Текст книги "За все надо платить"
Автор книги: Патриция Макдональд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)
– Спасибо, нет, – отрезала Кили и грохнула трубку на рычаг. Эбби захныкала, и Кили принялась ее утешать. – Все хорошо, моя маленькая, – шептала она, все хорошо.
Бормоча успокаивающие слова на ухо дочери, она включила компьютер Марка, нашла файл домашней бухгалтерии и вывела из общего списка самый последний счет за сотовый телефон. По крайней мере, тут регистрировались и входящие, и исходящие звонки. Проглядывая мелькающие цифры в поисках нужной даты, Кили поняла, что день смерти Марка в этом счете не фигурирует: слишком мало времени прошло. С тяжелым вздохом она снова набрала номер телефонной службы и пробилась сквозь преграду механических голосов к живому человеку.
– Вы получите эту информацию в счете за следующий месяц, – ответила служащая.
– Я… я это понимаю, – сказала Кили. – Просто… все дело в том, что эта информация нужна мне сейчас.
– Извините, мэм, тут я ничем не могу вам помочь.
– Может быть, она как раз сейчас перед вами, на экране вашего компьютера! Неужели вы не можете просто распечатать их и прислать мне? – умоляюще проговорила Кили. – Это… это вопрос жизни и смерти.
Служащая нервно захихикала.
– Да бросьте!
– У вас дети есть? – спросила Кили. – Разве вы не сделали бы все, что в ваших силах, чтобы им помочь, если бы они попали в беду? Я должна узнать, кто звонил по этому телефону в тот вечер!
С минуту женщина молчала. Потом она заговорила очень тихо:
– Наши правила…
– Прошу вас, – перебила ее Кили. – Я понимаю, ваши правила этого не предусматривают и у вас нет никаких причин помогать мне. Но я вас умоляю! Это очень срочно, иначе я не стала бы морочить вам голову.
– Я посмотрю, что тут можно сделать, – неохотно проворчала женщина.
– Спасибо, – поблагодарила Кили. – Благослови вас бог.
Связь прервалась, прежде чем она успела сказать что-то еще.
20
На следующий день, войдя в палату Дилана, Кили увидела огромный букет цветов.
– О, какая красота! – воскликнула она и взяла карточку, прислоненную к вазе. – Лукас и Бетси. Ты знаешь, Бетси звонит каждый час, справляется о твоем здоровье.
– Лукас заезжал, – прохрипел Дилан.
Кили подняла на него удивленный взгляд.
– Трубку вынули? – Она бросилась к постели сына. – Это замечательно! И выглядишь ты получше.
Дилан кивнул и опять откинулся на подушку. Его лицо все еще носило восковой оттенок, но на щеках уже проступила легкая краска.
– Мне лучше.
– Тебе пока не надо много разговаривать. О дорогой мой, я так рада! Теперь ты скоро вернешься домой, – пообещала она. – Сегодня утром к нам придет социальный работник – проверить, как мы живем. Я уверена, что мы пройдем проверку. Честно говоря, я заскочила только на минутку, хотела посмотреть, как у тебя дела. Эбби оставила у дежурной медсестры. Мне надо успеть домой до прихода социального работника – мы должны произвести хорошее впечатление, ты же понимаешь.
Дилан кивнул, но не улыбнулся.
– Добрый день, миссис Уивер.
Кили повернулась и увидела детектива Страттона, стоящего в дверях палаты Дилана. Сердце у нее упало.
– Мне сообщили, что Дилан уже может говорить. Надеюсь, вы не против, – сказал Фил, входя в палату. – Привет, Дилан.
Глаза Дилана округлились при виде детектива.
– Привет, – прошептал он.
– По правде говоря, – вмешалась Кили, – я категорически против. Я говорила об этом с моим адвокатом. Он требует, чтобы вы допрашивали Дилана только в его присутствии.
– Это ваше право, – пожал плечами Фил. – Но для протокола я обязан спросить, не стал ли Дилан жертвой нападения или рана была нанесена…
– Я сам это сделал, – пробормотал Дилан.
Кили сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться.
– И это все, что вы от него услышите, – решительно заявила она. – Могу я поговорить с вами в коридоре, детектив?
Фил Страттон пожал плечами и кивнул Дилану.
– Надеюсь, ты скоро поправишься.
Он вышел из палаты следом за Кили.
– Детектив Страттон, я не сомневаюсь, что вы этому не поверите, но теперь я точно знаю, что мой сын не виноват в том несчастном случае. Ради душевного покоя Дилана и моего собственного я решила отыскать того, кто за это в ответе. Надеюсь, я могу рассчитывать на вашу помощь – ведь вы же сами заинтересованы в том, чтобы найти виновного. Телефонная компания отказалась сообщить мне какую-либо информацию о входящих звонках на мой номер. Мне заявили, что таких записей не существует в природе, но мой адвокат говорит, что полиция может добыть такие сведения.
Лицо детектива осталось бесстрастным.
– Это правда? – спросила Кили.
– Я ничем не могу вам помочь, – ответил он.
– Скажите уж, что не хотите мне помочь!
Страттон посмотрел на нее с сочувствием.
– Поверьте, я ценю ваши усилия. Я понимаю, вы любите сына и хотите ему верить. Но я скажу вам от души, миссис Уивер: ради вашего собственного блага вам следует добиться от сына правдивого признания в том, что он сделал. Вы оказываете ему дурную услугу, отказываясь видеть, каким виноватым он себя чувствует. Я вам больше скажу: если он не снимет этот камень с души, все может повториться. Только следующая попытка может оказаться успешной.
У Кили было такое чувство, словно он ударил ее по лицу. Но пока она искала достойные слова, которыми могла бы его заклеймить, Страттон повернулся и скрылся в глубине коридора. Глядя ему вслед, Кили заметила часы на стене, над столом дежурной медсестры.
– О боже, – пробормотала она. – Я опаздываю…
* * *
Когда «Бронко» Кили на полной скорости ворвался на подъездную аллею, у дома уже стояла черная малолитражка. «О черт!..» – мысленно простонала Кили. Она-то хотела быть здесь, на месте, и спокойно ждать прибытия социального работника!
Худая женщина в юбке из клетчатой «шотландки» и поношенном замшевом жакете стояла на крыльце, окидывая оценивающим взглядом дом с табличной «Продается» и лужайку, засыпанную неубранными листьями. Кили отстегнула Эбби от кресла, подхватила ее на руки и поспешила к незнакомке.
– Миссис Эрлих? – спросила она.
Женщина ответила ей холодным взглядом.
– Вы миссис Уивер, как я понимаю.
– Извините меня за опоздание, – пробормотала Кили, отпирая входную дверь. – Я была в больнице. Входите, пожалуйста.
Она поместила Эбби в манежик и протянула ей ее любимую «говорящую книжку». Малышка тут же углубилась в изучение картинок, сопровождаемых хрюканьем, кваканьем, мычанием и лаем животных.
– Моя хорошая девочка, – шепнула ей Кили и повернулась к визитерше. – Рада знакомству. Могу я вам что-нибудь предложить? Чаю?
– Чаю? – недоверчиво переспросила женщина. – Я здесь не для того, чтобы чаи распивать. – Она мельком оглядела гостиную и заглянула в детскую. – Прежде всего мне хотелось бы осмотреть комнату Дилана.
– Ну что ж, прекрасно, – сказала Кили. – Комната Дилана наверху.
Она жестом пригласила миссис Эрлих пройти вперед, но та покачала головой. Тогда Кили начала подниматься по лестнице, поддерживая односторонний светский разговор. Она чувствовала, что это неуместно, но почему-то никак не могла заставить себя остановиться.
– Боюсь, комната Дилана выглядит не лучшим образом. Я все это время пробыла в больнице, а он так и не навел порядок. Вообще организованность – не самая сильная его черта. Вы же знаете, что представляют собой мальчишки в этом возрасте. Все тащат в дом, и их невозможно заставить хоть что-нибудь выкинуть. Мне кажется, он до сих пор хранит все книги, которые прочел за свою жизнь, включая все комиксы…
– Почему вы продаете дом? – спросила миссис Эрлих у нее за спиной.
Кили сохранила невозмутимость и не оглянулась.
– Мой муж… Я уверена, что вам это известно. Не так давно он утонул в нашем бассейне. Я просто не хочу здесь больше жить. Мне кажется, это плохо сказывается на детях. Да и на мне тоже.
– А вам не кажется, что в жизни вашего сына и без того было слишком много нестабильности? Зачем ему еще один переезд?
Кили возмутил этот вопрос, она чуть было не посоветовала миссис Эрлих не соваться не в свое дело, но вовремя напомнила себе, что именно такие вопросы обычно задают социальные работники. Они всего лишь хотят убедиться, что все делается в интересах ребенка.
– Я считаю, что так будет лучше для всех, – спокойно ответила Кили. – Сюда, – она открыла дверь в комнату Дилана. – Вот комната моего сына.
Вчера поздно вечером она как могла прибрала в комнате, но сейчас, оглядывая ее глазами постороннего человека, поняла, что комната производит не самое отрадное впечатление.
– Боюсь, тут не слишком прибрано, – извинилась Кили. – Дилан сейчас в таком возрасте, когда дети очень ревниво относятся к своим вещам. Мне не хочется вмешиваться. Я хочу сказать, ребенок имеет право на частное пространство…
– Скрытный, – заметила как бы про себя миссис Эрлих.
Кили не понравилась такая характеристика, но она подавила возражение.
– Вам это может показаться невероятным, – продолжала она, изо всех сил стараясь сохранить шутливый тон, – но сегодня комната выглядит вполне прилично. По крайней мере, мне удалось собрать всю грязную одежду в стирку.
– Ясно, – кивнула женщина. – Значит, вы не требуете от него ответственного отношения к чему бы то ни было. Даже к собственной грязной одежде.
Лицо Кили вспыхнуло.
– Я этого не говорила! – воскликнула она, но сразу же заставила себя сбавить тон. – Разумеется, у него есть обязанности по дому. Не могу сказать, что он охотно их исполняет, мне приходится ему напоминать. Но, думаю, в этом отношении он ничем не отличается от всех остальных детей.
Миссис Эрлих подошла к кровати, подняла матрац и заглянула под него. Затем она прошла в гардеробную, открыла крышки нескольких обувных коробок, перебрала «сокровища» Дилана. Закрыв дверь гардеробной, она нахмурилась при виде прикрепленных кнопками к стенам плакатов с изображением мертвенно-бледных, одетых в кожаные куртки рок-гитаристов. Все вызывало ее недовольство: недоделанные модели мотоциклов, втиснутые на полки вместе с черным велосипедным шлемом и пластмассовыми пистолетами, беспорядочная гора компакт-дисков, фигурки борцов, запутавшиеся в проводах наушники, небрежно брошенные на столе.
– Мальчишки в наши дни увлекаются подобными вещами, – сказала Кили. – К сожалению, они уже стали частью современной массовой культуры.
Миссис Эрлих кивнула, изучая коллекцию компакт-дисков.
– Он употребляет наркотики?
Кили долго смотрела на нее.
– Нет. Безусловно, нет. Я бы об этом знала.
– По моим наблюдениям, вкусы вашего сына совпадают со вкусами наркоманов.
– Он подросток, – возразила Кили. – Подростки обычно бунтуют. Естественно, они увлекаются бунтарскими образами. Это обычное явление.
– Странные у вас представления о нормальном поведении, миссис Уивер.
– Я несколько лет преподавала в младших классах средней школы, миссис Эрлих. Я много общалась с детьми, со сверстниками Дилана. Мне всегда казалось, что эти образы… это и есть всего лишь образы. И больше ничего. Они вовсе не означают употребления наркотиков или склонности к насилию. Дети в этом возрасте пробуют все новое, пытаются самоопределиться. Им хочется шокировать своих родителей. Таким образом они выражают свою индивидуальность.
Миссис Эрлих нахмурилась.
– Можно ли представить более чудовищное насилие, чем попытка перерезать себе горло?
Кили стиснула дверную ручку с такой силой, что костяшки пальцев побелели.
– Я… не отрицаю, что это был ужасный поступок. Но… я просто хочу сказать, что он был обусловлен обстоятельствами. Это вовсе не… характерно для моего сына. Если вы хотите поговорить о современной молодежной культуре, я тоже не в восторге от этих образов, символизирующих насилие. Они мне нравятся не больше, чем вам. Просто я… никогда не замечала у Дилана… какой-то нездоровой фиксации ни на одном из них.
– Вы этого не замечали, – глубокомысленно кивнула миссис Эрлих. – А знаете, вы напрасно думаете, что ребенок просто подойдет к вам и выскажет все, что у него на душе, если он подавлен. Родители должны сами подмечать признаки неблагополучия.
«Да как ты смеешь?! – мысленно возмутилась Кили. – Кто тебе дал право судить о наших отношениях? Ты же нас совсем не знаешь!» Но вслух она этого не сказала, вовремя остановила себя.
– Я знала, что он подавлен. Должна сказать, у меня было бы больше поводов для беспокойства, если бы мой сын нечувствовал себя подавленным. Его отец… умер. А теперь и его отчим. Он познал больше горя и утрат за свою недолгую жизнь, чем многие взрослые.
– В том-то все и дело, – заметила миссис Эрлих, выходя в коридор. – Взрослые в большинстве своем проявили бы больше чуткости к такому ребенку именно по этой причине.
Кили потребовалась вся сила воли, чтобы закрыть за ней дверь без стука.
Миссис Эрлих прошла по коридору, заглядывая в другие спальни, явно подмечая дорогую обивку кресел, ковры ручной работы на натертых до блеска паркетных полах. Она вошла в хозяйскую спальню и на глазах у Кили пощупала наволочку из тонкого египетского хлопка. Затем заглянула в шкатулку с драгоценностями и подцепила указательным пальцем бирюзовое ожерелье.
– А вы любите роскошь, как я погляжу.
Кили смотрела на эту женщину, не веря своим глазам. «С каких это пор жить в достатке стало считаться преступлением?» – недоумевала она.
– Мой муж хорошо зарабатывал, – проговорила она сквозь зубы.
Миссис Эрлих многозначительно кивнула.
– Я так и поняла.
Она вошла в ванную, открыла шкафчик с аптечкой, пересмотрела все пузырьки и наконец извлекла оранжевый флакончик с транквилизатором, который врач прописал Кили после смерти Марка. Поджав губы, она долго изучала его со всех сторон. Кили, стоявшая в дверях, скрестила руки на груди. Пусть попробует попрекнуть ее тем, что она принимает лекарство, прописанное врачом! Миссис Эрлих помедлила, но в конце концов поставила флакон на место и закрыла дверцу.
– А чем, собственно, вы заняты целыми днями, миссис Уивер? Чем вы заполняете время? Гольф, теннис? Обеды в клубе?
– Я забочусь о своем доме и своих детях! – возмущенно ответила Кили. – И я собираюсь вернуться к преподавательской работе, когда Эбби немного подрастет. Но пока я предпочитаю оставаться дома и заботиться о ней, не прибегая к услугам посторонних. Ребенок нуждается в постоянном внимании. По правде говоря, мне хотелось бы спуститься вниз прямо сейчас и проверить, как она там.
– Разумеется, – согласилась миссис Эрлих и сделала знак рукой, давая понять, что Кили опять должна пройти вперед.
«Не злись на нее, – приказала себе Кили, стиснув кулаки так, что ногти до боли впились в ладони. – Она всего лишь делает свою работу».
Кили прошла в гостиную и достала нетерпеливо подпрыгивающую Эбби из манежа. Она шутливо потерлась носом о нежную детскую кожицу и повернулась к посетительнице, вошедшей в комнату следом за ней.
– Это Эбби, сестра Дилана.
Миссис Эрлих тотчас же устремила взгляд на широкий пластырь на подбородке у Эбби.
– А это что такое?
Кили почувствовала, что краснеет.
– Это… ничего страшного. Она только учится ходить, ни за что не держась. Она упала и ударилась подбородком. – Кили нервно вскинула девочку, усаживая ее поудобнее у себя на руках. – Я хочу сказать, невозможно научиться ходить, ни разу не упав. Хотя верно говорят: матери чувствуют себя виноватыми из-за любой детской ссадины или шишки на лбу.
– Это особенно верно по отношению к женщине в вашем положении, – заметила миссис Эрлих.
– В моем положении? – резко переспросила Кили. – Что вы имеете в виду?
Миссис Эрлих кивком указала на Эбби.
– Можно мне посмотреть?
– На что посмотреть?
– На повреждение. Я бы просила вас снять эту повязку, чтобы я смогла оценить серьезность травмы.
– Это не травма… – запротестовала Кили.
– Миссис Уивер, вы возили ее на осмотр к врачу? – сурово спросила представительница социальной службы.
– Нет. В этом не было необходимости.
– В этом не было необходимости или вы испугались, что врач сочтет это свидетельством жестокого обращения?
Глаза Кили широко раскрылись.
– Жестокого обращения?! Да это неслыханно! – возмутилась она. – Мне такое даже в голову не приходило!
– Я хотела бы осмотреть этого ребенка, – твердо заявила миссис Эрлих.
– Ни в коем случае! – Кили окончательно вышла из себя. – Вы не прикоснетесь к моему ребенку!
– Что ж, я могу получить ордер, предписывающий вам показать ее врачу, – ответила миссис Эрлих. – Но для вас было бы разумнее стать посговорчивее, если вы хотите вернуть своего сына.
Эти слова потрясли Кили.
– О чем вы говорите? – прошептала она. – Что значит «вернуть»?
Миссис Эрлих посмотрела не нее с глубоким презрением.
– Если будет установлено, что Дилан проживает в неблагополучной обстановке, мы можем договориться, чтобы после выписки из больницы его отправили в другое место.
– Да вы с ума сошли! Каким образом этот дом может считаться неблагополучным? Чем? И куда вы собираетесь его отправить?
– В приемную семью, миссис Уивер. Я понимаю, люди вашего общественного положения не привыкли к подобным проверкам. По правде говоря, обычно я посещаю куда более… скромные дома, – поморщилась миссис Эрлих. – Но если вы тут живете в роскоши, это еще не значит, что вашему сыну повезло в жизни больше, чем какому-нибудь мальчику, выросшему в трущобах.
– Послушайте! – возмутилась Кили. – Это наш дом, и я не собираюсь извиняться за то, что он комфортабелен. Мы ничего плохого не делали.
– Советую вам быть посдержаннее, миссис Уивер, – сказала миссис Эрлих. – Подобные вспышки в вашем деле никак не помогут. Моя рекомендация в этом вопросе очень много значит.
Кили не могла не признать справедливости этого замечания. Она попыталась сдержать дрожь в голосе.
– Вы не можете утверждать… У вас нет никаких оснований отнимать у нас Дилана! В этом доме… в моей жизни… нет ничего такого… что могло бы это оправдать. Ничего! Ищите где хотите, что хотите. Но Дилан с самого рождения был окружен любовью и заботой. Просто ему пришлось пережить уже несколько трагедий за свою короткую жизнь.
– Вот как вы это видите? По-вашему, он просто мальчик, попавший в тяжелые обстоятельства?
– Это были не просто обстоятельства.
– А сказать вам, что явижу, миссис Уивер? Я вижу женщину, которая попустительски относится к любым экстремальным проявлениям в поведении своего сына. Судя по всему, вы готовы смотреть сквозь пальцы на любые отклонения, объясняя их обычным подростковым бунтарством. И я уже спрашиваю себя: не страдает ли и ваша дочь от такого же материнского пренебрежения? Вот это и называется «неблагополучной обстановкой». Именно в таких случаях детей размещают в приемных семьях.
Кили уставилась на нее.
– Это угроза?
– Пожалуй, мне пора, – вздохнула миссис Эрлих.
– Подождите! – воскликнула Кили, заступая ей дорогу. – Как вы можете судить меня подобным образом? Вы же меня совсем не знаете!
Миссис Эрлих ее отчаяние ничуть не тронуло. Она брезгливо повернулась к ней спиной и прошла к застекленным дверям, ведущим во внутренний двор. На ее лице появилось озадаченное выражение.
– Вы, кажется, говорили, что ваш муж утонул в бассейне, миссис Уивер? – спросила она.
– Да, – с горечью подтвердила Кили, мысленно добавив: «Как будто ты сама не знала».
– И вы продолжаете оставлять ворота бассейна открытыми? Вы прямо-таки набиваетесь на неприятности.
– Я не оставляю воротца открытыми, – яростно возразила Кили, подходя к дверям. – Они заперты. С какой стати я стала бы…
Она бросила взгляд во двор – и слова застряли у нее в горле.
– По-моему, они открыты, – сказала миссис Эрлих.
Держа на руках Эбби, Кили выскочила во двор и подбежала к бассейну. За спиной она слышала цоканье каблуков социального работника, но ей уже было не до этого. Щеколда с пружинным замком была открыта. Воротца стояли распахнутыми настежь.
«Что это? Чей-то дурацкий розыгрыш? – подумала Кили. – Кто мог это сделать?» Она лихорадочно осмотрелась, но двор был пуст, тишину нарушало только чириканье птиц. Глядя на зияющие ворота, Кили ощутила дурноту, волнами поднимающуюся к горлу. Правда, бассейн был затянут брезентом, но брезент провис, и в середине скопилась целая лужа дождевой воды – вполне достаточно, чтобы представлять серьезную опасность, например, для такой маленькой девочки, как Эбби. Она запросто могла утонуть.
– На вашем месте, – сказала миссис Эрлих, – я была бы более осмотрительной.
21
Стоя у открытой дверцы своей машины, миссис Эрлих вносила записи в блокнот. Кили наблюдала за ней из дома, испытывая огромное желание подбежать, выхватить у нее блокнот, умолять ее изменить свое мнение. С первого момента встречи Кили почувствовала, что представительница социальной службы настроена к ней враждебно. Каждое произнесенное Кили слово она воспринимала как-то извращенно. А открытые воротца бассейна добавили завершающий штрих. Феерический театральный финал! Кили не сомневалась, что у миссис Эрлих не найдется доброго слова для отзыва о доме Дилана. А что потом?..
Ее горькие размышления были прерваны телефонным звонком. Кили неохотно покинула свой наблюдательный пункт у окна и взяла трубку. Звонили из больницы. Кили в тоскливом молчании выслушала известие о том, что Дилана переводят в институт Бленхайма и что она сможет увидеть его только вечером, да и то лишь на полчаса. Кили сказала, что все понимает, и повесила трубку. «Не паникуй, – велела она себе. – Держи себя в руках. Перевод в институт Бленхайма – это стандартная процедура». Она позвонила в контору Лукаса, но ей ответили, что он все еще в суде.
– Сильвия, передайте ему, чтобы он обязательно перезвонил мне, – попросила Кили.
Повесив трубку, она закрыла лицо руками. После всего, что случилась за этот день, ей хотелось только лечь, уткнуться лицом в подушку и не смотреть на белый свет. Мысль о сне, о временном забвении всех забот манила ее, как мираж в пустыне, но ради Дилана она не могла себе позволить подобную роскошь. Терзаться и обвинять во всем себя – пустая трата времени. Она расскажет обо всем Лукасу, и он ей что-нибудь посоветует. А пока надо выполнять свое обещание, данное Дилану. Если сегодня днем ей удастся что-то разузнать, будет о чем рассказать ему вечером.
«Действуй!» – приказала она себе. Ей не требовалось сверяться с планом, который она набросала в больнице, сидя у его постели. Кили помнила его наизусть. Все, чего можно было добиться телефонными звонками, она уже сделала, и результат оказался плачевным. Теперь она обойдет соседей и попытается выяснить, не помнит ли кто-нибудь из них каких-то подробностей, связанных с тем вечером, когда Марк погиб.
Эбби закапризничала, пока ее переодевали для прогулки, но живо успокоилась и повеселела, когда Кили, посадив дочку в коляску, сунула ей любимую мягкую игрушку.
С большой неохотой Кили вынуждена была признать, что начать придется с Эвелин Коннелли, и покатила коляску к дому старого доктора. Шторы на окнах как всегда были опущены. Кили строго-настрого велела Эбби вести себя тихо, а сама поднялась по ступеням и позвонила. Собаки за дверью яростно залаяли. Кили пришлось долго ждать, но вот наконец Эвелин приоткрыла дверь и выглянула в щелку. При виде Кили ее лицо сразу же приняло настороженное выражение. Кили решила не обращать внимания.
– Эвелин, – обратилась она к старой деве, стараясь говорить решительно и деловито, – мне ужасно не хотелось вас беспокоить, но не уделите ли вы мне минутку?
Эвелин не открыла дверь пошире и не пригласила ее войти, а только отодвинула ногой одну из собак, норовивших проскользнуть в узкую щель и вырваться из дому.
– В чем дело? – спросила она.
– Это много времени не займет. Я только хочу спросить: вы не видели сегодня кого-нибудь у нас на участке? Кто-то открыл воротца бассейна, и я не могу понять…
– Ну что ж, извините, – вздохнула Эвелин. – Мне надо было пройти туда на минутку.
Кили изумленно уставилась на нее.
– Это вы их открыли?
– Боже милостивый! – нахмурилась Эвелин. – Что тут такого страшного?
Кили не верила своим ушам.
– С какой стати…
– Я была у себя на задней террасе, понимаете? Бросала собакам теннисные мячики. Они играли, приносили мячики мне. У меня больше нет возможности играть в теннис, я же здесь заперта в четырех стенах, практически как в тюрьме…
– И? – нетерпеливо спросила Кили.
– И один из мячей залетел к вам во двор. Мне показалось, что он упал прямо в бассейн, и я сходила туда за ним.
– Вы оставили воротца бассейна открытыми, – сурово напомнила Кили.
– Ах, прошу прощения! – саркастически извинилась Эвелин. – Вы арестуете меня за незаконное вторжение?
– Эбби могла упасть в лужу и утонуть! – воскликнула Кили.
– Никоим образом, если бы она была под постоянным присмотром. Ой, я вас умоляю, давайте не будем все драматизировать! Бассейн закрыт брезентом. И, в конце концов, ничего же страшного не случилось!
– Ничего страшного не случилось? – переспросила Кили. – А в тот вечер, когда утонул мой муж, тоже ничего страшного не случилось? Кстати, что тогда произошло? Может, вы и тогда искали теннисные мячики и просто забыли закрыть воротца?
Глаза Эвелин угрожающе вспыхнули.
– Я вам уже говорила, что случилось в тот вечер. Я была в кабинете с отцом. Мы смотрели телевизор, и кондиционер был включен. Я только потому и смогла что-то расслышать, что пошла выпустить собак во двор. Если бы ваша дочка не кричала так громко, я бы понятия не имела о том, что происходит.
Кили кивнула, стараясь сдержать возмущение.
– Да, именно так вы тогда и сказали.
– Я не лгу! У меня нет никаких причин лгать вам…
Кили чувствовала, что старуха настроена враждебно, но была полна решимости выяснить все до конца.
– Я просто пытаюсь понять, каким образом воротца остались открытыми в тот вечер. Понимаю, это надо было делать раньше, но… это очень важно.
– Я бы сказала, что тут все ясно, – заявила Эвелин. – После того, что сделал с собой ваш сын, его вина очевидна. Он сам в этом практически расписался.
Обвинение Эвелин потрясло Кили. Она ожидала чего угодно, но только не этого.
– Дилан не оставлял воротца открытыми, – сухо отрезала она.
– Да вы просто слепы! – презрительно отмахнулась Эвелин.
– Сегодня их оставили открытыми вы, —сердито напомнила Кили.
– Это была случайность. А судя по тому, что я читала в газетах, ваш сын сделал это нарочно.
– Я была бы вам очень признательна, если бы вы не повторяли клевету.
– Вы не имеете права мне указывать, – заявила Эвелин, и собаки в доме снова залаяли, почуяв нервозность в голосе хозяйки.
Этот лай заставил Кили встревожиться за Эбби. Если Эвелин выпустит собак, Эбби в своей легкой прогулочной коляске окажется с ними на одном уровне. Как ни хотелось ей поставить Эвелин на место, рисковать она не могла.
– Вам должно быть стыдно, Эвелин, – бросила Кили через плечо, спускаясь с крыльца.
После минутного промедления Эвелин распахнула дверь настежь.
– Это не мне должно быть стыдно! Это ведь я вынуждена жить по соседству с такими, как вы! Я тут совсем одна со своим престарелым отцом. И вот я узнаю, что ваш сын убил своего собственного отца, а теперь еще и отчима. Я своими глазами видела, что он сотворил со своей сестрой. А потом перерезал себе горло – это же ужас! А вдруг в следующий раз он захочет напасть на меня? Могу вам прямо сказать: это кошмар – жить по соседству с такими неуравновешенными людьми.
Лицо Кили окаменело. Она влажными от пота руками стиснула ручки коляски.
– Я вас прекрасно понимаю, – с горечью усмехнулась она.
Эвелин не поняла, что ирония относится к ней, и продолжала изливать душу как ни в чем не бывало:
– Я каждую ночь молюсь, чтобы кто-нибудь купил ваш дом и я смогла бы снова спать спокойно. Я себя чувствую так, словно меня поселили в одной из этих ужасных новостроек, а за стеной живет малолетний преступник. Я не буду знать ни минуты покоя, пока вы не съедете!
– Что ж, примите к сведению, что Дилан поправляется, – спокойно сообщила Кили. – Надеюсь скоро перевезти его домой.
– Храни нас бог! – пробормотала Эвелин, демонстративно передернув плечами. Она захлопнула дверь, и Кили услыхала, как в замке поворачивается ключ.
– Идем, Эбби, – шепнула Кили.
Расправив плечи, высоко вскинув голову, она неторопливо прошла по дорожке через лужайку и вышла за ворота. Ей хотелось повернуть на свою подъездную аллею и скрыться в доме, спрятаться. Однако вспомнив о Дилане, лежащем на больничной койке и стискивающем ее руку, она остановилась. Злоба Эвелин потрясла ее до глубины души, она дала слово Дилану и не собиралась отступать.
Неохотно, на свинцовых ногах Кили двинулась дальше. В большом доме по другую сторону от ее собственного на ее звонок никто не ответил. Она не была знакома с жившей в нем молодой парой. Они оба работали на руководящих постах в одной из крупных фирм Балтимора и редко бывали дома. По выходным они либо принимали гостей, либо уезжали за город.
Кили решительно пересекла улицу и подошла к дому Уорнеров. Она не видела Дэна Уорнера и его дочери Николь со дня похорон Марка. Но они были на похоронах, и Кили почувствовала, что это дает ей право по-соседски постучаться в их дверь.
Она нажала на кнопку звонка. Дверь открыл Дэн Уорнер, приятного вида мужчина лет сорока с небольшим, с красивой сединой в черных волосах. Он был в замшевой рабочей куртке и держал в руке отвертку.
– Здравствуйте, Дэн, – сказала Кили, решив, что может его так называть. Он сам так представился, когда она принесла адресованную ему бандероль, по ошибке попавшую к ней.
Взгляд Дэна упал на Эбби, и его лицо осветилось улыбкой.
– Добрый день, миссис Уивер, – приветствовал он Кили.
– Зовите меня Кили, – сказала она. – Извините, что я к вам без приглашения. Я давно хотела зайти, поблагодарить вас и вашу дочь за то, что пришли на похороны. Вы были очень добры.
– Мы хотели выразить вам свое сочувствие. Это была ужасная трагедия. – Он покачал головой.
– Спасибо вам. Когда знаешь, что люди тебе сочувствуют, это очень помогает.
– Мне ли не знать, – вздохнул Дэн. – Но что же я держу вас на пороге? Входите, прошу вас.
Кили вытащила Эбби из коляски.
– Я вас надолго не задержу.
Она прошла за ним следом в дом, показавшийся ей уютным и обжитым. Повсюду стояли семейные фотографии в рамочках, включая свадебное фото, на котором Дэн был с усами и обнимал прелестную молодую женщину с длинными каштановыми волосами.
– Я пытался починить вот эту полку, – объяснил он. – Правда, я не самый лучший плотник в этом мире, а вы дали мне приятную возможность прервать работу. Хотите кока-колы или еще чего-нибудь?
Кили покачала головой.
Эбби заерзала на руках у матери, когда они добрались до кухни, в которой царил веселый кавардак.
– Спустите ее на пол, – предложил Дэн. – Мы тут привыкли к детям.
Он достал из шкафа форму для выпечки булочек, уверенно протянул ее Эбби, и девочка принялась изучать ее с восторженным вниманием.
– Хотя сейчас у нас в семье остался только один ребенок, – продолжал Дэн, – но вскоре появится еще один. Мы со дня на день ожидаем появления моего первого внука.
