохо. А вот кончили худо. Леонид Алексеич и должен бы с нас стребовать, заставить исправить… Дело-то ведь и ему Богом дано… А вот бесом отнимается…

Ивану было досадно, что он "напортачил". Молча поглядел на дедушку… Но и дру-гое подумалось: "А вот Тарапуне хоть бы что". Дедушка говорил опять кому-то не при-сутствующему:

– Поле-то, оно живое. Любит когда к нему с душой, что и к тебе самому другие… От худых рук, вишь, морщится, страдает. И не за себя… Ему-то что: на худо сделанном тобой, месте, оно травой и покроется, боль свою тем и уймет, этим и плохого работника как бы пожалеет, чтобы ему за свою работу не стыдится. Грех его на себя и принимает.

Еще несколько раз они пахали с дедушкой. И не одни, а вместе с другими маль-чишками. Среди них были и городские. И всякий раз Иван опасался сделать не так, как хотел дедушка. А первый дедушкин урок лег на сердце и душу внука знаменьем живой заповеди: "так надо, а что не так – то грех большой".

Дедушка передал старый трактор в школу. Молодой учитель Климов, нынешний парторг, ездил на нем со школьниками. Учились разбирать и собирать его. Трактор этот и поныне стоит в школьном дровяном сарае. Но прикасаться к нему уже некому. Ни учителя такого нет, и не учеников.

Когда Иван ходил в десятилетку и жил в интернате, часто бегал к отцу в мастер-ские эмтеэса. Глядел, как чинят трактора и другие машины. Слесарь Дима чем-то похожий на Тарапуню, подначил Ивана:

– Интересно, так и помогай, надевай вот спецовку. Ивану любопытно было распо-знавать, как это тяжелые железные штуковины сами двигаются и весь трактор двигают.

В последнюю студенческую практику в своем колхозе, Иван с механиком Васили-ем Грибковым переналаживали кормозаправочные механизмы на животноводческом ком-плексе. Сняли ленточный транспортер, переделали кормушки. Сами изготовили кормоза-превщик на машине. Помогал дед Галибихин, смастеривший еще во время войны на мо-ховской ферме конный кормовоз-сбрасыватель.

2

Обязанности главного инженера колхоза, вроде бы и ясны Ивану. И механизаторы свои ребята. Чего бы с ними не ладить. Толюшка Лестеньков, Костя Кринов, братья Смирновы – Леонид (Тарапуня) и Николай, Сима Погостин… Но вот при должности Иван почувствовал себя новоиспеченным лейтенантом. Парни, почти ровесники, предстали пе-ред ним, вольно или невольно, уже не ровней, а подчиненными. Надо было ими командо-вать. Но опыта такого начальственного как раз у него и не было. Да и не начальником он хотел быть, а согласовывателем знающим дело. Механизаторы привыкли себя считать всего лишь исполнителями нарядов. Не хотели и не стремились знать наперед само дело, которое надо свершить. Каждый и норовил схитрить, обмануть начальство, а заодно и се-бя. Вот и жди подвоха… Он, главный инженер, – спрашиватель, а они – ответчики. Может и зависть кого-то точит. Кто он для них – ни пахарь, ни жнец, а лишь инженер, указчик. Так вот и прилаживайся к ним. Они-то знают все ходы выходы… Это было скорее чисто внутреннее, душевное состояние Ивана. Привыкание к обязанностям.

У Ивана, вызрела мысль создать, хотя бы одно наперво, сеноуборочное звено. Что-бы механизаторы самостоятельно работали, не ожидая каждодневных подсказок. Посове-товался с отцом. Дмитрий Данилович остерег: техники нужной нет, в звено не дашь рух-лядь. И придется звать на помощь такому звену стариков и старух с граблями. Насме-шишь только с пустой затеей… Казалось бы, сеноуборочная техника в колхозе имеется. Но все как бы не такая. Комплекса нужного для звена – косилок, граблей, волокуш, стогоме-тов – не собрать. Отец понял желание Ивана и взялся сам возглавить звено. Рискнуть. Ни-колай Петрович поддержал начинание молодого главного инженера… Учитель Климов, парторг – тоже. В звено вошли три механизатора: Толюшка Лестеньков, Костя Кринов и сам Дмитрий Данилович. И еще трое подсобников. Среди них Старик Соколов, искусный стогоправ. До сенокоса оставались считанные дни. Готовили технику для себя: сваривали, подвинчивали, клепали. Обговорили, какие поля, луга будут убираться звеном.

Иван сразу почувствовал освобождение от пустой суеты – давания нарядов, выслу-шивания недовольств; каждый различал выгоду одного дела и невыгоду другого… Подго-товили молотильный ток для сушки травы вентиляцией, в случае непогода. Другие меха-низаторы интереса к звену не проявили. Поиграют инженер с отцом в звеньевую игру и бросят затею. Бывало уже такое. При наряде проще – заработок на колесе и на часах. А что сделал – не так и важно.

Николай Петрович о почине доложил "Первому". Это – доложить, главнейшая председательская обязанность.

Сам Иван не видел никакого "почина" в создании звена. Примитивная организация труда при скудости техники. Из ничего, сделать что-то, чего не было. Пусть и несуразное, но, главное, протрубить: "Вот мы какие". "Почин" колхозе и до Ивана уже действовал. И пооригинальней, чем звено. Выдумка голи. Срубали на опушке леса размашистую, не больно толстую березу. Гусеничный трактор цеплял ее за комель и волок, вдоль ряда ко-пенок, наогребанных старухами. Три дюжих мужика поддевали вилами такую копенку и бросали на березу. Двое других разравнивали и уминали сено на березе. Так вырастал стожок. Его отволакивали в сторону. Сколько стожков, столько и срубленных берез. Три-ста, пятьсот по всему колхозу. На следующий год, там, где протянули стожок, клевер рос вполсилы. И тоже хорошо: больше уберешь гектаров, больше заработаешь.

Иван знал еще и такой "почин" – метание стогов на "пену", на широкий и длинный лист проката. Это металлурги свой подшефный колхоз такой "техникой" обеспечили в со-седней Вологодской области. Николай Петрович загорелся раздобыть "пену". У городских шефов колхоза "пен" не оказалось. "Разве попытаться" – намекнул председателю один из тамошних снабженцев.

Вернулся председатель из города ли с чем. Пришел к Дмитрию Даниловичу: "Мо-жет выручишь, Данилыч, медку бы кинуть за. "пену". Не подмажешь, сам горького хлеб-нешь. Как говорят у пивных ларьков – пива без пены не бывает, а нам наоборот, "пена" нужна, а пива вот нет".

С медком снова укатил в город. А через три дня пожаловали шефы на сенокос с двумя "пенами". Сами за них и встали. Намекнули, что еще дотация требуется. Это уж те-лятинкой. Тут проще. Под видом организации питания шефов, можно и бычка им выде-лить.

За неделю хорошей погоды убрали часть клеверов и лугов. Пошли дожди, шефы уехали. Звено отца косьбу не прекратило. Траву свозили в нагуменник, метали на козлы. Топилась старая рига, из нее два вентилятора гнали прямо с дымом горячий воздух по де-ревянным коробам. За два-три часа трава превращалась в душистое зеленое сено. И для своей коровки в погожую пору такого не припасали. Николай Петрович доложил и об этом "Первому". Последовало указание: всем колхозам срочно организовать "принуди-тельное" сушение сена вентилированием. Но вентиляторов вот нет… Ровно в насмешку посылали в Ленинград. Там, говорят, делают для своих колхозов и совхозов.

В сенокос у Ивана, обнажились и первые стычки со своими механизаторами. В "передовики и тут вышел Тарапуня – Леонид Алексеич Смирнов. Главный инженер (так именовали заглаза Ивана) требовал совестливо относиться к делу. Ниже косить траву, чи-ще сгребать сено, аккуратней метать стога, чтобы их дожди не пробивали. Чего бы об этом напоминать крестьянину, мужику. По колхозный люд давно уже не крестьянин, не радетель земли. У него прямая и простая цель – выполнить норму и зашибить деньгу. Где можно и обмануть, и себе прихватить натурой. Совесть – в сторону, на вороту она не ви-сит.

Балагуря и паясничая в клубе, Тарапуня и высказал Ивану, ставшие расхожими, суждения о совести. Был навеселе, и подмывало выставиться напоказ перед такими же ве-селыми парнями и мужиками. Да и перед всем колхозным людом, пришедшим в клуб.

– С совестью-то, Иван Дмитрии, того!.. Так я вам скажу… Даже к добросовестной Сонечке, нашей кормилице черным хлебцем, даже к ней, родименькой, с совестью не пол-ходи. За нее бутылкой бормотухи и той она тебя не одарит… Коли с совестью дружить – в драку надо лезть. А за то тебе общественная казнь. На черную доску несмываемого позора и повесят. А то и пришпилят, как Иисуса Христа на кресте. Он-то ведь тоже к совести призывал святой… А не призывал бы, так и цел остался… Вот так, раз-два испробуешь со-весть – больше и не захочешь. Нам, темноте, демиургены (Тарапуня первым зацепил это словцо) все, что и как, на блюдечке поднесут, и вместо святого крестика обязательства по-вышенные на шею повесят, чтобы нам под тяжестью их не прытко прыгалось. Мы и при-выкли в обещалку играть, больше брать, меньше давать. С помощью нашего незаменимо-го учетчика Гурова все и выполняем. Впишет в графу циферь – и всем благодать. А на де-ле-то – этот самый "как!".. Нет божьего дела, одна натуга. Тут уж твоя совесть побоку… Такой табак…