Текст книги "Зверское убийство. Тайна Люка Эббота"

Автор книги: Паула Гослинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– Уж лучше скучища, чем перерезанное горло, – резюмировала Дженифер.

– Лучше бы ни то, ни другое, – сказала Фрэнсис, поедая очередной сливочный кекс и оглядывая улицу. – Я вижу, что Марк Пикок опять закрыл заведение рано. Очевидно, туристы вернулись на свои насиженные места.

Дженифер проследила взглядом направление, куда смотрела Фрэнсис. В «Пикок Антик» были погашены огни и вывешена табличка «Закрыто».

– Странно, – обронила она, но не сказала ничего больше.

Фрэнсис переменила тему:

– Как развиваются отношения между тобой и Дэвидом Грегсоном?

Дженифер была поражена:

– С чего ты вдруг заговорила об этом?

– Не потому, что он меня интересует, а потому, что я хотела забыть об этой несчастной убитой, – ответила Фрэнсис, решительно сворачивая газету и бросая ее на стул. – Но вы все еще общаетесь?

– О да, хотя и сквозь зубы, – ответила Дженифер. – Было бы много лучше, если бы он не жил с нами в одном доме. А теперь нам приходится раскланиваться за обедом и завтраком, так же, как и обсуждать дела. Это так тяжело.

Фрэнсис понимающе кивнула.

– Его пациенты без ума от него. И он всегда был очень мил со мной и очень помогал. Я не понимаю, отчего ваши отношения так дурно складываются. Я знаю, что он хорошо относится и к твоему дяде.

Дженифер вздохнула:

– И я знаю об этом. И это окончательно запутывает отношения, поскольку я должна ощущать себя неправой. Но, черт побери, не я виновата в этом. Это он. Это он несправедлив ко мне. Он не понимает, не желает понять. Я – хороший врач, и я могу очень помочь в деле. Но разве он использует мои знания, мои способности? Если бы я была не племянницей, а племянником, я уверена, все обстояло бы иначе. Вся загвоздка в том, что я – женщина. А он ненавидит женщин.

– Но ведь он действительно недавно развелся?

– Да. Но я не вижу, почему нужно вымешать досаду на мне.

– Просто ты – под рукой, и ты слишком горяча. Почему бы и нет, в таком случае? – Она придвинула Дженифер тарелку с кексами: – Попробуй, это придаст тебе силы.

– Да, силы мне понадобятся, – согласилась Дженифер. – В особенности, если вокруг станут убивать людей. Еще немного общения с оскорбленным самолюбием доктора Дэвида Грегсона, и я стану убийцей сама.

Глава 3

– Марк! Ты не должен это делать! Я запрещаю тебе!

Марк Пикок умоляюще посмотрел на мать:

– Это единственный путь, единственная наша надежда удержаться здесь. Ты ведь не хочешь поселиться в утлой квартирке где-нибудь в захолустном приморском городишке?

– Нет, – передернула плечами мать, – но пускать незнакомых людей… это слишком ужасно. Я не желаю, чтобы они тут жили, это не те люди, которых я бы желала пригласить в свой дом… Это означает – брать деньги за притворство.

– Но деньги – это то, ради чего все затевается. – Марка охватило чувство безнадежности. Это был не первый разговор на эту тему, и Марк устало молился в душе, чтобы он оказался последним. – За неделю я продал три антикварных вещи на общую сумму менее чем пятьдесят фунтов, а с приходом зимы дела пойдут только хуже. Ты, конечно, можешь и дальше тешиться, воображая себя помещицей, но у нас в банке на счетах нет уже денег для того, чтобы выкупить первый заклад, тем более – второй. Как только наш капитал упадет ниже этого уровня, управляющий банком начнет придерживать мои чеки.

– Марк! – ужас ее был неподделен.

– Я же не сказал, что он станет аннулировать счета, хотя и до этого недалеко. Но чеки будут проходить с трудом. Нянчиться с нами он не станет. Я же всегда мечтал нянчиться с собственными детьми.

– Но ты даже не женат.

– В этом нет моей вины: ты ведь не одобрила ни одной из моих девушек. Ты способна напугать любую…

Его мать моментально вышла из себя:

– Но и ты ведь не привел в дом ни одной приличной девушки, – так что же я могу поделать?! Я не понимаю, зачем я отдавала тебя в такие дорогостоящие школы; в тебе они не воспитали никакого вкуса, не внушили уважения к традиционным ценностям. А мужчина твоего положения…

– У меня нет никакого «положения», мама! Никакого, кроме полурабского, вызванного растущей тяжестью непомерных расходов в этом доме, – с упреком ответил Марк. – Если бы не сумасшедшее завещание отца, написанное в то время, когда я был ребенком…

– Так ты до сих пор ребенок! – набросилась на него мать. – У тебя нездоровая тяга к блестящим игрушкам. Последняя потаскушка кажется тебе принцессой.

– Дженифер Имс вряд ли можно назвать потаскушкой.

Внезапно мать смутилась:

– Так, значит, теперь ты подумываешь о ней? Об этой? Я-то думала…

Он вспылил:

– Так что? Что ты думала?

Мать отвернулась:

– Слухами земля полнится. Нельзя быть совершенно вне контакта с людьми.

– Я ничего не слышал и ничего не знаю, – отрезал он. – Будь добра, выражайся конкретнее.

Она собралась было сказать что-то, но передумала:

– Нет, дорогой, мне не нужно было говорить. У мальчиков свои игрушки. Я просто думала, что у тебя с Дженифер Имс все кончено.

По всей видимости, в последней фразе заложен был вопрос.

Он сжал кулаки.

– Мы с ней оба – занятые люди. И то, что мы не видимся, ничего не значит. Ее профессиональная жизнь…

Мать фыркнула:

– Копаться во внутренностях незнакомых мужчин – вряд ли приличная профессия для леди.

– Бог мой! Ты невозможна, мама! Ты нарочно пребываешь в своих допотопных представлениях, дабы создать себе определенный имидж, – или они плод твоего невежества?

Она предпочла игнорировать выпад.

– Что же касается ее семьи – вряд ли они люди нашего круга. Ее отец, полагаю, бросил службу, чтобы «найти себя», и теперь малюет второсортные картины где-нибудь в рыбацкой деревушке…

– Ее отец – прекрасный живописец, пейзажист; живет в Сен-Айв и является членом Королевской Академии живописи.

Она не слушала:

– …а ее мать – сочинительница или что-то в этом роде. Наверняка вся в сандалиях и бусинках, вроде этих хиппи, что толкутся в торговом центре. – Она внимательно посмотрела на Марка, чтобы удостовериться, что ее колкости достигли своей цели, и была разочарована, когда увидела на его лице выражение терпеливого несогласия. Нужно было менять тактику. – Впрочем, ее тетушка – член церковного комитета, мы работаем вместе. До замужества она была Дебенхэм. Я нахожу ее приличной женщиной, хотя и несколько странной, как все Дебенхэмы. Но ее дядя! – Гнев в ней одержал верх, как часто бывало. – Ужасный человек! Ужасный!

Марк, наконец, разжал рот:

– Ужасный – потому, что поведал тебе некоторые простые истины…

– Не будь глупцом.

– Ты хотела бы, чтобы я женился на какой-нибудь ужасной дуре из так называемой хорошей семьи, которая будет вечно пищать вокруг меня, указывая, что мне сказать и какой вилкой пользоваться. Так знай: я не желаю. Это было бы моей полной капитуляцией. Да и, честно говоря, одной тебя уже достаточно, черт возьми. Мне же нужна сильная, краснощекая деревенская девица, которая не боится запачкать руки в грязи.

Его мать, маленькая, тщательно и дорого одетая женщина с завитыми седыми волосами и трясущимися руками, поежилась.

Марк готов был ударить ее – и сделал бы это, если бы только это возымело эффект, если бы только он сумел пробиться через стену глупой фантазии, которой она отгородилась от мира. В свои пятьдесят шесть лет Мейбл Пикок Тобмэн держала стоическую оборону против Времени, которое одолевало ее тело, разум и образ жизни.

Поместье семьи Пикок, Пикок Мэнор, представляло собой массивный и красивый дом и несколько акров земли в Котсуолд гардэнз; по восточной границе его тянулись земли недавно восстановленного монастыря. Монастырский центр творчества и ремесел возник только после нелегких препирательств с миссис Тобмэн. Она доказывала, что Центр уничтожит «экологическую среду» Пикок Мэнор, хотя, по правде говоря, одного Центра было бы недостаточно для такого масштабного деяния. Сам особняк являл собою памятник безвестному архитектору, который создал его несколько веков назад. Говорили также, что сам Кэпэбилити Браун приложил руку к созданию парка, но Марку не удалось раздобыть письменных свидетельств тому в Книгах домовладения, которые были сохранены в целости, написаны дотошно – и сами по себе являлись памятниками истории. Будучи архитектором по призванию и по незаконченному образованию, Марк находил дом неиссякаемым источником вдохновения и комфорта. Но в то время как его мать видела в доме лишь показатель социального статуса и место проживания, Марк видел дом в целом, как произведение искусства.

И этот дом грозил им с матерью уничтожением.

Подобно красивому, любимому, но неразумному и бесполезному домашнему питомцу, этот дом разорял их и выживал их. Налоги, закладные, текущий ремонт и ремонт обстановки – все это со страшной скоростью съедало небольшой капитал, который им достался.

Основная проблема состояла в том, что, согласно завещанию отца, все финансовые полномочия оставались у матери до того момента, когда у женившегося Марка появится наследник. Таким образом, мать распоряжалась деньгами и домом и не желала делиться ими с какой-то там Томасиной, или Дайдр, или Хэрриет. Мать была капризна и не спешила с одобрением выбора Марка. И в этой строке завещания также проявилось сполна самодурство матери, поскольку она довлела над отцом Марка так же, как и над сыном.

Когда отец умер, Марку пришлось бросить университет, поскольку Мейбл понятия не имела, как управлять поместьем, и потребовала возвращения сына. Она не желала довериться профессионалу-управляющему, любому, по ее словам, «незнакомцу». И тут она начала опутывать Марка своей паутиной, совершая круг за кругом. Марк был вынужден умолять ее то об одном, то о другом. Мать играла в кокетливую игру под названием «Я ничего не понимаю в финансах» и устраивала кошмарные сцены по поводу любой траты, если эта трата не была нужна ей лично.

И не то чтобы не стоило тратить непомерные деньги на дом. Марк поставил бы на карту свою жизнь, чтобы поддержать его в достойном состоянии, но нынешняя ситуация была безнадежна: так же безнадежна, как и его мать в своем непонимании. Правда состояла в том, что или произойдет нечто ужасное – или дом придется продать.

– Конференц-зал – это совсем не отель, мама, – мрачно продолжал Марк. – В конференц-зале собираются директора компаний, чтобы обсудить проблемы и принять какие-то общие решения…

– Значит, что-то вроде школы? – Это еще хуже.

– Нет, любовь моя. Это вроде… вроде… – он пытался подыскать подходящее сравнение, которое было бы в силах преодолеть ее невежество и одновременно удовлетворить ее тщеславие. – Это вроде того, как если бы мы давали семейные званые вечера, – наконец нашелся он. – Это правда, что мы не знаем этих людей персонально, но они вряд ли могут быть неинтересными или незнатными: ведь именно наше семейство приглашает их, правда? То есть эти люди – нам ровня: они так же, как и ты, хорошо воспитаны… то есть… знают, как себя вести. Эта ведь меняет дело? У тебя будет прислуга, чтобы вести все дела: приготовление пищи, уборка, – и так далее. Ты же будешь вести себя как гостеприимная хозяйка, сидеть во главе обеденного стола, элегантно отвечать на вопросы… ну, что-то вроде этого, – неуклюже завершил он.

Она стояла к нему спиной, и Марк не мог понять ее реакции.

– Это те люди, что сейчас наверху: кабинет министров, промышленники, люди искусства… – добавил он.

– То есть это будет салон?

– Что ты сказала?

Она повернулась к нему, и он, к своему облегчению, увидел, что до нее дошел желаемый смысл слов. Более того, внезапно его идея вдохновила ее.

– В наполеоновскую эпоху во Франции женщины из высшего света часто держали салоны, где встречались и могли поговорить знаменитости. Некоторые из этих хозяек салонов и сами стали впоследствии знамениты: например, мадам де Сталь, и та… другая… ах нет, она была чьей-то любовницей или моделью или что-то в этом роде. Так ты это имел в виду?

– Вероятно, да. Большей частью это будет происходить во время уик-энда, а в остальное время дом будет в нашем распоряжении, да в придачу прислуга… так что жизнь для нас станет гораздо лучше, чем была. Мы просто будем больше развлекаться, а в остальном нам это ничем не грозит.

– Твоему отчиму это бы не понравилось.

Марк покачал головой:

– В действительности это была идея Бэзила. Она пришла к нему случайно, но я сразу увидел в ней большие возможности. Мы с ним немного поговорили об этом.

– И Бэзил одобрил эту идею? – мать была поражена.

– Конечно. Бог мой, ты же знаешь, как он привязан к дому: даже больше, чем мы с тобой. Он боготворит каждый гвоздь, каждую дверную ручку – иногда я даже тайком заставал его за тем, что он гладит рукой камни дома. И говорит с ними, – тон Марка сделался вкрадчивым.

– Не смеши меня. – Но мать почти улыбалась. Она находила энтузиазм своего второго мужа по поводу Пи-кок Мэнор очаровательным и трогательным. Она была совершенно уверена, что это – отражение его любви к ней.

– Ты понимаешь, что я имею в виду. Он говорит, что стоит приложить все усилия, использовать любую возможность, чтобы только не потерять дом. И он прав. Но мы теряем дом, мама. И мы потеряем его: я вынужден буду его продать, если не изыщу другого пути. И помни: это мой дом.

– Ты не можешь продать его без моего ведома, Марк!

– Могу, мама. Но я лучше использую другой путь. – У него была цель запугать ее, и по выражению ее лица он понял, что достиг желаемого. Он встал и подошел к окну, чтобы поглядеть на нестриженную лужайку внизу. – В любом случае я благодарен Бэзилу за поддержку, даже если это не дело, а слова.

– Он старается добыть для нас денег…

– Весьма безуспешно. Давай посмотрим правде в глаза: он хороший малый, но не слишком искушен в бизнесе.

– То же самое можно сказать и о тебе, мой дорогой мальчик. – Голос ее был сладок, но на лице было жесткое выражение, и Марк понял, что зашел слишком далеко. Нельзя было критиковать ее драгоценного второго мужа: это могло свести на нет все переговоры.

– Бэзил будет также очень полезен в этом деле, – продолжал с легким отчаянием Марк. – Он прекрасно выглядит, играет в гольф и теннис, люди его хорошо принимают. Это действительно так.

– Конечно, он бывает принят в любом приличном обществе, – нетерпеливо сказала мать. – Не стоит повторяться, чтобы убедить меня, милый мой. Я рассмотрю твою идейку. Может быть, она не так плоха, как показалось на первый взгляд.

Марк внутренне поморщился при слове «идейка» относительно плана, который он вынашивал весь предыдущий год: плана превращения Пикок Мэнор в коммерческий центр и, конечно, в источник дохода. Осторожно, постепенно, – но в источник дохода.

Дом был идеально расположен: с Лондоном его связывало прямое железнодорожное сообщение. Расписание поездов, правда, оставляло желать лучшего: всего-то четыре поезда в одном направлении – и четыре в обратном за сутки, но они ходили и утром, и вечером, а это было удобно. Сеть такси также простиралась на пять миль от города, и со всех четырех сторон поместье окружали хорошие дороги. Правда, у Мартус Бридж обычно возникала пробка – но Пикок Мэнор был от всего этого далек. То есть это было идеальное место для отдыха усталых бизнесменов.

Марк планировал устроить небольшую площадку для гольфа вдобавок к теннисным кортам, а те, в свою очередь, нуждались в обустройстве. Может быть, можно было бы даже устроить в погребах, которые совершенно не использовались, столы для пинг-понга. Однако он предусмотрительно придержал сейчас язык насчет этих «усовершенствований» и перешел сразу к делу.

– Я полагаю, что на нашем Центре мы могли бы заработать уйму денег, а кроме того, сделать наш Пикок Мэнор знаменитым. По крайней мере, дело нужно поставить на хорошую финансовую основу. А когда мы накопим достаточно капитала – мы свернем это мероприятие. (Только через мой труп, – мысленно добавил он.)

– Покажи-ка мне еще раз эти планы, – сказала мать. – Я имею в виду те, что касаются спален.

– Сию минуту, они у меня, – охотно отозвался Марк.

Улыбаясь про себя, мать последовала за Марком в его кабинет. Она делала вид, что затея не стоит и внимания, и ей самой – лишь бы только успокоить Марка. А завтра она еще раз заглянет в это чертово завещание.

Глава 4

Последний визит Дженифер был в новый квартал, к Трейси Болдуин и ее новорожденному ребенку по имени Патрик, который, по ее словам, «неважно себя чувствовал ночью».

Однако по ее приходе сразу же выяснилось, что новорожденный излучает сытость и довольство здорового младенца. Этого, правда, нельзя было сказать о его матери, которая выглядела бледной и усталой. Дженифер осторожно задавала вопросы, делая тем временем пометки для себя. Трейси призналась, что ребенок физически изматывает ее, поэтому она утром накричала на него, испугав его довольно сильно – так же, как и себя самою. В этом и состояла причина волнения.

Дженифер усмехнулась:

– Я рада слышать это: приливы злости вполне нормальны. Если молодая мать говорит врачу, что иногда готова сбросить ребенка с лестницы, то врач знает, что с нею все будет в порядке. Нас, врачей, должны беспокоить те, кто устает с детьми, однако уверяет, что «все в порядке». Вот эти матери могут однажды сделать действительно нечто ужасное. С приходом в дом новорожденного ничего действительно «в порядке» в доме остаться не может. Дети – эгоистичны, досаждающие родителям маленькие существа. Вы же разозлились бы, если бы кто-то из взрослых начал вести себя подобным образом, правда?

– Вероятно, да, – Трейси кинула на Дженифер застенчивый взгляд. – Иногда он так досаждает Фреду, что тот просто хлопает дверью и пропадает где-то часами. Фред говорит, что от крика младенца он начинает сходить с ума, и это так и есть. Прошлым вечером у Фреда глаза стали просто ненормальными, и он ходил и говорил, как робот. Затем ушел и пропал на несколько часов. То, что вы сказали про матерей, действительно и для отцов тоже?

Наверное, она вызвала ее только для того, чтобы спросить об этом, подумала Дженифер. Ребенок был явно здоров и в порядке. Бедняжка, она напугана собственным мужем. Дженифер это было очень знакомо. Поэтому она сочувствовала Трейси, успокаивала ее – но мысленно сделала памятку о том, чтобы проверить Фреда Болдуина на признаки неуравновешенности: нельзя было подвергать мать и ребенка риску.

– Конечно, отцы тоже впадают в бешенство и отчаяние. Но ведь ваш муж убегает из дому – вместо того, чтобы пытаться причинить вред ребенку? Таким образом он избавляется от своего гнева, он расходует свою злобную энергию. Я полагаю, с его стороны это оптимальное решение. Воображаю, как часто вам хочется сделать то же самое – уйти куда-нибудь. Я права? – И она пристально посмотрела на девушку. После минуты молчания Трейси Болдуин вспыхнула и кивнула.

– Я однажды так и сделала – и позволила ему подержать ребенка. Когда я пришла, они оба мирно спали на софе, а телевизор работал, не выключенный.

– И никто не был в обиде, – улыбнулась Дженифер. – Не волнуйтесь: я вижу, что вы – хорошая мать. И у вас прекрасный, здоровый малыш. Подозреваю, что его беспокойство ночью вызвано тем, что режется первый зуб. Я дам вам рецепт для облегчения боли у ребенка. Иногда мне кажется, что родители страдают от первых зубов более, чем сами дети. Но если вы думаете, что зубы прорежутся – и все проблемы пройдут, посмотрите, как он будет жевать все подряд с зубами! Дети грызут все, вплоть до мебели: совсем как щенки.

Наконец-то Трейси засмеялась. Дженифер мягко прощупала животик Патрика и со значением взглянула на мать: закричит ли от возмущения ребенок? Его только что кормили, и, успокоенный, он предпочел заснуть.

– Это ты, Дженифер? – спросили из гостиной.

– Если не я – то вам придется сменить замок, – отозвалась Дженифер, ставя на пол кейс и вешая пальто. Она прошла в гостиную и поцеловала тетушку, которая сидела за вышиванием у окна, чтобы уловить последние лучи вечернего солнца.

– Не будь такой дерзкой, милая, – проворковала тетушка, с привычной легкостью вышивая французским узлом, – можешь получить воспаление седалищного нерва.

Дженифер застыла на полпути к софе:

– Каким образом от дерзости произойдет воспаление седалищного нерва?

Тетушка Клоди откусила шелковую нить.

– Потому что рано или поздно получишь за это по попке, – объяснила она, наклонясь к своей корзине, чтобы отыскать там нитки другого оттенка.

– Но я должна кое-что спросить, – продолжала Дженифер, падая, наконец, на софу. – Были звонки в мое отсутствие?

– Нет, милая. Никаких звонков. Кажется, мир сегодня спокоен и умиротворен.

– Не совсем. Случилось убийство. – Она передала тетушке вечернюю газету. – Кровавое и ужасное убийство. Одна из наших пациенток… оказывается, Фрэнсис знает ее – у нее болела спина.

– Дорогая Фрэнсис: она как подарок твоему дядюшке. – Клотильда взглянула на газету и произнесла: – Я прочту ее после обеда, когда буду чувствовать себя не такой усталой.

Дженифер глубоко вздохнула и сбросила туфли.

– Сегодня Дэвид доверил мне четыре вызова: мистер Тиг, мистер Крецмер, миссис Типпит, миссис Болдуин. На себя он взял всех остальных.

– Наверное, он бережет тебя.

– Да бросьте вы, – взорвалась Дженифер. – Я знаю, что вы любите его, но скажите по правде, тетушка: не считаете ли вы, что уже пора доверить мне нечто большее, нежели фурункулы и капризничающие младенцы?

– Он доверит тебе, доверит… если только ты не будешь так кипятиться… Это обескураживает его.

– Да он просто скрывается в свою раковину, как какой-нибудь моллюск – и уходит от разговора. Он – негодяй, чопорный, напыщенный, самодовольный! – И Дженифер стукнула кулаком по ручке софы, всей душой желая, чтобы это была голова Грегсона.

Тетя Клоди вздохнула:

– И почему это все привлекательные мужчины такие гадины? Это просто какой-то закон природы. Когда я повстречала твоего дядюшку, я с первой же минуты подумала, что он – замечательный человек, потому что он был так уродлив. После всех встреченных мною красивых мужчин он и в самом деле оказался просто прелесть. Жить с ним – большое удовольствие. Возьми на заметку: есть одни удовольствия – и есть иные. – И она добавила с некоторой суровостью: – Старый он дурень.

Дженифер поглядела на тетушку с любовью и умилением. Тетушка была когда-то ветреной девушкой, этакой порхающей бабочкой, королевой красоты в графстве и в своем кругу; однако с железным стержнем внутри. Ее замужество за Уэллесом Мэйберри было своего рода актом протеста, но последующие годы, прожитые с обожаемым, но невозможным мужем, воспитали в ней великое терпение, известное лишь страдающим хронической болезнью или нищим.

– Я встретилась за чаем с Фрэнсис в «Коппер Кеттл». Марк Пикок закрыл свой магазин рано – по неизвестной причине. Очевидно, после набега американских туристов.

– Ах, не нужно такого сарказма, милая. Не то заработаешь ранние морщины. – Клоди методично работала иглой. – Марк, вероятно, имеет тьму недостатков, но это не уменьшает его чувства чести и достоинства. – Она пристально взглянула на Дженифер: их взгляды встретились. – По крайней мере, я так не думаю. – Несмотря на свою мягкую внешность, Клотильда Мэйберри, в девичестве Имс, обладала первоклассным умом и прекрасным инстинктом в отношениях с людьми. – Марк – очаровательный мужчина, такой культурный и интеллигентный, и я бы желала… – Она внезапно замолчала.

У тетушки Клоди был острый глаз, и она заметила сразу, что у Дженифер не было настроения слушать похвалы Марку. Она не в первый раз мысленно недоумевала, что за кошка пробежала между ними. Когда Дженифер только еще приехала, они с Марком сильно симпатизировали друг другу. Затем Дженифер вернулась в Лондон – оформить продажу квартиры, а когда она вернулась, тетушка с удивлением обнаружила в ней растущее охлаждение к Марку. Это было загадочно. И тетушка молча вернулась к своему вышиванию.

– Я готова отравить Дэвида Грегсона, – задумчиво заключила Дженифер.

– Не говори глупости, дорогая. Это еще одно, что так огорчает в тебе Дэвида, полагаю: способность нести чушь.

– Вы понимаете, о чем я. Во всяком случае, от общения с ним мне в голову лезут дикие мысли об отравлении. Я на полном серьезе нынче заподозрила бедняжку миссис Тиг в том, что она дала своему гадкому мужу мышьяк.

Тетя молча обдумывала сказанное, причем с таким видом, будто ей дали ключ с разгадке кроссворда.

– Она работает в нескольких местах уборщицей. В том числе у мистера Пелмера. Другая ее работа – на фотофабрике. Они там имеют доступ к различным химикатам. Кто знает?..

Они посмотрели друг на друга поверх пяльцев, а затем Дженифер вздохнула:

– Пора кончать с этим, тетушка.

– Но это же не означает, что так и было в самом деле, – возразила тетя, с отвращением глядя на газету, валяющуюся на полу. – Наши с тобой догадки вполне безобидны.

– Я в этом не уверена, – сказала Дженифер, садясь на софе. – И потом, это ваша догадка.

– Да, конечно, – покорно проговорила тетя.

Тетя Клоди была неисправимой поклонницей триллеров и детективов. Она восполняла однообразие и скуку своей жизни перемалыванием всяческих событий, происходящих в деревне: многозначительные взгляды, услышанная сплетня и прочее. Склонившись над пяльцами, она подозревала убийства повсюду, поскольку ум ее был не занят. Да, конечно, это была игра, – и игра, с которой было трудно расстаться, тем более что она никого не задевала в реальности.

Дженифер разделяла вкусы свой тетушки касательно всяческих тайн и догадок. С тех пор как Дженифер переехала из Лондона, чтобы унаследовать дядюшкину практику, тетя Клоди быстренько разгадала ее слабость: вечные догадки о том, кто бы хотел кого убить; кто мог убить того-то и того-то; кто кого планирует убить…

И тому подобное.

Но не слишком ли далеко зашла Дженифер на этот раз?

– Ты же не подозреваешь миссис Тиг на самом деле? – Тетя Клоди даже оторвалась ради этого от своего шва. Она смотрела на Дженифер с некоторым испугом, и от ее поднятой руки тянулась нить ярко-красного цвета. – Я имею в виду, ты же не станешь ничего предпринимать в связи с этим?

– Я буду вынуждена предпринять, если тесты покажут наличие мышьяка. Я просто сообщу полиции, что некто пытался отравить мистера Тига мышьяком. Я бы не стала делать никаких специфических заявлений и выдвигать обвинения, это работа полиции; однако я уверена: кое-кто будет от меня их ожидать.

– Но разве не стоит прежде всего сказать мистеру Тигу? Перед тем, как ты обратишься в полицию?

– Не знаю, – медленно проговорила Дженифер. – Если бы она на самом деле его убила, все было бы гораздо проще.

Она прикусила язык: что такое она говорит? Клоди вновь села на любимого своего конька. И в самом деле, это уж чересчур: разглагольствовать так свободно о возможном убийстве, когда в окрестностях и в самом деле произошло убийство. Но тут же она вспомнила лицо миссис Тиг: темные, полные решимости глаза, маленький сжатый рот… Она неохотно обулась и встала, отказавшись от уюта софы и камина.

– Мне нужно принять ванну перед вечерним дежурством, – она состроила гримаску: – Перед дежурством, которое будет, как всегда, состоять в том, чтобы выслушивать пациентов, пришедших исключительно к мистеру Грегсону.

Тетушка проводила ее взглядом: какая славная девушка! И так грустно, что ее молодые годы проходят подобным образом: работа с больными, досада, усталость. А ее огромные карие глаза, ее шелковистые волосы и красивые ножки никем не оценены.

Уэлли – это было, конечно, наказание Божье, но по крайней мере он всегда ценил свою жену по достоинству. Дженифер заслуживала большего, в особенности после того, как она настрадалась с этим идиотом, своим бывшим мужем. Клоди питала большие надежды на Марка Пикока – несмотря на его ужасную мать с ее снобизмом. (И это она, та самая Мейбл, которой вообще нечем было гордиться, пока она не отхватила бедного мягкосердечного майора Пикока. Она была некая Норвуд в девичестве! Во-первых, ее бабушка бежала когда-то с неким пройдохой – итальянским князем, у которого было странное увлечение: слетать с крыш зданий на устройстве, которое неизменно падало и ломалось; во-вторых, ее мать пила и содержала ручную мартышку. В-третьих, ходили упорные слухи о каком-то сумасшедшем дядюшке, спрятанном в психушку в период между двумя войнами. Конечно, в те времена никто с уверенностью не смог бы сказать, что на самом деле есть сумасшествие. Теперь на все случаи есть лекарства.)

Клоди воспряла духом, думая о лекарствах и тайнах. Возможно, миссис Тиг и в самом деле хотела отравить мужа. Тогда… Тогда Дженифер пойдет в полицию и даст объяснение по поводу положительных тестов, а в полицейское управление как раз пришлют по этому делу красивого, высокого детектива, и вот тогда…

Но просим преданного Читателя набраться терпения.

– Дядя Уэлли? – Дженифер постучала и, услышав хриплый голос дядюшки, открыла дверь спальни. Она просунула в дверной проем голову и спросила: – А доктор здесь?

– Нет, его нет, – отвечал дядя из постели. – Но твой дядя здесь.

– Как хорошо. – Дженифер вошла и с любовью оглядела крупную фигуру дядюшки, накрытую вышитым покрывалом. – Не выношу этого раздражительного педанта, честно говоря.

– Да, у него нелегкий характер, – согласился Уэллес Мэйберри. – Он слишком рассудителен, вот его беда. Как прошел день?

– Неплохо. – И она кратко обрисовала ему подробности двух хирургических процедур, что выпали на этот день. Его мнением было, что Дженифер – хороший врач, но слишком «мягкая». Дженифер с радостью принимала советы дядюшки по разнообразным вопросам: он годами лечил своих постоянных пациентов, и их малейшие причуды и черты были знакомы ему. Правая рука и правая нога дядюшки были все еще слабы, но его ум был острым, как всегда.

– Сегодня я приняла и навестила десять пациентов, а доктор Грегсон – двадцать три, – проворчала Дженифер. – Вы должны поговорить с ним, дядя Уэлли, я вас прошу. Какой смысл моего здесь присутствия, если я не несу своей доли ответственности?

– Поговори с ним сама, – добродушно посоветовал дядюшка. – Он же не людоед. Сядьте, обсудите и выработайте решение.

– Не имеет смысла, – по-детски горячо возразила Дженифер. – Он – женоненавистник. Я уверена. А может быть, ко всему еще и опасается, что я – лучше врач, чем он.

– Дэвид – прекрасный врач, – сказал дядя Уэлли. – Я бы не взял его в партнеры, если бы это не было так. И он вовсе не женоненавистник, хотя после того, что сотворила с ним жена, у него есть все причины стать таким. Просто он несколько консервативен. – Он вздохнул и взглянул в окно. – Погода портится, я вижу. Вот и пришла осень.

Обычно дядя уводил ее в горячую дискуссию о медицинской практике, но сегодня, видимо, он не был настроен дискутировать. Некоторое время Дженифер, удивляясь, раздумывала об этом, но затем вспомнила, что именно в этот день должна была прийти к дяде для процедур Фрэнсис.