Текст книги "Жаркие ночи в Майами"

Автор книги: Пат Бут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Говорил полицейский:

– Полагаю, я могу объявить, что мой отдел закончил расследование по этому делу; в том числе мы изучили возможность того, что это не был несчастный случай.

Он сделал паузу.

Рыдания Лайзы стали еще громче. Хосе смотрел на нее так, словно перед ним был лик Девы Марии. Даже папаша Арагон, который все-таки имел те же гены, что и его сын, явно был тронут ее горем.

– Однако мы не обнаружили никакого мотива. Кроме того, у нас есть показания единственного свидетеля, мистера Хосе де Арагона, человека, чья семья является столпом добропорядочности в нашем округе. Мы учитываем также личные качества самой мисс Родригес, которой Майами всегда гордится…

Он снова замолчал, оглядывая комнату, чтобы убедиться в том, какое впечатление производят его слова. Все согласно кивали. Выражение лица сахарного барона также говорило о том, что он не забудет оказанной ему маленькой услуги. Адвокат семейства Арагон сиял. Лайза выглядела подавленной масштабом своей личной трагедии.

– Так что позвольте мне сообщить вам, что, по согласованию с отделом медицинской экспертизы и прокурором округа, решено квалифицировать происшествие как несчастный случай, в котором никто не виноват, и мне остается только добавить, что я глубоко сожалею о том, что этот ужасный случай произошел.

Джонни Росетти подумал, что самое время бы откупорить шампанское. Все были счастливы и разве что не поздравляли друг друга. Одна только Лайза казалась отключенной от этих проявлений радости. Джонни восхищался ее искусным притворством – а в том, что это игра, он не сомневался. Он никогда не видел ее такой прекрасной. Перед его мысленным взором предстал контракт с Мэри Уитни, а внутренний голос явственно произнес: «Пять миллионов долларов».

Лайза встала, глубоко вздохнула, по ее телу пробежала дрожь. Сквозь слезы проглянула улыбка, как теплое солнышко сквозь тучи. Она обернулась к капитану из отдела убийств. Лайза знала, чего от нее ожидают. Теперь пришло ее время сыграть свою роль в не выраженной словами и нигде не записанной сделке, которая была только что заключена.

– Позвольте мне просто поблагодарить вас от всего сердца, поблагодарить замечательную полицию Майами и особенно капитана Эрнандеса, который так напряженно и вдумчиво работал, расследуя это дело, и тем не менее всегда был настоящим рыцарем, добрым и внимательным в эти ужасные для меня часы. Я вернулась в Майами потому, что всегда любила это место, а люблю я его потому, что здесь живут такие замечательные люди, как вы, капитан…

Капитан Эрнандес сиял. Позднее его показали по двум местным телевизионным программам новостей. Газета «Геральд» собиралась дать о нем очерк, репортеры кружили вокруг него, как голодные акулы, был уже телефонный звонок от программы «Ночные новости Эн-би-си». Капитан Эрнандес действительно вел себя с Лайзой Родригес как рыцарь, добрый и внимательный, потому что с самого начала этого расследования видел в нем возможность продвижения по службе. Хуан Эрнандес, человек, умеющий держаться, оказавшись в центре внимания, мужчина, знающий, как вести себя с дамой, которую обожает вся испаноязычная Америка. Избиратели не забудут этот случай. Конечно, в настоящем правовом государстве расследования не заканчиваются так быстро. Но дилер всего лишь дилер, а жена дилера всегда считалась его сообщницей. В служебном журнале Эрнандеса в графе «Несчастный случай» – а, вполне вероятно, это действительно был несчастный случай – он хотел бы видеть такие дела почаще.

– И еще я хотела бы сказать, – продолжала Лайза, – как я сожалею, что этот милый юноша по воле случая оказался замешан во все это, и… Хосе, спасибо.

Лайза улыбнулась ему. Хосе ответил ей взглядом рабского восхищения. Лайза почувствовала себя лучше. Раскаяние, если оно имело место, растаяло. К черту их всех! Это ее бенефис! Конечно, остальные участники спектакля подыгрывали ей, как всегда, но все прошло отлично. Это единственный способ увериться, что ты победитель, а победа оправдывает борьбу, тяжелый труд, боль. Толстяк полицейский заработает на ее славе повышение по службе. Балованный богатый мальчишка получил возможность рассказывать своим внукам, как он однажды имел в любовницах супермодель, и все это ценой паршивой моторки. И даже его отец, бросающий на нее исподтишка похотливые взгляды, попытается получить свое. Лайза готова держать пари на месячный доход, что не пройдет и недели, как этот слизняк-мультимиллионер позвонит ей и будет предлагать прогулку на яхте, на самолете, продолжительный уик-энд на курорте. Но Лайза еще не отыграла свой спектакль до конца. Она должна отомстить еще кое-кому.

Потому что здесь, в этой комнате, находился ее старый дорогой друг Джонни. Джонни никогда не насиловал ее в джакузи, но он приучил ее к кокаину, когда ей было четырнадцать, а когда она вошла во вкус, то стал подсовывать ей героин. Он держал ее за руку и показывал, как колоться, а когда она была на пределе, фотографировал ее в таких позах, что их нельзя было бы включить даже в пособие по сексуальным извращениям, которое она однажды прочитала. Она выкарабкалась из этой выгребной ямы вопреки его гипнотическому влиянию и, укладывая кирпич за кирпичом, выстроила свою карьеру, пока не оказалась недосягаемой ни для кого, в безопасности своей крепости из денег и славы.

Всю свою жизнь она извлекала уроки. Люди всегда пакостят тебе, даже те, кого любишь. И если ты позволишь, мир будет творить с тобой невообразимые гадости. Единственное спасение – стать сильной. Тогда тебя не только оставят в покое, но и будут кланяться и лизать твои ноги, а ты будешь ходить между ними, как богиня, и пить из чаши мести. Ее отчим заплатил за то, что изнасиловал ее. Ее мать отправилась в ад за то, что вышла за него замуж. Хосе стал сообщником убийцы и потерял свою лодку за то, что назвал ее крестьянкой. Теперь пришел черед Джонни. О да, так оно и есть, теперь его черед!

Лайза подошла к нему.

– Спасибо, что приехал, – сказала она.

Непохоже, чтобы она на самом деле была так уж благодарна, подумал Джонни. Росетти снова почувствовал, как какие-то насекомые ползут по его спине. Он с подозрением посмотрел на Лайзу.

– Я рад, что все кончилось благополучно. Видит Бог, девочка, ты заставила нас поволноваться. Ужасное событие, ужасное… – добавил он.

– Да, – отозвалась она. – Кое-кому крупно не повезло, верно?

Лайза знала, что он знает. Она знала также, что он знает, что она знает, что он знает.

И она знала, что он ничего не сможет доказать.

– Послушай, Лайза, мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз. Ты не поверишь, когда услышишь, что случилось.

– Хорошие новости?

– Самые лучшие.

– Нет, – сказала она, – лучшие уже позади.

Улыбка приоткрыла ее безукоризненные зубы. Росетти эти зубы показались могильными памятниками ее родителям.

Капитан полиции направлялся к ним. За ним следовал адвокат Арагонов. Росетти не мог далее терпеть.

– Мне позвонил Дон Бланкхарт и предложил тебе контракт на два года с «Уитни энтерпрайзис». Точно не знаю, но он может принести пять миллионов или даже больше. – Джонни отступил на шаг, чтобы посмотреть, как она воспримет такую бомбу.

Лайза склонила голову набок и улыбнулась.

– Пять миллионов долларов, – сказала она наконец, потом повернулась и сделала пируэт на каблуках, прищелкивая пальцами. – Ха! Пять миллионов долларов!

– Разве это не замечательно?

– Это замечательно, замечательно… для меня.

– Для нас, – поправил ее Росетти. Семьдесят пять процентов лучше, чем пятнадцать, но и пятнадцать процентов – это не какая-нибудь мелочь, особенно если учитывать, что работать-то будет Лайза.

– Нет-нет, Джонни, это замечательно для меня, но совсем не замечательно для тебя.

– О чем ты говоришь?

– Я ждала подходящего момента, чтобы сообщить тебе, Джонни, и, знаешь, я думаю, что сейчас именно такой момент.

– Что сообщить? Что за бред?

– Сообщить, что ты больше не мой агент. Я ухожу. Теперь я для тебя в прошлом. Я больше не работаю на «Элли».

Джонни раскрыл рот, но слова застряли у него в глотке.

– Ты нашла другого агента? – наконец выдавил он из себя, захлебываясь слюной.

– Да, – ответила Лайза Родригес. – Я буду работать с Кристой Кенвуд.

12

Ки-Уэст

– Ты работаешь, папа?

Дочь стояла на пороге и с шаловливой улыбкой толкала дверь взад-вперед. На девочке была соломенная шляпка с черной лентой, розовая кофточка с надписью «Рождена, чтобы быть красоткой», черные поношенные шорты и грязноватые теннисные туфли. В свои пять лет она уже наряжалась так, чтобы поразить отца.

Питер Стайн откинулся на спинку кресла и улыбнулся.

– А, Камилла! – сказал он. – Нет, на самом деле я не работаю.

Разве, когда просто сидишь перед пишущей машинкой, ты работаешь? Разве ты пишешь, когда просто обдумываешь, что написать? Кто знает? Когда день идет к концу, кому какое дело? Никто не просит писателя писать, и у плотников, наверное, тоже свои проблемы, хотя сейчас Питер Стайн не мог вообразить, что это за проблемы.

– Замечательно, – сказала дочь, – тогда я вхожу.

Она подбежала к нему, Питер развернулся в кресле и обнял ее, когда Камилла прильнула к нему, положив голову ему на колено. Какое-то время они не двигались, целиком поглощенные любовью друг к другу, но он знал, что это ненадолго: Камилла никогда не оставалась спокойной, всегда о чем-то спрашивала, чего-то хотела… Этим она была немного похожа на него, но в ребенке все это выглядело так привлекательно!

– Ты пишешь книгу, – сказала она.

Для Питера это утверждение прозвучало как обвинение.

– Да, пишу, и это очень трудно.

– Я мешаю тебе работать?

– Нет, дорогая. Я сам себе мешаю.

Она хихикнула.

– Нельзя мешать самому себе. Это обман.

– Да, это обман. Ты права. Я обманываю самого себя.

– Ты мой глупый папочка, – сказала она, но при этом ткнулась в него носом, показывая, что вовсе не считает его глупым, что в действительности он – самый замечательный папочка на свете.

– Луиза разрешила тебе пойти ко мне? – коварно спросил Питер.

Большая толстая няня всегда пыталась выкроить себе время на дневные «мыльные оперы». Она знала, что если Камилле удастся просочиться в его рабочий кабинет, запретную для нее территорию, то девочка благодаря своему обаянию сумеет пробыть у отца все время, пока идет «Санта-Барбара» и значительная часть «Дней нашей жизни».

– Нет, она смотрит телевизор, а мне скучно, вот я и пришла сюда. Папа, можно мне поиграть с твоей пишущей машинкой?

Могу я попиликать на твоем «Страдивари»? Могу я поплясать на твоем «Стейнвее»?

– Да, дорогая, только будь осторожна. Твой папа очень любит свою пишущую машинку.

– Так же, как меня? – В голосе обвинительные нотки.

– Нет, дорогая. Папа любит тебя больше всего на свете.

Это была правда, но не совсем вся. Потому что в голове у него была книга, которая никак не получалась, книга, которая зрела в нем уже два несчастных года. Он любил эту книгу и ненавидел за ту боль, которую она ему причиняет и будет причинять, пока какая-то будущая книга не сотрет ее из памяти.

Камилла села к нему на колено и принялась стучать по клавишам: ттобпряткисюжзщтанцылаут.

– Смотри. Это я тебе написала.

Она вынула лист бумаги из машинки и с горделивой улыбкой вручила отцу.

Тот внимательно посмотрел на буквы.

– Что там написано, папа? Прочитай.

– Ты очень хорошо написала, дорогая. Я могу различить два слова, почти три. Это на два с хвостиком слова больше, чем я сочинил за весь день, и мне кажется, что это хорошие слова. «Прятки» и «танцы». Главное, о чем сейчас пишут в книгах, – как получше спрятаться от мира и поразвлечься.

– Что?

Камилла склонила головку набок, шляпка съехала и чуть не упала. Он просто не мог не поцеловать девочку. О Боже, как она прелестна!

Она стерла след поцелуя тыльной стороной ладони, но выглядела довольной.

– А ты тоже играешь в прятки и развлекаешься, папа?

– Да. Я годами прячусь здесь, а потом отправляюсь в такие места, как Майами, и тогда все устраивают вокруг меня большой шум, я езжу в длинных лимузинах, пью шампанское, и все говорят мне, какой я умный.

– Ты почитаешь мне свою книжку, когда я буду ложиться спать? Там есть про разных зверушек?

Дочь взялась за ворот его распахнутой рубашки и заглянула ему в глаза, и сердце его растаяло.

– Дорогая, я был бы рад почитать тебе, но думаю, что тебе это покажется скучным.

– Как Луизин телевизор?

– Нет, не так, как Луизин телевизор, по-другому. Эта книга скучна для маленьких девочек, но не для взрослых.

Боже, как опасно разговаривать с детьми! Дети многое проясняют. Может быть, его книга будет скучна для взрослых и интересна детям. Это зависит от взрослого. Зависит от ребенка. Черт побери, а есть ли какая-то разница между теми и другими, не считая жизненного опыта – названия, которое люди дают своим ошибкам.

– Как она называется?

– Она называется «Мечта, которая мне снилась».

– Почему?

– Потому что я однажды прочитал фразу в романе одного писателя, которого звали Виктор Гюго. Там было сказано: «Жизнь убила мечту, которая мне снилась». Вот об этом моя книга. Это трудно объяснить, но мечты вдохновляют нас, и нужно притворяться, будто они реальны, иначе жизнь потеряет всякий смысл. Но на самом деле мечты оказываются нереальными, реальность убивает их, и, когда они умирают, нам очень грустно.

– И мы плачем?

– Да, если можем, то плачем.

– Потому что наши мечты умерли?

– Да, и потому что действительность разрушает нашу душу.

– О-ох! Я не хочу, чтобы меня разрушили. Особенно перед ужином.

Стайн рассмеялся. Дочка вытащила его из меланхолии, которая окутывала его подобно темному облаку.

– Что у нас на ужин?

– Рыбные палочки, приготовленные в микроволновой печке.

Питер поморщился, взвешивая все в уме. Он сидел за письменным столом уже три часа и не выдавил из себя ни одного слова, не говоря уже о фразе. Надо сделать перерыв. Мысленно он уже подыскивал себе оправдание, но ведь никогда не знаешь, когда слова вдруг начнут изливаться, как дождь. Когда он сидит за пишущей машинкой, то постоянно готов к словесному ливню, если тот прольется. Если же он где-нибудь в другом месте, то драгоценный момент может быть упущен.

Решение, как всегда, пришло само собой.

– Вот что, Камилла, твой папа приготовит тебе ужин, ладно? Мы устроим один из наших любимых ужинов на двоих. При свечах.

Дочь запрыгала от радости.

– Тогда я пойду надену платье.

– Сначала давай приготовим ужин. Надо глянуть, что у нас есть.

Они вместе спустились по дубовой лестнице старого дома.

– Ты готовишь лучше, чем мама, – сказала девочка, беря отца за руку.

– Я просто больше стараюсь, когда готовлю. А мама старается, когда делает другие вещи. И они у нее лучше получаются.

– Что получается лучше?

Питер Стайн подавил желание начать перечисление.

Наряжаться.

Тратить деньги.

Быть неверной.

Быть источником многих радостей.

Быть такой живой.

Быть счастливой.

– Мама добрее и внимательнее, чем я, она для тебя лучшая мама, чем я папа.

– Мне кажется, что вы оба хорошо ко мне относитесь, – высказалась Камилла с той потребностью восстановить справедливость, которая свойственна только маленьким детям. – Я хотела бы, чтобы вы жили вместе. Мама говорит, что вы больше не живете вместе потому, что ты холодный человек. – Она сжала его руку. – Но я чувствую, что ты теплый. Я думаю, мама не права.

– Я полагаю, мама говорила не о температуре моего тела. Она имела в виду мой характер.

– Но у тебя неплохой характер.

Питер рассмеялся.

– Кое-кто с тобой не согласится.

Кухня выглядела пустой и подготовленной к началу работы, как листы чистой бумаги, лежащие рядом с пишущей машинкой Стайна. Приготовление пищи, как и сочинение книг, дело серьезное. Его надо делать как следует. Питер открыл холодильник, вытащил креветки, которые купил нынче на рынке в семь часов утра. Из морозилки достал пакет с надписью «Рыба-меч», на котором стояла вчерашняя дата. Это он купил поздно вечером, возвращаясь домой. Потом вымыл руки, вытер их тщательно, как священник перед мессой, и стал выкладывать все, что ему нужно, на отскобленный до блеска деревянный стол. Камилла следила за отцом, завороженная этим ритуалом. Она по опыту знала, что помогать папе готовить – значит только наблюдать за ним. – Можно я накрою стол? – Вот этот процесс никогда не интересовал отца, зато мама обожала это дело. Камилла принесла ножи и вилки. – Это нетрудно, когда я у тебя, потому что у тебя нет никаких друзей, – сказала она, с важным видом проходя в столовую.

Питер улыбнулся. Да, он одинок. И это не потому, что он выбрал эту участь. Просто так сложилось. Действительно, у него было мало друзей, потому что друзья требовали отдачи, они были ненадежны и большей частью глупы, а глупость он переносил с трудом. Друзья отнимали время и хотели от тебя многого, но почти ничего, по его мнению, не могли дать взамен. А самое главное, они были частью реальности, которая враг фантазии, и поэтому оказывались врагами творчества. Друзья радовались, стараясь удушить мечты, которые вам снятся.

Питер действовал быстро, как хирург, спасающий жизнь пациенту. Оливковое масло, уксус, дижонская горчица, перец, каменная соль, аккуратно порезанный лук для винегрета. Листья салата, редиска, тонкие ломтики помидоров, придающие совершенную красоту блюду с креветками. Куски меч-рыбы, слегка подмасленные и подсоленные, лежали рядышком в печке-гриль. Салат выглядел необыкновенно зеленым. Французский хлеб, купленный только сегодня утром на рынке, подогретый в печке. Картофелины, тверденькие, но не влажные, натертые маслом и мятой с огорода. В холодильнике стояла баночка майонеза его собственного приготовления, в морозилке бутылка «Монтраше». Под конец он сделал для Камиллы ее любимый напиток «Ширли Темпл».

В кухню заглянула Луиза, глаза ее покраснели от «мыльных» терзаний и страстей, которые она переживала вместе с героями сериалов.

– Вы готовите ужин для Камиллы?

– Нет, я готовлю завтрак для Папы Римского.

– Я же не знала, что вы делаете.

Разве не ясно, чем именно он занимается? Но, учитывая умственный уровень Луизы, ни в чем никогда нельзя было быть уверенным.

– Папа, – хихикнула Камилла, – ты же действительно готовишь ужин!

– Я пытался пошутить с Луизой, но, видимо, она все еще не вернулась из «Санты-Барбары», – язвительно заметил Питер. Он с трудом переносил эту гору плоти, которая присматривала за Камиллой, но грубить няне не рекомендовалось, не то она могла увести ребенка на прогулку.

– Послушайте, Луиза, поскольку самую тяжелую работу я уже сделал, то, может, вы пойдете и соберете все к завтрашнему дню? Я сам уложу Камиллу в постель после ужина.

– Папа, я не хочу завтра уезжать. Можно мне остаться с тобой в Ки-Уэсте? – Она подбежала к нему и обвилась вокруг его ноги.

Питер почувствовал, как у него защемило сердце. Дочка была единственным существом на свете, которое трогало или когда-нибудь затронет его сердце. До нее он никого не любил. Все очень просто. Женился он с энтузиазмом социолога, который проверял на практике теоретические выкладки, а когда пришло время разводиться, то они расстались так же дружески, как расстаются студенты, жившие в одной комнате общежития, когда после окончания учебы они разъезжаются в разные стороны. Питер Стайн не держал зла на свою жену за то, что она изменяла ему. Поскольку все силы его души были устремлены на работу, а жизнь дана нам только раз, то эта ситуация казалась ему естественной. Боль ему причинило только то, что жена бросила его ради психиатра. Ему это показалось оскорбительным, особенно потому, что человек этот занимался психоанализом, иначе говоря, наживался на несчастных, которые обращались к нему в напрасной надежде обрести более глубокое понимание своих несчастий. Слава Богу, Камилла пока слишком мала, чтобы посвящать ее в тайны зависти к фаллосу и «комплекса Электры». Но если когда-нибудь Питер услышит от дочери подобную тарабарщину, ему придется серьезно поговорить с этим торговцем словами из Пасадены, с которым теперь живет его жена.

– Пойдем, дорогая, не забывай о нашем ужине. Ты теперь уже такая большая девочка. Давай зажигать свечи.

Во время ужина Камилла изо всех сил пыталась сидеть смирно, но это ей слабо удавалось. Она мало ела, однако попробовала все блюда и старалась быть серьезной, как отец. То и дело она залезала к нему на колени, чтобы он кормил ее, и шептала ему на ухо, что любит его, и удивлялась, почему от этих ее слов у него затуманивались глаза.

– Ты в порядке, папа? – неожиданно спросила она.

Питер рассмеялся, хотя в глазах у него стояли слезы. Как может такое юное существо задавать такие вопросы?!

– Конечно, в порядке. Я просто счастлив, вот и все.

– Что ты будешь делать, когда я уеду?

– Поеду в Палм-Бич повидать одну свою приятельницу. У меня все-таки есть несколько друзей.

– Кто это?

Камилла с подозрением глянула на отца. Она хотела, чтобы он принадлежал только ей.

– Очень давняя моя приятельница, зовут ее Мэри Уитни. Она устраивает вечеринку, и я собираюсь отправиться туда на моей яхте.

– Ты ее любишь?

– Нет, конечно, нет. Она просто моя приятельница, какие есть и у тебя в школе. Она очень забавная и умеет меня рассмешить.

– Наверное, на этой вечеринке будут красивые леди в красивых платьях.

– Наверное, пришло время мне рассказать тебе на сон грядущий сказку о прекрасной маленькой девочке, которая нашла волшебную палочку и могла с ее помощью оживлять хорошенькие игрушки.

Это сработало. Папа был крепким орешком. Он знал, как переключить внимание дочери. Постель и прекрасная длинная сказка – это звучало восхитительно. Отец отвел Камиллу наверх, подоткнул ей одеяло и, поглаживая спинку дочери, принялся вслух сочинять сказку. В отличие от романа это получалось у него легко, потому что никто не судил – ни он сам, ни весь мир. Наверное, и писать нужно вот так, ради забавы; не ради славы и денег, а только для того, чтобы люди засыпали счастливыми и им снились хорошие сны.

Дочь заснула. Не стала дожидаться конца сказки с хитро придуманной развязкой. Бесстрашные герои и прекрасная героиня остались парить в воздухе, Камилла покинула их, погрузившись в сон. Ее маленькая грудь тихо вздымалась и опадала, и сладкое дыхание вырывалось из ее чуть раскрытых губ.

Питер Стайн нагнулся и поцеловал дочку в лоб.

– Я люблю тебя, Камилла, – прошептал он. – Если бы не ты, я так и не узнал бы, что такое любовь.