Текст книги "Жаркие ночи в Майами"
Автор книги: Пат Бут
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 33 страниц)
19
Криста Кенвуд сбросила туфельки и понадеялась, что телефон Мэри Уитни не прослушивается. Ну же, Стив, окажись на месте! Включился автоответчик:
– Привет, это Стив. Может быть, я здесь. А может, и нет. Скажите что-нибудь после того, как услышите бибиканье. Если вы мне понравитесь, я возьму трубку. Если не понравитесь – не возьму. Но если у вас комплекс неполноценности, утешайтесь мыслью, что меня все-таки здесь нет, но взял бы трубку, если бы знал, что это вы. Би-и!
Он явно воспроизвел это бибиканье собственным голосом.
– Это Криста, ты, задница! – сказала Криста. – Уже вернулся из Саутгемптона?
– Криста, дорогая, что случилось? – тут же отозвался Стив.
– У меня совершенно невероятные новости, Стив. Я только что продала наш «пакет» Мэри Уитни. Двухгодичная кампания по рекламе духов и шампуня для ванн. Мы заработаем кучу денег! Безумные деньги!!! Три месяца будешь снимать Лайзу. Ты можешь в это поверить?
– Серьезные деньги?
– Тебе достанется миллион долларов.
– Ничего себе! Это же дом на Шелтер-Айленде.
– И это только начало, Стив. Это наша первая сделка и настоящее золотое дно. Мы сможем черпать из него годами.
– Пока я не постарею и не стану уродом, – засмеялся Стив.
– С такими деньгами ты никогда не постареешь. К каждому Рождеству сможешь делать себе новое лицо.
– Как тебе это удалось, Криста?
– Я обеспечила заключение этой сделки, когда объединила тебя с Лайзой. Лучшие и должны иметь лучшее. Цена при этом не имеет значения. Помнишь, я говорила тебе это на пляже? Послушай, Стив, я хочу сказать тебе еще одну вещь: ты должен быть очень милым с Мэри, ладно? Поцелуй ее в зад, если потребуется.
– Я готов на все, сладкая моя. Могу стать кем угодно. Я даже позволю Лайзе снять меня крупным планом. Как она, между прочим? Я так представляю, что она не очень-то бедная.
– О Боже! Ты мне напомнил. Она прихватила Роба Сэнда, теннисного тренера Мэри, для прогулки по имению. Надеюсь только на Господа Бога, что она не стала охмурять его.
– Он мужчина?
– Несомненно. Но я надеюсь, что все обойдется. Он очень религиозен.
– Ну да, а Лайза такая простушка!
– Перестань, Стив. Я позвонила только для того, чтобы сообщить тебе хорошую новость. А Роб тебе понравится. Он необыкновенно хорош собой. Из него может получиться замечательная фотомодель. Я пыталась уговорить его подписать со мной контракт, но мне кажется, он считает меня эксплуататором белых рабов или чем-то в этом роде. Я все время забываю, что Флорида – это не Нью-Йорк.
– М-м-м. Звучит очень складно. Когда-то у меня был хороший удар с подачи. Возможно, я сумею восстановить его. Кстати, где ты сейчас? Кажется, я слышу музыку?
– Да. Мэри устраивает прием. Я приехала пораньше и обговорила с ней сделку. Я просто порхаю на крыльях на высоте шестидесяти тысяч футов. До сих пор не могу поверить!
– Ну, эти жители Палм-Бич скоро собьют тебя с высоты.
– Я буду сидеть за столом рядом с писателем Питером Стайном. Ты когда-нибудь встречал его?
Сердце в груди у Кристы билось с необычайной силой. Случается же такой счастливый день!
– Господи, а он-то что делает в Палм-Бич? Я слышал, он из тех мужиков, что живут вдали от мира и посыпают себе голову пеплом. Его книги невероятно угнетают, но, после того как прочитаешь их, кажется, будто знаешь ответы на все вопросы. Я слышал, он работает над романом, который называется «Мечта, которая мне снилась». Можешь подбросить ему эту тему, если захочешь извлечь его нос из ложбинки меж твоих грудей.
Криста рассмеялась.
– У меня нет ложбинки меж грудей.
– Послушай, дорогая, при таких титьках, как у тебя, всегда найдется какая-то ложбинка. И это не свойство тела. Это состояние души.
– Ты когда-нибудь читал его книгу о том, каково быть ребенком?
Кристе хотелось и дальше говорить о Питере Стайне.
– Да, довольно умное сочинение. На одной странице излагается, что делает и говорит ребенок. А на следующей – что он думает, его простые мысли, но изложенные сложным языком взрослых. Это нечто вроде интеллектуальной версии фильмов Траволты о разговаривающих младенцах. Он получил за эту книгу Пулитцеровскую премию. Называлась она «Детская игра». Книга неплохая, если тебя хотя бы отдаленно интересуют дети.
– На клапане суперобложки было сказано, что он женат и имеет одного ребенка, – сказала Криста.
– Ого! На самом деле он разведен, если верить журналу «Пипл».
– Стив, неужели ты читаешь «Пипл»? – поддела его Криста.
– Читаю иногда после работы. Не забывай, что я уже не так молод, как был раньше.
– Глупости, ты сейчас гораздо моложе! Того и гляди, окажешься снова в детской коляске. После чего сможешь написать продолжение книги мистера Стайна.
Она снова вернулась к теме Питера Стайна.
– Криста, я понимаю, что Стайн – это очень интересная тема, и я буду рад оказаться мухой на стене, когда он влюбится в тебя, но не думаешь ли ты, что мы могли бы потратить чуть больше времени на обсуждение моего миллиона… как я его буду зарабатывать и тратить, и что я должен сделать, чтобы выразить мою благодарность.
– Конечно, дорогой, но понимаешь, сейчас я не могу долго разговаривать. Я сижу в библиотеке Мэри Уитни и пора уже отправляться на ужин. Первое, что я сделаю утром, это позвоню тебе, ладно? Не празднуй слишком бурно. И подумай о том, где будем снимать. Помнишь, как мы снимали на плавучем доме в Кашмире? Я подхватила конъюнктивит, и тебе пришлось обходиться остальным моим телом. Это было гениально!
– Это, дорогая, был акт отчаяния.
– Шлю тебе мою любовь, Стив. Теперь мы богаты.
Криста положила трубку. В голове у нее крутились три проблемы. Мэри Уитни, местонахождение Лайзы и Роба… и мистер Питер Стайн.
20
Мэри Уитни торопливо шла по аллее: лоб нахмурен, руки покачиваются по бокам, как дубинки, голова наклонена наподобие тарана у ворот средневекового замка. Она не злилась, нет, но была настороже, готовая к битве. Конечно, она может ошибаться, но, когда дело касается чувств, ошибаешься редко. В делах сердечных дурные новости неизменно оказываются верными.
Она даже вычислила место, где может твориться «измена». Теннисный павильон, хотя и совершенно неприспособленный для этого, может оказаться любовным гнездышком. Да, если они занимаются любовью, то, конечно, только там, добавляя оскорбление к обиде, которую изменники так любят наносить. Неожиданно Мэри остановилась. О чем, собственно говоря, идет речь? Роб – ее теннисный тренер. В настоящее время он только тренер, не больше и не меньше, несмотря на ее прошлые дела и далеко идущие намерения. Предположим, она заподозрила, что он слаб на передок. Ну и что? Ведь их контракт не касается сексуальных отношений. Теоретически он может заниматься любовью с кем захочет. Но теория не интересовала Мэри. Всегда было так. И всегда будет. Для Мэри имело значение только то, что она чувствовала, как бы нелогично и неправильно это ни выглядело. Ее империя строилась на интуиции и на способности предугадывать, как люди будут себя вести в будущем, прежде чем они сами решались на какой-то поступок. Она и Роб станут любовниками. Это предопределено, хотя пока не случилось. И случится обязательно. Какое имеет значение, что это откладывается на некоторое время? Неприятно было то, что ее сексуальная мишень изменяет ей с самой красивой девушкой в мире.
Мэри пружинистым шагом зашагала дальше. Павильон, окутанный темнотой, виднелся впереди. Что она там обнаружит? Лежат ли они, усталые после совокупления, или находятся в каком-нибудь ужасном положении, к которому прибегают нынче для полового возбуждения? Почему все подходящие для этого названия существуют только в испанском или французском языках? Потому что англичане не умеют как следует трахаться. Вот почему. Дерьмо! Мэри шагнула к двери.
Ее встретила тьма. Мэри положила руку на дверную ручку и снова остановилась. Только что она согласилась подписать с этой испанской потаскухой контракт на колоссальную сумму. Подходящий ли сейчас момент для встречи со звездой ее крупнейшей рекламной кампании? Или осмотрительность – лучшая добродетель? Мэри улыбнулась в темноте. Женщина должна поступать так, как должна поступать женщина. Но пока Мэри колебалась, открывать дверь или нет, деловые соображения тревожно закопошились под зеленым покровом ревности, который окутал ее сознание.
Она вошла в павильон. Там никого не было. Глаза ее привыкли к темноте. О да, они здесь. Неподвижные, как трупы, эти двое лежали на столе для массажа. Мэри шагнула к стене и включила свет. Да! О Боже, какой ужасный момент, но как замечательно, что она оказалась права!
Любовники моргали от яркого света. Собственно, это единственное, что они делали, но не все, что уже сотворили. Лайза Родригес в черном платье лежала под ним. «Траур», – успела подумать Мэри. Лайза была в довольно интересном туалете из новой коллекции «Алайя». Большие пуговицы на поясе смотрятся хорошо. Мэри украдет эту идею для весенней коллекции, только сделает их немножко больше и немножко ярче и пришьет их не две, а три. Две пуговицы – это прошлый год. В следующем будет три. Платье Лайзы было задрано до пояса, а трусики валялись у ног Мэри. Одна из потрясающих титек Родригес поблескивала в свете 200-ваттной лампы. Парень отнял от нее руки, и Мэри не могла решить, хороший это признак или плохой.
Костюм его был измят. Лицо Роба горело, но не от смущения, а от напряжения, а волосы выглядели так, словно ими мыли посуду.
Он лежал на супермодели, словно позировал скульптору Родену в мастерской, где по какой-то странной причине обнаженное тело было под запретом. Мэри Уитни никогда не видела его более прекрасным.
Она стояла, агрессивно выдвинув вперед ногу. Только эта воинственная поза помогла ей удержаться от того, чтобы не вскинуть вверх левую руку, ибо лишь одно было неизбежнее, чем смерть и налоги: Мэри Уитни всегда наносила удар первой.
Губы ее скривились перед тем, как она сделала выпад.
– Мне так жаль, Лайза, – сказала Мэри. – Я имею в виду то, что услышала о твоих родителях.
Лайза Родригес улыбнулась. Подобные ситуации не расстраивали ее. Наоборот, они ее развлекали. Таким фокусам была посвящена вся ее жизнь. Создавать хаос, возбуждать, мстить порочному, радостно ржущему миру, который сломал ее детство. Она знала счет и ставки в этой игре. Она совратила теннисного тренера, а теннисные мальчики были собственностью Мэри Уитни. Эта шлюха-бизнесменша, имеющая миллиарды долларов, сейчас в ярости, потому что красота Лайзы сокрушила религиозную оборону раньше, чем это успели сделать доллары Уитни. Только и всего. Никто здесь не имел права делать вид, будто проблема касается нарушения норм нравственности. Речь шла о власти, об оскорбленном самолюбии и о том, кому что может сойти с рук без неприятных последствий. Что больше волнует эту Уитни? Ее бизнес или трахание? Ставкой в этой партии в покер является контракт с Кристой Кенвуд.
– А вы, я полагаю, Мэри Уитни, – сказала Лайза.
Мэри проигнорировала ее. Она повернулась к Робу. Ей хотелось сделать ему больно, но он, похоже, и так уже был уязвлен, смущен, потрясен до глубины души и при этом выглядел восхитительно.
Мэри решила смягчить свой обвинительный пафос.
– Бог постоянно рекомендует людям любить друг друга. Наверное, ты понял его слишком буквально, – сказала она.
Лайза Родригес заправила свою грудь обратно в корсаж платья. Продолжая улыбаться, она высвободилась из-под ног Роба и слезла с массажного стола. Одернув юбку, шагнула к Мэри Уитни, нагнулась и подняла с пола свои трусики. Потом выпрямилась и протянула ей руку.
– Очень рада познакомиться, – сказала Лайза. – И с нетерпением жду, когда начну работать в вашей рекламной кампании.
Мэри Уитни, сама образец наглости, не могла не восхититься ею. Она никогда раньше не видела Лайзу Родригес вблизи и должна была признать, что она настоящее произведение искусства. Бурные любовные упражнения сделали ее еще прекраснее. Она буквально излучала сияние, светилась обаянием и гипнотической сексуальностью. Конечно, придется ее выгнать. Такое неуважение стерпеть нельзя… Или можно? На какую-то долю секунды перед мысленным взором Мэри предстало видение. Она увидела сверкающую чувственность Родригес, глядящую на нее с рекламных щитов и со страниц журналов, рекламирующих парфюмерию. Она увидела, как духи Мэри Уитни рекламируются на дисплеях элитарных супермаркетов и фармацевтических магазинов, она услышала, как стрекочут кассы по всей Америке. Существует только одна гарантия того, что ее рекламная кампания будет иметь бешеный успех, и эта гарантия стояла сейчас перед ней.
Мэри сглотнула. Может ли она простить это неприятное дело, если не забыть? Способна ли она, сжав зубы, проглотить обиду? Она колебалась лишь мгновение. Мэри Уитни знала, что есть только один путь к успеху. Нужно собрать воедино всю свою энергию. Все устремления должны быть нацелены в одном, ясном направлении. У тебя могут быть другие интересы, но они не должны иметь никакого значения. Мэри глубоко вздохнула.
– Я рада познакомиться с вами, – проговорила она наконец. – А теперь, если не возражаете, пришло время садиться за стол, так что нам следует поторопиться. Держу пари, что вы оба наработали хороший аппетит.
И выдала холодную улыбку, решив испить чашу смирения до конца. Возможно, позже у нее еще появится возможность устроить кровавую разборку. В конце концов, за ужином они оба будут сидеть за ее столом.
21
– Привет, вот мы и встретились снова.
Он подошел к столу пораньше, надеясь, что и она уже будет там. Он не хотел, чтобы их вторая встреча проходила в присутствии незнакомых людей.
– Питер Стайн! Привет. Какое замечательное стечение обстоятельств! Из всех людей на белом свете меньше всего ожидала я увидеть в Палм-Бич именно вас.
Они стояли по разные стороны стола, глядя друг на друга.
Он упивался ею. Когда начнутся разговоры за столом, на это у него уже не будет времени. Почему-то он знал, что ему потребуется вся его сосредоточенность. Она была еще прекраснее, чем он ее запомнил. Он пытался определить для себя причину этого. Дело было не только в совершенстве черт лица. Скорее в энергии, которую она излучала. Она невольно создавала вокруг себя атмосферу легкого возбуждения. В голове у Питера возникло слово «сияние», но оно ассоциировалось с чем-то недоступным, а до нее можно было дотронуться. Если вам очень повезет, она может оказаться девушкой из соседнего дома. Ее просто нельзя игнорировать. Встречаются же такие! Может, это невидимая аура? Сексуальная привлекательность? Или же его притягивало к ней просто гармоничное сочетание сигналов, подаваемых телом, одежды и жестов, которое на подсознательном уровне выражало ее уверенность в себе, целеустремленность и уравновешенность? Вот она стоит, положив руки на спинку стула, и улыбается ему. Она рада видеть его. Это очевидно. И она открыта для всего, что может произойти. Все в ней говорит об этом: улыбка, вырез на черном вечернем платье, камелия, приколотая на груди.
– Палм-Бич – одно из моих излюбленных мест. – Его застенчивая полуулыбка свидетельствовала о том, что он только отчасти саркастичен.
Криста залюбовалась им. Бог мой, как он хорош! И дело не в одной красоте, а во всей его стати. Он стоял, наклонившись под таким странным углом, словно специально выбрал неудобную позицию. Беспокойные, глубоко посаженные глаза выдавали его нервную натуру, а курчавые волосы, явно плохо поддающиеся расческе и взъерошенные, усиливали впечатление опасной непредсказуемости. Это ощущение возникло в ней подсознательно. Откуда оно взялось? Может быть, причина в его репутации, в ее воспоминаниях о его речи на книжной ярмарке в Майами, в Пулитцеровской премии, которая, как невидимый попугай, сидела у него на плече. Трудно было определить, но она хотела знать. Вскоре она это выяснит. О Боже, какие поразительные у него глаза! Минутку! Глаза его ей кого-то напоминали. Но кого?
Питер Стайн наклонился и взял карточку, указывающую чье-то место за столом, взял двумя пальцами, словно она могла оказаться заразной.
– Вы сидите между мной и каким-то человеком по имели Стэнфорд Вандербильт.
Голос его звучал ровно, но, когда он произносил фамилию Вандербильт, в нем был намек на насмешку. Он давал понять, что посмеивается над миром, над людьми, собравшимися на эту вечеринку, и над человеком, у которого могут быть такие имя и фамилия, как Стэнфорд Вандербильт.
– Я училась в школе со Стэнфордом, – сказала Криста. – Он весьма важная персона. – Она рассмеялась, желая показать, что на нее не производит впечатление величие Вандербильта и что ее гораздо больше интересует литература, представителем которой является Питер Стайн. «Не беспокойтесь, я буду разговаривать с вами» – таков был подтекст.
– Да, его фамилия звучит весьма внушительно, не так ли? – заметил Питер.
«Нет ли в этом намека на опасность?» – подумала Криста. Вандербильты не сходятся со Стайнами. Так же, как и те, кто учился вместе с Вандербильтом в школе, даже если они и готовы посмеяться над важностью Вандербильта. На планете существует не так уж много людей, на которых не производят никакого впечатления даже самые прекрасные интеллектуальные репутации. Потомки протестантов англосаксонского происхождения относятся именно к таким людям.
Криста обошла вокруг стола и тоже взяла карточку.
– О Боже, вы сидите рядом с Лайзой Родригес.
– С самой Лайзой Родригес?
– Да, с самой настоящей Лайзой Родригес.
Криста засмеялась, поддразнивая его. Он не будет чувствовать себя уютно в окружении таких звезд. Ее реплика весьма деликатно подчеркнула это.
Питер отреагировал сразу: глаза его сверкнули. О Боже, какой он, оказывается, чувствительный! Но ведь она не имела намерения издеваться над ним. Просто такова была ее манера разговаривать – легкое поддразнивание, принятое высшим обществом на подобных вечеринках. Но этот обмен репликами подчеркнул то, что она и так уже знала. Разговор с Питером Стайном будет делом трудным. Более того, сейчас Криста почувствовала, что это может оказаться весьма опасным развлечением.
– Меня просто окружили моделями, – сказал он.
Прозвучал ли в последнем слове намек на неодобрение?
– А что, большая разница по сравнению с академическими кругами?
– На самом деле большинство моих друзей рыбаки, – отозвался Питер.
Он смотрел на нее, все еще улыбаясь, но уже сдержанно. Упоминание о рыбаках преследовало цель противопоставить что-то Вандербильтам и топ-моделям.
– С рыбаками, наверное, очень интересно, – сказала Криста, поддерживая разговор.
Они оба отдавали себе отчет, что разговор идет сам собой. Никто его не направлял. Оба полагались на естественный ход событий, и тем не менее и он и она нервничали. Им обоим хотелось понравиться друг другу. Возможно ли такое?
Криста ходила вокруг стола, рассматривая карточки гостей, которые будут сидеть с ними за одним столом.
– Анна Винтур, издатель журнала «Вог». Это для меня. Ее муж, профессор Шеффер. Он занимается в Колумбийском университете детской психиатрией. Это для вас. Мэри Уитни. Надо полагать, что она для меня. И Роб Сэнд. Это ваш собеседник. Он аквалангист и теннисный профессионал, что, я полагаю, не так уж далеко от рыбака.
– Значит, мы с вами будем в разных лагерях, не так ли?
Питер Стайн улыбнулся представлению, которое она устраивала. Значит, она его не боится. Очень хорошо! И она очень, очень хороша – веселая, деятельная и чуть лукавая.
– Только если вы этого захотите. – Криста улыбнулась, глядя на него в упор. Он встретил ее взгляд и не отвел глаз. Большинство людей не выдерживали ее взгляда. Где она раньше видела эти глаза?
– Замечательно! – ворвалась в их разговор Мэри Уитни. Стэнфорд Вандербильт шел за ней следом. – Итак, вы встретились. Двое моих самых любимых друзей. Теперь, Криста, ты должна научить Питера развлекаться. А ты, Питер, должен показать Кристе, как быть немного более мягкой. Она только что заключила со мной такую сделку, что совершенно обчистила меня.
Мэри уселась за стол, взяла льняную салфетку и взмахнула ею.
– Где все? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.
– По-моему, Лайза с Робом осматривают дом, – сказала Криста.
– О да, я нашла их. Они приводят себя в порядок.
– И что ты думаешь об этой новой девушке, работающей на фирму Уитни? – спросила Криста, гадая, что может иметь в виду Мэри под словами «приводят себя в порядок». Ей стало немного не по себе.
– Думаю, ей предстоит необыкновенное будущее на теннисном корте.
О Боже! Не может быть! Неужели контракт под угрозой?
Мэри угадала мысли Кристы.
– Не беспокойся, дорогая. У нас с тобой дело сделано. Но ты ведь не станешь возражать, если я буду настаивать на моральных обязательствах страничек эдак на тридцать? А, вот и Шефферы. Анна Винтур, холодная, с лицом эльфа, редактор «Вог» и большая шишка в мире моды, вместе с мужем бочком подошла к столу. Питер Шеффер читал «Детскую игру». Он сразу направился к Питеру Стайну.
– А вот наконец и детки, – заметила Мэри Уитни.
Появились Лайза и Роб. Криста устремилась к ним на помощь.
– Лайза, ты, оказывается, уже познакомилась с Мэри. Замечательно. А ты, Роб, приглядывал за моей главной клиенткой?
Она говорила торопливо, ощущая эмоциональные вихри, закручивающиеся вокруг стола. Напротив она видела Питера Стайна, который наблюдал за ней.
– Давайте рассаживаться, и за еду, – предложила Мэри Уитни.
Она произнесла эти слова твердо, и все ей подчинились. Официанты бросились разливать шампанское.
– Смешно! – сказала Мэри Уитни и издала такой ядовитый смешок, какого никто из сидящих за столом наверняка в жизни не слышал.
– Я ощущаю дурные флюиды, – сказал Питер, обращаясь к Кристе. Он даже не счел нужным понизить голос.
– Ни в коем случае, – отозвалась Криста, чувствуя, что краска на щеках выдает ее ложь. – Лайза – новый клиент агентства моделей, которым я теперь владею, и мы с ней собираемся работать на Мэри Уитни. Очень интересный проект.
А вот это было правдой.
Питер посмотрел на нее, приподняв бровь.
– Звучит ужасающе, – отозвался он с легким намеком на улыбку.
– Да уж, так оно и есть, – тоже улыбнулась Криста. Писатель казался острым, как нож. Ничто не оставалось не замеченным им. Интересно, это свойство всех писателей или только его?
– Что звучит ужасающе? – рявкнула Мэри Уитни.
– Я представил себе, каково это – работать на тебя, – сказал Питер, совершенно не обращая внимания на агрессивность, прозвучавшую в голосе хозяйки.
Криста снова глянула на него. Он не из боязливых. Он сам привык пугать других. М-м! А она предпочитала мужчин более мягких. Но ведь нет такого закона, который запрещал бы менять свои вкусы.
– Что ты об этом знаешь, Питер? Ты никогда за всю свою жизнь ни на кого не работал.
Спокойствие, с которым он воспринял реплику Мэри Уитни, заставило ее несколько смягчить тон.
– Так же, как и ты, Мэри, – ответил Питер Стайн.
– Да уж, слава Богу, – согласилась Мэри. – Работа – это проклятие мыслящих людей. И слишком высоко ценится, чтобы тратить ее на кого-то еще.
Она засмеялась, желая показать, что они вовсе не ссорятся.
– Я и не думаю работать на кого бы то ни было, – произнесла Лайза Родригес.
– Однако, когда вы снимаетесь для обложки «Вог», то вы работаете на Анну, – раздался вкрадчивый голос Стэнфорда Вандербильта.
Анна Винтур, демонстрируя обычную свою независимость, доведенную до крайности, смотрела в пространство.
– Это вопрос точки зрения, – заявила Лайза. – Я все делаю только для себя.
– Вы не правы, – неожиданно вмешался в разговор Роб. – Вы должны все делать для Бога.
За столом воцарилось неловкое молчание.
– Да уж, было большое удовольствие наблюдать, как ты трудился для него сегодня вечером, – язвительным тоном произнесла Мэри.
– Бог создал человеческую природу, – широко улыбаясь, сказала в свою очередь Лайза. Она вытянула ноги под столом. Отзвук Роба жил в ней, гнездился глубоко в тайниках ее тела.
– И дьявола, чтобы искушать людей, – сказал Роб Сэнд. На его лице было написано отчаяние, а вся его фигура выражала безысходность.
Кристе захотелось встать, приласкать его и сказать, что все в порядке. Просто здесь его никто не способен понять. Среди пресыщенных остроумцев он был голосом простой порядочности, и, сколько бы он ни молился, в этой компании никто с ним вместе молиться не станет. Роб заставил Кристу почувствовать себя матерью, которая хочет защитить сына. Что бы ни случилось ранее этим вечером, сейчас его наказывают за это. Но Криста готова была держать пари на что угодно, что вина лежит не на нем.
– Ага, манихейская ересь, – заметил Питер Стайн. – Как редко можно услышать нечто подобное в наши дни, когда дьявол вышел из моды, а его место заняли умственные и душевные расстройства.
– Но манихеи считали, что Бог и дьявол – не связанные и не зависящие друг от друга силы, – сказала Криста. – Манихеи не согласились бы с утверждением Роба, что Бог создал дьявола, чтобы искушать людей.
– Что? – Питер едва не открыл рот от изумления.
– Вы абсолютно правы, Криста, – сказал профессор Шеффер. – Манихеи исповедуют идеи Зороастра – Заратустры. Их дьявол равен Господу, а не Его создание.
– Как вы умны, если знаете такое, – сказал Питер, обращаясь к Кристе.
Он действительно хотел этими словами выразить Кристе свое восхищение. Питер был поражен, что столь красивая женщина к тому же еще и знает подобные вещи. К сожалению, в тон его вкралась некая покровительственная нотка, и Криста не могла удержаться.
– Я научилась читать еще в детстве, – сказала она. – Теперь я даже могу это делать, не шевеля губами.
У нее это вырвалось непроизвольно. Он обнаружил ее слабое место. Сделал он это неумышленно, но это не имело значения. Она остро ощущала, что в интеллектуальном плане стоит ниже его. Теперь он нечаянно дал ей понять, что тоже ощущает это. Ход его рассуждений был теперь ей ясен: как это – безмозглая блондинка и вдруг разбирается в религиозной философии? Его замечание открыло Кристе его мысли. Ладно, пусть она на самом деле не училась в колледже, но это вовсе не означает, что ей не позволено знать кое-что. Сарказм ее ответного выпада повис в воздухе, как отзвук землетрясения.
Укол попал в цель. Реакция Питера Стайна была мгновенной. Нет, он неправильно представлял себе Кристу Кенвуд. На самом деле она совершенно иная. Это просто коварное, легкомысленное создание, которое скользит по жизни, пользуясь своей сексуальной привлекательностью, и стоит кому-нибудь перестать сюсюкать над нею, как она тут же превращается в обычную стерву. Ну ладно, он позволил себе реплику, которую можно расценить как покровительственную, но он этого не имел в виду. Напротив, он хотел сказать ей комплимент. Знать основные догмы манихейской ереси – это, конечно, говорит о ее уме. Насколько подсказывал ему его ограниченный опыт, люди, владеющие агентствами топ-моделей, сами бывшие модели, бывшие актрисы, не очень-то осведомлены в подобных материях. Отсюда и его реплика. Но если он повел себя свысока нечаянно, то она нагрубила умышленно. Откуда он мог знать, что напористая дама, поставляющая красивых шлюх для обложек иллюстрированных журналов, окажется знакомой с проблемами богословия? Конечно, Эйнштейном она от этого не стала. На самом деле она скорее всего почерпнула эти познания в журнале «Ридерс дайджест», сидя в уборной. Наверняка это единственное время, когда она не старается выглядеть не такой, какая она есть.
– Умение читать должно быть большим преимуществом, когда вы занимаетесь тривиальной игрой под названием «погоня за деньгами», – проговорил он.
Криста даже вся вскинулась. Она намеревалась лишь слегка дать ему по рукам. Питер должен был смущенно замолчать и через некоторое время обнаружить, что прощен. Вместо этого он пошел в контратаку, требующую язвительного отпора.
– О, для меня погоня за деньгами – просто детская игра. Кстати, вы, кажется, однажды написали какую-то детскую книжку?
Брови Питера Стайна сошлись у переносицы, лоб грозно нахмурился.
– Эта «детская книжка» получила Пулитцеровскую премию, – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Вы ее читали?
– Нет, но я думаю, что Джон Траволта и Кирсти Аллей наверняка читали. И теперь делают эти свои забавные фильмы.
Питер Стайн улыбнулся сатанинской улыбкой. Это уже война, и победит в ней он. Он всегда побеждал, особенно когда выступал против женщин, особенно когда оружием оказывались слова. Его гнев растворился в злорадном предвкушении победы. Слезы будут символом ее поражения. Он заставит ее заплакать на глазах у всех, и тем самым ужасное оскорбление, нанесенное его драгоценному произведению, будет отомщено.
– Как я понимаю, – сказал он с усмешкой, – мир ваших интересов ограничивается фильмами и журналами.
– И манихеями, – выстрелила она в ответ.
Это уравнивало положение. Всего минуту назад он выразил восхищение ее умом. Теперь утверждает, будто она тупица. Своей репликой она подчеркнула эту непоследовательность.
Он посмотрел на нее с опаской. У этой девушки есть зубки. Умеет дать сдачи: должно быть, закалилась, всю жизнь расталкивая других на пути к успеху. Но, видит Бог, очень хороша собой, а теперь еще и обрела большую реальность. Ее личность становилась все объемнее прямо у него на глазах. М-м. Неужто он получает от этой перепалки удовольствие?
– Если вы читали «Детскую игру», то должны были понять, что это довольно полное и, мне хотелось бы считать, весьма оригинальное исследование на тему о том, каково на самом деле быть ребенком. Детям не хватает слов, и потому они не в силах многое объяснить. Взрослые многого не помнят и также не могут этого сделать. И мыслить и запоминать мысли трудно, если у тебя нет приличного запаса слов. Эту закономерность обнаружил Витгенштейн.
Питер изменил тактику. Сейчас он вел себя как медлительный, терпеливый учитель с туповатым учеником. Он откинулся на спинку стула, и его сердитый взгляд смягчился. Он спускал конфликт на тормозах. Вместо того чтобы нанести ей нокаутирующий удар, он тянул время. Его оружием будут подшучивание и сарказм. В конце концов он измотает Кристу силой своего интеллекта. Так будет даже интереснее – поиграть с ней, как кошка с мышкой. Во всяком случае, эта девушка проявила недюжинные способности по части словесной пикировки.
– Представить вас ребенком довольно трудно, – заметила она. – Ваше детство было несчастливым?
Этот переход на личности означал ожесточение битвы. Огонь с обеих сторон стал еще сосредоточеннее. Теперь они постигали сущность друг друга с невиданной быстротой.
– Я вообще-то давно отказался от таких определений, как «счастливый» и «несчастливый», – сказал он, находясь где-то на грани между снисходительностью и удивлением в связи с тем, как повернулся их разговор.
