Текст книги "Зверское убийство. Тайна Люка Эббота"

Автор книги: Паула Гослинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава 9

Монастырский центр ремесел представлял собой прямоугольник из серого камня, расположенный неподалеку от главной дороги. Слишком большой, но со вкусом оформленный указатель направлял вас на ответвление этой дороги, покрытое гравием, а оно оканчивалось довольно необычной парковочной площадкой на дальней стороне от зданий. Люк и Пэдди покинули машину и направились по дорожке, что вела через арку в стене.

Старые монастырские здания были красиво отреставрированы, а центральная площадь – замощена. Стены, повидавшие века, покрыты были тут и там белым и зеленым лишайником, а галерея была прекрасна своими точеными сводами. Резаные каменные розетки открывали глазу свод за сводом, и в каждом углу свода маленькая фигурка горгульи дразнила дьявола своим язычком. В центре помещался фонтан, а вокруг него были поставлены простые самодельные скамьи, на которых обычно собирались завсегдатаи небольшой кофейни, что была устроена на месте монастырской кухни.

Фонтан был включен на полную мощность, что было излишне, поскольку сверху вновь закапало; так что брызги фонтана, взлетавшие кверху, смешивались с каплями дождя, падающими вниз. Дождевая вода стекала с горгулий в емкости, что находились под их подбородком, и под дождем их шаловливые мордочки приняли угрюмое выражение благодаря блеску водяной пленки. Никого не видно было на скамьях, и голуби (а свидетельства их присутствия были повсюду) сидели, по-видимому, нахохлившись, где-то на насесте.

Вся сцена была схожа со сценой званого вечера, на который никто не пришел.

По всей длине галереи ярко освещенные окна демонстрировали интерьеры различных магазинчиков поделок и сувениров, а также мастерских: толстые самовязаные свитеры от «Нит-Витс», тонкая работа кузнецов и жестянщиков из Клэнгерса, шелковые россыпи цветов в «Розис Позис», свечи ручной выделки в «Офф ауэ Вик», домотканые шали и одежда – в «Гет Уивинг». Кроме этих весьма вычурных названий над дверями значились и другие, представлявшие собой фамилии ремесленников и хозяев – или наименование товара: плотницкий товар, роспись по стеклу, портретная скульптура, кожаные изделия. Магазинчик Уин Френхольм принадлежал к первой категории: он носил название «Три колеса», и его окна-витрины были украшены весьма странными гончарными изделиями.

Люк, рассматривая наиболее любопытные экспонаты, вгляделся через прозрачные стеклянные полки витрины и увидел внутри двух людей, о чем-то доверительно беседующих; они пожимали друг другу руки. Тот, что был поменьше ростом, плакал. Люк предположил, что это и есть чувствительный мистер Бэрри Трит.

Второй, весьма грубого вида малый в пуловере, забрызганном глиной, должен был быть Гордоном Синклером. Он хмурился над рассказом своего друга, сдвинув темные брови под нависшей прядью седых волос.

Люк повернулся к Пэдди:

– Ты знаешь, я бы выпил сначала чашечку кофе. А ты?

– Всегда готов, – рапортовал Пэдди.

Они прошли в кондитерскую-бар и очутились в задымленном, неясном его интерьере. По одной его стороне шел прилавок с длинным рядом крутящихся табуретов – в американском стиле, а остальное место занимали пять маленьких круглых столиков. На столиках были пластиковые скатерти, в вазочках стояли искусственные цветы (дар от «Розис Позис»?). Нос Люка безошибочно подсказал, что здесь пекут сдобу; о богатом ассортименте домашней на вид выпечки и пирожных говорили изделия, выставленные под стеклом на прилавке. Люк также заподозрил, что этим утром здесь жарили бекон и что кофе, судя по запаху, свеж и ароматен. Во всяком случае, здесь было нечто особенное – не то что всегдашний подогретый чай с непропеченными булочками. Три женщины, что сидели голова к голове за столиком в углу над пустыми уже чашками, вопросительно посмотрели на них, – а затем переглянулись.

Люк поклонился и сел за стойку рядом с Пэдди. Из-за кофеварки появился человек, принявший заказ. Он был лыс, благополучен на вид, с татуировкой в руках, что выглядывала из-за коротких рукавов белой футболки.

– Два кофе с молоком, пожалуйста, – заказал Пэдди. – Укромный здесь у вас уголок!

Человек усмехнулся, обнажив старомодные фарфоровые зубные протезы, и поставил перед ними кофе. При этом кофеварка отразила своей металлической поверхностью его фарфоровую усмешку.

– Можно сказать, да. – Он дружелюбно кивнул.

– Татуировка с торгового флота, – предположил Люк, кивая на рисунок и отхлебывая кофе.

– Так и есть. Что-нибудь к кофе?

– Нет, спасибо, – ответил Люк.

– Пирог очень уж аппетитно выглядит, – заметил Пэдди. – Мне бы хотелось кусочек.

– Я пек его сам сегодня утром, – человек отрезал большой кусок яблочного пирога, покрытого сахарной глазурью, и с почтением положил его перед Пэдди. – Вам понравится. Датский рецепт. Придает силу и энергию, в особенности в такой денек. – И он задумчиво на них посмотрел. – Вы приехали допросить тех двоих из гончарной? – добавил он после некоторого раздумья.

– Что вам подсказало? – спросил Люк, не отрицая его вопроса.

– Ваши глаза, – ответил человек, облокачиваясь на стойку. – У полиции глаза не бывают спокойны. Они всегда наблюдают. На случай, если вдруг что-то произойдет, я полагаю. Вы услышите много гадостей, джентльмены. Все это так цинично. Бесстыжая была девка.

– Вы знали ее?

– Я знаю их всех. – Человек слегка повысил голос. – Леди, идите сюда. Расскажите об Уин. Полиция приехала.

– Черт возьми, – пробормотал Люк в свою чашку. Он повернулся и улыбнулся трем «леди» широкой белозубой улыбкой, однако те не улыбнулись в ответ.

– Добрый день всем, – проговорил он и внутренне отругал себя за насмешливо-сладковатый тон. То была ловушка, которой он всегда стремился избежать. Он слышал, как Пэдди хладнокровно жует свой пирог. – Заткнись, – пробормотал он ему и изобразил еще большее радушие: – Вы не возражаете, если мы присоединимся к вам?

Три женщины оказались при ближайшем рассмотрении весьма разными. Одна была высокой, худой и с обесцвеченными волосами, вторая – маленькой темноволосой толстушкой, третья – красоткой с рыжими тициановскими волосами.

– Да, пожалуйста, – проговорила старшая. Ее глаза слегка порозовели, будто она недавно плакала.

– Можно нам еще кофе, Сэм?

– Пожалуйста, – ответил Сэм.

Люк подсел к ним за столик.

– Я – старший уголовный инспектор Эббот, – представился он.

– Из Скотленд-Ярда? – спросила рыжеволосая.

– Нет. Я – из Регионального управления, – улыбнулся он. – Признаю, это звучит не так красиво. А вы все работаете здесь, в Центре?

– Мы из «Нит-уитс». Это – Мэри Стрэйкер, – рыжеволосая указала на темноволосую даму. – Я – Анна-бель Ли. А это – Ханна Путнэм, она – скульптор.

– Я видел некоторые ваши работы, проходя мимо, мисс Путнэм. Мне в особенности понравилась небольшая фигурка на заднем плане.

Суровые черты лица Ханны Путнэм разгладились:

– А, «старик Том»? Да, это единственная стоящая вещь в витрине. Спасибо.

– Ханна лепит портреты детей, которые хорошо идут летом, чтобы прожить затем зимой на заработанное, – охотно объяснила Аннабель. – Так существуем мы все. У нас наблюдается небольшой бум во время Рождества, но основное время продаж – лето. Теперь наступил мертвый сезон, как видите.

– Он долго не продлится, – отозвался Пэдди, подходя к столику со своим кофе. – Насколько я понимаю, ваша местная газета выходит после полудня? Очень скоро вы, возможно, почувствуете себя занятыми.

– Вы имеете в виду писак? – с отвращением переспросила Ханна. – Да, это неизбежно.

– Но ничего плохого здесь нет, – продолжал Люк, откидываясь на стуле. – Пока они здесь, они потратят на вас свои деньги.

– Никакая информация не может быть плохой, – изрек Сэм из-за стойки.

Ханна Путнэм повернулась, чтобы пригвоздить его тяжелым взглядом.

– Но вся эта информация – дурной вкус, Сэм Эшфорт.

Но Сэм не смутился:

– Так ведь правда, это выгодно. Рэй Мосс сказал мне утром, что у него есть старые наброски к портрету Уин; теперь он собирается вставить их в рамки и продать. А у тебя, я знаю, есть ее бюст, Ханна. Ты теперь сможешь продать его за хорошую цену. – Однако леди не выказали одобрения, и его тон стал обидчивым: – Даже если вы не желаете признавать этого, мы здесь все близки к разорению. При жизни, видит Бог, покойница не принесла нам ничего хорошего. Так пусть же после смерти ее имя принесет пользу. – Выражение лица его говорило о том, что он – не признанный в своей стране пророк.

Люк постарался придать лицу невинное выражение:

– Что-то я не заметил имени Рэя Мосса ни на одной вывеске. Он тоже ремесленник в Центре?

– Он – литограф и печатник. Если пройдете через туннель напротив арки, то найдете его студию в длинном здании возле монастырской стены. Раньше, думается, там был амбар. Большинство из нас продает его изделия; мы берем с его комиссионные. Когда Центр создавался, одним из условий было, чтобы ремесленники позволяли публике наблюдать за своей работой. Поэтому он разрешает наблюдать, однако не любит прямого контакта.

Что-то в голосе и объяснениях Аннабель Ли заинтриговало Люка.

– Он хороший специалист?

– Его работы изысканны. И он живет только своей работой, – ответила Ханна Путнэм. – Как художник он может служить примером всем нам. – Она сделала паузу. – Как человек – вряд ли.

Мэри Стрэйкер впервые вступила в разговор:

– Это огромный толстый человек, и когда он ест, то вечно оставляет на губах пищу. Он отвратителен. – Казалось, она сама была удивлена своей смелостью и, замолчав, схватилась за чашку обеими руками.

– Понимаю. Вы говорите, у него есть наброски с Уин Френхольм?

– Она позировала многим из нас время от времени. Сэм уже говорил, что я сделала с нее бюст, – ответила Ханна. – Есть и скульптура в полный рост. У нее была прекрасная фигура, отличные пропорции, и она могла оставаться неподвижной долгое время. Это уже искусство само по себе – неподвижность. У нее это было.

– Вы недолюбливали ее.

Это было сказано утвердительно, не в форме вопроса. Ханна Путнэм некоторое время пристально на него смотрела.

– Думаю, что вы все это выясните весьма скоро, и не вижу причины скрывать. Да, я недолюбливала ее – и я любила ее. Это была безответная любовь. Она обладала жестокостью, которая часто сочетается с большой красотой. Она отдавалась многим мужчинам, потому что они вечно крутились вокруг нее, а ей нравилось, когда перед ней пресмыкались. Она ненавидела мужчин, однако это не значит, что она любила женщин. Любила она лишь себя.

Женщина говорила с чувством достоинства. Люк почувствовал к ней жалость и был впечатлен ее откровенностью. Она не притворялась и не играла на публику. Женщина очень пожилая, она сама обладала несомненной красотой. Ее худощавая фигура была затянута в простой черный свитер и брюки, и она глядела Люку прямо в глаза.

Прошло несколько минут, и Аннабель Ли положила руку на руку Ханны и осторожно, но убежденно проговорила:

– Уин Френхольм была истинной проституткой, и, боюсь, вы найдете много тому доказательств, инспектор. Желаю вам удачи. За тот год, что мы работаем вместе, она имела роман и с моим мужем, и с мужем Мэри. Я бы с радостью убила ее собственными руками. Но я не убила. Вчера у нас была вечеринка. Большинство работающих в Центре пришли на нее. И Уин – тоже. Нечто вроде закрытия сезона. Она циркулировала, исчезала, появлялась вновь; снова исчезала и вновь возвращалась. Наконец, ушла совсем. Это ее стиль поведения. Возможно, последний соблазненный ею мужчина мог бы вам рассказать то, что вы желаете знать. Мы – не можем.

– Понимаю, – сказал Люк. – Спасибо за откровенность. – Он встал. – Если вы будете так любезны, расскажите сержанту Смиту в подробностях все, что вы помните о том вечере, а я пойду побеседую с мистером Моссом.

Он оставил Пэдди, который уже вынимал блокнот, и снова вышел в полумрак монастырских стен. Он проследовал по туннелю и очутился перед вывеской «Грэнери Пресс». Большая двойная дверь была распахнута, и он вошел в острый запах кислоты, химикатов, чернил и горячего металла. Вероятно, это все – часть процесса литографирования, подумал он. Сначала комната показалась ему пустой, но тут же он заметил широкую спину, склоненную в дальнем углу над рабочим столом.

– Мистер Мосс?

Фигура резко выпрямилась; мужчина повернулся к Люку. В резком свете ламп над головой Рэй Мосс напоминал рассвирепевшего медведя, поднятого среди зимней спячки. Густые прямые волосы свисали на лицо, заросшее бородой, а черные глаза яростно глядели на пришельца.

– И что?

Люк показал свою карточку полицейского.

– Я – старший уголовный инспектор Эббот. Я расследую обстоятельства смерти Уин Френхольм. Я полагаю, вы знали ее, и я желаю слышать: могли бы вы рассказать мне о ней?

– Я мог бы рассказать вам, где у нее на Теле находится каждая родинка, если вы это имеете в виду. Она была прожженная шлюха, но тело ее было превосходно.

– Нет, я не это имею в виду.

Люк удивился, поняв, что его раздражает циничность ответа Мосса. Вряд ли он был чистоплюем, однако животный запах, исходящий от Мосса, и его отношение к погибшей шокировали инспектора.

У Мосса, казалось на первый взгляд, отсутствовала духовная жизнь, как таковая, и он существовал подобно животному, то есть состоял из плоти – и подчинялся зову плоти. И все же, все же… по мере того как Люк осматривался, он видел развешанные по стенам плоды труда этого животного – и удивлялся еще более. То была не порнография; не смелые кричащие цвета, как того можно было ожидать, – то были наинежнейшие цветочные натюрморты, кружево папоротников, крошечные животные, ручейки, птицы.

– Я имел в виду, какой личностью она была, и разговаривали ли вы с нею прошлым вечером. Кажется, здесь была вечеринка?

– Я не хожу на эти чертовы вечеринки. Я работал в тот вечер. Я работаю и сейчас, – подчеркнул он.

Люк взглянул на его рабочий стол и увидел около дюжины этюдов, выполненных той же рукой тонкого мастера, что и рисунки на стенах. Невозможно было не узнать в портрете ту самую женщину, что он видел мертвой несколько часов назад.

– Я вижу. Вы ведь готовите это для продажи, не так ли?

– И что? – голос Мосса звучал угрожающе.

Эббот пожал плечами:

– Мне показалось, что вы могли бы пожелать сохранить их. Как воспоминание.

– Если бы я желал этих воспоминаний, я бы сохранил. У меня нет алиби, если вы допрашиваете меня за этим. Я работал здесь один за полночь – а затем пошел спать наверх. – И он указал на грубую лестницу, ведущую к люку в потолке. – Я держу здесь постель. Это дешевле, чем искать место ночлега еще где-то. Все, что мне нужно в жизни, – это работа, и на кой черт мне какая-то квартира или дом?

– Да, никакого смысла в квартире в таком случае нет, – спокойно согласился Люк.

Казалось, одним своим обликом Мосс представлял угрозу для любого, – и неудивительно, что ему редко удавалось самому продать свои работы. Покупатели, должно быть, его пугались.

– Я знаю, что за тот вечер она несколько раз исчезала – и возвращалась. Приходила ли она к вам в течение одной из тех отлучек?

В огромной руке Мосса был в эту минуту острый нож, которым он выстругивал рамку для этюда. Нож на минуту остановился, завис в руке мастера – а затем, очень мягко и деликатно, вернулся к своему занятию.

– Нет, – проговорил Мосс.

– Вы уве…

– Я же сказал: нет.

Ты лжешь, подумал Люк. Он взглянул на несколько этюдов, что уже были заключены в рамку и одеты тонкой, прозрачной защитной пленкой.

– Сколько вы хотите за вот этот? – спросил Люк, указывая на целомудренный набросок обнаженной Уин Френхольм. Она сидела, в три четверти оборота развернувшись к зрителю, прижав колени к груди, и были видны тонкая линия ее спины и мягкие тени таза. Голова Уин была повернута к зрителю, и хотя в позе не было никакой сексуальности, в лице ее виделся некий вызов. Лицо было так прекрасно, что немногие мужчины могли бы пройти мимо него. Длинные ее волосы были высоко подняты, однако несколько прядей спускались на лицо, нежный изгиб шеи и плеч. Это было действительно изысканно.

– Пятьдесят фунтов, – резко ответил Мосс.

– Вас устроит личный чек?

Мосс повернулся к нему и взглянул с любопытством.

– Вы желаете купить его?

– Портрет очень красив, – искренне сказал Люк. – У меня в квартире найдется для него подходящее место: там полуденное солнце падает как раз под нужным углом. Да, я беру его.

Мосс выглядел расстроенным – и отвел взгляд.

– Почему?

– Думаю, он будет напоминать мне о том, отчего, в первую очередь, я стал полицейским, – просто объяснил Люк. – Она была жива – а теперь ее нет. У нее украли жизнь. Какова бы она ни была, кто бы она ни была – это недопустимо. Это нужно наказывать.

Мосс помолчал и спросил:

– А ночью? Откуда свет будет падать ночью?

– У меня есть китайский фонарь, достаточно низко, и свет от него идет слева. – Люк ждал ответа.

– Чек устроит меня, – Мосс отошел, будто ему не хотелось видеть, как чек будет подписан. – Положите его вот туда на полку.

– Она приходила сюда, правда? – Люк спрашивал, как привык на работе.

Мосс издал не то рыдание, не то рычание. Он не поворачивался.

– Она пришла. Мы были вместе. Потом ушла. Это было похоже на нее: когда на нее находило, она позволяла мне иметь себя… когда она была раздражена. Иногда она смеялась надо мной, говорила, что от меня воняет, говорила, что я отвратителен. Но мне не было дела до того, что она там говорит, – пока она позволяла мне прикасаться к ней. Она была… она была совершенством. Каждая деталь ее тела. Она была прекрасна, как цветок.

Люк оторвал чек и осторожно положил его на полку. Взял этюд.

– В какое время она пришла? В какое ушла?

– Пришла около семи, ушла – не было восьми. Пошла на вечеринку, я думаю. Мне был слышен шум оттуда.

– А вы – не пошли?

– Я никогда не стану тратить время на большинство из этих людишек, жалких профанов и кустарей. От силы три настоящих художника наберется здесь. То есть таких людей, которые думают о своей работе; людей, которые не просто идут на поводу у моды, не гонят по шаблону то, что имеет спрос.

– Но художнику тоже нужно выжить.

– Только для того, чтобы работать, – зло ответил Мосс. Он так и разговаривал, отвернувшись. – Вы желаете еще что-то спросить?

– Не сейчас. Может быть, я вернусь.

– Не стесняйтесь заходить в любое время. – Тон Мосса был пародией на вежливость, голос вновь стал рычанием. – Я никуда не денусь.

Эббот встретился с Пэдди Смитом на полпути в туннеле.

– Ну и как? – спросил Пэдди.

Эббот был растроган и задумчив после встречи с Моссом.

– Они были вместе с семи до восьми. – Он достал этюд, подставил его под серый тусклый свет дождливого дня, чтобы пленка не давала бликов. – Он вдвое мощнее меня, говорить не умеет, зарос шерстью и рычит, как медведь. Она смеялась над ним, оскорбляла его, использовала его – то есть некая версия сказки про Красавицу и Чудовище. И все же – вот как он относится к ней.

И Люк дал Пэдди взглянуть на этюд.

Пэдди тихо присвистнул.

– Бедняга.

Люк кивнул:

– Ну, а теперь пора навестить безутешного кузена, полагаю.

Глава 10

Настойчивый стук в дверь под вывеской «Три колеса» извлек Гордона Синклера из глубины магазинчика. Хмурясь, он приоткрыл дверь и проговорил через щелку: «Сегодня мы не работаем».

Эббот показал свое удостоверение.

– Простите меня, но это совершенно необходимо.

– Разве нельзя подождать до завтра? – поинтересовался Синклер.

– Боюсь, что нет, – улыбнулся Люк.

Кровавое чудовище, проворчал Синклер, но снял цепочку и впустил гостей. Затем вновь закрыл дверь на цепочку. Для пущей конспирации он опустил штору и зацепил ее за крючок внизу; повернулся:

– Пошли в дальнюю комнату. Мы работаем.

Его недавно забрызганный глиной фартук подтверждал это. Они проследовали за ним через ряд витрин с товаром. Взгляд Пэдди упал на ценник, и он прирос к месту от изумления. Сто пятнадцать фунтов за плафон для лампы? Вот этот фиолетово-зеленый плафон? Со всякими штуковинами на нем? Или «штуковины» выросли на плафоне как грибы? Да, они напоминали грибы – ядовитые грибы.

Он кое-что знал об искусстве, но никогда не мог бы сказать с определенностью, что в искусстве ему нравится. Зато всегда мог бы дать ответ, что ему не нравится, – а это определенно было именно то, что не нравится.

Через занавеси в задней комнате они увидели большую мастерскую, в которой помещалось именно то, что значилось на вывеске: три гончарных колеса, козлы для просушки изделий занимали большую часть пространства. Огромная печь помещалась возле дальней стены. Чаны и рабочие столы довершали картину насыщенной профессиональной жизнью мастерской.

Возле одного из гончарных кругов сидела запачканная маленькая фигурка и уныло лепила кувшин, который должен был стать, вероятно, «самым-самым», неким хитом, поскольку был кривобок и треснут с одного бока. Пэдди вздохнул: вероятно, ему не понять.

– Полиция, дорогой мой, – проговорил Гордон Синклер, подходя к Бэрри Триту и кладя ему руку на плечо. Встряхнись.

– Бог мой! – простонал Бэрри и драматическим жестом схватил кувшин с круга. – Бог мой!

Пэдди, облокотившись на стол, тяжело вздохнул: лучше уж побывать в какой-нибудь передряге, чем допрашивать двух этих идиотов об убийстве.

Люк игнорировал эту мелодраму, будто то была естественная часть его существования. Он улыбался, глядя на тех двоих. Трит слегка воспрял духом. Синклер вдруг разъярился, сразу без обиняков прояснив суть их с Тритом взаимоотношений. Люк предпочел сконцентрироваться на мистере Трите.

– Простите нас за вторжение в такое печальное время, однако я уверен, что вы так же жаждете поймать убийцу вашей кузины, как и мы, мистер Трит.

– Конечно, он жаждет, – нетерпеливо проговорил Синклер.

– И хотя это будет нелегко, я был бы благодарен вам, если бы вы припомнили все события прошлой ночи и этого утра.

– Разве это так необходимо? – вмешался вновь Синклер. – Он уже дал показания в полиции; наверное, достаточно давления на человека?

Люк продолжал улыбаться.

– Было бы достаточно, если бы то не была местная полиция, которая, хотя и известна безупречной работой, не слишком опытна в расследовании такого рода дел.

– А вы – очень опытны?

– Я – опытен. Ужасное занятие, зато мое профессиональное.

Пэдди отвернулся, чтобы никто не заметил его ироничную улыбку. Люк входил в роль: он играл на публику, ухитряясь при этом не насмехаться над своими жертвами. То было искусство, в котором Пэдди никогда не удавалось преуспеть. Люк – это хамелеон. Он был подобен искусному танцору.

– Хорошо, – всхлипнул Бэрри. – Нет, нет, Гордон, не сердись: со мной все будет в порядке. Если это поможет, я готов сделать все, о чем вы просите. В конце концов, она была… она была моей дорогой кузиной. – Он глубоко вздохнул и, по всей видимости, взял себя в руки. – Что вы желали бы знать?

Люк подвинул стул и элегантно на него присел, эффектно раскрыв блокнот. Синклер, недовольный, ушел на второй план, угрюмо вновь и вновь мешая глину: очевидно, с каждым движением рук он придавал глине творческий заряд.

– Во-первых, мне хотелось бы знать: мисс Френхольм жила вместе с вами?

– Да, мы делили с ней одну квартиру: то есть мы сделали из одной две. Хотя… если вы понимаете, о чем я, мы с нею не жили в действительности. У меня и Гордона комнаты наверху, а она занимала комнату внизу, но мы пользовались общей кухней и прочим. Нам было очень удобно.

– Удобно, – проронил Синклер. – Просто удобно.

Трит многозначительно поглядел на него и вновь повернулся к Люку.

– Гордон просто слегка ревновал меня к Уин, – признался он. – Но ведь она – единственная моя родственница. Ее родители растили меня, когда умерли мои родители, а когда умерли и ее родители, она продолжала вести для меня хозяйство. Мы вместе с нею ходили в школу искусств, мы работали на одной – ужасной! – фарфоровой фабрике, когда окончили школу. И всегда вместе. Когда мы с Гордоном встретились, у нас появился шанс приехать сюда. Естественно, вместе с Уин.

– Естественно, – проворчал Синклер.

– Гордон, ты ведь никогда не говорил мне, что возражаешь против нее, – упрекнул Бэрри. Ответа не последовало, но толчки кулаков Синклера в глину стали слышнее. – Во всяком случае, мы переехали. Уин была очаровательна и, кроме того, очень полезна при продаже наших изделий.

Синклер фыркнул и со страшным звуком ударил кулаком по глине.

– Она была бесстыдной шлюхой, Бэрри, и ты знаешь это. Если он сейчас начнет рассказывать вам милые сказки про Уин, инспектор, вы только зря потеряете время. Я могу рассказать вам все, что вы желаете знать. Мы жили вместе, да; но она редко бывала дома, потому что она тут переспала со всеми в округе. Мы не можем назвать вам ее партнеров, поскольку не знаем их. Прошлым вечером был как раз редкий случай, когда она вернулась вместе с нами: наверно, она устала от игр с Моссом и Грэхэмом – или с кем там еще, кто ею интересовался. Ее жизнь была, так сказать, ценным вкладом в единение коллектива. – Тон Синклера был ядовито-язвительным.

– Грэхэм? – переспросил Люк. – Вероятно, это Грэхэм Мойль, художник по стеклу?

– Да, он был ее постоянным партнером. Одним из немногих. А там… уже потом мог быть кто угодно: позаимствованный у кого-то муж, например. Когда на Уин находило, она была ненасытной. Бог мой, она даже однажды пристала ко мне!

– Что??! – вскричал Бэрри Трит.

– Не огорчайся, милый, – с неожиданной нежностью в голосе ответил Синклер. – Я в ответ просто высмеял ее. Ясно, как день, что она была… ненормальной. Она была помешанной на сексе сучкой, у которой вся жизнь состояла в заигрывании с мужчинами. Она всюду искала… – у кого побольше, как говорят. И ей всегда было мало… как только вернется домой, – снова висит на телефоне. Вчера услышал, как она положила трубку, – и спустя десять минут ее уже не было дома.

– В какое время это было?

Синклер подумал:

– Около полуночи или что-то вроде того.

– В таком случае вечер окончился не слишком поздно?

– Может быть; мы ушли оттуда около половины двенадцатого. Мы – не «совы», как говорят. Честно, я был удивлен, что Уин пошла с нами. Она в тот вечер вела себя несколько странно: странно для нее, я имею в виду. Да, она то уходила с мужчинами, то приходила снова, но при этом было что-то не то. В ней было что-то безумное, вы понимаете? Я видел, она чего-то от кого-то добивалась, и нашла того, кого добивалась, только выйдя поздно вечером из дому… может быть, он и был ее убийцей. Может быть, она уже знала, что должна умереть, поэтому она была такая неистовая в тот вечер. Что-то вроде последнего вздоха – и очертя голову в воду? – Он сделал гримасу. – Думаю, это было слишком даже для меня. Но что-то необычное в ней было. И тут было не до смеха.

– Она была беременна, – сказал Люк. – Говорила она об этом кому-нибудь из вас?

– Беременна? Уин? Она никогда… – начал было Синклер, но Бэрри ахнул.

– Вы имеете в виду, что у нее мог быть ребенок? Значит, ребенок тоже умер? Крошечная жизнь жила в ней… Боже, как жестоко! Гордон, у нас мог бы быть ребенок, и мы бы его любили; у нас была бы семья…

Это было уж слишком – даже для терпения Люка.

– Она, по всей вероятности, собиралась сделать аборт, – резко сказал он. – У нас есть основания предполагать, что ночью она пыталась договориться с отцом ребенка о том, чтобы он дал на это денег. У вас есть догадки об отце ребенка?

– Нет, – ответил Гордон, скосив взгляд на Бэрри, который оплакивал теперь поруганное материнство. – Послушайте, не хватит ли?

– Боюсь, что нет, – ответил Люк. – Как я понимаю, именно мистер Трит нашел мертвое тело нынче утром?

– Бог мой! – закричал Бэрри. – Я хочу поскорее забыть это!

– Итак, вы шли по тропинке по направлению к городу… – настойчиво продолжал Люк. Гордон кинул на него испепеляющий взгляд и обнял Бэрри. – Зачем вы шли и куда?

– Чтобы… чтобы купить молока, – начал заикаться Бэрри. – Мы позабыли сделать заказ молочнику и остались без молока. Как подниметесь в гору, там возле моста есть магазинчик. Я бежал, потому что Гордон пока еще не встал, а я хотел… хотел приготовить ему чай… и я… я увидел ее ботинок… и… и ее ногу в ботинке. Поначалу я подумал, что она там, под кустом, с кем-то… ну вы понимаете… Но нога ее лежала неподвижно. Я подошел поближе… увидел кровь… а потом я убежал. Я не мог смотреть больше, я побежал в магазин, и там хозяин вызвал полицию… И они приехали, и мне пришлось идти туда снова, и это была она… Уин… да, я сказал, что мне показалось: то была она, и это была она. Это была Уин… это была она. – И он издал странный звук и стал совершенно белым. Он закачался сидя, и Синклер успел поддержать его.

– Христа ради, что вам еще нужно? – взревел Синклер.

– Кто хозяин вашего магазинчика?

– Я, – ответил Синклер. – Мне принадлежат и дом, и магазин, и все здесь. Если вы намекаете на наследство, то бросьте. Бэрри не получил от Уин ничего, кроме горя. Теперь, когда эта сука мертва, ему уже не видать столько горя, по крайней мере. Я бы мог убить ее: я, но не Бэрри. Он-то всегда обожал ее.

Они вышли из гончарной мастерской: Пэдди – с чувством облегчения, Люк – с раздражением и злостью.

– Двоих нет на этом свете, а жизнь идет как ни в чем не бывало, – проговорил он. – Итак, есть две жертвы: одна – добропорядочная обычная семейная женщина, а другая – похотливая сучка. Где связь, Пэдди? Что, черт возьми, у них общего?

– Просто они обе встретили дурного человека в дурное время, – подчеркнул Пэдди.

– Ты так думаешь?

– Да. Скорее всего, – ответил Пэдди, – мы охотимся за психопатом, который убивает женщин подряд, не делая различий между ними. И боюсь, что он продолжит.

– Я все еще не уверен в этом. И уж, конечно, не уверен, что убивает он всех подряд, случайно, – угрюмо сказал Люк и пошел к машине.