Текст книги "Коммунист во Христе"

Автор книги: Павел Кочурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Дмитрий Даниловичу глядел во след председательскому "Уазику" с недоумением. И вдруг разгадался поступок Саши Жохова с поломкой траќктора. Саша не будет тютей, найдет и в должности лесника выгоду для себя.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Печалей больше, а радости живучее.

1

Долго ли пробыл председатель на поле, всего какие-то минуты, а что оставил в ду-ше пахаря; чем обрадовал. И что вот он, пахарь, за время разговора с председателем пере-думал, и даже пережил, защищаќясь внутренне от посторонней, рушительной жизнь силы. Главное-то, и самое значительное в твоей жизни, выходит, не то, что к тебе приходит со стороны, а то, что ты об этом думаешь, и что и как после этого начинаешь делать сам. Сделанное тобой и остается жить, как рассуќженное самим по правде. А если исполнено что-то не по охоте, не с любовью, то и выходит нескладное, уродливое и не живучее. К чему вот его, пахаря, подталкивают демиургены… Где-то там пылит, торопись. Сев в раз-гаре, можно сказать в завершении, а они – не то сеете, надо другое. Но весь этот словес-ный блуд он, Дмитрий Данилович, одолеет тихо своим делом…

Но как только он почувствовал в себе освобожденность от того, что принес ему с совещания председатель, над ним взяло верх другое: "Саша Жохов – лесник!.." И тут же примирительная мысль: "Ну и что… Лесу по близости нет, вырублен, все захламлено, ис-корежено. Не все ли равно кому при этом быть лесником. Пусть Саша и будет им. Иван даже обрадуется избавлению от такого механизатора. А я?.. Должен бы тоже радоваться. А радости не будет. Отчего бы такое?.." И раздумья шли.

При Колосове лес рубили кто и где хотел, но сами. При Саше Жохове приедут и чужие за хорошим лесом в Каверзино. Он сам и тракториста подрядит. И уплывут колхоз-ные елочки и сосенки окольными объездами не знамо и куда. Председателем сельсовета Саша ухитрялся подарочки принимать. Парторгом колхоза за всякого рода заступничество годе от благодарностей не отказывался, дачника городские в карман ему соваќли конвер-тики, чтобы домишко пустующий поспособствовал купить. Свои – кто баночкой медку честь окажут, вареньецем, маслицем, сальцем. Все это под полой Федосья, мать Саши, домой и приносила. И такому человеку доверять лес. И тут же опять повергающий в бе-зысходность воќпрос себе: а кто нынче у должностей-то – чистенький?..

За работой под гудение трактора и это улеглось. Данилово поле он завтра засеет пшеницей. Николай Петрович сказал вот о Кузнецове и Патрикийке… И как змея подко-лодная, тихо, без шороха, вроде бы с дьяќвольским смешочком, подкралась окаянством: "А зябь-то поднимал там Саша Жохов…" Рука дрогнула на рычагах: "Тьфу ты, и тут он, как призрак злого духа".

Взглянул на Шелекшу. Тени от зарослей на противоположном берегу убрались с плеса, и река зарябила солнечными бликами. Заглушил мотор трактора и подошел к мо-тоциклу. Какая-то сила подтолкнула взглянуть на Кузнецово поле, что там председатель углядел.

По дороге болотняком тянулся след председательского "Уазика". Поќтом появился след от резиновых сапог. Видимо прошел заезжий охотник.

У мостка, в самом топком месте болотняка, остановился. Гравий осел и по краям дороги размыв песка. За лето под гусеницами трактора все перемешается и на мосток не въедешь. После сева и надо дорогу в этом месте подсыпать, по откосам посадить лозняк, чтобы за лето все задернилось. Председатель, если он хозяин, должен бы это ему и ска-зать. Но он не увидел. Не ему тут ездить.

На оплывшей пашне Кузнецова поля четко отпечатывались следы председатель-ских ботинок… Чеќрез денек-другой можно и с сеялкой выезжать. Но на средине поля впаќдина, нога вязла. Председатель до этого места не дошел. Не понравиќлась вспашка: ямины, ухабины, хребтины, непроорыши. Поле по краям сужено, вот "пахарю" и захоте-лось выпрямить борозды. И наоставлял огрехов. Посей по такой орке – добра не жди. Пе-репахивать, переделыќвать надо Сашину работу. Снова и нарвешься на упреки: "Опять Корень выкидывает номера".

Из Кузнецова уезжал растревоженным. Подъехал к дому, увидел на крыльце Анну. Значит, полегчало, подумалось надеянно.

– Встала, мать, – устремился к крыльцу, оставив мотоцикл за калитќкой… – Ну вот и хорошо.

– Встала сегодня, – отозвалась Анна с робкой, виноватой улыбкой. – Прасковья по пути с фермы заглянула, так и посидели немного. Вот тебя и жду. Света еще в школе.

Он стоял возле нее, глядел, лелея слабую надежду.

– Поди умойся, – сказала она ему с той заботой, к которой он приќвык и по которой начинал тосковать. – Иван забегал, поел. Со Светой по телефону поговорил. Все вот какие-то помехи у него. Покою-то и нет… Еда-то в печке, так и собери себе сам.

Он ушел в баньку, умылся, переоделся. Вернулся взбодренным. Анна опять ему сказала, где что взять.

2

К обеду, приготовленному Светланой, были кислые щи, тушеная картошка с мясом и компот из сухих фруктов. Все свое, домашнее. В колхоз на посевную закололи яловую корову и бычка. На корову составили, – «сломала ногу», ну а бычка, вроде как и дозволя-лось… Мясо выдавали по списку механизаторам. Но то, что механизаторам и то, что по списку, было объявлено для виду, чтобы отвести разговоры. Многие к мясу руки протяги-вали. Ту же агротехнику – не обойдешь. Мелиораторов – тоже. А как иначе – им-то, где мясо взять. Если хочешь, чтобы тебе что-то делали, то и ты делай. Не торгуй, не продавай, а ублажай скрытно нуќжных людей подачками оброчными, как крепостные баринов своих. Пониќмая это, колхозники на начальство уже и не роптали. Нормой жизни стало задабри-вание, подмазывание, подсовывание демиургенам всех масќтей того, чего в магазинах нет. И кривишься, и совестишься, душу рвешь, а делаешь поганенькое. Под ту же марку – Обеспечения механизаторов на посевную и уборочную", прошлой осенью Николай Пет-рович и полуторагодовалого бычка газовикам сплавил. Партнерами они оказались вер-ными, сыскали нужные трубы. Сами их и привезли на трубовозах. Приќшлось председате-лю за такую услужливость выделить дополнительно деќфицитного продукта. С газовыми трубами привезли Ивану, «лично главќному инженеру колхоза», и водопроводные трубы. Муж Насти, сестры Иваќна, расторопный парень, насобирал их вокруг стройки новых до-мов, раќзыскал газовиков и отправил с ними в Мохово. Вдобавок еще подобрал три бро-шенных тюка стекловаты для изоляции теплицы. Правдой-то как это все было достать. Тут и Дмитрию Даниловичу пришлось благодарить шофера баночкой медку, горшочком маслица и бараньей ножкой вяленой. Купить – ничего не купишь для дома, а вот «дос-тать» все, что надо – можно легко. Честно – не честно, уворовано – не уворовано, а вот вся твоя жизнь вогнана «в доставальный порядок». Противиться этому – себя потерять, в зи-могора превратиться.

Все вроде бы выходило ладно и по задуманному. Оборудовалась по-ноќвому ферма, устраивался молотильный ток. И у себя дома – и отоплеќние, и банька, и тепличка обнов-лена. А ликования и радости большой ни у Ивана, ни у Дмитрия Даниловича не было: все это вроде как необходимое тебе – не свое, в обход "закона достатое"… Придут вот по доносу затылоглазнина, "уличат", "разоблачат", и чего доброго – отнимут. Завистливо и злорадно поиздеваются: "Захотелось Корням баринами жить, не по-советски". Саша Жо-хов намеком уже предупредил предќседателя, чтобы запасся документиками о трубах. Сам "стукнул", сам и слухи распустил – преступная сделка. Хотелось досадить Ивану. Но Ни-колай Петрович "всю вину" взял на себя и Саша попримолк.

Дмитрий Данилович, отринув все такие мысли, с аппетитом ел кислые щи. Анна раньше таких не варила. Свежая капуста до новой в погребе держалась. А вот приехали из города после болезни – Светлана и подаќла к обеду суточные кислые щи. Анна Савельевна простодушно подивиќлась, вроде и жала, а вот не варила таких щей. Теперь Светлана саќма управлялась у печки. Была и газовая плита, но с русской печкой расставаться не хотелось. С ней сподручней и меньше хлопот.

Анна поела немного, отодвинула тарелку. Дмитрий Данилович добавил еще себе. Хотелось отвлечь Анну от недуга, рассказать о своих делах. Завтра вот будет сеять пше-ницу на своем поле. И о Кузнецове сказал:

– Удружил соседушка, напахал, насоревнованил. – Что в лесники Саша метит, умолчал, не больно веря в это и сам.

О перепашке Кузнецова поля ни Анне, ни Ивану со Светланой решил пока не гово-рить. Анну только расстроишь, а Иван начнет отговаривать: затянешь сев, чего выгада-ешь?.. Он и сам, пожалуй, так бы сказал, будь заместителем председателя. Должность и берет верх над здравым смыслом, взыгрывает азарт руководителя.

Анна ничего не сказала о Саше. Не отозвалась, как на ненарочный высказ о посто-роннем. Послала Дмитрия Даниловича в погреб за огурќчиками. И она поприохотится к со-лененькому-то.

Огурцы прошлой осенью она высаживала сама. На весну засолила отдеќльно в ка-душке. Дедушка Данило вывел свой сорт для засолки. Его огуќрцы и держались в особом засоле до новых.

– Не знаю вот, что и делать, – придя из погреба и садясь за жаркое, не утерпел, вы-дал свою заботу о плохой вспашке поля Сашей Жоховым.

– Его бы вот самого и заставить перепахивать, – обмолвилась Анна. И тут же возра-зила себе: – Да уж какой Саша пахарь. На уме у него совсем другое. Прасковья сказывала, метит в лесники.

Это известие, услышанное от Анны, Дмитрия Даниловича по-серьезному насторо-жило. Значит, дорожка Сашей задумно торилась к лесу. Говори, не говори о леснике, Са-шу уже не остановишь. И нечего душу себе терзать, будет Саша лесником.

Поглядел на Анну, вдруг примолкшую. Худое лицо заострилось, руки опустились на колени. Вся она показалась вдруг маленькой, сморщенной. Только глаза тлели, как угольки под тонкой пеленой в потухающем коќстре.

– Ты устала, Нюша, – сказал он ей. Подлел, подхватил ее, – давай я тебя отнесу… – Легкая-то какая, прошло в сознании.

– И ты поди отдохни, – сказала она ему, когда он присел возле ее кровати. – Посу-ду-то и оставь, только прикрой. Света вымоет… Посыќлку вот она получила на школу, ро-зы, Иван сказывал. Посадите, зацветут, так может и я погляжу…

Дмитрий Данилович промолчал. Что-то жуткое изошло из слов Анны: "Может и я погляжу". Вышел, когда она прикрыла глаза, вроде как задремала.

3

Он любил разводить цветы, так же как и сажать деревья. Это у Кориќных делалось все как бы между прочим, в промежутье дела, на досуге. Цветы в крестьянском хозяйстве – красота без пользы. А мужик во всем привык видеть прок. В проке у него и главная кра-сота. Досуг нужен и огороду – тут красота с большой поќльзой. А когда этой пользы в дос-татке – влечение и к красоте чистой, как бы только для глаза. Это вот цветы под окном в палисаднике, и деревья в овиннике… Деревья – тут еще связь через себя прошлого с со-бой будущим: до тебя на них глядели другие, теперь ты гляќдишь, и после тебя будут гля-деть. Деревья, как и поле – где вечно родится хлеб.

Дмитрий Данилович надеялся, что придет большая техника, молодежь увлечется земледельческим трудом и у крестьянина появится больше доќсуга. Но поры такой вблизи не виделось, что-то она отворачиќвается от человека, жизнь становится суматошней и без-рассудней. От тебя все чего-то и кто-то требует, непонятного и тебе и тому, кто требует. И боремся, одолеваем старое, самих себя. Кода вокруг борьба как способ жизни, она вызыќвает раздоры и в твоем доме. И тут уж не до цветов и садов. Но Кориќны от своего уверо-вания не отступили – после худа непременно хорошее и доброе время настанет, только вот надо это добро постоянно в себе держать.

То, что Светлана получила посылку с черенками роз, обрадовало Дмиќтрия Данило-вича. Анна высаживала неприхотливые астры и георгины в палисаднике. Цвели броско, но неги такой, чтобы не только глаз раќдовало, но и душу в них не было.

Как-то зимой, под настроение, Дмитрий Данилович сказал, что их приходский ба-тюшка, отец Матвей, йод окнами у себя высаживал розы. Словно диковинкой заморской любовались ими прихожане. Стали они красоваться и в палисадниках мирян, дедушка Да-нило тоже развел было, но коллективизация как раз ударила прежде всего по досужей красоте мирного люда. Дедушку отправили на принудиловку, а матери не до тоќго было. Светлана и выписала на школу черенки, не больно веря, что их вышлют.

Прибирая посуду, Дмитрий Данилыч помечтал, где лучше посадить роќзы. Хорошее место в загороде между хмельником и крыжовником. Решил все же полчасика передох-нуть, прилег на веранде на кушетку.

Покой не приходил. Полезли беспокойные мысли. Болезнь Анны, Кузнецово, по-сев льна… Ровно в колеса мужиковой телеги исподтишка всовывали палки, чтобы натуж-ней было ехать.

Случайно вот или не случайно предложил Горяшин засеять льном Данилово по-ле?.. Прильнет как репей, не отвяжешься. Какая уж тут охота с задором о чем-то думать, мозгами шевелить… Страшный человек этот Горяшин, где бесом к тебе, где пестом дол-банет. И тоже ведь при какой-то своей вере демиургеновой. Вроде дьяка, только не при церкви, и мажет не елеем, а смрадом дымит и душит. Отец Матвей мирян пытал о стари-не, хорошим дивил. А горяшинское диво – что из-за угла поленом. Настоящей должности его Дмитрий Данилович так и не знал, был замом, теперь вроде зав. Да и какая разница. Одним словом – творитель нашего действительного… А кто же мы?.. Нет ответа.

Будто кем подтолкнутый, вскочил с кушетки. Не сегодня наша жизнь началась и не должна она идти не по-нашему. Перед уходом заглянул к Анне. На легкий шорох двери она приоткрыќла глаза, приподняла руку, лежавшую на одеяле. Проводила его взгляќдом; иди… Может, в эту минуту и ей грезилось свое поле, которое доќводилось засевать.

Заехал к бригадиру полеводов Фомичу, попросил, чтобы завтра с утќра пораньше семена пшеницы подвезли на Данилово поле и сеяльщиков наќрядил. От бригадира свер-нул к мастерским. Механик Колотин был на обеде. Поехал к нему домой. Если сам отды-хает, подумал, оставлю заќписку. Серафим Алексеич человек аккуратный, все и сделает.

У Колотиных в сенцах пили чай. Дмитрий Данилович извинился, от приглашения к столу отказался. Куда в комбинезоне, да и дома только что отобедал. Хозяин хотел было выйти на крыльцо, но Дмитрий Данилович сказал, что пришел с единственной просьбой, чтобы завтра с утра поќдвезли сеялки за Шелекшу, на Данилове поле. На бригадира трак-торисќтов Семенова не больно надеется.

Серафим Коротин опустил взгляд, замешкался. Это Дмитрия Даниловиќча насторо-жило, и он сказал:

– Я подожду, Серафим Алексеич, допивайте чай. – Подмыќвало узнать, что же про-изошло в конторе после того, как председатель вернулся с совещания. Вышел, сел на за-валинку возле крыльца.

Колотин был хорошим механиком, из рода старых деревенских кузнецов, о кото-рых говорили, что они на наковальне железом играют, в узорные узлы его вяжут. К земле большого пристрастия не имел, а технику креќстьянскую любил. Заведовать мастерскими он стал при Дмитрии Даниловиче. Перешел в колхоз из сельхозтехники. В заработке ма-лость и поќтерял, но оправдывал свой переход тем, что в колхозных мастерских раќботу свою видишь. Машину в поле и провожаешь, и встречаешь, как свою корову из стада. Мягкий, отзывчивый, малость с чудинкой (вот тракќтор и машины с коровой сравнил), как и все своеобразные люди. По хаќрактеру напоминал Дмитрию Даниловичу своего отца – дедушку. Так же совестился за поступки других. Старался сгладить всякие трения межќду Дмитрием Даниловичем и Николаем Петровичем.

Серафим Петрович тут же и вышел под окошко. Пригладил ладонью свеќтлые воло-сы, покивал головой, вроде как сочувствуя в чем-то, сел ряќдом. И Дмитрии Данилович сказал ему о своем разговоре в поле с преќдседателем.

– Да Николай Петрович и не помышлял засевать Данилове поле льном, – как бы за-щищая председателя, проговорил Колотин. – Но больно Горяшин наседал, льноводческое звено ему мерещится. Чудное там у них соќвещание вчера прошло. Сеять-то лен всех обя-зали, а сегодня выявилось, что семян ни у кого нет. А у кого и есть, так тоже говорят, что нет.

Прошлой осенью колхозы подчистую сдали льносемя в заготзерно. Кое-кому из больно угодливых и робких, нынче на посев пришлось из казны выпрашивать. И за это их, по высмеху тутановского председателя, драили, как медали с оборотной стороны. Жерат-вовать-то жертвуй, но зачем же от усердия карманы выворачивать. Дмитрий Данилович упустил было это из виду. Мало у кого найдутся льносемена на дополнительный план. Пока "достанут" – неделя, а то и две проедут. Какой уж тут сев. Горяшину будет не до льноводческого звена. И поездка его к ним в колхоз отпадет. Зав сам, еще на совещании, должен бы поднять "вопрос" о семенах. Но как, коли, под его руководством они изыма-лись.

Дмитрий Данилович еще раз попросил Серафима Алексеевича, чтобы проследил за отправкой сеялок, и уехал с твердым намерением, что завтра засеет пшеницей все Дани-лово поле. Был даже доволен, что та вот в колхозах все вышло с семенами. Может кого-то это и образумит на будущее. Нелепости скапливается, как мирское зло в Татаровом бугре, а потом внезапно и настает очищение.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Смех над демиургенами – издевка над собой.

1.

Заслышав треск мотоцикла, Иван вышел на крыльцо, включил наружќный свет.

– Что так поздно, – спросил отца.

– Хотелось боронование закончить, – ответил Дмитрий Данилович, – мать разве на сказывала, что задержусь. Как она?..

– Посидела с нами, – сказал Иван, – тебя все ждала, да вот легла.

Через веранду и боковое окно, в глубине дома, во второй половине пятистенка, в открытой двери виднелось мерцание телевизора, слышаќлась тихая музыка.

Иван взял у отца мотоцикл, вкатил гараж.

Дмитрий Данилович переоделся, вошел в пятистенок. Сказал Светлане, будто из-далека явился:

– Здравствуй дочка, как дела-то, что нового?..

– Папа, прежде всего к ужину. Как вот говорится: сытый для сыта сеет и пашет, – ответила Светлана на его приветствие заботой хозяйќки. – А новостей сегодня уйма.

Подсели и сами с Иваном к столу.

– Еще не сеяли на своем поле, – спросила Светлана, когда Дмитрий Данилович от-влекся от еды, о чем-то задумавшись.

– Только подготовил поле к севу, – ответил Дмитрий Данилович, доќгадываясь, что дома уже был разговор о льне. – Сев завтра, – досќказал он и глянул на Ивана.

Иван улыбнулся, и Дмитрий Данилович понял, что помех ему не будет. И все же было интересно узнать, что в конторе решили о "координации плана" (слово-то какое в крестьянский дом вошло). Или не успели еще толком обмозговать?.. Спросил Ивана пря-мо:

– Так как там со льном-то?..

Иван опять усмехнулся. И не пряча улыбки, сказал, что сеять нечем. И все с той же веселостью в глазах, рассказал о совещании, о котором узнал от Александры и Виктора Кулякина, заехавшего утром в контору. Сам Иван на совещание в райком не поехал, "ук-лонился". В верхах только что было принято очередное "соответствующее посќтановление", в котором прямо осуждались" нажимы на колхозы", вжившиќеся "волюнтари-стские методы руководства". Секретарь райкома Нестеров и начал доклад с информации о том постановлении. Потом сказал,"каќкие задачи вытекают"… Затем перешел к ходу по-севќной. Перечистил "вместе с тем" "выявленные серьезные недостатки". Переждал, и словно подмененный, другой Нестеров, "Первый", объявил о дополнительном плане сева льна… Вышло все по-чапаевски: "забыть и наплевать, а вот слушайте…" Кому-то это и больно нравилось: "во всем ясность". А кто-то с высмехом в себе, лицемерно, вслух, одоќбрение выскажет решению "Первого". И выйдет как в анекдоте: "Василий Иваныч, вы дуб!" "Да, да, я крепок, силен".

Когда установили кому несколько увеличивать план сева льна, начаќлись прения, обмен опытом по ходу сева. О семенах льна – ни слова. Команда дана – исполняй не пере-ча, а вернее, делай вид, что исполќняешь.

Первым выскочил на трибуну тутановский председатель. Похвалился групповым методом полевых работ. Председатель "Зари", молодой спеќциалист, хихикнул. С места бросил реплику: "Какой молодец". В зале задвигались, заоглядывались. В задних рядах откровенно хохотнули. Нестеров, к удивлению, не подал вида, движения зала на этот раз "не заметил". К чему все замечать, ветерок подует и перестанет, все как вода в стоячем пруде, и уляжется.

В перерыве тутановца поддели с издевкой: "Она, твоя техника, по методу впустую и прогуляет, прокатается туда-сюда, и все "группово". Метод справишь, а за помощью к дяде доброму побежишь, когда за боќронами у тебя по-всамделешному запылит. Какой групповой при нашем мелкополье.."

Все были согласны с председателем "Зари". Даже и сам тутановский председатель. Хмыкали, если со стороны поглядеть, по-дурацки, как над анекдотом о Василии Иваныче. Но вот продолжились прения – как один "одобрили директивы". Совещание и прошло под знаком "групповоќго метода".

Николай Петрович на совещании старался не попадаться на глаза Горяшину. Но тот сам поймал его и насел с льноводческим звеном.

Дмитрию Данииловичу и без рассказа Ивана не трудно было предстаќвить ход со-вещания. Всегда на них прорывалось и выпячивалось что-то особо нелепое. Но к этому как бы уже и попривыкли: так надо. Вот и тут молчок, как по сговору. То, что нет семян, "Первый" это и сам знает, но не ему же поднимать "вопрос". Тоже выгодней сыграть в "незнание". Вот когда председатели из своих контор примутся друг у друга семена (опять же для вида, лукавя) выпрашивать – во всех кабинетах и закипит работа. Прогудят телефонные провода и

на время утихнут. Затем в райком полетят телефонограммы. "Все меры приняты, но…" Это "но" – что угодно: непогода, техника, кадры. В данном случае: "Оплошали с семенами, с осени не позаботились". А что у колхозов их изъяли в счет выполнения плана области "по перќвой заповеди" – немота. Не вздумай верхи гневать, демиургенов треќвожить. Ты же самостоятельный. А если осмелишься – окрик: "Постаноќвления партии и правительства – не для тебя?.." А какое из них?..

Светлана не могла отделаться от какого-то странного чувства: ведь о неладах гово-рилось, постановления не выполняются… А вот горечи ни у Дмитрия Даниловича, ни у Ивана как бы и нет. От невыполнения постановлений по их – только лучше колхозам. Так что же это?..

2

Разговор отца с сыном о совещании в райкоме у «Первого» как бы и закончился на досужем анекдоте. Уже прочно вжилась властная установка на разделение труда: общест-венные демиургены взяли на себя право «творить действительность», а простой, «работ-ный люд» – «претворять» эти творения в жизнь. При этом те и другие дружно и всеми способами отталкиваются от самого дела. И «действительность» без дела не хочет «тво-риться». Идет в раздор и в разброд, оттого что божий человек обокаянен неподобными си-лами и они не дают ему уподобиться истинному Творцу сущего, утверждать сотворенное им. К своему окаянству – у «работных» уже привычка, как к «массовому явлению». И не легко будет изжить его, когда настанет время освобождения от демиургенизма. Вся тя-жесть падет на тех, кто оберег в себе нрав хлебороба, на таких вот, как они, Корины. Время взыва к благу очувствуется всеми, но мало останется избранных, споќсобных быть во свободе. Крепостные мужики, привыкшие к себе таким, тоже противились своему рас-крепощению. Может еще труднее будет освободиться от своего демиургизма и нынешним колхозникам – «работному» люду.

Светлана привела Анну Савельевну к чаю. Дмитрии Данилович усадил ее в кресло.

– Ну и спасибо, – повинилась она, переживая, что за ней приходится ухаживать. Особенно, до стыда, стеснялась тревожить Светлану. Роќдные дочки в городе, а она с их больной матерью. – Посидеть-то и охоќта со всеми, – досказала она. – Послушаю вас, будто и сама дело поќделаю.

При электрическом свете лицо ее не казалось таким прозрачно восќковым, как днем. На ней был бордовый халат, коричневый платок, подарок Светланы. Это и скрывали ху-добу. Выделялись синеватые большие глаза. В них и выражалась радость тех жизненных душевных сил, которые еще держались в ее теле.

Иван рассказал о посевной. Говорил больше для матери.

– Тарапуню, того прямо не узнать. Был у них сегодня в Есиповской бригаде. Осе-нью своим звеном собирается выровнять концы в Казенном. С тебя, папа, пример берет. Будет "Тарапунино поле". Звуќчит, – рассмеялся Иван. – Так и прильнет название. Не выду-манное, свое, вроде как рожденное… Терентием Мальцевым вот интересуется.

Мать покивала головой, тихо улыбнулась. Тарапуню она помнила по первой весне, как переехала в Мохово. В глазах Дмитрия Даниловича засветился задор: знай Тарапуню, моховского парня.

Иван пожалел, что не успел сегодня получить новые трактора. Некого было по-слать. И сам в поле задержался до темна.

– Вот, коли, и отдали бы старенький-то трактор на нашу ферму. Мишу Качагарина и научили бы на нем ездить, – сказала Анна Савельевна.

– А то он со своей Побратимой вся наша техника. Едет по деревне, поматюгивается. Ребятишки за ним все и повторяют. Смех и грех… А Мише что: "Побратима, – говорит, – такие слова лучше понимает, и меня слушается".

К Мише Качагарину льнула ребятня. И городская, и деревенская, моховская. Сча-стье проехать на телеге и поуправлять живой лошадью. Миша не замечает, как с его языка матюжное слово срывается. Грохочущая телега и разговоры Миши с Побратимой ожив-ляют вымершую улицу деревеньки. Лошадь в такт шагам мотает головой: "да-да, да-да", – помахивает хвостом, будто отвечает: "Слышу, слышу". Раскачивается над головой ее че-ремуховая дуга, выгнутая самим Мишей. На верху дуги блестит кольцо с продетыми в не-го поводьями узды.

Миша Качагарин числится скотником, но никто его так не называет. Выдуманное слово, как вот и колхозник, чтобы этим приручить к самопокорности "простого человека". На деле же – Миша необъявленный хозяин моховской фермы. В ней все прибрано, чисто, каждая вещь на своем месте. И все же вот думается, что без трактора – ферма не ферма, осталось от чего-то и от кого-то.

Иван сказал матери:

– Ни к чему вашей ферме трактор. В грязи с ним утоните. А с конной механизацией у вас там порядок свой.

– А мать в чем-то и права, – отозвался Дмитрий Данилович. – Если бы Миша владел трактором и другой техникой, он и корма сам бы подвозил, и подъезды к ферме сделал… А то ведь и так может быть: критикнут за отставание с механизацией, выделят трактор с трактористом, а Мишу Качагарина с Побратимой в сторону. Вот тогда и будет болото во-круг фермы. Хозяина сгоним, а нерадивого работника приставим.

Моховскую ферму – МТФ, назвали старушкой. Широкий деревянный коровќник на прочном фундаменте из камней, построил еще дедушка Даниле, первый моховский пред-седатель колхоза. Он учел опыт строитеќльства нагуменников, которые стояли у мужиков по сто и более лет неќпошатнувшимися. Коровы содержались на навозе, соломы на под-стилку и хватало, и сена было вдоволь. В войну пришлось поставить скоќтину на привязь. Дед Галибихин смастерил большую телегу и на ней раќзвозились по рельсам корма. Телегу усовершенствовали. От оси ее вращался транспортер и скидывал и в кормушки измель-ченную солому с сеном.

Миша Качагарин, вернувшись с фронта, эту технику от деда Галибихина и принял. По-просил сделать вторую телегу, с выброќсом кормов на левую сторону. Когда появилось электричество, мехаќнизировали и загрузку телег. Два раза в день коровы выпускались на волю и Миша Качагарин проезжал на Побратиме со скребком по стойлам. Ивана конная механизация привлекала простотой и естественностью. Коќровы и лошадь – все живое. Трактор – инороднее тело на ферме. Бензиќновая гарь – отрава воздуха и самих коров. Не слишком ли опрометчиќво поступили, поспешив забыть о живой лошади на селе, как вот и о ветряных мельницах, не приспособив их для выработки самой дешевой электроэнерги. Да и водяные мельницы не мешали жить.

Как-то у Ивана со Светланой зашел об этом разговор, что называется, философ-ский. Где, где, а в деревне-то всегда зрить в корень. Есть лошади, Божьи творения, кото-рые могут увезти не меньше мертвой машины. И верно, по здешним дорогам на машине и не быстрей. Осенью до станции грузовик день добирается. И другое – лошаќдь безотход-ное, что называется, чистое производство, лучшие удобрения дает. И не дороже оно, это удобрение, минерального. Затраты на тонну молока в моховской ферме почти вдвое меньше. И дояркам уютней на ней…

Светлана разлила чай. Анна Савельевна отпила несколько глотков с сахаром вприкуску, сказала:

– И нам бы вот определили Васюка-то Грибкова чинить доилки. А то приходят, ко-му придется.

– Не сразу, мама, – ответил Иван, – вот смонтируем на комплексе новые аппараты, наладим самопривязь. И до вашей фермы очередь дойќдет.

– Дело-то и не больно хитрое коров привязать, – ответила на это мать, – кому охота привязанному быть…

Дмитрий Данилович понял, что был у матери разговор с Прасковьей Кирилловной о ферме. Все еще живет мать своей работой. И тут же как бы изошел на него назойливый и искушающий голос изнутри: "Ну вот, мать уже не выйдет на ферму. И Прасковья скоро уйдет, и Миша Качагарин. И придут, скорее всего, новаторы и рушители всех их стара-ний. Да ведь и мое старание все прахом изойдет. Наследования нет, Значит и дления нет. Каждый все как бы начинает творить заново, без окончаќния и продолжения. Значит в за-коне рушитель…" Эти его мысли прервал голос матери.

– Знамо, молодым-то подавай условия. Им вилы да скребки в руки не дашь. В грязи будут тонуть, брезговать, а сами не постараются. Это мы привычные. Да им нашего и не надо, – то ли с обидой, то ли с соќчувствием к молодым, проговорила Анна Савельевна.

На свою судьбу она как бы стыдилась жаловаться: так уж виќдно Богом ведено, оговаривалась. И все же в этой ее покорности пряќталась печаль. Переждала без ответа на свой высказ и спросила Светќлану о розах, где они их посадят. Что-то вот подтолкнуло спросить.

– Дети обрадовались, – отозвалась Светлана, тоже довольная, что разговор переме-нился. – Решили посадить за березами на припеке. Саќми и место выбрали. Размножим, чтобы при каждом доме были.

Дмитрий Данилович промолчал о своем желании приживить черенки роз в огоро-де, хотя и не больно надеялся на школьников. Светлана сказаќла, что взяла для себя три черенка. И тут же поведала, что в теплиќчке зацвели огурчики и выбросили бутоны тюль-паны.

Теплица в загороде, цветы в ней, лимоны в кадушках, помидоры, огуќрцы, салат бы-ли охочей забавой Светланы. А присмотр за коровой, теќленком, птицей, хлопоты у печки – как бы обязанности хозяйки. Дмитрий Данилович с Иванам в этом деле были ее помощ-никами. Подготовка огорода к посадкам – это уже целиком забота мужчин, как была забо-та дедушки. Раньше грядки вскапывались заступом. Бабушка Анисья и деќдушка Данило любили во всем аккуратность, любовались огородом. И Анна Савельевна этому следовала. У других загороды вспахивались трактоќром, а она старалась вскопать. Но на этот раз сми-рилась. В заќгороде подошла пора сажать, а рук нет, и время не выбрать.