Текст книги "Жаркие ночи в Майами"
Автор книги: Пат Бут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)
27
Лайза Родригес была во главе компании, когда они оказались у дверей «Мезанотты»: это была единственная возможность проникнуть в ресторан. Получение столика в ресторане, где все они уже заняты, являлось высшим подтверждением ее славы. Парень у входа завел было обычную речь насчет того, что столик нужно заказывать заранее, а теперь придется ждать в баре. Но слова застряли у него в глотке, когда вперед вышла супермодель. Покачивая задницей, Лайза направилась к метрдотелю. Все вокруг замерли, узнав Лайзу Родригес. Разговоры в ресторане разом смолкли.
– Мисс Родригес, – сказал метрдотель, потирая руки так, словно счищал с них грязь. – Видеть вас – истинная радость!
Лайза соблаговолила узнать его и подставила ему свою шелковистую щеку. Метрдотель почувствовал себя на седьмом небе. Он склонился, чтобы поцеловать ее руку, так, будто принимал святое причастие. Она ничего не сказала при физическом соприкосновении с этим подхалимом, но посмотрела вверх, на потолок, с таким видом, словно она страдает во имя высшей цели. Метрдотель отступил назад, лицо его пылало от прикосновения к знаменитой девушке, и вот тут начались осложнения. Лайза Родригес приехала в сопровождении троих знакомых. Им надлежало предоставить очень хороший столик, а свободные столики отсутствовали. Бар был битком забит пьяными головорезами, в животах у них бурчало, а гордость играла. Каждый, кто занимал столик в этом самом модном ресторане в Америке, после лос-анджелесского «У Мортона», любимого ресторана голливудских кинозвезд, держался за свое место, как за самое дорогое в жизни. Завсегдатаи пили столько кофе, что рисковали заполучить кофеиновый психоз. Ни один из них теперь не заснет по крайней мере неделю. Но все они заказывали выпивку и еще кофе, громко смеялись и кричали, крутили головами и глазели по сторонам, радуясь, что веселятся в нужном месте и в нужное время. На лице метрдотеля появилось выражение железной решимости. У кого-то из неудачников необходимо отнять столик. Все очень просто. Но уступят ли они без сопротивления? Кто знает? Но, черт побери, кого это интересует!
Метрдотель оглядел заполненный ресторан. Людей достойных трогать нельзя, тем более из местных жителей; нельзя беспокоить и наркодельцов, которые швыряют деньги, как мусор, и очень легко теряют терпение. Нужны какие-нибудь туристы, которые случайно забрели сюда, когда ресторан еще не был полон, и пересидели свое время. Глаза его вспыхнули, когда он наткнулся взглядом на мужчину и женщину средних лет, лишенных каких-либо признаков загара. Среди жителей Саут-Бич таких быть не могло, разве только они ночные пташки из Нью-Йорка – «Большого яблока», где выглядеть наподобие привидения позволительно.
– Мисс Родригес, я буду весьма польщен, если вы посидите здесь и выпьете что-нибудь, пока я организую вам столик, – сказал он.
– О'кей, – отозвалась она без всякой улыбки. – Распорядитесь, чтобы принесли шампанское. Французское.
Метрдотель тут же бросился выполнять ее распоряжение. Она посмотрела на Роба, который стоял рядом с ней, красивый, как бог. Половина ресторана делала то же, что и она… женская половина. Но Лайза ничего против не имела. Он принадлежит ей. Он просто еще не знает об этом.
– Ты заказывала столик? – спросил Роб. От него полностью ускользнула суть происходящего.
– Для меня все всегда заранее заказано, – усмехнулась в ответ Лайза. – Держись меня, дорогой, и ты никогда не будешь голодать.
– Или страдать от жажды, – добавил Абдул, весьма довольный всем ходом событий. Посещая различные столицы мира, он держался тех ресторанов, где знали его и то, что он богат. В других местах он был просто грязным никем. Теперь же Абдул грелся в лучах чужой славы. Цена Лайзы в его глазах резко подскочила. Неделя на яхте обойдется ему посещением ювелирного магазина Картье. Дешевле не получится. Ни в коем случае.
– Итак, мисс Родригес, – пропела Мона, – здесь вы котируетесь просто как королева.
Она не могла удержаться от намека, что это только в Майами Лайза пользуется такой славой, а за его пределами она – ничто.
– Нам повезло, что мы не в Палм-Бич, – ответила Лайза. – Там мы бы столкнулись с расовыми проблемами.
– Ха-ха! – рассмеялся Абдул.
– Там недолюбливают и арабов тоже, – заметила Лайза и улыбнулась приветливой улыбкой психа с острым топором в руках. В безопасности был только Роб. Принесли шампанское. Она положила руку на ладонь Роба.
Абдул оказался непробиваемым. Он смеялся.
– Между прочим, у моего короля есть дом в Палм-Бич, – заметил он.
Никому и в голову не пришло поинтересоваться, кто его король.
Разговоры в ресторане возобновились, но тема их изменилась. Теперь все говорили только о Лайзе. Мужчины и красивые женщины утверждали, что в «реальной жизни» она выглядит лучше. Когда обладаешь красотой, нет необходимости при любом случае обнажать клыки. Девушки менее красивые заявляли, что она их разочаровала, а некрасивые вообще считали всякие разговоры о фотомоделях скучными, и нельзя ли говорить о чем-нибудь более интересном? Никто не оставался безразличным, все следили за Лайзой, болтали о сгоревших родителях, о миллионных сделках, гадали, что это за парень рядом с ней, с которого она публично разве что не стягивает штаны.
Туристов удалось выпроводить. Столик был сервирован за рекордное время.
Компания прошествовала среди ужинающих, как свадебная процессия среди почтительных прихожан в церкви. Официанты суетились у столика. Все расселись. Лайза и Роб сели так, чтобы видеть зал, заняв самое выгодное положение.
– О чем ты думаешь, Роб?
Она под столом положила руку ему на колено.
– Я думаю, что это замечательный ресторан.
За соседним столиком сидели трое мужчин, сильно загоревших во время поездок на острова на своих скоростных моторках; с ними были четыре блондинки, которые хотели бы стать моделями, не будь они слишком низенькими, слишком мускулистыми, слишком старыми и слишком тупыми. Одна из девиц сидела на коленях у одного из мужчин, который что-то жевал. По громкости ее речи можно было судить, что девица пьяна. Вдруг девица упала и сильно ударилась об пол. Она лежала, не двигаясь. Никто за их столиком и пальцем не пошевелил, чтобы ей помочь.
Роб вскочил, но Лайза успела перехватить его и посадить на место.
– Сиди, – прошептала она.
Она прекрасно знала, в чем дело. Можно не сомневаться, что через минуту-другую девушка встанет. Так и произошло. Ее попытка привлечь к себе внимание провалилась. Она вскарабкалась обратно на колени к своему мужику, улыбаясь так, словно покорила Эверест. Его единственной реакцией на ее возвращение было то, что он взял вилку в другую руку.
– Пожалуй, я не привык к таким местам, – сказал Роб с грустной улыбкой.
– Это самое приятное, что в тебе есть, – отозвалась Лайза, и в ее голосе прозвучали первые отдаленные раскаты грома вожделения.
– Давно работаешь фотомоделью? – спросила Роба Мона.
– Нет. На самом деле я еще не фотомодель. Все говорят, что у меня это получится. Я собираюсь участвовать в рекламной кампании Уитни, – ответил он.
– Этому нужно учиться? – спросил Абдул. – Или достаточно быть просто красивым?
Он сумел дать понять, что уверен во втором. Лайза метнула на него короткий взгляд. Да, арабы умеют засунуть и спереди и сзади, но ты лучше поберегись, песчаный червь! Не пытайся изображать из себя Саддама Хусейна перед моим парнем, или я сотру тебя в порошок, уж поверь мне.
– Это меня и беспокоит. Но Криста говорит, что все будет хорошо. Но я не знаю.
– Ты должен только двигаться и трясти своими причиндалами, детка, а камера все сделает за тебя, будет любить тебя. Нельзя быть слишком застенчивым. – Мона рассмеялась, желая смягчить свои обескураживающие слова.
– Криста… – снова начал Роб.
Мона оборвала его:
– Дорогой, Криста была хороша в свое время, но ей уже далеко не семнадцать. Теперь она стала деловой стервой.
– Не говорите при мне так о Кристе, – сказал Роб, и лицо его вспыхнуло.
– Ого! – сказала Мона. – Я не собиралась оскорблять ее. Просто у меня такая манера разговаривать.
Она улыбнулась, как рудокоп, наткнувшийся на золотую жилу. Потом посмотрела на Лайзу. Посмотрела на Абдула. Знает ли супермодель, что ее пупсик неравнодушен к Кристе Кенвуд? Если нет, то узнала теперь.
Лайза действительно теперь знала. Она покраснела, но ничего не сказала. Мысли ее лихорадочно метались. Криста не могла поощрять его. Черт побери, вероятно, даже сам Роб не сознает, что чувствует. Все это ерунда, а воспоминания его тела принадлежат ей. Никакой конкуренции нет. Вот дерьмо! Лайза почувствовала, как капельки пота собираются в ложбинке меж ее грудей. Не произошло ли что-нибудь во время знаменитого разговора между Кристой и Робом, когда они обсуждали такие бессмысленные проблемы, как Бог, что такое «хорошо» и что такое «плохо» и в чем заключается смысл жизни? Не вырвалась ли из подсознания умственная мастурбация? Как бороться с подсознанием? Прорывается ли оно в реальное сознание? Трудно сказать, но это требует проверки. Криста на грани того, чтобы стать соперницей Лайзы Родригес, и это сделает жизнь весьма интересной для оперяющегося агентства Кенвуд, для фотографий Стива Питтса и для всей рекламной кампании Мэри Уитни.
– Где вино, Абдул? – рассеянно спросила Лайза.
Ей захотелось выпить. Вечер еще только начинался. М-м-м… Она чувствовала себя прекрасно. Ей нужны были раздражители, соперничество. Легкая победа – это слишком легко, а ей нравилось преодолевать трудности. Они делают одержанную победу еще более сладостной. Настроение Лайзы улучшилось. Мэри Уитни, мультимиллионерша, законодательница мод, хочет затащить в постель ее мальчика. Криста Кенвуд, легендарная фотомодель, а теперь большая шишка с ее новым агентством, которое обещает миллионы долларов дохода, тоже, возможно, подумывает о Робе. Кроме того, есть еще Стив Питтс, который один только может сделать из него звезду. Стив явно исходит слюной, когда смотрит своими глазами-буравчиками на Роба Сэнда. Не следует также забывать и маленького Абдула, чья яхта наверняка отделана золотом и прочей гадостью, маленького Абдула, чьи ночные забавы, без сомнения, включают и наслаждение женским телом, и развлечения с юношами. Да, ставки на Роба Сэнда растут, но только она сорвет этот куш. Когда скачки начинаются, именно она, Лайза Родригес, кобыла чистых кровей, стартует первой и, когда упадет флажок, финиширует первой – и к дьяволу всех остальных участников заезда.
– Думаю, нужно заказать еще шампанского, – заявил Абдул, – и «Шардоне» тоже не помешает. Потом надо еще заказать «Джордана». И много «Перье».
Говоря это, он смотрел на Лайзу, стараясь подольститься к ней.
– Как угодно, – ответила она.
– Знаете, это место напоминает мне Челси шестидесятых годов, – сказал Абдул. – Такая же энергия, самоуверенность, развлечения. Там было такое место, оно называлось «У Альваро», и еще одно – «Аретуза». В них всегда было полно итальянцев, шумных, красивых.
В его голосе прозвучали мечтательные нотки, вызванные воспоминаниями.
– Ты уже функционировал в шестидесятых, – фыркнула Мона.
– Кто-то ведь должен был функционировать, – отозвался Абдул с философским спокойствием.
Он начинал сожалеть о своей связи с Моной. Об этом говорило выражение его лица. Команда Родригес – Кенвуд выглядела гораздо привлекательнее, да еще с таким красивым парнем, который носил свою чистоту, как белоснежное одеяние.
– Знаете, – сказал Абдул, – я всегда восхищался Кристой Кенвуд. Мне бы очень хотелось познакомиться с ней. Кажется, кто-то из вас говорил, что она сегодня приедет в Майами?
– Да, – подтвердил Роб, – из Ки-Уэста. В своем офисе она будет завтра утром.
– Роб просто эксперт по части Кристы, – лукаво заметила Мона.
– Я хотела бы как-нибудь посмотреть вашу яхту, – в отместку сказала Лайза.
Она перегнулась через стол к Абдулу, словно заметила его впервые. Он расцвел, как майская роза. Лайза улыбнулась Моне. «Распрощайся со своей поездкой в Абакос, шлюха, – говорила ее улыбка. – Мне стоит только моргнуть, как этот источник денег иссякнет для тебя навсегда».
– Для меня это будет большая честь, – ответил Абдул. – Я могу распорядиться, чтобы завтра утром ее перегнали в Майами. Или можно добраться до нее на вертолете. Кое-кто считает мои картины довольно хорошими.
– Ты еще и рисуешь? – спросила Мона, разъяренная вторжением Лайзы на ее территорию.
– Я уверен, что Абдул имеет в виду картины, которые он покупает, – со смехом пояснил Роб.
– Ладно, извини меня, – огрызнулась Мона.
Она оглядела стол. В ней клокотало желание мести. Ей хотелось уничтожить их всех немедленно. Первой Лайзу. И этого белого парня, который никогда не поймет, что такое сточная канава, – даже если упадет в нее. И этот мерзкий денежный мешок, который она подцепила в «О-баре». Они все пытались унизить ее, каждый по-своему, и все они заплатят за это. Джонни об этом позаботится. Джонни – ее мужчина. Он – ее мужчина номер один. Что бы он ни планировал в отношении Кристы и Лайзы, на долю всех остальных тоже останется достаточно неприятностей. А она, Мона, будет инструментом его мести. Но она должна действовать осторожно и помнить о плане игры. Она должна поступить в агентство Кристы. Этого хочет Джонни. Значит, она не должна взрываться. Должна быть веселой, легкой и блестящей. А для этого необходимо нюхнуть кокаина. У нее в сумочке есть кокаин. Она не любила пользоваться собственным кокаином, но сейчас был особый случай. Мона отодвинула стул.
– Пойду в туалет, – сказала она, выдавила из себя улыбку и удалилась.
– Здесь очередь в туалет, должно быть, длиннее, чем за спасательными лодками на «Титанике», – заметила Лайза.
Роб не понял, что она имела в виду. Абдул ухмыльнулся.
– Хотите заказать что-нибудь особенное? – спросил официант.
Его никто не слушал. «Мезанотта» славилась своей кухней, но не это было здесь главное. Заказы приходилось вытягивать из клиентов, как тайны в застенках испанской инквизиции.
– Значит, вот это и есть светское общество Майами? – спросил Абдул, обводя взглядом зал и словно пытаясь выяснить для себя что-то главное.
– Да, довольно странное общество, – подвела за него итог Лайза. – Более дикое, чем в Нью-Йорке, менее изысканное, более веселое, более энергичное. Испанский налет придает здешней публике европейский стиль, но разрешается обладать также кое-чем чисто американским, вроде мускулов и загара. Когда встречаешься с парнем, то первым делом надо выяснить, какая у него моторка. Забудь о его машине, забудь о его мыслях, о том, чем он занимается. Здесь все на поверхности, и это и есть рейгановский материализм, и пусть затрахаются все прекрасные чувства и прочие пустые бредни. Здесь мы на границе с «третьим миром». Единственное, чего хотят здесь игроки, – это выудить друг у друга как можно больше денег, но так, чтобы не сесть при этом в тюрьму.
– Вот как! – отозвался Абдул. – Я здесь придусь ко двору. У меня есть множество материальных вещей, вот только чувства у меня, возможно, чуть более изысканные.
– Не стала бы я держать пари на этот счет, – сказала Лайза.
Роб прихлебывал свою кока-колу. В голове у него стоял какой-то туман после выпитого в кафе «Ньюз» шампанского, и это усугубляло ощущение нереальности всего окружающего. Он не мог прийти к выводу, выиграл ли он в лотерею, или проигрался в пух и прах. Невозможно было определить, хорошо или плохо то, что с ним происходило. Он знал лишь одно: в этот вечер он потерял все свои якоря и теперь его несет по течению. Разум, который обычно служил Робу безупречным компасом, сейчас отказывал, и четкая грань между тем, что правильно и что неправильно, оказалась размытой. Он не мог точно определить, когда это случилось. Знал только, что случилось. Было ли это в тот день, когда он согласился стать тренером Мэри Уитни по теннису? Или в тот момент, когда Криста зашла в магазин «Все для подводного плавания»? Или это произошло в тот вечер, когда Лайза и он занимались любовью в теннисном павильоне? Может быть, именно все это, вместе взятое, ввергает его в пропасть огромного успеха или поднимает на вершину возможной славы? Он изо всех сил пытался мысленно лицезреть Господа Бога, но Господь исчезал среди миазмов открывающихся возможностей, немыслимого богатства и бурной чувственности. Криста олицетворяла собой безопасность, доброту… Но так ли это? Может быть, она хуже всех, может быть, маскируясь под друга, она использует его для своих целей? Нет! Криста чиста! Криста почти божественна в своей красоте и уверенности в себе. Ей он мог доверять. Более того, он мог полюбить ее. Эта мысль пронзила сознание Роба, вызвав целую бурю чувств. Перед ним возникло ее лицо – спокойное, ясное, улыбающееся ему, а не насмешливое; ее длинное загорелое тело в облегающем костюме для подводного плавания, ее мускулы, играющие под загорелой кожей, мягкие светлые волосы. Он слышал ее речь с легким акцентом, свойственным людям из высшего общества, обонял ее чистый аромат, чувствовал легкое прикосновение ее пальцев к своей руке, когда она в разговоре хотела подчеркнуть что-то, и на ее губах играла ленивая улыбка, а его сердце начинало учащенно биться. Криста… Она в Ки-Уэсте, но сегодня ночью она вернется.
Однако рука на его бедре принадлежала не Кристе. Это была рука Лайзы. Криста была иллюзией, мечтой, мечтой о запретном и недоступном, а Лайза Родригес была здесь, сейчас, живая, из плоти и крови. Она была опасно и сладко реальной, воплощавшей свой собственный образ жизни; тело и лицо, не имеющие права быть столь совершенными, когда в них заключена столь несовершенная душа. Лайза вожделела его. Каждое ее движение было приглашением к любовному заговору. Она обдавала его запахом своей сексуальности, и все могли это видеть. Все понимали, что он ее цель, именно он, неизвестный парень, которого возжелала суперзвезда и которым она владела. Это было удивительно. Это ему льстило. Ребята в колледже не поверят. Прихожане в церкви не одобрят. Сопротивляться этому невозможно. Бог дал ему сладострастие и возраст, когда вожделение оборачивается болью, бушующей в теле. Потом Бог показал ему Лайзу и заставил ее желать его, и научил ее всем уловкам змея-искусителя в раю, пока плод с дерева не пролил свой сок на Роба и не свел его с ума своим сладким ароматом. Он уже пал, уже лишился благодати, и теперь ему грозила та же опасность, что и Адаму.
– Тебе нравится? – шептала Лайза, поглаживая его бедро под столом.
Роб кивнул, не будучи уверен, так ли это, но всецело отдаваясь этим прикосновениям. Перед его глазами груди ее вздымались и снова опадали. Они шевелились под платьем, смуглые и упругие, не сдерживаемые бюстгальтером, налитые и безупречные. Он видел ее сосок и знал, что она желает, чтобы он его видел. Он помнил его облитым лунным светом. Сосок прижимался к его языку, заполнял его рот и его сознание. Мокрый от его слюны, он поблескивал, когда он вошел в нее, и сейчас он обещал то же самое. Роб слышал, как он зовет его. О Боже, как она прекрасна! Роб проглотил слюну. Он чувствовал, как пот скапливается у него под мышками. Он ощутил, что начинает твердеть. Он заерзал на стуле, не зная, куда деть глаза. Через столик ему улыбался Абдул. Роб слышал, как Лайза засмеялась, потому что знала, что она может сделать, что́́́ она уже сделала. Ее рука твердо покоилась на его бедре, ее нога прижималась к его ноге.
– Вы уже покончили с едой, – спросил официант, – или еще поработаете?
– Убирайся! – рявкнула Лайза.
Но момент был упущен, он рассыпался, как кристалл, ударившийся о скалу банальности.
– Болван! – выпалила Лайза, когда смущенный официант исчез.
– Просто он оксиморон, – сказал Абдул.
– Что?
– Оксиморон. Соединение противоречий в терминах. В вашей стране так боятся проявлений рабской психологии, что плохое обслуживание у вас доведено до уровня искусства. Официанты равняются на рабочих бензоколонок. Они существуют только для того, чтобы подталкивать заправочный процесс у людей, который рассматривается не как удовольствие, а как отнимающая время необходимость. Есть надо быстро и с максимальной опрятностью. Вы «работаете» над своей пищей, и вас поздравляют, когда вы «покончили» и торопитесь получить углеводы, – единственное, чем американцы интересуются по-настоящему. Если вы расслабляетесь на минуту, разговариваете и даете организму возможность переварить пищу, то вашу тарелку немедленно выхватывают у вас из-под носа, словно она угрожает вашему здоровью. – Абдул высокомерно рассмеялся, излагая свои социальные комментарии.
Лайза обернулась к Робу. Может быть, можно еще спасти что-нибудь? Но уже вернулась из туалета Мона, сразу же начавшая трещать, как пулемет:
– Вы не поверите, что один подонок сказал мне там. Спросил, могу ли я устроить ему хорошее времяпрепровождение, если он кинет мне несколько долларов. Дерьмо несчастное! Он просто вывел меня из себя. – Она плюхнулась на стул и в ярости набросилась на Абдула: – Если бы ты был настоящим джентльменом, а не притворялся, то стер бы этого сукина сына с лица земли. Понимаешь, о чем я говорю? Ты меня слышишь? Что за вонючее здесь место! Эти гады выползли прямо из болота. Вынул свои мерзкие деньги… задница, поганый наркоман. Вот он. Вот он!
Вскочив, Мона указала на огромного мужчину, сидящего за столиком с несколькими девицами. Тот ухмыльнулся через весь зал, чувствуя себя вполне в безопасности на своей территории.
Абдулу стало явно не по себе, его космополитическая самоуверенность мгновенно поблекла. Теперь Мона определенно казалась ему совершенно неподходящей для него девицей.
– Он, наверное, пьян. Забудь об этом, Мона. Везде можно нарваться на идиота, – попытался он успокоить ее.
– Мне кажется, он вел себя весьма оскорбительно, – провоцируя, заметила Лайза.
Чувственный рот Моны неожиданно округлился.
– Эй, ты, затраханная задница! – заорала она через весь зал мужчине, с которым столкнулась возле туалета. – Раздолбанный кусок собачьего дерьма! Иди трахай свою мать, ты!
Она вся посинела, выстреливая оскорбления, как дротики.
Все разговоры прекратились. В «Мезанотте» воцарилась гробовая тишина. Абдул сидел бледный, как полотно. Роб наклонился вперед. Лайза широко улыбалась.
Метрдотель, совершенно парализованный, стоял за своей стойкой, пытаясь представить себе размеры убытков. Девушка, сидящая за столиком вместе с Лайзой Родригес, орала на дельца, который каждую неделю оставлял в ресторане по тысяче долларов. Это очень плохо, но дальше будет еще хуже. Метрдотель вытянул шею в сторону дельца. Может, девица просто шутит. И парень воспримет это именно как шутку? Как бы не так! Тот развернулся на своем стуле, подстегиваемый взглядами своих девок.
– Иди трахни свою мать! У тебя есть мать, засранец? – орала Мона.
Мужчина встал. Кто-то уронил вилку. Ее удар об пол прозвучал оглушительно.
– Заткнись, – шептал Абдул. – Заткнись же!
– Успокойся, Мона, – вставил Роб. – Парень, наверное, пошутил.
Но Мона не собиралась успокаиваться. Она вошла в раж. Мозги у нее кипели, кровь бурлила, она заварила кашу, расхлебывать которую будут другие.
Человек медленно двинулся к ним через зал. Это был крупный мужчина, настолько крупный, что ему приходилось протискиваться между столиками. Руки его были оттопырены, так как бицепсы не давали им прижаться к бокам. На нем был легкий костюм неестественно синего цвета, начищенные остроносые туфли, на запястье огромного размера часы «Ролекс». Он на ходу постукивал суставами пальцев по ладони другой руки.
Тишина в «Мезанотте» достигла поистине космических масштабов. Эту тишину можно было слушать. Роб следил за приближением мужчины. Абдул все глубже и глубже вжимался в кресло.
Наконец мужчина подошел. Остановился позади Роба, глядя на Мону и Абдула.
– Что ты мне только что сказала? – спросил он.
Мона наконец утихла. Она отвернулась и уставилась в потолок. Абдул перевел дыхание. Можно ли найти арабский выход из этой ситуации… такой, чтобы от мордобоя можно было бы откупиться? Ах эти американцы! У Абдула живот свело от страха. Аллах, будь милостив! Пусть эта ужасная Мона проглотит обиду и промолчит!
– Она сказала, – произнесла Лайза, – что если у вас есть мать, то вы должны проделать это с ней.
Парень обернулся к Лайзе, и на лице у него отразилось смятение. Он знал, кто она такая. Ему очень хотелось быть представленным ей. Он мечтал бы с ней подружиться. Даже в этот момент, когда он защищал свою честь, какая-то часть его сознания жаждала наладить с ней хорошие отношения. Однако теперь это оказалось невозможным, и добилась этого Лайза. У него за спиной были девицы, с которыми ему предстояло сосуществовать. Они отправлялись с ним в плавание на его яхте. Они восхищались его мужской силой. Это был его звездный час. Эта черномазая шлюха оскорбила его на глазах всего города. Должна пролиться кровь, но чья? Во Флориде не принято бить женщину. Это бывает в более изысканных местах. Значит, он должен найти ей замену. Этого маленького чернявого? Возможно. Юнца? Это уже чуть лучше. Ему нужен тот, кто встанет на защиту этой черномазой скандалистки, кем бы он ни был.
– Слушай, ты, сучий потрох, – сделал он попытку. – Убирайся со своей грязной глоткой на Север, где тебе место, и забери с собой своих друзей-педерастов. Я не хочу, чтобы они были здесь, когда я кушаю.
Все произошло очень быстро. Делец стоял вплотную за стулом Роба. Роб не просто встал, он взлетел, как ракета, отшвырнув при этом стул влево. Его взрывная энергия была яростной. Мужчина был дюймов на шесть ниже Роба, и голова Роба ударила его прямо в челюсть, которую тот выставил вперед, произнося свои оскорбления. Роб действовал наверняка. У него была могучая шея, он представлял собой живой таран, сто семьдесят фунтов мускулов и костей. Удар пришелся по челюсти, мозги у мужчины поплыли. Он рухнул назад, прямо на колени к девице, которая все еще восседала на коленях у своего кавалера, не обращавшего на нее никакого внимания. Потом проехался по столу. Все, что было на столе, оказалось на полу, и фонтан разбитого стекла, креветок, столовых приборов и крови смешался с вибрирующей атмосферой «Мезанотты». Левая нога мужчины еще секунд пять дергалась в воздухе, потом затихла. Как говорят, все кончилось раньше, чем началось.
Роб сел на свое место. Лайза, Мона и Абдул смотрели на него, раскрыв рты.
– Мне ничего другого не оставалось, – сказал Роб. – Так мне кажется.
У них за спиной ресторан гудел он возбужденных голосов. Посетители оказались свидетелями драки в лучших традициях Хемингуэя. Это было великолепно!
Жеребец суперзвезды продемонстрировал свои яйца. Честь женщины была защищена. Мужская честь ограждена. Давид в реальной жизни нанес поражение Голиафу – прекрасное зрелище, причем без дополнительной платы.
– Роб, это было невероятно! – выдохнула Лайза. Она откровенно любовалась им. – Твоя голова в порядке? О Роб!
– Чертовски хороший спектакль, – заявил Абдул и вытер с верхней губы капельки пота шелковым носовым платком.
– Уходим, – заявила Мона.
Все были согласны с ней, особенно Абдул. Он бросил на стол пятнадцать стодолларовых бумажек, чтобы никто не имел повода остановить их на выходе. Лайза возглавляла их шествие. Она удалялась с тем же царственным видом, с каким и появилась. Метрдотель размахивал руками, его жесты были двойственного характера: он и хотел, чтобы Лайза ушла, и не хотел, чтобы она никогда больше не приходила. Трое женщин и один мужчина сказали Робу «браво», когда он проходил мимо них. Пьяный в углу демонстративно зааплодировал. Потом все сидевшие в ресторане решили, что такое дело требует еще выпивки. Инцидент уже становился частью фольклора Саут-Бич.
