Текст книги "За все надо платить"
Автор книги: Патриция Макдональд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)
15
– Спасибо, было очень вкусно, – сказала Кили.
Подхватив Эбби вместе с ее игрушками с пола столовой, она прошла следом за Бетси по всему громадному дому, выстроенному в колониальном стиле, в уютный кабинет, окна которого выходили на залив. Лукас извинился, сказав, что ему нужно сделать несколько звонков, но пообещал вскоре к ним присоединиться. В кабинете, как и повсюду в доме, удобные диваны и кресла перемежались с любовно отреставрированными предметами антиквариата. В сделанных на заказ стеклянных шкафах была выставлена коллекция Лукаса: револьверы с зарубками на стволах, оперенные стрелы, купчие на право разработки золотоносных жил, походные котелки и столовые приборы.
– Я рада, что тебе понравилось, – застенчиво ответила Бетси. – Как хорошо, что ты смогла прийти.
Кили опустила Эбби на шелковый восточный ковер, мысленно молясь, чтобы малышка ничего не сломала и не испачкала своими липкими пальчиками. Впрочем, Бетси такая перспектива как будто ничуть не смущала. Всю свою жизнь она провела среди ценных предметов, и один из них всегда можно было заменить другим.
«Нет, не всегда», – подумала Кили, усаживаясь на диванчик-визави напротив Бетси, которая вытащила рабочую корзинку с вязанием и устроилась в кресле под бронзовым торшером. Столик рядом с креслом был превращен в настоящий алтарь – он был весь заставлен фотографиями Прентиса в серебряных рамках. Увы, он не пошел лицом в своего красавца-отца. На снимках был изображен мальчик с маленькими кроличьими глазками, скошенным подбородком и непропорционально крупным носом. По фотографиям было видно, что с годами камера начинает внушать ему все больший ужас: очевидно, ему не нравилось собственное изображение.
Оглядев комнату, Кили была вынуждена согласиться с тем, как Марк оценивал свою роль в этой семье. Она насчитала лишь несколько его фотографий, разбросанных тут и там, в то время как фотопортретами невзрачного Прентиса были заставлены буквально все доступные поверхности.
Бетси подняла взгляд от работы и заметила, что Кили рассматривает галерею портретов. На одной из фотографий, стоявших на столике рядом с ней, нарядный, тщательно причесанный Прентис в костюме с бутоньеркой, с широкой улыбкой на лице выглядел почти привлекательно. Рядом с ним стояла девушка с тонкими чертами лица и нежным румянцем на щеках, глядевшая на него с обожанием. Бетси взяла рамочку и вгляделась в снимок.
– Он тут такой красивый, – заметила она, разглядывая фотографию с таким озадаченным видом, словно искала в лице своего сына ключ к разгадке его безвременной гибели.
– У него счастливый вид, – осторожно согласилась Кили.
– Это свадебная фотография, – пояснила Бетси.
Кили кивнула. Она была наслышана о Веронике Уивер. Через три года после свадьбы Вероника сбежала с другим мужчиной. Вот тогда-то Прентис и начал пить горькую.
– Они кажутся такой прекрасной парой.
– Мне трудно ее простить, – вздохнула Бетси. – Она так и не удосужилась объяснить, почему выбрала другого мужчину, не оставила Прентису ни одного шанса. Это разбило ему сердце.
– Я понимаю, – посочувствовала ей Кили. – Это было жестоко.
Бетси снова вздохнула и материнским жестом погладила лицо сына на детской фотографии.
– А знаешь, люди ему завидовали, потому что он родился в богатой семье. Никто не понимал, что деньги не принесли ему счастья. Может, ему больше повезло бы в жизни, если бы он вынужден был бороться за место под солнцем, как Марк…
Кили невольно подумала, что мало кому пришло бы в голову завидовать судьбе Марка. Очень рано оставшись сиротой, он сменил немало приемных семей и не раз побывал в суде для несовершеннолетних. Такая жизнь многих лишила бы веры в будущее… Она с грустью оглянулась на фотографию улыбающегося Марка, стоявшую на полке среди других семейных реликвий. Все-таки Марк нашел свое место в этой семье. Бетси одарила его своей добротой. В семейной коллекции имелись его фотографии. Но у него не было матери, которая превратила бы столик в семейный алтарь, посвященный его памяти… «Не сомневайся, дорогой, – мысленно обратилась она к нему, – мы никогда тебя не забудем».
– Я так тоскую по нему, – призналась Бетси.
На минуту Кили показалось, что Бетси говорит о Марке, но она по-прежнему не отрывала глаз от фотографии Прентиса.
– Я в этом не сомневаюсь, – поддержала ее Кили.
«Да, – подумала она, – несмотря ни на что». Она знала, что Прентис не принес своим родителям ничего, кроме горя, но ведь матери любят своих детей любыми. Дети не могут оттолкнуть свою мать, как бы они ни старались.
– У тебя такой печальный вид, – заметила Бетси.
– О… – Кили покачала головой, – когда мы заговорили о сыновьях, я сразу вспомнила о Дилане. Он… ему нелегко приходится в последнее время.
– Лукас мне говорил. Я считаю, это просто позор – все, что они делают, – сказала Бетси. – Как будто бедный мальчик мало страдал…
– Я позвонила психоаналитику по совету директора школы. Может, Дилану легче станет, если будет с кем поговорить.
Бетси нахмурилась.
– Ты, наверное, права, – осторожно сказала она. – Я в этих делах ничего не смыслю, но многие верят в психоанализ.
Кили знала, что в семье Уиверов к психоанализу относятся с предубеждением. Неужели Уиверы никогда не пытались найти консультанта для Прентиса со всеми его проблемами?
Словно прочитав ее мысли, Бетси продолжала:
– Прентис какое-то время ходил к психоаналитику. – Она покачала головой. – Ему не помогло. Он просто не смог найти свою дорогу.
Кили задумчиво кивнула. Ей пришло в голову, что целая человеческая жизнь уместилась в этих простых словах. Она не хотела такой судьбы для своего сына.
– Знаете, – сказала она вслух, – мне, пожалуй, пора домой. Надо уложить Эбби и проверить, как там Дилан.
Эбби в этот момент добралась до кресла, в котором сидела Бетси, и теперь дергала ее за штанину легких спортивных брюк. Бетси наклонилась и погладила ее по головке.
– Она такой ангелочек! Прелестная девочка.
«Ей так и не суждено было стать бабушкой, – подумала Кили, – и она до сих пор об этом тоскует».
– Но мы ведь еще сюда вернемся, правда, солнышко? – сказала Кили, собирая вещички Эбби.
В эту минуту в кабинет вошел Лукас.
– В чем дело? – воскликнул он. – Уже уходите?
– Нам пора, – улыбнулась Кили. – Бетси, спасибо вам большое за чудесный вечер.
Старая женщина добродушно закивала.
– Прости меня, дорогая, что я не встаю. Суставы у меня совсем уже не те…
– Я их провожу, – сказал Лукас.
Он наклонился, чтобы поднять Эбби, но девочка увернулась, захныкала и бросилась к матери.
– Кое-кому пора спать, – заметила Кили, поднимая дочку. – Еще раз спасибо, Бетси.
Она помахала Бетси ручкой Эбби и пошла за тяжело хромающим Лукасом через холл на веранду, выходившую на широкую лужайку. На небе не было видно ни звездочки, луна светила в тумане тусклым, размытым пятном.
– Ну, дальше уж мы сами справимся, – сказала Кили.
– Не говори глупостей, – отрезал Лукас. – Я настаиваю.
Кили поняла, что спорить с ним бесполезно. Они молча прошли по дорожке к ее машине, оставленной на подъездной аллее. Лукас любезно открыл перед ней дверцу. Пока Кили пристегивала Эбби к сиденью, он снова заговорил:
– Кили, послушай… Завтра я пойду к Морин Чейз и поговорю с ней. Я уверен, что сумею заставить ее отступить.
Кили выпрямилась.
– Я уже пыталась, Лукас. Знаю, вы велели мне этого не делать, но я не могла поступить иначе. Она ничего не пожелала слушать.
Лукас нахмурился.
– Может, мне больше повезет.
– От души на это надеюсь. Я очень боюсь, что Дилан не захочет вернуться в школу, когда пройдет срок. Вы же знаете, как дети впечатлительны. Они думают, что все на них смотрят и шепчутся у них за спиной. А теперь… когда окружной прокурор и газеты говорят, что он сделал это нарочно… это уж слишком.
– Не принимай близко к сердцу, – решительно проговорил Лукас. – Морин только того и надо. Скоро все это утихнет.
«Верно, – подумала Кили, захлопывая дверцу машины. – Каждая буря рано или поздно утихает. Но она может оставить за собой страшные разрушения».
К тому времени, как они добрались до дому, Эбби уже крепко спала. Кили осторожно извлекла ее из машины и отнесла в дом. Открыв дверь, она хотела позвать Дилана, но побоялась разбудить Эбби. Она заглянула в кухню, в столовую, в гостиную, но его там не было. Телевизор был выключен – значит, он у себя наверху. Кили прошла по коридору в детскую, при свете ночника ей удалось переменить подгузник и переодеть девочку в пижамку, не разбудив ее. На минуту она застыла, прижимая к себе дочку, вдыхая чистый, сладкий запах невинности, запах детства. Потом она неохотно уложила девочку в кроватку, укрыла ее и на цыпочках вышла из комнаты, оставив дверь чуть приоткрытой.
«Так, – подумала она, – теперь Дилан».
Подойдя к подножию лестницы, Кили негромко позвала его, но он не ответил. Она нетерпеливо взбежала по ступенькам и направилась по коридору в его комнату в полной уверенности, что он там – лежит на постели, слушает музыку через наушники, – но, открыв дверь, убедилась, что в комнате его нет.
Сердце у нее упало при мысли о том, что он все-таки нарушил ее запрет. Наверняка пошел к Джейку, а ведь он наказан, исключен из школы! Это же не каникулы! «Что ж, – подумала Кили, – хватит с ним церемониться, хватит его жалеть, хватит ему верить». Она испугалась собственных мыслей. Ее страшило это открытое противостояние, ей казалось, что она теряет контроль над ситуацией. «Хорошо, что удалось назначить встречу с психоаналитиком на завтра, – сказала она себе. – Я одна не справляюсь. Мне нужна помощь».
Уже совершенно ни на что не надеясь, Кили на всякий случай заглянула в гостевые спальни на втором этаже, но и там Дилана не было. Она спустилась вниз, проверила кабинет и заднюю веранду. Никого. Тогда она вернулась в гостиную и набрала номер Эмблеров. После четвертого звонка Сьюзен сняла трубку.
– Сьюзен, это Кили Уивер, – торопливо проговорила Кили. – Дилан у вас?
– По-моему, нет. Минуточку, я сейчас проверю. – Кили услышала в трубку, как она разговаривает с Джейком. Потом Сьюзен вернулась к телефону. – Нет, его здесь нет.
– Я ему шею сверну! – пригрозила Кили. – Когда он ушел? Он сказал, что идет домой?
– Кили, я не уверена, что правильно вас понимаю. Его здесь сегодня вообще не было.
У Кили упало сердце.
– Не было?
– Нет, – подтвердила Сьюзен. – Мне очень жаль. Он говорил, что собирается к нам?
– Да нет, не то чтобы… – пробормотала Кили. – Господи, куда же еще он мог пойти?!
– Одну минутку. – Сьюзен отвернулась от аппарата, и опять до Кили донесся ее приглушенный голос: – Джейк, ты не знаешь, куда мог пойти Дилан?
– Не знаю. Может, кататься… – услышала Кили ответ Джейка.
– Джейк говорит, что он мог пойти на ринг кататься на роликах. Я уверена, он скоро вернется. Не волнуйтесь. Все они такие.
«Нет, – подумала Кили, положив трубку, – не все такие, как Дилан».
Она вышла в коридор, немного постояла, беспомощно оглядываясь по сторонам, и вдруг вспомнила про велосипед. Надо проверить, где его велосипед. Может, он еще куда-то поехал. Она выбежала из дома, ворвалась в расположенный позади него гараж, распахнула дверь и зажгла свет.
Велосипед стоял на месте, рядом с машиной Марка. Значит, он не взял велосипед. Может, кто-то за ним заехал? Но никаких других его друзей, кроме Джейка, она не знала. Может, он пошел погулять? Та девочка, Николь, которая была на похоронах, живет по соседству. Может быть, он пошел ее навестить? Кили трудно было в это поверить. Для этого требуется уверенность в себе – как раз то, чего Дилану не хватало в настоящий момент. Не хватало… Это слишком мягко сказано. Его самооценка была ниже самого низшего предела. Но где же еще он может быть? Он не мог просто пойти прогуляться. Он никогда так не делал. Джейк сказал – кататься. Может быть, он пошел кататься на скейтборде? В душе Кили на миг вспыхнула надежда, но, обогнув машину, она увидела скейтборд, прислоненный к стене гаража рядом с велосипедом.
«Дилан, где же ты?» Может быть, он, уходя, оставил записку? Но где? «В кухне!» – решила Кили. Именно там члены семьи всегда оставляли друг другу послания. Может быть, она не заметила.
Кили бросилась обратно в дом, стараясь не паниковать, твердя себе, что всему этому должно быть какое-то разумное объяснение. Она всеми силами пыталась отогнать от себя воспоминание об их сегодняшней ссоре. В конце концов, подобных ссор было много. Пробежав по коридору в кухню, она включила свет. Ее взгляд метнулся к столу, где они всегда оставляли друг другу записки. Даже в ее прежней жизни, с Ричардом… Прямо на столе под солонкой. Там ничего не было. Но воспоминание о Ричарде навело ее на мысль. Может быть, Дилан позвонил бабушке? Может, попросил заехать и подвезти его? Попробовать стоило. Она набрала номер Ингрид и прислонилась к раковине, покусывая нижнюю губу. Ей ужасно не хотелось впутывать в это Ингрид. Если его там нет, Ингрид ударится в панику и потребует, чтобы Кили вызвала полицию.
Стоя у раковины, кусая губы и пытаясь решить, как ей сформулировать вопрос к Ингрид, Кили не сразу поняла, на что устремлен ее взгляд. В конце концов, что особенного в куртке на крючке у задней двери? Но в тот самый момент, когда Ингрид взяла трубку и сказала: «Алло» – Кили осенило.
Она повесила трубку и на негнущихся ногах подошла к вешалке. На одном из крючков висела кожаная куртка Ричарда. Теперь можно было не сомневаться в одном: Дилан где-то здесь. Он не ушел бы из дому без этой куртки. Дрожь пробежала по всему ее телу, когда она коснулась изношенной кожи.
– Дилан! – громко позвала Кили. Ей уже было все равно, даже если ее крик разбудит Эбби. – Дилан, где ты? Ответь мне!
Она пробежала по всему дому, зажигая свет, распахивая двери, потом выбежала на задний двор и зажгла подсветку бассейна. Дилана нигде не было видно. Кили уже собиралась вернуться в дом, когда ее внимание привлек тусклый свет на уровне земли.
«Подвал? – спросила себя Кили. – Что ему там делать?» В подвале ничего не было. Они же только недавно въехали, у них еще не было времени забить подвал ненужными вещами. В подвале стояли пустые коробки, несколько старых садовых стульев, ящик с инструментами Марка.
С бурно колотящимся сердцем Кили подошла к подковообразной железной двери, ведущей в подвал. Сюда невозможно было попасть из дома, только со двора, через эту тяжелую дверь. Но зачем он закрыл дверь, спускаясь в подвал? Может быть, она случайно захлопнулась и он оказался взаперти?..
Кили открыла дверь, поставила замок на «собачку» и позвала его:
– Дилан?
Никто не ответил, и она медленно спустилась по бетонным ступеням, отводя от лица паутину и напряженно вглядываясь вперед, туда, где тускло светила лампочка. Глазам потребовалась минута, чтобы привыкнуть к полутьме. Чтобы осознать увиденное.
Он лежал ничком на бетонном полу.
– О, мой бог! – закричала Кили. – Нет!
Она бросилась к нему и потеряла равновесие, наступив на пустую бутылку, которая откатилась в сторону. Кили упала на руки и ободрала колени о бетон. Она с трудом поднялась и подбежала к сыну. Теперь она ясно видела его лицо, смертельно бледное на пыльном сером полу. Кровь натекла лужицей из серповидной раны на горле и напоминала контуры какого-то темного затерянного царства.
16
– Миссис… Уивер? – Молодой врач, афроамериканец в очках, заглянул в свои записи и оглядел толпу, собравшуюся в зале ожидания при пункте скорой помощи больницы.
Кили поднялась на ноги. В ушах у нее гудело, и она знала, что это значит. Она была на грани обморока. «Не сейчас! – свирепо одернула она себя. – До сих пор держалась и дальше держись».
Она же сумела добраться до телефона, сама не зная как. Она же набрала 911. И позвонила Ингрид, которая примчалась на своей «Тойоте», как ей показалось, буквально через несколько минут, прямо в шлепанцах на босу ногу, накинув плащ на ночную рубашку. Она же сумела не потерять сознания в карете «Скорой помощи», следя за неподвижным белым лицом Дилана, пока над ним трудились врачи выездной бригады, а кровь сочилась сквозь бинты у него на шее. Она сумела ответить на вопросы полицейских в больнице и подписать бумаги, пока Дилана перекладывали на каталку и везли в палату, двери которой закрыли у нее перед носом. Каким-то образом она сумела продержаться последующие два часа, оставаясь в полном одиночестве. «Все можно сделать, – твердила себе Кили, – когда выбора нет».
– Я миссис Уивер, – сказала она.
Доктор сделала ей знак подойти.
– Прошу вас, идемте со мной.
Он провел Кили в пустой тесный кабинет, вытащил из-за стола стул и бережно усадил ее.
– Сюда. Садитесь, пожалуйста. Может быть, хотите воды? Вы пережили ужасный шок.
Кили послушно села и покачала головой.
– Ваш сын теперь стабилен, – заверил ее доктор. – Он вне опасности.
Гул в ушах, ставший почти оглушительным, сразу утих.
«Дилан будет жить», – повторяла она себе.
Доктор сел напротив нее.
– Страшно было войти и наткнуться на такое зрелище, – сочувственно заметил он.
– Я думала, он мертв.
– Что ж, ему повезло, – вздохнул врач. – Способ, который он выбрал… полоснул по горлу складным ножом… способ, конечно, жуткий и жестокий, но, в конечном счете, менее эффективный, чем многие другие, к которым он мог бы прибегнуть.
– Вы уверены… – начала Кили. – Это не могло быть… Я хочу сказать, полиция задавала мне такие вопросы… Они спрашивали, есть ли следы взлома. То есть… Это, конечно, глупо, но… это не мог сделать кто-то другой?
– Не смущайтесь, я прекрасно понимаю, как вам тяжело. Я, конечно, не судмедэксперт, но… совершенно очевидно, что это была попытка самоубийства. Вид крови и боль привели его в шоковое состояние и помешали углубить рану.
Кили кивнула, хотя слова врача убивали ее.
Молодой доктор покачал головой.
– К счастью, он не задел ни сонной артерии, ни яремной вены. Если бы он рассек любой из этих сосудов, рана была бы смертельной. Он, правда, сумел сместить гортань и повредить связки. Мы сделали трахеотомию, чтобы обойти рану. Он получает питание через назальный зонд, мы установили дренаж и внутривенную иглу для антибиотиков: туда ни в коем случае не должна попасть инфекция. Ну и, разумеется, в течение нескольких дней он не сможет разговаривать. Он был в глубоком шоке, когда его привезли, но сейчас уже очнулся. Мы его стабилизировали.
«Он жив, – напомнила себе Кили. – Он не умрет».
– Когда я смогу забрать его домой? – спросила она.
Доктор, казалось, смутился.
– Разумеется, ему потребуется время, чтобы поправиться, а потом… Ну, словом, ему может снова понадобиться госпитализация… в другом месте.
– В другом месте? – переспросила Кили.
– Поверьте, об этом нужно говорить не со мной. Через день или два с вами свяжутся…
– Кто со мной свяжется? – растерялась она.
Доктор глубоко вздохнул.
– Существуют… определенные процедуры, связанные с несовершеннолетними, когда имеет место попытка самоубийства.
– Какие процедуры? – встревожилась Кили.
– Вам позвонит социальный работник. И полиция наверняка захочет задать Дилану несколько вопросов.
– Только не полиция! – запротестовала Кили.
– Боюсь, без этого не обойтись. Такова процедура, принятая в подобных случаях. Они должны поговорить с Диланом. И с вами.
– О нет! – воскликнула она. – Зачем?!
– Они должны завершить расследование, – объяснил он. – Но вам следует обсуждать все это не со мной. Я в ответе за его физическое выздоровление. Прежде всего мы должны поставить вашего сына на ноги, сейчас ничего важнее нет. Кстати, если хотите, вы можете его проведать.
– Да-да, – прошептала она. – Прошу вас…
Он накрыл ладонью ее руку.
– Старайтесь не расстраиваться. На самом деле все не так страшно, как кажется на вид. Нам повезло, – сказал он. – Вы как, выдержите? Если вам нужно что-нибудь, чтобы успокоиться…
– Со мной все в порядке, – ответила Кили, хотя ее сердце кричало: «Нет, нет, мне плохо! Мой сын, мой ребенок пытался отнять у себя жизнь. Как я могу чувствовать себя спокойной?!»
Она встала и последовала за доктором. Он открыл дверь одной из палат и сделал ей знак войти. Кили медленно вошла. Дилан лежал на постели с закрытыми глазами. Рядом стоял монитор с черным экраном, на котором вспыхивали и пульсировали цветные линии. Из вены на руке мальчика торчала игла, в нос была вставлена трубка, по краям одной ноздри выступила кровь, еще одна трубка выходила из забинтованного горла. Обритая голова на подушке казалась хрупкой, как яйцо. Лицо посерело, рот был раскрыт, словно ему не хватило сил сомкнуть челюсти.
Кили наклонилась и поцеловала Дилана в прохладный, чуть влажный лоб, потом тихонько подтянула к себе стул и села. Просунув руку между прутьями кровати, она взяла его ледяные пальцы, прижалась лбом к холодным стальным прутьям и закрыла глаза. Сначала Кили поблагодарила бога за жизнь своего сына, потом мысленно обратилась к спящему мальчику. «О Дилан, – думала она, – мой бедный малыш. Мой дорогой сыночек. Как это могло случиться?..»
Кили принялась перебирать в памяти последние несколько дней, удивляясь, как могла не заметить признаков надвигающейся беды. Она представила себе, как он в этот вечер остался один дома и ему стало так плохо, он ощутил такое отчаяние, что не захотел продлить это существование ни на минуту. Как такое могло произойти? Ее мозг отказывался это осмыслить.
Кили во всем винила себя. Она уехала к Уиверам, оставила его одного после того, как они так жестоко поссорились. А ведь знала, как он подавлен! Хуже того, ей даже в голову не пришло, что он может попытаться что-то с собой сделать. Повторялась история с Ричардом. Она не заметила признаков несчастья. Она была так слепа, что совершенно не понимала дорогих ее сердцу людей. И в результате проглядела их обоих.
– Я плохая мать, – прошептала Кили. – Я ничего не смогла для тебя сделать. Ничего. Если бы ты только дал мне знать, если бы только намекнул… А может, ты намекал, а я была так поглощена своими проблемами, что ничего не замечала?..
Дилан заворочался в постели, его тело дернулось, словно ее тревожные мысли проникли в его спящее сознание.
«Не надо, – подумала Кили. – Ты только повредишь ему». Она подняла его бессильную руку к губам и поцеловала.
– Все будет хорошо, – прошептала она, хотя ей казалось, что уже ничего невозможно исправить.
Но его подсознание нельзя было обмануть. Он опять беспокойно заметался на постели.
Дверь открылась, и вошла медсестра, энергичная молодая женщина с широкоскулым лицом. На груди ее розового халата красовалась табличка с фамилией Перон. Не поздоровавшись и как будто даже не замечая Кили, сестра бросила взгляд на монитор, подошла к капельнице, сменила мешочек с жидкостью и сосчитала пульс Дилана, сверяясь со своими наручными часами.
– Как он? – робко спросила Кили.
– С ним все будет в порядке, – сказала сестра. – Мы его скоро переведем в обычную палату. А сейчас вам придется отсюда уйти.
– Можно мне остаться с ним на ночь? – Кили взглянула на бледное лицо Дилана. – Я не хочу, чтобы он проснулся в полном одиночестве.
На лице сестры не отражалось никаких чувств.
– Ну, я не знаю… – Потом она сжалилась. – Спросите ночную сестру на его этаже. Иногда они ставят в палату раскладушку. А пока поезжайте домой и соберите вещички, если хотите остаться здесь на ночь. Он еще не скоро проснется.
Кили помедлила, потом встала, наклонилась над кроватью и еще раз поцеловала сына в лоб.
– Я скоро вернусь, милый, – прошептала она со слезами на глазах. – Я сегодня останусь здесь, с тобой.
Кили отперла дверь и вошла в темную прихожую своего дома. Ингрид сидела в гостиной, слепо глядя в открытый журнал. Увидев Кили, она уронила журнал, словно он был раскален, вскочила на ноги и подбежала к ней.
– Как он?
Кили со вздохом кивнула.
– Он поправится. – Она крепко сжала руки старушки. – Он не повредил артерию… – На последнем слове она запнулась.
– Боже милостивый! – простонала Ингрид и покачнулась.
– Давайте сядем, – предложила Кили.
Они вернулись в гостиную и сели в кресла лицом друг к другу. По щекам Ингрид катились слезы. Она отвернулась.
– С вами все в порядке? – встревожилась Кили.
– Обо мне не беспокойся.
– А как Эбби?
– Спит, как ангел. Ни разу не проснулась. Когда я смогу его увидеть?
– Я точно не знаю, – ответила Кили. – Я собираюсь туда вернуться. У меня совсем мало времени, прежде чем он очнется. Они позволят мне спать в его палате на раскладушке. Я вернулась, только чтобы собрать вещи. – Она виновато взглянула на Ингрид. – Вы… не могли бы переночевать здесь сегодня?
– Ну, разумеется.
– Спасибо, Ингрид, – прошептала Кили, не смея взглянуть в глаза своей бывшей свекрови.
«Как же она должна меня ненавидеть, – подумала она. – Сперва ее сын накладывает на себя руки, а теперь и ее внук пытается уйти тем же путем! Должно быть, я кажусь ей чудовищем».
– Это все я виновата, – вдруг заявила Ингрид. – Мне надо было извиниться.
– Вы виноваты?! – переспросила Кили, не веря своим ушам. – С какой стати? Это мне следовало бы насторожиться. После того, как Ричард…
– Не надо, – перебила ее Ингрид.
Кили покачала головой.
– Не знаю, что мне теперь делать. Я буду бояться выпустить его из виду хоть на минуту. Вдруг он сделает еще одну попытку?
– Даже слов таких не говори! – замахала руками Ингрид. – Даже не думай. Дети часто поступают необдуманно. Особенно мальчики-подростки. Когда Ричард был подростком, сколько я ночей не спала, поджидая, пока он вернется, сколько страху мы с его отцом натерпелись, я тебе передать не могу. Мальчишки – они такие. Они… как бомбы заряженные. Мой муж говорил, это просто чудо, как им всем удается пережить свое отрочество.
Кили вспомнила Ричарда. Он пережил свое отрочество лишь для того, чтобы прийти к страшному концу в тридцать с небольшим.
– Это не то же самое, что случилось с Ричардом, Кили. Я сердцем чувствую, с Диланом все будет хорошо.
«Откуда тебе знать?..» – мысленно простонала Кили. Но она понимала, что Ингрид просто хочет ее ободрить. Пытается ей помочь, несмотря на свои собственные страхи.
– Мне очень жаль, – пробормотала она.
– Не надо об этом. Давай собирай вещи и возвращайся в больницу. Ты нужна ему. Беги, пока Эбби тебя не услыхала.
Кили взглянула на свою бывшую свекровь с любопытством. Чего ей это стоило – воздержаться от обвинений? Ингрид вдруг показалась ей чуть ли не античной героиней.
– Неужели вы не считаете меня виноватой? Я бы считала, будь я на вашем месте, – честно призналась она.
Ингрид покачала головой.
– Я тебя не виню. А если бы и винила – какой в этом толк? Ровным счетом никакого. Ты пострадала больше всех. А теперь иди.
Кили кивнула. Это не было отпущением грехов. Но она бы и не приняла отпущения, даже если бы оно было предложено.
Кили заставила себя подняться и потащилась вверх по лестнице, с трудом переставляя ноги. Включив свет в своей спальне, она переоделась в спортивный костюм, в котором можно было спать, на всякий случай сунула в саквояж свитер, но не потрудилась захватить смену одежды. Ей было безразлично, как она выглядит. Она могла думать только о Дилане. Надо быть с ним, когда он проснется.
Покончив с этим, Кили отправилась в ванную, чтобы взять зубную пасту. Любимая паста и зубная щетка Марка все еще стояли на полке рядом с ее собственными – у нее так и не хватило духу их выбросить. Закрыв дверцу аптечки, она увидела свое отражение в зеркале. Лицо осунулось и побледнело, глаза опухли от слез. Она была на грани срыва, но твердо знала, что не может себе позволить такую роскошь, пока Дилан лежит в больнице, беспомощный и безгласный.
Как она ни была измучена, Кили знала, что не заснет, и решила захватить с собой книгу. Она подошла к ночному столику со своей стороны кровати, взяла стопку книг и тяжело опустилась на край постели, собираясь выбрать одну или две. И тут краем глаза она заметила листок белой бумаги, соскользнувший с белой наволочки на коврик.
Кили, хмурясь, отложила книги, нагнулась и подняла сложенный вчетверо листок. На внешней стороне его была надпись: «Маме». Сердце у нее замерло на миг, когда она поняла, что держит в руках. Это был почерк Дилана. Он оставил этот листок у нее на подушке, чтобы она нашла его… потом.
Он и раньше так делал, когда был младше: оставлял у нее на подушке маленькие записочки с извинениями, когда она бранила его за какую-нибудь провинность. Но на этот раз в записке были его последние слова, обращенные к ней. Его… предсмертное письмо.
Рука у нее дрожала, она опасалась, что сейчас ей станет дурно.
Он оставил ей записку, а она боялась ее прочитать. А вдруг он ее обвиняет? Вдруг его письмо полно ненависти? Вот сейчас она прочтет, и эти слова навсегда останутся у нее в памяти, даже если они помирятся. Ей хотелось изорвать записку в мелкие клочки, не читая, и спустить в туалет. Но желание знать возобладало. Она должна знать, потому что он остался жив, и если она хочет хоть как-то ему помочь, они должны быть полностью честны друг с другом. Настала пора открыть все тайны. Она должна знать, что было у него на сердце, когда он решил расстаться с жизнью.
Кили внутренне напряглась и развернула листок.
Это была линованная станица, вырванная из школьной тетрадки, и, расправив ее на подушке, Кили увидела всего одну фразу, написанную посредине. «Я запер ворота».
Поначалу ее охватила бессильная злость. Это было похоже на условный шифр, на какой-то дурацкий подростковый жаргон. Неужели ему пришла охота играть в игры, когда его жизнь висела на волоске? Как он мог так с ней поступить? Оставить ее гадать до конца дней! «Я запер ворота». Какой-то ребус. Какие ворота, черт возьми?! Она нашла его в подвале. Там нет никаких ворот. У них вообще нет никаких ворот! Разве что…
И вдруг вся кровь отхлынула от ее лица. Он писал не о сегодняшнем вечере. И это был не шифр и не ребус. В своей записке он говорил о воротцах в загородке вокруг бассейна. Он говорил о том вечере, когда Марк утонул. Он не оставил воротца бассейна открытыми.
«Что я наделала?!» – с ужасом подумала Кили. Теперь, когда до нее дошел смысл его записки, ее лицо вспыхнуло жаркой краской стыда. С того самого вечера, когда Марк утонул, она считала, что Дилан оставил воротца бассейна открытыми. Она отмахивалась от его протестов, уверенная, что он лжет. Что бы он ни говорил, она ему не верила. В конце концов, его скейтборд действительно остался у бассейна, а сам он был сердит и думал о другом, когда пришел его забрать.
Разумеется, она не считала, что он сделал это нарочно. Конечно, нет. Она изо всех сил пыталась избавить его от чувства вины за свою неосторожность. Ведь о чем она твердила всем вокруг? Несчастные случаи бывают. Никто не виноват. Но под этим рассуждением недвусмысленно подразумевалось одно: Дилан оставил воротца открытыми. Это было единственное разумное объяснение тому, что случилось. Что бы он ни говорил.
