Текст книги "Коммунист во Христе"

Автор книги: Павел Кочурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

Обмолвились, как бы от нечего сказать, о нынешней водополице. Снег большой, таянье его быстрое. Кажись лет пять таких разливов не видеќли. Много всего с берегов по-сносило. На том как бы и иссякла бесеќда. Осталось докурить и разойтись. Дмитрий Дани-лович так и настроќился. Хотелось поговорить с домашними о поле своем, о той же реке, какая она ныне, о комяге, ладной она у него вышла. И о пахоте скорой на новом поле вслух подумать, как о веровании истинном. И Анна опять занемогла. Приехала из города, пошла снова на ферму. Простуќдилась на сквозняках и слегла. Видно уж не работница. Со-крушается и сама, перед людьми неловко, какие бы еще годы… Эти мысли свои Дмитрий Данилович и прервал высказом:

– Поглядите, Александр Ильич на реку, а я уж пойду, – и предложил, как бы пред-ложил и кому другому, – может, есть желание на комяге покататься, так возьмите мою.

Саша, как в испуге, взмахнул руками: куда тут, разве что когда вода поспадет. Су-етливо запереступал на месте, тронул Дмитрия Даниловича за рукав фуфайки.

– Надумал вот Данилыч, попроситься в ваше звено, – высказал он, будто одолжение сделал. – Одним словом, примкнуть к вам с Лестеньковым… Поля-то вы взяли большие, почти за все прежнее Мохово. Вдвоем-то и тяжело придется. И мне бы сподручно с вами-то.

Дмитрий Данилович озадачился. Еще бы одного механизатора и не мешало в зве-но. Думали взять внука деда Галибихина, Шурку. Трактор парень знает. Кончил десяти-летку, лето поработал бы, а там в училище до армии… Отталкивать Сашу Жохова прямым отказом было неловко. Сослался на то, что надо с напарником посоветоваться, с Лестень-ковым. И о Шурке Галибихине, что его хотят взять, сказал.

– Тут дело такое, Александр Ильич, в звене все согласуется, всякие решения совме-стно, – вроде как закончил о звене разговор.

Но Саша Жохов не отступал, стал уже упрашивать.

– Уважь, Данилыч, не подведу, сработаемся. Ну, было там, как говорится, в дело-вом плане. Так это в прошлом, по должности. Сам знаешь, куда от нее. Тоже ведь под та-ким хомутом ходил.

Дмитрий Данилыч и тут отговорился, что надо с Толюшкой Лестеньковым посове-товаться. Про себя удивился: "Как Саша не возьмет в толк, разговоры о его отношениях с матерью Толюшки, Агашей-фронтовичкой, хоть и замолкли, но совсем-то не забылись. Опять и поползет молва".

Чтобы задержать Дмитрия Даниловича и польстить ему, Саша напомнил, как ко-гда-то парнями, "при той жизни", по веснам колотили косы, рыбу ловили. Дмитрия Дани-ловича кольнули слова Саши "при той жизни", но сдержался, виду не подал.

– Матерая тебе щука в мережу попалась, – говорил Саша. – Ты-то умел ставить ко-сы. И место хорошее выбирал, метров на пятнадцать закидывал кобылу от берега, и где только такие жерди отыскивал.

Дмитрий Данилович не мог противиться памяти о той поре ничем не омраченного детства и юности. И Шелекша предстала в особой буйной радости. Рыба шла косяком вверх на нерест, терлась о еловые лапы, которыми заплачивалась коса, находила отвер-стие и лезла к горлу мережи. Кроме моховцев, косы в округе нигде не колотили. Самая бы пора теперь для них, но вышел запрет, появился рыбнадзор. Но рыбы с запретом стало меньше, рыбинская плотина ее останавливает… Щука, о которой напомнил Саша, вызвала тогда у мальчишек восторг. Почувствовав в воде дерганье мережи, подумал, что много сорожья набралось. Но, увидев торчавший хвост живой плахи, оторопел. Рыбина билась и он чуть не выпустил из рук бечевку мережи. А мальчишки во всю орали: "Митьке Корню крокодил в мережку влез". мережку со щукой тащили скопом в гору к сыроварне. Рыба глотала воздух, жабры ее ходили, как кузнечные мехи. Андрюшка Поляк, теперешний ху-дожник, сказал, что щука дышит воздухом, как утопленник водой. Той весной утонул в Шелекше пьяный парень из Большого села, моховские ребятишки бегали смотреть на утопленника к броду… Сашка Жох как-то не запомнился среди мальчишек, тащивших мережку. Голову щуки ровно кто силком втиснул в узкую нитяную горловину. О щуке старухи сказали, что не к добру попалась такая чертуха, плохой знак, беду вещает. И, вер-но, на следующею зиму Кориных и еще четырех моховских мужиков обложили твердым заданием, а троих, в том числе и Ворониных, раскулачили и выслали. Отца осудили на три года принудиловки. Первыми от Кориных в то время отвернулись Жоховы, активисты-бедняки.

Напоминание Саши о щуке в мереже, навело Дмитрия Даниловича на недавний свой сон. Вдвоем с Сашей очутились они в горной долине, посреди зеленой лужайки. Сквозь толщу горы проходила труба. Через нее виднелся какой-то золотой блеск. Непо-нятная сила влекла в эту трубу. Саша полез и застрял в ней, как вот и щука в горле мере-жи… Вспомнив этот сон и глянув на Сашу, Дмитрий Данилович с труќдом сдержал себя, чтобы не расхохотаться. Усмехаясь, сказал простоќдушно:

– Промелькнули наши годы, Александр Ильич… – И отгоняя свое благодушие, чуть ли не примирительство с Сашей, решил твердо, что не следует им с Толюшкой брать Сашу в свое звено. Это даже лучше и для самого Саши. Не крестьянин он, не пахарь, не сеятель и не жнец. Крестьянин – это страдная судьба. В наше время еще и страдальќческая. "Крест-я-несу", – повторил он уже утвердившуюся в себе мысль. Несущий – и избранник, и добровольный мученик вместе, сродни святому. Саше радости несущего не дано знать. Он будет испытывать только муќченичество и бежать от него предательски.

Уловив перемену в настроении Дмитрия Даниловича, Саша спросил:

– Анне-то как, не полегчало?..

– Прихворнула вот, простудилась, – ответил Дмитрий Данилович уклоќнчиво.

Саша казенно кивнул головой и как заученное сказал: "Здоровья вот ей". Дмитрий Данилович не веря в искренность пожеланий Саши, послеќдовал советам Марфы Ручейной, в убережении от сглаза обратным слоќвом, ответил: "Спасибо, и вам того же". При таком ответе злоба скрыќтная в мыслях притворщика оборачивается против его самого. Саша удиќвленно взглянул на Дмитрия Даниловича, полуоткрыв рот. В это время подплывшая льдина ударилась о край Шадровика, и они оба загляделись на нее. Сбитые голубые сколы выдавились на камень. Дмитрий Данилович взял льдинку в руки. Чистая осенняя вода держалась в ней застывшей. Своя судьба даже вот и у льдинки. Одинаков лишь конец – все истает и чистота растворится, разбавив нечистоту. Так и люди, в общество загоняе-мые, теряют себя и истлевают в нем заживо. Человеку дано оставаться собой, он выше общества и значительней его. В нем самом – и все общество, и весь мир. Это художник высказал. Такую мысль и навеяла Дмитрию Даниловичу уплывшая льдина. Он бросил таявшую в руке льдяшку в поток реки – плыви.

– Не ловили нынче наметом-то, – как из другого мира дошел голос Саши.

Дмитрий Данилович не сразу вник в смысл слов Саши… "Вот он о чем, о рыбе". А голос говорил:

– У меня сак совсем истлел, а то чего бы не сходить…

Дмитрий Данилович сказал, что во время самого ледохода в мастерских был, а по-сле по две ночи половили с Иваном… Мелькнуло в голоќве: от мельника Воронина Жохо-вым сак перепал как к беднякам. Самим– то где было сплесть…

– Теперь-то только уж разве поудить, рассуждал Саша, – вода светлеет… Или сет-ку бросить. У меня прочные, капроновые. Но это уж попозже.

И тут к удивлению на Дмитрия Даниловича нашли вроде как примириќ тельные с их такой жизнью мысли. Выглянули как лучик солнца из оконца облачка на небе. Есть вот, видимо, узаконенная Всевышним необходимость и в таких человеках, как Саша Жо-хов. Не будь у нас его, кто-то бы другой появился, может еще и более пакостный. Нашего брата, мирянина, и надо вот кому-то будоражить. Даже и мучить, испытывать искушением окаянных. Недаром ведь сказано, что через страдания душа твоя очищается. Сам Господь Бог не всегда и помышляет воспрепятствовать дьяволу поглумиться над тобой, если сам ты поддаешься этому. Без страдания от зла – как тебе понять и оценить Добро и воќзлюбить не только ближнего но и врага своего…

Но стоило взглянуть на Сашу, как тут же возникло во всем сомнение: как ему вот, Дмитрию Даниловичу, возлюбить Сашу, а самому Саше его вот, Корня?

Вслух же Дмитрий Данилович сказал Саше, сокрушая обыденного себя, собой сми-ренным и благодатным, но чувствуя при этом какую-то понужденную фальшь.

– Федор Терентьич вчерась удил. Река-то вот и взывает на простор душу запертую. И меня потянуло на поле взглянуть.

Саша Жохов помялся, помедлил как-то настороженно: какой там просќтор, и какая и у кого душа запертая. Дмитрий Данилович, чтобы не длить дальше говоренья, посовето-вал Саше посмотреть на реку, раз в году она такой бывает. Бросил недокуренную сигарету на берег, спрыгнул с Шадровика и заторопился, оставляя Сашу на камне. Не хотелось воз-враќщаться домой с Данилова поля, от Шелекши, вместе с неуютным человеком. Уже под-нявшись в гору и глянув через плечо на Сашу, тоже глядевшего на него с Шадровика, уп-рекнул себя: "И тут поддался искушению лукаќвого, и тем искусал Сашу на недобро. Гнев-ностью гнев и множится, и я вот не одолел себя… Человек-то ведь, какой он ни на есть, а жиќвет рядом с тобой. Значит надо и тебе, как и другим, стараться, чтоќбы от каждого поль-за всем шла. При добре, среди живущих по совести, и плохому человеку меньше воли на зло. И один ли вот лукавый виноќват в твоем неподобии? Коли мутная вода попадает в чистую, все тут же и мутится, а чистая мутную очищает постепенно.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Сколько весен – столько и жизней

1

Установления, сложившие земную жизнь и высокое небо, – непостижиќмы корыст-ным умом человека и неразглядимы блудным его оком. Хотя чего бы – все тайны Творца вмещены в суть самого человека. Он – коќпия, искусный слепок всего мироздания. Но сам вот он отчего-то не осознает этого. Как бы и не хочет, или не в состоянии себя распо-знать. Это для него трудно, требует постоянного усилия души и разума. И неколебимой веры в то, что и он, и все миќроздание создано единым Творцом и равны. А как ему, мыс-лящему, согќласиться с этим. Вроде уравнять себя со всякой тленной тварью. И он, не же-лая признавать себя сотворенным, намерен сам быть творителем и подчинить себе сотво-ренное не им. Рушить, чего не может постичь, укорачивая все до одинаковости. И не ра-зумеет того, что при всем веќличии Земли, нигде и ни в чем нет на ней повторений. И как же тут можно единые действа и единые помышления для всего установить?.. Небо над твоей головой – чего бы ему-то не оставаться одинаковым для всех? Но для одного оно радужное, цветное, где бесконечное множество миров, для другого – просто синяя пусто-та. От дома твоего та же небесная твердь видится не такой тебе, чем когда ты в поле, в ле-су, на лугу или на реке. Каждому бы и задуматься – отчего так, и зачем понадобилось Творцу земного и небесного все так занепохожить? И зачем это самой природе состоять из всего разного?..

Беседы и замысловато упрощенные разговоры о человеке, кто он такой и зачем яв-лен на земле, постоянно заходили в доме Кориных. Особенно, когда наезжали гости и приходил художник, Андрей Семенович Поляков. Да и между собой в досужие вечера шли о том раздумья. Благо в семье Кориных, от веку крестьянской, теперь и учительница, и инженер. И безответная всегда мужикова дума растолковывалась по-своему вширь вглубь. И прежний пахарь уже не мог не заметить, что брошенное им в одинаковую зем-лю зерно с одного и того же колоса, не враз ею береќтся. И всходы и вызревание не в один и тот же день и час. И прозорќливый сеятель задумывается и гадает – отчего бы такое? И раз за раќзом опытом постигает, когда, что и как лучше делать, чтобы в ладу с природой оставаться. И вот думы его зреют: только ли все зависит от зерна и той почвы, куда зерно попало? Может еще и от самого па-

харя, от того, как он в ту секунду взглянул и на зерно, и на саму пашню? От его душев-ного настроя и духовной энергии. Это как раз и есть в нем творящие живые силы, неви-димые глазом и не слышимые ухом, не в раз поддающееся рассудку действо. Пытливый сеятель все и берет в толк. В помощь ему – опытом сложенные поверья, приметы, особые дни и время суток для дела равного. И он терзается, мучается, гладит на небо, очувствует пашню, чтобы все свершить в согласии с земными и небесными явлениями… И вдруг по-дошли времена, когда от всего этого пахарь оказался освобожденным… И радоваться бы ему – какая тяжесть с плеч спала. Для многих оно и стало такой радостью: ни забот, ни дум, что повелят, то и делай, если охота… А для истового земледельца – это настание ру-шительной беды, отнятие его от того, в родстве с чем он создан таким. Нива для него, как и он сам, – живая, сроднена с ним во труде. А их, неразделимых по природе, разъяли, от-пластали друг от друга, как сросшихся в изъяне плоќти близнецов. Жизнь оставшегося при земле крестьянственного колхозќника не может востребовать его дум на завтрашний день. Само дело его – всегда временное, в стороне от забот кормильца люда. И он томится, то ли соглашаясь с кем-то и с чем-то, то ли противясь в душе неразуму над собой… И все же – в Начале было Слово в мысли. Оно и приведет пахаря хлебной нивы к истине Творца. И не приведись случиться Божьему гневу на нерадение людское.

2

Как и прежде водилось в общинном моховском миру, так и в колхозе сев начинался с открытых полей вокруг Барских прудов. Почва там как бы изнутри согревалась земным теплом, щедрее принимала лучи солнца. Ныне делом правил другой резон – быть навыка-зе. Поля у Барских пруќдов этому самому выказу как раз и способствовали. Тянулись вдоль шоќссе, издали и видно как на них ползают трактора. Затылоглазники тут же «Первому» и донесут, что в Большесельском пашут. На очередном совещании специалистов и похвалят председателя, а колхоз запишут в передовики по началу сева… Все так и делится на пере-довое и на отстающее, на хваленое и разруганное.

Спущенный график начала полевых работ в эту весну по случайности совпадал с умыслом природы. Дмитрий Данилович по три дня ездил к прудам. Приглядывался к по-лям, ощупывал ладонями почву. И вот вывел на пахоту свое звено. Тут же во все район-ные конторы, и в первую очередь в райком, полетели донесения. И должностной демиур-геновой люд всех рангов был доволен.

Дмитрию Даниловичу с Лестеньковым пришлось-таки взять Сашу Жохова в свое звено. Настоял Николай Петрович. Не иначе как Горяшин велел включить Сашу в звено к Корню для присмотра за ним, "себяшником". Иван тоже, поразќмыслив, советовал взять Сашу. Но советы сына вынужденная уступка. Не на пользу дела, а чтобы по мелочам не пререкаться с тем же Горяшиным.

Земли вокруг Барских прудов отводились под овес, ячмень и лен. Сев рассчитыва-ли закончить за два с половиной дня. Потом Дмитрий Данилович переберется на свое Данилово поле, а Лестеньков с Сашей Жоховым – один в Патрикийку, другой в Кузнецо-во.

Но все загады звеньевого тут же сбились. У Саши Жохова вышел из строя трактор. Причина – плохой ремонт, а больше по вине самого тракториста. Дмитрий Данилович так и сказал Саше. И тот огрызнулся ехиќдно, с каким-то даже злорадством:

– С сына своего спрашивал бы, с главного инженера. Смотреть надо было, что от мастерских принимаешь.

Дмитрий Данилович промолчал. Саша и тут обвинитель, чистенький. Трактор не его, и поле ему чужое. В мягких кожаных перчатках. Нос утирает незамаранной рукой. Кепка набекрень, лоб открытый. Взор отќрешенный, никакой озабоченности. Будто по до-роге чья-то машина встаќла и можно ее обойти. В нейлоновой куртке, мышиного цвета свитере, брюки из какой-то нездешней материи. На разных должностях потерся и напо-лучал. Вот и надо донашивать обретенное одеяньишко. Дмитрий Данилович, глядя на та-кого Сашу, машинально подумал: "Как раз ни дать, ни взять – тот самый, кто из ничем стал "всем". И опять ничего

не хочет трудом честным обрести". Но вот и такому надо хлеб самому добывать. Но где с этим Саше смириться. И он не теряет надежды попасть на хлебную должность. Нет, не озадачен Саша Жохов поломкой трактора.

А сам-то Дмитрий Данилович – кто для Саши?.. Звеньевой, в промасќленном комби-незоне, с жесткими от железа руками. Землю своей считает, домом своим норовит жить. Жадный мужик по Саше, с кулацкой Закваской. И верно что – чудной, таким вот и другие его считают… Дом-то его стоит – не на своей земле, а он – свое поле. Но от этого чудака, от его прямого взгляда, бывший прокурор поќеживается, глаза прячет, мнет яловыми сапо-гами покорную, только вот ему, чудаку, пашню.

Пререкаться с Сашей ни к чему. Да он и прав. Одно дело ездить на тракторе, дру-гое – быть земледельцем. Саша Жохов только ездит. Зимќняя учеба не пошла ему впрок. И сам Дмитрий Данилович не проверил трактор Саши. Поддался ложному чувству – задеть самолюбие бывшего прокурора и парторга. И в ответ услышать ехидное: "Не доверяешь, значит…" Саша ушел с поля за тягачем. Вернулся ни с чем. Пришлось прервать бороно-вание и самому оттащить трактор Саши в масќтерские. Неделя уйдет на ремонт с достава-нием, вернее, выспрашиванием запчастей в сельхозтехнике. Нечего было и думать, что они с Лестеньковым управятся с севом в намеченные сроки.

На Другой день Дмитрий Данилович все же не вытерпел, промахнул на мотоцикле к Данилову полю. Вернулся обеспокоенным. Почва подсыхала, начали пробиваться сор-няки. Посоветовался с Толюшкой Лестеньковым и решили сеять на ДТ-75 двумя сеялка-ми. Придется маневрировать на концах и выступах. Лен Лестеньков уже на колеснике по-сеет.

– Лен, оно и ничего, денек другой и потерпит, – Дмитрий Данилович опасался, как бы Толюшка не подумал, что он оставляет его одного у прудов из-за своего поля. – Лен сей по теплу, рекли старики. Дай выќбиться сорнякам и сбей их боронами да плотно зем-лю копытами лошади утопчи. Вот и будешь со льном. Что такое прополка льна и знать не знали в Мохове.

В своих действиях Дмитрий Данилович не сомневался. Хотелось только избежать занудных объяснений с демиургенами. Вроде бы и они все за саќмостоятельность, в звенья вот понуждают объединяться. Но тут же талдычат и о групповом методе. Чтобы скопом, всей техникой на одно поќле навалиться, как бурлаки за одну бечеву гужом и тянуть… Го-ряшин, знамо, не преминет лягнуть Корня, что пренебрегает методом. При методе и ему бы, сельхозрабу, спокойней. Можно и оправдаться в любом срыве графика и во всем про-чем: по методу работали, во всю стаќрались… Сына тоже не хотелось вмешивать. Все одно к одному, ни обоќйти, ни объехать указчиков. Но бояться "нарушительства" – значит не по совести с землей обойтись… С большака узрят, что в Большесельском "рассеивается тех-ника". Этого председатель, Николай Петрович, и убоится. "Первый" хитрый маневр при-думал. Пускает свою черную "волгу" с седоком без себя по дорогам района. И так пугает тягловой люд, ждущий, что вот, вот заявится. Сам ли до того додумался, или у кого пере-нял… Случайно ли такое? И так ли уж смешно, хотя и на анеќкдот смахивает. Но систему вслух осуждать опасно.

Таких своих мыслей Дмитрий Данилович ни Толюшке, ни тем более Саќше, не вы-скажет. Не из-за боязни, а чтобы не навредить своему делу. Молчком, вроде бы при пол-ном подчинении всему, и надо по-своему управляться. Оно за тебя осенью и проагитирует лучше всяких слов. Когда сходятся два крестьянина трудолюба – между ними разговор-совет. Один у другого что-то и выведывает, выпытывает. А с инстќрукцией мертвой – ка-кой суд-разговор. Несогласия она не примет, соќмнений не знает. Ее надо молча обходить, и не словом, а делом. Предќседателю еще можно сказать: "поле так потребовало". Он ус-мехнется, и Александре, агроному, потом скажет: "Корнь все свое, поле его потќребовало".

И вдруг Дмитрию Даниловичу как-то стало не по себе: "разговариваю вот с собст-венной персоной". Что же в голову-то лезет. Но как уйти от мысли, что мне, крестьянину, не дают по-крестьянски со своим полем обойтись. И я боюсь непозволения позволите-лей… Вскипело внутри, в краску бросило от стыда перед кем-то невидимым. Перед своќим отцом, дедом, прадедом… Черный злой дух, таившийся от веку на Татаровом бугре, все так и продолжает витать вокруг тебя соблазнителем. Как бесы в свиней, вселился он в стадо наших демиургенов – творителей светлой жизни. И они нас вместе с собой затянут в пропасть.

И ждешь вот, когда придет пора всем нашим божкам утонуть в людской беде, как утонули обесовленные свиньи в глуби озера.

3

Председатель не появлялся у Барских прудов. От конторы видно, что трактора на этих полях снуют. И Фомич, бригадир, не наведывался. Но Фомичу и не почто наведы-ваться. Александра тоже могла заглянуть за каким либо советом. Да и то постесняется от-рывать от дела. Поди уж знает, что они с Лестеньковым одни, без Саши Жохова. И Дмит-рий Даниќлович был в душе доволен, что их не донимают доглядами. Но тут же и усмешка: без догляда – ты это, или уж не ты, у себя, или уже где-то в другом месте и миру?.. Не-вольно, как хворый слова знахаря, и ждешь указаний. Контроль – это как бы защита тебя от лукавого. Начаќльство глянет – с души спало, делай, как делается. Другой раз сам-то вроде и понимаешь, что не совсем так надо бы, а после «гляда» сомќнения отпадают – все так. Бывает – на что-то и укажут. Иначе как – обязанность тебя наставлять. Ответы на это готовые, заученные: «Тут вы верно заметили, учтем». Доглядателю то и надо: повлиял. Оба – тракторист-безответчик, и демиурген-надсмотрщик чуть ли не обняться готовы. А если по правде – тот и другой от совести отделались. Ответа-то за дело ни у того, ни у другого и нет.

На третий день после обеда Дмитрий Данилович переехал на свое Данилово поле. Прошел круг с боронами, волнение улеглось. Не то было на душе минувшей осенью, ко-гда очищал Лягушечье озерцо и срывал Татаров бугор.

Трактор шел плавно по ровной пашне. Земля не волочилась за зубьяќми борон и не липла на гусеницы трактора. Легко выдирались сорняки, начавшие выпячиваться. Пахарю это как раз и подсказывало: и не опозќдал, и не поспешил.

Домой вернулся поздно, с задорными думами на завтра. Оставил мотоцикл у крыльца, заглянул к Анне. Приуныл. Анна, как вот и дедушка Данило, приняла на себя людские грехи и за всех искупает их. Через сострадальческие сердца и проходят человече-ские беды, а малочувственные оберегаются примирением с неладным. И зло ходит властеќлином по торным неверным дорогам, губя праведников.

Иван тоже только успел вернуться. Светлана собрала на стол, сели ужинать. Анна не встала. Сказала, что заходила Парасковья, так и поќпили с ней чайку.

Разговор с Иваном не сразу пошел. Ел он медленно, вроде нехотя. Отќходил, как он сказал, от постного пустословия. Трое уполномоченных, словно удавы висели на шее. И звонки без конца. Из конторы полдня не мог выбраться, пока все там сами не устали от себя. Председатель с Александрой на совещании. Скучно, как о чем-то без конца повто-ряющеќмся, рассказывал Иван отцу и Светлане о минувшем дне.

Светлана гасила недужный настрой пахарей своим вниманием к ним. И все те до-сады, о чем говорил Иван и тревожился Дмитрий Данилович, восќпринимались как бы уже за обычные житейские курьезы. Все настоящее в жизни – тут вот, в доме своем. Что вне его – изойдет, как хмурь с небес. Для Светланы каждый день жизни дома Кориных стано-вился открыќтием в нем чего-то особенного. Не в сам их дом входила из мира благая весть, а копилась она в их доме и для других, для мира. Дом – это как и сам человек, живой, с сердцем. В покое дома, душой его и разуќмом, отделяется в тебе истинное от скверны. Светлана это и ощущала постоянно. Приходя из школы, она как бы озарялась внутренним светом, зарожденным в доме теми, кто жил в нем до них вот. Теперь, она, Светлана, сиде-ла за столом в нем молодой хозяйкой.

В легкой шерстяной кофте, серой юбке, мягких туфлях, во всем вроде бы и вче-рашнем. Но для Ивана все это было в ней новым. Что-то вот незримо меняла она в себе, изменялось и все вокруг. Коса густых золотистых волос собрана в пучок, полными капля-ми свисали с мочек ушей янтарные серьги. Бархатная смуглость щек, чуть заметная полу-отќкрытость губ. И в голосе как бы шутливый укор, то ли себе, то ли еще кому. Все это в ней настраивает на умиротворение – зачем близко к сердцу принимать чужое, вчерашнее в сегодняшний свой день. Надо беречь то, что твое. Дмитрий Данилович и Анна Савельевна любоќвались молодыми. В доме поселилась новая красота. И был покой. При любой не-удаче за стенами его, всякая напряженность спадала.

В коринском роду исстари вжился порядок – пришел с поля ли, с друќгой какой ра-боты, выходи к столу как при дорогих гостях. Блюдешь чиќстоту, заботишься об уюте дома – и в твоей душе держится свет и тепќло. В мыслях ясность – и сердце при всех невзгодах смягчается и мудреет. Кто-то вот из Кориных вживил установленный природой уклад дома, и его держатся как заповеди Божьей. Устой в хозяйстве и семье складывает порядок и всей державы. Корины и жили заботами о державе: куда и как без нее… Но вот что-то постоянно накатывается на Русь и корежит жизнь люда. Будто из бездны адовой вырыва-ется ядовитый смрад и травит живое вокруг.

4

Иван не торопился расспрашивать отца о севе, ровно опасаясь услыќшать для себя что-то неожиданное. Дмитрий Данилович тоже медлил с высказом. И выждав время как бы между прочим обмолвился, что перееќхал за Шелекшу. Светлана, умница, тут же и пе-репќросила, словно бы о чем домашнем шла речь:

– На свое, на Данилове поле?..

Иван с тихой скрытой улыбкой во взгляде повернул голову в сторону отца. Дмит-рий Данилович понимал, что если сыну держаться должностных установок, то он должен быть недоволен: какое еще свое?.. При своќем график ломается и метод не соблюдается. Про себя же опять подумаќлось: "Вот жизнь настала, с сыном родным хитри". Дмитрий Данилова знал, что в других бригадах не больно ладится с севом. Сыну хотелось об этом поговорить, но сдерживался. Светлана сказала о своем поќле и повернула разговор и на-строение.

Иван, пожалуй, не хуже отца понимал, что Данилово поле, это первая ступень одо-ления того, чего все тупо держатся – выполнения надуманќных планов и соблюдения ко-мандных графиков. Данилово поле и рушило всякие установки. Свое поле и своя ответст-венность. Наконец – своя выгода, забота об урожае. Команды тут ни к чему. Отец пока что не больно на далекое загадывал. Быть и в колхозе при своем постоянном деле, как бы хо-зяином его. Иван же, пока еще смутно, предугадывал в затее отца зарождение новых от-ношений пахаря с землей. Поле нужќдается не в работнике на нем, а во владельце им, в за-ботнике. Этим владельцем и должна быть крестьянская семья. Путь к ней ныне через зве-но семейное, пусть это так называется. Надо по-своему использоќвать выдумки демиурге-нов. Дальше семейного звена у Ивана мысли пока не шли. Осознавал, что полных прав и такому звену не дадут, за них надо бороться. И оно тоже не долговечно. Словно дерево с хилыми коќрнями на болотной почве. Поторчит, пока не свалит "ветер новый". А веќтра та-кого жди… Не будем же вечно кормиться заграниќцей. Только бы вот без бури обошлось.

Пахари, отец и сын, как-то в полусловах, иносказно, и обмолвились такими мысля-ми за ужином, лелея надежду, что все образуется. Разрушение "неразрушимой" крепости – время свершит.

Светлана, оперев подбородок на сцепленные пальбы рук, смотрела на них с улыб-чивой веселостью. Записывать этот их разговор на пленку опасалась: "мало ли?.." К их разговору льнули в ее голове мысли о Старике Соколове, Коммунисте во Христе. В забо-тах отца и сына (тут вроде как по божественному писанию) жажда разумного порядка на отчей земле Святой Руси. А если попроще сказать, непонятливей – устройства по-крестьянски своего жития. По своему разуму, без демиургенового досмотра за тобой… Но толк-то от всех таких разговоров, все равно, что ветер растопыренными пальцами ос-танавливать. Это и сами они поќнимают, но говорят, как бы вторя Старику Соколову, на-поминающему Евангельское изречение, что в Начале было Слово… Слово пахарей и долќжно быть сотворительным, чистым, идущим от Бога. И Светлана выќ молвила вслух, под-сказанное настроением:

– Цивилизованные кооператоры… Крестьянская семья – прочный фундамент обще-ства. – Кинула с улыбкой взгляд на Ивана. – Основа будуќщей Расеи… Корины – одна вот из таких ячеек…

Иван повернулся к ней с удивлением. Как это у нее выговорилось… Корины – одна из ячеек обществ… будущего Расеи. И в то же время как бы ирония: вполслуха отчего бы себя и такими разговорами не потешить… Как-то Иван поведал Светлане о запомнившем-ся ему разговоре дедушки и Старика Соколова с Суховым, тогдашним "Первым". "Цивиќлизованных-то кооператоров из нас вот и не вышло", – к слову выроќнил дедушка. "Да уж какие кооператоры, коли не продай своего, ни куќпи у другого", – досказал Старик Соко-лов. Была в этих словах какая-то прятанная надежда. От Ивана, тогда школьника, это не ускользнуло. Надежда на то постоянно сквозила в разговорах и моховских стариков, при-ходивших в сарайчик-мастерскую к дедушке. И отец вот, сотворитель Данилова поля как бы об этом держит тайную мысль. Но теперь ни Стаќрику Соколову, ни отцу, да и самому Ивану так вот, как дедушка, не поговорить со своим "Первым". Да и есть ли смысл в та-ких разговорах с сегодняшними демиургенами?..

Тогда Иван не мог вникнуть в смысл разговором дедушки и Старика Соколова с Суховым. Сухов на слова, что не вышло цивилизованных кооператоров, не отозвался. Смуро глядел в огонь топившейся лежанки. Молча – какое-то время, И как бы в дреме, очнувшись, покивал головой, грустно улыбаясь, скорее каким-то своим мыслям. И дедуш-ка с Яковом

Филипповичем поулыбались. Улыбка их была обережением сердца. Понимаќли, что Сухов и не может им ничего ответить… В голове Ивана и засќтряли слова, что вот чего-то не вы-шло. Но больше запомнилось то, как дедушка. Старик Соколов и Сухов сидели у лежанки и глядели в огонь, вроде там и был на все ответ. Дедушка брал клюку и на правах хозяќина шевелил время от времени горящие поленья в лежанке. Сухов недвижно, как бы только греясь, наблюдал. Старик Соколов присматривался и к дедушке, и к Сухову. И все трое о чем-то тревожились. Светлана своим высказом о Даниловом поле и соединила тогдашние думы пахарей и Сухова с сегодняшними тревогами отца и самого Ивана. Ничего, вроде бы, и не изменилось, все только ушло вглубь, как нелеченая боќлезнь в живом организме. Но сильный телом и духом должен одолеть неќдуг. Вот и жди перелома, когда хворь нач-нет отходить.

Может и забылся бы этот разговор дедушки с Суховнм, но в институќте на экзаме-нах Ивану попался билет с вопросом о Кооперативном плаќне Ленина. Ответил, как втол-ковывали, а в мыслях осталось: чего-то вот с этим и не вышло. Заученное растаяло сне-жинкой на теплой ладоќни, а дедушкины слова задержались в памяти. И уже что-то дерзкое будоражило сознание: кооперативный план должен бы усматривать кооќператоров, а где они… Да и можно ли выдумать в обход самих мужиков что-то ладное для них. Дедушка безо всяких планов и теорий и подвел бы свое Мохово к цивилизованному крестьянство-ванию, а Старик Сокоќлов в своей Сухерке тоже сделал бы все по-сухеровски, в Большом селе по-большесельски. Тогда и пришли бы все к коммунизму по-Христу, а не по выдум-ке зряшной. Но вот сотворили демиургенизм по неподобию людскому, вместо мужика пахаря появился сельхозрабочий. В автоќбусе и слышишь усмешливое: "Ты, работный, ку-да едешь?.." И все же этот "раб" или "роб" чаек-то попивает со своим медком и молоком. Не всякий, конечно, а только надеянный, не утративший домовитости. Он меньше всего и на жизнь жалуется, молча к ней приспосабливается. И живет по-Божески тихим трудом в неотстанной вере в то, что все обраќзуется и уляжется на Святрй Руси… Может вот пере-проќбуют разное и отступятся от хлебопашца, он сам и найдет то, что и наќдо ему, кормиль-цу. Этого, что он кормилец, и сам он не забывает.