Текст книги "Зверское убийство. Тайна Люка Эббота"

Автор книги: Паула Гослинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Глава 25

– Остерегайтесь доктора Грегсона, он в дурном настроении, – сообщила Кэй, надевая пальто и просовывая голову в дверь кабинета Дженифер. – Лучше, если вы останетесь сегодня на вечер, я думаю.

– Что с ним случилось? – спросила Дженифер.

– Ваш драгоценный полисмен случился, – съязвила Кэй. – Попробуйте усмирить его. И остерегайтесь за обеденным столом с Грегсоном летающих картошин, мой вам совет.

– Боже милостивый! Спасибо за предупреждение.

Кэй усмехнулась:

– Ему просто нужно, чтобы его выслушали. Вы еще этого не поняли? У бедняги нет собеседников, поскольку жена утекла, а ваш дядя слишком слаб.

Дженифер улыбнулась:

– А я слишком террористка, чтобы выслушивать?

– Я никогда про вас так не говорила. Но это правда.

– Как ты думаешь, мы когда-нибудь договоримся с ним? – с усталой улыбкой спросила Дженифер.

– Не знаю. Я работаю над этим, – жестко сказала Кэй. – Но в данном случае моя работа напоминает мне о том парне, в древности, что толкал валун в гору – с известным результатом. Однако я не теряю надежды. Вы оба – будто парочка упрямых детей. Тупоголовые. Хорошо еще, что есть я – чтобы присматривать за вами.

– Истинно так, – согласилась Дженифер. – Увидимся завтра.

Она закончила записи и взглянула на часы. Время как раз располагало к тому, чтобы принять ванну перед обедом. Она прошла через приемную, взглянула на разностильные пустые стулья, стоящие вдоль стены, на большой стол с подшивками журналов, на стены с успокаивающими картинками на них. За окном расстилалась лужайка до самой изгороди, и клочок намокшей бумаги валялся под потерявшим листья кустом. Вокруг рассыпаны были пунцовые и желтые листья: красочные лохмотья бродяги, надеющегося на несбыточное. Ковер в приемной был потерт перед дверью в кабинет – и перед каждым стулом. Под столом стояла коробка с игрушками, чтобы развлекать детей. Двери кабинетов были закрыты, каталки и подносы очищены: все в полной готовности к новой работе завтра утром. Если только Кэй могла бы так же тщательно убирать недоразумения между людьми, как она убирала приемную!

Что такое сказал Люк, что так вывело из себя Дэвида? Из своего опыта она знала, что немного нужно, чтобы вывести его из равновесия. Дэвид был так раним, так озлоблен на мир… Возможно, ей нужно было бы обращаться с ним поласковее, как говорила Кэй. В конце концов, кто-то должен сделать первый шаг навстречу. Она тяжело вздохнула и прошла к двери Дэвида. Постучала. Ответа не было, и она заглянула в кабинет. Пусто. Или он был на вызовах, или пошел пить чай.

Пустой кабинет сохранил следы присутствия мужчины. Дженифер унаследовала кабинет дяди Уэлли и не решалась пока произвести в нем перемены. Кабинет Дэвида был тих и наполнен покоем, как и приемная. Стол был чист – в отличие от ее стола, заваленного бумагами, результатами анализов и проспектами фармацевтических фирм; вырезками из медицинских журналов, которые надлежало прочесть, а также карандашами и ручками. Искушение понять этого человека было велико, и она прошла к столу. Опустила руку на спинку стула. Вид из его окна был никудышний: просто дорожка, шедшая вокруг дома, и почти напротив окна – изгородь. Окна были достаточно высоки, чтобы пропускать много света, и комната не казалось тесной или темной.

Она остановилась перед стеклянным шкафчиком с коллекцией старинных хирургических инструментов. Удивленная, открыла дверцу и уставилась на них. Их присутствие здесь казалось нелепым и совершенно не к месту; и кабинет, и сам владелец его были вполне современными. Она никогда не знала, что Дэвид владеет этой коллекцией. И все же – хирургические ножницы и стальные лезвия сияли поверхностями, а дерево рукояток масляно поблескивали. Нигде ни пылинки. Она недоумевала: неужели Кэй приглядывала за коллекцией? Пожалуй, нет, – Кэй не преминула бы отпустить на этот счет какую-нибудь шуточку.

Дженифер взяла наиболее свирепо выглядевший скальпель, легонько провела им по руке – и остолбенела: на коже показалась линия крови толщиной с нить. Он был так же наточен, как и современный инструмент, однако много тяжелее на вес. Она подошла к мойке, вымыла скальпель, осторожно осушила бумажным полотенцем и положила на место, очень надеясь, что Дэвид не заметит, что инструмент брали. Она почувствовала, что вмешалась во что-то очень секретное и личное, как будто она прикоснулась к его обнаженной коже – и не прикосновением врача, а женским прикосновением. Инстинктивно она чувствовала, что злость Дэвида будет нешуточной, если он заметит вторжение. Он был нелегким человеком – и отнюдь не тем, кто не заметил бы чужого прикосновения.

Через некоторое время она была в гостиной и нашла там весьма странную группу перед камином и вокруг подноса для чая: тетя Клоди, дядя Уэлли, Фрэнсис, Пэдди и Люк. Дэвида не было. Неужели он все еще на вызовах? Или прячется в своей комнате? Эта мысль поразила вдруг ее: с какой стати он будет прятаться?

– Что случилось, Дженни? – Люк встал при ее появлении. Он заметил, как быстро изменилось ее лицо. Она вошла, взглянула на него – и будто сквозь него; ощущение было как на рентгене. За сегодняшней суетой он не думал до этой минуты, как она красива; какие смятенные, но сильные чувства он к ней испытывает, и уже подзабыл, и каким шоком оказались слова Марка Пикока насчет их помолвки. Она стояла в дверях, бледная и чем-то обеспокоенная. Его голос вернул ее к действительности.

– Ничего. Привет, Люк; привет, Пэдди. Нас будут допрашивать в перерывах между чашечками чая?

Вопрос должен был прозвучать легко и непринужденно; однако, к несчастью, ударил, как обухом по голове.

– Конечно нет, – сказала тетя Клоди. – С чего ты взяла, Дженифер? Люк и Пэдди приехали, чтобы навестить Фрэнсис, и я настояла, чтобы они выпили чаю.

– О, конечно. Простите. – Она вспыхнула – и старалась избегать взгляда Люка; уселась возле дяди. – Миссис Растл родила двойню, мальчика и девочку, все здоровы и счастливы, дядя Уэлли.

– Великолепно. Я же говорил, так и будет. Вы с Дэвидом должны мне по десять пенсов каждый, как договорились. – Старик был действительно очень доволен.

– Разве вы не могли сделать ей ультразвук? – удивленная, спросила Фрэнсис.

Дженифер хихикнула:

– Дядя Уэлли говорил нам, что у нее будет двойня, когда беременности было лишь два месяца – задолго до ультразвука. Старый вы чародей, дядя. Наверное, где-то у вас припрятан магический кристалл.

– Да, спрятан в моей картотеке, – усмехнулся дядя. – Если бы вы потрудились поглядеть в записи, вы не стали бы спорить со мной. Дора Растл – в девичестве Дора Уэнтлок, одна из близнецов, и мать ее была одной из близнецов. И отец Тома Растла был одним из близнецов. Спор молокососов, я бы сказал. – Он засмеялся над выражением лица Дженифер. – К тому же, уже в два месяца была видна беременность, Дженни.

– Если бы мы заложили данные в компьютер, как всегда советует Дэвид, мы бы получили прогноз, – оправдывалась Дженифер.

– Хорошая экономия, – съязвил дядя. – Потратить пять тысяч фунтов на дрянной компьютер, чтобы спасти двадцать пенсов, проигранных старику. Постарайтесь пользоваться мозгами, а не компьютером. Много дешевле.

Люк слушал эту шутливую перепалку и понимал, что между Дженифер и ее дядей существует взаимная глубокая привязанность, которую можно было заметить и во взгляде, и в жестах, и по тону голоса. Она была наследницей королевства старика, но кроме того она была хорошим врачом и с каждым днем совершенствовалась. И какое право было у него на то, чтобы быть принятым в их общие владения – у него, странствующего рыцаря, случайно забредшего на огонек? Вот оно, ее предназначение: да, возможно, быть владелицей Пикок Мэнор. Но не женой полицейского, не матерью чужих детей.

Эта мысль поразила его самого. Он не отдавал себе отчет, что его мечты заходили столь далеко. Но, конечно, эти мечты были. С прошлой ночи, когда она целовала его с чувством, гораздо большим, нежели просто ностальгия, он подсознательно подчинял ее своему сердцу; отыскивал ей место в своей жизни. Очевидно, она сожалеет о том, что произошло, иначе почему бы ей отводить взгляд? Голос ее был холоден, она не подошла к нему, не улыбнулась ему, не выразила никакой причастности к нему – и не позволила выразить ему своих желаний.

Он почувствовал себя здесь не к месту: ощущение не слишком приятное, зато вполне знакомое. Полицейским не привыкать к тому, что их сторонятся все, кроме коллег. Даже старым друзьям порой неловко в их присутствии. Начинаются все те же шуточки: «хватит трепаться, нас подслушивают» – и первоначальная трещина все разрастается, все ширится, пока не превратится в пропасть, разделяющую даже друзей. Люк всегда думал, что это происходит из-за того, что любой полицейский, не желая того, несет ауру закона. Они – как привидения на пиру, они напоминают людям о существующем зле. А у каждого есть за душой если не преступление, так прегрешение. Каждый боится, что его поймают, – даже в мыслях.

Он надеялся было, что здесь все будет иначе; что Дженифер сделает так, чтобы было иначе; что их долгая дружба с доктором Уэлли сделает все иным и проложит мостик к нему для Дженифер. Но доктор Уэлли постарел, а Люк волею судеб должен был расследовать страшные случаи, которые затрагивали его пациентов, и теперь пациентов Дженифер. Он взглянул искоса на Пэдди и Фрэнсис: там, похоже, пропасть не была столь неодолима. Там с двух сторон выстраивался мостик, который обещал стать постоянным.

Он спрятал улыбку: рациональный и твердоголовый Пэдди был очарован столь мечтательным существом, как Фрэнсис Мерфи… весьма неожиданно и даже интригующе. Пэдди станет защищать ее от невзгод, сделается мягче рядом с нею – и в конечном счете превратится в отличного офицера полиции.

Женитьба Люка совершила когда-то с ним такой же переворот: но лишь на то время, пока брак продолжался. Когда умерла его жена, ранимая сторона натуры Люка осталась незащищенной, а двое мальчиков нежного возраста сделали его еще более уязвимым для жизни. Суровость Люка не была его природной чертой; она, так сказать, накладывалась слоями, как краска – умелым живописцем. То же было и с Пэдди. Люк с ужасом подумал, что внезапное, заставшее его врасплох чувство к Дженифер потребует тяжелого и длительного лечения – пока не забудется… – а он-то решил было, что в его среднем возрасте он практически неуязвим для женских стрел. Это был самообман. И будет ли он когда-либо неуязвим для этих стрел – Бог ведает.

– Я так понимаю, что ты зашел сегодня утром к доктору Грегсону, – неожиданно заговорила Дженифер, глядя на него из-за чашки. Глаза ее были затуманены, в голосе – напряжение. – Кэй сказала мне, что он был страшно нервным весь день.

– Мне жаль, если это так, – невинно отозвался Люк. – Не могу представить, что бы такое могло его расстроить.

– Не можете? – послышался голос Грегсона из дверей. – Мне это кажется весьма натянутым. – Он обращался ко всей компании, но смотрел на Дженифер. – Следуя логике мудрого и бдительного нашего инспектора, есть связь между нашей лечебной практикой и убийствами. Женщины, которые приходили к нам с визитами, с совершенно обычными визитами… им в тот же день перерезали горло. Я подумываю, уже не повесить ли на дверях объявление: «Визит к вашему врачу чреват смертельным исходом» – это сделало бы нам рекламу.

– Я не понимаю, – обеспокоенно сказал дядя Уэлли, переводя взгляд с гневного лица Дэвида на нарочито спокойное лицо Люка. – Ты что, в самом деле говорил такое, Люк?

– Я просто указал на факт совпадения, – сказал Люк. – Я уверен, что найдутся и другие совпадения: например, все три жертвы накануне ходили за покупками, или читали один и тот же журнал – и тому подобное. У вас самая большая практика в маленьком городке – поэтому вполне объяснимо, почему все три женщины были вашими пациентками. Если бы, скажем, Вичфорд был деревней – это было бы просто неизбежно. В городе всего-то три врача, в конце концов. Да, это совпадение – но вряд ли зловещее.

– Пока, ты имеешь в виду. Но допустим, погибла еще одна женщина – и она также наша пациентка. Что ты тогда скажешь? – спросила Дженифер.

– Возьму список всех ваших пациентов и пропущу его через компьютер, чтобы выявить общие факторы, – спокойно объяснил Люк, допил чай и встал. – Простите, Клоди, я нарушил спокойствие вашего дома своими расследованиями. Уверяю вас, что я сделал это ненамеренно. Благодарю вас за чай. Если вы извините нас, мы с Пэдди поедем. Пэдди?

– Конечно, – сказал Пэдди, вставая с явной неохотой. Он нежно потрепал по плечу Фрэнсис, поблагодарил Клоди и последовал за Люком.

– Нельзя ли и мне чаю? – невинно спросил Дэвид, садясь на софу возле Фрэнсис.

Глава 26

– Что происходит между тобой и Грегсоном? – спросил Пэдди, когда они ехали обратно в город.

– Ничего – пока еще. Я только слегка поднажал на него – вот и все. Он несколько враждебен, но видимых причин нет. Это меня беспокоит – но не могу понять, отчего.

– Я думаю, он ощущает, что мы вторгаемся на его территорию, – заметил Пэдди.

Люк озадаченно посмотрел на него:

– Его территорию? Ты имеешь в виду, в его практику?

– Я имею в виду его как самца, – разъяснил Пэдди. – Наверное, от тебя ускользнуло – и совершенно ясно, что ускользнуло от нее, – но Дэвид Грегсон положил глаз на Дженифер. – Он проверил зеркало заднего обзора, затем повернул на парковку, припарковался и выключил мотор. Мельком взглянул на своего партнера и увидел в его лице злость и понимание.

– Ты так сказал, что стало ясно: тут целая свора мартовских котов крутятся вокруг одной кошки, – почти прорычал Люк. – Бог мой, да если бы я знал, что это пойдет во вред расследованию, я бы переключился на кого-нибудь еще…

– Нет, не обманывай себя, – спокойно возразил Пэдди. – Если только ты хорошенько подумаешь, ты поймешь, что не переключился бы. Вот отчего я и сказал это.

Люк посмотрел на него внимательно, потрясенный.

– А я-то думал, что и у тебя развивается что-то вроде романа.

– Развивается. Но у меня есть надежный переключатель, который все еще в рабочем состоянии. А ты своим долго не пользовался.

– Заржавел, что ли?

– Слегка, – ответил Пэдди. – Но нет ничего, что не подлежало бы ремонту.

– Думаю, я люблю ее, – тихо проговорил Люк. – И всегда любил, если честно.

– Воспоминания – забавная вещь, – заметил Пэдди, глядя перед собой. – Она – твоя первая любовь?

– Да.

– А ты – ее первая любовь?

– Не знаю, – ответил Люк. – Может быть, в этом корень зла. Черт возьми, я чувствую себя как последний идиот, когда сижу вот здесь и толкую о ней, будто сопливый подросток о девчонке, которую встретил на вчерашней вечеринке. Я только и понял, что происходит…

– …Когда она вошла сегодня во время чая, – подсказал Пэдди.

– Боже! Я что, настолько выдал себя?

– Только мне. Ты был несдержан и беспокоен целый день – а как только она появилась в дверях, застыл. И ты прервал сам себя, чтобы спросить, что с ней случилось. Обычно ты заканчиваешь свои фразы…

– …сказал начальник тюрьмы рецидивисту. – Люк мрачно смотрел перед собой, ругая себя на чем свет стоит за слабость.

Пэдди некоторое время смотрел на него с жалостью, а затем перевел взгляд на полицейский участок, перед которым они сидели в машине.

– Интересно, психиатр уже закончил свои дела с Болдуином?

Люк откинулся на сиденье, задумчиво глядя на окна камер предварительного заключения. По правилам, тут нужны были бы занавеси, но вместо этого, по мере того как зажигались один за одним в камерах огни, они обнажали пыльные нары; а в рабочих кабинетах полиции усталые люди в форме переходили из одного в другой. Где-то тут в одиночной камере сидел Болдуин.

Люк был рад вернуться к повседневной теме.

– Молодые отцы, – назидательно сказал он, – в нашем обществе оставлены и позабыты: все внимание направлено на мать ребенка. А мать становится все более далекой от мужа сексуально, настолько она поглощена ребенком и заботами, с ним связанными; к тому же она становится совсем иной в размерах и формах; это совсем не та девушка, на которой он женился. Она даже пахнет по-иному. Она становится подобием его матери, скорее. За все это отвечают гормоны. Некоторые молодые отцы от всего этого сходят с ума. Возможно, что-то такое случилось с Болдуином. Давай подождем, что скажет психиатр.

И они вышли из машины.

– Может быть, он посоветует что-нибудь и тебе с твоими проблемами, – добавил Пэдди с усмешкой.

Они вошли в участок.

– Я бы сказал «нет», – изрек доктор Фернандес.

Это был человек с желтоватым, болезненным цветом лица, короткий и слегка округлившийся посередине: форма комфортная и неугрожающая, идеальная для такой работы.

– В принципе можно допустить, что Болдуин поддался гневу – и убил Френхольм, но только не тех двоих. А лично я склоняюсь к мнению, что он не мог убить и ее тоже. Даже за то, за что стоило бы… – Он снял очки и протер их красно-белым платком. – Болдуин – интересный случай. Иногда, случайно, встречаешь таких индивидуумов. Я называю их калибаны[1]1
  Персонаж Шекспира: грубый человек.


[Закрыть]. Так сказать, не вполне хамы, но живущие только земным. Практичные, сильные, здоровые во всем. И все же иногда, совершенно неожиданно, они открывают для себя звезды и цветы. Я отношусь к ним отнюдь не свысока. Совсем напротив: может быть, Бог разумел в них единственно истинных поэтов, ибо сколь бы редко ни посещали их мечты, они вызваны не образованием, не позой, не развитым мышлением – они истинны, поскольку рождены внутренней природой человека. И именно такие личности могут изумлять до крайности. Но чтобы в них это проявилось, иногда потребны такие вот кровавые потрясения.

– И вас он поразил, в самом деле? – удивленно спросил Люк.

Фернандес смутился:

– Черт, да. Он – славный малый, Люк. Поверьте. И если уж быть честным, эта девица во всей истории выглядит как последняя шлюха.

– Несомненно, – поддакнул Пэдди.

– Она вдохнула в него мечту увидев это, она решила попользоваться им. Не потому, что любила его, а… почему?

– По привычке, – подсказал Люк. – Обычно секс был ее оружием, но в данном случае она поняла, что обладает гораздо более мощным даром. Она льстила ему, чтобы он думал так… как он думал.

– Вы будете потрясены, когда узнаете, что он думал, – сказал Фернандес почти с благоговением. – Представьте: его оскорбило не то, что она собой представляла, а сам возврат к реальности. Не нужно было его возвращать в эту жизнь. Теперь он терзает себя, обзывает и пытается язвить над собой.

– Не удалось узнать что-нибудь новое о той ночи, когда он нашел ее тело? – спросил Люк.

– Да. Я загипнотизировал его.

– О Бог мой, это…

– Это недопустимо, я знаю, но не допускаю и мысли, что вам придется видеть его подсудимым. Он – свидетель, Люк, а не убийца. Я поставлю на карту свою профессиональную репутацию. – Убежденный Фернандес действовал очень убеждающе.

– О'кей. Так что вы выяснили?

Фернандес достал кассету:

– Хотите послушать?

– Будьте добры. – Люк сделал паузу. – Вы говорили с ним при свидетелях?

– Присутствовали офицер Беннет и офицер Джеггер.

– Джеггер? Хорошо. Очень хорошо. Давайте послушаем.

Фернандес включил диктофон. После неизбежного официального вступления и перечисления свидетелей, времени, места и прочего они услышали, как Фернандес обращается к Фреду Болдуину:

– Теперь давайте поговорим о той ночи, когда вы нашли Уин, согласны, Фред?

– Да. – Голос Болдуина был бесцветен, монотонен: голос послушного, загипнотизированного человека, который ждет, чтобы его вели.

– Вы услышали дома телефонный звонок. Что она говорила?

– Она сказала: «Это Мелисэнда, я…»

– Мелисэнда – это было ее тайное имя – для вас?

– Да. Она сказала мне, что это – ее имя в Другом мире. – Фернандес остановил пленку и странным взглядом поглядел на полицейских.

– Их отношения были целиком основаны на фантазировании – род словесной игры. Чтобы понять, вам нужно знать, что основное чтиво Болдуина – это научная фантастика. Тогда будет понятнее содержание его фантазий. По-видимому, поначалу они шутили друг над другом, признавали, что играют в игру, – но затем игра усложнилась, стала глубоко символичной и, наконец, превратилась в реальность – по крайней мере для него. За нее я, разумеется, не могу сказать уверенно. Может быть, она просто воспользовалась его поглощенностью игрой – а может быть, тоже втянулась в нее. Это невероятно, говорю вам, Люк, – что могут вытворять вроде бы здравомыслящие люди, когда за ними, они полагают, не наблюдают. Мне понадобилось четыре часа, чтобы выслушать и записать это все; он весь ушел в мир своей фантазии. В нем, в этом мире, она объявляла себя существом из Другого измерения. – Он увидел выражение лиц Люка и Пэдди и горячо заверил их: – Тут ничего необычного: дети большую часть дня проводят в фантастическом мире. Если это проявляется во взрослых, мы называем это регрессивной игрой, возможной заменой сексуальной удовлетворенности. Люк, вы же изучали в университете психологию, – так не смотрите на меня таким полицейским взглядом.

Люк усмехнулся и помягчел.

– Хорошо, поверим. Мелисэнда, значит? А как она называла его?

– Нетрудно догадаться. Принцем Теней. В любом случае, вы прочтете об этом крайне интересном для профессионалов случае в моей следующей книге. – Он вновь включил диктофон.

– …Что она говорила по телефону – какие в точности слова?

Болдуин отвечал:

– Она сказала: «Это Мелисэнда. Мне нужно противостоять Спутнику Зла – и я боюсь. Если ты будешь рядом со мной, когда мы встретимся, со мной ничего плохого не случится, Принц Теней. Не откажи мне во встрече на нашей Водной тропе, прямо сейчас». Я сказал: «Я готов». – Голос Болдуина принял странную женскую тональность, когда он говорил за Уин Френхольм. Фернандес снова остановил пленку.

– Спутники Зла – это существа, препятствующие Прекрасным из Другого Мира. В основном это наименование относилось ко всем, кто не входил в мир их фантазий. Большинство социальных аспектов, так сказать, происходило именно от ее фантазии; а большинство практических – от него. Она выдумывала имена и ритуалы; он разрабатывал подробности путешествий из Другого Мира сюда – и обратно, рисовал пейзажи Другого Мира. Черт побери, не смейтесь! Все эти детали просто удивительны. Там существовали всяческие стихии, битвы и противостояния. Когда эта игра станет сексуальной – было делом времени, я бы так сказал. Она подготавливала его с самого начала… возможно, объяснялось это тем, что здесь она была более искушенной, чем в фантазиях. Во всяком случае, этот Спутник Зла был кем-то, кого она недолюбливала – или просто боялась. О, простите.

Он начал было вновь прокручивать кассету, но Люк остановил его.

– Она избрала слово «противостоять» – вот что интересно.

– Да. Я тоже думал об этом, – согласился Фернандес. Он включил плейер.

– Я сказал Трейси, что на заводе неполадки, и вышел. Она не шпионила за мной, но была недовольна, что я оставляю ее. Поэтому мы чуть поспорили, но я пошел. Мне пришлось поехать на машине, потому что я сказал «на завод», но я немного покружил вокруг и припарковал машину на игровой площадке. Я пошел коротким путем. – Фернандес обратил внимание Люка, и тот кивнул, чтобы показать, что география ему ясна. Болдуин описывал ночь.

– …холодно. Я никогда не встречался с ней так поздно, и я слишком спешил, чтобы догадаться надеть джемпер. Светила луна, но не ярко. Я знал, что она уже ждет.

– Откуда вы это знали?

Последовала долгая пауза, затем Болдуин сказал с легким удивлением:

– Я слышал, как она говорила с кем-то.

И Люк, и Пэдди навострили уши. Фернандес, который предвкушал этот момент, улыбнулся.

– Что вы могли расслышать? – послышался его голос на кассете. – Представьте: вот вы идете по тропе вдоль реки. Что вы слышите?

Болдуин помолчал и продолжал:

– Реку. Я слышу реку – и крик совы, и ветер в кустах. Я продрог. И я могу уже расслышать голос Мелисэнды. Она на кого-то злится. Она – за поворотом тропы. «Бесполезно, – говорит она. – Забудь об этом. Я сама скажу ей, и тогда мы посмотрим, кто на ком женится. Но мой ребенок, мой ребенок будет…» – и тут она замолчала.

– Что вы предприняли? – спросил Фернандес.

– Я тоже остановился – и слушал.

– Черт возьми, черт… – бормотал Люк.

Болдуин продолжал:

– Я слышал, как он смеялся. А потом послышался удар, будто что-то упало, и затем этот ужасный звук, будто хрип удушья… Спутник Зла… я слышал, как он убегал, я слышал и ждал, когда он выбежит из-за поворота, но он так и не появился. Наверное, он побежал другим путем. Я тоже побежал… и упал. Я наткнулся на что-то и упал на тропу, почти у реки. И… луна как раз выходит из-за облака… и я вижу Мелисэнду. О, Боже милостивый, моя Прекрасная… – И Болдуин заплакал, так ярки были воспоминания.

Было молчание, в течение которого Фернандес возвращал Болдуина из гипнотического состояния. Психиатр прокрутил пленку вперед и несколько раз пытался найти нужное место.

– Вот, – сказал он.

– …Машина, – говорил Болдуин. – Спортивная машина, вероятно, MG. У них такой явственный, отчетливый выхлоп, что не узнать нельзя. И не новая. Или такая, за которой не ухаживают. Дважды не получается завести мотор… Теперь поехал. Я взваливаю на себя Мелисэнду, я не хочу, чтобы она здесь оставалась, где каждый… каждый… может видеть ее, трогать ее. Она, конечно, умерла, я знаю это, но ее тело… то тело, которое она носила… никто не должен дотрагиваться до него. Никто.

Фернандес выключил диктофон.

– Вам это было необходимо? – Он уже знал ответ и довольно усмехался.

– Спасибо. Я было думал, что Болдуин поярче опишет эту машину: нам говорили, что он – прирожденный механик, всегда возится с машинами и моторами. Конечно, машину мог заводить вовсе не убийца, а совершенно посторонний человек. Но в таком случае этот человек должен был видеть человека, бегущего от реки. В любом случае нам это очень поможет. – Люк потер ухо. – Вся эта история с «Мелисэндой»… не знаю, как ее и вставлять в отчет.

– О, я вам дам весь психиатрический жаргон для ее интерпретации, – заверил его Фернандес. – И вам не так уж важны детали, не правда ли? Достаточно будет основных положений. Если бы вы могли допрашивать его лишь на предмет обнаружения тела, вы бы сделали для него великое дело, Люк. Используйте его в своих целях, но пожалейте, не коверкайте его внутренний мир, его тайну… – Он остановился, зная, что просит о невозможном. – Жена его ничего не знает и не должна знать. Это ранит ее много больше, чем просто физическая неверность. Это не просто секс, а это слияние душ, время, проведенное вместе, смех, магия – и все это не с тобой, и именно поэтому ранит.

– Я знаю, – спокойно сказал Люк.

– Беннет может…

– С Беннетом все будет в порядке, – твердо сказал Пэдди. – Я могу поговорить с Беннетом, Люк. – Его рот был плотно сжат. – И с Джеггером.

Фернандес опасно близко подошел к черте, за которой начиналось вовлечение в дело, и он знал это. Они все знали.

– Понимаете, парень не сумасшедший. Не более сумасшедший, чем тот, кто называет жену в постели «поросеночек мой». Но, как и он, Болдуин постесняется признать это. Ему намного труднее во всем признаться, чем большинству. Виной тому – его редкостное воображение. Так и влюбленные – не клинические сумасшедшие, но весьма близки к этому состоянию: не ведают пределов, слишком чувствительны, мечтательны, одержимы… как ни назови – это любовь.

Люк с Пэдди смущенно переглянулись.

– Так вы утверждаете, что Болдуин был влюблен в Уин Френхольм?

Фернандес подумал.

– В общепринятом смысле – нет. Она была его духовной любовницей, если хотите; она помогала ему избавиться от недостатков его брака, и избавление было нравственным. Он католик – а это значит, очень привержен идее физической супружеской верности. Правда, не знаю, как бы отнесся его исповедник к сценам у реки.

– Нечистые мысли? – подсказал Пэдди.

Фернандес покачал головой:

– Они не были нечисты, по крайней мере у него. Как раз наоборот: она была для него неприкосновенна – прекрасна и неприкосновенна. И, конечно, сыграло роль то, что она «слушала его душу». – Фернандес сделал значительное лицо. – О Бог мой, как он вдохновил меня! – Вынул кассету из плейера. – Я сделаю копию, если не возражаете. Я искренне благодарен за то, что вы вызвали меня, Люк. Он будет для меня целой Главой номер шесть. Я надеюсь, что и я вам был полезен.

– О, конечно, – сказал Люк. – Во многих отношениях более, чем я ожидал.